Текст книги "Счастье за углом"

Еще несколько глубоких вздохов. Я чуял приятный запах древесного дыма из ближайших труб, чистый аромат весенней земли и теплые ароматы обеда с кухни Дельты. Горы заворачивали ветер, и он уносил ароматы с кухни Дельты дальше, по всей Ков. Иногда я даже в своей хижине чувствовал запах ее бисквитов.

– Эй, Меттенич, – закричал из дверей кафе Джеб Уиттлспун. – Покер в девять. Как только закроется главный зал.

Я показал ему большой палец.

Покер в девять, к полуночи я буду пьян, к рассвету мы с козлом заснем.

Обычная субботняя ночь.

Около восьми я обслуживал столики, накрытые клеенкой в красный горох. Старые жестяные лампы под потолком заливали кафе теплыми озерами света. Кафе напоминало картину Норманна Роквелла «Мэйберри» и сериал «Уолтоны». Обычно здешняя атмосфера меня успокаивала, но сегодня я был на взводе – не просто в черно-синей тоске, как обычно после заката, а гораздо хуже.

А в кафе было полно счастливых семей. Они приезжали в Ков и Тартлвилль, чтобы полюбоваться видами, пожить на природе, спуститься в каноэ по реке или взобраться на гору. Многие приезжали из Эшвилля, но бывали и гости из далеких от нас Джорджии и Теннеси. И у всех этих семей была общая цель: пообедать в прославленном кафе Кроссроадс, где на огромных тарелках подавали лучшие блюда домашней кухни Юга с потрясающими бисквитами Дельты.

Клео и вторая невестка Дельты, Бека, сновали междустолов. Бека ткнула меня локтем.

– Шевели своим подтянутым задом, Томас. – Бека шутливо флиртовала, бесконечно ссорилась и мирилась со мной, постоянно мною командовала. Клео молилась за меня. И обе они предупредили мужей, что лучше прятать от меня оружие, когда я пьян.

Я развернулся с подносом, полным тарелок, и увидел, что на меня глазеет маленький мальчик. Глазеет завороженно, открыв рот. Он был похож на Этана. Каждый мальчик младше пяти лет напоминал мне сына. Каждый мой вздох напоминал о нем. Облака напоминали. Игрушки в рекламе напоминали. Брызги фальшивой крови в сериях «CSI» напоминали. И мне очень хотелось знать, осталось ли у меня полбутылки водки под сиденьем грузовика.

– Мистер, а вы дикий горец? – спросил мальчишка. Его голос дрожал. Он испугалсяменя.

– Он не хотел вас обидеть, – рядом возник отец мальчика.

Я смог только кивнуть. Слова застряли в горле. А взгляд по сторонам подтвердил, что всев зале таращились на меня. Ну да: два метра роста, борода, мятый джемпер «Джайентс», потертые джинсы, старые кроссовки и налитые кровью глаза. Плюс длинные волосы, завязанные в хвост, и курчавая борода. Конечно, я дикий.

Дельта, улыбаясь, заслонила меня от взволнованных посетителей.

– Нет, это не горец, – сказала она. – Это просто Томас, чудаковатый архитектор из Нью-Йорк Сити.

Мне она прошептала:

– Ты же знаешь, что все мы тебя любим, просто сегодня у тебя странное выражение лица. Ты пугаешь детей и портишь дикарям репутацию. Отдохни.

Я снова кивнул. В горле щипало. Так что я отнес поднос на кухню и вышел к грузовику. Забрался туда и рылся под передним сиденьем, пока не выудил бутылку водки. Наполовину полную, ура.

– Никогда не считай бутылку наполовину пустой, – сказал я Бэнгеру через окно. – Будь оптимистом.

Я щелкнул пальцами – крышка бутылки взлетела в воздух и по высокой дуге отправилась на ржавый пол кабины. У меня были свои ритуалы. Открыв бутылку, я опустил солнцезащитный щиток. Там я наклеил заламинированные фотографии – Шерил и Этан на его первый день рождения, в Центральном парке, смеются среди цветов. И еще одна, вырезанная из «Нью-Йорк таймс», такая же, как десятки других фотографий, изученных, проанализированных, сложенных в архив.

Фотография, сделанная утром 11 сентября 2001 года, когда моя жена с сыном на руках спрыгнула с Северной башни Всемирного торгового центра. Я коснулся пальцем обеих фотографий и сделал первый глоток.

КЭТИ

– Кэ-э-э-трин! – Полный подростков джип прокатил мимо. Они махали мне и жали на сигнал.

