Текст книги "Почетная гвардия"

Автор книги: Дэн Абнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава тринадцатая
ЭРШУЛ В СНЕГАХ

На Священные Глубины в день падает больше снежинок, чем остается звезд, которые я должна завоевать.

Святая Саббат, «Историография Хагии».

Они уже проделали половину пути, когда враг обстрелял хвост колонны.

Было десять часов утра семнадцатого дня, и почетная гвардия двигалась медленно, будто в тяжелом сне. Снег падал всю ночь, намело сугробы в среднем сантиметров двадцать высотой, а на открытых местах так и до метра. Перед рассветом, когда Призраки и пардусцы дрожали в палатках, снегопад прекратился, небо очистилось, и температура резко пошла вниз. Минус девять. Камни сначала покрылись инеем, а затем и вовсе коркой льда.

Солнце светило ярко, но совершенно не грело. Люди дрожали и еле двигались, непрестанно ворча. Они неохотно забрались в машины и заняли свои места на холодных, как лед, металлических скамьях.

Горячая каша и питье были розданы солдатам, а Фейгор сварил горький кофеин для офицеров. Гаунт добавил немного амасека в каждую кружку, и никто, даже Харк, не возразил.

Теплое белье и полуперчатки были частью стандартного обмундирования. Муниторум никогда не забывал о пагубном влиянии холода или высоты, но самым большим подспорьем всем Призракам стали их камуфляжные плащи, теперь служащие им защитой от холода. Пардусцы, застегнув под самый подбородок куртки и надев кожаные шлемы, с завистью смотрели на Призраков.

Они разбили лагерь в восемь сорок и растянули колонну по заваленной снегом тропе. Время от времени ветер яростно набрасывался на машины и людей. Пейзаж стал еще более однообразным и белым, и снежный покров с такой силой отражал солнечный свет, что защитные экраны были опущены еще до того, как поступил соответствующий приказ.

На ауспике не было ни следа ночных фантомов. Конвой проехал еще минимум десять километров, пыхтя, и скользя, и двигаясь почти на ощупь, поскольку дороги было не разобрать.

Первые несколько снарядов взметнули сверкающие снопы снега. Гаунт услышал отчетливый удар и треск и приказал машине развернуться.

Зрительного контакта с врагом все еще не было, и на ауспике ничего не отображалось, хотя Роун и Клеопас согласились, что сильный холод мог замедлить работу сенсорных систем. Возможно также, что снежный покров сильно искажал сигналы, поэтому ауспики показывали недостоверную информацию.

«Саламандра» Гаунта, брыкаясь и ворча в снежном полотне и взрывая ледяную корку, добралась до хвоста колонны как раз вовремя, чтобы увидеть несколько мощных взрывов. Один из тяжелых «Троянов» оказался подбит и усеял белое поле шрапнелью и раскаленными обломками.

– Первый – четвертому!

– Четвертый, это первый, говорите.

– Маккол, не сбавляй скорость и веди колонну вперед как можно быстрее.

Маккол ехал на «Саламандре» во главе цепочки.

– Четвертый – первому. Вас понял.

Гаунт связался по воксу с пардусцами, и четыре танка отстали, чтобы поддержать его: «Сердце разрушения», «Лев Пардуса», «Молитесь своим богам» и «Палач» по имени «Противостояние».

– Полная остановка! – велел Гаунт своему водителю.

Дыхание клубами вырывалось в морозный воздух. Как только «Саламандра» остановилась, комиссар-полковник повернулся к аятани Цвейлу, который ехал с ним, комиссаром Харком и танитским разведчиком Бонином.

– Отец, здесь становится жарко. Бонин, проводи аятани в безопасное место.

– Не беспокойтесь, комиссар-полковник Гаунт, – промолвил старик с улыбкой. – От меня будет больше пользы здесь.

– Я…

– Честное слово.

– Хорошо. Отлично.

Еще несколько снарядов со свистом врезались в снежное покрывало. «Химера» с грузом снарядов медленно поймала осколок в скат, но упорно ползла вперед.

– Контакт на ауспике, – доложил Харк с нижнего уровня командного отсека.

– Размер? Численность?

– Девять точек, приближаются быстро.

– Вперед! – велел Гаунт водителю.

