Текст книги "Счастье за углом"
Автор книги: Дебора Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Сортир Изящных Искусств появился в 1940-х, когда родители Дельты пристроили продовольственную лавку и установили газовые насосы на переднем дворе. Тогда Сортир привлекал усталых путников наличием слива и электрическим светом, что в то время в горах было невероятной редкостью. Сортир по праву можно было бы назвать первым туристическим аттракционом в Ков. А теперь он стал странной местной легендой и источником вдохновения для местного искусства. В Эшвилле почти каждая галерея продавала что-то связанное с Сортиром Кроссроадс. Фото, картины, один раз даже трехмерную модель из туалетной бумаги.
Я как раз смывал с лица остатки козьей слюны (привычное дело после сна с Бэнгером в кузове), когда в тонкую деревянную дверь забарабанила Дельта. От двери отлетела задвижка, что часто бывает, если стучать по шестидесятилетней двери, расписанной красноглазыми зелеными ящерицами. Я подумал было нырнуть в туалетную кабинку с форелью и индейками, но, поскольку я выглядел достойно – вытертые брюки и акр лохматой бороды, прикрывавшей голую грудь, – я остался стоять, хмурясь на Дельту.
– Я бы взвизгнул и покраснел, но у меня похмелье, – мрачно заявил я.
– Кэтрин получила посылку. Ей понравилось!
– Хочешь сказать, она так и не поняла, что это я звонил вместо ее мужа?
– Нет! Она так рада всему, что ты сказал! Я буду посылать ей посылки каждую неделю. Бисквиты, подливки и подарки. А ты должен помочь мне придумать, чем еще ее приободрить.
С точки зрения Дельты, все люди рано или поздно приободрялись. Я уронил зубную щетку в свой набор для бритья и тихо сказал:
– Попробую найти ей машину времени на ебее.
– Это глупости, зато ты можешь снова ей позвонить.
Я замер.
– Давай не будем искушать судьбу.
– Нет ничего плохого в хорошей лжи во время трудных времен.
– Я расскажу это Клео. И она заберет у тебя тот браслет с надписью «Что бы сделал Иисус?».
– Ну что плохого в том, что ты притворишься Геральдом?
– Это нечестно по отношению к ней. Если ее муж скотина, то он скотина. Я могу сделать все только хуже.
– Да куда уж хуже, Томас? Ее жизнь разрушена. Она до сих пор с трудом заканчивает фразы, столько в нее вливают лекарств, но постоянно бормочет, как хорошо, что муж позволил мне с ней связаться. Томас, о чем думает этот бессердечный уродец?
– Может, он там, приходит к ней и звонит, а она просто обманута.
– Ни одно количество лекарств не помешает женщине чувствовать, что ее бросили. Томас, пожалуйста, просто...
– Нет. Со временем она все поймет, и ей будет больно от того, что незнакомец влез в ее жизнь, воспользовавшись ее доверием. Она может решить, что я какой-то аферист. – Я помедлил и мрачно посмотрел на Дельту. – И ты, между прочим, тоже.
Дельта ахнула. Она наверняка не думала о таком варианте.
– О господи.
– Прости. Ты представить себе не можешь, как бы я хотел ей помочь. – Миг спустя я уточнил: – Потому что мне нужен дом Нэтти.
– Ты видел свежие журналы светской хроники? Все эти мерзкие заголовки! «Шрамы на всю жизнь. Карьера сгорела дотла». «Ужас на шоссе превратил девушку мечты в девушку-кошмар». Весь ужас трагедии и увечий они сводят к тому, что Кэтрин теперь бесполезна! А эти пустые говорящие головы в телевизоре спорят о «культуре красоты», «культуре славы», «культуре знаменитостей», но я уверена: они не узнают культурного поведения, даже если оно вылезет из бокала с мартини и укусит их за задницу. Они все показывают кадры с видеосъемки того вонючего фотографа, крутят носами и притворяются, что им это неприятно!
– Такими «новостями» меня не удивишь, – тихо ответил я. – Их цель – продать мелодраму и наварить денег. Ну и пропагандировать текущие политические взгляды.
