Текст книги "Кровные связи"

Автор книги: Дэн Уоделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Дэн Уоделл
Кровные связи

Посвящаю Эмме

Ты снишься мне.

ОТ АВТОРА

Эта книга никогда не была бы завершена без участия трех человек. Во-первых, моего редактора издательства «Пингвин» – Беверли Казинс, чье терпение и вера в меня помогали мне справиться с трудностями, с которыми я столкнулся в процессе написания книги. Благодаря ее редакторскому чутью я смог значительно улучшить работу. Ее ассистент, Клэр Филлипс, также дала мне ряд ценных советов.

Во-вторых, я безмерно признателен своему агенту, Араминте Уайтли, она помогла мне отыскать сюжет книги среди моих ранних набросков, без устали работала над тем, чтобы книга получилась как можно лучше, и всегда готова была дать мне совет, предложить свои идеи, приободрить меня. Марк Лукас, Пета Найтингейл, Лизи Джонс и другие чудесные люди из компании «Лоу» также внесли свой вклад в работу. Большое им спасибо.

Кроме того, мне хотелось бы поблагодарить всех, кто помог мне написать книгу: Ника Барратта – настоящего гения генеалогии; профессора Роберта Форреста; Рейчел и Пола Мерфи; Лиллиан Айлмер и Гевина Хаусесена из Национального архива; Кристин Фолдер из «Дипстор»; компанию «Уолл ту уолл»; членов моей семьи, особенно Ирэн и папу, за их любовь и поддержку. И наконец, я бы хотел выразить особую благодарность жене Эмме, которая умерла от рака, пока я трудился над книгой. Без преданности и веры Эммы в меня я никогда бы не написал ее, не стал бы писателем. Я всем обязан ей. Она продолжает жить в моих мыслях и в сердце, а также сына и многих людей.

ПОКИНУТЫЙ

С ленивой улыбкой, благодаря которой часто можно отличить подвыпившего человека от законченного алкоголика, Берти вышел из паба «Принц Альберт» на Пембридж-роуд и в ту же секунду почувствовал, как ледяной ветер ударил ему в лицо. Это взбодрило его; тяготы рабочей недели, наполненный пивом желудок и обволакивающее тепло камина в пабе помогали ему забыть о бушевавшей за окном стихии, выдававшей себя лишь в потрескавшихся губах тех, кто приходил сюда пропустить рюмку-другую. «Что за март, – бормотали они, – больше похоже на январь».

Тряхнув головой, чтобы окончательно избавиться от духоты паба, Берти поднял глаза к чистому черному небу. И никакого тумана – ветер разогнал смог, постоянно окутывавший город по ночам. «Неплохая перемена, – подумал он. – Теперь можно возвращаться домой, полагаясь на зрение, а не на интуицию».

Справа шумел и бурлил Ноттинг-Хилл-Гейт. Мимо прошмыгнул мужчина, его голова была опущена, левой рукой он придерживал шляпу, а правой сжимал воротник пальто. Свое пальто Берти даже не застегнул – он не боялся простудиться. У него горячая кровь. «Моя маленькая грелка», называла его Мэри, когда они укрывались одеялом, свернувшись калачиками и прижимаясь друг к другу. Иногда зимой, когда он ложился в постель, она поднимала холодные ноги – Мэри была ужасной мерзлячкой – и клала их между его ног, чтобы согреться. Берти даже подпрыгивал от неожиданности. «Назад, женщина», – говорил он ей. Но она лишь хихикала, и он смеялся в ответ. Берти просто не мог на нее сердиться, и она не злилась на него. Мэри доказывала это в минуты, когда он около полуночи, нетрезвый, забирался к ней в постель.

Воспоминания заставили Берти улыбнуться, когда он нетвердой походкой направился к дому по Лэдброк-роуд. Ветер дул ему в спину, в сторону Дейла. Берти радовался, что они покинули это мрачное место. Их жизнь значительно изменилась к лучшему с тех пор, как он, Мэри и малыши переехали на Кларедон-роуд. Они по-прежнему жили на окраине Дейла, но все же данное событие казалось ему началом новой жизни. По крайней мере он впервые чувствовал, что дышит свободно.

Берти перешел дорогу, миновал Лэдброк-Армс и полицейский участок на пересечении с Лэдброк-гроув. Фонарь отбрасывал мягкий свет на полицейских, куривших на крыльце. Он кивнул им и двинулся дальше. Лэдброк-гроув был тихим местом, и он миновал его, не замедляя шага, повернул направо и стал взбираться на холм. Наверху он прикинул: идти ли ему дальше, чтобы потом свернуть к Ленсдаун-кресент, или пересечь церковный двор и спуститься к Сент-Джон-Гарденс. Берти выбрал последний путь.

