Текст книги "Имя игры - смерть"

Автор книги: Дэн Марлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Я вернулся в мотель, достал географический атлас и отыскал Гудзон. Это был небольшой город на перекрестке к югу от Перри на шоссе № 19, ведущем к Тампе.

Я собрал вещи, отнес их в машину и рассчитался за три недели своего пребывания в «Тропиках».

Плечо больше не болело. Рука все еще двигалась с трудом, но с этим приходилось мириться. Я решил, что смогу проезжать в день миль триста пятьдесят без чрезмерного напряжения. Через пять дней я приеду в Гудзон.

Я хорошо знал Банни и понимал, что вывести его из игры можно лишь одним способом.

Мне нужно было срочно ехать в Гудзон, штат Флорида.

II

Когда я попал в тюрьму – в первый и последний раз, – тюремный психиатр долго мной занимался и наконец был вынужден отступить.

– Для тебя нет никакой морали, – заявил он. Никакого уважения к власти. Принципы, которыми ты руководствуешься, не являются принципами цивилизованного общества.

Он сделал это заявление после того, как потерпел полную неудачу в своих попытках проникнуть через мой «оборонительный механизм», как он его назвал. Я прочитал его, как книгу, за первые шестьдесят секунд. Психиатра мало интересовало мое психическое состояние; ему хотелось узнать, как я стал таким. Я считал, что это не его дело, и постарался затруднить его попытки как можно больше.

Разумеется, я мог бы облегчить его задачу. Мог бы, например, рассказать ему про котенка. Мне было тогда одиннадцать или двенадцать лет. Я увидел котенка в витрине магазина, торговавшего домашними животными. Это был голубой персидский котенок, хотя в то время я не смог бы отличить его от бесхвостой пятнистой кошки острова Мэн. Я провел пальцем по стеклу, увидел, как его маленький розовый носик и большие бронзовые глаза следят за мной, и тут же понял, что это мой котенок. Я пошел домой и принялся уговаривать родных. Моя семья была достаточно состоятельной. Не исключаю, что цена, которую запросил за котенка хозяин магазина, смутила родителей, но я так редко о чем-либо просил их. Я был самым молодым в семье, единственным мальчиком среди целого выводка сестер и тетушек, и все дружно начали помогать мне купить котенка. И еще одно обстоятельство было в мою пользу. Вот уже несколько лет домашние пытались подружить меня с детьми, живущими по соседству. Я пробовал объяснить, что мне не нравятся соседские дети и я не хочу дружить с ними. Меня не слушали, но я был упрям. Друзей у меня не было.

Я назвал котенка Фатима, с ударением на первом слоге. Мне казалось, что это имя идет ее бронзовым глазам и дымчатой окраске. Я играл с ней часами и даже научил кое-чему. Научить котенка чему бы то ни было невозможно, если он сам этого не захочет, но с Фатимой наши желания, казалось, совпадали. Мы жили с ней очень дружно.

Мои родственники по-прежнему ругали меня за то, что я отказывался дружить и даже просто общаться с детьми моего возраста, но теперь я совсем их не слушал. У меня была Фатима, в других друзьях я не нуждался. Фатима была забавна, как маленький клоун, однако чаще она вела себя с поразительным высокомерием. Я еще никогда не видел, чтобы такое крошечное животное было таким бесстрашным. Если бы ей на пути попался лев, Фатима, не колеблясь, вцепилась бы ему в нос.

Однажды какая-то женская организация – Союз молодых христианок, Женский клуб, Детская лига, не помню точно – организовала в городе выставку домашних животных. Я купил маленький красный поводок для Фатимы и записал ее для участия в выставке.

Фатима со своим красным поводком очаровала всех. Она сидела в центре выставочного ринга и проделывала все трюки, которым я научил ее. Она мгновенно одержала победу в классе кошек и оказалась в числе трех конкурентов на звание «бест-ин-шоу». Ее соперниками было огромный боксер и черный кролик.

