Текст книги "Зловещее Проклятие"

Автор книги: Деанна Рэйборн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13

После его ухода я решила, что пора сделать антракт.

Очевидно, Стокер был полон решимости наказать меня за то, что оттолкнула его раньше, используя мое физическое желание как инструмент пыток. Вспомнились его томное раздевание на пляже, хитрый способ, которым он прижимался ко мне в переходе. Он провел большую часть дня, пробуждая мои аппетиты, и в итоге отказался насытить их. Я плеснула немного холодной воды на лицо, чтоб охладить горячую кровь. Пора выбросить из головы мысли о Стокере и его заманчивом присутствии. Я сказала себе, что он не единственный, кто может играть в такие игры.

Кроме того, размышляла я, есть более насущные проблемы. Для начала я волновалась о Тибериусе. Наша дружба была новой и непонятной вещью. Мы редко говорили о действительно значимых вопросах. По мнению Стокера, Тибериус культивировал свой холодный отстраненный вид как средство держать мир на расстоянии, и это хорошо работало.

Слишком хорошо, подумала я. Трудно проникнуть в сердце этого человека. Даже его откровенность в рассказах о случайных сексуальных эскападах предназначалась, чтобы тревожить и отталкивать, а не создавать интимность. Он говорил шокирующие вещи, чтобы возмущать, а не делиться чем-то реальным. Если кому-то удастся снять с него маску, он наверняка наденет другую, прежде чем настоящий мужчина выглянет из-за фасада. Именно эта неуловимость делала его интересным.

Должна ли я прояснить общие черты между раскрытием истинного характера его светлости и погоней по запутанному, извилистому пути за бабочкой, избегающей поимки? Их легион, могу заверить вас, дорогой читатель. Сходство моего хобби с выбранной профессией не приносило практической выгоды. Все же мало кто из знакомых виконта был более квалифицирован, чтобы раскусить его, решила я.

Я достаточно наблюдала подлинного Тибериуса, чтобы разглядеть в нем его младшего брата (гораздо больше, чем хотелось бы любому из них). Стокер и Тибериус оба были ранены, оба несли колючки и яд нападений. Стокер был отмечен неизбежными шрамами, как физически, так и психически. Но несмотря на все свое богатство и блеск, Тибериус был тоже поврежден. Разница была лишь в том, что деньги позволяли ему лучше камуфлировать следы кровавой бойни.

Слушая исповедь о Розамунде, я была поражена болью в его голосе, тем более очевидной, что он пытался скрыть ее. Он старался говорить легким тоном, но тщательно подбирал слова. Я видела сжатый рот, напряженность рук, побелевшие костяшки пальцев. И в тот момент, когда Тибериус догадался, что я увидела и поняла, когда он бросился в мои объятья и, наконец, открыто встретил свою боль… это было почти невыносимо. Что бы ни случилось, независимо от того, какие убийственные намерения разыграются в замке, я не оставлю его. Тибериус не думал открыто просить помощи, потому что еще не понял, что нашел во мне друга. Но он нашел. Так мчались мои мысли до конца ночи.

Я очнулась от тяжелого сна на рассвете. Несмотря на бессонную ночь, выскочила из постели. Пора насладиться отдыхом на острове и заодно продвинуться в разгадке нашей тайны. Быстро умывшись, я оделась в свой охотничий костюм с узкой юбкой и жакетом поверх тонких брюк, взяла полевой блокнот и карманную лупу. Я прикрепила полдюжины булавок к своим манжетам и зашнуровала ботинки. Минутная остановка на кухне (пара рулетов и яблоко рассованы по карманам), и я вышла, пробираясь через покрытые росой сады.

В соответствии с моими ожиданиями, Мертензия уже была там – руки грязные, юбки испачканы, пот поблескивал на лбу.

– Доброе утро, – коротко сказала она, отвечая на мое приветствие с минимальной вежливостью.

Она была возле ворот ядовитого сада, и я присоединилась к ней, не дожидаясь приглашения.

– Я не думала встретить кого-то так рано, – соврала я.

