Текст книги "Годы в броне"

Автор книги: Давид Драгунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Даже в такой напряженный момент языкастый Старченко не сдержался и беззлобно подковырнул своего друга Осадчего:

– Ну, Николай Акимович, хватит тебе на танках возить мою пехоту. Теперь постарайся сам не отстать от нее, не то будет жарко.

– Ладно, ладно, мы еще посмотрим, кто сильнее! – на ходу парировал Осадчий. – Смотри, дружище, не пропади без моих танков...

Я со штабом и резервной танковой ротой пристроился позади батальона Федорова.

– Готов? – запросил по радио Свербихин.

– Готов, – ответил Федоров.

– Третий готов, – повторил за ним Осадчий.

О готовности доложили автоматчики, артиллеристы, саперы и разведчики.

– Начнем, Григорий Андреевич? – обратился я к Свербихину.

– Рискнем, – ответил он, и в эфире раздалось: "Буря", "Буря"!

Завыли моторы, затарахтели гусеницы. Танки, артиллерия, минометы, пулеметы открыли залповый огонь. Снопы трассирующих пуль и снарядов полетели на город, догоняя друг друга. Тысячи разноцветных ракет взвились над ним. Танкисты и шоферы включили фары. Ночь отступила. Бригада ринулась на Велюнь.

Обезумев от неожиданности, немецкие солдаты в одиночку и группами выскакивали из казармы. Никем не управляемые, они метались из стороны в сторону и натыкались на наших автоматчиков, танкистов. В незавидное положение попали офицеры гарнизона, расквартированные по всему городу. Их попытки организовать сопротивление успеха не имели. Разведчики бригады оказались и на сей раз на высоте. Андрей Серажимов каким-то чудом добрался до электростанции и выключил свет. Его заместитель Николай Новиков хозяйничал на телефонной станции.

Нелегкой была эта ночь. Плана города мы не имели – это затрудняло продвижение рот и батальонов. И все-таки, отдавая приказ на начало ночных действий, мы рассчитывали не только на риск, без которого, кстати, немыслим ни один бой. Мы полагались на боевой опыт бригады, которой уже не раз приходилось действовать в аналогичных условиях. Мы рассчитывали на сработанность и четкое взаимодействие внутри части между танкистами и мотобатальоном, между ротами автоматчиков и артиллерийской, а также минометной батареями, которые вырабатывались годами в ходе боев. Я, как командир бригады, рассчитывал на понимание подчиненными сложившейся обстановки, на смелость, находчивость и боевой опыт моих верных соратников: сибиряка П. Е. Федорова, крымчанина Г. И. Савченкова, уроженца солнечной Украины Н. А. Осадчего. Рассчитывал я также на полное взаимопонимание и поддержку моих ближайших помощников: кадрового офицера Г. А. Свербихина и бывшего секретаря райкома партии А. П. Дмитриева.

Мои надежды оправдались.

К рассвету Старченко со своими автоматчиками очистил южную и центральную часть города. На западную окраину Велюня входили танкисты 53-й танковой бригады полковника В. С. Архипова. Не отстала пехота генерала Коротеева. На северной окраине активно действовали части 254-й стрелковой дивизии.

Рыбалко торопил свои корпуса, подстегивал танковые и механизированные бригады, требуя от всех незамедлительно использовать успех передовых отрядов. Сам он на открытой машине, охраняемой небольшой группой автоматчиков, мчался к нам в бригады и батальоны, которые вырвались далеко вперед.

* * *

На небольшом косогоре неподалеку от города раскинулся хуторок, окруженный решетчатой оградой и двумя рядами высоких тополей. Свербихин облюбовал его для штаба. Место оказалось удачным. Из окна двухэтажного дома был виден поверженный Велюнь. В эти утренние часы город был затянут пеленой серого дыма.

Проведенные в боях бессонные ночи, нервное напряжение, физическая усталость валили с ног. Голова гудела. В ушах стоял звон. Наброшенный на голову полушубок отключил меня от всего происходящего в штабе, где жизнь и работа вошли в привычное фронтовое русло: обрабатывались данные разведки, отдавались распоряжения, посылались очередные донесения, направлялись в батальоны машины с боеприпасами, цистерны с горючим, политотдельцы торопились в роты. Меня сковал тяжелый сон.