– Сегодня в утреннем радиошоу какие-то комики высмеивали ее. Знаешь, что сказал один из этих уродцев? Он сказал: «Наденьте ей пакет на голову – не терять же остальное, если верх испорчен». Да как вы, мужчины, вообще смеете такое говорить?!
– Я так не говорю. И Пайк так не говорит. И Джеб, и Бубба. И мой брат. Так что не стоит всех чесать под одну гребенку.
– Я знаю, знаю! Я просто не понимаю тех, кто может вот так говорить о женщинах!
– Они идиоты. И треплются по той же причине, по которой обезьяны вопят и бьют себя в грудь. Рядом с женщинами они чувствуют свою уязвимость, поэтому стараются всех подчинить. – Пытаясь отвлечься от критики, я прижал рубашку к животу. – Кстати, об уязвимости и подчинении: мне бы тут не помешало слегка уединиться.
– Ты тоже чувствуешь в женщинах угрозу?
– Естественно. Но мой отец растил меня и брата с четкой установкой: девчонки могут бить тебя, но сдачи давать нельзя. Это правило было метафорой и руководством к действию, а к нему прилагался длинный список прочих пунктов джентльменского поведения.
– Отлично! Жаль, что я его не знала. Хороший человек. Джентльмен. Мужчины должны относиться к нам с уважением! У вас же никого, кроме нас, нет!
– Женщины могут быть такими же жестокими, как мужчины. Но жуткая шумиха вокруг Кэтрин связана не с разницей в восприятии полов. В данном случае виноваты зависть, деньги и власть. Общество возводит необычных людей на пьедестал. А затем швыряет их вниз, на землю.
– Но это же нечестно.
– А разве я говорил, что честно? Жизнь вообще несправедливая штука.
– Но что она почувствует, когда выйдет наружу из своего кокона и поймет, что стала посмешищем? И что в мире полно людей, которые радытому, что она пострадала. Людей, которые наживаются на ее горе! Я до сих пор не могу поверить, что с того фотографа сняты все обвинения. Да, она превысила скорость, но он же гналсяза ней!
Дельта помотала головой и вышла, хлопнув дверью. Я натянул рубашку и некоторое время искал живое, не вырванное с мясом место на отлетевшей задвижке, стараясь прикрутить ее на место. Слова Дельты звенели у меня в голове. Я ненавидел то, что сейчас происходило с Кэти, и я был не в восторге от поведения представителей моего пола. Особенно тех, что посылают пассажирские самолеты с невинными людьми в высокие небоскребы, полные других невинных людей. Может быть, мне стоило уйти в священники. Я мог бы проповедовать о злобной природе людей. Аллилуйя.Но я сомневался, что верующие захотели бы меня слушать.
Почему Бог одарил Кэти всем, о чем только можно было мечтать, а потом, словно в насмешку, вырвал дорогой подарок из ее рук? Почему он позволял детям погибать таким жутким образом? Почему Бог, Вселенная, чистое невезение – назовите как угодно – обрушились на Кэтрин Дин так же, как в свое время на Шерил и Этана? Да. Только дайте мне шанс проповедовать. Я всем скажу, что Богу наплевать.
Если Бог и правда существует, если у него есть какие-то планы на Кэти и меня, то ему придется намекнуть, что делать дальше.
КЭТИ
Праздник в стране Пережаренных Актрис. Я смогла сесть. Ну, почти сесть. И вместо обычной наготы мне позволили натянуть вполне симпатичный больничный халат на завязках. Халат покрывал более-менее целую часть меня, которая по цвету казалась бабушкой всех солнечных ожогов. Не принимай я столько стероидов, что хватило бы на целую баскетбольную лигу, зуд был бы нестерпимым.
В тысячный раз пересматривая «Титаник», я медленно смаковала последнюю поставку холодной подливки и бисквитов. У меня были другие фильмы, но у меня появилась привычка любоваться айсбергом в холодной воде. Там все было мокрым и холодным. На Титанике не было пожаров.
Вошла сиделка.
– Вы не хотите слегка подогреть вашу еду?
– Нет, спасибо. – А еще у меня появилась странная неприязнь к горячей еде. Я не стану ее есть. Тепло, в любой форме, больше не приблизится к моему телу. До сих пор мне удавалось обманывать психологов и персонал. А они все предупреждали, что жертв огня часто преследуют иррациональные страхи, что странные идеи и реакции на данном этапе вполне нормальны. А я все бормотала о том, что холодная сливочная подливка на Юге считается деликатесом. Ха, я их всех обманула.
