Текст книги "Сатиры"

Автор книги: Децим Ювенал

Сатира четырнадцатая

 
Много на свете вещей, Фусцин, что достойны дурной лишь
Славы, что стойким пятном и на добрые нравы ложится:
Сами родители учат детей и пример подают им.
Если азартная кость мила старику, то наследник
Молокосос уж играет за ним хоть с игрушечной чашкой.
Также родным никому не подаст надежд наилучших
Юноша, уж трюфеля научившийся чистить, приправу
Сделать к грибам, поглощать погруженных в такую подливку
Птичек, что фиги едят, – по примеру отца-ветрогона:
¹⁰ Учит гуляка седой. Едва мальчуган до восьмого
Года дорос, и не все у него еще зубы сменились, —
Он, хоть бы ты ему дал бородатых наставников сотни
С разных сторон, пожелает всегда с сервировкой блестящей
Сесть за обед, не отстать бы от самой изысканной кухни.
 
 
Рутила вот воспитанье, внушает ли он снисхожденье
Кроткое к мелкой вине, считая, что души прислуги
Вместе с телами того ж вещества и из той же стихии,
Как и у нас, или учит жестокости, радуясь резким
Взмахам бичей, наслаждаясь их свистом, как пеньем Сирены?
²⁰ Как Антифат, Полифем, он хозяин дрожащего дома;
Счастлив он, только когда раскаленным железом наемный
Кат кого-то клеймит за пропажу каких-то полотен.
Что молодежи внушит этот Рутил, лязгом довольный
Цепи, любитель большой и тюрьмы, и колодников жженых?
Ты ожидаешь, простак, что не будет развратницей Ларги
Дочь; а ведь ей не суметь всех любовников матери вспомнить
Сразу и так перечислить подряд, чтоб разиков тридцать
Духа не перевести! Ведь наперсницей матери стала
Девушка рано: теперь под диктовку ее она пишет
³⁰ Крошки-записки, и тот же холуй их к любовнику носит.
 
 
Воля природы всегда такова: и скорее и легче
Нас совращает пример пророков домашних, и прямо
В душу нам сходят они под влиянием старших. Бывает,
Юноши не обратят на примеры внимания: значит,
Сердце лепил им титан благосклонный искусно из лучшей
Глины. Но чаще ведут молодежь примеры отцов их
Вредные, старых пороков стезя увлекает надолго.
 
 
От недостойных вещей воздержись! Основаньем послужит
Хоть бы и то, чтобы наши сыны преступлениям нашим
⁴⁰ Не подражали: мы все восприимчивы к гадким примерам,
Стыдным, дурным. Катилину найдешь ты во всяком народе,
В каждой стране и под небом любым, – но нигде не увидишь
Брута, нигде не найдешь его старого дяди Катона…
Гнусное слухом и видом пускай не коснется порога
Дома, где дети живут! Подальше, подальше оттуда
Девок продажных гони, паразитов с полуночной песней!
 
 
Мальчику нужно вниманье великое: если задумал
Что-либо стыдное ты, – не забудь про возраст мальчишки;
Пусть твой младенец сын помешает тебе в преступленье.
⁵⁰ Если впоследствии он совершит что, достойное гнева
Цензора, явит себя твоим сыном, не только похожим
Телом, лицом, но и нравом своим, по отцовскому следу
Станет грешить еще хуже тебя, – ты, конечно, без меры
Будешь его и бранить и честить с пронзительным криком
И наконец пригрозишь наследство отнять в завещанье;
Но уже нет у тебя головы и свободы, родитель
Старый, когда ты грешишь, и давно уж безмозглый твой череп
Требует банок себе для изрядного кровопусканья.
 
