Текст книги "Зловещее Проклятие"

Автор книги: Деанна Рэйборн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава 12

Я не смела стучать, шум мог разбудить весь дом. Но я также не могла уйти в свою комнату, не зная точно, какой ущерб нанесут друг другу Темплтон-Вейны. Стокер обладал преимуществом в дюймах и весе, но виконт был старше и зачастую вооружен. Я обернула свою ночную рубашку вокруг ног и уселась на каменную ступеньку, ожидая результата схватки. Я не питала иллюзий, что они боролись из-за меня. Возможно, я зажгла искру, но трут был старым и сухим. Финальная битва назревала с самой колыбели, по правде говоря, я была рада, что она наконец-то разразилась.

Немного звуков проникало сквозь крепкую, дубовую дверь. Мне было слышно, как разбилось стекло. Длинный стон, чей, я не могла догадаться. Затем последовал треск расколотого дерева и странный булькающий звук, как будто кого-то душили поясом халата, решила я.

Наконец наступила тишина. Я встала, отряхивая складки ночной рубашки, и тихо постучала в дверь. Спустя невероятно долгое время на стук ответили. Стокер сидел у очага, покрытый пеплом и битым стеклом, с торчащим из плеча небольшим ножом. Тибериус пытался остановить поток крови из носа. Один глаз у него распух и почти закрылся, левая рука болталась на боку.

– Полагаю, у вас вывих, – доброжелательно указала я.

– Ничего, что он не делал со мной раньше, – простонал Тибериус, злобно глядя на брата.

– Я сказал тебе, что вправлю руку, – прохрипел Стокер.

Он перевернулся на четвереньки и через мгновение приподнялся, лишь слегка пошатываясь. Без предупреждения он схватил брата одновременно за шею и талию и ударил его светлость плечом о спинку кровати, аккуратно вернув сустав в гнездо под аккомпанемент рычания виконта.

– Теперь, что насчет этого? – потребовал Стокер, указывая на нож, все еще дрожащий в его руке.

– Просто царапина, – успокоил его виконт. – Ножик – детская игрушка.

Стокер стиснул губы и сжал кулаки, но прежде чем он смог продолжить драку с братом, я схватила нож за рукоятку и выдернула. Стокер подавил вой боли, и я увидела, как глаза Тиберия загорелись от удовольствия.

– Сделайте это снова. Мне нравится, когда он кричит.

– Следите за своими манерами, или я задам вам обоим, – предупредила я их.

– Какое искушение, – пробормотал Тибериус.

– Когда вы закончите ваш флирт? – возмутилась я.

– Что касается вас, то никогда, – любовно заверил меня его светлость.

Я вытерла лезвие ножа о халат Тибериуса.

– Я оставляю его, – уведомив, я положила нож в карман. – Не могу быть уверена, что в следующий раз вы не заденете что-то жизненно важное.

– Моя дорогая Вероника, если бы я хотел ранить его как следует, я бы взялся за дело всерьез.

– Вы не должны были пользоваться ножом, – с негодованием упрекнула я.

– Конечно, должен, – терпеливо разъяснил Тибериус. – Это широко известный факт, что умственно отсталые люди невосприимчивы ни к чему, кроме самой острой боли.

– О, ради любви Христа и всех его милых ангелов, – начал Стокер, но я протестующе подняла руку.

– Достаточно! Я рада, что вы двое наслаждались вашей маленькой дракой. Нет ничего лучше для мужчины, чем здоровый коитус или кулачный бой, чтобы снять напряжение. Но время ссор закончено. Мы должны поговорить о результатах сеанса сегодня вечером.

Тибериус махнул непострадавшей рукой.

– Небольшое озорство, ничего больше.

– Не уверена, – возразила я. – Хелен Ромилли кажется искренне испуганной, как и миссис Тренгроуз.

– Конечно, – хмыкнул он. – Экономка ответственна за то, чтобы держать Хелен подальше от бренди.

