Текст книги "Друзья отправляются в путь"

Автор книги: Давид Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Добежав до Илиеша, он прошептал, задыхаясь

от бега:

– Взяли... ночью...

– Что взяли? Кто?

– Дядю Леонте... студента... сегодня ночью...

какие-то в черных шляпах... папа говорит, что они

из сигуранцы,– все это Петрика выпалил сразу.

– Дядю Леонте? ..– растерянно переспросил

Илиеш. «Нет сестры Лизы, нет дяди Леонте – са¬

мых лучших людей»,– с горечью подумал он.

«А наушники?– внезапно вспомнил он.– Неужели

их забрали? Неужели больше он уже не услышит

Москву? И не узнает правду об Испании!»

«Ста-ары-ы-и ве-ещи-и покупа-аем!..»

Старьевщик вышел со двора и, стуча палкой по

мостовой, медленно побрел по улице.

Поздно вечером Илиеш, стараясь быть незаме¬

ченным, пробрался во двор, где жил Леонте. На

двери висел замок.

«Заперли!» – подумал Илиеш.

Он подошел к окну, потянул его, окно оказалось

не запертым. Илиеш вскарабкался на подоконник и

очутился в комнате.

Луна показалась из-за туч и заглянула в окно.

В комнате царил беспорядок. На полу валялись

книги, какие-то бумаги, подушка... Лежал пере¬

вернутый вверх ногами стул.

Илиеш быстро подошел к столу и открыл ящик.

Нет наушников!

Агенты сигуранцы, наверно, забрали их.

Уже не надеясь ни на что, Илиеш все же начал

искать. Он обшарил стол. Сунул руку в печку и по¬

рылся в золе. Поискал в разворошенной постели.

Вдруг он нечаянно задел плечом маленькую по¬

лочку на стене в углу, и что-то со звоном упало на

пол. Илиеш нагнулся и нащупал какой-то неболь¬

шой металлический предмет. Это была мыльница.

Рядом с ней что-то чернело. Илиеш поднял малень¬

кую записную книжку. Быстро положив ее в карман,

Илиеш шагнул к окну, но тут нога его в чем-то запу¬

талась. Провод! Илиеш потянул его. На конце про¬

вода что-то болталось. Сердце радостно забилось.

Он быстро намотал провод на руку.

Наушники!

Илиеш вскочил на подоконник, прыгнул на зем¬

лю, тихо притворил окно и выскользнул со двора.

ГЛАВА 22

СМЕРТЬ МАТЕРИ

Было воскресенье. С утра снова шел дождь. По

По обочинам улицы, у тротуаров, текли ручьи. По

улице Св. Андрея, в нижнюю часть города, несся ши¬

рокий поток. Люди стояли на «берегах», раздумывая,

как перейти на другую сторону. Отдельные смель¬

чаки, разбежавшись, прыгали через поток и с видом

победителей оглядывались на оставшихся на другом

«берегу».

В четыре часа Илиеш направился в больницу.

Сегодня он уж наверняка увидит мать.

Он старался шагать под ветвями деревьев, при¬

жимался к стенам домов, чтобы хоть немного спа¬

стись от дождя.

Вот свежая газетная афиша. Видно, ее только

что наклеили. «В Испании идут ожесточенные

бои...» Ну, если так пишет «Универсул», то, на¬

верно, республиканцы наступают. Иначе эта бур¬

жуйская газета хвастала бы победами. Илиеш

взглянул на число – старая афиша. Она кажется

свежей, потому что ее замочил дождь.

Илиеш думал о матери. Ей, наверно, уже лучше.

Может быть, она уже не лежит в постели и выйдет к

нему навстречу – радостная, улыбающаяся. И они

будут сидеть в коридоре и разговаривать.

Илиеш убыстряет шаг. Он идет босиком. Лужи

ему нипочем. Вот большая реклама: «При головной

боли принимайте только яволь». Повсюду торчат эти

рекламы с изображением женщины, сжимающей ру¬

ками виски. Что значит «яволь»? На каком это язы¬

ке? Ему «яволь» не нужен. У него никогда не болит

голова. Вот еще один широкий поток, и какой бур¬

ный! Нужно перейти его осторожно, а то еще собьет

с ног. Вот Петрика перепрыгнул бы через этот по¬

ток. Замечательно прыгает этот Петрика! А вода

бьется о ноги, как живая. Вот кто-то перепрыгивает.

Офицер. Не допрыгнул. Упал в воду. Какие серьез¬

ные эти люди. Им, наверно, тоже хочется смеяться.