И вдруг голос Кожемякова:

– Немцы...

Адъютант теребил меня за руку.

– Какие немцы? – не понял я спросонья.

– Колонна гитлеровцев движется в направлении штаба...

Сон сняло как рукой. Прильнув к окну, я разглядел в бинокль силуэты танков, четыре длинных орудия, много пехоты.

– Почему вы решили, что это немцы?

– Не может быть, чтобы там оказались наши, – сказал Свербихин.

Мы выбежали из дома. Григорий Андреевич Свербихин поднял уже весь штаб по тревоге. Взвод связи, саперная рота, его и мой танки занимали западные скаты высоты. Рота крупнокалиберных пулеметов ДШК и разведчики Серажимова расположились в овраге. Резервную танковую роту подтянули ближе к поместью. Тем временем вражеская колонна медленно продолжала ползти в направлении хуторка. Противник, казалось, ничего не видел, никого не замечал. Как выяснилось позже, фашисты не знали, что Велюнь находится в наших руках.

– Как будем встречать незваных гостей? – спросил меня Свербихин.

– С почестями. Главное – терпение, выдержка. Пусть колонна выйдет из леса, подойдет поближе. Тогда и навалимся на нее...

Расстояние между нами и противником сокращалось с каждой минутой.

Дмитриев дернул меня за рукав полушубка:

– Не пора ли?

– Не торопись, пусть подойдут ближе...

А теперь – пора! По моему знаку взвился в небо сноп зеленых ракет. И сразу застрочили автоматы, басом заговорили крупнокалиберные пулеметы, посылая трассирующие пули в гущу вражеской колонны.

В тот же миг рванулась к лесу и отрезала гитлеровцам пути отхода танковая рота молодого офицера Манина. В помощь ей по моей команде начала действовать резервная танковая рота: огнем и гусеницами она стала уничтожать фашистскую колонну с тыла. Попытка врага вырваться из наших танковых клещей потерпела полный крах. Внезапно вспыхнувший бой был жарким, но скоротечным. За каких-нибудь полчаса все было кончено.

Дорого заплатили фашисты за свою беспечность. На поле боя осталось четыре танка, несколько подбитых орудий, свыше трехсот убитых. Около ста человек были взяты в плен. Немногим удалось вырваться из засады.

Старшина Николай Новиков доставил в штаб командира разгромленного сводного отряда.

Передо мной стоял коренастый полураздетый немецкий офицер с горящими от злости бесцветными глазами и отвисшей губой.

– Вот его мундир, документы, Рыцарский крест и все регалии, – доложил разведчик.

– Эсэс? – спросил я.

Офицер отрицательно замотал головой. Но пленные разоблачили своего бывшего командира. Оказалось, что именно этот матерый фашист сколотил тысячный отряд из солдат фольксштурма и повел его в Велюнь. Только вчера на площади соседнего городка он с пеной у рта призывал воевать до победного конца...

Офицер связи доложил мне, что возле штаба остановилась машина командарма. Я побежал встретить Рыбалко. Докладывать Павлу Семеновичу подробности боя было излишним: он наблюдал все сам.

– Где ваша бригада? – первым делом спросил командарм.

– В городе и к северу от него.

Рыбалко неодобрительно покачал головой:

– Интересно у вас получается: бригада в городе, а командир бригады со своим штабом оторвался и воюет в одиночку. Вы как считаете – это нормальное явление?

– В данном случае считаю это правильным, товарищ генерал... Да и недавние события подтвердили это. Ведь именно здесь большая группа гитлеровцев пыталась выйти на Велюнь.

Я еще не остыл после боя и был сильно возбужден. Павел Семенович понял это. Он вплотную приблизился ко мне и по-отечески сказал:

– А горячиться не нужно. Я ведь переживал за вас. Вспомнился аналогичный случай под Львовом, когда чуть не погибли вы с генералом Митрофановым. Ну да ладно, что вспоминать прошлое... Расскажите лучше, как вы сумели ночью захватить Велюнь?

