Текст книги "Темная игра смерти"
Автор книги: Дэн Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Я называла это Подпиткой, Вилли – Охотой. Однако я никогда не слышала, как это называла Нина. Пожалуй, что никак.
– Где у тебя видео? – спросил он. – Я все записал на пленку.
– Ах, Вилли, – раздраженно сказала Нина, – ты же знаешь Мелани. Она такая старомодная. У нее нет видеомагнитофона.
– У меня нет даже телевизора, – призналась я.
Нина рассмеялась.
– Черт побери, – пробормотал Вилли. – Ладно. У меня тут есть и другие материалы. – Он раскрыл небольшие черные записные книжки. – Просто на пленке было бы гораздо лучше. Телекомпании Лос-Анджелеса сделали много сюжетов о «голливудском душителе», а я еще кое-что добавил… Ну, не важно. – Он бросил кассеты в кейс и с треском захлопнул крышку. – Двадцать три, – продолжил он. – Двадцать три, с нашей последней встречи год назад. Как время пролетело, а?
– Покажи. – Нина снова наклонилась вперед. Ее голубые глаза блестели. – Я иногда думала, что ты имеешь к нему отношение, после того как увидела этого «душителя» в «Шестидесяти минутах». Значит, он был твой, да, Вилли? Он имел такой вид…
– Ja, ja,[9] он был мой. Вообще-то, он никто. Так, пугливый человечек, садовник одного моего соседа. Я оставил его в живых, чтобы полиция могла допросить его, снять любые сомнения. Он повесился в камере через месяц после того, как пресса потеряла к нему интерес. Но тут есть кое-что более любопытное. Смотрите. – Вилли бросил на стол несколько глянцевых черно-белых фотографий. – Исполнительный директор Эн-би-си убил пятерых членов своей семьи и утопил в плавательном бассейне пришедшую в гости актрису из «мыльной оперы». Потом он несколько раз ударил себя ножом в грудь и кровью написал «И еще пятьдесят» на стене строения, где был бассейн.
– Вспоминаешь старые подвиги, да, Вилли? – спросила Нина. – «Смерть свиньям» и все такое прочее?[10]
– Да нет же, черт возьми. Я считаю, мне положены лишние очки за иронию. Девица все равно должна была утонуть в своем сериале. Так написано в сценарии.
– Трудно было его Использовать? – Этот вопрос задала я, поневоле испытывая какой-то интерес.
Вилли поднял бровь:
– Не очень. Он был алкоголиком, да к тому же прочно сидел на коксе. От него мало что осталось. Семью свою он ненавидел, как и большинство людей.
– Возможно, большинство людей в Калифорнии, но не везде. – Нина поджала губы. Довольно странная реплика в ее устах. Отец Нины совершил самоубийство – бросился под трамвай.
– Где ты установил контакт? – спросила я.
– На какой-то вечеринке. Обычное дело. Он покупал кокаин у режиссера, который испохабил один из моих проектов…
– Тебе пришлось повторить контакт?
Вилли нахмурился, глядя на меня. Он пока сдерживал злость, но лицо его покраснело.
– Ja, ja. Я видел его еще пару раз. Однажды я просто смотрел из окна автомобиля, как он играет в теннис.
– Очки за иронию дать можно, – сказала Нина. – Но за повторный контакт очки надо снять. Если он – пустышка, как ты сам говоришь, ты должен был Использовать его после первого же контакта. Что еще?
Дальше шел обычный набор: жалкие убийства в трущобах, пара бытовых убийств в семье, столкновение на шоссе, закончившееся стрельбой и смертью.
– Я был в толпе, – сказал Вилли. – Я сразу установил контакт. У него в бардачке был пистолет.
– Два очка, – улыбнулась Нина.
Один добротный случай Вилли оставил напоследок. Нечто странное приключилось с человеком, когда-то в детстве бывшим знаменитостью, кинозвездой. Он вышел из своей квартиры в Бел-Эйр, а пока его не было дома, она заполнилась газом, потом он вернулся и зажег спичку. Взрыв, пожар, кроме него, погибли еще два человека.
– Очки только за него, – сказала Нина.
– Ja, ja.