Командная «Саламандра» рванулась, взрывая девственный снег. Три «Завоевателя» и старый плазменный танк отделились от конвоя и последовали за ней.

Они наконец увидели врагов. Четыре быстроходных STeG-4, легких шестиколесных танка, а за ними веером три АТ70 и пара «Узурпаторов».

Их ярко-зеленая окраска резко выделяла машины на белом фоне.

STeG-4, на чьи большие колеса были надеты цепи, стрелял из легких сорокамиллиметровых орудий. Противотанковые снаряды просвистели над командной «Саламандрой».

Гаунт услышал более низкий гул стопятимиллиметровых «Разбойников» и еще более низкий, уже громоподобный гул больших «Узурпаторов».

Взрывы растопили снег вокруг гвардейцев.

– Заряжай! – крикнул Гаунт Бонину. После Бхавнагера он решил всегда иметь под рукой фесец-трубу. Скаут поднял заряженный гранатомет.

– Подберитесь поближе, – велел Гаунт водителю.

АТ70 ударил по «Молитесь своим богам», но не повредил мощную броню «Завоевателя». «Сердце разрушения» и «Лев Пардуса» выстрелили почти одновременно. «Сердце» промахнулось, а вот «Лев» попал точно в STeG-4, и врага взрывом подбросило в воздух.

Пока дистанция сокращалась, Гаунт встал и навел оружие на ближайшего STeG-4. Тот как раз рвался к его машине, не переставая стрелять.

– Огонь!

Гаунт выстрелил. Ракета прошла слишком высоко над целью.

– Да вы стрелок похуже Брагга! – не выдержал Бонин. Цвейл весело рассмеялся.

– Заряжай! – велел Гаунт.

– Заряжено! – завопил Бонин, вгоняя ракету в раструб.

Небо, горы и земля внезапно поменялись местами. Гаунт обнаружил, что катится по снегу. Снаряд STeG-4 попал в бок «Саламандры», подбросив машину. Та выровнялась, но уже после того, как Гаунта швырнуло в снег. Раненая «Саламандра» с пыхтением остановилась.

STeG-4 рванулся вперед, вращая маленькой башней, собираясь получше прицелиться в раненую машину.

Ошарашенный Гаунт поднялся, выплюнул снег и огляделся. Один конец гранатомета торчал из сугроба в десяти метрах от комиссара-полковника. Он подбежал и выдернул оружие, яростно выгребая забившийся в дуло снег.

Затем вскинул на плечо и прицелился, неистово надеясь, что падение не повредило оружие. Иначе фесец-труба просто взорвется у него в руках.

Набирающий скорость враг приближался, чтобы прикончить «Саламандру». Гаунт видел, как Харк, стоя в командном отсеке, отчаянно палит во врага из плазменного пистолета.

Он прицелился в STeG-4 и нажал на пуск.

Гранатомет чихнул.

Но выстрел все же прозвучал.

«Сердце разрушения» с ревом промчался мимо Гаунта в снежном буране, дым тянулся из его пушки.

– Сэр, вы в порядке? – раздался по воксу голос Клеопаса.

– Все нормально! – отрезал Гаунт, мчась к «Саламандре». Харк втянул его наверх.

– Мы еще живы? – прорычал комиссар-полковник.

– Ваш боец вышел из строя, – ответил Харк. Бонин лежал на полу, похоже, контуженный.

Цвейл улыбнулся в бороду, протянул иссохшие руки и объявил:

– Я, я пригожусь.

– Можете проверить Бонина? – спросил Гаунт, и аятани склонился над скаутом.

– Вперед! – крикнул Гаунт.

– С-сэр? – в ужасе выглянул из рубки водитель.

Харк крутанулся и ткнул в его сторону плазменным пистолетом.

– Во имя Императора, вперед! – рявкнул он.

«Саламандра» взревела. Гаунт выглянул и оценил ситуацию.

«Сердце разрушения» и «Лев Пардуса» уничтожили два STeG-4, а «Противостояние» взорвал «Разбойника». «Молитесь своим богам» был дважды подбит снарядами «Узурпатора» и остановился. Он выглядел целым. Но густой черный дым струился из двигательного отсека.