И почему они не смеются? Боятся... Будь здесь ра¬

бочие с их улицы, посыпались бы шутки. Офицер

поднялся. Ой, какой смешной! Мокрый и весь в

грязи. Он, Илиеш, в другое время обязательно рас¬

смеялся бы. Но сейчас ему не до смеха.

Вон уже видна больница.

Илиеш подходит к воротам. Калитка открыта. Под

навесом стоит знакомый ему старик-сторож.

Сегодня он пропустит его!

Илиеш пересекает двор. Его обгоняет седая да¬

ма. Они вместе подходят к дверям. Илиеш пропу¬

скает ее вперед и следом за ней входит в коридор

больницы. У дверей сидит женщина. Рядом с ней, па

стуле, лежит груда халатов. В конце коридора белая

дверь без стекол. Дверь открывается, и оттуда выхо¬

дит высокий мужчина. Он на ходу снимает халат и

подает его женщине.

Ну как, лучше вашей жене? – спрашивает та.

– Да, через неделю забираю ее,– мужчина

улыбается.

«Может, и я заберу мать через неделю»,—думает

Илиеш.

Посетительница, вошедшая вместе с Илиешем,

обращается к женщине:

– Дайте мне халатик!

– Вы к кому?

– К Марии Спиридон из второй палаты!

Женщина протягивает ей халат. Та быстро на¬

кидывает его на плечи и скрывается за дверью.

– Дайте и мне! – говорит Илиеш почему-то

очень тихо.

– Ты к кому?—задает женщина ему тот же

вопрос.

– К матери, Иляне Бужор, из шестой палаты!

Илиеш протягивает руку за халатом.

– Тебе не нужен халат,– говорит она.

«Ребят, наверно, пускает без халатов»,– думает

Илиеш.

– Можно так, без? ..

– Тебе халат не нужен,– повторяет она устало,

с раздражением,– твоя мать умерла.

Илиеш не понимает.

– Как, умерла? Она в шестой палате.. Иляна

Бужор...

– Говорят тебе, умерла. Вчера умерли две жен¬

щины и один мужчина:      Авербух, Бужор... Вы к

кому? – обращается она уже к кому-то другому.

Илиеш выходит из больницы. Он идет через

двор и все еще не может осознать того, что произо¬

шло.«.Умерла», – машинально шепчет он.

– Что же ты так скоро, хлопчик? – спрашивает

его старик-сторож. Но, заглянув мальчику в лицо, он

подходит к нему и, неловко кладя руку на плечо

Илиеша, говорит хрипло и ласково:

– Что, али померла мамаша?.. Ну что ж поде-

лаешь-то! На то, видно, воля божья... Все там бу¬

дем. ..

Илиеш ему ничего не ответил. Он вышел из во¬

рот и пошел по улице.

Он шел как в тумане.

А дождь все лил.

Илиеш не выбирал пути. Его ноги попадали в

лужи, разбрызгивая воду.

А дождь все лил и лил, какой-то не летний уже,

но еще и не осенний. Текли мутные потоки в нижнюю

часть города. Понуро ехали извозчики с поднятыми

верхами. Торопливо шли люди с зонтиками.

Илиеш пришел домой и на мгновенье остано¬

вился на пороге. Пусто. У стены белеет кровать.

Ему так верилось, что мать выздоровеет, что она

скоро вернется домой, и они заживут попрежнему.

А теперь... Его сердце больно сжимается. Она

никогда, никогда уж не вернется. Неужели ни¬

когда?!

В невыразимой тоске Илиеш подходит к кровати

и кладет голову на подушку матери. Ему кажется,

что он чувствует ее запах, родной материнский запах.

За окном, с крыши, монотонно падают капли..

Тук... тук... тук. .. Капля за каплей. В окно впол¬

зают серые дождливые сумерки. Они все сгу¬

щаются, мутнеют.

В комнате становится темно.

А Илиеш все еще стоит на коленях у постели и,

не переставая, думает о том, что мать уже никогда

не вернется. А отец далеко, в тюрьме, в Дофтане...

Жив ли он? Как давно не было от него писем!

Один...

Шаги... Илиеш вздрагивает и оглядывается. В

комнату тихо и робко входят Петрика, Санду и Фло¬

рика. В нерешительности они останавливаются по¬

среди комнаты. Потом усаживаются. И молчат.

В комнате тихо. Слышится лишь монотонный

стук дождевых капель.

Илиеш подымает голову. На него устремлены

три пары серьезных, сочувственных глаз.

И Илиеш уже не чувствует себя больше одино¬

ким. У него друзья. И они пришли к нему.

Петрика подымается и подходит к Илиешу бли¬

же. Он хочет ему, по-видимому, что-то сказать, но, не

найдя слов, снова молча садится рядом с ним.

