Текст книги "Темная игра смерти"
Автор книги: Дэн Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
– Откуда ты все это узнал? – тихо спросил Сол.
– Я поговорил с секретаршей Фрэнсиса – она тоже работает у него время от времени. Потом как-то вечером я навестил его офис.
– Беру свои слова назад, Модди. В тебе действительно есть нечто от Джеймса Бонда.
– Конечно, – согласился Арон.
Обеденное время в ресторане закончилось, за столами почти никого не осталось, кроме нескольких человек, не торопившихся с едой. Сол и Арон не сильно бросались в глаза, но метрах в пяти от них уже никого не было. Где-то в подвальном помещении за дверью ресторана заплакал ребенок – голос у него был как автомобильная сирена.
– Но это еще не все, дядя Сол. – Арон покачал головой.
– Ну, продолжай.
– Секретарша сообщила, что Харрингтону часто звонил человек, который никогда не называл своей фамилии. Полиция интересовалась, кто бы это мог быть, но секретарша сказала, что не знает. Харрингтон же не вел никаких записей по этому делу, кроме заметок насчет расходов на дорогу и прочего. Как бы то ни было, этот новый клиент настолько загрузил Фрэнсиса работой, что тот попросил своих старых товарищей по колледжу помочь ему.
– Понятно, – сказал Сол.
Арон глотнул кофе из чашки.
– Ты сказал, что Харрингтон был твоим студентом, дядя Сол. Но в Колумбии на этот счет нет никаких записей.
– Он прослушал у меня два курса, – пояснил Ласки. – «Война и человеческое поведение» и «Психология агрессии». Фрэнсис ушел из Принстона не потому, что плохо учился. Наоборот, он был блестящим студентом, но ему было скучно. Правда, на моих лекциях ему скучать не приходилось. Продолжай, Модди.
Арон сжал губы, и это немного напомнило Солу упрямое выражение лица, какое было у Давида Эшколя, когда они на ферме неподалеку от Тель-Авива до рассвета спорили о моральной стороне партизанской войны.
– Секретарша сказала полицейским, что клиент Харрингтона говорил с еврейским акцентом. Она заверила меня, что всегда может отличить еврея по манере говорить. У этого был иностранный акцент. Возможно, немецкий или венгерский.
– Ну и?..
– Так ты, наконец, скажешь, в чем тут дело, дядя Сол?
– Не сейчас, Модди. Я сам толком ничего не знаю.
Губы Арона были все так же упрямо сжаты. Он постучал пальцем по двум другим папкам, выглядевшим потолще, чем первая:
– У меня тут есть еще кое-что круче, чем загадка с Харрингтоном. Мне кажется, обмен может получиться равноценным.
Сол слегка поднял брови:
– Значит, речь идет уже об обмене, а не о доброй услуге?
Арон вздохнул и открыл вторую папку:
– Борден Уильям Д. Предположительно родился восьмого августа тысяча девятьсот шестого года в Хаббарде, штат Огайо, но в деле нет совершенно никаких документов между свидетельством о рождении в девятьсот шестом году и внезапным изобилием разных бумаг – карточек соцобеспечения, водительских прав и так далее – в сорок шестом. Обычно компьютеры ФБР обращают внимание на такие вещи, но в данном случае, похоже, всем было наплевать. Я так думаю, что, если поискать на кладбищах вокруг Хаббарда, или как там эта дыра называется, мы найдем маленький надгробный камень над могилой малютки Билла Бордена, упокой Господи его невинную душу. А вот взрослый мистер Борден, похоже, выскочил на свет божий в Ньюарке, штат Нью-Джерси, где-то в начале сорок шестого года. В следующем году он уже переехал в Нью-Йорк. Кем бы он ни был, деньги у него имелись. В сорок восьмом и сорок девятом он был среди невидимых бродвейских спонсоров. Купил свою долю наравне с заправилами шоу-бизнеса, но, похоже, не очень-то общался с ними. Во всяком случае, я не могу найти каких-либо следов в светской хронике тех лет и никто из стариков, работавших тогда на продюсеров и агентов, ничего о нем не помнит. Как бы то ни было, в пятидесятом Борден перебрался в Лос-Анджелес, в том же году вложил деньги в какой-то фильм и с тех пор стал там крупной и заметной фигурой, особенно в шестидесятых. Те, кто знает всю подноготную жизни в Голливуде, звали его Фриц или Большой Билл Борден. Иногда он закатывал вечеринки, но никогда ничего по-крупному, всегда обходилось без участия полиции. Этот парень был просто святой: не нарушал правил дорожного движения, не болтался по улицам пьяным – в общем, ничего такого… А если что и случалось, то у него, видимо, имелось достаточно денег и связей, чтобы от его прегрешений в официальных бумагах не оставалось и следа. Что ты на это скажешь, дядя Сол?