– А ты уверен, что все так и произошло? Это мог быть обычный несчастный случай…
– Не смеши, – оборвал ее Вилли и повернулся ко мне. – Его было довольно трудно Использовать. Очень сильная личность. Я стер в его памяти информацию о том, что он включил газ. Надо было заблокировать ее на целых два часа, а потом заставить его войти в комнату. Он бешено сопротивлялся, не хотел зажигать спичку.
– Надо было заставить его чиркнуть зажигалкой.
– Он не курил, – проворчал Вилли. – Бросил в прошлом году.
– Да, – улыбнулась Нина. – Кажется, я помню; он говорил об этом Джонни Карсону.
Я не могла понять, шутит она или говорит серьезно.
Потом мы втроем подсчитали очки, как бы исполняя ритуал. Больше всех говорила Нина. Вилли сначала хмурился, потом разошелся, потом снова стал угрюмым. Был момент, когда он потянулся ко мне и со смехом похлопал меня по колену, прося помощи. Я никак не отреагировала. В конце концов он сдался, подошел к бару и налил себе бурбона из графина моего отца. Сквозь цветные стекла эркера пробивались последние, почти горизонтальные лучи вечернего солнца и падали красным пятном на Вилли, стоявшего рядом с буфетом мореного дуба. Глаза его казались крохотными красными угольками, вставленными в кровавую маску.
– Сорок одно очко, – подвела итог Нина. Она посмотрела на нас блестящими глазами и подняла калькулятор, как будто он мог подтвердить какой-то объективный факт. – Я насчитала сорок одно очко. А ты, Мелани?
– Ja, – перебил ее Вилли. – Прекрасно. Теперь глянем на твою заявку, милая Нина. – Он говорил тусклым, бесцветным голосом. Даже Вилли начинал терять интерес к Игре.
Не успела Нина начать, как вошел мистер Торн и объявил, что обед подан. Прежде чем мы перешли в столовую, Вилли налил себе еще из графина, а Нина взмахнула руками, изображая отчаяние из-за того, что пришлось прервать Игру. Когда мы сели за длинный стол красного дерева, я постаралась вести себя как подобает настоящей хозяйке дома. По традиции, в течение уже нескольких десятков лет, разговоры об Игре за обеденным столом были запрещены. За супом мы обсудили последний фильм Вилли и Нинину покупку очередного магазина для ее сети бутиков. Ежемесячную колонку Нины в «Вог», похоже, закроют, но ею заинтересовался газетный синдикат, готовый продолжить.
Запеченный окорок был встречен восторженными похвалами, но мне показалось, что мистер Торн пересластил соус. Когда мы перешли к шоколадному муссу, за окнами стало совсем темно. Отблески отраженного света люстры танцевали на локонах Нины, мои же волосы больше обычного отдавали синевой – во всяком случае, так мне казалось.
Внезапно со стороны кухни послышался какой-то шум. В дверях появился негр-гигант. На его плече лежали чьи-то белые руки, от которых он пытался освободиться, а на лице застыло выражение обиженного ребенка.
– …Какого черта мы тут сидим, как… – Но руки тут же уволокли его.
– Прошу прощения, дорогие дамы. – Вилли прижал салфетку к губам и встал. Несмотря на возраст, он все еще сохранял грацию движений.
Нина ковыряла ложкой в шоколадном муссе. Мы услышали, как из кухни донеслась резкая, короткая команда, потом звук удара. Вероятно, бил мужчина: звук был жесткий и хлесткий, как выстрел из малокалиберной винтовки. Я подняла глаза. Мистер Торн убирал тарелки из-под десерта.
– Пожалуйста, кофе, мистер Торн. Всем кофе.
Он кивнул, мягко улыбаясь.
* * *
Франц Антон Месмер знал об этом, хотя и не понимал, что это такое. Я подозреваю, Месмер сам имел зачатки Способности. Современная псевдонаука изучала это, нашла для этого новые названия, уничтожила бо́льшую часть этой мощи, перепутала ее источники и способы использования, но это остается лишь тенью того, что открыл Месмер. У них нет никакого представления о том, что значит ощущать Подпитку.