– К вам посетитель, – сказала сиделка. И отняла у меня тарелку.
Геральд,подумала я. Наконец-то.И подняла левую руку к лицу, инстинктивно пытаясь проверить макияж и пригладить волосы, но рука поднялась лишь на высоту привязи. До меня только сейчас начало доходить, что руку привязывали, чтобы я не пыталась сорвать бинты и не смогла ощупывать лицо. К тому же я до сих пор была женщиной-киборгом с уймой всяческих капельниц.
– Как я выгляжу? – радостно спросила я у сиделки.
Она покосилась на меня поверх маски.
– С каждым днем все лучше.
Эй, этозвучит отлично.
Она открыла дверь и впустила одетого в стерильный костюм посетителя, оставив нас наедине. Я моргнула и нахмурилась. Посетитель не стал подходить, словно я была заразной.
Это был не Геральд. У человека в маске и халате были женские ноги и макияж. В руках она держала какие-то бумаги в прозрачном пластиковом конверте. Та часть лица, которую я могла рассмотреть над маской, была бледнее моих простыней и блестела от пота. Но глаза оставались цепкими. Глаза акулы.
О господи.
– Вы либо агент, – медленно сказала я, – либо адвокат.
– Я адвокат, мисс Дин. Один из адвокатов мистера Мерритта.
– Я вас не знаю.
– Мы раньше не встречались. Я... узкий специалист. – О господи.Она шагнула чуть ближе и достала документ из конверта.
– Во-первых, мистер Мерритт уполномочил меня передать вам следующее личное сообщение.
Она прочистила горло и начала читать:
Кэтрин, у нас с тобой было партнерство, основанное на том, кто ты и что ты. Следовательно, основные пункты нашего брачного контракта нарушены. Ты решила превысить скорость. Ты выбрала жуткую плебейскую спортивную машину, несмотря на мои неоднократные требования пересмотреть твой публичный облик. Ты решила оставить охранников в отеле, полностью наплевав на собственную безопасность и мои инвестиции в твое будущее. Прости, но ты не оправдала моего доверия и теперь должна смириться с последствиями.
Адвокат вернула записку в конверт и строго посмотрела на меня поверх маски.
– Согласно законам штата Калифорния и подпункту вашего брачного контракта об определении форс-мажорных обстоятельств, под которым вы подписались при заключении брака, мистер Мерритт подает на развод. Я уже уведомила вашего адвоката. Вот копия заявления. – Она положила конверт на прикроватный столик, поверх подноса с едой. – Всего вам хорошего... Соболезную.
Она ушла.
Мужчина, который клялся любить меня вечно, клялся перед Богом и людьми, перед священником и пятью сотнями наших самых близких друзей – во время церемонии ценой в миллион долларов, которую мы устроили на частном пляже на Гаити, – только что решил, что я не стою его инвестиций.
Возможно, он прав. Та авария произошла по моей вине. Я уродка, я заслуживаю наказания.
Несколько минут спустя я осознала, что слегка двигаю своей здоровой рукой, поглаживая себя там, куда могла дотянуться, по левому бедру. Тише, тише. Все будет хорошо.Но даже себе я не верила.
ТОМАС
Пасхальные каникулы были неофициальным началом весеннего туристического сезона в горах. Кафе превратилось в сумасшедший дом. Чудные ароматы поднимались над кастрюлями на огромной плите. Горшочки с овощными запеканками, картофельное пюре со сливками, мясные рулеты, вареная кукуруза, салаты с турнепсом и беконом, и это все даже не начало списка.
– Господь восставал из мертвых не для того, чтобы все эти люди тащились сюда с палатками! – крикнула нам Клео, хватая полные тарелки и унося их в зал.
Дельта, жарившая капусту, улыбалась.
– Господь понимает, как важны единение с природой и моя чудесная еда.