– Что еще у тебя есть?
– Ничего. Кроме кое-каких сплетен с киностудии, фото входа в поместье герра Бордена в Бел-Эйр – самого дома не видно – и вырезок из «Лос-Анджелес таймс» и «Верайети» о его гибели в авиакатастрофе в прошлую субботу.
– Можно мне взглянуть на все это?
Когда Сол закончил читать, Арон тихо спросил:
– Это он, дядя Сол? Твой оберст?
– Возможно, – кивнул Ласки. – Я хочу выяснить.
– И ты послал Фрэнсиса Харрингтона выяснять это в ту самую неделю, когда Борден погиб в авиакатастрофе?
– Да.
– А твой бывший студент и оба его помощника погибли в те же самые три дня?
– Я не знал про Денниса и Селби, пока ты мне не сказал, – промолвил Сол. – Мне и в голову не приходило, что им может угрожать реальная опасность.
– Опасность со стороны кого? – настаивал Арон.
– Честно, не знаю. Пока.
– Расскажи мне все, что знаешь, дядя Сол. Возможно, мы сможем тебе помочь.
– Мы?
– Леви. Дэн. Джек Коэн и мистер Бергман.
– Они из посольства?
– Джек – мой начальник, но еще и друг, – заверил Арон. – Расскажи нам, в чем дело, и мы поможем тебе.
– Нет.
– Что «нет»? Не можешь мне рассказать или не хочешь?
Сол оглянулся через плечо:
– Ресторан через несколько минут закроется. Пойдем куда-нибудь в другое место.
Мышцы в уголках рта Арона напряглись.
– Трое из этих людей – вон та пара около входа и молодой парень поблизости от тебя – наши. Они будут сидеть, пока нам нужно присутствие других людей.
– Значит, ты им уже все рассказал?
– Нет, только Леви. Но он бы в любом случае понадобился – делать снимки.
– Какие снимки?
Арон достал фото из последней, самой толстой папки. На нем был изображен небольшого роста человек с темными волосами, в рубашке с открытым воротом и кожаной куртке. Глаза чуть прикрыты опухшими веками, жесткий рот. Он быстро пересекал узкую улицу – куртка расстегнута, полы разлетелись.
– Кто это? – спросил Сол.
– Хэрод, – ответил Арон. – Тони Хэрод.
– Компаньон Уильяма Бордена. Его имя упоминается в заметке в «Верайети».
Арон вытащил еще пару фотографий из папки. На них Хэрод стоял перед дверью гаража, держа в руке кредитную карточку, явно готовясь вставить ее в небольшое приспособление в кирпичной стене. Сол уже как-то видел такие замки.
– Где это было снято? – спросил он.
– В Джорджтауне. Четыре дня назад.
– Здесь, в Вашингтоне? – удивился Сол. – Что он тут делал? И зачем ты его фотографировал?
– Это не я, а Леви, – улыбнулся Арон. – В понедельник я присутствовал на панихиде по мистеру Бордену в Форест-Лоун. Тони Хэрод держал там речь. У меня было мало времени, но я немного покопался и обнаружил, что мистер Хэрод и мистер Борден были очень близки. Когда Хэрод во вторник вылетел в Вашингтон, я отправился следом. Мне все равно пора было возвращаться.
Сол потряс головой:
– А потом ты поехал за ним в Джорджтаун?
– Да нет, в этом не было нужды, дядя Сол. Я позвонил Леви, и тот следил за ним от самого аэропорта. А я присоединился к нему позже. Вот тогда мы и сделали снимки. Я хотел поговорить с тобой до того, как показать их Дэну или мистеру Бергману.