Я предложила ей рулет. Она вытерла руки о юбки, при этом обильно покрыв ткань грязью. Мертензия неохотно взяла рулет, голод победил очевидное раздражение.

– Спасибо. Мне следовало что-то принести с собой, но я вышла до того, как кухарка проснулась, – сообщила она, отламывая большие куски рулета и засовывая их в рот.

– Тогда вы пробыли здесь некоторое время, – заметила я.

Она жевала и кивала.

– Несколько часов. Я хотела поработать с моими Cestrums. – Мертензия закончила рулет и двинулась к саду.

– Вы идете внутрь? Я бы очень хотела сопровождать вас, – попросила я, шагая между ней и воротами.

Мертензия сделала небольшую паузу, затем поджала губы.

– Очень хорошо. – Она вынула пару перчаток из кармана. – Наденьте их, и следуйте за мной.

– Вам они не нужны? – спросила я, натягивая перчатки.

– Я знаю, что нельзя трогать, – сказала она, закатив глаза. – Вы уже слышали предупреждения, но повторю снова. Ничего не трогайте, ничего не нюхайте, и ради Бога, ничего никогда не ешьте за этими воротами!

Я поклялась в абсолютном послушании, и она повела меня внутрь. Сам воздух внутри ворот казался другим, наполненным почти наркотической тяжестью.

– Не дышите слишком глубоко, – предупредила она. – Это Cestrums.

– Cestrums – пасленовые, не так ли? – спросила я, когда мы углубились дальше в сад. Воздух был тяжелым от теплого вегетативного дыхания растений.

Она шла впереди, пока читала лекцию. Возможно, Мертензия не хотела моей компании, но очевидная любовь к растениям победила досаду. Она согревалась, рассказывая о них, как мать, говорящая о своих детях.

– Верно. Все Cestrums токсичны, особенно тот, чей аромат вы чувствуете. Это Cestrum nocturnum, ночной жасмин, – она остановилась перед массивным кустарником с маленькими белыми цветами. – Я предпочитаю разговорное имя, «леди ночи».

Кустарник, на самом деле буйное скопление лоз, сплетенных в непроходимом союзе, тянулся вверх, извиваясь усиками в спиралях высоко над головой и запутываясь в сооружении позади. Подойдя ближе к заостренным глянцевым листьям, я увидела лицо женщины, увядшее и выветрившееся, с лозами, обвитыми вокруг ее горла. Я отскочила назад, заставив Мертензию неприятно засмеяться.

– Некоторые парни в деревне зарабатывают на жизнь подъемом затонувших судов, – пояснила она. – Берут, что могут, с кораблей, затерявшихся вдоль островов. Они приносят мне свои находки, я покупаю их для сада.

С опозданием я поняла, что скульптура – лицо носовой фигуры, все, что осталось от какого-то бедного разбитого корабля, обрушившегося на камни.

– Как уникально, – заметила я вежливо.

У нее вытянулось лицо.

– Вам не нужно беспокоиться. По всему саду есть сюрпризы, но ни один из них не столь поразителен, как этот. Я зову ее Мерси. Иногда я разговариваю с ней во время работы.

Последнее было произнесено почти с неповиновением, как будто она провоцировала меня осудить ее за эксцентричность.

– Вам повезло, – с жаром сказала я.

Мертензия моргнула.

– Повезло?

Я развела руками в широком жесте.

– Жить в таком месте. Полностью управлять садами. Это как бы ваше маленькое королевство, где вы королева.

Она внезапно рассмеялась резким и ржавым смехом, словно детская сжимающаяся игрушка, которой не пользовались очень долгое время.

– Я не королева. Всего лишь пешка, движимая прихотями короля, – добавила она, бросая взгляд к окнам замка.

– Это Малкольм, – рискнула предположить я.

– Естественно. Сад, как и все на этом острове, принадлежит ему.

Она повернулась и начала подвязывать тонкий зеленый усик.

– Тем не менее, он, кажется, мало мешает вам, – изрекла я, сидя на скромной каменной скамье. Был ли это мой тон (непринужденно приглашающий) или моя поза (расслабленная и неторопливая), не знаю, что именно убедило ее: от меня нелегко избавиться. Она вздохнула и взяла секаторы, чтобы обрезать растения, пока говорит.