Когда я притащил полный поднос грязных тарелок и начал сгружать их в раковину, вошел Пайк. Он забросил шерифский стетсон на полку с чистыми кастрюлями и начал помогать Джебу и Беке укладывать контейнеры с персиковыми пирогами в большую картонную коробку. Кто-то из нового гольф-клуба в Тартлвилле собирался на пасхальный пикник. Кто знает, может, Господь воскрес ради восемнадцатой лунки?
– Техасский холдем[8] ровно в девять вечера у меня в кабинете, – объявил Пайк нашей покерной банде. – Прилагаются шоколадные пасхальные кролики в несметных количествах.
«Кабинет» Пайка на самом деле был старым строительным трейлером. Главными его чертами был стол для покера, старый холодильник «Кока-кола», битком набитый пивом, и деревянное заднее крыльцо, где гости могли плевать, курить и беззастенчиво мужественно мочиться на горку хвороста. Иными словами, все было идеально.
– Сколько денег я выиграл у тебя на прошлой неделе? – спросил я.
Пайк хрюкнул.
– Двести пятнадцать тысяч долларов и пятьдесят два цента. Примешь еще одну долговую расписку?
– Нет, но хочу двух шоколадных кроликов. Вперед.
– Кто-нибудь, включите телевизор, – скомандовала Дельта, вынимая из духовки противень с бисквитами. – Сегодня «Энтертейнмент Тунайт». Иногда они говорят, как там дела у Кэти. Она не смотрит это шоу. Я сказала, что передам ей, если они ляпнут какую-то глупость.
– А что, в этих ток-шоу бывает что-нибудь кроме глупостей? – вмешался Джеб, и мать бросила в него бисквитом. Он поймал «снаряд» в воздухе и забился в угол, чтобы съесть без проблем. Бисквиты в кафе Дельты не выбрасывались, даже если ими бросались. На ланч и в обед Дельта подавала их со свежим маслом и медом. На завтрак – со сливочной подливкой. Подливкой, в которую добавлялись кусочки острых сарделек. Если Бог существует, эти блюда должны быть включены в меню рая. Соевые сардельки для кошерных ангелов и веганов.
– Томас, грязные столы не станут ждать, когда ты очнешься от похмелья, – сказала Дельта, глядя, как я методично переставляю тарелки в раковине. – Давай шевелись.
– Мне не доплачивают за психологическое давление. Мне, если честно, вообще тут не платят.
– Ты получаешь бесплатную еду и общество людей, которые любят тебя таким, какой ты есть. Вот ваша плата, мистер. – Она протянула мне бисквит.
Темнокожая рука выхватила бисквит у меня из-под носа.
– О, спасибо вам, мисс Дельта, – сказал Энтони, курьер UPS, который только что просочился через черный ход. – Благодарю, белый парень.
– На тебе форма. Разве не против правил есть мои бисквиты в рабочую смену?
– Полчаса назад я отвез последнюю посылку в Тартлвилль. И теперь отправлюсь домой, как только Дельта упакует мне мой заказ. Я пообещал жене поужинать в кафе.
– Можешь приехать сыграть с нами в покер на выходных. Слушай, там будет целая корзина шоколадных кроликов.
– Напомни мне в субботу. Жена собиралась на выходные к матери в Детройт.
– Может, я оставлю тебе бисквиты, а может, и нет. Зависит от того, получу ли я сегодня свою долю.
Дельта фыркнула на меня.
– Цыц. Шоу начинается. – Она ткнула пальцем в пульт, и кухню затопило звуками заставки. На экране возникла светловолосая ведущая.
– Важные новости относительно трагедии Кэтрин Дин, – объявила она. – После первого года брака ее муж подал заявление на развод, а несколько часов назад мы узнали, что в связи с инфекцией Кэтрин снова перевели в палату интенсивной терапии. Врачи говорят, что состояние у нее крайне тяжелое.
Дельта застыла. Я тоже. А когда она ко мне обернулась, я увидел слезы в ее глазах.
– Она умрет, – сказала Дельта.
Я покачал головой.
– Нет, если я смогу ей помочь.
КЭТИ
Уже весь мир знал, что Геральд меня бросил.
Переживаний, одиночества и боли первых недель лечения было достаточно и без предательства любимого человека. Медики обращаются с тобой, как с лабораторным животным, крадут лекарства, зеркал вокруг нет, и через некоторое время начинает казаться, что тебя просто не существует. Стоит добавить предательство человека, который клялся в вечной любви, и с тем же успехом ты можешь испариться.