 
Гостя ты ждешь – никому из рабов-то не дашь ты покоя:
⁶⁰ «Веником пол подмети, начисти до блеска колонны,
Выгони всех пауков с их сухой паутиной отсюда!
Ты перетри серебро, а ты – резную посуду!»
Так и беснуется голос хозяина грозного с розгой.
Значит, ты жалкий, дрожишь, что загажен собачьим пометом
Атриум твой и для глаз пришедшего друга противен
Портик, замазанный грязью; однако лишь меркой опилок
Эту домовую грязь может вычистить служка единый;
Но не заботишься ты, чтоб твой сын видел дом постоянно
Благопристойным, всегда незапятнанным и безупречным?
⁷⁰ Доброе дело – народу, отечеству дать гражданина,
Если его создаешь ты полезным для родины, годным
Для земледельца работ, для военных и мирных занятий.
Больше всего будет значить, каким ты наставишь наукам,
Нравам его. Так и аист птенцов своих змеями кормит,
Ящериц им достает из пустынного места; птенцы же,
Лишь оперившись, начнут находить этих самых животных.
Коршун, оставивши падаль, собак, лошадей и распятых,
К детям спешит и приносит в гнездо этой падали части;
Эту же пищу пожрет и взрослый коршун, добычник
⁸⁰ Самостоятельный, вьющий гнездо свое сам на деревьях.
Но за козой и за зайцем охотятся Зевсовы слуги
И благородные птицы по горным лесам, лишь оттуда
В гнезда добычу несут; и потомство, едва лишь, подросши,
Вылетит вон из гнезда, уж, гонимое голодом, к той же
Дичи спешит, что, покинув яйцо, заклевало впервые.
 
 
Некий строитель Кретоний в излучине бухты Кайеты
То в Пренестийских горах, то на Тибура холме высоком
Строил красивые виллы с высоко приподнятой кровлей,
Греческий мрамор, добытый вдали, применяя к постройкам,
⁹⁰ Превосходившим и храм Фортуны, и храм Геркулеса,
Так же, как евнух Посид превзошел Капитолии наши.
В этаких виллах живя, уменьшил состоянье Кретоний,
Деньги потратил свои; но не малая доля осталась
Прежних богатств; его сын целиком разбазарил, безумец,
Все, ибо новые виллы из лучшего мрамора строил.
 
 
Выпал по жребью иным отец – почитатель субботы:
Лишь к облакам их молитвы идут и к небесному своду;
Так же запретна свинина для них, как и мясо людское,
Ради завета отцов; они крайнюю плоть обрезают
¹⁰⁰ C детства, они презирать приучились обычаи римлян,
Учат, и чтут, и хранят лишь свое иудейское право, —
Что бы им там ни дано в Моисеевом тайном писанье, —
Право указывать путь лишь поклоннику той же святыни
Иль отводить к роднику лишь обрезанных, но не неверных.
Здесь виноват их отец, для которого каждый субботний
День – без забот, огражденный от всяких житейских занятий.
 
 
Впрочем, с родителей все сами юноши перенимают,
Против же собственной воли одна им внушается скупость;
Этот порок обольщает их доблести видимой тенью,
¹¹⁰ Так как по внешности строг и лицом, и обличьем суровым:
Без колебания хвалят скупого, как дельного, будто
Он человек бережливый, хранитель имущества верный, —
Пуще, чем если бы то же добро стерег змей гесперидский
Или понтийский. А кроме того, о скупом у народа
Мнение ходит, что он – превосходный мастер наживы:
Ведь у таких кузнецов заметно растут состоянья,
Всяческим родом растут все больше, при вечной работе
Их наковальни, при горне, пылающем беспрерывно.
Стало быть, верят отцы, что скупые счастливы душою;
¹²⁰ Кто без ума от богатств, кто уверен, что нету примеров
Бедных, довольных судьбой, увещает и юношей также
Этой дорогой идти и держаться отцовского толка.
 
 
Есть элементы пороков: отец прививает их детям
И заставляет учиться их быть скупыми на мелочь;
Скоро научит он их ненасытной жажде наживы.
Сам голодая, скупой, и рабов животы истязает
Мерой неверной еды: никогда не допустит утраты
Заплесневелых кусков покрытого зеленью хлеба,
Ибо привык сберегать все объедки вчерашние, даже
¹³⁰ В жаркий сентябрь, до другого обеда бобы сохраняя
Летние, рыбы дешевой остаток, сделав отметку
С краешку, или сома полусъеденного и гнилого;
Пересчитав стебельки, он запрет и порей накрошенный, —
Словом, и нищий с моста отказался б принять угощенье.
 