– Малкольм позволяет мне делать, что угодно, – призналась она. – Пока.

– Вы ожидаете, что это изменится?

– Так почти случилось. Но это в прошлом.

Было очевидно, что слова произнесены без реального желания довериться мне. Так или иначе, я подозревала, что прошло много времени с тех пор, как Мертензия наслаждалась интимной беседой с женщиной своего возраста. Можно было сманипулировать ее на дальнейшую откровенность, но мне пришло в голову, что прямой подход скорее принесет плоды.

– Мертензия, вы были достаточно сердечны, когда я впервые приехала. Однако теперь вы, кажется, настроены против меня. Если я нечаянно вас как-то оскорбила, хотелось бы знать, в чем дело. Тогда я смогу извиниться или, по крайней мере, держаться подальше от вас. В противном случае я буду сидеть здесь и ждать ваших извинений за то, что вы беспричинно грубы с гостем в вашем доме.

Я положила руки на колени, когда она уронила секаторы. Она подняла их, бросив на меня зловещий взгляд.

– Я была сердечна, поскольку думала, что вы могли бы мне понравиться.

– А теперь вы решили иначе?

Мертензия безжалостно отсекла кусок Cestrum.

– Очевидно.

– Наконец-то я вижу прогресс, – поощрила я.

Мертензия молчала долгое время, единственным звуком было щелканье ее секатора. Внезапно она повернулась ко мне, разразившись гневным:

– Хелен видела вас. Вчера на пляже с Стокером.

– Да, я знаю. Вчера мы с ней оживленно обсудили это событие за чаем.

Она открыла рот.

– Разве вы не смущены? Вам не стыдно? Я сказала, что она вас видела!

– Я слышала вас, моя дорогая. И мне не в чем упрекнуть себя. Мы со Стокером – очень хорошие друзья.

– Могу себе представить, – язвительно сказала Мертензия, ее рот сжался от настоящей горечи.

– Не настолько хорошие. Но мы знаем друг друга в течение долгого времени, мы работаем вместе.

Ее глаза подозрительно сузились.

– Вы работаете?

– Безусловно. Вы не думали, что мне нужны Glasswings для развлечения, не так ли? Я совершенствую виварий при музее в центре Лондона, который мы со Стокером создаем. Это займет десятилетие, даже больше, но мы уверены в успехе.

Я уловила неохотный интерес к моей работе, но она быстро задушила его, вновь повернувшись к своему Cestrum.

– Это не объясняет, почему вы преспокойно наблюдали его в таком виде.

– Голым? Моя дорогая Мертензия, какая вы пуританка. Я думала, что католики должны быть более разносторонними в таких вещах. В человеческом теле нет ничего постыдного, особенно в Стокере. Он особенно хорошо изваян.

Ее рука дернулась, и пышный цветок упал на траву.

– Черт, – пробормотала она. Мертензия снова повернулась ко мне. – Я имела в виду из-за вашей помолвки с его братом.

– Ах это. Ну, полагаю, не повредит, если я признаюсь: моя помолвка с Тибериусом просто выдумка. Он считал, в противном случае нам неприлично путешествовать вместе. Настаивал на том, что Малкольм довольно консервативен в таких вопросах, но подозреваю, его настоящая цель – раздражать Стокера.

– Вы действительно не помолвлены с Тибериусом?

– Должна ли я поклясться? У меня нет под рукой Библии, возможно, моего слова будет достаточно.

– Я верю вам, – наконец решила она. – И думаю, знаю, почему Тибериус придумал такую историю. Не из-за Стокера или религии. Это из-за Малкольма. Они всегда так смехотворно конкурировали друг с другом. Невеста Малкольма исчезла, значит Тибериус появляется с красивой невестой. Дурацкий способ свести счет.

– Насколько инфантильными могут быть мужчины, – заметила я.

– Часто, – согласилась она. Мертензия отложила в сторону свои секаторы и порылась в кармане, вынимая тонкую темно-коричневую сигарету. Она зажгла ее, чиркнув спичкой о каменную скамью, глубоко затянулась острым дымом и передала мне сигарету. Я закурила, втянув достаточно дыма, чтобы выпустить элегантное кольцо.