Я словно... исчезла.
В пасхальные выходные я лежала в ступоре на койке посреди крошечной темной палаты. Сознание металось от болезненных воспоминаний о Геральде к странным цветным снам о животных, которые выходили из стен и сгорали дотла. И вдруг со мной по громкой связи заговорил мужской голос.
– Кэти, – тихо сказал он, – меня зовут Томас, и я хочу рассказать тебе, как выглядит сегодня закат над Хог-Бэк Маунтин с парадного крыльца дома твоей бабушки Нэтти.
Голос был глубоким, звучным и странно знакомым. Где я могла его раньше слышать? Почему-то этот голос ассоциировался у меня с уютом.
– Привет, Томас, – ответила я, не открывая глаз. И не стала спрашивать его фамилию. Я знала этот голос. – У меня сегодня плохой день.
– Я знаю, милая.
– Я просто не могу понять. Почему я?
– Раньше я думал, что плохие вещи случаются только с другими людьми. Но это не так.
– Разве я это заслужила? Но я не могу понять, в чем моя вина.
– Ты ни в чем не виновата, Кэти.
Возможно, этот голос мне просто снится. Или ангел пришел поговорить со мной. Нельзя игнорировать ангелов.
– Почему ты так уверен? – спросила я.
– Мои жена и сын погибли от несчастного случая. И если бы я тогда вел себя иначе, я мог бы их спасти. Или хотя бы моего сына. В то утро была моя очередь присматривать за ним, но близилась сдача важного проекта. Мы с женой поссорились, выясняя, чей график важнее. И я настоял, чтобы она взяла сына с собой на работу.
– Ох, Томас. Мне так жаль.
– Я всегда думал, что люди, которых я люблю, защищены каким-то магическим полем – просто потому, что я их люблю. И что если Бог существует, то он ни за что не позволит чему-то страшному случиться с ними или со мной. Я был хорошим человеком. Я никогда и никого целенаправленно не обижал, за что же Бог мог меня наказать? А затем плохое случилось.Настолько плохое, что я и представить себе не мог. Все, во что я верил – в судьбу, удачу, справедливость, – полетело к чертям. С тех пор я чувствую себя так, словно стою на руинах дома, в котором прожил всю жизнь. И я мог бы отстроить его заново, но дом уже не будет прежним. Я не знаю, с чего начать.
– Пустота. Такая пустота внутри. Я понимаю.
– Я не священник, не философ и даже не терапевт. Но я много времени провел, пытаясь понять, почему люди страдают. Буддисты говорят, что дело не в понимании или объяснении, а в том, чтобы принять страдание и посмотреть, какой урок мы можем из этого извлечь, чем можем помочь себе и другим.
– Буддисты видят... луч надежды.
– Именно. А мусульмане считают страдания божественным испытанием, которое мы должны пройти. Можем ли мы встретить страдания с надеждой, смирением и храбростью? Они говорят, что без страданий в этом мире не осталось бы пути к спасению.
– Ислам... не для неженок.
– Верно. Там не повиляешь.
– Епископальная церковь... тот еще фуршет.
– Что?
– Меня растили ее прихожане. Мои тетушки... говорили... что епископальная церковь респектабельнее унитариев и... там закуски вкуснее.
Томас, мой таинственный собеседник, издал странный звук. Сквозь наркотический туман и апатию я поняла, что он смеется. Я его рассмешила.Только представьте. Возможно, часть меня до сих пор может очаровывать.
– Говори, – попросила я. – Продолжай говорить.
– О'кей. Давай посмотрим. Католики тебе говорят, что пути Господни неисповедимы и, чтобы понять природу страдания, нужно быть смиренным. Не беспомощным или покорным, нет, просто смиренным, умеющим слушать и слышать.Мой отец посылал меня и моего брата в католическую школу. Так что я могу честно сказать: если ты не станешь слушатьмонашенку, она продемонстрирует значение слова «смирение» и ты будешьстрадать.
Я слабо улыбнулась.
– Забавно, – прошептала я.
– Было не слишком забавно, когда сестра Анджела швырялась в меня резинками. У нее была подача, как у Роджера Клемонса.