Так они сидят долго.

В окно глядит маленькая, светлая, словно омы¬

тая дождем, звездочка.

ГЛАВА 23

СТРАНИЦЫ ИЗ ЗАПИСНОЙ книжки

Прошел день.

Вечер. Илиеш сидит у стола и медленно пере¬

листывает блокнот студента.

Лампа тускло горит. В углу попрежнему белеет

пустая кровать матери.

Некоторые странички старенького блокнота испи¬

саны карандашом.

Первая страничка...

«Служить вечной правде, стоять в ряду тех, ко¬

торые избавят людей от нескольких лишних тысяч

лет борьбы, греха и страданий, отдать идее все —

молодость, силы, здоровье, быть готовым умереть

для общего блага,– какой высокий, какой счастли¬

вый удел!

А. Чехов».

Илиеш не все понимает в этих словах, но они его

почему-то глубоко волнуют. Он читает дальше. За¬

писи идут не подряд. Иногда они прерываются. Одна

отделяется от другой двумя-тремя страничками.

«Лишь тот достоин жизни и свободы,

Кто каждый день за них идет на бой!

Гете».

«.. .Эмил умирает в Дофтане от чахотки. А был

он такой здоровый, крепкий. До суда его били, пы¬

тали, мучили в сигуранце. Он весь поседел. Но он

молчал. Он ничего не сказал. И вот теперь, после

трех лет тюремного заключения, он умирает. Мы ему

хотели передать ампулы кальция, продукты, но тю¬

ремщики ничего не приняли. Товарищи наделали

страшный шум в тюрьме. Требовали вызвать кЭми-

лу врача. Наконец он явился. Взглянув на впалые,

с болезненным румянцем, щеки Эмила, он злобно

сказал: «Я коммунистов в больницу не кладу, пусть

подыхает...» – и вышел.

Через несколько минут его позвали к Михаилу.

Когда доктор явился, Михаил плюнул ему в лицо.

Михаила избили и посадили в карцер, в камеру «X».

Эмил, дорогой!».

Илиеш читает. Прочитанное заставляет все силь¬

нее бит’ься его сердце. «Михаил!» В Дофтане! А мо¬

жет быть, это его отец? Илиеш ниже склоняется над

блокнотом, читает одну запись за другой.

Разрушьте строй жестокий и несправедливый,

Разделяющий мир на обездоленных и имущих!

«Написал Жене письмо, а ответа до сих пор нет

Не случилось ли чего? Милая, милая...»

«Кто не ненавидит по-настоящему зло, тот не лю¬

бит по-настоящему добро. Человек – самое великое,

что есть в природе! – так говорил Робеспьер».

«Что с Эмнлом? Никаких известий...»

«Женя, милая, мне тоскливо без тебя, без твоих

писем. Я сидел вчера над химией, потом взглянул

на твою карточку. Ты глядела на меня так довер¬

чиво, чуть-чуть удивленно. А с обеих сторон висят

фотографии Горького и Ромэн Роллана. Не в пло-

хом обществе находится твое фото, правда? Какие

это большие писатели и какие большие люди! («Так

вот, значит, чьи это фотографии висели у Леонте»,—

подумал Илиеш.) Я люблю тебя, Женя. А ты этого,

наверно, даже не подозреваешь. Смотришь на меня

просто, как на товарища. Подумай, Женя, как хоро¬

шо будет, когда мы свергнем этот ненавистный

строй. А пока нужно бороться. Отдать все этой

борьбе. Ты знаешь, мне трудно сейчас заниматься:

никакие метаны и бутаны не лезут в голову. Думаю

все время о тебе и о нем... об Эмиле. Как хорошо,

что мы с тобой в одном строю, товарищ мой, друг

мой, любимая...»

«Искренность – это талант.

Чехов»

«Прочел «Жан Кристоф» Ромэн Роллана. Женя

как-то советовала мне обязательно прочесть «Оча¬

рованную душу». Ромэн Роллан и как человек дол¬

жен быть очень честным, чутким, сердечным...»

«Слушал передачу из Тирасполя. Сердце ра¬

дуется за братьев – молдован... Придет время, и

мы будем жить свободно...»

«Эмил умер. Он умер, как борец, как бесстра¬

шный солдат революции, как большевик. Его сестра

поклялась заменить его в строю. Прощай товарищ,

прощай друг!»

«Михаил уже вторую неделю в камере «X». Он

держит себя непреклонно и мужественно».

«1 Мая. Повальные аресты. На куполе собора

появился красный флаг. Весь город его видел. Де¬

монстранты дошли до улицы Штефана Великого.