Я в отчаянии от разгула насилия в нынешние времена. Иногда я целиком отдаюсь этому чувству, падаю в глубокую пропасть без какого-либо будущего – пропасть отчаяния, названного Хопкинсом утехой падали. Я разглядываю эту всеамериканскую скотобойню, все эти покушения на президентов, римских пап и бесчисленное количество других людей и иногда задумываюсь: может быть, в мире есть много таких, как мы, обладающих нашей Способностью? Или такая вот бойня стала теперь просто образом жизни?
Все человеческие существа питаются насилием, они питаются властью над другими, но лишь немногие испытали то, что испытываем мы, – абсолютную власть. Без этой Способности очень немногим знакомо несравненное наслаждение в момент лишения человека жизни. Без этой Способности даже те, кто питается жизнью, не могут смаковать поток эмоций в охотнике и его жертве, абсолютный восторг нападающего, который ушел далеко за грань всех правил и наказаний, и то странное, почти сексуальное чувство покорности, охватывающее жертву в последний миг истины, когда уже нет никакого выбора, когда всякое будущее уничтожено, все возможности стерты в акте подчинения другого своей абсолютной власти.
Меня приводит в отчаяние нынешний разгул насилия, его безличность и случайность и то, что насилие стало доступным столь многим. У меня был телевизор, но потом я его продала, в самый разгар войны во Вьетнаме. Эти стерильные кусочки смерти, отнесенные вдаль объективом камеры, совершенно ничего мне не говорили. Но наверное, они что-то значили для того сброда, который нас окружает. Когда закончилась война, а вместе с ней ежевечерние подсчеты трупов по телевидению, этот сброд потребовал: «Еще! Еще!» И тогда с экранов на улицы городов этой милой умирающей нации была выброшена масса заурядных убийств на потребу толпе. Я-то хорошо знаю эту наркотическую тягу. Все они упускают главное. Насильственная смерть, если ее просто наблюдать, всего лишь грязная печальная картинка смятения и хаоса. Но для тех из нас, кто испытал Подпитку, смерть является таинством.
– Теперь моя очередь! Моя! – Голос Нины все еще напоминал интонации красавицы, приехавшей в гости и только что заполнившей танцевальную карточку именами кавалеров на июньском балу кузины Целии.
Мы вернулись в гостиную. Вилли допил свой кофе и попросил у мистера Торна коньяку. Мне стало стыдно за Вилли. Когда допускаешь даже намек на небрежность поведения в присутствии самых близких людей, это верный признак ослабевающей Способности. Нина, казалось, ничего не замечала.
– Тут у меня все разложено по порядку. – Она раскрыла свой альбом с вырезками на чайном столике, который был уже прибран.
Вилли аккуратно просмотрел все. Иногда он задавал вопросы, но чаще неразборчиво ворчал, выражая согласие. Время от времени я тоже давала понять, что согласна, хотя ни о чем из перечисленного не слышала. Разумеется, за исключением этого битла. Нина приберегла его под конец.
– Боже мой, Нина, так это ты?
Вилли был чуть ли не в ярости. Нина кормилась в основном самоубийствами на Парк-авеню и ссорами между мужем и женой, заканчивавшимися выстрелами из дорогих дамских пистолетов малого калибра. А случай с этим битлом был больше похож на топорный стиль Вилли. Возможно, он счел, что кто-то вторгается на его территорию.
– Я хочу сказать… ты же сильно рисковала, ведь так? – продолжал он. – Черт побери… Такая огласка!..
Нина засмеялась и положила калькулятор:
– Вилли, дорогой, но ведь в этом весь смысл Игры, не так ли?
Он подошел к буфету и снова налил себе коньяку. Ветер трепал голые сучья перед окнами синеватого стекла эркера. Я не люблю зиму. Даже на юге она угнетает дух.
