Текст книги "Нежность"

Автор книги: Давид Фонкинос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

92

Что надо знать об аллергии на рыбу

Аллергия на рыбу встречается довольно часто. В нашей стране она занимает четвертую позицию в списке самых распространенных аллергий. Перед людьми, подверженными ей, встает вопрос, является ли аллергеном только какой-то один вид рыбы или же несколько. Практически половина пациентов с аллергической реакцией на один вид рыбы имеют ее и на остальные. Им необходимо провести кожные пробы для выявления перекрестных аллергических реакций, а иногда и провокационные пробы (на данный вид пищи), в случае если кожных тестов недостаточно. Встает также вопрос, являются ли некоторые виды более сильными аллергенами, нежели другие. Чтобы это установить, группа ученых провела сравнение кросс-реактивности на девять видов рыб: пикшу (или свежую треску), лосося, мерланга, макрель, тунца, сельдь, зубатку, палтуса и камбалу. Согласно их выводам, лучше всего переносятся тунец и макрель (принадлежащие к семейству скумбриевых); на втором месте идут плоские рыбы – палтус и камбала. Напротив, треска, лосось, мерланг, сельдь и зубатка вызывают выраженную перекрестную реакцию: иначе говоря, если у вас аллергия на одну из них, то возможность аллергии на другие значительно возрастает.

93

После этого рыбного откровения ужин погрузился в мир тишины. Маркус несколько раз пытался вновь завязать разговор, но тщетно. Шарль ничего не ел и только пил. Они были похожи на престарелых супругов, которым больше нечего сказать друг другу. Которые уходят в некую внутреннюю медитацию. Время проходит очень мило (иногда годами).

На улице Маркусу пришлось поддерживать шефа. Шарль не мог вести машину в таком состоянии. Маркусу не терпелось запихнуть его в такси. И как можно быстрее, чтобы крестная мука этого вечера наконец кончилась. Но, как ни прискорбно, на свежем вечернем воздухе Шарль взбодрился. И сделал новый заход:

– Не бросайте меня, Маркус. Я хочу еще с вами поговорить.

– Но вы уже час вообще ничего не говорите. И потом, вы слишком много выпили, вам лучше поехать домой.

– О, да прекратите вы хоть на минуту быть таким серьезным! Честное слово, вы утомительны! Выпьем по последней, и все. Это приказ!

У Маркуса не оставалось выбора.

Они оказались в заведении, где люди определенного возраста сладострастно трутся друг о друга. Это был не совсем дансинг, но что-то вроде. Усевшись на розовую банкетку, они заказали по травяному чаю. За их спинами красовалась двусмысленная литография, подобие натюрморта, реальная мертвая натура. Шарль, казалось, слегка успокоился. Кривая снова пошла вниз. Его лицо заволакивала огромная усталость. Он думал о том, сколько лет утекло, вспоминал, как Натали вернулась на работу после своей драмы. Образ этой надломленной женщины неотступно преследовал его. Почему какая-нибудь мелочь, какой-нибудь жест накладывают на нас такой отпечаток, делают ничтожные секунды смыслом целой эпохи? В его воспоминаниях лицо Натали затмевало и работу, и семейную жизнь. Он мог написать целую книгу о коленях Натали, но был не в состоянии запомнить любимого певца собственной дочери. Он тогда на время смирился. Понимал, что она не готова жить чем-то другим. Но в глубине души не переставал надеяться. А сегодня все утратило для него интерес: жизнь была нудной. На него давили со всех сторон. Шведы напряглись из-за финансового кризиса. Исландия едва не обанкротилась, и это здорово ослабило уверенность во многих вещах. Еще он чувствовал, как всюду нарастает ненависть к начальству. При ближайшем социальном конфликте его, как и многих руководителей, наверно, уволят. Да еще его жена… Она его не понимала. Они так часто говорили о деньгах, что, бывало, он путал ее со своими кредиторами. Все это смешивалось в пресный мирок, где даже сама женственность превратилась в пережиток, где ни у кого больше не было времени цокать высокими каблуками. Эта вечная тишина предвещала тишину вечности. Поэтому при мысли о том, что Натали с другим мужчиной, почва уходила у него из-под ног…

Он рассказывал все это очень искренне. Маркус понял, что придется говорить о Натали. Одно женское имя – и ночь кажется бесконечной. Но что он мог о ней сказать? Он ее почти не знал. Он мог бы просто признаться: «Вы ошибаетесь… нельзя, собственно, сказать, что мы вместе… пока всего-то и было, что три-четыре поцелуя… я уж не говорю о том, насколько это все странно…», но не произнес ни звука. Ему было трудно говорить о ней, теперь он это понимал. Шеф положил голову ему на плечо, вызывал на откровенность. И тогда Маркус в свой черед попытался рассказать собственную версию жизни с Натали. Собственную экзегезу всех наталийных моментов. Неожиданно для самого себя, он вдруг оказался во власти целой толпы воспоминаний. Мимолетных мгновений, восходящих к давним уже временам, когда никакого поцелуя еще не было в помине.

