Текст книги "Дневник В. Разрыв"
Автор книги: Дебра Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
17 марта
Только что ушел отец Ли. Вчера ночью я ему позвонила, разбудила его жену (она, кажется, разозлилась). Отец Ли ночевал на кушетке в гостиной. Утром отвел Пита в школу. Он утешал и поддерживал меня, готовил мне чай, молился вместе со мной и молился за меня, когда я смогла наконец уснуть. Я все рассказала ему о Роджере, Мэри, моем отце – полностью, без утайки. И он ни разу не осудил меня, не пристыдил, не обвинил ни в чем. Он слушал меня с открытым сердцем и, когда рассказ был кончен, взял меня за руку и помог мне молиться. О чем я просила Господа? Чтобы он дал мне силы встретить новый день, стать хорошей матерью моему сыну, молиться за Мэри, не мучаясь чувством вины. Я просила у Господа сил, чтобы перенести все трудности – болезнь и будущую смерть отца, развод с Роджером – и начать новую жизнь одинокой женщины.
Отец Ли хотел, чтобы я попросила у Господа сил простить Роджера, но к этому я пока не готова.
На сегодня все.
В.
25 марта
В семь утра позвонила Линетт – напомнить мне о «Шоу семейных реликвий».
– Надо прийти туда не позже девяти, если мы хотим, чтобы наши вещи оценили.
Я даже глаза не могла разлепить. Выбраться из постели не было никаких сил, но Линетт мертвого подняла бы.
– Пошли, Вэл, тебе нужно проветриться. Кертис присмотрит за мальчиками. И вообще, разве ты не хочешь узнать, сколько стоит твоя статуэтка?
Я подняла Пита, накормила его холодным рулетом и наложила новый макияж поверх старого.
Как и следовало ожидать, зал был набит битком, было жарко и душно. Четыре видеокамеры были установлены над четырьмя столами для оценки реликвий. Мы с Линетт выбрали стол, к которому тянулась самая короткая очередь. За ним восседала седая коренастая женщина, представленная как Салли, одетая в ярко-красную блузку, длинную черную юбку и громоздкие бежевые ботинки, которые производители пытаются (безуспешно) выдать за кроссовки. Через час и пять минут подошла очередь Линетт. Она поставила коробку с сервизом на стол. Салли быстро осмотрела чашки, поднося их к самому носу, и порылась в маленьком справочнике, потом махнула камере. Объектив повернулся к ней.
– Линетт, вы говорите, что этот сервиз – подарок вашей бабушки, да?
– Да, это подарок маминой мамы, – сказала Линетт. – На свадьбу.
– А вы знаете, как он у нее оказался?
– Хм, думаю, она тоже получила его от матери. – Голос у нее стал писклявым, почти кукольным, словно она попала на ток-шоу.
Наверно, Линетт догадывалась (как и я, впрочем), что старый сервиз ее бабушки чего-нибудь стоит.
– Ну, что же, Линетт, ваш свадебный подарок – прекрасный образец подглазурной кобальтовой росписи «голубого фарфора». Такие сервизы начали производить в начале XIX века, и они оставались популярными в течение примерно ста лет. Считается, что этот стиль изобрел Джозайя Веджвуд. Линетт, вы что-нибудь слышали о фарфоре Веджвуда?
– Да, да, конечно… – Горячо кивая, Линетт стрельнула в меня безумным от счастья взглядом.
– Линетт, видимо, вам будет интересно, что продукция «голубого фарфора» выполнена в технике трафаретной печати, – загудела Салли монотонно-поучительным голосом. – На фарфор наносили краски с использованием летучих реагентов, чаще всего аммиака. Ранневикторианский «голубой фарфор», который мы видим на этом столе, принадлежит к одной из первых партий, выпущенных компанией. Исходя из приблизительных схем, мы можем предположить, что этот сервиз выпущен в 1835—1850-х годах. Линетт, хотите узнать, сколько стоит подарок вашей бабушки?
– Да, конечно!
– Линетт, «голубой фарфор», который она вам подарила, имеет оценочную стоимость двести тысяч долларов.
Линетт подскочила, прижав руки к груди.
– Боже мой! Боже мой! – восклицала она, размазывая слезы радости. – Большое, большое спасибо!
– Пожалуйста, Линетт. Всего доброго. – Салли жестом пригласила меня сесть за стол. – Как вас зовут?
Я прокашлялась.
– Вэлери Райан.
Как бы так повернуть голову, чтобы пропал двойной подбородок?..
– Ну, Вэлери, давайте посмотрим, что вы нам принесли.