Мы вошли в дом. сели за стол, и я подробно изложил ход ночных действий.

Слушая мой пространный, не совсем последовательный доклад, Павел Семенович только покачивал головой да изредка отрывисто произносил тихим, глухим голосом: "Хорошо", "Очень хорошо", "Молодцы"...

Приглядевшись, я заметил, что командарм дремлет. Лицо его осунулось, щеки заметно ввалились, под глазами резче обозначились мешки. Здоровье у Павла Семеновича было основательно подорвано, но он не щадил себя: носился по фронту, днем руководил боями, по ночам осуществлял большие перегруппировки соединений и частей, успевал побывать в передовых отрядах, находил время подогнать и подстегнуть отстающие части. И только для отдыха времени всегда не хватало...

Я рукой дал знак, чтобы не шумели. Воцарилась тишина. Но Павел Семенович тут же вскочил:

– Вы думаете, я уснул? Нет, братцы, не до сна теперь. Устал – верно. Но отдыхать будем после победы.

На скорую руку позавтракав с нами, Рыбалко сказал:

– Оставьте часть сил для прикрытия города, а сами немедленно собирайте бригаду и так же, как раньше, не ввязываясь в затяжные бои, жмите к Одеру.

Подробно проинформировав нас о задаче, которую имеют командир корпуса и командиры бригад Слюсаренко и Чугунков, командарм словно бы подвел итог всему сказанному:

– Нам нужно выйти к Одеру раньше, чем немцы займут оборону. В этом главное.

Взяв карту, Свербихин красным карандашом начертил жирные линии, которые потянулись на запад.

Я вышел проводить генерала до машины.

– Ну а то, что вы разгромили этих вояк, – хорошо, мертвые не воюют. Фашисты нашего брата не жалеют, это вам отлично известно. Пусть расплачиваются по большому счету. – И, уже садясь в машину, Павел Семенович, устало улыбнувшись, спросил: – Где же теперь вас догонять?

– На Одере, товарищ генерал, – уверенно ответил я. К началу февраля войска 1-го Украинского фронта вышли на Одер и овладели огромным плацдармом на его западном берегу.

Глейвиц (Гливице), Катовице, Рыбник, Оппельн (Ополе), Бриг (Бжег) весь Силезский промышленный район был освобожден от фашистских войск. Преследование врага продолжалось днем и ночью. Неудержимой лавиной неслись танки на запад.

Зимнее наступление советских войск спасло союзников, оказавшихся в тяжелом положении под Арденнами. Под ударами наших фронтов немцы откатывались на запад, к Берлину. Они испытывали оперативное удушье. Мы отняли у них свободу маневра.

В Прибалтике и Восточной Пруссии перемалывались тридцать окруженных вражеских дивизий. Войска 2-го Белорусского фронта вклинились далеко на северо-запад и вышли к Балтийскому морю. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов, освободив Болгарию, Югославию, Румынию, завершали уничтожение больших группировок врага в районе Будапешта.

Армии 4-го Украинского фронта спускались с Карпат. 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты железной стеной стали на берлинском стратегическом направлении.

* * *

Со времен гибели Римской империи Европа не знала ничего подобного тому, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945 года, писал в своей книге "Танковые сражения 1939-1945 гг." начальник штаба 4-й танковой армии фашистский генерал Ф. В. Меллентин. И он был недалек от истины.

Хорошо зная, какую роль сыграет в дальнейшем западное побережье Одера, командующий фронтом направил в этот район танковые армии П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко, танковые корпуса Г. Г. Кузнецова, П. П. Полубоярова и Е. И. Фоминых, стрелковые дивизии из армий А. С. Жадова и К. А. Коротеева. Одер был форсирован на стокилометровом фронте и на противоположном берегу захвачен плацдарм. Позади остались Польша и Силезский промышленный район.