 
Много ли толку в богатстве, что скоплено этакой мукой,
Раз несомненное есть безумство и бред очевидный
В нищенской доле влачить свою жизнь ради смерти в богатстве?
А между тем как мошна раздулась до самого края, —
Жадность к монете растет соответственно росту богатства:
¹⁴⁰ Тот, кто без денег, и жаждет их меньше. Поэтому строишь
Новую виллу себе, коль деревни одной тебе мало,
Хочется шире границ, представляется большей и лучшей
Нива соседа, ее ты торгуешь, и рощу, и склоны
Гор, где сплошь серебрится оливковых заросль деревьев.
Если ж хозяин земель не сдается на плату любую,
Ночью ты выпустишь скот – коров и волов с утомленной
Шеей, голодных – к соседу на поле зеленых колосьев
И не загонишь домой, пока не поглотятся всходы
Брюхом их лютым, как будто бы все это сжато серпами.
¹⁵⁰ Трудно бы было сказать, сколь многим от этого – слезы,
Сделала сколько полей продажными несправедливость.
Слава какая трубит про тебя, что за гнусные толки!
«Что за беда! – говоришь, – волчьих ягод ценней шелуха мне,
Чем похвала по всему околотку соседей за то, что
Жну я ничтожную горсть своей полбы на крошечном поле».
 
 
Ну, уж конечно, болезней и дряхлости ты не увидишь,
Горя избегнешь, забот – и в конце долголетнею жизнью
Рок благосклонный тебя наградит, особенно если
Ты завладеешь один такими поместьями, сколько
¹⁶⁰ В царство Татия было запахано римским народом.
Да и потом старикам, поседевшим в пунийских сраженьях,
Дикого Пирра-царя и оружье молоссов знававшим,
Даже и тем, из-за множества ран, лишь по два давали
Югера; эта награда за кровь пролитую, за муки
Не представлялась им ниже заслуг или платой ничтожной
Родины неблагодарной: такого клочка им хватало: —
Сыт был отец и вся куча народа в избе, где супруга
Родов ждала и играли ребята – хозяина трое,
Рабский один: а старшим их братьям, вернувшимся с пашни
¹⁷⁰ Иль от копания ям, готовился ужин особый:
С кашей дымились горшки уемистые и большие.
Нынче же столько земли не хватило б для нашего сада!
Здесь – преступлений причины; ни стольких отрав не варили,
И никакой из пороков не ярился оружьем
Чаще, чем лютая жадность умножить свое состоянье
Выше всех мер. Ибо тот, кто стремится к богатству, желает
Стать богачом поскорей; разве есть уваженье к законам,
Или хоть страх, или стыд у скупого, спешащего к деньгам?
 
 
«Будьте довольны избушкой своей и своими холмами,
¹⁸⁰ Дети мои, – так марс и герник говорили когда-то
Или вестинец-старик, – добудем мы плугом довольно
Хлеба к столу: так угодно богам нашим сельским, которых
Милостью, помощью всем нам дарованы были колосья
И внушено отвращенье к дубовому желудю людям.
Что же запретное тот может сделать, кому не обидно
Ноги обуть в сапоги для ходьбы по морозу и шкуру
Вывернуть против ветров? А заморский неведомый пурпур
Всякий, какой ни на есть, приведет ко греху и злодейству».
Так наставления младшим давали древние; ныне ж
¹⁹⁰ Осень едва миновала, как юношу спящего ночью
Будит крикливый отец: «Возьми, попиши-ка таблички;
Мальчик, не спи: ну-ка, тяжбой займись, поучайся законам
Предков иль лестью добудь себе должность центуриона:
Пусть себе Лелий глядит на косматые головы, ноздри
Все в волосах, пусть будет доволен крутыми плечьми.
Мавров землянки ломай, сокрушай укрепленья бригантов —
И лишь десяткам к шести ты получишь орла дорогого.
Если ж тебе не по нраву нести постоянно работу
В лагере, если живот тебе слабит от трубного звука,
²⁰⁰ Звука рогов, то торговлей займись: запасай, что возможно
Перепродать вполовину дороже, но только не брезгуй
Всяким товаром, хотя б и пришлось его прятать за Тибром,
И не считай, что какая-нибудь есть разница между
Кожей сырой и духами: хорош ведь прибыли запах
Будет от вещи любой. Не своди с своих уст поговорку,
Чье сочиненье достойно богов и Юпитера музы:
«Где получил – ведь не спросит никто, но имей непременно».
Няньки-старухи твердят это мальчикам для повторенья,
Учатся девочки так говорить, алфавита не зная».
 