– Не очень учтиво. Но вы подняли отличный вопрос, Тибериус. Для того, кто должен привыкнуть к подобным вещам, Хелен выглядела слишком расстроенной. Она увидела меня в ночной рубашке и чуть не взвилась в воздух от испуга.

Тибериус зашевелился.

– Вы признались ей, что это вы?

– Пожалуй, следовало бы. Но я боялась, что если заговорю, она начнет визжать на весь дом и может впасть в истерику. Мне ее реакция кажется наиболее любопытной.

Стокер вопросительно поднял бровь.

– Каким образом?

– Хелен делает такие вещи сплошь и рядом, зарабатывая на жизнь. Мадам Елена и все такое. Она связывается с мертвыми так же часто, как обычная женщина говорит с мясником. И все-таки события этого вечера, похоже, непомерно огорчили ее.

Стокер возмутился.

– Вероника, она не связывается с мертвыми. Она – шарлатан.

– Возможно, – подхватила я.

Его тон всегда был пренебрежительным, когда мы обсуждали что-то, не поддающееся объяснению исключительно научными исследованиями.

– Ничего возможного. Хелен зарабатывает деньги на скорби и отчаянии, заставляя страждущих верить, что совершает немыслимое. Женщина ничем не лучше обычной карманницы, практически, она крадет деньги у доверчивых людей.

– Как немилосердно, – пробурчал Тибериус.

– Милосердно! Почему я должен быть милосердным? – потребовал Стокер. – Мошенница в темной комнате произносит какие-то глупые слова, и вдруг все ведут себя так, как будто настало Второе пришествие. Это безумие.

– Безумие, но не это главное. Хелен Ромилли была глубоко потрясена. Я думаю, она была удивлена происходящим так же, как и все остальные за тем столом. Хелен казалась искренне расстроенной музыкой. Фактически, после этой конкретной манифестации всем, тесно связанным с Розамундой, стало не по себе, – намекнула я.

Серые глаза Тибериуса расширились.

– Кроме меня, вы имеете в виду. Вы серьезно предполагаете, что я имею какое-то отношение к этому детскому трюку?

Я пожала плечами.

– У вас имеется подходящий мотив.

Глаза Стокера внезапно вспыхнули от любопытства.

– Мотив?

Я сделала паузу, и Тибериус восстановил свое обычное хладнокровие.

– Очень хорошо, Вероника. Расскажите ему. Он будет искренне наслаждаться, не сомневаюсь. Но если не возражаете, я бы не хотел становиться свидетелем собственного разоблачения. Этот разговор лучше всего вести наедине.

– Другими словами, – перевел Стокер, – «Убирайтесь».

Красивый рот Тибериуса яростно сжался.

– Точно. Я закрою дверь на ключ. Или я должен попробовать святую воду? Небольшой дружеский экзорцизм поможет отправить тебя восвояси.

Я встала и разгладила подол моего халата.

– Давай, Стокер. У Тибериуса припадок раздражительности, и я не могу винить его. Должно быть, у него ужасно болит плечо.

Я повернулась к двери и послала ему воздушный поцелуй. Он пробормотал что-то неприличное. Я улыбнулась. Независимо от их частых ссор и драк, мальчики Темплтон-Вейны были вошедшими в поговорку горошинами в стручке.

* * *

Последовала неприятная интерлюдия, во время которой я зашивала рану Стокера под аккомпанемент его взыскательных инструкций. Он долго и сдержанно смотрел на мою работу, потом кивнул в знак неохотного одобрения.

– Пожалуй, сойдет, хотя было бы чертовски привлекательней, если бы я сам мог держать в руках иглу, – проворчал он.

Я заклеила рану – не слишком нежно – и уселась в кресло, пока он размешивал угли. Он долго молчал, наблюдая, как разгорается пламя, а затем повернулся ко мне, его улыбка носила оттенок озорства.