Нахмурившись, Сол еще раз взглянул на фотографии:
– Я не вижу в них ничего особенного. По-твоему, важно, где это происходит?
– Нет. Этот дом снимает «Бехтроникс», филиал «Эйч-ар-эл индастриз».
Сол пожал плечами:
– Ну и что?
– А вот это важно. – Арон вытащил еще пять фотографий. – Леви был в этот раз на своем фургоне из «Белл телефон», – сказал Арон с некоторым удовлетворением. – Он сделал эти снимки, сидя наверху десятиметровой вышки, когда они выходили из дома. Со всех других точек переулок идеально защищен. Эти люди проходят по крытому тротуару, вот здесь, отпирают калитку, тут же садятся в лимузин и отъезжают. Соседи видеть их не могут. Из переулка их тоже не видно. Идеально.
Все черно-белые снимки были сделаны как раз в тот момент, когда изображенный на них человек делал шаг от калитки к лимузину. Из-за сильного увеличения изображение получилось несколько зернистым. Сол внимательно рассмотрел все снимки, потом сказал:
– Мне это ничего не говорит, Модди.
Арон схватился руками за голову:
– Сколько ты уже живешь в этой стране, дядя Сол? – Он ткнул пальцем в фото человека с маленькими глазками, толстыми отвисшими щеками и с густой вьющейся сединой. – Вот это – Джеймс Уэйн Саттер, более известный среди почитателей как преподобный Джимми Уэйн. Это тебе что-нибудь говорит?
– Нет, – вздохнул Сол.
– Телевизионный проповедник. Начинал в церкви на открытом воздухе, куда въезжали на автомобиле, в Дотане, штат Алабама, в шестьдесят четвертом году. Сейчас он владелец спутниковых и кабельных каналов, его доходы, не облагаемые налогом, составляют примерно семьдесят восемь миллионов долларов в год. В политическом плане он несколько правее Аттилы, предводителя гуннов. Если преподобный Джимми Уэйн заявляет, что Советский Союз – оружие Сатаны, – а он делает это ежедневно, когда появляется в ящике, – примерно двенадцать миллионов человек говорят «Аллилуйя». Даже премьер-министр Бегин делает реверансы этому придурку. Часть даров в духе любви доходит до Израиля в виде покупок оружия. Ради спасения Святой земли можно пойти на что угодно.
– Тут нет ничего нового. Давно известно, что Израиль связан с фундаменталистами правого толка, – возразил Сол. – Значит, ты и твой друг Леви из-за этого переполошились? А может, мистер Хэрод – верующий?
Арон заметно нервничал. Он убрал снимки Хэрода и Саттера в папку и улыбнулся официантке, которая подошла, чтобы подлить кофе. Ресторан был уже почти пуст. Когда она отошла, Арон взволнованно сказал:
– Джимми Уэйн Саттер беспокоит нас здесь меньше всего, дядя Сол. А вот этого человека ты узнаешь? – Он указал на снимок мужчины с худым лицом, темными волосами и глубоко посаженными глазами.
– Нет.
– Ниман Траск. Близкий советник сенатора Келлога от штата Мэн. Помнишь, Келлог чуть было не попал в кандидаты в вице-президенты от партии прошлым летом?
– Правда? От какой партии?
Арон покачал головой:
– Дядя Сол, чем ты, интересно, занимаешься, если совершенно не обращаешь внимания на то, что происходит вокруг тебя?
Ласки улыбнулся:
– Да так, всякой всячиной. Читаю три курса лекций каждую неделю, все еще числюсь научным руководителем, хотя мне уже можно этого не делать, работаю по полной исследовательской программе в клинике. Шестого января должен сдать издателю свою вторую книгу…
– Ну, хорошо, я понимаю, – сдался Арон.
– Прошлая неделя была для меня необычной, я всего лишь председательствовал на одном обсуждении в университете. И потом, комиссия при мэре и Комитет советников штата отнимают как минимум два вечера в неделю. Скажи, Модди, почему этот мистер Траск такая важная шишка? Потому что он один из советников сенатора Келлога?
– Не «один из», а единственный и неповторимый. Ходят слухи, что Келлог не смеет в туалет сходить, не посоветовавшись с Траском. И еще. Во время последней кампании Траск собрал массу денег в поддержку партии. О нем говорят так: где появляется Траск, появляются деньги.