 
²¹⁰ Мог бы сказать я любому отцу, что советы такие
Юноше хочет вдолбить: «Пустельга, кто тебя заставляет
Так торопиться? Ручаюсь, учителя будет почище
Твой ученик. Не тревожься: тебя превзойдет он, конечно,
Как Теламона Аякс превзошел, Ахиллес же – Пелея.
Нежных нужно щадить: ведь еще не заполнило мозга
Зрелое гнусное зло; но лишь только сын твой расчешет
Бороду, тронет ее острием наточенной бритвы, —
Он лжесвидетелем будет, продаст за ничтожную сумму
Ложную клятву, держась за алтарь и за ногу Цереры.
²²⁰ Если невестка вошла в твой дом с смертоносным приданым,
Мертвой ее почитай: во сне ее пальцы удавят
Мужнины. Кратким путем он добудет себе, что считаешь
Нужным приобретать ты на суше или на море:
Нет никакого труда совершить большое злодейство.
Скажешь потом: «Никогда не давал я таких поручений
И не советовал я». Но ты ведь – источник злонравья,
Повод к нему; ибо всякий, внушающий любостяжанье
И воспитавший дурным наставленьем корыстных потомков,
Тот, кто детей научил обманом удвоить наследство, —
²³⁰ Лошади волю дает и совсем распускает поводья;
Хочешь коней осадить, – уж они удержаться не в силах,
Мчатся, тебе неподвластны, намеченный путь оставляя.
Кто согласится настолько грешить, насколько позволишь?
Сами к себе сыновья снисходительней будут гораздо.
Раз ты внушаешь юнцу, что глуп – кто друзей одаряет,
Кто к бедняку снизойдет, приносит близким услугу, —
Этим ты учишь его грабежу, обману, стяжанью
Даже преступным путем богатств, которые любишь
Столько же ты, как любили отечество Деции, или,
²⁴⁰ Ежели греки не врут, Менекей возлюбил свои Фивы,
В чьих бороздах из змеиных зубов легионы родятся
Прямо в оружье и враз затевают ужасные битвы,
Словно бы там заодно и трубач поднялся с войсками.
Сам ты увидишь огонь, которого искры ты выбил,
Ярко пылающим, все пожирающим, что попадется:
Нету пощады, несчастный, тебе, и в клетке питомец —
Лев разорвет вожака дрожащего с громким рычаньем.
Твой гороскоп звездочетам известен, но медленной прялки
Парок не хочет он ждать: ты умрешь, когда нить твоей жизни
²⁵⁰ Не порвана; и сейчас уж ему ты мешаешь, задержка
Всех вожделений; уж мучит его твоя старость оленья.
Живо зови Архигена, купи себе то, что состряпал
Царь Митридат; если хочешь срывать еще новые фиги,
Новых повырастить роз, – запасись непременно лекарством:
Должен его принимать пред едою и царь и родитель.
 
 
Славное зрелище я покажу тебе: с ним не сравнятся
Ни театральный спектакль, ни преторов пышных подмостки, —
Только взгляни, чего стоит опасность смертельная – в доме
Деньги растить, где большая казна есть в медной шкатулке.
²⁶⁰ Суммы кладут на храненье пред бдящим Кастора оком,
После того как мстительный Марс и шлема лишился,
Да и добра не сумел сохранить; значит, можешь оставить
Сцены на зрелищах ты в честь Цереры, Кибелы и Флоры:
Много значительней их – человеческих дел представленье.
Разве нас так забавляют тела акробатов петавра
Как забавляешь ты сам, на корикской корме пребывая,
Где и жилище твое, ты – игралище Кора и Австра,
Неисправимый, презренный купец пахучей поклажи,
²⁷⁰ Ты, что доволен доставкой изюмных вин маслянистых
С берега древнего Крита и с родины Зевсовой в город?
Тот, по канату ступая хоть шаткой ногой, доставляет
Этой ценой пропитанье себе, прогоняет канатом
Холод и голод, – а ты безрассудствуешь ради талантов
Тысяч и множества вилл. Посмотри лишь на гавань и море,
Полное досок и мачт: ведь на море больше народу,
Чем на земле. И флот поплывет, куда б ни манила
Прибыли жажда его: пробежит он по водам карпатским
И гетулийским, потом, далеко позади оставляя
²⁸⁰ Кальпу, услышит в пучине Геракла шипение солнца.
Многого стоит труда, чтобы ты возвратился оттуда
С туго набитым мешком, похваляясь раздутой мошною,
Тем, что тритонов видал и других океанских чудовищ.
Разным безумьем умы одержимы: того ужасает
Лик Евменид, их огонь – даже в сестриных чистых объятьях;
Этот уверен, быка поразив, что ревет Агамемнон
Или Улисс. Пусть он даже щадит и плащ и рубашку,
Все же опека нужна нагружающему корабельный
Трюм до отказу товаром, от волн отделяясь бортами, —
²⁹⁰ Если причиною зол и опасностей этаких служат
Только куски серебра для надписей и для фигурок.
Тучи находят, гроза началась. «Отдавайте причалы! —
Слышен хозяина крик, закупившего хлеба и перца. —
Эта небесная темь, эта туча, что кутает небо,
Нам не грозит: это летний лишь гром». А быть может, несчастный
Этой же ночью утонет, как мачты сломаются, сгинет
В волнах, упрямо держа и левой рукой, и зубами
Пояс. Но тот, вожделений кого не насытило злато,
Скрытое в желтых песках у Тага на дне и Пактола,
³⁰⁰ Будет доволен лохмотьем – прикрыть продрогшие чресла,
Скудной едой, как погибнет корабль и он, потерпевший,
Асса станет просить и кормиться картиной крушенья.
 