Была их первая встреча. Именно она проводила с ним собеседование при приеме на работу. Он сразу сказал себе: «Я никогда не смогу работать с такой женщиной». Он показал себя не с лучшей стороны, но Натали получила указание взять шведа. Так что Маркус оказался здесь из-за истории с квотой. Он об этом так никогда и не узнал. Первое впечатление преследовало его долгие месяцы. Сейчас он снова вспоминал, как она тогда убрала волосы за ухо. Это движение заворожило его. Сидя на совещаниях группы, он надеялся, что она повторит тот жест, но нет, такую милость она оказала только раз. Ему вспоминались и другие жесты – как она кладет папки на край стола, как быстро облизывает губы перед тем, как начать пить, как делает вдох между двумя фразами и как иногда вместо «-сь» произносит «-ся», особенно под конец дня, и ее вежливую улыбку, и улыбку-благодарность, и ее шпильки, о да, шпильки, гимн ее лодыжкам. Их офисный палас приводил его в ужас, однажды он даже задался вопросом: «И кто только додумался изобрести палас?» И еще много чего, и еще, и еще. Да, теперь ему вспоминалось все, и Маркус сознавал, что в нем скопился большой запас неодолимого влечения к Натали. Каждый день, проведенный рядом с ней, был огромной, но тайной победой настоящего всевластия сердца.

Сколько времени он говорил о ней? Он не знал. Повернув голову, он обнаружил, что Шарль уснул. Как ребенок засыпает под сказку. Чтобы тот не простудился, Маркус укрыл его своим пиджаком – внимательно и деликатно. Во вновь наступившей тишине он разглядывал человека, олицетворявшего для него власть. Он, так часто чувствовавший, как его легкие от страха сворачиваются в трубочку, так часто с завистью представлявший себе чужую жизнь, понимал теперь, что был отнюдь не самым несчастным. Что даже его повседневная рутина ему нравилась. Он надеялся быть с Натали, но если ничего не получится, он не погибнет. Маркус мог быть слабонервным, иногда просто слабым, но в нем была какая-то сила. Какая-то устойчивость, внутренний покой. Что-то такое, что не дает поставить свою жизнь под угрозу. Что толку волноваться, когда все кругом абсурдно? – временами говорил он себе, явно начитавшись Чорана. Жизнь может быть прекрасна, когда сознаешь неприятные последствия собственного появления на свет. Зрелище спящего Шарля укрепляло в нем это чувство уверенности, которое вскоре разрастется с новой силой.

Две женщины лет под пятьдесят приблизились к ним с явным намерением завести разговор, но Маркус знаком попросил их не шуметь. Притом что в заведении играла музыка. Наконец Шарль выпрямился, открыл глаза и с удивлением оглядел окружающий розовый кокон. Увидел голову Маркуса, хранившего его сон, обнаружил на себе его пиджак. Улыбнулся, и это мимолетное усилие сразу напомнило, что у него болит голова. Пора было уходить. Уже рассвело. В офис они приехали вместе. Поднялись на лифте и разошлись в разные стороны, пожав друг другу руки.

94

Утром, чуть позже, Маркус направился к кофейному автомату. И тут же заметил, что служащие расступаются перед ним. Он был Моисей, шагающий по Красному морю. Эта метафора может показаться гиперболой. Но надо учитывать, что происходило в офисе. Маркус был сотрудник тихий, скромный, бесцветный, большинство вообще не знало, кто он такой, и тут меньше чем за сутки выяснилось, что он встречается с одной из самых красивых, если не самой красивой женщиной фирмы (подвиг тем более славный, что женщина эта слыла навсегда умершей для обольщения), да еще и ужинал с самим шефом. Кто-то даже видел, как они утром пришли на работу вместе, что придавало сплетням тенденциозность. Для одного человека это было чересчур. Все с ним здоровались, все угощали его бесконечными «Как дела?» и «Как продвигается дело номер 114?». Все вдруг воспылали интересом к этому проклятому делу и вообще к каждому его вздоху. Так что Маркусу в первой половине дня чуть не стало дурно. Слишком резкий переворот, особенно после бессонной ночи. Словно он вдруг за несколько минут наверстал долгие годы непопулярности. Разумеется, все это было неспроста. За этим наверняка что-то крылось, какие-то тайны мадридского двора. Говорили, что он агент шведских спецслужб, говорили, что он сын самого крупного акционера, говорили, что он тяжело болен, говорили, что на родине он прославился ролями в порнофильмах, говорили, что его отобрали представлять человечество на Марсе, говорили, что он ближайший друг Натали Портман.