Камера настроилась на меня, пока я вытаскивала из спортивной сумки ковбоя. Салли тоже придвинулась ближе и надела очки.
– Расскажите мне об этой вещи, Вэлери.
– Мне его подарили на день рождения. Это бронзовая статуэтка, и мне сказали, что она передавалась в семье из поколения в поколение. Я думаю, что когда-то она принадлежала Франклину и Элеоноре Рузвельт как подарок английской королевы.
Салли повертела ковбоя в руках, провела по нему указательным пальцем. Я беспечно смотрела на нее, предвкушая выручку.
– Что ж, Вэлери, это, конечно, интересная вещь, – начала она. – Вы говорите, это подарок?
– Да, подарок от… В общем, подарок.
Салли посмотрела на меня поверх очков.
– Вэлери, вы слышали что-нибудь о Фредерике Ремингтоне?
Я медленно кивнула. Господи, неужели Роджер подарил мне статуэтку Ремингтона?
– Вэлери, Фредерик Ремингтон родился в Нью-Йорке в 1861 году, – затянула она. – Его рисунки, картины и бронзовое литье изображали сцены из жизни американских первопроходцев. Вэлери, этот ковбой – пример стиля ремингтон. Полагаю, он был изготовлен около 1975 года.
Я подумала, что она хочет сказать 1875, но перебивать не стала.
– Если бы статуэтка была бронзовой, она стоила бы примерно тысячу долларов, может быть, больше. Однако это раскрашенный гипс, Вэлери, очень симпатичный пример статуэтки из раскрашенного гипса. Поскольку вещь в приличном состоянии, я могу определить ее стоимость примерно в тридцать пять долларов.
– Сколько, простите? Тридцать пять долларов?
Салли повернулась к оператору и жестом приказала прекратить съемку.
– Вэлери, такие вещи, как ваша, профессионалы называют китч.
– Как?
– Дешевая безвкусица, Вэлери. – Она сковырнула ногтем чешуйку краски внизу статуэтки, и там показался белый гипс. – Извините, Вэлери.
Толстенький старичок, стоявший позади меня в очереди, сдавленно хихикнул. Все остальные делали вид, что не слышали оценки Салли.
– Спасибо.
Я поднялась, сгребла гипсового ковбоя и швырнула его в пустую урну. И была просто счастлива слышать, как у него с грохотом отлетела голова.
На сегодня все.
В.
26 марта
Наконец начала приходить в себя. Сподвиглась даже на уборку дома. Было очень приятно упаковывать вещи Роджера. Я прислушивалась к себе – ни малейшего сожаления, ни тени тоски или грусти. Заклеивая коробки широким скотчем и надписывая каждую «Р. Тисдейл», я чувствовала только удовлетворение: наконец-то! Как хорошо, что я не взяла себе его фамилию!
На сегодня все.
В.
27 марта
Все утро просидела с Омаром Слаадком. По законам нашего штата Роджер может быть признан виновным без отягчающих обстоятельств по статье «преступная половая связь», если он вступал в сексуальные контакты с девушкой моложе шестнадцати лет. Но Мэри, естественно, не может дать показания, и будет трудно доказать, что у них были интимные отношения. Практически невозможно, если не было свидетелей. Так как Роджер вряд ли устраивал шоу «лишение невинности», похоже, настал мой черед отступить.
На сегодня все.
В.
29 марта
Приснился кошмар о Роджере. Будто он сидит на краю кровати с алой розой в руках. Когда я протянула руку к цветку, роза обернулась вороной. Она вцепилась острым клювом мне в пальцы мертвой хваткой. Боль была невыносимая. Я пыталась сбросить ее с руки – бесполезно. Проснулась вся взмокшая, в слезах, не могла уснуть до четырех утра. Сейчас чувствую себя совершенно разбитой и выгляжу соответственно. Но придется, видимо, собрать себя по запчастям. У Пита в школе карнавал, и меня записали в помощники как «туалетного ассистента». Понятия не имею, что это такое, но, судя по моей теперешней внешности и психическому состоянию, это как раз для меня.
На сегодня все.
В.
30 марта
В сферу деятельности «туалетного ассистента» входил самый настоящий кафельный туалет и, кроме него, ведро с гороховыми погремушками. Унитазы любезно презентовала одна из шишек, жена владельца сантехнической фирмы. Главное – никаких параноидальных заключений о том, почему меня выбрали на эту роль.
На сегодня все.
В.