Он шел слева от церкви Святого Иоанна, ее высокий шпиль, казалось, впивался в темное небо. Неожиданно Берти заметил какое-то движение справа от себя. «Наверное, бродяга ищет укрытия от ветра», – решил он.

И вдруг кто-то подскочил к нему. Берти почувствовал его горячее несвежее дыхание у себя на щеке.

– Что еще за…

Прежде чем он успел договорить, лезвие вонзилось между его ребер. Нож с громким чмоканьем выскользнул из плоти.

Фигура растворилась в темноте так же быстро, как и появилась. Берти почти не чувствовал боли, только головокружение. Он схватился за бок в теплой и липкой крови. Берти сел на землю, будто кто-то толкнул его. Он попытался позвать на помощь, но не смог произнести ни слова. Поднес ладони к глазам и увидел, что они перепачканы кровью. «Боже, помоги мне», – подумал он, задыхаясь.

– Мэри, – прошептал Берти, представляя, как она лежит и ждет, когда он нырнет к ней под одеяло и согреет ее.

Он опустился на мокрую траву, ощущая запах влажной земли и прислушиваясь к последним, слабеющим ударам своего сердца.

Потом ему стало холодно.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Старший инспектор Грант Фостер с трудом извлек свое долговязое усталое тело из новенькой «тойоты-короллы». От бессонницы он стал неуклюжим. Его выдернули из кровати посреди ночи, и все тело ломило. Несмотря на то что Фостер бросил курить шесть месяцев назад, он ощущал потребность в никотине. Приезжая на место преступления, он обыкновенно чувствовал воодушевление и привычным усилием собирал в кулак волю. Фостер похрустел костяшками и вдохнул холодный воздух.

Близился рассвет, и далекий шум машин на Уэстуэй превращался в непрерывный гул, а спешащие на работу люди смешивались с запоздалыми полуночниками. Сквозь колючий морозный воздух уже проступало первое весеннее тепло. Через два часа взойдет солнце, и начнется еще один день последней недели марта. Но Фостер не испытывал особого оптимизма. Он вздохнул и уловил лишь один запах – пахло неприятностями.

Когда Фостер направился по дороге, ведущей к церкви, к нему приблизилась сержант Хизер Дженкинс, чьи непослушные черные волосы были завязаны в хвост.

– Скверное дело, сэр. – У нее был сильный ланкастерский акцент, и она «проглотила» гласную в последнем слоге.

Фостер кивнул.

– Вроде того, – наконец-то отозвался он. – Совсем не похоже на того пьяницу.

Утром в прошлое воскресенье их обоих разбудили еще затемно и вызвали на предполагаемое самоубийство бродяги в парке Эвондейл. У Фостера был выходной, но никто не сообщил об этом дежурным офицерам. Он поручил Хизер разобраться с делом, а сам вернулся в постель и попытался уснуть. Прошло уже четыре дня, а он все еще сердился за то, что его тогда потревожили.

Хизер фыркнула, скорее даже шмыгнула носом, демонстрируя, что не верит в показную обиду Фостера.

– Сэр, но вы же это так не оставите? – спросила она.

– У нас и без того работы невпроворот, не хватало нам лазить по канавам и подбирать трупы забулдыг, – проворчал он, глядя на нее.

– А вам не кажется, что тот бродяга имеет право на такое же внимание, какое мы оказываем другим людям после смерти? Мы даже не установили его личность. Вы не думаете, что нам необходимо выяснить, кто он, была ли у него семья?

– Нет, – решительно возразил Фостер. – Но вы связались с отделом по поиску пропавших?

Она кивнула:

– Пока ничего подходящего.

– Вероятно, еще один несчастный, до которого никому нет дела. Одним вонючим алкашом у ребят из вытрезвителя станет меньше.

Они вошли на церковный двор – удивительное место, простиравшееся до вершины холма Лэдброк-гроув, откуда открывался вид на красивые дома, выстроенные в раннем викторианском стиле. Разумеется, здесь было гораздо красивее, чем в спальных районах, на парковках у пабов или на пустырях Лондона, где обычно находили трупы. И все же Фостер чувствовал себя тут неуютно – больше чем за двадцать лет службы он не мог вспомнить другого такого случая, когда тело было бы обнаружено на церковной земле. Это слишком даже для законченного психопата. Фостер решил, что над этим еще стоит подумать.