Когда «Саламандра» Гаунта проезжала мимо, «Противостояние» выстрелил в ближайшего «Узурпатора» и взорвал его оружейный отсек. Шрапнель разлетелась на много сотен метров.

Гаунт прицелился и выстрелил в ближайшего АТ70. Ракета попала в гусеницу. Боевой танк задребезжал, накренился и повернул башню в сторону «Саламандры». Тяжелый снаряд влетел в снег, не повредив имперскую машину.

– Заряжай! – велел Гаунт.

– Готово! – ответил Харк, и комиссар-полковник почувствовал тяжесть ракеты в орудии.

Он прицелился в боевой танк инфарди и выстрелил.

Оставляя дымный хвост, снаряд пронесся над снежной скатертью и врезался в основание башни. Взрывом оторвало крышки люков, а затем и башню.

Цвейл восторженно загикал.

– Заряжай! – велел Гаунт.

– Заряжено! – отозвался Харк.

Но битва уже закончилась. «Лев Пардуса» и «Сердце разрушения» уничтожили оставшихся «Узурпаторов» почти одновременно, и «Молитесь своим богам», с кашлем пробудившийся ото сна, подорвал последнего АТ70. Только горящие обломки нарушали сахарно-белую безмятежность ландшафта.

«Завоеватель» Клеопаса тяжело развернулся в снегу и подъехал к «Саламандре» командующего.

Из верхнего люка высунулся сам Клеопас, держа в руках шлем и зачем-то его дергая. Наконец он содрал что-то и швырнул Гаунту.

Комиссар-полковник ловко поймал предмет и увидел, что держит в руке серебряную кокарду пардусского полка.

– Носи этот знак с гордостью, убийца танков! – со смехом прокричал Клеопас, пока его машина уносилась прочь.

Через прицел Колеа увидел приближение врага, пока тот спускался через фруктовые заросли к Бхавнагеру. Так много машин, столько живой силы… Несмотря на все защитные сооружения и тщательные приготовления, их сотрут в порошок. Приближалась целая орда инфарди. Еще и с танками.

– Девятый – всем отрядам, ждать моей команды. Ждать.

Легион инфарди наступал и все увеличивался. Они были уже рядом. Колеа держался. По крайней мере, имперцы заберут с собой многих.

– Стоять, стоять…

Ничуть не помедлив, враг прошел мимо.

Противник обогнул Бхавнагер, словно река утес, и углубился в дождевые леса. Через полчаса орда скрылась из виду.

– Почему ты такой грустный? – спросила Курт. – Они не тронули нас.

– Они идут за Гаунтом, – отозвался Колеа.

Ана знала, что сержант прав.

Это опять походило на фесов перекресток у Нусеры. Дорога впереди была заблокирована. Через прицел Корбек видел шеренгу выкрашенных в зеленый цвет танков и машин, которые ползли на север по широкой, сухой дороге как раз под ним. Целый легион.

Он отодвинулся от края утеса и поднялся, покачнувшись от приступа головокружения. Этот холодный, разреженный воздух требовал привычки.

Корбек спустился, пригнувшись, вниз по склону к сооке, где стояла «Подраненная тележка». Его команда, замерзшая и закутанная в плащи и кители, терпеливо ждала.

– Можем об этом забыть, – сообщил Корбек. – Там фесова туча машин и войск. Все ползут на север по тропе.

– И что теперь? – тоскливо спросил Грир.

Они проделали хороший путь по сооке через высокогорные пастбища к подножию Холмов. Казалось, старенькая «Химера» работала лучше в более холодном климате. Часом ранее они проехали последние деревья, и теперь растительность встречалась все реже. Местность становилась холодной, каменистой пустыней из розового базальта и бледно-оранжевой каменной соли. В скалах стонал и гудел ветер. Величественные пики Священных Холмов были темны и скрыты облаками. Саниан сказала, что это беснуются снежные бури на больших высотах.

Люди столпились вокруг карт, обсуждая варианты. Корбек почувствовал воцарившееся уныние, особенно переживали Даур и Дорден, которые, как ему казалось, подходили к своей миссии с большой ответственностью.

– Вот здесь, – сказал Даур, указывая на сверкающий экран карты озябшими пальцами. – Как насчет этих дорог? Они сворачивают на восток через шесть километров над нами.