Войска 1-го Украинского фронта не довольствовались тем, что стали на одерских землях, они изготовились для броска на реки Бобер и Нейсе. Туда устремились войска Рыбалко, Жадова, Лелюшенко. С боем были взяты города Штейнау, Лигниц (Легница), Гайнау (Хойнув), Штеглиц. Теперь уже и Одер оказался позади, стал для нас глубоким тылом. Здесь приютились госпитали, расположились ремонтные базы, мастерские, фронтовые и армейские склады.

Хозяйками немецких шоссейных дорог стали девушки-регулировщицы армейских дорожных батальонов. Наша регулировщица Машенька Сотник направляла своими флажками танки, пехоту, артиллерию все дальше на запад – на Лигниц, Гайнау, Бунцлау (Болеславец), по дорогам, которые вели в глубь фашистской Германии.

Правнуки Кутузова

Второй день не было никаких вестей о батальоне Федорова. Посланный к танкистам офицер связи где-то застрял и не вернулся. Заместитель командира бригады Иван Емельянович Калеников, проблуждав целую ночь в поисках батальона, вернулся ни с чем.

На подготовку к наступлению на Бунцлау командир корпуса генерал Иванов дал нам менее суток. Бригаду надо было собрать, привести в порядок, а она еще до сих пор вела затяжные бои в районе Яуер (Явор). Ночные действия нарушили управление бригадой. Только к утру удалось вытащить из боя батальоны Осадчего и Старченко. Капитан Коротков, заменивший погибшего накануне командира 2-го батальона Савченкова, был на подходе. Не хватало лишь батальона Федорова.

– Да никуда он не денется, – успокаивал меня начальник политотдела. Вы же знаете этого хитреца. Не верю я, чтобы немцы застукали его в горах.

Долго расспрашивал я Осадчего. Николай Акимович виделся с Федоровым вчера днем. Тот сообщил, что получил задачу от начальника штаба бригады выйти южнее Зорау, перехватить дороги, идущие с гор, и обеспечить действия бригады и корпуса.

– Ну а что было дальше? – допытывался я.

– Больше я не видел Петра Еремеевича, но слышал где-то в стороне танковую стрельбу, – ответил Осадчий.

Настроение у меня было подавленное. Позавчера в одном из небольших населенных пунктов на моих глазах погиб командир батальона Григорий Савченков. Произошло это так.

Батальоны Федорова и Осадчего, обходя под покровом ночи мелкие населенные пункты, вырвались далеко вперед. Из радиограммы мы узнали, что их подразделения подходили к Гайнау. Это была большая удача. Район Гайнау находился в сорока километрах от нас. Мы рассчитывали выйти туда только во второй половине завтрашнего дня, а тут такой успех. Посыпались распоряжения Федорову и Осадчему: овладеть городом. А главное – надо было теперь поставить эту задачу Савченкову и Старченко и повернуть их на северо-запад. Но я, как на беду, замешкался, непростительно отстал со штабом бригады.

Остановились у каменного дома. На карте Савченкова я прочертил маршрут движения и пунктирной линией пометил, куда ему выходить к утру. Комбат на ходу свернул самокрутку, лихо вскочил на танк, и батальонная колонна скрылась в темноте.

Штабные машины еще не успели тронуться, как нас окружила толпа освобожденных советских девушек и парней. В большинстве своем это были подростки, но выглядели они старичками. Полураздетые, обутые в несусветные соломенные чувяки, с изможденными, сморщенными лицами и огромными глазами, глядевшими на нас с выражением мольбы, благодарности и пережитого ужаса, они вызывали не только глубокое сочувствие, но и невыразимую боль. Каждый из нас вспоминал своих братьев и сестер: ведь многих из них постигла такая же участь.

Ребята засыпали нас вопросами, мы едва успевали отвечать. И вдруг на окраине селения раздался сильный взрыв, вспыхнуло пламя, а вслед за тем в той же стороне началась автоматная перестрелка.

Вместе с комбатом автоматчиков и офицерами штаба мы помчались туда и увидели горящий танк, а рядом на окровавленном брезенте обезображенного до неузнаваемости комбата Г. И. Савченкова. Засевшие в одном из домов фаустники сделали свое черное дело.