1 апреля
Ехали с Питом по проспекту, вдруг позади раздался гудок полицейской машины. Я была уверена, что это за мной (у меня был сломан поворотник), но, когда отъехала к обочине, полицейские пронеслись мимо и повернули к автостоянке. Рядом с ней была «скорая» и еще одна полицейская машина.
Проезжая мимо, я заметила на тротуаре старика: он лежал лицом вниз и не двигался. Над ним склонились врачи.
– Что там случилось, мама? – спросил Пит.
– Не знаю, солнышко. – Я откинулась назад и взяла его за руку. – Не знаю.
Пит долго молчал, а потом спросил:
– Мама, что такое смерть?
Мальчик мой! Я была совсем не готова к этому вопросу.
– Понимаешь, лапа, этого никто точно не знает, – начала я.
После понятий души и духа я коротко описала ему представления о смерти в разных культурах и цивилизациях, у египтян например. Рассказала о небесной жизни, о реинкарнации, о жизненном круговороте. Напомнила о нашей золотой рыбке и попугае.
– Хотя мы не можем точно представить себе, что значит быть мертвым, многие совершенно уверены, что это не конец, а начало. Начало новой, другой жизни.
Таким ответом на детский вопрос не всякая мать может похвастаться, а ведь я даже не готовилась! В зеркале заднего вида белело его личико. Пит выглядел смущенным.
– Ты чего, маленький?
– Я думал, это когда ты чего-то должен бояться. Дедушка Геракла ему сказал: «не сметь так разговаривать».
– Сметь? А я думала, ты спрашиваешь, что значит смерть.
– Про это я уже все знаю, – сообщил он. – Это когда сердце останавливается. Мам, поставь мою кассету, а?
На сегодня все.
В.
2 апреля
Если задаться вопросом, на что годится Бен Мерфи или, точнее, годится ли он в мужья, то я знаю ответ.
Поехали с Питом в центр посмотреть выступление местной группы «Чудесное общество Мерлина» (Пит очень заинтересовался рыцарскими временами, с тех пор как посмотрел взятый в прокате мультик «Мальчик при дворе короля Артура»). Группа выступала во дворе библиотеки. Мне и раньше случалось видеть их в городе – разношерстная компания. Их можно, конечно, на нашем безрыбье назвать артистами, но на деле это просто отвратительные кривляки. Первого мая они трясли на улицах тамбуринами с полосками цветной бумаги, некоторые жонглировали гороховыми погремушками. Ни у кого не было больше двух. Так и я могу.
Шоу началось с появления шута, который толкался и гримасничал, стараясь завести публику. Запрыгал вокруг малыша, нетвердо стоявшего на кривых ножках. Малыш разревелся, мать унесла его. Потом сорвал с дамы изящную и довольно дорогую соломенную шляпку (я узнала эту шляпку, она была в витрине бутика). Шут пустил шляпку по улице, ее почти сразу сплющил чей-то грязный мопед. Наконец этот разрушитель убрался и появились музыканты с колокольчиками, деревянными флейтами и струнными.
И тут я увидела Бена. На нем было оранжевое трико, пышная белая блуза и огромные зеленые шаровары с бархатными подтяжками. На ногах остроносые атласные башмаки, на голове венок из вялых нарциссов. Бен танцевал какую-то замысловатую джигу за руку с полной, светловолосой девушкой, очень проворной для своих габаритов. После нескольких шумных кругов эта парочка начала двигаться в нашем направлении. Бен, похоже, меня не заметил. Я уткнулась в сумку и не поднимала головы до конца представления. Если бы не Пит, я вообще ушла бы, но он был в восторге от этой группы и хотел познакомиться с шутом, когда все закончилось. Я сказала ему, что мы должны забрать джип с автостоянки, иначе нас оштрафуют. Как хорошо, что он еще мал и не способен сообразить, что контролеры на автостоянках по выходным не работают!
Я думаю, Бен Мерфи для меня не лучший вариант.
На сегодня все.
В.
5 апреля
В городе пропала женщина.
Статья была на второй странице газеты; странно, что ее не разместили на первой, – у нас в городе никто еще не пропадал, разве что какой-нибудь турист напьется и заплутает в лесу. На второй странице обычно размещались некрологи, сообщения о ДТП, о правонарушениях в нетрезвом состоянии и потерявшихся животных (прошлым летом от кого-то сбежал страус). Еще больше удивляешься нашим газетчикам, взглянув на первую страницу: «Закрыт китайский ресторан», «В семьдесят три года бабушка окончила среднюю школу», «Муниципалитет утвердил проект торгового центра», «Открылись бассейны».