– Ты ведь понимаешь, что не сможешь объяснить мое присутствие, если меня здесь обнаружат, – высмеял он мои возражения по поводу предыдущего вечера. – Что люди подумают?

– Меня не волнует мнение провинциалов, – парировала я.

Он занял второе кресло и вытянул ноги к огню, теперь весело потрескивавшему в очаге.

– Я думал, тебе понравились Ромилли.

– Возможно. Но трудно дружить с людьми, которые живут с призраком.

Стокер фыркнул.

– Конечно, ты не веришь в эту чушь.

– Нет, – с сомнением протянула я.

– Ты не думаешь, что в коридорах этого замка ошивается настоящий призрак? Клянусь саваном моей матери, если ты ожидаешь меня поверить, я переброшу тебя через плечо как мешок с шерстью и унесу отсюда, – предупредил он.

– Я не думаю, что призрак Розамунды скрывается в тайниках замка. Трюк с музыкой – продукт гадкого воображения, без сомнений, человеческого. Но что, если помимо этого существуют мистические силы, некое присутствие извне, побуждающее живых выполнять приказы мертвых?

Его брови сошлись.

– Ученый должен учитывать все возможные гипотезы, – сказал он серьезно. – И после того, как я тщательно обдумал эту идею, могу заявить, что это самое что ни есть лошадиное дерьмо.

– Следи за своим языком, – пробормотала я.

– Ну, честно, Вероника. Ты не можешь всерьез верить в подобную ахинею.

– Я не говорила, что верю в эти фантазии, – холодно возразила я. – Просто предположила, что это возможно.

– Это чертовски невозможно.

– Если бы все ученые были такими же упрямыми, как ты, мы бы до сих пор верили, что корабли доплывут до края света, и считали, что солнце вращается вокруг Земли.

– Я не упрямый…

– Сказано с упрямством быка. Это не твоя вина, что ты страдаешь от недостатка воображения.

– Недостаток воображения! Отказаться от идеи, что призрак играет на клавесине и задувает свечи!

– Я не имела в виду эти вещи, – сказала я, стремясь оставаться терпеливой. – Это явно были трюки. Сквозняки можно сделать с помощью вентиляторов, свечи могут быть подделаны. Что касается музыки…

Стокер поднял руку.

– Это мог подстроить только человек. Механизм часового механизма – чертовски более вероятное объяснение, чем фантом.

Я покачала головой.

– Мы обыскали клавесин «с головы до ног» и не нашли никаких свидетельств того, что с ним что-то делали. Думаю, кто-то должен был сыграть и сбежать через скрытый переход. Что означает следующее: никто из присутствующих на сеансе не мог это сделать, – закончила я.

– Или наш злодей мог спрятать музыкальную шкатулку в коридоре и оставаться с нами, – возразил он. – Любой из гостей или семьи мог бы это сделать.

– Или что-то сверхъестественное… – начала я.

Стокер презрительно хмыкнул.

– Я до сих пор не верю в это.

– Конечно, нет. Я тоже. Просто считаю, что мы должны рассмотреть каждую вероятность, прежде чем остановиться на одной. Должно быть объяснение, которое мы пока не обнаружили. Но найдем.

Он наклонил голову, чтобы с любопытством взглянуть на меня.

– Зачем?

– Что ты имеешь в виду – «зачем»?

– Почему мы должны проникать в здешние тайны? Почему это нас волнует?

Я недоуменно моргнула.

– Потому что это загадка? У тебя нет любопытства? Нет чувства. что тебе брошен вызов?

– Вероника, мы трижды участвовали в таких подвигах. Нас топили в Темзе; мы были почти обречены на заклание; гнались через самые отвратительные канализационные коллекторы Лондона; и – к сожалению, должен добавить – в меня стреляли. Объясни мне привлекательность таких действий, если сможешь.

– Ты покинул свою комнату ночью, готовый исследовать музыкальную комнату раньше меня!