Когда полицейские набросились на демонстрантов,

раздался звонкий голос девушки: «Сталин все ви¬

дит! Бессарабия все равно будет свободна!»

«У Михаила хороший парнишка. Еще много ребя¬

ческого. Но уже виден характер – честный, прямой,

смелый. Он мне нравится. Дай-то бог, чтобы улица

его не испортила».

«Эмил перед смертью написал письмо. Товарищи

передали его на волю Мы все его прочли и перепи¬

сали. Вот оно:

«Дорогие товарищи! Это мое последнее слово.

Знаю, что умираю, но мне не страшно. Коммунист

не боится смерти. Я честно прожил свою жизнь. Если

бы пришлось ее снова начинать, я ее прожил бы

гак же. Живите! Настанет долгожданный день сво¬

боды. Вспомните тогда и меня! А этот день наступит,

и недолго вам уже осталось его ждать. Меня тогда

с вами не будет. Но с вами будет мой сын. Я наде¬

юсь, что он пойдет по тому же пути, по которому

шел я.

Тяжело писать. Задыхаюсь.

Прощайте, товарищи!

Эмил Шоймару»

«В Германии новые погромы».

«Ознакомиться со статьей Мари Кюри-Складов-

екой о радиоактивности».

«Фашисты напали на испанский народ. Они хо¬

тят задушить молодую испанскую республику».

«В Испании идут кровопролитные бои. Уверен,

что многие честные люди поедут сражаться в рядах

испанских республиканцев. И я поеду, если мне бу¬

дет разрешено... Не могу сейчас спокойно учиться

Проклятые фашисты! Неужели мир будет мол¬

чать? ..»

Илиеш, взволнованный, долго сидел, склонившись

над блокнотом. Щеки его пылали. Так вот какой

замечательный человек Леонте! А отец! Его отец!

Чувство гордости наполнило сердце Илиеша. Сту¬

дент Леонте никогда не говорил ему, что знает

его отца. А Эмил умер. Он не боялся смерти. Какое

он письмо написал!

Какие, оказывается, замечательные люди есть на

свете! Какие люди! И как стойко и бесстрашно они

борются.

Он снова и снова думал об отце. Да, таким

отцом можно гордиться.

Старая записная книжка в сиреневом переплете

словно открыла перед Илиешем завесу какой-то но¬

вой, неизвестной ему жизни. Знакомые ему люди

предстали перед ним в совершенно новом свете. И на

душе у Илиеша было тревожно и радостно.

ГЛАВА 24

«СКАЖИТЕ, МАДЕМУАЗЕЛЬ МОРАРЬ,

У ВАС ЕСТЬ БРАТ?»

Флорика сидела за столом и вышивала. Георги¬

еш, сидя у окна, читал книгу. Смеркалось. Флорике

трудно стало различать узор вышивки. Она встала,

сняла стекло с лампы и подошла к буфету за спичка¬

ми. За дверью послышались чьи-то тяжелые шаги.

Нет, это не шаги отца. Дверь открылась, и кто-то

вошел в комнату.

Флорика обернулась. У двери стоял полицейский'

сержант. «Ошибся, видно», – подумала она, выжи¬

дательно глядя на него.

Сержант заглянул в бумажку и отрывисто спро¬

сил.

– Здесь проживает Флорика Морарь?

Флорика удивилась:

– Да!.. Это я...

– Идем со мной! – и он указал рукой на дверь.

Георгиеш безмолвно стоял у окна. Он был бле¬

ден. Губы его дрожали.

– Куда? – испуганно спросила Флорика.

– Узнаешь... быстрей...– и он шагнул к Фло¬

рике.

Флорика последовала за полицейским. В дверях

она оглянулась. Георгиеш смотрел ей вслед расши¬

ренными от страха глазами.

Они молча шли по темной улице. Прохожие уди-

вленно оглядывались на нее. Флорике было стыдно:

бог знает, что могут подумать люди! И куда он ее

ведет? Может быть, убежать? Это ей удалось бы —

она хорошо бегает. Но у него на боку револьвер. Он

может ее застрелить. Почему люди не вмешиваются?

Они сами боятся полиции.

– Куда вы меня ведете? – ее голос дрогнул.

– Сейчас узнаешь,– буркнул, не оборачиваясь,

полицейский.

Они подошли к высокому, мрачного вида зданию.

На углу стояло несколько человек с корзинками и

свертками. Флорика встретила взгляд пожилой,

бедно одетой женщины. В нем были сочувствие и

страх.

Полицейский и Флорика вошли в здание. Стояв¬

ший в дверях другой полицейский посторонился, и

они поднялись по ступеням. Потом пошли по длин¬

ному и пустому коридору. С обеих сторон были

двери. Они подошли к одной из них. Полицейский

постучал, и они вошли.