А на второй странице рассказ о тридцативосьмилетней женщине, которую никто не видел после утренней пробежки в парке. Когда она не появилась на работе, начальник позвонил ей домой. Волновалась и соседка по комнате. Зои Хейс была добросовестной во всем, что касалось дела. Кроме того, у нее был неизменный распорядок дня: бег с 6.30 до 7.40, потом душ и переодевание, а в 8.30 она уже сидела за столом в рентгенологическом отделении местной больницы.
– На нее это не похоже – вот так просто взять и исчезнуть, – сказала соседка журналисту. – Ничего не понимаю.
Была и фотография: темные волосы стянуты сзади в хвост, широко расставленные глаза, тоже темные, небольшой рот открывает ряд ровных, белых зубов. Улыбка казалась натянутой, словно в угоду назойливому фотографу.
На сегодня все.
В.
6 апреля
Зои Хейс переместилась на первую страницу. Заголовок: «Полиция не исключает похищения или убийства». Прилетел из Нью-Мексико отец женщины, отставной военный. Поисковые группы – друзья, соседи, коллеги-врачи, члены спорт-клуба – осматривают все дороги, прочесывают парк, окрестности Медного озера, ноле за аэропортом и дальше, до Кесуэл-фермы. Разбрасывают листовки, рассылают по цепочке электронные письма (я получила сегодня такое и тут же переслала его всем знакомым, живущим в городе). Вечером в парке была общая молитва о Зои Хейс.
Эта незнакомая женщина из головы у меня не идет.
Роджер не идет из головы тоже. Меня просто убивает мысль, что он может выйти сухим из воды после всех своих мерзостей просто потому, что у меня нет свидетелей его связи с Мэри.
На сегодня все.
В.
6 апреля, продолжение
Полезно иногда почувствовать себя ничтожеством, да? Сущей мелочью, на которую даже смотреть не стоит? Вспомни, некоторые буддисты годами упражняются в смирении. Это очень способствует самосовершенствованию. По крайней мере, я старалась внушить себе эту мысль после сегодняшнего происшествия в классе Пита.
Поскольку у Пита день рождения весной, он отмечает его вместе с другими ребятами, родившимися в марте – апреле. Я напекла уйму разных печений и пирожных, намешала розового лимонада, упаковала это все в коробку и пакеты из-под молока и отвезла к нему в класс. Было приятно: наконец-то я сделала что-то как настоящая мать, со знанием дела!
Две мамы других «весенних» ребятишек тоже пришли. Обе принадлежали к шишкам, каждый год перечисляющим деньги Музею искусств – не из любви к искусству, а потому что ежегодная благотворительная кампания привлекала журналистов. Это как членство в местном клубе – хороший предлог купить новое платье.
Я поставила коробку с пирожными на стол и пододвинула к ним.
– Добрый день, – сказала я самым благожелательным тоном, в душе их презирая.
Одна бросила взгляд на коробку, но ничего не сказала. Другая даже не посмотрела в мою сторону и не переставала трещать:
– Ну, я ему и говорю: «Не можешь разложить все по полочкам, забудь об этом».
Я стояла, как идиотка, и размышляла, стоит ли еще раз предложить пирожные или уйти оттуда. Постояла-постояла и пошла.
Полицейская собака нашла грязный белый носок с эмблемой клуба – может быть, он принадлежал Зои Хейс, а может, и нет.
На сегодня все.
В.
7 апреля
Плохие новости: носок принадлежал действительно Зои Хейс.
Ее отец объявил награду в сто тысяч долларов за информацию, влекущую за собой арест и осуждение виновного или виновных в исчезновении его дочери. Местная полиция связалась с ФБР – и хорошо сделала, уж ФБР-то должно разобраться. Утренняя газета сообщает, что этот случай, видимо, имеет отношение к серии убийств в Нью-Йорке. К лонг-айлендскому убийце-клеточнику – этот псих держал женщин в собачьих клетках. Даже думать об этом не хочу.
На сегодня все.
В.
8 апреля
Никаких новых сведений, зато туча слухов. Один из самых тревожных, который я слышала, – Зои Хейс лежит в Дампстерской больнице, подключенная к аппарату искусственной жизнедеятельности. Встречаются просто чудовищные выдумки на эту тему. Я слышала, как Геракл громким шепотом сообщил Питу, что пропавшую тетю врачи оживляют в больнице, но она без головы. У Пита глаза округлились от ужаса. Я твержу ему, что это бред сумасшедших, но у самой до сих пор мороз по коже.