– Астроса.
– Ты разбираешься в бейсболе?
– Клемонс, Роджер. Победитель Си Янг, спец по скользящим мячам. Мой отец брал меня с собой смотреть матчи. Наше единственное общее хобби.
– Мы обязательно сходим на матч, когда ты поправишься. Договорились?
– Договорились. А пока расскажи мне что-то хорошее.
– Когда теряешь все, – медленно заговорил он, – ты слепнешь. И остается только сидеть в темноте и ждать, когда в твою жизнь вернется свет. И он начинает возвращаться, луч за лучом, немного, но этого хватает, чтобы выжить. И тебе нужно лишь верить, что этот свет однажды станет ярче.
– Я ослепла. Я сейчас вообще ничего не вижу.
– Я знаю, но не сдавайся.
– Почему?
– Потому что мы договорились встретиться на бейсбольном матче.
– Хорошо.
– Я слышу, что ты улыбаешься.
– Криво. И от этого мне больно.
Несколько секунд он молчал. А потом выдохнул:
– Я сказал, что хочу рассказать тебе о закате, о том, какой он, если смотреть с крыльца твоей бабушки. Ты готова?
– Да. Закат. Помоги мне увидеть его свет.
– Я сижу на каменных ступенях. Они высечены из темно-серого гранита с белыми кварцевыми прожилками. В центре камень вытерт ногами и временем. А по краям каменные плиты заросли зеленым мхом. Маленькие желтые дикие цветы пробиваются у основания крыльца и кое-где между ступеней, которые ведут к крыльцу. Я часто прохожусь по двору с косой, чтобы дать маленьким травам и цветам доступ к солнцу. Весь двор сейчас окрашен в мягкие золотистые тона.
– Ах!
– Вокруг кафе растут огромные дубы, и сейчас они наконец зазеленели. Но все еще в весенней неуверенности. Листья почти что бледно-лимонные, яблочно-зеленые, нежные. К июню они станут темными. Каждому из здешних дубов как минимум сто лет. У самого старого такой толстый ствол, что два человека, взявшись за руки, не смогут его обхватить. Эти старые дубы шатром смыкаются над домом. Крыше не помешало бы больше света, особенно это видно по мху, который начинает расти на ней влажным летом, но дубы того стоят. Даже во время августовской жары двор и коттедж окутаны прохладой и тенью.
Во дворе растет огромный куст кизила. Сейчас он покрыт кремово-белыми цветами. Снежные деревья отцвели около месяца назад, примерно в то же время, когда появились крокусы. Тебе стоит посмотреть на бабушкин двор весной, когда он усеян сотнями крошечных пурпурных крокусов на тонком покрывале снега. А сейчас цветут дикие азалии. Их полно на лесных полянах вдоль пастбища. Огненно-оранжевые. Настолько яркие, что почти светятся в темноте. А еще нарциссы жонкили. Они сейчас в цвету. Не знаю, сколько их поначалу высадила у забора твоя бабушка, но за прошедшие годы они разрослись, и теперь их тут сотни. Около акра одних только нарциссов. У них чудесные колокольчики цвета яичного желтка. Они повсюду. А еще я вижу пару гигантских форзиций, это кустарник. Они огромны. Каждая размером со слона. И все покрыты желтыми цветами.
– Ты... столько знаешь о цветах и кустарниках. Ты садовник?
– Нет, но моя профессия требовала базовых знаний ландшафтного дизайна.
– Ты, должно быть, поэт в душе. Ты так описываешь это... Так красиво.
– Нет. Меня просто восхищают детали.
– Тогда поговори со мной о деталях. Они мне нравятся.
– Ну что ж, давай посмотрим. Чуть позже расцветут розы Шерон, посаженные твоей бабушкой вдоль одной из сторон двора. Они двенадцать футов высотой и футов восемь шириной. Их цветки похожи на большие колокольчики, как у гибискуса. Нежно-розовые. Ты бы видела, сколько пчел к ним прилетает! А сейчас я смотрю на прямую аллею, которая ведет ко двору. За ней река пастбища, убегающая за изгиб холма. Представь себе поле для гольфа, заросшее высокой травой и расчерченное старыми ореховыми опорами ограды пастбища. Я срезал старую проволоку с этих столбов – она проржавела и распадалась на части, об нее могли пораниться олени, которые тут пасутся.