Инспектор Энди Дринкуотер, аккуратно подстриженный, узколицый, с острыми чертами лица, ждал его у полицейского кордона, который огораживал двор и охранялся. Фостер часто дразнил Дринкуотера, говоря, что он похож на стареющего солиста давно забытой юношеской поп-группы: он как одержимый занимался в спортзале, не брал в рот ни капли спиртного, к тому же Фостер не без содрогания подозревал, что Энди пользовался косметическими средствами, учитывая его необыкновенно светлую кожу на лице. Этим утром он был в шерстяном пальто до колена, перчатках и выглядел как настоящий детектив.

– Сэр, – произнес он, кивая Фостеру. – Хизер.

Она улыбнулась.

– Доброе утро, Энди. Что там у нас? – спросил Фостер.

Глядя через плечо Дринкуотера, он видел, как слева от церкви криминалисты готовились к перевозке трупа. Над ним установили белую палатку, по периметру двора растянули ленту, а прожекторы освещали место преступления.

Дринкуотер втянул воздух, не разжимая зубов.

– Скверное дело, сэр. Криминалисты уже здесь. И Карлайл тоже, он осматривает тело.

Фостер прищурился. Патологоанатомы редко приезжали на место раньше его.

– Он живет неподалеку, – объяснил Дринкуотер.

Втроем они прошли через ворота и направились к палатке.

– Жертва – мужчина, немного старше тридцати, – сказал Дринкуотер, пытавшийся вместе с Хизер подстроиться под широкий шаг босса. – Похоже, он тут долго пролежал, пока его не обнаружили двое подростков. Они подняли тревогу в Ноттинг-Хилле, это вниз по улице, в четвертом часу ночи.

– Вы говорили с ребятами? – спросил Фостер на ходу.

– Они до сих пор в шоке, но мне удалось перекинуться с ними парой слов.

– Сколько им лет?

– Пятнадцать и шестнадцать.

Фостер покачал головой – как родители позволяют своим детям шататься в такое время? Возможно, их отец из числа тех, кого каждый день арестовывали, а мать – безответственная женщина, чей материнский инстинкт заглушён продолжительным употреблением алкоголя или наркотиков.

– Мне кажется, их не стоит рассматривать в качестве подозреваемых, – добавил Дринкуотер, предугадывая следующий вопрос Фостера. – Но они в участке, на случай если вы захотите побеседовать с ними. Мы известили родителей. Ребята очень напуганы. – Он сделал паузу. – Сейчас вы поймете почему. Из всего, что они сообщили, меня заинтересовало лишь упоминание о женщине-алкоголичке, которая пользовалась этой частью двора, где обнаружили труп.

– Пользовалась в каких целях?

– Она там ночевала. Ее называют Женщина-Сидр. Наверное, какая-нибудь полоумная. Но в последние две ночи ее не видели.

Фостер медленно кивнул:

– Нужно разыскать женщину.

– Наконец-то вы заинтересовались бездомными, – вмешалась Хизер.

Он повернулся и посмотрел на нее сверху вниз. При росте примерно в шесть футов Фостер был всего на несколько дюймов выше Хизер. Она была умной и острой на язычок, и ему нравилось ее умение сохранять чувство юмора даже в самых мрачных ситуациях. Для сотрудника отдела по раскрытию убийств это жизненно важное качество.

Все трое остановились. Они добрались до палатки. Порывы холодного ветра натягивали ее на колышках и хлопали краями.

– Почему у меня всегда возникает чувство, будто я сейчас попаду на шоу уродов? – проворчал Фостер, заходя под белый навес. На сей раз палатка оказалась вполне подходящей, она даже не всколыхнулась, когда Фостер вошел. – Не стесняйтесь, проходите, – произнес Фостер, высовывая руку, чтобы проверить, насколько он сдвинул палатку.

Молодые детективы последовали за ним.

Внутри стоял сильный, почти опьяняющий запах сырой земли. Фостер слегка нагнулся, чтобы не задевать головой потолок палатки. Он посмотрел на труп. Его загораживал сидящий на корточках человек. Фостер смог рассмотрел только серую брючину, которая задралась, обнажая белую кожу между брюками и носком. На корточках сидел Карлайл – дежурный патологоанатом. Он проверял содержимое карманов жертвы.

– Обчищаешь очередной труп, Эдвард? – усмехнулся Фостер.