Флорика очутилась в небольшом кабинете. За

письменным столом сидел черноволосый, смуглый,

очень хорошо одетый мужчина. Он просматривал ка¬

кие-то бумаги.

Страх Флорики начал проходить. Это был обык¬

новенный кабинет, ничем не примечательный. Муж¬

чина поднял голову и взглянул на нее совсем не

сердито.

– Садитесь! – сказал он.

Флорика села в удобное кресло. Полицейский по¬

вернулся и ушел. Она осталась наедине с незна¬

комым человеком. До нее донесся резкий запах

духов. Она взглянула на него, и ей почему-то бро¬

сился в глаза удивительно прямой пробор на его го¬

лове. «Кто этот румын? Что здесь за учреждение?

Зачем ее сюда привели?» – думала Флорика. На

столе, под зеленым абажуром, ровным светом горе¬

ла настольная лампа.

Мужчина взял одну из папок, лежавших на столе,

открыл ее и минуту что-то читал. Оторвав взгляд от

папки, он пристально взглянул на Флорику и улыб¬

нулся.

– Вы – Флорика Морарь?

Флорике понравилось, что он обратился к ней

на «вы».

– Да!

– Вас сержант не обидел? Он обращался с вами

вежливо?

– Да!

– Знаете, это грубый, невоспитанный народ. ..

Сколько ни учишь их, а они все никак не научатся

должным образом обращаться с барышнями.

Он не спеша закурил папиросу и пустил кольцо

дыма.

– Я пригласил вас, чтобы кое о чем спросить...

Так, мелочь... После этого мы вас отпустим домой...

На улице вон уж совсем стемнело... Не беспокой¬

тесь, я доставлю вас на нашей машине...

Казалось бы, после этих слов Флорика могла

окончательно успокоиться. И все-таки что-то про¬

должало ее тревожить. Она сидела молча, маши¬

нально следя за кругленькими колечками дыма, вы¬

летавшими из его рта. Они подымались вверх, уве¬

личивались, теряли свою плотность и таяли в

воздухе.

– Скажите, мадемуазель Морарь, у вас есть

брат?

– Да, есть... Георгиеш...–ответила она.

И Флорике невольно припомнились широко от¬

крытые глаза Георгиеша, его трясущиеся губы. Вот,

должно быть, испугался, когда ее уводил полицей¬

ский. А с ней ничего страшного не случилось, с ней

так вежливо разговаривают.

– А кроме Георгиеша, есть у вас еще братья?—

вкрадчиво спросил незнакомец и пристально уста¬

вился на нее.

– Да... есть еще один... его зовут Митру...

– Митру? – переспросил он и продолжал все

так же пристально смотреть на нее.– А где он?

– В Москве... он певец...

– Так, так... а вы часто получаете от него

письма?

– Нет, мы не получаем от него писем..

– Не получаете? Странно., Ну, а пишете? .

– – Нет, не пишем...

– Ай-яй-яй, какая вы забывчивая, мадемуазель

Морарь,– и он укоризненно покачал головой,– а

скажите,– он пустил новое кольцо дыма,– кто та¬

кой Илиеш?

«Видно, он знает про письмо и про Илиеша...

Откуда он знает?» – подумала Флорика и ответила:

– Илиеш —¦ мальчик с нашей улицы. У него

мать недавно умерла.

– Так, так... как жаль... А где его отец?

Флорика знала, что отец Илиеша сидит в тюрь¬

ме. Но, может быть, не нужно об этом говорить?

– Не знаю! – ответила она.

– Не знаете? .. Ну, хорошо... Вернемся к ва¬

шему брату... значит, вы говорите, что он певец? ..

Это очень хорошо... я люблю пенье... Хожу часто в

театр... В особенности, когда приезжает Танасе...

Слыхали про такого артиста?

Флорика вспомнила огромные афиши – смеюще¬

еся носатое лицо, а под ним жирным шрифтом напи¬

сано «Танасе», – и утвердительно кивнула головой.

– Знаете? Да, это хороший артист... А ваш брат

хорошо поет? Я бы с удовольствием послушал его...

но странно, вы сказали, что не получаете от пего ни

сем, так откуда же вы знаете, что он артист, поет? . .

– Он по радио выступает,– с гордостью ответи¬

ла Флорика.

– По радио? Вот как!.. – удивился он.– И вы

часто его слушаете?

– Нет... я его ни разу не слушала... Отец слу¬

шал. ..

– А у вас есть радиоприемник?

–¦ Нет... папа слушал у...