Они изучили разветвляющийся рисунок соок, походивший на венозную систему.

– Может быть, – сказал Майло.

Саниан покачала головой.

– Карта старая. Эти сооки старые и давно заросли. Пастухи предпочитают западные выгоны.

– Можно расчистить путь?

– Не думаю. Вот этот отрезок вообще провалился в ущелье.

– Фес раздери все это! – пробормотал Даур.

– Возможно, здесь есть путь, но он не для нашей машины.

– Ты то же самое говорила про сооку.

– Теперь я серьезно. Вот здесь. Она называется Лестница-в-Небеса.

В пяти тысячах метров над уровнем моря и в шестидесяти километрах на северо-запад колонна почетной гвардии взбиралась высокогорными тропами под жалящей снежной метелью. Наступила ночь, а они все так же отчаянно двигались вперед, мерцая во тьме прожекторами. Снежинки плясали в лучах фар.

Согласно последним более-менее надежным данным ауспика громадные вражеские силы отставали от имперцев всего на полдня пути.

Дорога, по которой они шли, называлась Тропой Пилигримов. Постепенно она становилась все круче и опаснее. Сама тропа была меньше двадцати метров в ширину. Слева вздымались отвесные скалы. Справа, невидимый в темноте и метели, склон резко шел вниз, а затем почти вертикально обрывался ущельем глубиной в шесть сотен метров.

И днем было достаточно тяжело удерживаться на дороге. Все были напряжены, ожидая, что неверный поворот отправит машину в бездну. Был еще шанс оступиться или просто потерять опору в снегу. Каждый раз, когда колеса грузовика скользили, Призраки замирали, ожидая худшего… длинного, неостановимого скольжения в бездну.

– Комиссар-полковник, нам надо сделать привал! – вызвал Клеопас по воксу.

– Понимаю. Но что, если такое продлится всю ночь? К рассвету нас засыплет снегом так, что не выберемся.

«Еще час, может два», – подумал Гаунт. Этим они могли рискнуть. Если судить по расстоянию, то Усыпальница была уже близко. Но время в пути больше зависело от условий.

– Саббат любит проверять своих паломников на Тропе, – усмехнулся Цвейл, свернувшись в походной постели, расстеленной в задней части командного отсека «Саламандры».

– Не сомневаюсь, – сказал Гаунт. – Фес раздери ее Священные Глубины.

В ответ старый жрец залился таким веселым смехом, что даже закашлялся.

Словно в насмешку, снег повалил еще гуще.

Внезапно раздалась серия криков по воксу. Задние фары шедшей впереди машины в швыряющихся хлопьях снега вспыхнули и ушли в сторону.

– Полная остановка! – приказал Гаунт и полез наверх.

Он высунулся в ветер и яростный снег, спрыгнул с машины, и его ноги утонули в сугробе почти по колено.

Обнаружив угрозу только в последнюю минуту не при помощи ауспика, а лишь благодаря зоркости водителя, танк развернулся на сорок пять градусов. Но даже в такой близи Гаунт с трудом мог его разглядеть. Борт разведывательной «Саламандры», первой в колонне, накренился над краем обрыва, большая часть машины висела в воздухе. Гаунт поспешил вперед в свете фар позади стоящих машин, а с ним побежали другие Призраки и пардусцы. Четыре члена экипажа – водитель, вокс-офицер Раглон, скауты Маклен и Бен стояли на скатах, замерев и не смея даже дышать.

– Тише! Осторожнее, сэр! – прошипел Раглон приближавшемуся Гаунту. Все услышали, как крошится под разведывательной машиной камень и лед.

– Зацепитесь и в линию! Давайте же! – прокричал Гаунт.

Пардусский водитель пробрался вперед с крюком буксирного троса и аккуратно зацепил его за фаркоп «Саламандры».

– Прыгайте! Ну же! – приказал Гаунт, и команда Раглона бросилась на заснеженную дорогу, приземлившись на колени и стараясь отдышаться.

Команды вокруг них начали вытягивать пустую машину обратно на тропу.

Гаунт помог Маклену подняться.

– Сэр, я думал, нам конец. Дорога просто исчезла.

– А где головной танк? – спросил Ибрам.