– О! Вы научите меня, как это делать?

– Конечно. – Я провела следующую четверть часа, объясняя механику колец сигаретного дыма и руководя процессом. Первые кольца вышли кривыми, но последние получились красивее, чем мои.

– У вас врожденный талант, – отпустила я комплимент. Она потушила сигарету о подошву своего ботинка.

– Я скучаю по этому, – сказала Мертензия. – С тех пор прошло много времени… – Она замолчала, и я поняла, что она думает о Розамунде.

– Вы были школьными подругами с Розамундой, не так ли? Должно быть, это был ужасный шок, когда она исчезла.

Она покачала головой.

– Шок наступил раньше.

Мертензия посмотрела на меня, ее темные глаза долго вглядывались в мое лицо, оценивая. В конце концов она решила мне довериться, хотя бы отчасти.

– Я думала, что мы подруги. Была так счастлива, что она проведет лето с нами. У меня здесь маленькая компания. Я любила друзей Малкольма, но иметь собственного собеседника…

Оставшаяся часть предложения незавершенно повисла в воздухе.

– Розамунда изменилась. Я увидела это, как только она приехала. В ней появилось что-то жесткое. Должности, которые она занимала, оказались слишком трудными. Розамунда выдохлась, устала и было еще немного чего-то.

– Немного чего?

– Обозленная. Ничего очевидного, что бы прямо указывало на это, но в ней появилась злость. Как будто она была на грани срыва. Она была осторожна, никогда не делала никаких замечаний перед другими, кроме меня. Но Розамунда сидела на этой скамейке и присматривалась. Я знала, что она что-то замышляет.

– Что-то вроде чего?

– Выйти замуж за моего брата и стать королевой замка, – сказала прямо Мертензия.

– Мне следовало понять это раньше. Мы говорили с ней о замке в школе. Наши дорматории были устроены так, что две девочки делили кровать; и Розамунда была моей соседкой по кровати. Мы долго лежали без сна после того, как остальные засыпали. Я слишком тосковала по дому, чтобы уснуть. Поэтому заливалась соловьем, и она поощряла истории о замке. Я рассказала ей все легенды: великан, Три Сестры, русалки, испанские моряки, – она сделала паузу. – И твердила, какой Малкольм самый милый брат на свете. Думаю, что сделала его немного королем Артуром, Зигфридом и Тесеем в одном лице. Я его обожаю, – добавила она с извиняющейся улыбкой. – Младшие сестры часто так чувствуют. Но я не отдавала себе отчет, как это звучит для девушки со столь скудными перспективами, как у Розамунды. Мне было одиноко без замка и замечательного старшего брата. У нее ничего не было, кроме пустой комнаты в школе и дополнительных обязанностей, которые она должна была выполнять как стипендиатка. Я никогда не осознавала, что это жестоко.

– Вы были ребенком, – напомнила я ей.

– Мечтательным ребенком. Я накручивала эти истории, и она верила им так же, как и я. В конце концов она помогла мне сбежать. Дала мне немного своих карманных денег и лгала целый день, рассказывая директрисе, мол, у меня болит живот, и я осталась в постели, Розамунда влипла в ужасные неприятности. Ей повезло, что ее не исключили. Малкольм помог с этим.

Мертензия с расплывчатой улыбкой посмотрела на меня.

– Он был страшно напуган моим побегом из школы и обрадовался, что я добралась до дома невредимой. Бедняга! Ужасно молод для такой ответственности и не очень годился в опекуны. Люциан сходил с ума в своей школе, a я была на полпути к тому, чтобы моего лучшего друга исключили из школы. Малкольм сделал единственное, что знал: он платил и платил директрисе, пока та не согласилась оставить Розамунду. Розамунда мельком увидела его, когда он приехал улаживать дела. Этого оказалось достаточно. Она решила, что когда-нибудь будет жить в нашем замке и выйдет замуж за принца, который появился из ниоткуда, чтобы спасти ее.