– Только потому, что знал: ты собираешься это сделать, и хотел уберечь тебя от неприятностей. Я предпочитаю спокойную и тихую жизнь со своими образцами и научными исследованиями.

– Вот это уж точно лошадиное дерьмо, – кратко определила я.

– Следи за своим языком, Вероника, – сказал он с идеальной мимикой.

О, как я возликовала! Еще раз заняться расследованием в спарринге со Стокером – больше значило быть самой собой, чем когда-либо. Я почувствовала растущее волнение, прилив внезапной свирепой радости, такой же горячей, как и охота на бабочек. Даже поймать Kaiser-i-Hind за крыло не доставило бы мне такого удовольствия. Я радостно вскричала:

– Ты в восторге от погони так же, как я! Тебе просто нравится притворяться, что эти подвиги целиком и полностью зависят от моего подстрекательства. Так ты можешь казаться рациональным и устойчивым, пока я отдаюсь полетам фантазий и нелепым приключениям. И тем не менее, ни одна из наших эскапад не была предпринята без твоей энергичной помощи.

– Помощи? – Его голос повысился недоверчиво. – Уверен, я был главным героем наших авантюр.

Я наклонила голову, изучая его спутанные волосы и ушибленное лицо.

– Нет, я всегда думал о тебе как о своем Гарвине.

– Гарвин! Полоумный помощник Аркадии Браун, – возмутился он.

– Гарвин не глупец, – теперь негодовала я. – Он просто менее одарен, чем его напарница, и вынужден полагаться на ее мужество. И экспертизу. И интуицию.

Стокер изрек что-то еще более отвратительное, чем до этого произнес его брат, и опустился на стул.

– Какое замечательное «привет, как дела», – проворчал он. – В Гарвине нет ничего кроме мышц.

– Чепуха. На тебя тоже довольно приятно смотреть. Не сейчас, конечно, с губой, торчащей как мрачный мул, и с синяком, расцветающем на лице. Но когда ты прилагаешь усилия, то почти красив.

Это была вопиющая ложь. Стокер не был почти красив, он был совершенно восхитителен, и не вопреки своим недостаткам, a благодаря им. Шрам, неподстриженные волосы и признаки грубой жизни только заставляли его казаться более реальным. Тибериус представлял картину идеального джентльмена, одетого с иголочки, но Стокер был всем, что я считаю правдивым, ярким и живым в мире.

К моему удивлению, он прекратил дуться. Внезапно Стокер сел прямо, пристально глядя на меня.

– Что ты имела в виду? Как Тибериус связан со всем этим? Почему его портрет оказался на клавесине? Полагаю, он был влюблен в Розамунду.

Я повторила грустную историю Тибериуса о его злосчастных отношениях с леди и последующем разрушительном браке. На протяжении всего рассказа Стокер молчал, изучая свои ноги с непроницаемым выражением лица. Когда я закончила, он глубоко вздохнул.

– Этот невыразимый ублюдок, – пробормотал Стокер. – Кто бы мог подумать, что он заставит меня жалеть его. Никогда не догадывался, что все было так плохо. Знаешь, он был гордостью и радостью отца. Наследник королевства, – сказал он, широко размахивая руками. – Я был только кукушонком в гнезде.

– Твой отец, по-моему, был не из тех мужчин, которые легко принимают неверность жены, – размышляла я. – Почему же он признал тебя своим сыном?

Стокер невесело улыбнулся.

– Потому что знал, так ей намного больнее: я целиком в его власти, а она не может меня защитить. По закону я был его ребенком. Он мог меня бить или морить голодом, и мать ничего не могла с этим поделать. Тонкая и изощренная жестокость, как все, что он делал.

– Он часто тебя бил? – спросила я, старательно отводя взгляд. Некоторое время назад я узнала, что наблюдать боль Стокера невыносимо трудно.