Все оцепенели и повернулись, уставившись во тьму. Они были так заняты спасением «Саламандры», что не заметили исчезновение еще одной.

Гаунт понял, что головная машина проехала быстрее, и ее команда поплатилась за это.

– Гаунт – конвою. Полная остановка. Дальше сегодня не пойдем.

– Думаю, пойдем, – промолвил аятани Цвейл, внезапно появившись рядом с комиссаром-полковником. Он указал в темноту и мельтешащий снег. И все увидели свет. Сильный, желтый, яркий, сиявший над ними в ночи.

– Усыпальница, – объявил Цвейл.

Глава четырнадцатая
УСЫПАЛЬНИЦА

В войне должно готовиться к поражению.

Поражение – это коварство наших врагов.

Никогда не получается так, как мы ожидаем.

Военмейстер Слайдо, из «Трактата о природе войны».

Почетная гвардия добралась до храма-усыпальницы святой Саббат Хагийской с первым лучом солнца. Снегопад прекратился, горный пейзаж, ослепляюще белоснежный под золотым небом, поражал своим великолепием.

Усыпальница представляла собой базальтовую громаду на одинокой вершине, увенчанной ледяным пиком. Дорога бежала вдоль хребта к массивному порталу между двумя отвесными тушами гор. Прижавшись друг к другу, между ними теснились здания базилики, монастырь храмовых аятани и большая квадратная башня, увенчанная золотой крышей с загнутыми вверх углами. Молитвенные флаги трепетали на башне. Здания и стены Усыпальницы были сложены из розового базальта. Ставни и двери окрашены ярким красным лаком, а рамы и наличники – белым. За стенами и башней, на самом краю мыса возвышалась массивная колонна из черного корунда, на вершине которой горел вечный сигнальный огонь.

Гаунт остановил своих людей недалеко от ворот и далее последовал пешком в сопровождении Клеопаса, Харка, Цвейла, Роуна и шести Призраков. Как и предполагал сержант Маккол, путешествие заняло восемь дней. Им нужно было закончить здесь все дела как можно быстрее, если они собираются вернуться в Доктринополь и уложиться в оставшиеся до эвакуации десять дней. Гаунт даже не хотел пока думать о том, каким трудным будет обратный путь. Инфарди висели на хвосте в изрядном количестве, и, насколько Гаунту было известно, другой дороги из Священных Холмов не было.

Гигантские красные двери под высоким портиком, увенчанным каменным резным орлом, безмолвно открылись, когда гвардейцы подошли и начали подниматься по ступеням. Шесть аятани в голубых одеждах поклонились им, но не произнесли ни слова. Гости поднялись по широким ступеням, очищенным от снега, к вратам во внутренней стене, а затем к высокому холлу.

Зал был дымчато-коричневым и темным, холодный и чистый свет лился через высокие окна. Гаунт слышал доносившиеся откуда-то песнопения, периодический звон колокольчиков и гонгов. Воздух был наполнен благовониями.

Комиссар-полковник снял фуражку и осмотрелся. Стены украшала яркая, слабо светящаяся мозаика, изображавшая святую в разных сценах ее благочестивой жизни. Маленькие голографические портреты мерцали в альковах вдоль одной стены. То были великие генералы, командующие и Астартес, служившие во время ее Крестового похода. Великий штандарт Саббат, древний и выцветший, свисал со сводчатого потолка.

Аятани храма вошли в зал через двери в дальнем конце, неспешно пересекли его, подойдя к гвардейцам, и поклонились. Их было двадцать, все старые, невозмутимые, с морщинистой кожей, закаленной ветрами, холодом и высотой.

Гаунт отдал честь.

– Комиссар-полковник Ибрам Гаунт, командир Первого Танитского полка, Имперская Гвардия освободительного Крестового похода. Это мои славные офицеры: майор Роун, майор Клеопас и комиссар Харк. Я здесь по приказу лорда-командующего генерала Льюго.