– Очень мило, – усмехнулся Сол. – А это что за джентльмен? – Он указал на снимок, где был изображен человек, слегка напоминающий актера Чарлтона Хестона.
– Джозеф Филипп Кеплер. Бывший номер три в ЦРУ при Линдоне Джонсоне, бывший госдеповский «пожарник», а ныне советник по делам прессы и комментатор на Пи-би-эс.
– Мне кажется, я его видел. У него, по-моему, вечерняя программа в воскресенье?
– «Беглый огонь». Он приглашает бюрократов из правительства, а потом размазывает их по стенке. А вот это, – Арон постучал пальцем по фотографии приземистого лысого индивида с хмурой физиономией, – Чарльз Колбен, специальный помощник заместителя директора ФБР.
– Очень интересный титул. Он может ничего не значить или, наоборот, играть большую роль.
– В данном случае он играет чертовски большую роль. Колбен, пожалуй, единственный из подозреваемых среднего уровня в уотергейтском скандале, кто не сел за решетку. Он был связным между Белым домом и ФБР. Некоторые утверждают, что с его подачи Гордон Лидди выкидывал свои фортели. Вместо того чтобы пойти под суд, он стал еще более важной птицей, когда полетели все остальные головы.
– Что все это значит, Модди?
– Погоди, дядя Сол, мы тут напоследок приберегли самое интересное.
Арон убрал все фото, кроме снимка худощавого человека лет шестидесяти в идеально сшитом костюме. Седые волосы придавали ему импозантный вид, прическа была безукоризненной. Даже на черно-белой фотографии плохого качества Сол различил то сочетание загорелой внешности, отменной одежды и подсознательного ощущения собственной власти, которое приходит только с очень большими деньгами.
– К. Арнольд Барент, – сообщил Арон. – Друг президентов. Начиная с Эйзенхауэра, все президенты с семьей проводили по крайней мере один отпуск в каком-нибудь из уютных уголков мира, принадлежащих Баренту. Отец Барента занимался сталью и железными дорогами. Обычный миллионер по сравнению с Барентом-младшим и его миллиардами просто нищий. Попробуй полетать над Манхэттеном, и в любом небоскребе, который ты выберешь, на верхнем этаже будет размещаться офис корпорации – филиала компании, которая сама является филиалом конгломерата, а конгломерат управляется консорциумом, где главный владелец – К. Арнольд Барент. Возьми что угодно – средства массовой информации, компьютеры, микрочипы, нефть, предметы искусства, детское питание, – и везде Баренту принадлежит хороший кусок.
– А что значит инициал «К.»?
– Никто не знает. К. Арнольд-старший так и не открыл секрета, и сын тоже не собирается этого делать. Как бы то ни было, служба безопасности обожает, когда президент с семьей отправляется к нему в гости. Дворцы Барента по большей части находятся на островах – он владеет островами по всему свету, дядя Сол, – и там, уверяю, все устроено получше, чем в Белом доме, включая обстановку, охрану, вертолетные площадки, спутниковую связь и прочее. Один раз в год, обычно в июне, Фонд наследия Запада, принадлежащий Баренту, устраивает «летние лагеря» – развлечение на полную катушку, примерно на неделю, для самых крутых ребят в Западном полушарии. Туда попадают только по приглашению, а чтобы получить приглашение, нужно, по крайней мере, быть членом кабинета министров с блестящим будущим или живой легендой, человеком с нашумевшим прошлым. В последние несколько лет ходили разные слухи про бывших немецких канцлеров, танцующих вокруг костра и распевающих похабные песни вместе со старыми госсекретарями США и парой экс-президентов. В общем, можно себе представить, что это за «лагеря».
– Да. – Сол смотрел, как Арон убирает последний снимок. – А теперь ответь, что все это значит? Почему Тони Хэрод отправился из Голливуда на тайное собрание этих пятерых, которых, видит бог, я должен был знать, но не знал?
Арон сложил папки в портфель и скрестил руки на груди. Уголки его рта были плотно сжаты.