И тут Флорика запнулась. Она вдруг почувство¬

вала, что не следует говорить, у кого отец слушал

радио. Она не знала почему, но чувствовала: не сле¬

дует.

– У кого же он слушал? – и, ласково улыбаясь,

он пустил три красивых кольца дыма.

Флорика молчала.

– Что же вы молчите?.. Ничего плохого нет в

том, если у человека есть радиоприемник и он слу¬

шает музыку, пенье... У кого ваш отец слушал ра¬

дио? – повторил он более настойчиво, не переставая

впрочем улыбаться.

Флорика опустила голову и продолжала молчать.

Наступила тишина.

– Ты скажешь, наконец, у кого он слушал ра¬

дио? – прогремело над ее ухом. Она подняла го¬

лову. И ей показалось, что она видит совсем другого

человека. Неужели это злобное, искаженное лицо

только что ласково ей улыбалось? Неужели этот са¬

мый человек только что так вежливо с ней беседо¬

вал?

Отшвырнув недокуренную папиросу, он встал и

подошел к ней. Флорика еще сильней ощутила на¬

зойливый запах его духов.

– Я с тобой разговаривал по-хорошему, но ты

этого разговора не понимаешь. Поговорю иначе...

учти, проклятая девчонка, что ты находишься в сигу¬

ранце. .. а-а, испугалась? .. Больше я с тобой цере¬

мониться не буду... небось, заговоришь... А ну, где

твой отец слушал радио? ..

Как это ни странно, но у Флорики вдруг прошел

страх, и ей стало легче на душе. Все непонятное ста¬

ло попятным.

Ее тревожил раньше притворно ласковый тон это¬

го человека. Она не понимала, почему он с ней так

разговаривал. Теперь все стало на свое место, все

определилось. Перед ней стоял злобный враг, комис¬

сар сигуранцы. Слово «сигуранца» – страшное сло¬

во, оно наводит ужас на всех. Но сейчас ей поче¬

му-то не страшно. Кроме того теперь-то она твердо

убеждена, что ни в коем случае не следует говорить,

у кого отец слушал радио.

Она видит перед собой ровный, в ниточку, пробор

комиссара. В нее впиваются его колючие глаза. Но

она стойко выдерживает этот взгляд.

Неожиданно сильная пощечина обжигает ее ще¬

ку. На минуту темнеет в глазах. Не помня себя, Фло¬

рика вскакивает, хватает со стола тяжелое пресс-

папье, замахивается, но в тот же момент чувствует,

что кто-то сзади схватывает ее за руку. Она пытает¬

ся вырваться, но ее крепко держат.

– Что с ней делать, шеф, может, покрутить не¬

много?– спрашивает деловитый голос.

– Подождем. Отведи ее вниз, пусть подумает,

может, образумится... если же нет, то мы ей пока

жем, как у нас из людей мельницы делают, как игол¬

ки под ногти вгоняют, как пятки прижигают...—

отвечает комиссар.

Флорику выталкивают из кабинета. Держа за ру¬

ку, ее тащит по коридору агент сигуранцы. Флорика

идет, и из глаз ее текут слезы, как она ни старается

их удержать. Ах, как обидно, что они все-таки текут.

– Ничего, не так еще заплачешь, – говорит

агент.

– Я... я не плачу... не боюсь я вас.. .

– Ничего, забоишься.

Они спускаются по ступенькам куда-то вниз.

Пальцы агента по-прежнему сильно сжимают ее руку.

Как противны ей эти пальцы!

Агент отмыкает какую-то дверь и толкает ее в

спину. Флорика перелетает через порог и падает на

пол. Дверь с лязгом захлопывается.

ГЛАВА 25

В ПОДВАЛЕ СИГУРАНЦЫ

Несколько минут Флорика лежала неподвижно.

Пол был холодный, сырой, липкий. Становилось хо¬

лодно. Флорика вся скорчилась. Было темно и тихо.

Послышался шорох. «Здесь еще кто-то есть»,– поду¬

мала Флорика. Она с трудом приподнялась, протя¬

нула руку – стена.

– Кто здесь? – крикнула она. Опять послышал¬

ся шорох и снова все смолкло.

– Ответьте! – взмолилась Флорика. Но в ответ

та же тишина. Тишина и густая кромешная тьма.

Флорика встала и медленно побрела вдоль стены,

ощупывая ее. Стена была неровная, шершавая. Не¬

ожиданно Флорика больно ударилась коленом о дру¬

гую стену. Острая боль пронзила все тело. Она

упала. Под ней что-то зашуршало. Сено. Оно плохо

пахло и было сырым. Флорика скорчилась и застыла.