Человек, одетый с ног до головы в белое, даже не поднял головы.

– С моей зарплатой ты вел бы себя точно так же, – буркнул он. Потом он обернулся и улыбнулся Фостеру, но его взгляд свидетельствовал, насколько плачевным представлялось ему дело. Он встал, и Фостер наконец сумел рассмотреть тело.

– Господи!

– Да, отвратительное зрелище, – согласился Эдвард Карлайл. У него был приятный, хорошо поставленный голос.

Убитый лежал на спине, с широко раскрытым ртом, глаза устремлены вдаль. Он был похож на большинство трупов, какие видел Фостер. Но кое-что Фостера потрясло – это руки, точнее, их отсутствие. Вместо кистей у жертвы были лишь посиневшие культи, из которых торчали кости.

– Крови почти нет, – проговорил Карлайл.

– Значит, его убили не здесь?

– Нет. Думаю, нет. Температура тела упала до двадцати градусов. Если считать по полградуса в час, то его убили примерно в девять часов прошлым вечером.

– Когда его нашли? – спросил Фостер.

– После двух сорока пяти.

– А что насчет рук, Эдвард? Их отрезали после смерти?

Карлайл сморщил нос:

– Трудно сказать. Нужно дождаться вскрытия.

– Причина смерти?

– Его прикончили ударом в сердце. На груди еще несколько поверхностных порезов, некоторые довольно глубокие.

– Зачем преступник забрал руки?

– В качестве трофея.

«Разумная версия», – решил Фостер. Однако кое-что тут не сходилось.

Хизер, молчавшая все это время, вступила в разговор:

– Вероятно, из страха. Под ногтями у жертвы могли остаться частицы кожи убийцы. Преступник отрезал руки, чтобы мы не смогли его выследить.

Любопытно.

– Личность установили? – поинтересовался Фостер.

– Джеймс Дарбишир, если верить водительскому удостоверению, – сказал Дринкуотер, заглянув в свой блокнот. – При нем был мобильный телефон, его забрали криминалисты.

– Хорошо, – пробормотал Фостер. Мобильный телефон – важная улика при расследовании убийства. – Увидимся через несколько часов, если ты не возражаешь, Эдвард.

Карлайл кивнул, приподняв брови и выказывая свое сочувствие плотному рабочему графику Фостера, на который он намекал своим привычным безразличным тоном. Но он знал, что старший инспектор предпочитал осматривать труп до того, как его начинали резать на части.

Трое детективов оставили Карлайла работать дальше и вышли из палатки. На горизонте занималась заря. Когда станет достаточно светло, следственная группа тщательно прочешет церковный двор. Все с облегчением вздохнули, радуясь тому, что оказались на свежем воздухе, вдалеке от тела. Фостер был более сдержан, чем остальные. Повисла пауза, каждый задумался о чем-то своем, наконец Фостер нарушил молчание.

– Полагаю, вы уже начали поиск пропавших рук? – обратился он к Дринкуотеру.

– Никаких следов.

– Необходимо проверить здесь все сады, углы и закоулки. Не исключено, их где-то бросили. Вызвать кинологов с собакой, может, Фидо сумеет их найти. А когда рассветет, отправьте людей, пусть пройдутся по близлежащим домам. Вдруг кто-то что-нибудь видел.

– А где курили те ребята? – поинтересовался Фостер, оглядывая маленький церковный двор.

– На той стороне.

Они обошли церковный двор. Дринкуотер показал на каменные ступеньки, ведущие к двери:

– Вот тут, у входа в крипту.

Фостер рассматривал их несколько секунд.

– Значит, отсюда они не могли увидеть, как выбрасывали труп? – задал он риторический вопрос. – Они что-нибудь слышали?

Дринкуотер покачал головой.

– Было слишком ветрено. Поэтому они и обнаружили тело. Ребята пытались найти какое-нибудь укрытие, чтобы согреться, и перешли на защищенную от ветра сторону.

Фостер был почти уверен, что ребята не делали этого. «Конечно, большинство подростков – разнузданное, наглое отродье, – подумал он, – но мало кто из них может зарезать взрослого человека, изуродовать его труп, а потом спокойно явиться в полицию и заявить о преступлении».

– А что в крипте?

– Склеп. По крайней мере я так думаю, – ответил Дринкуотер.

– Уже нет, – сказала Хизер. – Мои знакомые ходят сюда заниматься альтернативной йогой, а еще здесь проходят курсы детского массажа для новорожденных.