– Нет. В том-то и тонкость. Он знал, что гораздо эффективнее делать это редко и без провокаций. Я никогда не знал, когда удар последует и почему. Он думал, что будет держать меня в цепях, и какое-то время так и было. Пытки Тибериуса были более приземленными.

– Такие как?

Стокер пожал плечами и скривил губы.

– Сломать вещи, которые Тибериус любил. Отобрать его любимую лошадь. Вытащить из школы, где он процветал, поместить в школу, которую он ненавидел. Отец практиковал это со всеми детьми. Методика была разработана, чтобы ужесточить нас, сделать истинными Темплтон-Вейнами. Руперт опустил голову и делал, как ему велели. Он никогда не восставал, никогда не сопротивлялся. Мерриуэзер был слишком молод для худших игр отца. Кроме того, у старого дьявола был полон рот забот с Тибериусом и со мной.

– Ты сопротивлялся, – предположила я.

Он улыбнулся.

– Всякий раз, когда имел шанс. А когда мне было двенадцать, ушел из дому совсем. Отец не особо возражал. Он наводил справки, отправлял детективов и в конце концов притащил меня назад. Азарт пропал, когда отец понял, что я просто уйду снова. Тибериус разработал собственные стратегии для борьбы с ним.

– Какие стратегии?

– Тибериус научился никогда не любить, чтобы это не было использовано против него. Надел маску, которую ты так хорошо знаешь. Отполированную облицовку урбанистики, настолько отстраненную и высокомерную, что мой брат вполне мог бы жить на Олимпе. Он не склоняется к нам, простым смертным. Вот почему история с Розамундой беспокоит меня. Это делает Тибериуса человеком.

– Тибериус сказал мне, что его жена умерла при родах. Что случилось с младенцем?

– Умер тоже. Почти сразу после рождения.

– Как трагично! – воскликнула я.

– Тем более, что это был мальчик. Сын и наследник Темплтон-Вейнов. Потерял его при рождении.

– Что он будет делать без наследника? – спросила я. – Как ты думаешь, Тибериус снова жениться?

Стокер прищурился.

– Зачем? Ты собираешься продолжать эту вашу нелепую комедию обручения? Если вы намерены довести дело до конца, не устраивайте июньскую свадьбу, прошу вас. Такое cliché.

– Не будь гадким. Отлично, я расскажу тебе простую и довольно глупую правду об этой шараде с помолвкой. Малкольм Ромилли католик и несколько консервативен. Тибериус решил, что если он представит меня невестой, я буду выглядеть респектабельнее, чем женщина, путешествующая с мужчиной, с которым никак не связана.

– Я знал это, – заявил Стокер с мягким триумфом.

– Ты не знал. Ты был явно раздражен мыслью, что я могу стать твоей невесткой.

– Память мне изменяет.

Я фыркнула.

– Признаюсь, я очень привязана к Тибериусу. Но это не разубедит меня в непоколебимой решимости не выходить замуж. Однако у Тибериуса есть титул и связанные с этим обязательства. Что с ними будет?

Он снова пожал плечами.

– Руперт следующий в очереди, и у него, к счастью, четверо сыновей. Продолжение рода обеспечено, пока Тибериус не возражает против того, чтобы все в конце концов перешло к нашему племяннику.

– Подозреваю, он не захочет еще раз жениться. Он довольно горько говорил о супружестве и о том, что его сердце разбито из-за Розамунды…

Глаза Стокера округлились от изумления.

– Его сердце разбито? Ты не можешь всерьез так думать.

– Конечно, я вполне серьезна.

– Невозможно.

– Почему же?

– Чтобы разбить Тибериусу сердце, он должен обладать им. Поверь мне, у него нет сердца.

– Чушь. Ты сам только что сказал, что Тибериус научился охранять свои чувства. Люди, вынужденные прибегать к таким уловкам, как правило, испытывают сильные эмоции, когда их чувствами пренебрегают.

– Если ты так считаешь, – ответил он с безумным спокойствием.