Я мимоходом помахала в ответ, все еще размышляя об инциденте в отеле, и продолжила свой путь в густом потоке на знаменитом шоссе Вентура, идущим на северо-запад от Лос-Анджелеса. Другие водители махали и сигналили мне – в основном мужчины и мальчишки, прикладывавшие руки к сердцам. Водители трейлеров провожали меня сигналами. Я летела мимо, продолжая махать им, иногда улыбаясь и посылая воздушные поцелуи. Я была прекрасна, богата, и все меня хотели. Я была бессмертна.

Продюсеры «Гиганта», команда из мужа и жены, владели потрясающим ранчо с конюшней для арабских скакунов. Ранчо находилось у самого берега, возле Камарилло. И я планировала провести у них в гостях весь уик-энд, обсуждая сценарий и дожидаясь режиссера. Геральд еще в отеле поцеловал меня на прощание, он торопился на частный рейс. Ему нужно было лететь в Лондон на встречу с инвесторами «Безупречности».

Я нажала на газ, и правая нога отозвалась спазмом. Высокие, облегающие сапоги из страусиной кожи не подходили для езды в такой сильной машине. У меня был целый гараж, заполненный «мерседесами» и «ягуарами», но я любила своих классических «рабочих лошадок». Любовь к скоростным авто я унаследовала от дедушки Нэтти. Он умер молодым – его убили во время драки в горном придорожном баре, но бабушка рассказала мне, что в свое время он был бутлегером и гонщиком. Еще одно знаменитое наследие Нэтти, которое очень не нравилось папе. Сейчас, почти в качестве компенсации своей кармы, я унаследовала ферму Нэтти. Мои помощники управляли ею по инструкции, оставленной папой в завещании. А я все собиралась наведаться в это старое место, но постоянно была слишком занята. Похоже, раз уж я не шла к ферме бабушки, бабушка и ее ферма решили прийти ко мне. В зеркалах. Я вздрогнула. Не думай об этом видении.

Я взглянула на спидометр «Транс-Ам». Всего восемьдесят миль в час. По стандартам скоростных трасс Калифорнии я едва плелась.

– Эй, бабушка Нэтти, смотри, как я умею, – сказала я вслух. И напрягла ногу, выжимая газ, а потом улыбнулась, глядя, как стрелка заползает на отметку девяносто пять. Ветер разбивался о ветровое стекло и трепал мои волосы. Это был прекрасный весенний день, около двадцати градусов тепла, и смог большого города застыл едва заметной лавандовой дымкой на горизонте. Машина поднялась на холм, и я улыбнулась открывшемуся виду, кружевам лимонно-зеленых границ здешних овощных полей. От горизонта до горизонта. Я могла летать.

В зеркале заднего вида мелькнул свет фар. И я нахмурилась, увидев позади знакомый голубой мини-вэн. Из пассажирского окна высунулась рука, игриво помахала мне, втянулась внутрь и вернулась с большой видеокамерой. За видоискателем виднелась седоволосая лохматая голова.

– Черт.

Я знала его. Придурок, даже по агрессивным стандартам местных папарацци. У нас было долгое знакомство, крайне неприятное для меня и прибыльное для него. Он снимал меня в аэропортах по всему миру, ждал на краю съемочных площадок, выскакивал ниоткуда в ночных клубах и ресторанах, а однажды заснял меня загорающей топлесс в Испании. Просмотр этих фото до сих пор был доступен в Интернете, по пять долларов за скачивание файла.

А теперь он собрался снимать, как я еду по шоссе Вентура? В мире скандалов наверняка выдалась скучная неделька. Неужели «Инсайд Эдишн» и «Энтертейнмент Тунайт» так не хватает материалов?

Я была не в настроении. Стерва. Плохая модель поведения для девушки.Эти слова эхом звучали у меня в голове.

А еще бисквиты.Бисквиты бабушки Нэтти, покрытые глазурью. Я внезапно почти ощутила их вкус, совсем как в отеле, и почти услышала, как ее призрак шепчет мне в ухо. Успокойся. Не унывай. Ты будешь желать смерти, но будешь рада, что выжила.

Странные мысли. По коже пробежал холодок. Я встряхнулась, снова посмотрела на фотографа в зеркало заднего вида и впечатала педаль газа в пол.

Многие месяцы спустя я буду пытаться вспомнить все детали того момента. Вспомнить каждый нюанс, все, что я чувствовала и делала, все, что я должна быласделать иначе. Все, что я сделала не так в эту секунду вечности, будет преследовать меня до конца жизни. Потому что оно изменило мою жизнь навсегда.