В такие моменты я вспоминаю, как спокойно жила, когда в доме был еще один взрослый. Нет, «спокойно», конечно, не то слово. И «взрослый», может быть, не то слово. Но я не могу сказать, что без Роджера чувствую себя в доме так же надежно и безопасно. Он вскакивал от любого шума по ночам – под кроватью с его стороны лежал лом; чуть что, он хватал его и шел разбираться. Теперь это моя обязанность – и сон перестал быть таким глубоким. Я вообще не уверена, что сплю по ночам, – скорее, блуждаю на границе между сном и явью, где собственные мысли легко принять за сны. Когда звонит будильник, я не чувствую себя отдохнувшей, только опустошенной. Хотела записать эти сны, но вспоминаются только какие-то бессвязные обрывки, детали, которые не удается собрать воедино.
Омару удалось добиться ареста Роджера за двоеженство. Родители тут же внесли залог, и его выпустили. Слушание по этому делу состоится в течение двух недель. Вряд ли он попадет в тюрьму.
Мама хочет, чтобы я рассказала Питу об аресте его отца.
– Просто скажи ему, что его отец плохой человек, который совершил плохой поступок, – сказала она утром по телефону.
Мама считает, что я должна приложить все усилия для разрыва связи между ними и тем самым отсечь Роджера навсегда от нашей жизни как злокачественную опухоль, которой он и был на самом деле. Слова повисли в воздухе.
Сейчас мы стараемся быть осторожными в выражениях, но чем больше мы осторожничаем, тем чаще попадаем в словесные ловушки. Например, на прошлой неделе мама перебирала всех знакомых женщин, которые ищут работу, и я спросила ее, не думает ли она заняться тем же.
– Шутишь, что ли? – рассмеялась она. – Отец тут же умер бы! – И быстро поправилась. – То есть, я хотела сказать, рехнулся бы.
Мама любит говорить, что она не суеверна, но мы обе знаем: это неправда. Стоит ей сказать, что у папы был хороший день, как она тут же ищет деревянную поверхность и стучит по ней, даже если для этого надо перейти в другую комнату. Несколько дней назад она вставила новые батарейки в часы с кукушкой, которые подарили папе на пятидесятилетие. Наверное, она считает: пока часы ходят, папа будет жить.
Я ее понимаю. С тех пор как папе поставили диагноз «рак простаты», я бросаю монетки во все благотворительные кружки – на раковые исследования, на почку ребенку, ждущему трансплантанта, и т. д. Конечно, я знаю, что между папиным здоровьем и этими пожертвованиями нет никакой видимой связи, но ничем больше не могу себе помочь.
На сегодня все.
В.
11 апреля
История Зои Хейс постепенно сходит с газетной шапки. Она все еще остается на первой странице, но размеры статей сжимаются с каждым днем – новостей никаких. Теперь статьи о Зои размещают внизу, фото уже не печатают. Поисковые партии осмотрели местность, следователи ФБР отбыли восвояси.
Единственный вопрос, ни разу не затронутый газетами: если Зои Хейс похитили, то похититель должен быть сейчас где-то в городе? И если ее убили, значит, убийца среди нас?
На сегодня все.
В.
13 апреля
Мне приснился сон о Зои Хейс. Точнее, я видела это не во сне, а словно глядя на происходящее откуда-то сверху. Она была в птичьей клетке вроде тех, что продаются в Рамсторе только для украшения интерьера, – любая нормальная птица продолбала бы себе путь на волю в момент. Клетка раскачивалась вперед-назад, а Зои прыгала с одной жердочки на другую, как канарейка. Запрыгнув повыше, она улыбнулась. Внизу клетки была свалена в кучу одежда, которую она, по-видимому, носила в больнице: белый халат, пара светлых туфель на мягкой подошве и папка. К папке был приколот зажимом рентгеновский снимок. Я довольно хорошо видела его – это был снимок птичьего крыла. Я поняла, что крыло было сломано, и в то же время была почему-то уверена, что оно срастается. Внизу снимка сверкающими красными буквами была надпись: «АБИЛИН».
Я проснулась в 3.00, хватая ртом воздух и пытаясь понять этот безумный сон. Кто-то запер Зои в клетку? Она сломала руку? С нее сорвали халат? Она улыбалась, потому что умерла и отправилась в лучший мир?
В сегодняшней газете полиция не высказывала больших надежд на новые улики и раскрытие этого дела. Напечатали обращение отца Зои: «Если кто-нибудь знает или предполагает хоть что-то о местонахождении моей дочери, я хочу поговорить с ним. Даже если это ничем не подтвержденная догадка, мне нужно услышать ее. Я не теряю надежды». Думаю, надо ему позвонить.
На сегодня все.
В.