– Как можно быть таким безучастным? Минуту назад ты сказал, что жалеешь его, – рассердилась я.

– Мои симпатии разнообразны и скоротечны. Мне слишком досталось от Тибериуса в молодости, чтобы оплакивать его боль.

– У тебя паршивое настроение, и если ты не можешь рассуждать разумно, тебе лучше уйти.

Он закатил глаза.

– Что ты хочешь от меня, Вероника? Да, Тибериус испытал боль и потерю. Как и все мы.

– Сейчас его раны самые свежие. Быть здесь – это все пережить заново.

– Его собственная вина. Не следовало принимать приглашение Малкольма. Все, что ему нужно было сделать, это отказаться и пощадить себя от повторных переживаний величайшей трагедии в жизни. Вместо этого он приезжает и сыпет соль на раны. Не говори мне, что Тибериус заслуживает жалости. Он навлек все это на себя сам, – спокойно заключил Стокер.

Я молчала долгое время, слишком долго.

Стокер вопросительно посмотрел на меня.

– Что?

– Он навлек все это на себя сам. Но зачем? Это не имеет никакого смысла.

– О чем ты сейчас болтаешь?

– Все, что ты только что сказал. Я согласна с тобой. Постарайся не дать новизне сбить тебя с ног, но ты был прав. Тибериус самый властный и контролирующий человек, из всех, кого я знаю. Он устроил каждый аспект своей жизни к собственному удовлетворению, кроме потери Розамунды. Их переписка с Малкольмом в последнее время была непостоянной. Конечно, они были лучшими друзьями на протяжении многих лет, но затем Малкольм удалился в добровольную ссылку. Они не встречались с тех пор, как Тибериус уехал в Россию. Однако, как только Малкольм попросил его приехать, он согласился. Они оба утверждают, что это ради старой дружбы. Но достаточно ли старой дружбы, чтобы Тибериус вернулся сюда, зная, что он столкнется с воспоминаниями о Розамунде? Или у него другая цель?

Стокер вскинул руки.

– Только дьяволы в аду могут ответить на это, Вероника.

Он оставался еще час, попеременно то разглагольствуя против своего брата, то лениво угрожая вернуться в комнату Тибериуса, чтобы закончить драку. Потребовался весь мой дар убеждения, чтобы удержать его, пока он не успокоился.

– Ты не выбьешь из него правду, и мне скучно зашивать тебя снова. Кроме того, это довольно лестно, если хорошенько подумать.

– Лестно? Как, во имя семи кругов ада, ты пришла к такому выводу?

– Ну, Тибериус, мог бы поручить дело профессиональному детективу. Он мог нанять частного сыщика, чтобы провести расследование. Вместо этого он полагается на нас.

– Не сообщив нам, – штурмовал Стокер. – В этом разница между работой с нами и использованием нас. Он подверг тебя риску, не задумываясь о твоей безопасности.

Этим аргументом давалось понять, что Стокер больше заботится о моей безопасности, чем о своей. Я снисходительно улыбнулась.

– Не беспокойся обо мне. Я привезла свои ножи, – весело сказала я.

Он удивился.

– Ножи? Множественное число? Я дал тебе только один, нож-малыш, чтобы привязать его к голени.

– И я ношу его, могу тебя заверить. Но леди нравится иметь и другие варианты.

Я подошла к своему саквояжу и вытащила ложное дно, открывая отсек, который Дейзи-горничная не обнаружила. Я начала извлекать оружие, передавая Стокеру.

– Вот шляпная булавка, которую я сделала, тонкий стальной стилет с очень острым концом. Я ведь предупредила тебя, что он острый! – Я протянула Стокеру носовой платок промокнуть яркую каплю крови, выступившую на большом пальце.

– Вот булавки для манжет, – приплюсовала я, передавая пакет булавок без головок, используемых лепидоптерологами, чтобы прикреплять образцы к карточкам. Я часто накалывала их на манжеты, когда хотела немного дополнительной защиты.