– Нет, это ты мне ответь, дядя Сол. Продюсер и бывший нацист, тот самый, за которым ты охотишься, погибает в авиакатастрофе – вероятнее всего, в результате диверсии. Ты посылаешь богатого юнца с университетским образованием в Голливуд поиграть в детектива, разузнать что можно о прошлом продюсера, и его крадут, а затем наверняка убивают, как и его коллег-любителей. Неделю спустя компаньон твоего бывшего эсэсовца, который, по всем отзывам, сочетает в себе повадки шарлатана и уголовника, насилующего детей, летит в Вашингтон на встречу с компанией темных дельцов из коридоров власти, похлеще первого исполкома ООП Ясира Арафата. Что происходит, дядя Сол?
Ласки по привычке снял очки и протер стекла. Он молчал чуть ли не целую минуту. Арон ждал.
– Модди, – наконец сказал Сол, – я не знаю, что происходит. Меня интересовал только оберст – человек, которого звали Вилли фон Борхерт, он же Уильям Д. Борден. Я не знал, кто такой Борден, пока не увидел его фотографию в воскресном номере «Нью-Йорк таймс»… Я узнал того негодяя – оберста Вильгельма фон Борхерта из войск СС… – Сол замолчал, снова надел очки и приложил трясущиеся пальцы ко лбу. Он понимал, что в глазах Арона выглядит несчастным потрясенным стариком.
– Дядя Сол, ты можешь все рассказать мне, – доверительно проговорил Арон на иврите и положил руку ему на плечо. – Позволь мне помочь тебе.
Сол кивнул. Он вдруг почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, и быстро отвернулся.
– Если это в каком-то смысле важно для Израиля… Если это представляет угрозу, – продолжал настаивать Арон, – нам надо работать вместе, поверь!
Сол выпрямился. «Если это представляет угрозу…» Он вдруг воочию увидел, как отец, неся на руках маленького Йозефа, уходит вместе с группой худых бледных мужчин и мальчиков там, в Хелмно… Как ушли мама и сестры – в никуда, в небытие… Он вновь ощутил боль пощечины и стыд унижения и вдруг ясно понял, как когда-то его отец, что спасение семьи иногда становится самым главным и даже единственным приоритетом. Сол благодарно сжал руку Арона:
– Модди, тебе придется довериться мне во всем. Мне кажется, тут происходит много такого, что совершенно не связано друг с другом. Человек, которого я принял за оберста из лагерей, возможно, не имеет к нему никакого отношения. Фрэнсис Харрингтон был блестящим студентом, но с довольно неустойчивой психикой. Все, за что брался, он почему-то всегда бросал, как бросил Принстон три года назад. Я дал ему до нелепости большой аванс под его расходы на то, чтобы покопаться в прошлом Вилли Бордена. Уверен, скоро мать Фрэнсиса, или его секретарша, или подружка – кто-нибудь да получит от него открытку с почтовым штемпелем Бора-Бора или еще какого-то похожего местечка. Не сегодня, так завтра.
– Дядя Сол…
– Пожалуйста, выслушай меня, Модди. Друзья Фрэнсиса – они просто погибли в автокатастрофе. У тебя что, нет знакомых, погибших в автокатастрофе? Вспомни своего двоюродного брата Хаима, как он поехал с Голанских высот на своем джипе навестить девицу…
– Дядя Сол…
– Не перебивай, Модди. Ты сейчас играешь в Джеймса Бонда, как когда-то играл в Супермена. Помнишь, в то лето, когда я приехал к вам в гости? Тебе было девять, а в этом возрасте уже не стоило прыгать с балкона, обвязав полотенцем шею. Ты потом все лето не мог играть со своим любимым дядей из-за того, что нога у тебя была в гипсе.
Арон покраснел и опустил глаза.
– Эти снимки – все это интересно, Модди. Но что они значат? Заговор против Иерусалима? Ячейка арафатовского «Фатха» готовится начать отправку бомб к границе? Модди, ты всего лишь видел, как богатые и влиятельные люди имели встречу с порнодельцом в этом городе, полном богатых и влиятельных людей. Ты думаешь, что это тайная встреча? Но ты же сам сказал, что К. Арнольд Барент владеет островами и дворцами, в которых даже президент находится в большей безопасности, чем у себя дома. Это была всего лишь вечеринка, на которую не допустили публику, вот и все. Кто знает, какие делишки с порнографическими фильмами обделывают эти люди, на какие порнофильмы дает деньги твой дважды рожденный преподобный Уэйн Джим.