– Приветствуем вас в Усыпальнице, сэр, – сказал главный из братьев, чьи одеяния были более темного оттенка, ближе к фиолетовому. Лицо его было таким же обветренным, как и у других братьев, вместо глаз – аугментические визоры, похожие на глаза, пораженные катарактой. – Мое имя Кортона. Я аятани-айт этого храма и монастыря. Мы приветствуем вас в Усыпальнице и возносим благодарность за ваше усердие – вы проделали такой трудный путь сюда в это время года. Быть может, вы решите подкрепиться вместе с нами? И конечно, вы можете помолиться в Усыпальнице.

– Благодарю, аятани-айт. Пища будет в радость, но я должен пояснить, что приказ лорда-командующего оставляет нам слишком мало времени даже для благочестивых ритуалов.

Имперцев провели внутрь, в приемную, где на невысоких резных столах стояли корзины с лепешками, сушеные фрукты и кувшины с теплым, сладким настоем. Гаунту и его людям были предложены низкие стулья, а аятани, включая Цвейла, сели на пол, на циновки. Пища передавалась по кругу юными эшоли в белых одеждах.

– Я тронут, что ваш лорд-генерал, похоже, обеспокоен нашим положением, – промолвил Кортона. – Но боюсь, вы попусту тратите силы и время. Мы прекрасно знаем о том, что враг хочет уничтожить этот мир, но нам не нужна защита. Если враг придет, значит придет. Таков порядок вещей. Наша святая верила в естественный ход событий. Если судьбой назначено, чтобы Усыпальница пала перед врагом и мы умерли, значит так тому и быть. Никакое число танков и солдат не могут этого изменить.

– Вы просто позволите отродьям Хаоса осквернить все здесь? – недоверчиво спросил Роун.

– Следи за языком, майор! – прошипел Харк.

– Это понятный вопрос, – сказал Кортона. – Наши догматы веры могут быть недоступны умам, взращенным войной.

– Святая Саббат была воином, аятани-айт, – спокойно произнес Гаунт.

– Да. И, возможно, лучшим в Галактике. Но сейчас она покоится с миром.

– Со всем уважением, отец, ваше беспокойство все равно лишнее. Вы неверно поняли цель нашего пребывания здесь. Мы были посланы не для того, чтобы защищать вас. Лорд-генерал Льюго приказал мне забрать останки и реликвии святой и со всеми почестями доставить их в Доктринополь, чтобы эвакуировать с Хагии.

Спокойная улыбка не померкла на лице Кортоны.

– Боюсь, комиссар-полковник, что я никогда не позволю этому случиться.

– Вы меня просто убили, – пробормотал Цвейл. – Я и подумать не мог, что вы для этого идете к Усыпальнице! Кровь беати, комиссар-полковник! О чем вы думали?

– Я подчиняюсь приказам, – ответил Гаунт. Они стояли на террасе внутренней стены Усыпальницы, глядя на яркий свет в ущелье.

– Я думал, вас послали защитить это место! Я знал, что храмовые аятани все равно не будут рады военному вмешательству, но оставил эту проблему вам.

– А если бы я рассказал вам об истинной цели, вы посоветовали бы мне повернуть назад?

– Я бы сказал то же самое, что и аятани-айт. Реликвии святой никогда не должны покинуть Хагию. Это одна из старейших доктрин, ее предсмертное пророчество. Этот генерал Льюго или ваш уважаемый Макарот должны быть изрядными глупцами, чтобы нарушить ее!

– Я читал об этом. Я знаю евангелие Саббат. Просто думал, что это был лишь каприз. Небольшая деталь.

Цвейл покачал головой.

– Я думаю, что именно здесь вы ошибаетесь, мальчик мой. Половину времени вы читали тексты, охотясь за абсолютно буквальным смыслом, а вторую половину – чересчур усердно старались расшифровать скрытые значения! Вот она, интерпретация текста! Вам нужен баланс. Вам нужно понять функциональное равновесие веры, которое существует для нас. Если вы ожидаете, что аятани будут преданно и строго выполнять все обычаи, хранить реликвии и традиции живой беати, то с такой же уверенностью вы должны знать, что мы с тем же абсолютным повиновением и почтением будем соблюдать данные ею инструкции.

– Написано, – задумчиво начал Гаунт, – что если останки святой Саббат когда-либо будут забраны с Хагии, если случайно или намеренно они будут перемещены, то все Миры Саббат навечно рухнут в объятия Хаоса.

– И что тут неясного?