– Разве этот… как его… разве он не купил пистолет на Гавайях или где-то там еще? – спросил Вилли, все еще стоя в противоположном углу. – По-моему, он сам проявил инициативу. Я хочу сказать, если он уже подбирался к этому…
– Вилли, дорогой. – Голос Нины стал таким же холодным, как ветер, что трепал голые сучья за окном. – Никто не говорит, что он был уравновешенным человеком. А разве кто-нибудь из твоих был уравновешенным? И все же именно я заставила его сделать это. Я выбрала место, выбрала время. Неужели не ясно, насколько удачен выбор места? После той милой шалости с режиссером фильма про ведьм несколько лет назад?[11] Все прямо по сценарию…
– Не знаю. – Вилли тяжело опустился на диван, пролив коньяк на свой дорогой пиджак. Он ничего не заметил. Его лысеющий череп бликовал в свете лампы. Возрастные пятна вечером проступали отчетливее, а шея – там, где ее не прикрывал ворот свитера, – казалось, вся состоит из жил и веревок. – Не знаю. – Он поднял на меня глаза и вдруг заговорщицки улыбнулся. – Тут все как с тем писателем, правда, Мелани? Возможно, именно так.
Нина опустила глаза и теперь смотрела на свои руки, сложенные на коленях. Кончики ее ухоженных пальцев побелели.
* * *
«Вампиры сознания». Так этот писатель собирался назвать свою книгу. Иногда я думаю: а мог ли он вообще что-нибудь написать? Как же его звали?.. Вроде бы русская фамилия.
Однажды мы оба, Вилли и я, получили телеграммы от Нины: «Приезжайте как можно скорее. Вы нужны мне». Этого было достаточно. На следующее утро я полетела в Нью-Йорк первым же рейсом. Самолет был очень шумный, винтовой – «Констеллейшн», – и я бо́льшую часть времени пыталась убедить сверхзаботливую стюардессу, что мне ничего не нужно и я вообще чувствую себя прекрасно. Она явно решила, что я чья-то бабушка, никогда прежде не летавшая.
Вилли ухитрился прибыть на двадцать минут раньше меня. Нина совершенно потеряла голову: я никогда не видела, чтобы она была так близка к истерическому припадку. Оказалось, что двумя днями раньше она гостила у кого-то в Нижнем Манхэттене (она, конечно, потеряла голову, но не настолько, чтобы отказать себе в удовольствии упомянуть, какие важные лица присутствовали) и там, в укромном уголке гостиной, обменялась заветными мыслями с молодым писателем. Точнее, это писатель поделился с нею кое-какими заветными мыслями. По словам Нины, это был довольно замызганный тип: жиденькая бороденка, очки с толстыми линзами, вельветовый пиджак, старая фланелевая рубашка в клетку – в общем, один из тех, кто непременно попадается на удавшихся вечеринках, как утверждает Нина. Слово «битник» уже вышло из моды, и Нина это знала, поэтому она его и не называла так, а слово «хиппи» еще никто не употреблял, да оно и не подходило к нему. Он был из тех писателей, что едва-едва зарабатывают себе на хлеб, по крайней мере в наше время: сочинял вздор с трупами и кровью и писал романы по телесериалам. Александр… фамилию не помню.
У него была идея – сюжет для новой книги, над которой он уже начал работать, и она заключалась в том, что многие из совершавшихся тогда убийств на самом деле задумывались небольшой группой душегубов-экстрасенсов (он называл их «вампирами сознания»), которые использовали других людей для реализации своих кошмарных планов. Он сказал, что одно издательство, специализирующееся на массовых карманных книжках, уже проявило интерес к его заявке и готово заключить с ним контракт хоть сейчас, если он заменит название и добавит немного секса.
– Ну и что? – спросил Вилли почти с отвращением. – И из-за этого ты заставила меня лететь через весь материк? Я бы и сам купил такую идею и сделал бы по ней фильм.
Мы воспользовались этим предлогом, чтобы хорошенько допросить Александра, когда Нина на следующий день устроила экспромтом небольшую вечеринку. Меня там не было. Вечер прошел не очень удачно, по словам Нины, но он дал Вилли шанс как следует побеседовать с этим молодым многообещающим романистом. Писателишка выказал прямо-таки суетливую готовность угодить Биллу Бордену, продюсеру «Парижских воспоминаний», «Троих на качелях» и еще пары фильмов, которые память отказывалась удерживать, но которые тоже шли во всех открытых кинотеатрах тем летом. Оказалось, что «книга» представляет собой довольно потертую тетрадку с изложением идеи и десятком страниц заметок. Однако он был уверен, что за пять недель сможет сделать развернутый конспект сценария – может быть, даже за три недели, если отправить его в Голливуд, к источнику «истинного творческого вдохновения».