– Должно быть, он произвел на нее сильное впечатление.

– Действительно. Я не удивлена. Для кого-то вроде Розамунды, знающей только укусы лишения и никакой легкости в жизни, Малкольм, должно быть, казался откровением. Вежлив и богат. Он представлял безопасность. И когда словно мифическая фигура вступил в бой, чтобы устроить ее будущее в школе, она чуть-чуть его обожествила.

Она замолчала и через минуту продолжила с легкой улыбкой:

– Знаю, кажется смешным, что Малкольм может стать центром фантазий молодой девушки. Для меня он такой обыкновенный. Но он недурен собой, и Розамунда была полна решимости видеть его героем. Думаю, она была удивлена, когда наконец приехала на остров и нашла его довольно заурядным человеком.

– Прошло много времени между вашим уходом из школы и ее визитом сюда?

– Годы. Мы поддерживали связь какое-то время. Признаюсь, я неважный корреспондент, но Розамунда обязательно писала первое число каждого месяца. Когда она закончила школу, ей пришлось устроиться на работу. Всегда было ясно, что она должна содержать себя. Она писала о своих работодателях, обязанностях, обстоятельствах. Сначала Розамунда развлекалась, изображала все с неким лукавством, заставляя выглядеть шуткой. Но затем она оставила должность и не нашла подходящего места. Пришлось соглашаться на худшую зарплату, менее достойных нанимателей. Тон ее писем изменился. Наконец, она решила поехать в Индию, но не должна была занимать новый пост какое-то время. Это казалось прекрасной возможностью позволить ей приехать на остров немного отдохнуть.

– Позволить ей приехать? – Я ухватилась за любопытную фразу. – Она напросилась в гости?

– Почти. Она прислала отчаянное письмо, прозрачно намекнув о моем обещании помочь. Меня это немного задело, но я осознавала, что веду себя неблагодарно. В конце концов, я действительно ей обещала. Я решила, что будет приятно иметь гостью. Всего несколько месяцев, лето работы в саду и плавания в море, прогулок по острову. Хотела познакомить ее с нашей жизнью, дать немного передохнуть, прежде чем она снова вступит в бой. Но я увидела почти сразу, как Розамунда смотрела на Малкольма, на замок, на все – на ее лице было такое обнаженное желание.

– Как ребенок в окне кондитерской?

– Не совсем. Это было что-то более темное, более решительное. Как будто она хотела или получить все, или умереть в попытке…

Она замолчала, прикрыв рот рукой, когда поняла, что сказала.

– Мертензия, что с ней стало, по-вашему? – мягко спросила я.

Она опустила руку и резко поднялась со скамейки, снова взяв секаторы.

– Не знаю. И я бы желала, чтобы люди перестали пытаться это выяснить.

– Вы не хотите узнать, что случилось в тот день?

– Нет. С какой целью? – потребовала Мертензия. – Если она сбежала – что вероятно, даже с такой уликой как сумка – это только сделает Малкольма несчастным. Если она случайно умерла, это сделает его несчастным. Если кто-нибудь…

Она замолчала, сконцентрировав внимание на растениях и упрямо стиснув рот.

– Если кто-нибудь убил ее, – закончила я фразу. – Следует признать, это могло произойти. И кто же выигрывал от ее смерти в таком случае?

Она молчала, отказываясь отвечать. В этот момент в сад вошел Стокер.

– Доброе утро, – поздоровался он. – Я знаю, что случайные посетители не должны сюда являться, но я услышал голоса.

Мертензия повернулась с заметным удовольствием. Ее рот раскрылся, когда она увидела синяки на его лице.

– Стокер! Что с вами произошло?

– Я ходил во сне, – соврал он. – Семейная болезнь. Мой брат тоже страдает от нее. – Ложь была гладкой, но никогда не одурачила бы кого-то более искушенного, чем Мертензия Ромилли.

– У меня есть арника в комнате отдыха. Это поможет с синяками, – утешила его она.

– Я очень признателен, – ответил Стокер.

Она покраснела. Я встала, понимая сигнал уйти, когда видела его.

– Мне пора идти, – пробормотала я.