Боксер принадлежал парню, который учился в той же школе, что и я. Мы часто встречались с ним в коридорах и в школьном дворе. Парень был на год старше меня, жирный и прыщавый. Когда я увидел боксера, я отвел Фатиму на другую сторону ринга. Она не любила собак. Жирный мальчишка увидел это и, усмехаясь, последовал за нами. Фатима подняла шерсть и громко зашипела на боксера. Мальчишка засмеялся. Я попросил его отвести собаку в сторону. Вместо этого оп ослабил поводок. Боксер подошел, чтобы получше рассмотреть маленькое шипящее чудо, и Фатима мгновенно расцарапала ему нос. Боксер зарычал, схватил ее за спину и встряхнул. Всего один раз.

Фатима осталась лежать на траве, крошечный клубок шерсти с одной-единственной капелькой крови на дымчатой шубке. У нее была сломана шея. Боксер потыкался носом в мертвый клубок голубовато-дымчатого меха, затем взглянул на меня, словно извиняясь. Я ни в чем не винил собаку. Боксер поступил так, как поступил бы любой пес.

Я поднял холодеющее тело Фатимы, прижал его к груди и повернулся к выходу. Мне хотелось одного – поскорее уйти. Жирный мальчишка – сначала он перепугался, потом осмелел – схватил меня за руку и повернул в сторону зрителей.

– Смотрите! – восторженно закричал он. – Вы только посмотрите на него! Плачет, как маленький ребенок!

Я бережно положил тело Фатимы на траву и избил его до полусмерти.

С большим трудом женщинам удалось оттащить меня от него. Я отнес Фатиму домой и похоронил ее во дворе.

Все это произошло в субботу. Все воскресенье я не выходил из дома. В понедельник после обеда я дождался жирного парня на школьном дворе и снова избил его до полусмерти.

Тем же вечером к нам пришел отец мальчика, и начались переговоры. Никто в моей семье не знал, что Фатиму убили. Они просто не заметили ее отсутствия. Наконец переговоры закончилась. Отец жирного мальчишки купит мне другого котенка, а я извинюсь перед мальчиком.

Я отказался, очень вежливо, но отказался. Я сказал, что мне ничего ни от кого не надо. Мой отец отвел меня наверх к себе в кабинет и прочел мне лекцию. Я внимательно слушал его и молчал. Когда он увидел, что не сможет убедить меня, мы снова спустились вниз. Взрослые недоуменно смотрели друг на друга и пожимали плечами.

На другой день мне пришлось гнаться за парнем от школы почти до его дома. Но я догнал его – и он еле добрался до дома. Вечером его родители целый час говорили по телефону с моими. Отец был вне себя от ярости. Он отвел меня в кабинет и безжалостно выпорол. Он сказал, что мы пойдем домой к парню, и я извинюсь перед ним. Глаза мои были полны слез – но я отказался. Отец накричал на меня и ушел.

Было уже поздно, когда к нам пришел священник нашего прихода. Он долго разговаривал со мной – о необъяснимых вещах, которые происходят в жизни, о терпимости, понимании, сдержанности. Я внимательно выслушал его, вежливо кивая головой. Мне не хотелось, чтобы меня называли грубым или невоспитанным. Но, по-моему, священник сам понял, что не сумел добиться своей цели.

На следующий день парень не пришел в школу. Когда я вернулся домой, меня ждал подарок. Отец жирного принес корзину с голубым персидским котенком. Я ничего не сказал ни матери, ни сестрам. Я отнес корзинку во двор и, когда они перестали наблюдать за мной, вернул корзинку с котенком в магазин, где его купили. Я попросил хозяина магазина вернуть деньги за котенка отцу парня. Хозяин магазина удивленно посмотрел на меня, но взял котенка и ничего не сказал.

Когда отец вернулся вечером домой и узнал о том, что я вернул котенка, он ужасно рассердился. Он ругался, кричал, но я молчал, желая лишь одного – чтобы меня оставили в покое. Отец сказал, что, если я не принесу домой купленного для меня котенка, мне придется раскаяться. Но я знал, что котенка никогда не принесу.

На следующий вечер я был жестоко выпорот за то, что не принес котенка, и за то, что поймал парня по пути из школы и снова безжалостно избил его.

На следующий день меня вызвали к директору школы. Если я еще раз изобью парня, меня исключат из школы. Я вежливо спросил директора, какое отношение все это имеет к школе. Директор резко ответил, что мое поведение недостойно ученика его школы и что я буду кусать локти до конца своих дней. Однако на мой вопрос он так и не ответил.