Пастбище так и притягивает взгляд к Хог-Бэк-Маунтин, отрогу Десяти Сестер, окружающих Кроссроадс-Ков. Это большой скальный хребет с углублением с левой его стороны, потом небольшим возвышением и снова низиной. Свое название – Кабанья Спина – эта гора получила благодаря очертаниям, очень похожим на силуэт кабаньей головы и холки. В нижней части склоны поросли лиственными деревьями, но к вершине поднимаются только вечнозеленые, очень темные. Тебе стоило бы взглянуть на этот танец разных оттенков цвета. Глубокие синие тени затопили ущелья и низины, а каждый вечер, вот как сейчас, из них поднимается белая дымка тумана.
– Волшебно, – прошептала я.
– И свет понемногу блекнет. Золото, синева и розовые цветы растений понемногу тонут в тени деревьев, валунов, земли. Тень горы стекает на пастбище, укрывает деревья за ним, и через несколько минут коттедж тоже окажется в этой тени. Это закат. Невероятное зрелище эти закаты на Хог-Бэк. Здесь кажется, что весь мир засыпает в уютной тени горы, он спрятан и в безопасности до утра.
– В безопасности, – прошептала я.
– Я скоро отправлю тебе фотографии бабушкиного дома. Сфотографирую всех и все в Ков. Смотри на них, запоминай каждую деталь, верь тому, что видишь. Это особое место. Пообещай, что когда ты поправишься, то приедешь сюда и увидишь закат с крыльца своего дома. Пообещай мне. Не смей сдаваться.
– Я обещаю, – шепнула я. – Ты только, пожалуйста, говори. Я... растворяюсь в тени горы. Мне это нравится.
– Вот и хорошо. Поспи. Борись с инфекцией. Ты справишься.
Его зовут Томас, подумала я, засыпая.И мне нравится то, какой он меня видит. У него, наверное, чудесные глаза.
ТОМАС
Я сунул мобильный в задний карман джинсов и прислонился к каменной арке крыльца. Здесь, посреди леса, я чувствовал, что Мэри Ив сидит рядом со мной. Ладно, Мэри Ив. Я спас твой дом. А теперь ты помоги мне спасти свою внучку. Договорились?
Последний луч заходящего солнца подмигнул мне поверх холма.
Глава 6
ТОМАС
Баптистские каменные обезьяны
Где-то в середине сеанса телефонной терапии Кэти на стоянку у кафе вырулил прокатный седан, в котором сидело трое мужчин, обвешанных видеокамерами. Я как раз отлучился в магазин за керосином и консервами – основными запасами для моей хижины. Незнакомцы начали задавать вопросы всем и каждому, где жила бабушка Кэтрин Дин. Дельта была дома, занималась хором, а жили они с Пайком в конце тенистой улицы, начинавшейся у склонов за кафе. Некому было дипломатично отшить любопытствующих незнакомцев. На свой вопрос они получили разношерстныеответы.
– Дом Нэтти сгорел несколько лет назад, – сказал незнакомцам Бубба МакКеллан, брат Дельты, даже не подняв взгляда от гончарного круга.
– Его продали байкерам из Эшвилля, – сказала Клео, выбрасывая пустые ящики из-под томатов в мусорные баки на заднем дворе. – Они превратили ферму в школу выживания. У них там полно оружия. И большие злые собаки. Слава Иисусу.
– Дом сдали группе нудистов, – сказала им Бека, сортируя письма в окошке почты, которая у нас находилась в сарае Джеба. – Чужакам лучше не подходить на расстояние выстрела. Эти нудисты прямо звереют, когда кто-то нарушает границы их личного пространства.
Голые любители выживания, живущие на пепелище. Естественно, чужаков это не убедило. Они подошли ко мне, когда я поставил ящик тушенки рядом с консервированными овощами, керосином, блоком туалетной бумаги и ящиком водки, которую Джеб привез мне из водочного магазина ABC в Эшвилле, рядом пристроился пятифунтовый мешок с мукой грубого помола со старой мельницы в Тартлвилле. Как только мука грубого помола войдет в ваш привычный рацион, можете считать себя южанином. Она меняет ДНК.