– Джимми Уэйн, – уточнил Арон.
– Какая разница. Ты думаешь, нам стоит беспокоить твое начальство в посольстве, чтобы они отрядили настоящих агентов заниматься этим делом? Ведь это может дойти до Давида, а он так болен… И все из-за какого-то дурацкого сборища, где обсуждались порнофильмы или не знаю что еще?
Арон густо покраснел. На какую-то секунду Сол испугался, что он заплачет.
– О’кей, дядя Сол. Значит, ты мне ничего не скажешь?
Ласки снова коснулся руки племянника:
– Клянусь могилой твоей матери, Модди, я рассказал тебе все, в чем сам смог разобраться. Я пробуду в Вашингтоне еще пару дней. Возможно, смогу выбраться к тебе, повидаюсь с Деборой, и мы снова потолкуем. Это за рекой, да?
– В Александрии, – ответил Арон. – Сегодня не сможешь?
– Мне нужно еще кое-кого навестить. А вот завтра… Я соскучился по домашней еде. – Сол глянул через плечо на трех израильтян – кроме них, в ресторане уже никого не осталось. – Что мы им скажем?
Арон поправил очки.
– Только Леви знает, почему мы здесь. Мы, так или иначе, собирались пойти пообедать. – Арон пристально посмотрел ему в глаза. – Ты сам точно знаешь, что ты делаешь, дядя Сол?
– Да, знаю. Пока что мне хотелось бы делать как можно меньше, немного отдохнуть до конца отпуска, подготовиться к январским лекциям. Модди, надеюсь, ты не станешь посылать кого-нибудь из них следить за мной? – Сол мотнул головой в сторону израильтян. – Это было бы некорректно по отношению к одной моей… коллеге, с которой я собираюсь пойти сегодня в ресторан.
Арон усмехнулся:
– В любом случае у нас для этого нет людей. Здесь только Леви – в каком-то смысле полевой агент. Гарри и Барбара работают со мной в шифровальном отделе. – Они поднялись из-за стола. – Значит, завтра, дядя Сол? Мне заехать за тобой?
– Нет, я взял машину напрокат. Около шести?
– Раньше, если сможешь. Чтобы у тебя было время поиграть с близнецами до обеда.
– Тогда в четыре тридцать.
– И мы потолкуем?
– Обещаю, – кивнул Сол.
Они дружески обнялись и разошлись. Сол постоял у входа в магазин подарков, пока Гарри, Барбара и смуглый парень, которого звали Леви, не ушли. Затем он медленно поднялся на верхний этаж, к импрессионистам.
«Девочка в соломенной шляпке» все еще ждала его, глядя чуть вверх со своим немного испуганным, немного озадаченным, немного обиженным выражением, которое так задевало какую-то струнку в душе Сола. Он долго стоял у картины, думая о таких вещах, как семья, месть и страх. Он втянул родственников в схватку, которая ни при каких обстоятельствах не должна была стать их делом, и это заставляло его усомниться в собственной этике, хотя сомнений в разумности сделанного не было.
Сол решил вернуться в отель, как следует попариться в ванной и почитать книгу Мортимера Адлера. Потом, когда настанет время льготного тарифа, он позвонит в Чарлстон и поговорит с ними обоими – с шерифом и Натали. Он скажет им, что разговор вышел удачным, что продюсер, погибший в авиакатастрофе, определенно не тот немецкий оберст, который привиделся ему в кошмарных снах. Он пожалуется, что в последнее время находился в состоянии стресса, и пусть они сами сделают нужные выводы из его истолкования роли Нины Дрейтон в чарлстонских событиях.
Сол все еще стоял, погруженный в свои мысли, когда тихий голос за его спиной произнес:
– Очень милая картина, не правда ли? Какая жалость, что девочка, которая позировала для нее, наверное, давно уже умерла, а тело ее сгнило.
Сол резко обернулся. Перед ним стоял Фрэнсис Харрингтон собственной персоной, но ужасно похожий на фашиста. Глаза его странно светились, бледное веснушчатое лицо выглядело посмертной маской. Вялые, безвольные губы марионетки дернулись, будто кто-то потянул их за веревочки, и сложились в гримасу, обнажив зубы в страшном подобии улыбки.