Фостер обернулся и пристально посмотрел на нее. Обычно за этим следовала колкость в ее адрес. Но после посещения места преступления он чувствовал себя опустошенным.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Три большие вороны с карканьем играли в воздухе, кружась и задевая друг друга крыльями. Их угольно-черные перья выделялись на фоне водянисто-серого неба. Найджел Барнс, в черном фланелевом пальто, застегнутом на все пуговицы, с замотанной шерстяным шарфом шеей и свисавшей с плеча потертой коричневой сумкой, которую он держал спереди, и она касалась его правого бедра, наблюдал за воронами сквозь очки в черной роговой оправе и удивлялся, как несколько ворон могут поднять такой шум. Он думал, что их будет гораздо больше.

Найджел перевел взгляд с каркающих ворон на небо. Казалось, солнце пытается пробиться сквозь завесу облаков, окрашивая их в светло-алюминиевые краски. Но пока этого не случилось, Найджел бездействовал, и маленькое зеркальце для бритья лежало в его сумке невостребованным. Он вздохнул и опустил голову.

Найджел посмотрел на могильные плиты. Сколько несбывшихся надежд и мечтаний погребено в земле? Сотни. Тысячи. Слева от него тянулись в три ряда грандиозные, аляповатые мавзолеи, символы викторианской одержимости смертью и скорбью, мрачные памятники умершим и ныне забытым. Здесь великие жители Лондона девятнадцатого века нашли свое последнее пристанище, многие из них были похоронены в склепах, а не в земле. Найджел видел вдалеке готические очертания англиканской церкви, с катакомбами под ней. Он спускался туда однажды, и каждая тревожная секунда доставляла ему удовольствие, особенно когда экскурсовод по секрету сообщил, что иногда бальзамирующие вещества не могут справиться со своей задачей, и тогда погребенные тела взрываются, а отходящий газ, возникший в результате разложения, воспламеняется. Экскурсионная группа одновременно вздрогнула и рассмеялась.

Кладбище Кенсал-Грин являлось одним из любимых мест Найджела, с ним соперничало только кладбище Хайгейт с его жутким великолепием. «В викторианскую эпоху знали, как оформить смерть, – подумал он. – Не то, что мы. Теперь мы сжигаем трупы, а потом едва ли можем найти достойное применение пеплу. Через пятьдесят или сто лет у специалистов по генеалогии просто не останется могил, чтобы изучать следующие поколения, не будет эпитафий, которые они смогут разыскивать и расшифровывать, как и не останется писем, какие можно читать и изучать. И все благодаря электронной почте. Теперь нет ничего постоянного, все живут сегодняшним днем».

Найджел осмотрелся по сторонам, обвел глазами качавшиеся на ветру деревья, спутанные ветви кустов и бесконечные покосившиеся ряды огромных, потрескавшихся статуй и могильных плит. Вокруг не было ни единой души. Лишь тысячи мертвых. Это все равно, что попасть в затерянный мир. Только далекий гул машин, перебиваемый воем сирен. Ни на минуту не затихающие звуки Лондона свидетельствовали о том, в каком столетии он находится. Как тут хорошо, вдали от выхлопных газов и шумных улиц. В центре Лондона осталось мало таких природных оазисов, подобных мест, где можно предаваться молчаливому созерцанию: кладбища, площади в жилых кварталах с частными садами и маленькие парки. Найджел знал, что сто пятьдесят лет назад это кладбище располагалось за чертой города. По этому поводу существовала версия. Заполненные до отказа кладбища в центре города начали извергать свои разложившиеся останки и дурные зловония, которые, по мнению многих, стали причиной болезней. Новые кладбища строили вне города. Одно из них находилось в Бруквуде. К нему даже тянулась транспортная ветка – железная дорога Некрополис, по ней из города доставлялись умершие. Но вскоре Лондон с его ненасытным аппетитом поглотил окружавшие его земли.

Найджел посмотрел на часы. Он вытащил из кармана пальто лист бумаги, вырванный из блокнота. «Участок 103, – прочитал он. – Могила Корнелиуса Типледи, архитектора, 1845–1885». Он должен выяснить, являлся ли Корнелиус Типледи прапрапрадедом его клиента. Для этого ему нужно проверить надписи на могильных камнях, где встречалась та же фамилия, это помогло бы ему отыскать других родственников и подтвердить, что перед ним тот самый человек. Эпитафия в стихах могла бы послужить хорошим дополнением к сухой генеалогической информации, какую ему удалось раскопать, и продемонстрировать, как хорошо он справился с работой. Найджел хотел, чтобы люди знали: он трудится на совесть. Возвращаться в бизнес – занятие не из легких.