Поздно вечером мы обсудили и такую возможность. Но у Вилли как раз было туго с наличностью, а Нина настаивала на решительных мерах. В конце концов молодой писатель вскрыл лезвием «жилетт» бедренную артерию и выбежал с истошным воплем в узкий переулок Гринвич-Виллидж, где и умер. Я уверена, что никто не потрудился разобрать оставшиеся после него заметки и прочий хлам.
* * *
– Может быть, все будет как с тем писателем, ja, Мелани? – Вилли потрепал меня по колену. – Он был мой, а Нина пыталась приписать его себе. Помнишь?
Я кивнула. На самом же деле ни Нина, ни Вилли не имели к этому никакого отношения. Я не пошла тогда к Нине, чтобы позднее установить контакт с молодым человеком, который и не заметил, что за ним кто-то идет. Все оказалось проще простого. Помню, как я сидела в слишком жарко натопленной маленькой кондитерской напротив жилого дома. Все закончилось так быстро, что я почти не ощутила Подпитки. Потом я вновь услышала звук шипящих радиаторов и почувствовала запах ванили, а люди бросились к дверям посмотреть, кто кричит. Я помню, как медленно допила свой чай, чтобы не пришлось выходить раньше, чем уедет «скорая».
– Вздор, – сказала Нина, снова занявшись своим крохотным калькулятором. – Сколько очков? – Она посмотрела на меня, потом на Вилли.
– Шесть. – Он пожал плечами.
Нина сделала вид, что складывает все очки:
– Тридцать восемь. – Она артистично вздохнула. – Ты опять выиграл, Вилли. Точнее, обыграл меня. Мы еще послушаем Мелани. Ты сегодня что-то очень уж тихая, моя дорогая. У тебя, наверное, какой-то сюрприз для нас?
– Да, – кивнул Вилли. – Твоя очередь выигрывать, Мелани. Ты ждала этого несколько лет.
– У меня – ничего.
Я ожидала взрывного эффекта, потока вопросов, но тишину нарушало лишь тиканье часов на каминной полке. Нина смотрела в угол, словно пыталась увидеть что-то прячущееся в темноте.
– Ничего? – переспросил Вилли.
– Ну, был… один, – призналась я наконец. – Хотя это просто случай. Я увидела их, когда они грабили старика за… Просто случай.
Вилли разволновался. Он встал, подошел к окну, повернул старый стул спинкой к нам и сел на него верхом, сложив руки.
– Что это значит?
– Ты отказываешься играть в Игру? – Нина в упор посмотрела на меня.
Я промолчала – ответ был ясен.
– Но почему? – резко спросил Вилли. От волнения у него снова прорезался немецкий акцент.
Если бы я воспитывалась в эпоху, когда молодым леди было позволено пожимать плечами, я бы сейчас пожала плечами. А так – просто провела пальцами по воображаемому шву на юбке. Вопрос задал Вилли, но, когда я в конце концов ответила, мои глаза смотрели прямо на Нину.
– Я устала. Все это тянется так долго. Наверное, я старею.
– Если не будешь Охотиться, еще не так постареешь, – констатировал Вилли. Его поза, голос, красная маска лица – все говорило о том, как он зол, он еле сдерживался. – Боже мой, Мелани, ты уже выглядишь старухой. Ты ужасно выглядишь, ужасно! Мы ведь ради этого и охотимся, разве не ясно? Посмотри на себя в зеркало! Ты что, хочешь умереть старухой, и все только потому, что устала их Использовать? – Вилли встал и повернулся к нам спиной.