Парень снова пришел в школу, но вечером меня выпороли за то, что я не принес домой котенка. Порки следовали одна за другой и стали уже чем-то обычным. Я подслушал, как мать укоряла отца за его методы воспитания, а отец в ответ кричал на нее. Мне было очень жаль. Я не хотел сочувствия. Мне вообще ничего не было нужно. Я был сильнее их и знал это. У меня была четкая и ясная цель. Я не чувствовал себя мучеником. Я знал, что мне нужно делать.

В школе мне было трудно разыскивать жирного. Он приходил и уходил через разные двери и в разное время. Прошло три дня, прежде чем мне удалось снова поймать его. На следующее утро меня вызвали к директору. Его самого не было на месте, но секретарша сказала, что я исключен из школы. Передавая мне решение директора, она смотрела на меня каким-то странным взглядом. Проболтавшись в школе до конца занятий, я вернулся домой.

Там меня ждали мать и все мои сестры. Я решил, что это из-за того, что меня исключила из школы, но оказалось, что они еще не знали об этом. Просто они купили мне нового персидского котенка. Я поблагодарил их. Нет, я не рассердился. Не сердился я и на отца. Я покормил нового котенка, потому что это было бедное беспомощное животное, нуждавшееся в моей помощи. Но я отказался играть с ним.

Отец вернулся домой раньше обычного. Он кипел от гнева. Когда он увидел нового котенка и узнал, откуда тот появился, он набросился на мать и сестер за то, что они потакают моим прихотям. Они, однако, дали ему дружный отпор, что весьма его изумило. И первый раз за неделю я отправился спать без ритуальной порки. Я постелил подстилку для маленького котенка и рано лег.

Утром на следующий день, еще до завтрака, я поймал парня и сполна расплатился с ним за пропущенные дни. Он кричал и плакал, как девчонка. В десять часов утра я вернулся домой. Скоро с работы пришел отец и отвел меня наверх. На этот раз он действительно постарался. Почти час после порки я не мог прийти в себя.

Я не пошел на обед. У меня отчаянно болел желудок, и было трудно шевелить плечом. Я лег в постель, но плечо болело все больше. В два часа ко мне в комнату пришла мама. Она посмотрела мне в глаза, положила руку на лоб и немедленно вызвала врача. Он сказал, что у меня сломана ключица, и забинтовал меня как мумию. Доктор очень заинтересовался кровоподтеками и синяками на моем теле, но я не отвечал на его вопросы. В конце концов, какое ему дело? Потом я слышал, как он разговаривал с мамой в передней, и мама плакала.

Всю вторую половину дня я старался двигаться как можно меньше. Я думал о том, как теперь с рукой, прибинтованной к телу, буду бить жирного парня, и знал, что найду выход. Я сидел внизу и листал энциклопедию, когда в дом вбежала моя старшая сестра. Не заметив меня, она побежала в кухню, и я услышал, как она взволнованно говорила матери о том, что перед домом жирного стоит огромный фургон, предназначенный для перевозки мебели.

Они уезжали.

Не знаю, почему я был так уверен в том, что они уезжают в другой город. Может быть, потому, что они знали: я найду парня, если они всего лишь переедут в другой район. Я был удовлетворен.

Но чувство удовлетворения не было вечным.

Ключица срослась за пять недель.

Через восемь мне разрешили посещать школу.

Через год мне стало казаться, что все забыли о происшедшем.

Все, кроме меня.

Я ехал по шоссе 70 через Месу, Данкэн и Саффорд в Аризоне, пересек границу штата и проехал через небольшой город Лордсберг в штате Нью-Мексико. Между Саффордом и Данкэпом по обеим сторонам машины много миль тянется настоящая пустыня: песок, мрачные многоцветные скалы, крутые холмы и глубокие овраги, кактусы, мескитовые кусты и выгоревшая редкая трава.

В Лордсберге соединяются два шоссе – шоссе 70, ведущее на запад, и шоссе 80, уходящее на север. У Лас-Крусес я повернул на шоссе 80, кончающееся в Эль-Пасо. Когда я выезжал из Феникса, температура была выше тридцати. Когда ехал вдоль железнодорожной станции в Эль-Пасо, в ярких лучах фар метались снежинки. Горы. Я остановился во дворе мотеля на восточной окраине города. Спидометр показывал 409 миль.