– Это же пророчество! Цветистый миф, созданный, чтобы усилить почитание и поклонение! Это не может случиться на самом деле!

– Разве? – Цвейл взглянул на Священные Холмы. – А почему же нет? Вы верите в Саббат, в ее труды, ее незапятнанную святость. Ваша вера в нее и все то, что она собой олицетворяет, сияет в вашем сердце. Она привела вас сюда. Так почему вы не верите в ее предсмертное пророчество?

Гаунт пожал плечами.

– Потому что это слишком… безумно! Слишком необъяснимо, фес, слишком далеко! Слишком непохоже…

– Может быть. Скажите мне, вы действительно хотите проверить истинность пророчества, забрав ее из этого мира?

Гаунт не ответил.

– Ну что, мой мальчик? Вы знаете более почитаемого в этом секторе святого? А Льюго или военмейстер знают? Рискнете ли вы потерять сотню населенных систем навсегда лишь для того, чтобы выяснить это? Забудьте ваш приказ или его важность. Имеют ли они право так рисковать или приказывать вам делать это?

– Я не верю, что они вправе. И не верю, что могу сделать это сам, – спокойно ответил Гаунт после долгой паузы.

– Я не верю, что вы должны даже рассуждать об этом, – сказал Харк, подходя к ним сзади. – У вас предельно ясные приказы, сэр, не оставляющие места для интерпретации. Льюго поручил вам простое дело.

– Льюго ошибся, – ответил комиссар-полковник, устремляя на Харка ясный, твердый взгляд. – Более я не стану заботиться об этом.

– Вы нарушаете приказы, сэр? – спросил Харк.

– Да. Едва ли это имеет значение. Моя карьера закончена, мое командование тоже, и едва ли остались шансы, что мы вообще выберемся отсюда живыми. Я нарушаю приказы с полным осознанием, потому что пришло фесово время показать собственные силы и перестать слепо подчиняться людям, которые явно и бесспорно ошибаются!

Взгляд Цвейла восхищенно метался между двумя имперскими офицерами, аятани ловил каждое слово. Харк медленно надел украшенную серебряной отделкой фуражку, тяжело вздохнул и опустил руку, чтобы открыть кобуру.

– Ох, Харк, даже не тратьте время, – презрительно отрезал Гаунт и зашагал прочь.

Они уже были достаточно высоко, чтобы пошел снег, о котором предупреждала Саниан. Он был не слишком густым, но оседал на одежде и запорошивал глаза. Дальше по тропе снежные облака становились настолько плотными, что сами громадные горы на время исчезали, закрытые метелью.

Они два часа назад попрощались с «Подраненной тележкой», оставив машину на сооке, там, где старая тропа на склоне стала совсем уж непролазной для транспорта. Взяв все, что можно было унести, имперцы продолжили путь пешком.

Дорога была еле заметной. Справа высились стены Священных Холмов. Слева громадный склон из голого камня изгибался аркой и ниспадал вниз, в таинственные тени ущелий и пролегавших внизу троп. Каждые несколько шагов приходилось останавливаться, когда камни катились из-под ног, и люди чуть не соскальзывали вниз.

Лестница-в-Небеса была вырублена первыми пилигримами вскоре после основания Усыпальницы, шесть тысячелетий назад. Они взялись за этот труд с усердием, рассматривая его как священный долг и акт поклонения. Лестница в пятьдесят километров поднималась на четыре тысячи метров в горы, прямо к святилищу.

Саниан рассказала, что ныне мало кто пользуется ею, потому что этот подъем очень труден, и даже самые ревностные паломники предпочитают иные дороги. Но более легкие пути сейчас были для отряда закрыты.

Саниан привела их к основанию Лестницы, когда начался снегопад.

С первого взгляда сооружение не впечатляло. Узкие, потертые ступени, вырезанные в теле самой горы, поеденные ветрами и состаренные временем. Подобно ржавчине, то тут, то там расползлись лишайники. Каждая ступенька была около шестнадцати сантиметров в высоту, то есть достаточно удобна для подъема, и в ширину в среднем около двух метров, кроме тех мест, где Лестница поворачивала или разделялась. Она змеилась между камнями и исчезала далеко вверху.

– Выглядит довольно просто, – сказал Грир, пройдя первые несколько ступеней.