Носок сапога соскользнул с педали. Длинная шпилька попала подпедаль и застряла там. Моя нога оказалась в капкане всего на две, максимум три, секунды. Ровно настолько, чтобы «Транс-Ам» замедлил разбег – ровно настолько, чтобы беспечный водитель слева решил воспользоваться ситуацией. Он рванулся в просвет передо мной, и я с ужасом увидела задние огни его потрепанного старого пикапа перед самым капотом «Транс-Ам».

Вырвав ногу из капкана, я ударила по тормозам. «Транс-Ам» осел на задние колеса, словно лошадь, пытающаяся остановиться на полном скаку. Шины завизжали. Я по-прежнему приближалась к пикапу без надежды избежать столкновения. Пришлось свернуть на обочину. Машину начало швырять из стороны в сторону, и я никак не могла ее выпрямить.

Задний бампер зацепил ограждение. Машину развернуло по кругу. Я не успела выкрутить руль. Передний бампер ударил в ограждение, пробил его, и «Транс-Ам», так и не затормозив, полетел вниз, разрывая себе днище об остатки ограждения. Уши заложило от рева и визга металла. И моего крика.

«Транс-Ам» слетел с дороги возле клубничного поля. Я не успела даже заметить проволочную ограду, машину пулей пронесло сквозь нее. Неглубокой канавы для полива я тоже не заметила. Зато заметил «Транс-Ам», попав в нее под углом и перевернувшись.

Меня швырнуло головой на руль. Слава Богу, что руль был обтянут кожей с мягкой набивкой. И что я пристегнула ремень безопасности. Машина приземлилась на колеса, застыв под углом, со стороны пассажира оба колеса зацепились за край канавы.

Тишина. Все внезапно стало тихим и неподвижным.У меня болела голова, но в остальном я не пострадала. Я попыталась отдышаться. Откуда-то слышались крики людей, но почему-то никто не спешил мне на помощь. Я взялась за дверную ручку. Она не повернулась. Я толкнула. Дверь не поддалась, ее заклинило. В голове начало проясняться, и у меня тут же началась паника. Что это за запах?

Дым. Это дым. И бензин. Выбирайся из машины. Вылезай через крышу.

Я забралась коленями на мягкое сиденье. Шпильки цеплялись за рычаг переключения передач. Пришлось схватиться за верх окна обеими руками. Металл был теплым. От едкого дыма щипало нос и горло. От кашля я согнулась пополам.

– Прекрасно, – крикнул фотограф. – Прекрасно, Кэтрин. Давай, работай.

Фотограф, который гнался за мной, стоял теперь в нескольких метрах от машины и снималменя.

– Мне нужна помощь!Помоги мне, кретин!

– Давай, Кэтрин, ты справишься! Ты же звезда, крошка! А звезды всегда рады хорошей роли! Подумай, какую прессу тебе это сделает! «Bay! Посмотрите, как Кэтрин Дин становится каскадером!» – Он подошел ближе. Камера в его руках даже не дрожала. Я оттолкнулась ногами и выпала из окна на землю.

– Отличная техника! – рассмеялся он.

Я попыталась подняться, но левый каблук глубоко ушел в мягкую землю, я споткнулась и упала, сильно ударившись правым боком. Волосы, лицо, правая рука, правое бедро, правая нога. Все в мокрой грязи. А что это за маслянистая жидкость на моих руках? Что за запах? Господи. Бензин.Это им пропитана земля. А теперь и вся правая сторона моего тела.

– Быстрей, Кэтрин! Кажется, твоя машинка вот-вот устроит здесь пожар! Я хочу видеть, как ты бежишьв этом тугом свитере и на шпильках! Подними голову, покажи камере свои прекрасные глаза. Давай, быстрее! Дай своим поклонникам рассмотреть твои прыгающие сиськи, куколка.

Я выбралась из канавы на четвереньках. В тот миг мне хотелось только одного: добраться до этого ублюдка, сжать руками его шею и душить, душить...

А за спиной раздался глухой мягкий звук.

И огненный шар врезался в правый бок.

Некоторые жертвы страшных аварий говорят, что для них время словно замедлялось. Что они чувствовали себя отрешенно, словно наблюдая за происходящим со стороны. Но не я. Представьте, что верхняя часть вашего тела попала в раскаленную духовку. А ваши руки сунули в горящие угли для барбекю.

Представьте.Вот как все было.

– Ты потрясающая, Кэтрин! – завопил фотограф.