– Вздор! – Голос Нины был твердым и уверенным. Она снова четко владела ситуацией. – Мелани устала, Вилли. Будь с ней поласковее. У всех бывают такие моменты. Я помню, как ты сам выглядел после войны. Как побитый щенок. Ты ведь даже не мог выйти из своей жалкой квартиры в Бадене. Даже когда мы помогли тебе перебраться в Нью-Джерси, ты просто сидел, хандрил и жалел себя. Мелани придумала Игру, лишь бы поднять твое настроение. Так что не шуми. И никогда не говори леди, если она устала и немного подавлена, что она ужасно выглядит. Ну, правда, Вилли, ты иногда такой Schwächsinniger.[12] И к тому же страшный хам.
Я предвидела разные реакции на свое заявление, но вот этой боялась больше всего. Это означало, что Нине тоже наскучила Игра и она готова перейти на новый уровень поединка. Другого объяснения не было.
– Спасибо, Нина, милая, – сказала я. – Я знала, что ты поймешь меня.
Она коснулась моего колена, словно желая подбодрить. Даже сквозь шерсть юбки я почувствовала, как холодны ее пальцы.
* * *
Мои гости ни за что не хотели оставаться ночевать у меня. Я умоляла их, упрекала, сказала, что их комнаты готовы, что мистер Торн уже разобрал постели.
– В следующий раз, – сказал Вилли. – В следующий раз, Мелани, моя радость. Мы останемся на весь уик-энд, как когда-то. Или на целую неделю!
Настроение Вилли заметно улучшилось после того, как он получил по тысяче долларов от меня и от Нины в качестве приза. Сначала он отказывался, но я настаивала. А когда мистер Торн принес чек, оформленный на Уильяма Д. Бордена, видно было, что ему это пришлось по душе.
Я снова попросила его остаться, но он сообщил, что у него уже заказан билет на самолет до Чикаго. Нужно было встретиться с автором, который только что получил какую-то премию, и договориться насчет сценария. И вот он уже обнимал меня на прощанье, мы стояли в тесном коридоре, его компаньоны – у меня за спиной, и я на мгновение ощутила ужас.
Но они ушли. Светловолосый молодой человек продемонстрировал свою белозубую улыбку, негр на мгновение втянул голову – это, наверное, была его манера прощаться. И вот мы остались одни. Мы с Ниной.
Но не совсем одни. Мисс Крамер стояла рядом с Ниной в конце коридора. Мистер Торн находился за дверью, ведущей в кухню. Его не было видно, и я оставила его там.
Мисс Крамер сделала три шага вперед. На мгновение я перестала дышать. Мистер Торн поднял руку и коснулся двери. Но эта крепкая брюнетка подошла к шкафу, сняла с вешалки пальто Нины и помогла ей одеться.
– Может, все же останешься?
– Нет, Мелани. Я обещала Баррет, что мы поедем в отель.
– Но уже поздно…
– Мы заранее заказали номер. Спасибо. Я непременно свяжусь с тобой.
– Да…
– Правда, правда, милая Мелани. Нам обязательно нужно поговорить. Я тебя понимаю, но ты должна помнить, что для Вилли Игра все еще очень важна. Нужно будет найти способ положить этому конец так, чтобы не обидеть его. Может, заглянем к нему весной в Каринхалле, или как там называется этот его старый мрачный замок в Баварии? Поездка на континент очень помогла бы тебе, дорогая Мелани. Очень.
– Да.
– Я обязательно свяжусь с тобой, как только закончу дела с покупкой магазина. Нам нужно побыть немного вместе, Мелани… Ты и я, никого больше… как в старые добрые времена. – Она поцеловала воздух рядом с моей щекой и на несколько секунд крепко сжала мои локти. – До свидания, дорогая.
– До свидания, Нина.
* * *
Я отнесла коньячный бокал на кухню. Мистер Торн молча взял его.
– Посмотрите, все ли в порядке, – велела я.
Он кивнул и пошел проверять замки и сигнализацию. Было всего лишь без четверти десять, но я чувствовала себя очень уставшей.
«Возраст», – подумала я, поднимаясь по широкой лестнице – пожалуй, самому замечательному месту в этом доме.
Я переоделась ко сну. За окном разразилась буря, в ударах ливневых струй по стеклу слышался нарастающий печальный ритм.