 
То, что добыто с мученьем таким, охраняется с большим
Страхом, заботой: стеречь тяжело состоянье большое.
Слишком богатый Лицин заставляет, расставивши ведра,
Сотню рабов караулить свой дом по ночам, ибо в страхе
Он за янтарь, за колонны фригийские, статуи в доме
И за слоновую кость, черепаху огромную. Бочка
Киника голого на погорит; а сломается – завтра
³¹⁰ Новый готов будет дом, да и старый свинцом залатают.
Сразу постиг Александр, увидавши в сосуде из глины
Жителя славного, то, насколько счастливее тот, кто
Вовсе желаний лишен, чем тот, кто требует мира
И на опасность готов соответственно завоеваньям.
Нету богов у тебя, коль есть разум: мы сами, Фортуна,
Чтим тебя божеством. «Но все-таки меры какой же
Для состоянья довольно?» Коль спросят меня, я отвечу:
Столько имей, сколько просят и жажда, и голод, и холод,
Сколько тебе, Эпикур, в твоем садике было довольно.
³²⁰ Сколько еще до тебя получали Сократа пенаты.
Мудрость не скажет того, что противно бывает природе.
Если смущает тебя столь суровый пример, ты прибавишь
То обычно у нас: копи ты себе состоянье
В меру закона Отона с всадниках перворазрядных.
Если на это ты рот покривишь и поморщишься, – что же,
Всадника ценз ты удвой, сделай трижды четыреста тысяч.
Если ж я пазуху все не набил тебе, все еще просит, —
Значит, тебе никогда ни Креза сокровищ не хватит,
Ни достоянья персидских царей, ни богатства Нарцисса,
³³⁰ Коему Клавдий уж так потакал и так подчинялся
Всем приказаньям его, что убил и жену Мессалину.
 

Комментарии

Сатира пятнадцатая

 
Друг мои Вифинский Волузий! Известно ведь, что за чудовищ
В глупом Египте чтут: обожают одни крокодилов;
Трепет других вызывает тот ибис, что змей поедает;
Образ сияет златой почитаемого павиана
Там, где стовратных развалины Фив и где раздаются
Из раздвоенной фигуры Мемнона волшебные звуки;
Здесь поклоняются кошкам, там – рыбе речной; города есть
С культом собаки; никто не почтит лишь богиню Диану.
Лук и порей там нельзя осквернять, укусивши зубами.
¹⁰ Что за святые народы, в садах у которых родятся
Этакие божества! Не берут там в пищу животных
С шерстью: зарезать козленка грехом почитают в Египте.
Вот человечину можно там есть. Когда о подобном
Деле Улисс рассказал опешившему Алкиною
После обеда, он, может быть, вызвал и гнев и насмешку,
Как пустомеля и враль. – «И никто его в море не сбросит,
Хоть и достоин он сам настоящей свирепой Харибды,
Он, сочинитель и всех лестригонов, и диких циклопов!
Право, и скал Кианей столкновенья, по мне, вероятней,
²⁰ Сцилла и даже мехи, надутые бурями, или
Что Эльпенор и гребцы захрюкали, свиньями ставши
От незаметных ударов прута волшебной Цирцеи.
Верно, считал он феаков народом пустоголовым!» —
Так кто-нибудь справедливо сказал бы, оставшийся трезвым,
Или же тот, кто немного еще потянул из коркирской
Урны: свидетелей нет, – разглагольствовал он в одиночку,
 
 
Мы же о диве таком поведать хотим, что недавно,
В консульство Юнка, у стен раскаленного Копта случилось,
О преступленье толпы, нестрашнее старинных трагедии:
³⁰ Пересмотри хоть все сирмы от Пирры, – у трагиков вовсе
Не совершает народ никакой преступлений. Послушай,
Чем показало себя одичание нашего века.
 