Мне пришлось проехать немного больше, чем я предполагал, но у меня была для этого веская причина. Необходимо было срочно заняться раной, пока повязка, сделанная покойным доктором Санфилиппо, не вросла в тело. Я знал, где позаботятся о перевязке, не задавая никаких вопросов – после того, как перейдешь международный мост в Хуаресе.

У конторы мотеля стоял щит с рекламой сказочных туристических маршрутов по сказочной древней Мексике. Я попросил, чтобы из конторы позвонили в агентство, организующее такие поездки, и через тридцать минут у мотеля появился невысокий мексиканец с круглым животиком, готовый показать мне чудеса всей Мексики, начиная со сказочного Хуареса. Ему было лет тридцать пять, и он даже не пытался скрыть взгляда отъявленного пройдохи. Я вручил ему шесть долларов, и мы отправились в путь на его автомобиле.

Он оказался отчаянным болтуном. При крещении его назвали Хаим Карлос Торреон Гарсия, сказал он, но друзья зовут его просто Джимми. Он работает в «ИанЭм» в Хуаресе, а живет в Эль-Пасо. Вечерами и в свободные дни он подрабатывает экскурсоводом по Хуаресу. Может быть, я хочу посмотреть на великолепное мексиканское чеканное серебро? Нет, ответил я, к сожалению, уже закупил огромное количество мексиканского чеканного серебра и пока не нуждаюсь в дополнительных закупках. Джимми оказался опытным человеком в делах такого рода и не показал виду, что разочарован моим отказом.

В течение двадцатиминутной поездки от мотеля к мосту Джимми говорил не переставая. Когда мы пересекали границу, он не скупился на комплименты всем, связанным с паспортным контролем и таможней, – по-английски американцам, по-испански мексиканцам. На меня никто ни разу даже не взглянул. Джимми столько раз пересекал границу и проходил по международному мосту, что можно сказать, он куда более знаком пограничникам и таможенникам, чем президент страны. Как той, так и другой.

Сказочный город Снудад-Хуарес был пыльным, грязным, застроенным трущобами. А когда шел дождь, он превращался в необъятное болото. Отцы города крайне неохотно соглашались на строительство сточных канав. Очевидно, они считали, что раз Бог посылает на землю дождь и грязь, то сам он должен и убирать за собой.

Мой гид направился прямо в бар.

– Его хозяин – мой приятель, – сказал он, показывая на небритого, со спутанными волосами мексиканца. – У него лучший бар в городе.

Я посмотрел на пустые столы, грязный потолок и засиженные мухами стены.

– Он вам не родственник? – спросил я Джимми.

– Двоюродный брат, – ответил он без тени смущения. Поскольку я превосходно знал правила обращения с американскими туристами, Джимми сел за стол и заказал «Канэдиэн Клаб» для нас обоих, даже не спросив меня, какой сорт виски я предпочитаю.

– Заказывайте сколько хотите, – ободряюще сказал я. – И не торопитесь. Я прогуляюсь на Улицу девушек.

Джимми тут же слез со стула.

– Но я должен пойти с вами, – запротестовал он. – Они обманут вас, амиго.

– Я стесняюсь, Хаим Карлос, – ответил я, – Лучше уж пойду один. Я заплачу вам те же комиссионные, которые вы получаете в публичном доме. – Он посмотрел на меня с сомнением, но вернулся к столу и стакану «Канэдиэн Клаб».

Выйдя на улицу, я несколько раз скрывался в подъездах и оглядывался. Мне хотелось убедиться, что он не следует за мной. Судя по всему, он решил остаться в – баре двоюродного брата. Я не был в Хуаресе несколько лет, но точно знал, куда идти. Я свернул в третий переулок и чуть не вывихнул ногу, ступив на восемь дюймов ниже, где кончался асфальт и начиналась утоптанная земля.