– Минутку, Вероника, – сказала Мертензия. Ее лицо освещала жизненная сила, делавшая девушку почти привлекательной. – Вы должны увидеть Glasswings.

– Glasswings, – тупо повторила я. Мое сердце начало колотиться в груди. – Они здесь?

Она кивнула, ведя нас к ближайшему кустарнику.

– Раньше они питались дамой ночи. Гусеницы едят ее листья и взрослые бабочки – как вы их называете?

– Имаго, – ответила я. – Или образы, если вы предпочитаете.

– Тогда имаго. Они питаются цветами. Бутоны раскрываются только ночью, они уже начинают закрываться. Но если мы будем неподвижны и спокойны, Glasswings могут вернуться.

Мы втроем уселись на траву, дружелюбно делясь последней булочкой, пока ждали. Небо затянуло тучами, минуты растянулись в длинные промежутки времени. Маленькие звезды цветов жасмина, приняв потемневшее небо за сумерки, начали складываться, как девы на молитве, сжимая лепестки и нежно кивая на лозу. Как ни странно, их запах усиливался по мере того, как они исчезали. Как будто зная, что вот-вот задремлют, они разослали по ветру приглашение прийти, пока не стало слишком поздно. Моя голова стала тяжелой от аромата «ночной леди», когда она обвила меня своими усиками, крепко удерживая и подталкивая в состояние оцепенения. Я бы не смогла пошевелиться, даже если бы захотела, настолько стала сонливой. Мертензия выглядела точно так же, голова тихо упала на грудь, последний кусок рулета соскользнул из ее пальцев на траву. Шустрая белка выпрыгнула, чтобы забрать его, и снова поспешила обратно в тень. Стокер растянулся на траве, его руки были опущены за голову, веки опустились.

Мои собственные веки почти закрылись, когда я увидела первый трепет движения. Мгновение, не более того. Огонек на ветру, просто танцующий вне пределов моего восприятия. Я подняла голову, широко раскрыв глаза. И увидела Glasswing размером с человеческую ладонь, лениво взмахнувший к Cestrum, по-королевски элегантно садящийся на цветок. Я не могла дышать, не могла говорить, и даже если бы у меня были силы, я бы не разбудила Мертензию или Стокера. В тот момент Glasswing был моим личным маленьким чудом.

Пока я наблюдала, ошеломленная, другой выпорхнул на маленькую поляну, двигаясь с тем же медленным величием. За ним последовал еще один и еще один, пока куст не наполнился ими. Их крылья из прозрачного соборного стекла томно развевались на темно-зеленой лозе. Каждый стоял на одном сливочном цветке, глубоко втягивая влагу, черные вены на их крыльях упирались в белые цветы. Почти против воли я поднялась и двинулась к ним бесшумными шагами по мокрой траве.

Они не заметили, или если заметили, им было все равно. Они продолжали пить, потягивая нектар, как олимпийские боги. Импульсивно я протянула руку, нежно прикасаясь к лозе. Она слегка вздрогнула, вспугнув ближайшую бабочку. Glasswing парил в воздухе, прямо над моими кончиками пальцев, как будто решая, следует ли удостоить меня жестом. Бабочка приземлилась на мою поднятую руку, словно оказывая услугу, ее крылья дважды взмахнули в случае необходимости поспешного отступления. Но через мгновение замедлила движение, идя вперед, перебирая лапками, тонкими как чернила на странице. Она подкралась к моей руке, пока не добралась до плеча и взгромоздилась, расправив крылья, ловя лучи переменчивого солнца. Какой-то миг бабочка оставалась позолочена пламенем, идеальное живое украшение, чья красота была больше, чем я могла вынести. Она будет существовать такое короткое время, но ее существование принесло миру что-то незаменимое. Возможно, эта красота была тем более велика, что мимолетна.

Без предупреждения Glasswing широко взмахнул тяжелыми крыльями и улетел прочь под соленым морским ветром, исчезая над железными воротами. Вскоре за бабочкой последовали ее друзья, оставляя маленькую поляну словно монахини, отступавшие после вечерни. Я наблюдала, пока последняя из них не поднялась над воротами и не исчезла из виду.