– Guten Tag, mein alte Freund, – сказало чудовище в облике Фрэнсиса Харрингтона. – Wie geht’s, mein kleiner Bauer?[38] Моя любимая пешечка?
Глава 16
Чарлстон
Четверг, 25 декабря 1980 г.
В вестибюле больницы, в самом центре, где обычно толкались посетители, стояла украшенная серебряная елка. Пять подарочных пакетов, пустых, но очень ярких, лежали под ней, а с ветвей свисали бумажные игрушки, сделанные детьми. На вымощенный плитками пол белыми и желтыми прямоугольниками падал солнечный свет.
Шериф Бобби Джо Джентри пересек вестибюль и направился к лифтам.
– Доброе утро и счастливого Рождества, миз Хауэлл, – приветствовал он дежурную за стойкой. В руках у него был огромный белый бумажный пакет.
– Счастливого Рождества, шериф! – откликнулась семидесятилетняя старушка, дежурившая сегодня добровольно. – Можно вас на секунду?
– Конечно, мэм. – Джентри повернулся спиной к открывшейся двери лифта и подошел к стойке.
На дежурной был пастельно-зеленый халат, который совсем не гармонировал с темной зеленью пластиковых сосновых ветвей на ее столе. Там же лежали два прочитанных и отложенных дамских романа.
– Чем могу служить, миз Хауэлл?
Старушка наклонилась вперед и сняла очки, которые повисли на цепочке с нанизанными на нее бусами.
– Я насчет той цветной женщины на четвертом, которую привезли прошлой ночью, – начала она взволнованным, почти заговорщицким шепотом.
– Да, мэм?
– Сестра Олеандер сказала, что вы сидели там всю ночь, вроде как охраняли ее… И что ваш помощник сменил вас утром, когда вам надо было уходить…
– Это Лестер, – пояснил Джентри, переложив пакет из одной руки в другую. – Мы с Лестером единственные в нашей конторе холостяки, поэтому обычно работаем по праздникам.
– Ну да. – Мисс Хауэлл была немного сбита с толку. – Но мы с сестрой Олеандер подумали… сейчас рождественское утро и все такое… Ну за что эту девушку арестовали? Я, конечно, понимаю, тут официальное дело, но правду говорят, что ее подозревают в связи с убийствами в «Мансарде»? И что ее пришлось доставить сюда силой?
Джентри улыбнулся и подался вперед.
– Миз Хауэлл, вы можете хранить тайну? – шепотом спросил он.
Дежурная снова нацепила очки на нос, сжала губы, выпрямилась и кивнула:
– Конечно, шериф.
– Тогда я вам скажу. – Он наклонился ниже. – Мисс Престон моя невеста. Ей это не очень нравится, поэтому мне приходится держать ее взаперти в подвале. Вчера я немного погулял с ребятами, а она попыталась в это время выбраться и убежать, так что мне пришлось всыпать ей разок. Вот Лестер и держит ее наверху под дулом пистолета, пока я не вернусь.
Входя в лифт, Джентри обернулся и подмигнул мисс Хауэлл. Она сидела, все так же выпрямившись, с открытым от изумления ртом.
* * *
Джентри постучал в дверь и заглянул в палату, где находилась Натали. Девушка подняла глаза.
– Доброе утро и счастливого Рождества! – Он прошествовал к столику на колесах и положил на него белый пакет.
– Счастливого Рождества, – ответила Натали хриплым шепотом, затем болезненно поморщилась и поднесла левую руку к горлу.
– Видели свои синяки? – спросил Джентри, наклоняясь, чтобы еще раз получше рассмотреть их.
– Да, – прошептала она.
– У того, кто это сделал, пальцы длинные, как у Вана Клиберна, только предназначены не для игры на рояле. Как голова?
Натали дотронулась до широкой бинтовой повязки.
– Что же все-таки произошло? – спросила она. – Я помню, как меня душили, а как ударилась головой, не помню…
Джентри принялся извлекать из пакета белые пластиковые коробки с едой.
– Доктор еще не заходил?
– С тех пор как я проснулась, нет.