Я достала тонкий фиолетовый шелковый корсет, и Стокер покраснел.

– Это мой любимый. Каждая косточка на самом деле является тонким лезвием из превосходной итальянской стали, – я продемонстрировала, как быстро могу снять лезвие с лифа.

– Что-нибудь еще? – съехидничал Стокер. – Улей, чтобы спрятаться в суете расследования? Перстень с мышьяком, чтобы подсыпать яд в чей-то чай?

Я всплеснула руками.

– Не груби. Яд – самый неоригинальный метод.

Он с любопытством покачал головой.

– Как бы ты поступила, если бы хотела прикончить кого-то?

– У меня уже есть девятнадцать стратегий, и я разрабатываю двадцатую. Не волнуйся, – приободрила его я. – Если я когда-нибудь решу убить тебя, я сделаю это быстро и творчески. Ты никогда не догадаешься.

– Моя дорогая Вероника, как раз этого я и боюсь.

Он прервал себя, и с той специфической телепатией, которую мы иногда разделяли, я догадалась, что он скажет дальше.

– Я знаю, что ты не хочешь говорить о Мадейре, – начал он ворчливым голосом, – но думаю, мы должны расставить точки над «i».

– Нечего рассказывать, – буркнула я.

Он повернулся ко мне, его сапфировые глаза сияли от эмоций. Злость? Вызов? Я не могла определить. – Уверен, что есть. Я был с лордом Роузморраном, когда пришли счета, Вероника. Врач. Кормилица. Швея по пошиву одежды для младенца.

Он сделал паузу. Момент растянулся между нами тугой тишиной, ожидающей разрушения.Я вскинула подбородок.

– Да. Все так. Желаешь, чтоб я отчитывалась перед тобой?

– Считаю, что наша дружба требует этого, – просто сказал он.

– Я ни перед кем не отчитываюсь, – яростно ответила я.

– А я – никто? – спросил он. В его голосе звучало какое-то темное чувство, которого я никогда раньше не слышала.

Мой голос стал резким.

– Конечно, нет!

Я поспешно добавила, буквально выталкивая из себя:

– Но я не могу дать тебе объяснения.

– Понятно, – сказал он, снова поворачиваясь к огню.

Стокер замолчал. Я поднялась, мои руки сжались в кулаки.

– Знаю, это выглядит, будто я поехала на Мадейру, чтобы родить ребенка, – начала я.

Он тоже осторожно поднялся, оберегая только что перевязанную руку. Синяк на его лице медленно наливался пурпурным цветом, пышным и глубоким. Стокер подошел ко мне, отчетливо выговаривая каждое слово:

– Я не тот человек, которого ты знала раньше.

– Пора нам прочистить воздух, – я твердо встала перед ним. – Мне пришлось принять решение. И хотя я не нарушаю обещаний легко, но в долгу перед тобой.

– Леди Корделия отправилась на Мадейру, чтобы родить внебрачного ребенка? – рискнул предположить он.

– Как ты…

Стокер вздохнул.

– Вероника, помилуй. Я, конечно, мужчина, но все-таки доктор и видел признаки. Уверен, что она заставила тебя поклясться хранить все в секрете, и ты чувствовала себя обязанной сдержать обещание. Поэтому я ничего не буду спрашивать о ребенке или его отце. Если леди К пожелает, чтобы я знал, она сама мне расскажет.

– Спасибо.

Он поднял брови в вопросе.

– Единственное, чего я не понимал, почему на счетах врачей было написано твое имя.

– Рецидив малярии, – объяснила я. – Я поехала, чтобы позаботиться о леди К, и вместо этого она ухаживала за мной. – Я улыбнулась, вспомнив время, когда Стокер заботился обо мне во время приступа лихорадки, которая таилась в моей крови и разражалась в неподходящие моменты. – Должна заметить, что ее прикроватные манеры гораздо мягче, чем у тебя. Но ты знаешь, чьи бы я предпочла.