Я никогда не забуду трепетв его голосе.

Я не была потрясающей. Я горела заживо.

Перекатись. Падай на землю и катись.Я бросилась на землю лицом вниз, извиваясь, крича, перекатываясь. Жар отступил, пламя исчезло. И я застыла, глотая воздух. Я описалась, и меня вырвало желчью.

Четыре или пять секунд, как говорили потом свидетели. Я горела не больше четырех-пяти секунд.

И только тогда наступил шок. Я почувствовала странное спокойствие, приятную отстраненность. Придется неделю провести в спа-салоне, чтобы с меня смыли этот запах,подумала я.

Я слышала сирены и крики людей. Кто-то даже плакал. Кто-то простонал:

– Господи, господи, посмотрите на нее.Меня сейчас стошнит.

Это показалось мне обидным и грубым.

Мне удалось приподнять голову. Фотограф скорчился на расстоянии вытянутой руки от моего лица. Он глубоко дышал от возбуждения. Я видела его сквозь дым, слышала, как он глотает воздух, словно собирается вот-вот кончить. Это от неготак отвратительно пахнет? Я чувствовала запах горелых волос и... горелого... мяса.Широкий черный глаз объектива был направлен прямо мне в лицо. Я вгляделась в темное зеркало линзы, в глазмира, и увидела чудовищное, изуродованное, тошнотворное отражение.

А потом поняла, что это я.

Папа и его сестры начали возить меня по конкурсам красоты, как только я смогла держать голову и гулить. Элита Юга, они свысока смотрели на конкурсы, которые считали примитивными и глупыми, но, учитывая мою привлекательность, не устояли перед возможностью показать меня людям.

– Мы просто отдаем дань южной традиции выставлять призовых животных, – говорила подругам одна из моих тетушек. – Вы еще увидите. Кэтрин получит больше голубых ленточек, чем лучшая хрюшка на штатной ярмарке.

К шести годам я была ветераном выставок, вся моя комната утопала в кубках и коронах. К восемнадцати я получила корону Мисс Джорджии. И выступала бы на конкурсе «Мисс Америка», если бы не получила роль в кино и не передала корону Мисс Джорджии начинающей.

Нельзя провести все детство на сцене, уворачиваясь от происков других амбициозных девочек и жаждущих славы родителей, и не научиться бороться, несмотря ни на что. Однажды мне испортили музыку и костюм, и я спела всю песню из «Энни» без аккомпанемента, надев простой черный пиджак и юбку, которую свернула из розового кашемирового шарфа тетушки. Я выиграла конкурс талантов, устроила шоу, несмотря на интриги. Мне тогда было четыре года.

Сильная красавица с Юга, стальная магнолия двадцать первого века – это обо мне. Обласканная, любимая, защищенная, ценимая, влетевшая в мир кино как стопроцентная гламурная дива и секс-символ. Все закончилось.

В машине «скорой помощи» я слышала, как медики говорят обо мне.

– Поверить не могу, что это Кэтрин Дин. Кэтрин Дин. Знаешь, сколько раз я дрочил, глядя на ее фотографии?

– Я тоже. Но после этого не смогу, приятель. Господи. Ты посмотри на нее. Точно не смогу.

Когда мир перед глазами померк, я надеялась, что умираю.

ТОМАС

Ночью долины и горы вокруг Кроссроадс становились темно-зелеными, почти черными. В это время можно было ощутить зловещую силу зла, которое затаилось в темноте, внимательные взгляды высоких деревьев, смертоносную остроту горных утесов, скрытую угрозу обрывов под ними. В красоте ручьев с белым глиняным дном можно было утонуть, в лесу – угодить в лапы диких животных, только и ждущих, когда ты станешь их ужином.

Около полуночи я вытянулся на скамейке, слишком пьяный для нового круга в покер. Двор освещался только вывеской кафе неподалеку от Трейс. Парковка была пуста. Несколько окон в боковой столовой светились, там Дельта и ее банда вышивальщиц сидели с рукоделием, сплетничали и попивали сладкий чай со льдом и хорошим горным вином. Виноград произрастал здесь даже в самых диких местах. Я наблюдал, как искрится звездами часть Вселенной над Десятью Сестрами.

Ну давай же, сказал язлу. Я же знаю, что ты там.