 
Между соседней Тентирой и Омбом доселе пылает
Пламя старинной вражды: их древняя распря бессмертна;
Неизлечимою раной горя, и крайнюю ярость
С той и с другой стороны проявляет толпа, потому что
Местности обе божеств ненавидят соседних, считая
Правильной веру в своих лишь богов. Но случилось, что праздник
В Омбе справлялся, вожди их врагов порешили придраться
⁴⁰ К случаю, чтобы другим испортить веселый и светлый
Праздничный день и пиры, когда возле храмов роскошно
У перекрестков накрыты столы, когда бодрствует ложе
Денно и нощно, и так, что иной раз даже седьмые
Сутки его застают приготовленным. Правда, Египет
Груб, но по роскоши, сколько я сам замечал, не уступит
Эта толпа дикарей пресловутому граду Канопу.
Кроме того, ведь легко одолеть захмелевших соседей:
Их языки заплелись, все шатаются, пляшут мужчины,
Черный играет флейтист, благовонный разносится запах,
⁵⁰ Всюду цветы, и народ себе лбы украшает венками.
Злоба голодная тут разгорается, страсти бушуют:
Ругань сперва начинает звучать, как сигнал для сраженья,
С криком взаимным потом сшибаются, вместо оружья
Руки пускаются в ход: у немногих не свернуты скулы,
Чуть ли не все повредили носы среди этакой свалки.
Скоро уж видны везде и повсюду разбитые лица,
Черт не узнать, из разорванных щек торчат уже кости
Голые, и кулаки измазаны кровью глазною.
Сами ж они почитают игрой это дело и детской
⁶⁰ Схваткой: у них под ногами совсем не валяется трупов.
Правда, к чему столько тысяч дерутся толпой – и убитых
Нет между ними? Но вот свирепее натиск, и стали
Шарить рукой по земле, поднимать и швыряться камнями —
Самым обычным оружьем при бунтах, – хотя не такими
Тяжкими, легче, чем Турн поднимал да Аякс Теламонид
Или каким Диомед бедро раздробил у Энея:
Камни у них таковы, чтобы выдержать правой рукою,
Что уступает деснице героев, – рукой современной.
Наш-то ведь род измельчал еще и при жизни Гомера.
⁷⁰ Ныне земля производит все мелких да злобных людишек:
Глянет на них кто-нибудь из богов – и смешно и досадно.
 
 
От отступленья вернемся к рассказу. После того как
Лагерь один, получив подкрепленье, решается взяться
И за оружие, – бой начинают, стреляя из луков;
При наступлении тех, что в Тентире живут, по соседству
С пальмовой тенью, бежать пустились поспешно омбиты.
Падает кто-то из них, убегающий в крайнем испуге,
Пал кувырком – и в плену! Тут его разрубают на части:
Много кусков, чтоб его одного хватило на многих, —
⁸⁰ И победители съели его, обглодали все кости,
Даже в кипящем котле не сварив, не втыкая на вертел:
Слишком им кажется долгим огня дожидаться, немедля
Труп пожирают сырой, находя наслаждение в этом.
Радостно даже, что эта толпа огня не сквернила,
Что Прометей подарил земле, похитивши с высей
Неба. Стихию поздравить могу, и, наверно, стихия Рада.
Но кто уже смог человечьего мяса отведать,
Тот никогда не едал никакого охотней, чем это,
Ибо при зверстве таком не допрашивай, не сомневайся,
⁹⁰ Первая глотка познала ли вкус, и последний познал ли,
Тот, что руками водил по земле – попробовать крови,
После того как все тело уже уничтожено было.
 