95

Заявление Изабель Аджани в студии новостей Брюно Мазюра 18 января 1987 г. [18]18
  Брюно Мазюр– известный французский журналист и телеведущий; речь идет об интервью, которое он брал у И. Аджани в новостной программе на канале TF1 в связи с распространившимися слухами о том, что у актрисы СПИД. (Прим. перев.)


[Закрыть]

Что для меня самое ужасное, это что я должна приходить сюда и говорить «я не больна», как если бы я говорила «я невиновна в преступлении».

96

Натали и Маркус встретились за обедом. Он устал, но по-прежнему смотрел вокруг широко открытыми глазами. Она не могла прийти в себя, узнав, что ужин растянулся на всю ночь. Может, с ним всегда все бывает так? Не так, как предусмотрено? Она бы с удовольствием посмеялась. Но то, что она видела вокруг, ей совсем не нравилось. Посреди всего этого ажиотажа она чувствовала себя скованно, напряженно. Он напоминал ей о мелочности людей после похорон Франсуа. О надоедливых изъявлениях сочувствия. Может, это заскок, но ей в этом виделось что-то вроде отголосков коллаборационизма. Наблюдая реакцию некоторых, она говорила себе: «Случись снова война, все бы опять повторилось, точь-в-точь». Может, она и преувеличивала, но скорость, с какой распространился слух, его явно недоброжелательная окраска – все это внушало ей отвращение, в чем-то перекликавшееся с той смутной эпохой.

Она не понимала, почему ее роман с Маркусом вызвал такой интерес. Из-за него? Из-за того, как он выглядит? Неужели все так относятся к не слишком рациональным союзам? Но это же нелепость: что общего между логикой и симпатией? Гнев Натали после их последнего разговора с Хлоей никак не утихал. За кого они все себя принимают? В каждом косом взгляде ей виделась агрессия.

– Мы и поцеловаться толком не успели, а меня уже, по-моему, все ненавидят, – сказала она.

– Зато меня все обожают!

– Очень остроумно.

– Да плюнь на них, и все. Лучше посмотри меню. Вот это действительно важно. Что ты хочешь на первое – эндивий с рокфором или суп дня? Все прочее не имеет значения.

Он был, безусловно, прав. И все-таки она никак не могла расслабиться. Она сама не понимала, почему так бурно реагирует. Наверно, ей нужно было время, чтобы понять: это связано с рождением чувства. Головокружительное ощущение, которое выливалось у нее в агрессивность. Против всех и в первую очередь против Шарля.

– Знаешь, чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что Шарль вел себя просто постыдно.

– По-моему, он просто любит тебя, вот и все.

– Это еще не причина, чтобы паясничать перед тобой.

– Успокойся, это все не важно.

– Не могу успокоиться, не могу…

Натали решительно заявила, что после обеда пойдет к Шарлю и потребует, чтобы он прекратил этот цирк. Маркус предпочел не перечить. Они немного посидели в тишине, а потом Натали нарушила ее:

– Прости, я перенервничала…

– Это не важно. И потом, знаешь, новости так быстро устаревают… через два дня о нас и думать забудут… тут вот взяли новую секретаршу, по-моему, она нравится Бертье… так что сама понимаешь…

– Тоже мне сенсация. Он кидается на все, что движется.

– Это верно. Но тут другое дело. Если помнишь, он только что женился на бухгалтерше… так что намечается небольшой сериал.

– Вообще-то, по-моему, я пропала.

Она произнесла эту фразу внезапно и резко. Без малейшего перехода. Маркус инстинктивно взял кусок хлеба и начал крошить его в руке.

– Что ты делаешь? – спросила Натали.