Все эти дальние угрозы, неизвестность... Но здесь, в Кроссроадс, мир был безопасен и знаком, старый мир. Иллюзия, как и любое «безопасное» место, но все же. Я, как архитектор, ценил иллюзии. Горе крадет у нас красоту всего мира, а потом возвращает капля за каплей до тех пор, пока дом вашей жизни не становится на фундамент надежды, сменившей печаль. До сих пор в дом моей жизни вернулись лишь окно и пара дверей, висящие на осколках веры, в которые я вцепился ногтями и зубами.

Яркая короткая вспышка привлекла мой взгляд.

На западе мелькнула падающая звезда и сгорела, приближаясь к земле.

Глава 2

ТОМАС

Хребет дикарки

Четыре года назад, только приехав в Ков, я влюбился в ферму Кэтрин Дин с первого взгляда. Я прибыл сюда дождливым летним утром, на рассвете, оседлав свой большой Харлей, который купил, уезжая с Манхэттена. Я просто ехал, подыскивая себе местечко, где могу провести некоторое время в одиночестве, среди незнакомцев, которые не будут мешать мне пить и горевать. Горы Северной Каролины, покачивая бедрами, соблазнили меня свернуть с дороги на Восточном Берегу, где я намеревался провести лето, накачиваясь водкой на пляжах Флориды. Я никогда не думал, что Блю-Ридж Маунтинс на юге могут соперничать с Адирондаком и затмить Нью-Йорк своим потрясающим видом.

В детстве отец брал нас с братом с собой, когда уезжал на работу в пансионатах Адирондака, где древние особняки возвращали нас в прошлое, напоминая о своих хозяевах – сверстниках и соратниках Вандербильда. Наш отец, искусный плотник, был тем еще сукиным сыном, совершенно не склонным к сантиментам. Он изводил Джона насмешками по поводу лишнего веса и называл меня девчонкой за то, что у меня обнаружился талант к живописи и архитектуре. Он все силы вложил в то, чтоб мы мечтали плюнуть ему на могилу.

Но он дорожил памятью нашей матери, которая умерла слишком рано. Мы с Джоном ее не помнили, но никогда не сомневались, что отец ради нее и нас готов броситься под поезд. Он был одержим своим делом. Для него исторические постройки в Адирондаке символизировали дух плотничества. Мы могли любить или ненавидеть его, но не уважать его преданность своему делу было невозможно. Он учил нас отвечать за свои слова, чувства и дела, создавать целые миры топором, пилой и голыми руками. Отец закончил всего восемь классов, так что не мог описать свое восхищение архитектурой «девчачьими» красивыми словами, которых не терпел, но мы видели его уважение и трепет перед старыми домами. Он восхищался каждой деталью.

В первый же день, когда меня занесло в Ков, я увидел Кафе на Перекрестке, дружественный форпост среди всей этой дикости, вспомнил отца и почувствовал, как отступает одиночество. Дым поднимался из труб кафе, машины уже забили парковку, но я не остановился на завтрак. Руби-Крик Трейл, старая грунтовая дорога, пересекавшаяся с Трейс возле кафе, увела меня в то утро в лес.

Я всего лишь искал уединенное местечко, где можно было бы бросить свой спальник. Я не знал тогда, что следую за призраками по пути настолько древнему, что самые ранние французские разведчики писали о нем в 1700-м. А до того чироки вырезали путевые метки на скалистых обрывах. Петроглифы еще виднелись – на камнях, которые были слишком велики, чтоб их украсть, – и они заворожили меня. Я съехал с Руби-Крик и оказался в глубокой сказочной лощине, поросшей папоротником.

Заблудился.

Оставив мотоцикл, я взобрался на утес, чтобы сориентироваться. А на вершине с удивлением обнаружил заброшенное поле. Молодые елочки сражались с высокой травой. На покосившихся ореховых столбах ограды блестела роса. Столбы выгорели до серого цвета. Пастбищный луг исчезал за изгибом леса, словно зеленая река, огибающая утес, и я просто не мог по нему не пройтись.

Шагать пришлось долго, но, взобравшись на следующий холм, я замер. Там, глядя на меня с противоположного края долины, заросшей гигантскими дубами и тополями, сияя в бледных рассветных лучах, среди выбеленных временем амбаров и обрушившихся беседок, среди остатков когда-то пышных цветочных клумб на дворе мерцал волшебными оттенками золотого и розового классический рукотворный коттедж.

Такие дома порой показывают в фильмах – вы видели множество подобных в любом районе Америки. Это сильные, маленькие, гордые дети практичности и красоты. Некоторые украшены резьбой и завитушками, некоторые – нет; этот, скрытый посреди высокогорных ферм, был настоящей жемчужиной плотницкого искусства.