 
Баски (молва такова), было время, жизнь поддержали
Пищей такой; но они не пример: у них была крайность
В годы войны, к ним Судьба была зла, доведя до последней
Страшной нужды при долгой осаде. Ведь самый образчик
Этой ужасной еды, о которой сейчас говорится,
Жалости просто достоин, и те, о которых сказал я,
Всяких наевшися трав и всяких животных, к чему лишь
¹⁰⁰ Ни понуждали мученья пустого желудка, – когда уж
Сами враги сожалели их, бледных, худых, истощенных, —
Жрали от голода члены чужие, готовые даже
Грызть и свои. Да и кто из людей, из богов отказался б
Их животы извинить, претерпевшие жуткие муки?
Им бы могли простить даже тени тех, кого трупы
Ели несчастные баски. Нас лучше наставят Зенона
Правила: вовсе не все, полагают они, можно делать
Ради спасения жизни. Но стоики разве кантабры,
Да особливо еще в старину, при древнем Метелле?
¹¹⁰ Греков Афины и наши доступны теперь всем народам.
Галлия стала речистой и учит юристов британских,
Даже на Фуле идут разговоры о ритора найме.
Все ж благородны и баски, и полное есть оправданье
Равному в доблести им, по несчастному больше, Сагунту.
Ну, а Египет жесточе еще алтарей Меотиды,
Если ты даже считаешь правдивым преданье поэтов:
Та уроженка Тавриды, что святопреступную жертву
Изобрела, закаляла людей, – но большего страха,
Чем умереть под ножом, ее жертва не знала. Какой же
¹²⁰ Случай египтян подвиг? Что за голод, какое оружье,
Стенам угроза, понудили их на такое злодейство
Гнусное? Что же тогда за ненависть к Нилу была бы,
Коль не разлился бы он при засухе в землях Мемфиса?
Бешенством так никогда не свирепствуют страшные кимвры,
Ни дикари савроматы, ни страшный народ агатирсы;
Так не ярятся бритоны, как эта трусливая сволочь,
Что парусов лоскутки распускает на глиняных лодках
И на весло налегает короткое в пестрой посуде.
Этим народам, в сознанье которых и голод и злоба
¹³⁰ Сходны вполне и равны, не найти наказанья злодейству,
Нету достойных их кар. Природа сама утверждает,
Будто дарует она человеку мягчайшее сердце:
Слезы дала она нам, – а бывает ли лучшее чувство?
Значит, она нам велит оплакивать друга, который
В трауре дело ведет малолетнего, что обвиняет
Лживого опекуна: его длинные кудри скрывают
Наполовину лицо, увлажненное горькой слезою.
Мы по закону природы вздохнем, повстречав погребенье
Девушки взрослой иль гробик младенца, который не вырос
¹⁴⁰ Для похоронных костров. Кто действительно честен и стоит
Тайного факела, как полагается мисту Цереры,
Чуждой не мнит никакую беду: в этом наше отличье
От бессловесных скотов. Потому только мы, – что имеем
Жребий высокий ума и богов голоса различаем,
Мы, что способны к искусствам, могущие им обучаться, —
Чувство впитали в себя, с небесной сошедшее тверди,
Но недоступное тем, кто смотрит не в небо, а в землю.
При сотворении мира творец уделил им дыханье
Жизни – и только, а нам сверх того дал душу, с той целью,
¹⁵⁰ Дабы взаимно влекло нас просить и оказывать помощь;
Розно живущих – в народ единить; покинувши рощи
Древних людей, оставляя леса – обиталище предков, —
Строить дома, сочетая жилище свое воедино
С крышей другой: чтоб доверье взаимное нам позволяло
Возле порога соседей заснуть; для защиты оружьем
Граждан упавших иль тех, что от ран зашатались тяжелых,
Общей трубою сигнал подавать: защищаться совместно
¹⁶⁰ В башнях и общим ключом запирать городские ворота.
 
 
Но даже змеи живут согласнее нас; и с окраской
Схожей другого щадит всякий зверь: разве льва убивает
Лев? Или разве когда кабана находили лесного,
Чтоб издыхал от удара клыков кабана посильнее?
Яростный Индии тигр уживается в длительном мире
С тигром; у диких медведей – и то существует согласье,
Людям же мало и тех смертоносных мечей, что куются
На наковальне проклятой, – а первый кузнец-то, привыкший
В горне калить сошники да лопаты, уставший от ковки
Сох да мотыг, – ведь совсем не умел он меча приготовить.
¹⁷⁰ Что за народ современный: ему недостаточно в злобе
Только убить человека, но груди, но руки, но лица
В пищу себе он берет! Ну, что бы подумал об этом
Или куда б убежал, если б только узрел этот ужас,
Ты, Пифагор, воздержаньем известный от всяких животных,
Как от людей, и не всякий стручок допускавший в желудок?
 

Комментарии