Глядя на столь эклектичный набор покупок, визитеры заулыбались.
– Чувак, ты выглядишь как человек, умудренный жизнью, – сказал один из них.
Чувак, да? Двое других таращились на меня так, словно рядом вот-вот появится мой близнец-альбинос и начнет играть на банджо. Прожив в горах около четырех лет, я с легкостью мог имитировать местный горский говор – ладно, у меня выходило, как у плохого актера. Однако достаточно для того, чтоб обмануть нескольких наглых заезжих засранцев.
– А то, мужик, – сухо сказал я. – Чем могу служить?
– Могу поспорить, ты тут везде успел поохотиться и порыбачить. И знаешь, где можно найти заброшенный дом или ферму.
– Я очень хорошо знаю, где тут можно надежно спрятать трупы.
Они слегка побледнели, потом рассмеялись. Главный засранец сказал:
– Ладно, чувак, а что скажешь по поводу пятидесяти баксов за небольшую прогулку?
– Пятьдесят баксов! Да ну! Вам реально нужно найти тут что-то особое?
– Ты когда-нибудь слышал об актрисе Кэтрин Дин?
– Конечно, слышал! Даже видел пару фильмов с ней. Очень красивая.
– Насколько мы знаем, она навещала тут свою бабушку по имени Мэри Ив Нэтти. Мы... поклонники Кэтрин. И хотели бы посмотреть на дом бабушки.
– Да там особо не на что смотреть.
– Может, и нет, но нам хотелось бы сделать пару снимков. Как насчет сотни баксов за то, что ты покажешь нам туда дорогу?
– Bay, сто баксов! – Я враскачку подошел к их седану. – Знаете, ребята, не думаю, что ваша городская машинка доберется до дома Нэтти. Я могу отвезти вас в своем грузовике.
– Без проблем, чувак.
Я уставился на заднее сиденье седана.
– У вас там целая куча всяких камер! Профессиональных, как я погляжу. И это для нескольких фоток? Впечатляет. Вы, ребята, наверно, работаете на те желтые газетенки, которые у нас в лавке продают?
– Что-то вроде того. Так мы договорились?
– А то! Грузите эти цацки ко мне в кузов, я вас прямо сейчас завезу.
– Круто!
Я подождал, пока они сложат камеры, объективы, внешние вспышки и штативы стоимостью примерно – очень примерно – в десять тысяч долларов рядом с моими покупками. А потом сказал:
– А подождите-ка, у меня есть идея, как добыть вам чуть больше места.
Достав из-под сиденья моего винтажного грузовика вполне винтажную монтировку, я без улыбки пошел на них и лучшим бруклинским рыком моего отца сообщил:
– А теперь прочь с моей дороги, пока я не расплескал ваши сраные мозги по всей парковке.
После чего за несколько секунд, пока они вопили, бежали и умоляли, я превратил все их камеры в горку сияющего осколками мусора.
Отличная получилась бы скульптура для Сортира Изящных Искусств.
Я назвал бы ее «Неприкосновенность личной жизни».
* * *
Я стоял перед судьей Бентоном Кайе в судебном зале Тартлвилля. Судья Кайе был единственным чернокожим в округе, если не считать Энтони из службы UPS. Коренастый и невысокий, с лицом, которому не пошло на пользу близкое знакомство с пехотной миной во Вьетнаме, с телосложением, которое намекало на профессиональные занятия боксом во время учебы в университете, судья казался тем, кто с симпатией отнесется к лишенному гражданских прав аутсайдеру вроде меня. Тем более что я играл с ним в покер по воскресеньям, сделал эскиз и построил беседку для его жены, Долорес, которая увлекалась теплицами.
Но вместо этого судья Кайе тыкал в мою сторону рукояткой молотка, выставляя ее, как ледоруб, и с четким акцентом Корлеоне вещал:
– Эти фотографы вернутся туда, откуда приехали, и расскажут людям, что все мы здесь дикие жестокие выродки. Все, включая меня.И я не вижу тут ничего смешного.
– Я понимаю, ваша честь. И обещаю, что этого не повторится. Они не вернутся. На самом деле я сильно сомневаюсь, что их еще хоть раз заманят в Северную Калифорнию.