– Я делаю как Мальчик-с-пальчик. Если ты пропала, надо, чтобы ты нашлась, а значит, по пути тебе надо бросать крошки хлеба. Так ты найдешь дорогу назад.

– Дорогу, которая ведет сюда… к тебе, я так полагаю?

– Да. Если только я не проголодаюсь, поджидая тебя, и не съем все крошки.

97

Что выбрала Натали на первое во время обеда с Маркусом

Суп дня. [19]19
  К сожалению, мы не располагаем точными сведениями о том, что это был за суп.


[Закрыть]

98

Шарль был уже совсем не тот человек, что провел ночь с Маркусом. К обеду он опомнился и теперь жалел о своем поведении. Он до сих пор не мог понять, почему этот очередной швед настолько выбил его из колеи. Конечно, особо веселиться ему было не с чего, его со всех сторон осаждали тревоги, но это еще не повод так реагировать. Тем более перед посторонними. Ему было стыдно. Именно поэтому он теперь будет рвать и метать. Вроде любовника, который, потерпев поражение на сексуальном фронте, впадает в агрессию. Он чувствовал, как в нем вскипает пузырьками бойцовский дух. Он даже начал отжиматься, но ровно в этот момент к нему в кабинет вошла Натали. Он поднялся с пола.

– Могла бы постучать, – сухо заметил он.

Она двинулась к нему, медленно, точно так же, как шла к Маркусу, чтобы его поцеловать. Но на сей раз – чтобы дать пощечину.

– Вот так.

– Но так не пойдет! Я могу тебя уволить за это.

Шарль ощупывал лицо. И, весь дрожа, повторил свою угрозу.

– А я могу подать на тебя в суд за сексуальные домогательства. Хочешь, покажу тебе мейлы, которые ты мне слал?

– Почему ты так со мной разговариваешь? Я всегда уважал твою частную жизнь.

– Ну конечно. Ты в своем репертуаре. Ты просто хотел со мной переспать.

– Честное слово, я тебя не понимаю.

– А я не понимаю, чем ты там занимался с Маркусом.

– Я что, не имею права поужинать с сотрудником?

– Имеешь, а теперь довольно! Хватит! Понял? – крикнула она.

Она испытывала невероятное облегчение, и ей хотелось разбушеваться еще сильнее. Она реагировала слишком бурно. Бросаясь на защиту их с Маркусом территории, она выдала свое смятение. Смятение, которое по-прежнему была не способна определить. Там, где начинается сердце, «Ларусс» кончается. Может, поэтому Шарль и перестал читать определения, когда Натали вернулась на работу. Тут нечего было сказать, тут говорили первобытные реакции.

Она была уже в дверях кабинета, когда Шарль произнес:

– Я пригласил его на ужин, потому что хотел с ним познакомиться… уразуметь, как ты могла выбрать такого урода, такое ничтожество. Что ты отвергаешь меня, я могу понять, но этого, знаешь ли, не пойму никогда…

– Замолчи!

– И не думай, что я это так оставлю. Я только что переговорил с акционерами. С минуты на минуту твой дорогой Маркус получит крайне лестное предложение. Предложение, отвергать которое – самоубийство. Одно неудобство: это место в Стокгольме. Но с таким окладом, что, думаю, колебаться он будет недолго.

– До чего ж ты пафосный. И что мне мешает уволиться и поехать с ним?

– Ты не можешь так поступить! Я тебе запрещаю!

– Честное слово, ты мне надоел…

– И тем более ты не можешь так поступить с Франсуа!

Натали посмотрела на него в упор. Он хотел сразу извиниться, он знал, что зашел слишком далеко. Но не мог пошевелиться. Она тоже. Последняя фраза парализовала обоих. В конце концов она вышла из кабинета Шарля, медленно, не говоря ни слова. Он остался один, в уверенности, что потерял ее окончательно. Подошел к окну и уставился в пустоту, испытывая неодолимое искушение.

99

Натали села за свой стол и взглянула на календарь. Позвонила Хлое и попросила отменить все назначенные на сегодня встречи.

– Но это невозможно! Вы через час должны вести заседание комиссии!

– Да, знаю, – перебила ее Натали. – Ладно, хорошо, я перезвоню позже.