– Он говорит, что вы, наверное, ударились головой о дверцу, когда дрались с этим мерзавцем. – Джентри достал большие пластиковые чашки с дымящимся кофе и апельсиновым соком. – Просто ушиб и немного крови. А сознание вы потеряли оттого, что он душил вас.
Девушка снова потрогала горло и поморщилась, вспомнив, как все было.
– Теперь я знаю, что чувствуешь, когда тебя душат, – прошептала она, слабо улыбаясь.
Джентри покачал головой:
– Это не совсем так. Он применил особый захват, вы потеряли сознание оттого, что вам перекрыли доступ крови к мозгу, а не воздуха к легким. Этот ублюдок знал, что делает. Еще немного, и у вас был бы поврежден мозг – в лучшем случае. Хотите горячую английскую булочку к яичнице?
Натали, широко раскрыв глаза, смотрела на еду, разложенную перед ней: поджаренные булочки, яичница, ветчина, сыр, фрукты.
– Где вы все это достали? – удивленно спросила она. – Мне уже приносили завтрак, только я не смогла есть эту резину. Разве в рождественское утро работает хоть один ресторан?
Джентри снял шляпу и приложил ее к груди с самым обиженным видом:
– Ресторан? Вы сказали «ресторан»? Мэм, здесь у нас богобоязненный христианский город. Сегодня не работает ни одно заведение, кроме, пожалуй, забегаловки Тома Делфина на федеральном шоссе. Том – агностик. Нет, мэм, этот завтрак приехал прямо из кухни вашего покорного слуги. Ну-ка, налетайте, пока все не остыло.
– Спасибо, шериф, – поблагодарила Натали. – Но я же не в силах все это проглотить…
– И не надо. Я помогу. Мне тоже не вредно позавтракать.
– А как же мое горло?
– Док говорит, что оно немного поболит, но кушать можно. Ешьте.
Натали не заставила себя долго упрашивать и взялась за вилку.
Джентри вытащил из пакета небольшой приемник и поставил на стол. Большинство радиостанций передавали рождественскую музыку. Он покрутил настройку, и оратория Генделя «Мессия» заполнила палату.
Яичница, похоже, Натали понравилась. Она отпила глоток кофе и сказала:
– Все это прекрасно, шериф. А как же Лестер?
– Ну, про Лестера не скажешь, что он – прекрасен.
– Нет, я имею в виду… Он еще здесь?
– Он отправился назад в участок. До двенадцати. А потом его сменит Стюарт. Не беспокойтесь, Лестер уже позавтракал.
– Отменный кофе, – похвалила Натали и взглянула на Джентри, склонившегося над едой. – Лестер сказал, что вы провели здесь ночь.
Джентри ухмыльнулся с набитым ртом:
– Эти чертовы яйца остывают еще до того, как их уложишь в эти дурацкие пластиковые штуковины.
– Вы думаете, что он… кто бы это ни был… Что он вернется? – спросила она.
– Не обязательно. Но нам не дали поговорить вчера – вам сразу ввели снотворное. Я подумал, что вовсе не помешает, если тут будет кто-нибудь, с кем можно потолковать, едва вы проснетесь.
– Значит, вы провели канун Рождества на больничном стуле? – заключила Натали.
Шериф широко улыбнулся:
– А что тут такого? Все веселее, чем смотреть двадцатый год подряд, как мистер Магу играет роль богатого дядюшки Скруджа.
– Как вам удалось так быстро разыскать меня вчера? – Голос Натали был все еще хриплым, но уже не таким напряженным.
– Ну, мы ведь договорились встретиться. Вас нигде не было, а у меня на автоответчике не оказалось никаких сообщений, так что я вроде как нечаянно завернул к дому Фуллер по дороге к себе. Я ведь знаю, что у вас появилась привычка проверять, как там и что.
– Но вы не видели, кто на меня напал?
– Нет. В машине сидели только вы, согнувшись, с окровавленным фотоаппаратом в руке.
Натали покачала головой:
– Я до сих пор не могу вспомнить, как ударила его фотоаппаратом… Все пыталась дотянуться до папиного пистолета.
– Да, кстати, про пистолет. – Джентри подошел к стулу, на который повесил свою зеленую куртку, вытащил из кармана «ламу» тридцать второго калибра и положил на столик рядом со стаканом апельсинового сока. – Я поставил его на предохранитель. Он все еще заряжен.