В прошлом крымский шофер Григорий Иванович Савченков стал одним из опытных и боевых танкистов. В ту ночь осиротел 2-й батальон, которым он командовал долгие месяцы, командовав умело, умно, вдохновенно, отдавая подчиненным не только все свои знания, но и душу. И не случайно люди были готовы идти за ним в огонь и в воду.

Полной мерой рассчитались мы с врагом в ту же ночь...

"Что же все-таки случилось с Федоровым? – волнуясь, думал я. – Неужели тоже попал в беду?" Эти мысли я гнал прочь. Хотелось верить, что он найдет выход из самого сложного положения. За плечами этого внешне неприметного офицера была уже большая жизнь.

Петр Еремеевич Федоров являлся танкистом по призванию и воевал в качестве командира танка еще у озера Хасан. В октябре 1941 года он уже лейтенантом попал в танковую часть, в рядах которой участвовал в битве за Москву. Затем освобождал Ясную Поляну, Калугу, Юхнов, Мосальск, Киров.

После этих тяжелых боев П. Е. Федоров вступил в Коммунистическую партию, и вся его дальнейшая фронтовая жизнь стала образцом для товарищей.

В августе 1942 года старший лейтенант Федоров во главе танковой роты прибыл на Брянский фронт. Здесь был ранен, но, едва залечив раны, вернулся в свою часть и освобождал с танкистами Калач, Россошь, Чугуев, Харьков, Краснодар.

А наступление советских войск продолжалось. На широких просторах орловских полей танкисты Федорова впервые встретились с хвалеными немецкими "тиграми". Его танк в селе Слободка под Орлом в числе первых смелым тараном поразил вражескую машину. Легенда о неуязвимости "тигров" была развеяна в прах. Экипаж представили к награждению. Механик-водитель Иван Минович Дуплий был удостоен звания Героя Советского Союза.

В последующие годы П. Е. Федоров воевал в составе только 55-й бригады. Он участвовал во многих боях, операциях и вызывал всеобщее восхищение своими ратными подвигами. Многочисленные ранения не задерживали комбата в госпиталях.

Каждый раз, когда в ходе боя становилось особенно трудно, я без колебаний ставил на самые ответственные участки именно 1-й батальон, которым неизменно командовал сибиряк П. Е. Федоров. "Умен, хитер, сноровист", говорили о нем в бригаде. И это было абсолютно справедливо. Грудь комбата украшали два ордена Красного Знамени, два ордена Отечественной войны, орден Александра Невского, медали. А совсем недавно командарм Рыбалко вручил ему орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза.

Наша тревога за Федорова, к счастью, оказалась напрасной. К ночи он прибыл в бригаду целым и невредимым. Да к тому же доставил большую группу пленных и десяток исправных машин с оружием и другими трофеями.

Ох и попало ему тогда! Отчитал я его по всем статьям. Пообещал даже снять с батальона. А он стоял передо мной не шевелясь, молчал, но глаза смеялись...

– Чего ты застрял? Или забыл, что завтра идем всей бригадой в бой?

– Не виноват я, товарищ полковник. Еще ночью и утром рвался к вам, но меня не пустили.

– Ну а радиограммы получил? – вмешался Свербихин.

– Не до них было, – буркнул себе под нос комбат.

– Так в чем же дело, товарищ Федоров? – не утерпел я. – Кто вас не пустил?

– Фашисты не пустили... Сначала я их держал у выхода с гор, выполняя ваш же приказ, товарищ полковник, а потом они меня обошли с трех сторон и давай колошматить. Целый день вырывался из их "объятий", лишь к ночи обманул и выскочил.

* * *

Подготовка к наступлению подходила к концу.

Задача, поставленная командиром корпуса, сводилась к тому, чтобы с рассветом выйти на восточный берег реки Бобер, прикрыться с запада этой рекой, а главными силами наступать в направлении города Бунцлау и овладеть им.