Я расчесывала волосы, жалея, что они такие короткие, когда в спальню заглянул мистер Торн. Я повернулась к нему. Он опустил руку в карман своего темного жилета. Когда он вытащил руку, сверкнуло тонкое лезвие. Я кивнула. Он сложил нож и закрыл за собой дверь. Было слышно, как его шаги удалялись вниз по лестнице, к стулу в передней, где ему предстояло провести ночь.
Кажется, в ту ночь мне снились вампиры. А может, я просто думала о них перед тем, как заснуть, и обрывок этих мыслей застрял в голове до утра. Из всех ужасов, которыми человечество пугает себя, из всех этих жалких крохотных чудовищ только в мифе о вампирах есть какой-то намек на внутреннее достоинство. Как и человеческими существами, которыми он питается, вампиром движут его собственные темные влечения. Но, в отличие от своих жалких человеческих жертв, вампир ставит себе единственную цель, которая может оправдать грязные средства, – бессмертие, в буквальном смысле. Тут есть некое благородство. И некая печаль.
Вилли прав – я действительно постарела. Этот последний год отнял у меня больше, чем предыдущее десятилетие. И все же я не прибегала к Подпитке. Несмотря на голод, несмотря на свое стареющее отражение в зеркале, несмотря на темное влечение, правившее нашей жизнью вот уже столько лет, я ни разу за год не прибегала к Подпитке.
Я заснула, пытаясь вспомнить черты лица Чарльза.
Я заснула голодной.
Глава 2
Беверли-Хиллз
Суббота, 13 декабря 1980 г.
На лужайке перед домом Тони Хэрода имелся большой круглый фонтан в виде сатира, который мочился в бассейн, глядя на Голливуд, что лежал внизу, в каньоне, с выражением то ли болезненного отвращения, то ли издевательского презрения. У знавших Тони Хэрода не возникало сомнений насчет того, какое именно выражение подходило больше.
Особняк когда-то принадлежал актеру немого кино. Находясь на пике своей карьеры, после нечеловеческих усилий актер преодолел этот барьер, перешел в звуковое кино, и все лишь затем, чтобы умереть от рака горла через три месяца после выхода на экраны своего первого звукового фильма. Его вдова отказалась покинуть огромный дом и прожила там еще тридцать пять лет, по сути как смотрительница мавзолея, частенько заимствуя (без отдачи) деньги у старых голливудских знакомых либо родственников, которых раньше не замечала, и все только для того, чтобы заплатить налоги. В 1959 году она умерла, и дом купил сценарист, написавший три из пяти романтических комедий с Дорис Дэй, вышедших к тому времени. Сценарист очень сетовал, что сад заброшен, а в кабинете на втором этаже держится дурной запах. В конце концов он влез в долги и пустил себе пулю в лоб в сарае. На следующий день его нашел садовник, но никому ничего не сказал, опасаясь, что его арестуют как незаконного иммигранта. Труп был обнаружен во второй раз юристом Гильдии сценаристов, который как раз явился обсудить с писателем план защиты на предстоящем судебном разбирательстве по поводу плагиата.
Далее домом поочередно владели: знаменитая актриса, жившая там месяца три в промежутке между своим пятым и шестым браком; мастер специальных эффектов, который погиб в 1976 году во время пожара на складе; нефтяной шейх, выкрасивший сатира в розовый цвет и давший ему еврейское имя. В 1979-м шейха пристрелил его собственный зять, когда шейх, отправившись на хадж в Мекку, проезжал через Риад. Тони Хэрод купил особняк четыре года спустя.
– Обалдеть, до чего красиво, – сказал Хэрод, стоя с агентом по недвижимости на мощенной плитами дорожке и глядя на сатира. – Покупаю. – Час спустя он передал задаток – чек на шестьсот тысяч долларов, даже не побывав внутри особняка.