Дом старухи я нашел без труда. Я сразу узнал наполовину проржавевшую чугунную ограду вокруг переднего двора, который был размером не больше почтовой марки. Эд Моррис сопровождал меня во время предыдущего визита. Сам Эд уже давно покоится в шести футах под землей, кормя своим телом растущие на могиле маргаритки. Он так и не сумел избавиться от главного своего недостатка – болтать в незнакомом баре.

Я постучал в дверь. Старуха внимательно осмотрела меня через глазок. Не знаю, к какому выводу она пришла, но дверь открыла. Мы не разговаривали. Она рассматривала сотенную, – полученную от меня, а я снимал рубашку. Затем ее жирные пальцы шевельнулись – и с молниеносной быстротой банкнот исчез.

Занимаясь моей рукой, старуха что-то мурлыкала себе под нос. Сначала я опасался, что ей придется отпаривать бинты или смочить повязку эфиром, но старуха осторожно разрезала ее в нескольких местах и сняла, почти не причинив боли. Свое дело она знала, это уж точно. Нельзя сказать, что операция протекала безболезненно, но, учитывая срок, в течение которого повязка не снималась, все прошло намного лучше, чем я ожидал.

Пока старуха готовила новую повязку, я смотрел на рану. Судьи на конкурсе красоты вряд ли пришли бы в восторг от ее вида, но было очевидно, что рана заживает. Новая повязка, наложенная старухой, была меньше и не так выпирала из-под рубашки. Перевязывая рану, старуха молчала. Во время последнего моего к ней визита она казалась на три года старше архангела Михаила и за прошедшее время явно не пользовалась Фонтаном Молодости.

Выйдя на улицу, я направился к главной магистрали Хуареса. Поднимаясь на тротуар, я машинально оглянулся и в тусклом уличном свете увидел фигуру, очень похожую на Джимми. Я тут же вошел в подъезд, подождал, но мимо подъезда никто не прошел. Я начал беспокоиться. Достал носовой платок, вытер специфическую красную пыль переулка с ботинок и вернулся в бар.

Хаима Карлоса Торреона Гарсия там не было.

Его двоюродный брат с взлохмаченной шевелюрой удивленно посмотрел на меня. Он не ожидал, что я вернусь так быстро.

– Не понравились девушки, а? – спросил он.

– Клиент оказался неудалым, – ответил я. – Постарел, должно быть.

– С каждым из нас может случиться такое, – философски заметил он, но все-таки перекрестился, отгоняя приближение самого страшного в жизни дня.

Дверь распахнулась, и в бар ввалился Джимми. Он тоже удивился моему быстрому возвращению. Его сочуствие по поводу моей неудачи было бы более убедительным, если бы я не обратил внимание на толстый слой красной пыли на его ботинках.

Я бросил на стойку бара банкнот и вытолкнул его на улицу, прежде чём он успел заговорить. Если он знал что-то, это должно было остаться при нем. Пусть его двоюродный брат считает, что мой внезапный, уход объясняется расстройством чувств после неудачного посещения публичного дома. Джимми узнал нечто опасное для него. Смертельно опасное.

Мы сели в его машину, Он то и дело нервно поглядывал в мою сторону. Если Джимми и стал обладателем информации, я уверен, он не знал, как с ней поступить. Ему обязательно нужно было посоветоваться с кем-то, чтобы организовать финансовый налет на бумажник гринго. Хаим Карлос Торреон Гарсия имел все необходимые пиратские инстинкты, но не очень хорошо представлял себе, как их воплотить в жизнь. И вряд ли уже успеет представить.

– Пожалуй, я уже насмотрелся на сказочный город Хуарес, – сказал я, поворачиваясь к нему и вытаскивая из-под мышки кольт. Глаза его выпучились, как у лягушки, сидящей на горячем камне.

– Поезжай к пограничной зоне. Когда к тебе подойдет таможенник, скажи ему по-испански «без покупок». И ничего больше. Ну-ка, произнеси, а я послушаю.

– Но компра, – хрипло сказал он.

– Вот это и скажешь. Больше ничего. Ну, поехали.

Он с трудом произнес эти слова на мосту, но это и не имело значения. На нас не обратили внимания. Я повторил предостережение, когда мы приблизились к американской стороне. И здесь все прошло гладко. Через две минуты мы ехали по улицам Эль-Пасо, и я почувствовал себя спокойнее. Чего мне хотелось избежать в первую очередь, – неприятностей в Мексике. Мексиканские власти имеют обыкновение бросить гринго в клетку, кишащую блохами, и терять от нее ключ. Можно, конечно, подкупить тюремщиков и выбраться из тюрьмы, однако удается это не всегда.