Участок 103, как он и предполагал, находился вдали от дорог, в заброшенной части кладбища, где росли высокая трава, маленькие деревья и лишайники. Найджел перепачкал ботинки, пока осматривал могилы. Когда он добрался до участка 103, снял очки, протер их краем пальто, снова надел на нос и присел на корточки.

Могила ничем не примечательная. Стандартная для своего времени, с плоским серым могильным камнем. Семейство Типледи не любило заниматься показухой. Но как Найджел и боялся, надгробная надпись стерлась, и прочитать ее невозможно. Он даже не сумел разобрать имя, лишь очертания большой буквы К, что по крайней мере придало ему уверенность, что записи в похоронной книге верны и где-то тут, у его ног, лежал Корнелиус, точнее, то, что от него осталось. Найджел осторожно провел пальцем по выбоинам в камне, он почти различил остальные буквы, хотя и не видел их. Заметил, что под именем другие буквы, хотя подпись короткая. Похоже, его семья была немногословна. Это даже к лучшему.

Найджел снял с плеча сумку, расстегнул ее и вытащил зеркальце для бритья. Он купил его у парикмахера на Джермин-стрит, когда был еще студентом. Найджел приблизился к могиле сбоку, стараясь не становиться на соседний участок, и повернул зеркальце под углом в сторону неба так, чтобы оно отбрасывало свет на могильный камень. Он уже применял данный метод раньше, и с большим успехом, используя отраженный солнечный свет для того, чтобы буквы отбросили тень и появился объем. Но тогда у него в распоряжении было солнце. На сей раз уже через несколько секунд Найджел осознал тщетность своих попыток. У него не было фонарика для усиления эффекта, к тому же в этом случае ему понадобился бы еще человек, а вытащить кого-нибудь на кладбище среди рабочей недели нелегкая задача. К счастью, он знал другой, более простой, метод.

Найджел убрал зеркальце в сумку и украдкой огляделся. То, что он собирался сделать, не только вызвало бы неодобрение в кругах генеалогов, это стало бы настоящим оскорблением, таким же, как порча документов или облизывание пальцев перед тем, как прикоснуться к древнему манускрипту. В консервативном, педантичном мире фамильной истории это равносильно осквернению могил и является предметом оживленных дебатов на генеалогических форумах в Интернете.

Найджел пригладил рукой густые черные волосы, убрав со лба челку. Вокруг по-прежнему никого не было. «Вот и славно, – подумал он, – а старый Корнелиус все равно не станет жаловаться, как и его семья». Он поймал себя на мысли, что находится примерно на том же месте, где в свое время стояли скорбящая вдова и дети Корнелиуса. Кислотные дожди, птичий помет, лишайник принесли камню больше вреда, чем вещество, которое он собирался использовать. Кроме того, у Найджела не было под рукой материалов, чтобы сделать слепок с надписи. Вместо этого он достал из сумки флакон с пеной для бритья и резиновый валик.

Найджел потряс банку и выдавил немного пены на могильный камень. Правой рукой он растер пену так, чтобы вся поверхность камня была покрыта тонким слоем. Затем взял валик и аккуратным движением слева направо, как при мытье окон, убрал пену. Пена была стерта за исключением тех мест, где она попала в углубления надписи.

Он отступил. Чистое бритье выполнило свое дело – теперь надпись была видна:

Корнелиус Типледи. 1845–1885. Он был истинным христианином, слугой Господа, преданным мужем Джемаймы и заботливым отцом. В смерти он обрел истинную веру. Мы всегда будем помнить о тех, кто спит вечным сном и ждет часа воскрешения.

Джемайма. Значит, все правильно. Последнее пристанище Корнелиуса найдено. Теперь у Найджела достаточно информации о его жизни, чтобы составить отчет для клиента. Он переписал эпитафию в блокнот, убрал инструменты в сумку, а затем не удержался и осмотрелся по сторонам. Ни души, лишь вдалеке слышалось безумное карканье ворон, да ветер шелестел листвой деревьев.

Прежде чем уйти, Найджел бросил виноватый взгляд на могилу, испачканную пеной. Содержащиеся в ней химикаты могли проникнуть сквозь трещины в камне и способствовать его разрушению. В очередной раз он посмотрел на серое утреннее небо. «О солнце можно забыть, – вздохнул Найджел. – Сейчас мне необходим проливной дождь».