Шейла Баррингтон слышала множество историй о разных импульсивных поступках Тони Хэрода. О том, как Хэрод оскорбил Трумена Капоте перед двумястами приглашенными гостями, и о скандале в 1978 году, когда Тони и одного из самых близких помощников президента Джимми Картера арестовали за хранение наркотиков. Никто не попал в тюрьму, ничего не было доказано, но ходили слухи, что Хэрод подставил несчастного парня из Джорджии ради хохмы. Шейла наклонилась, чтобы взглянуть на сатира, когда ее «мерседес» с шофером проскользнул по извилистой дорожке к главному зданию. С ней не было ее матери, и она это очень остро чувствовала. Не было с ней и Лорен – ее агента, и Ричарда – агента ее матери, и Каулза – шофера и телохранителя, и Эстабана – ее парикмахера. Шейле было семнадцать лет, и девять из них она подвизалась как весьма удачливая фотомодель, а два последних – как киноактриса, но, когда «мерседес» остановился перед украшенной резьбой парадной дверью особняка Хэрода, она ощущала себя скорее принцессой из сказки, вынужденной навестить злого людоеда.
«Нет, он не людоед, – подумала Шейла. – Как там Норман Мейлер назвал Тони после какого-то приема прошлой весной? Злой маленький тролль. Я должна пройти через пещеру злого маленького тролля, прежде чем найти сокровище».
Шейла надавила кнопку звонка и почувствовала, как напряглись мышцы ее спины. Она утешала себя тем, что там будет и мистер Борден. Ей нравился этот старый продюсер с его старосветской любезностью и легким приятным акцентом. Она вновь ощутила некое внутреннее напряжение, представив, что скажет ее мать, если обнаружит, что Шейла втайне решилась на такую встречу. Она уже собралась повернуться и уйти, когда дверь широко распахнулась.
– А-а, мисс Баррингтон, я полагаю. – На пороге стоял Тони Хэрод, в бархатном халате.
Испуганно глядя на него, Шейла гадала, есть ли на нем что-нибудь под этим халатом? В плотной растительности, покрывавшей грудь, виднелось несколько седых волосков.
– Здравствуйте, – сказала девушка и прошла за своим будущим продюсером в холл.
На первый взгляд ничего троллеподобного в Тони Хэроде не наблюдалось: мужчина ниже среднего роста – в Шейле было 178 сантиметров, многовато даже для модели, а рост Хэрода вряд ли превышал 162; длинные руки и несоразмерно большие кисти болтались по бокам щуплого, почти мальчишеского торса. Очень темные, коротко стриженные волосы свисали волнистой челкой на высокий белый лоб. Шейла подумала, что первым намеком на тролля, который, возможно, скрывался в этой фигуре, мог быть тусклый цвет кожи, более естественный для жителя какого-нибудь прокопченного северо-восточного города, а не для человека, прожившего двенадцать лет в Лос-Анджелесе. Скулы были резко очерчены, даже слишком, и это впечатление вовсе не смягчали сардонический разрез рта, множество мелких острых зубов во рту (казалось, их было больше положенного) и быстро мелькавший розовый язык, которым он постоянно облизывал нижнюю губу. Глубоко посаженные глаза окружала синева, словно от недавно сошедших синяков, но не это заставило Шейлу резко вдохнуть и остановиться у выложенного плиткой входа. Она была очень восприимчива к выражению глаз (ее собственные глаза в значительной мере сделали ее тем, кем она была), и ей еще никогда не доводилось видеть такого взгляда, как у Тони Хэрода. Ленивый томный взгляд маленьких карих глаз с тяжелыми веками, слегка рассеянный, насмешливо безразличный, казалось, излучал власть и вызов, резко контрастирующие со всем его видом.
– Проходи, детка. Черт, а где же твое сопровождение и толпы поклонников? Я думал, ты никогда не появляешься без своей армии.
– Простите?.. – недоуменно сказала Шейла и тут же умолкла. От этой встречи зависело слишком многое, чтобы вот так терять очки.
– Ладно, забудь. – Хэрод отступил на шаг и принялся ее разглядывать.
Прежде чем он засунул руки в карманы халата, Шейла успела заметить его необычайно длинные бледные пальцы. Как у Голлума в «Хоббите».
– Дьявол, ну ты прямо красотка, – выдал коротышка. – Я слыхал, что ты эдакая секс-бомба, но в жизни ты впечатляешь покруче, чем на экране. Пляжные мальчики, наверное, выпрыгивают из штанов, когда ты появляешься.
Шейла резко выпрямилась. Она готова была вынести немного хамства, но похабщина приводила ее в ужас – так ее воспитали.