Теперь оставалось покончить с Джимми.

– Сверни в один из темных переулков, – скомандовал я.

Он сразу понял, что его ожидает, и с перепугу отпустил руль.

– С-сеньор, не делайте этого, – пробормотал он. – Умоляю вас, не…

– Сворачивай налево, Джимми. Вот сюда. – Автомобиль дернулся, когда он конвульсивно повернул руль. Переулок не был совсем уж темным, но уличные фонари находились на порядочном расстоянии друг от друга. Я прикинул, что мы не больше чем в полумиле от мотеля – даже приятно будет пройти пешком.

– Поставь машину между фонарями, – сказал я. Он послушно остановил машину, бормоча что-то по-испански и по-английски.

– Выложи все из карманов, – скомандовал я Джимми. – Побыстрее.

В сумраке я видел вещи, которые Джимми выкладывал на сиденье. Среди них был складной нож с прочным лезвием и тяжелой рукояткой, который на границе называют «насьональ». Джимми все еще опустошал карманы, когда я взял нож и открыл его.

Не знаю, услышал ли он щелчок или заметил движение моей руки, но он тут же хрипло закричал и схватился за ручку двери. Я схватил его за воротник куртки и оттащил от двери. Оп упал на сиденье рядом со мной, жалобно бормоча. Я ударил его в живот, чтобы он замолчал.

В наступившей тишине я схватил его за потную шею и отыскал каротидную артерию. Затем открыл дверь со своей стороны. Из перерезанной каротидной артерии сразу бьет струя крови – я вовсе не хотел измазаться. Упершись ногами в пол, я нацелился, чтобы прикончить Джимми с одного удара.

И тут же заколебался.

В ночной тишине я впервые по-настоящему задумался с тех пор, как увидел красную пыль на ботинках Джимми.

Если оставить его живым, он все расскажет.

Если не сразу, то потом.

В этом я был уверен.

Но если убить его, мертвое тело будет говорить еще более красноречиво.

Его двоюродный брат ждет, что Джимми вернется в Хуарес и расскажет, почему он следил за американским туристом. Потом они вместе начнут думать, как бы повыгоднее этим воспользоваться. Если Джимми не вернется в Хуарес, двоюродный брат рано или поздно обратится в полицию. Отыскать место работы Джимми будет нетрудно – они обратятся в туристическое агентство. А я, когда остановился в мотеле, попросил вызвать мне гида из агентства. К тому же служащие мотеля дадут полиции мое описание.

И описание «форда».

После этого найти меня будет очень несложно.

Мертвый Джимми был бы камнем у меня на шее.

А живой? Опасен, но чуть менее.

Я щелкнул ножом, закрыв его.

– Сядь спокойно и слушай меня, – сказал я.

– Ради Христа, сеньор. Я умоляю… – произнес оп дрожащим голосом.

– Заткнись. Отвези меня в мотель.

Ему понадобилась целая минута, чтобы включить двигатель. Правил машиной он, как лунатик. В свете уличных ламп его лицо было желтым, как воск. Он слишком резко повернул, в уезжая во двор мотеля, машина подпрыгнула. Я думал, он отвезет меня к моему коттеджу, но он вдруг дернул за ручной тормоз, и автомобиль остановился.

Я вышел из машины и махнул рукой.

– Чего ждешь? Проваливай.

Он подозрительно глядел на меня из-за руля. Может быть, это какой-то трюк? Но быстро понял, что, даже если это трюк, все равно сейчас его положение гораздо лучше, чем несколько секунд тому назад. Он нажал на педаль газа, шины завизжали от стремительного ускорения, и в ворота он въехал со скоростью миль сорок пять в час.

Я был знаком с людьми такого рода. Приехав домой, он заберется в кровать, закроется с головой одеялом и не вылезет оттуда три дня.

Но я не мог уповать на это.

Через пять минут после того, как габаритные огни машины исчезли в темноте, я уже ехал на своем «форде» на восток.