Что теперь будет? Она все равно не скажет, у ко¬

го отец слушал радио. Им это очень хочется знать,

но нет, она не покажет. Она упрямая. О, они ее еще

не знают. Пусть бьют, она все равно не скажет.

А что будет, если они оставят ее здесь на месяц, на

год? Ведь никто не знает, где она. И никто так и не

узнает. Она будет лежать в этом темном и сыром

подвале дни и ночи. Долго... долги... Пока не ум¬

рет. .. Интересно, что делает теперь Илиеш? А он бы

сказал? Она вспомнила упрямое лицо Илиеша, его

прямой взгляд. Нет, конечно, не сказал бы. И она

не скажет, ни за что на свете не скажет.

Понемногу мысли ее начали путаться, и, утомлен¬

ная, измученная, Флорика уснула.

Она проснулась и вскрикнула от острой боли в

ноге. Что-то зашуршало, пискнуло. Флорика вздрог¬

нула: крысы!

Она вскочила на ноги. Прижалась к стене. Замер¬

ла. Где-то близко от нее снова послышался шорох и

писк. Ближе... ближе... Что-то коснулось ноги...

Она топнула ногой и закричала изо всех сил. Крысы

заметались по подвалу. Страшное отвращение охва¬

тило Флорику. Ей казалось, что весь подвал полон

крыс. Она опять принялась кричать и сильно стучать

в стену. Потом обессиленно умолкла. Стало тихо, не¬

вероятно тихо. Что будет? Если она ляжет и заснет,

ее крысы искусают, сожрут. Их так много.

Опять это ужасное шуршание. Она так устала

кричать. И Флорика решает петь. Когда она замол¬

кает, шуршание и писк возобновляются. И она поет,

не останавливаясь. Поет одну знакомую песню за

другой. Все громче и громче...

У двери раздаются шаги. Кто-то кричит:

– Ты что, с ума сошла?.. Перестань сейчас же!..

Шаги затихают.

Сколько времени прошло? Неужели все еще ночь?

Как долго она тянется. Петь нельзя. Сейчас опять

выползут крысы. А нога болит. Как сильно эти кры¬

сы кусаются. Они, наверно, ползали по ее рукам, жи¬

воту, по всему телу. Флорику затошнило.

Вдруг она слышит над головой какой-то шум.

Шаги... говор... Кто-то говорит... долго и спокой¬

но. .. Это, кажется, голос комиссара, который ее до¬

прашивал. Слов она разобрать не может. Другой го-

лос слышится реже. Комиссар что-то кричит. Какой-

то странный шум. Глухие, равномерные удары.

Флорика прислушивается. Неужели это стонет

кто-то? Сердце начинает сильно биться. Да, да, кто-то

стонет. Удары продолжаются. Потом все затихает.

Слышится резкий голос комиссара. Он что-то кричит.

Потом наступает тишина. И вдруг – страшный, не¬

человеческий крик. И снова тишина. Сердце Флорики

так бьется, что, кажется, вот-вот выскочит из груди.

И опять тот же пронзительный, страшный крик.

Она вскакивает.

– Не смейте бить!..– плача, кричит она исступ¬

ленно. И стучит в стену руками и ногами.

Постепенно шум наверху затихает. Всхлипывая,.

Флорика ложится на сено и, обессилев, засыпает.

Проснувшись, она замечает, что тьма, окружаю¬

щая ее, стала как будто не такой густой, как раньше.

Флорика с трудом подымает голову. Наверху еле-еле

светится маленький квадрат.

Флорика продолжает лежать неподвижно, стара¬

ясь ни о чем не думать.

В камере все больше светлеет. Свет проникает че¬

рез маленькое оконце под самым потолком. Шорохов

и писка уже не слышно. Флорика теперь видит, что

она лежит в большом, сыром подвале. На стенах по¬

лустертые надписи, рисунки. Вот нарисована звезда,

а под ней – несколько слов. Она машинально читает

отдельные, не стершиеся слова надписей. «.. .Насту¬

пит...» Что наступит? Когда? Вот дальше... «Сыр-

бу...» Это фамилия... А вот—«ни слова..-» и

подпись «Михаил...» Дальше слово наполовину стер¬

то. Она придвигается ближе и читает «Михаил Бу-

жор». Бужор... знакомая фамилия... Кто это Бу-

жор? .. И вдруг Флорика вспоминает: ведь это фами¬

лия Илиеша. Да, да – Илиеша... Но почему «Миха¬

ил»? Она напрягает память. Кажется, отца Илиеша

зовут Михаилом? Он сидит в тюрьме. А, может быть,

он сидел когда-то здесь? Вот оно что. И ей сразу ста¬

новится легче и начинает казаться, что теперь она

уже не одна в этом подвале. Но что значит «ни сло¬

ва»? .. Флорика задумывается. Может быть, было

написано «не сказал ни слова»? Да, наверно, так. А

может быть... может быть – «не скажи ни слова»?