Со стороны Гайнау на восточную окраину города должна была наступать бригада Слюсаренко, а еще южнее – бригада полковника Чугункова. Мы успели договориться с соседними бригадами. Установили условные сигналы взаимодействия: первый, кто выйдет к Бунцлау, должен был дать радиосигнал и серию ракет.

В первом эшелоне 55-й бригады наступали батальоны Осадчего и Короткова, который заменил погибшего Савченкова, во втором эшелоне – Федорова. Старченко усиливал автоматчиками батальоны первого эшелона.

На рассвете 10 февраля бригада приступила к выполнению боевой задачи. Совершив почти сорокакилометровый марш, Осадчий достиг реки Бобер, имея левее себя батальон Короткова, и повел наступление на Бунцлау.

У самого города противник встретил нас сильным огнем артиллерии и танков. Наступление приостановилось. Стало ясно, что с ходу Бунцлау нам не взять. К тому же отстал приданный нам артиллерийский полк. Пока подтянулись артиллеристы, прошло немало времени. Командир корпуса нервничал, командарм потребовал энергичных действий и намекнул, что затяжка происходит по моей вине. На участок Чугункова была подтянута бригада Головачева. Время перевалило за полночь, и надо было торопиться, чтобы не допустить изнурительных ночных уличных боев.

Город Бунцлау и река Бобер имели для нас большое значение. Это были ворота к реке Нейсе, откуда шли дороги на Лаубан (Любань), Котбус, Дрезден.

Во второй половине дня 55-я бригада усилила свои атаки. Огонь обрушился на город с трех сторон. На помощь танкам пришли вся наша артиллерия и гвардейские минометы; вступила в бой пехота. В городе возникли очаги пожаров, участились взрывы, началась паника. Немцы взорвали мост через реку. К вечеру их сопротивление было окончательно сломлено. На северной окраине Бунцлау вспыхнули зеленые ракеты, означавшие, что 55-я бригада находится уже в городе и входить в него можно свободно.

В ответ на наш сигнал Слюсаренко с востока, а Чугунков и Головачев с юго-востока также вошли в Бунцлау. Бросив танки, артиллерию, раненых, склады, базы, гитлеровцы бежали в направлении Лаубана, Герлица. Они рассчитывали, что за рекой Нейсе спасутся от наших сокрушающих ударов.

А Бунцлау продолжал гореть. Невиданной силы снегопад, начавшийся еще днем, усиливался с каждым часом. Огромные снежные хлопья залепляли стекла машин, забивали смотровые щели в танках, проникали внутрь через малейшие отверстия. Двигаться приходилось буквально вслепую. Танки и артиллерия медленно ползли по улицам горящего города. Танкисты открыли все люки танков, водители распахнули дверцы и наполовину высунулись наружу, чтобы хоть что-нибудь разглядеть впереди.

Густо падавшие крупные хлопья снега, пронизанные багровым заревом пожаров, и яркий свет невыключенных в спешке электрических фонарей, окруженных красно-зеленым нимбом, схожим с радугой, придавали поверженному городу фантастический вид.

Я ехал в открытой легковой машине, зажатой со всех сторон танками. Что-то промелькнуло впереди, завертелось в снежном вихре. И я вдруг четко увидел перед машиной женщину в темном платье с белым воротничком. Почему это она пляшет на мостовой? Не галлюцинация ли это? Видно, что-то со мной неладное, не иначе как стал сдавать... А что ж, и не мудрено: целый месяц идут беспрерывные бои – тут не до сна, не до отдыха, нервы напряжены до предела, да и старые раны дают о себе знать...

Командиры взводов, командиры танков и отделений, механики и солдаты приноровились к тяготам войны и ее особенностям. По ночам они ухитрялись спать даже на башне танка и у миномета, спать стоя, спать на ходу. Я же был лишен и такой отдушины. Днем бои, а ночью подготовка к решению новых задач. Их надо было осознать, прочувствовать, изучить, сделать прикидки по карте, принять решение, отдать необходимые распоряжения, произвести перегруппировку, подвезти за ночь продовольствие, боеприпасы, горючее... На войне утро наступает всегда слишком быстро. А с ним приходят новые бои, новые марши. Так и случилось, что я в последние дни уже изнемогал от усталости и недосыпания.