– Это не так, уверяю тебя. Особенно в такую погоду. Пилигримы обычно преодолевают эту дорогу в качестве акта очищения, – сказала Саниан.

Они начали подъем: Грир торопился вперед, за ним шли Даур, Корбек и Дорден, затем Майло, Саниан, Несса, Дерин и Вамберфельд с Браггом.

– Он себя прикончит, если не сбавит скорость, – сказала Саниан Майло, указав на водителя, опередившего всех остальных.

Основная группа задала определенный ритм. Где-то через двадцать минут Корбек приуныл от монотонности. Он принялся за подсчеты в уме, только чтобы занять чем-то голову. Он примерно измерил расстояние, высоту, глубину и ширину ступеней. Пару раз перепроверил.

– Сколько, ты сказала, здесь всего ступеней? – окликнул он Саниан.

– Говорят, что двадцать пять тысяч.

Дорден испустил громкий стон.

– Вот именно столько и я насчитал, – расцвел Корбек, весьма довольный собой.

Пятьдесят километров. Войска легко преодолевали такое расстояние за один день. Но пятьдесят километров по ступеням…

Это могло занять дни. Тяжелые дни, полные боли и смертельной усталости.

– Саниан, мне стоило спросить тебя об этом пятьсот метров назад, но… как много времени обычно занимает этот подъем?

– Зависит от паломника. У очень ревностных… и подготовленных… пять или шесть дней.

– Вот фес! – громко простонал Дорден.

Корбек вновь сосредоточился на ступенях. Начал падать снег. Через пять или шесть дней, за которые они доберутся до Усыпальницы, Гаунт уже должен будет оказаться на обратном пути в Доктринополь, чтобы успеть к эвакуации. Они попусту тратят время.

Но, с другой стороны, для почетной гвардии не существовало иного спуска с гор, кроме как через свору инфарди. Высока вероятность, что комиссар-полковник останется в Усыпальнице и превратит ее в оборонительный рубеж.

Ладно. Надо двигаться вперед. Поскольку назад не было смысла возвращаться. Незачем.

Ибрам Гаунт вытащил старый тяжелый засов и рывком открыл двери в санктум Усыпальницы. До него донеслись мужские голоса – эшоли распевали торжественный хорал. Холодный ветер стонал в вентиляционных шахтах.

Комиссар-полковник не знал, чего ожидать. И понял, что никогда и не думал, что окажется здесь. Слайдо, упокой Император его душу, завидовал бы ему.

Санктум оказался на удивление маленьким и очень темным. Стены были облицованы черным корундом, в котором не отражалось ни блика от многочисленных горящих свечей. В воздухе пахло дымом, сухостью и пылью столетий.

Гаунт вошел, закрыв за собой дверь. Пол был выложен странной блестящей плиткой, переливающейся в свете свечей и издававшей странный звук под шагами. Комиссар вдруг понял, что это мозаика из отполированных панцирей шелонов, перламутровых, с коричневыми пятнами.

По обе стороны от Гаунта в стенах из корунда располагались ниши. В каждой светилась голограмма космодесантника из ордена Белых Шрамов, их силовые мечи воздеты в салюте скорбного триумфа.

Гаунт пошел вперед. Прямо перед ним находился алтарь реликвария. Облицованный полированными панцирями шелонов, он переливался какими-то нереальными сполохами. На откидной крышке имелась красивейшая мозаика из цветных кусочков панциря, изображавшая Миры Саббат. Гаунт не сомневался, что карта была абсолютно точной. За алтарем куполом возвышался огромный алтарный покров, сделанный из цельного панциря шелона, причем животное было невероятно огромным, больше любого из тех, что довелось увидеть комиссару-полковнику на Хагии. Под этим куполом располагался сам реликварий. Перед ним стояли два деревянных застекленных пюпитра, на которых лежали оригинальные манускрипты евангелий святой Саббат.

Гаунт понял, что сердце его колотится чаще: это место оказывало на него необычайно сильное воздействие.

Вдоль стен в нишах лежали различные реликвии, накрытые полупрозрачной тканью. Слева – чаша для питья, стило, почерневший от времени посох и еще несколько фрагментов, которые комиссар-полковник не смог узнать.