И это он говорит ей! Да, но откуда он мог знать, что

она будет тоже здесь сидеть? Он не мог этого знать.

И все же Флорика не может отделаться от мыс¬

ли, что это отец Илиеша советует ей, нет, не совету¬

ет, а предостерегает, приказывает: «Ни слова!»

Илиеш, твой отец может быть спокоен, я не скажу

им ни слова, вот увидишь, что бы они со мной ни сде¬

лали. Я выдержу, вытерплю. Ты ведь знаешь, Илиеш,

я упрямая, очень упрямая. Поверь мне, я не подведу,,

я не скажу ни слова!

ГЛАВА 26.

«Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ!»

За дверью послышались шаги. Загремел засов,

дверь отворилась, и кто-то крикнул с порога:

– Выходи!

Флорика тяжело поднялась. Голова у нее кружи¬

лась. Пошатываясь, она вышла. С трудом, держась

за стену, поднялась по ступеням, сопровождаемая

конвоиром.

Идя по коридору с опущенной головой, она услы¬

шала впереди какую-то возню и чей-то окрик: «Ско¬

рей! .. В эту дверь»... Она быстро подняла глаза и

встретилась со взглядом студента Леонте. Он был

страшно бледен, волосы спутаны, сквозь разорван¬

ную рубашку просвечивало тело. Сопровождавший

его агент тут же втолкнул его в какую-то дверь.

– Иди... не останавливайся! – услыхала она

над ухом грубый окрик своего конвоира.

По взгляду студента она поняла, что он ее узнал.

В этом взгляде было, как ей показалось, сочувствие

и призыв к мужеству.

Флорика выпрямилась, подняла голову и твердо

пошла к знакомой двери.

Когда она вошла, комиссар внимательно оглядел

ее, затем кивнул агенту, и тот вышел.

– Садитесь! – коротко сказал он.

Флорика села. Она снова увидела перед собой

его прямой пробор, ощутила противно-знакомый за

пах духов и смело взглянула ему в глаза.

Комиссар не спеша закурил папиросу.

– На чем же мы вчера прервали нашу беседу?..

Ах... да... ваш отец слушал выступление вашего

брата по радио... Где же он слушал? – и комиссар

выпустил несколько колец папиросного дыма.

Флорике удобно было сидеть в этом большом мяг¬

ком кресле. Ее клонило ко сну. Что от нее хочет этот

надоедливый румын? Она ведь так устала и все тело

у нее болит. Что он от нее хочет? А... да, сказать,

где отец слушал радио. Она встрепенулась. Дремота

мигом сошла. Все нервы напряглись.

– Я ничего не знаю!

– Ты ничего не знаешь? Все еще упрямишься?

Хорошо... – зловеще сказал он и нажал кнопку на

столе. Явился агент. Комиссар сделал ему какой-то

знак, и тот вышел. Через несколько минут послыша¬

лись шаги и грубый окрик агента: «Входи!..» И он

кого-то втолкнул в кабинет. Флорика оглянулась и

остолбенела. Перед ней стоял ее отец. Но какой у

него страшный вид! Одежда на нем была изодрана,

лицо осунулось, глаза запали. Он еле держался на

ногах. Войдя, он тупо уставился на комиссара.

И вдруг, повернув голову, увидел Флорику. Он по¬

шатнулся, губы его дрогнули. Мгновенье они глядели

друг на друга неподвижно. Сердце Флорики мучи¬

тельно сжалось. Что они сделали с ним, что они сде¬

лали!

– Вот что, девчонка, слушай меня внимательно,

и ты тоже,– сказал он, обращаясь к Морарю. – Я

обламывал и заставлял говорить и не таких, как вы.

Живыми вы отсюда не выйдете, если не заговорите,

понятно? Ты слышала вчера ночью крики? Это орал

твой отец. И еще не так закричит, если вы оба буде¬

те продолжать упрямиться...

Флорика не слушала дальше того, что говорил

комиссар. Так это кричал отец! Это его били они! И

будут еще бить, если она не скажет! А, может быть,

сказать? Тогда их тотчас же отпустят домой. Но тут

Флорика вспомнила надпись на стене подвала: «ни

слова!» Надпись, сделанную рукой отца Илиеша. И

еще она вспомнила взгляд студента Леонте. И, твер¬

до взглянув на комиссара, Флорика ответила тихо,

но решительно:

– Я ничего не знаю...

– Ты все еще упрямишься? Дрянь ты эдакая!—