– Великолепно, не так ли? – Мертензия встала позади меня.

Я кивнула, стараясь держаться спиной к ней, пока не успокоюсь.

– Возвращайтесь, когда захотите, – тихо сказала она. – В подсобке есть запасной ключ, если вы захотите войти.

– Это очень любезно, – хрипло ответила я.

– Это не доброта – напоить жаждущего водой, – вымолвила она. – Это человеческая порядочность.

Я склонила голову к все еще дремлющему Стокеру.

– Уверена, что он был бы признателен за экскурсию по вашему саду. Вот где самое интересное!

Она слегка покраснела. Мертензия – своеобразный человек, я была бы разочарована, если бы она оказалась убийцей.

Стокер вздрогнул, пробуждаясь.

– Мои извинения, – сказал он с огромным зевком. – Прошу снисхождения за плохие манеры.

Мертензия улыбнулась, и я увидела маленькую тень ямочки на краю ее рта.

– Неважно. Островной воздух так действует на большинство гостей. – Она смущенно опустила голову. – В качестве штрафа вы будете сопровождать меня во время утренних визитов и нести мою корзину.

Стокер вскочил на ноги, но прежде чем он успел ответить, я вышла вперед.

– Какая восхитительная идея! Я хотела бы посмотреть остров. Как умно с вашей стороны это предложить, Мертензия.

Она бросила взгляд от меня на Стокера и обратно.

– Конечно. Отпустите меня взять все, что мне нужно. Я скоро вернусь, и мы можем идти.

Она исчезла из ядовитого сада, и Стокер пристально посмотрел на меня.

– Это было жестоко, – заметил он тихим голосом.

– Жестоко! Я думаю, что более жестоко поощрять ее, – съязвила я.

Он подскочил от возмущения.

– Я не поощряю.

Я сопротивлялась желанию закатить глаза к небу.

– Стокер, ты очень красивый мужчина, в отличие от всех, кого она, вероятно, когда-либо встречала за все свое защищенное существование. Ты разделяешь ее интересы и любезен с ней. Я не математик, но это конкретное уравнение сводится к тому, что наивная молодая женщина на полпути к влюбленности в тебя.

Стокер покраснел до ушей и пробормотал что-то неразборчивое, прежде чем прочистить горло.

– Ты правда так думаешь? – спросил он с откровенно потрясенным выражением лица. – Я всего лишь пытался быть добрым.

– Знаю, – сказала я немного мягче. – Не уверена, знаешь ли ты, какое оказываешь влияние на женщин.

– Не на всех женщин, – поправил он.

Не попадайся на приманку, велела я себе яростно. Признавая глубину своих чувств к Стокеру, я рисковала разрушить самое дорогое для меня в мире – его дружбу. Это маленькая и бледная тень того, что я хотела от Стокера, но этого должно хватить. Настаивая на отказе от чего-либо большего, я не могла теперь требовать что-либо большее как должное. Сама постелила эту особенно холодную постель, теперь мне в ней спать. В одиночестве.

Вместо этого я поджала губы, приняв тон школьный директрисы.

– Имей в виду, ты не должен привлекать ее больше, чем мог бы, – проинструктировала я.

Он казался искренне озадаченным моим руководством.

– Как, во имя семи кругов ада, я это сделаю?

– Пусть она несет свою корзину, – благоразумно подсказала я. – И ради Бога, застегни рубашку!

Его руки виновато подобрались к воротнику – и в лучшие времена не слишком опрятному. Он распахнулся, обнажая длинную колонну привлекательно мускулистого горла.

– У меня были проблемы утром, – признался Стокер. – рука одеревенела, не мог высоко поднять ее.

– О, позволь мне, – нетерпеливо приказала я. Я вывернула воротник и заколола его с безжалостной эффективностью. – Теперь, по крайней мере, ты достоин общества уважаемых женщин.

Я совершила ошибку, заглянув ему в лицо. На губах Стокера играла улыбка, а глаза блестели от удовольствия.

– Вероника, – пробормотал он.

Я отступила так резко, что чуть не потеряла равновесие.