Что-то в его лице ослабло, и я снова улыбнулась.

– Ты действительно никогда не верил худшему обо мне?

Он пожал плечами.

– Я знал, что ты никогда не будешь так тупоумно загадочна со своим собственным ребенком. Ты не заботишься об общественном мнении, чтобы держать это в тайне. Но ты бы сошла в могилу, защищая друга.

Я уставилась на него, улыбка расплылась на моем лице.

– Ты действительно понимаешь меня.

– Да, – согласился Стокер. – И ты чертовски сложнее, чем латынь, поверь мне. Я также верю, что если ты неожиданно останешься одна с младенцем, то откажешься от своего упрямства и обратишься ко мне за помощью.

Я наклонила голову, подвинувшись на шаг ближе, чтобы видеть серебристо-серые огни в его темно-синих глазах.

– Что бы ты сделал для меня?

Он пожал плечами и тоже шагнул ближе.

– Зависит от ситуации. Я бы отправился с тобой на край света. Принял роды. Женился на тебе и дал проклятому отродью имя, если бы ты захотела.

– Я никогда не выйду замуж.

Теперь он стоял в нескольких дюймах от меня. Я чувствовала запах сладкого дыхания – медовые леденцы, которые он всегда носил в своем кармане.

– Знаю. Я тоже. Брачный институт едва не стоил мне жизни.

Я была удивлена заявлением, но не настроением, стоящим за ним. Говорил горький опыт: он пострадал от рук своей жены. Благородная и щедрая душа, не заслуживающая ничего, кроме верности.

– Тогда мы договорились. Мы никогда не женимся.

– Никогда. Хотя отсутствие брака не исключает определенные брачные действия, – намекнул он.

– Стокер, – пробормотала я.

Его рука поднялась, ладонь обхватила мою челюсть, большой палец погладил мочку уха. Я откинула голову назад, выгнув горло, и обвила руками его шею, стараясь не потревожить рану. Я чувствовала биение его пульса на моем горле, когда Стокер поцелуями проложил дорожку от уха до выреза ночной рубашки. Я сунула руки в его волосы, разомкнув губы, снова произнеся его имя на выдохе самого острого, самого изысканного ожидания. Его рот опустился еще ниже, зубы слегка задевали мою кожу. Между нами была только тонкая ткань ночного белья. Я крепче сжала волосы Стокера, произнеся его имя в третий раз, своего рода заклинание, молитву, очарование призыва.

Но когда я поощряюще простонала, он отступил, отпустив меня так резко, что я чуть не упала.

– Моя дорогая Вероника, – он широко распахнул невинные голубые глаза, – я должен принести самые искренние извинения за то, что позволил себе увлечься. В конце концов, именно ты сказала, что в первую очередь мы должны сохранить нашу дружбу. Такие демонстрации могут только обеспокоить и смутить нас, – закончил он с притворным сокрушением.

– Ревелстоук Темплтон-Вейн, – процедила я сквозь стиснутые зубы.

Он поднял руки.

– Нет, нет, мне очень искренне жаль. Что ты должна подумать обо мне?

– Дай мне пять минут, и я скажу тебе, – пригрозила я.

Вместо этого он погладил меня по голове. Я стукнула Стокера по руке, в точности, как до этого пнула руку его брата.

– Ну-ну. Не годится так вести себя с джентльменом, который ценит твою дружбу превыше всего, – укоризненно произнес Стокер. Он широко зевнул. – Должен признаться, я здорово устал от напряженного дня. Думаю, что пора пожелать друг другу спокойной ночи, не так ли? Спокойной ночи, Вероника.

Он оставил меня, прежде чем я смогла бросить в его сторону что-то более существенное, чем зловещий взгляд, но я совершенно уверена, что слышала смех на лестнице, когда он уходил.