Она повесила трубку. Что делать? Это было важное совещание, она много времени потратила на его подготовку. Но было совершенно ясно, что после того, что случилось, она не сможет больше работать в фирме. Ей вспомнилось, как она первый раз пришла в это здание. Совсем молоденькой девушкой. Она перебирала в памяти первые рабочие дни, советы Франсуа. Быть может, когда его не стало, именно это пережить было труднее всего. Не стало вдруг их разговоров и споров. Умерли минуты, когда мы говорим о жизни другого, комментируем ее. Она осталась одна на краю пропасти и прекрасно знала, что ее подтачивает слабость. Что она уже три года разыгрывает самую что ни на есть пафосную комедию. Что в глубине души так и не уверена, что ей хочется жить. Она до сих пор испытывала огромное, абсурдное чувство вины, вспоминая то воскресенье, когда погиб муж. Она должна была его удержать, не пускать его на пробежку. Разве не в этом состоит роль женщины? Сделать так, чтобы мужчины перестали бегать. Она должна была его удержать, обнять, целовать, любить. Она должна была отложить книжку, прекратить читать, не позволить ему сломать ей жизнь.

Теперь ее гнев утих. Она еще с минуту смотрела на письменный стол, потом побросала несколько вещиц в сумку. Выключила компьютер, задвинула ящики стола и вышла из офиса. Хорошо, что она никого не встретила, что не пришлось ничего говорить. Она должна была уйти молча. Остановила такси, попросила отвезти ее на вокзал Сен-Лазар, купила билет. Когда поезд тронулся, она заплакала.

100

Время отправления и прибытия поезда Париж-Лизьё, на котором уехала Натали

Отправление: 16.33 – Париж (Сен-Лазар)

Прибытие: 18.02 – Лизьё.

101

Исчезновение Натали застопорило механизм всего этажа. Она должна была вести самое важное квартальное совещание. Она ушла, не оставив никаких инструкций, никого не предупредив. Многие ворчали в коридорах, ругали ее за непрофессионализм. За несколько минут доверие к ней упало ниже некуда: сиюминутное взяло верх над репутацией, приобретенной за долгие годы. Поскольку все теперь знали, что у нее связь с Маркусом, все непрерывно бегали к нему: «Ты не знаешь, где она может быть?» Ему пришлось признаться, что не знает. Это почти что означало: «Нет, у меня нет с ней никаких особых отношений. Она не сообщает мне о своих перемещениях». Так оправдываться было тяжело и больно. На этом этапе он растерял весь престиж, какой успел накопить со вчерашнего дня. Все вдруг как будто вспомнили, что не такая уж он важная птица. И даже недоумевали, как это кто-то мог поверить, хотя бы на миг, что он ближайший друг Натали Портман.

Он несколько раз пытался ей дозвониться. Безуспешно. Она выключила телефон. Он не мог работать. Ходил кругами. Учитывая тесноту его кабинета, круги были невелики. Что делать? Все доверие последних дней испарялось на глазах. Он без конца прокручивал в голове их обед. «Что действительно важно, так это выяснить, что брать на первое», – он помнил, что произнес нечто в этом роде. Как можно так разговаривать? Нечего и голову ломать. Он оказался не на высоте. Ведь она ясно сказала, что пропала, а он, как ворона, взгромоздясь на облако, только и смог, что уронить несколько легковесных фраз. «Мальчик-с-пальчик»! Да на каком свете он живет? Уж точно не на том, где женщины, прежде чем сбежать, оставляют ему адрес. Конечно, все это только из-за него. Женщины всегда от него сбегают. Может статься, она даже уйдет в монастырь. Умчится на поездах и самолетах подальше, чтобы не дышать с ним одним воздухом. Ему было плохо. Плохо оттого, что он вел себя плохо. Любовное чувство рождает самое сильное чувство вины. Мы способны вообразить, что все раны другого нанесены нами. В своем безумии мы даже способны считать себя чуть ли не демиургами, думать, что мы – в самом сердце чужого сердца. Что вся жизнь сводится к сосуду с клапанами. Миром Маркуса был мир Натали. Мир цельный и полный, за который он отвечал целиком и полностью.

Но и просто мир тоже возвращался к нему. Мало-помалу он сумел взять себя в руки. Привести белое и черное в равновесие. Ему вспомнилась вся нежность минут, которые они провели вместе. Нежность вполне реальная, она не могла исчезнуть просто так. Страх потерять Натали помутил его разум. Тревога была его слабостью, той самой слабостью, что могла быть и его обаянием. Слабость на слабость в итоге дает какую-то силу. Он не знал, что делать, не хотел больше работать, не мыслил больше рационально. Ему хотелось сойти с ума, тоже убежать, поймать такси и вскочить в первый попавшийся поезд.