– Она возвращается. Постарайся быть менее очаровательным.

К его чести, он попытался. Разумеется, Стокер не мог пренебречь своими джентльменскими инстинктами настолько, чтобы позволить ей нести корзину, однако он аккуратно обдумал свой реванш.

– Боюсь, сказывается травма руки, – плавно произнес Стокер, – но Вероника здорова как лошадь. Она будет только счастлива нести вашу корзину. – Он сунул корзину мне в руки и отправился с Мертензией, оставив меня тащиться сзади, нагруженную, точно вьючный осел. Корзина зловеще звякнула, и Мертензия раздраженно обернулась.

– Имейте в виду, вы должны быть осторожны, – предупредила она. – Некоторые бутылки содержат лекарства из трав, которых нет в этом сезоне.

Я поморщилась и постаралась не отставать от них. Задача не из легких, учитывая, что Стокер был полон решимости быстро справиться с поручением. Надо было помешать стратегии нашей хозяйки придержать его рядом с собой на протяжении всей экскурсии. Мертензия пыталась кокетливо болтать о любой возможной достопримечательности, указывая на каждый куст и разлом камней вдоль пути. Стокер давал искусные ответы. Не в силах заставить себя быть грубым, бросая короткие реплики, он вместо этого принялся читать ей длинные лекции такой катастрофической бессодержательности, что только святой был способен их терпеливо выслушать. Я тут и там ловила обрывки заумных фраз, кусочки непроходимой латыни, произносимые с мрачным видом уэльского священника.

Глаза Мертензии застыли, когда он превозносил достоинства скальных образований под нашими ногами.

– Правда? Понятия не имела. Боюсь, я совсем ничего не знаю о камнях, – сказала она с некоторым отчаянием.

– О, вы говорите о камнях? – спросила я, широко раскрыв глаза и на мгновение опустив корзину. – Мне интересно обсуждение камней.

– Жаль, мы только что закончили, – Стокер посмотрел на корзину с нескрываемым удовольствием. – Поторопись, Вероника. Не мешкай. Мисс Мертензия должна наносить визиты.

Он повернулся и пошел дальше. Лишь камни слышали имена, которыми я называла его, когда взмыленная бежала за ними следом.

Несмотря на ранний час, местные жители были заняты делами. Мы сделали несколько остановок в деревне, чтобы Мертензия могла раздать лекарства, тоники, примочки и бальзамы всевозможных сортов. Местные жители были сердечны с нами и с уважением принимали указания и лекарства Мертензии. Она была уверена в себе, ни следа обычной неловкости, когда расспрашивала о кашле у ребенка или ревматизме у пожилой женщины. Врачуя островитян, Мертензия расслабилась, обсуждая различные болезни со Стокером, бывшим военно-морским хирургом. Время от времени он давал тихий совет, который она с интересом выслушивала. Я оказалась исключенной из их беседы, приняв роль стороннего наблюдателя.

Когда мы добрались до последнего из коттеджей, Мертензия обогнала нас и вошла внутрь, чтобы провести личный осмотр пожилого пациента. Мы с Стокером остались ждать на улице.

– Ты когда-нибудь скучал по этому? – спросила я.

– Скучал по чему?

Он рылся в кармане. Наконец, найдя бумажный комок мятных леденцов, сунул один в рот и захрустел. Факт, что его зубы были ровными, белыми и без трещин от таких злоупотреблений, служил доказательством того, что мать-природа выбирала фаворитов.

– Медицинской практике. Ты учился на хирурга, и я видела тебя в этой роли не раз. Ты хорош в этом.

Он пожал плечами.

– Я хорош во многих вещах, которые больше не делаю.

Я невольно подумала о множестве женщин, с которыми он переспал в период полной распущенности, предшествовавшей добровольному целомудрию нескольких последних лет. Под моим пристальным взглядом он яростно покраснел.

– Во имя семи кругов ада, Вероника, я не это имел в виду. И нет, я не скучаю по ампутации конечностей и зачистке ран после порки.

– Кажется, с Наполеоном порки прекратились, – я стянула мятный леденец с его ладони.