– Заболел я, кажется, Георгий, – пожаловался я шоферу.

– Что с вами, товарищ полковник?

– Начались галлюцинации. Сквозь снежные хлопья вижу танцующих женщин. Смотри, вон одна, другая, третья...

– Я тоже вижу! – крикнул Гасишвили и резко затормозил машину.

Мы выскочили из "виллиса". Остановилась вся колонна. Нас сразу окружила толпа женщин. Одинаково одетые в темные платья с белыми воротничками, они визжали, хохотали, приплясывали. Это производило жуткое впечатление.

Мы принялис.ь расспрашивать женщин по-русски и по-немецки – кто они, откуда, что случилось. Но в ответ они только размахивали руками, указывая на стоящее неподалеку здание, охваченное пламенем.

Андрей Серажимов со своими разведчиками кинулся к горящему дому. Изнутри раздавались вопли, душераздирающий плач. Наконец-то разобрались в происходящем. В этом доме, оказывается, находилась женская лечебница для душевнобольных. Персонал, в панике удирая из города, запер больницу. Когда загорелся соседний дом и огонь добрался до лечебницы, больные в страхе стали выпрыгивать из окон второго и третьего этажей. Несчастных женщин спасли от гибели наши разведчики. Мигом взломав двери, они вывели на улицу всех, кто еще оставался в здании.

В центре города пожаров было меньше. Комендант штаба нашел не тронутую войной тихую улочку. Здесь в одном из небольших домов разместился штаб. Вскоре от командира корпуса была получена радиограмма:

"До утра ни с места! Организовать оборону в западной части города вдоль берега реки Бобер. Личный состав держать в готовности. Завтра, 11 февраля, наступать на Лаубан".

Неужели удастся все-таки часок-другой соснуть?

Бушевавший все время снежный буран вдруг прекратился, словно по команде. Артиллерийская стрельба отодвигалась все дальше на запад. Умолкли автоматы. По улицам рыскали мотоциклы и броневики в поисках штабов, отставших и заблудившихся рот и батальонов, а также разных команд, которых бывает полным-полно к концу боя в крупных населенных пунктах.

На сей раз у нас в бригаде все обошлось более или менее благополучно: все батальоны и роты были на месте.

Помещение штаба постепенно наполнялось людьми. Прибыли по вызову комбаты, командиры приданных подразделений, офицеры технической службы во главе с зампотехом Иваном Сергеевичем Лакуниным. Появился начальник тыла Иван Михайлович Леонов.

Нелегко быть начальником тыла в мобильной, всегда на колесах, танковой бригаде. Но Иван Михайлович отлично справлялся с делом. Всегда спокойный, предусмотрительный и осторожный, он в любой, даже самой трудной обстановке не терял самообладания и присущего ему чувства юмора. Но недавно он кое-чего, как говорится, недоучел и попал в такую переделку, что чуть было не потерял голову, да не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова.

Придерживаясь своего правила "будет жив тыл, будет и победа", он старался держать свое тыловое хозяйство подальше от места боев. Это было оправдано, когда боевые действия велись на нашей территории. Но теперь обстановка резко изменилась. Бои шли на вражеской земле. Преследуя отходящего противника, мы ушли далеко вперед и оторвались от тылов более чем на сто километров, в нашем же тылу оставались большие группы неприятеля. В поисках выхода из окружения они нередко натыкались на наши тыловые подразделения и часто изрядно трепали их. Вот в такую переделку и попало леоновское хозяйство. И получилось, что перед танками, бронетранспортерами, автомашинами одной из таких немецких групп оказались однажды наши слабо вооруженные кладовщики, ремонтники, медики, повара. Положение создалось катастрофическое. К счастью, в разгар этого неравного боя подошел стрелковый полк из 52-й армии, направлявшийся к фронту. Только это и спасло наших тыловиков. Воспрянув духом, они присоединились к нашим пехотинцам и приняли вместе с ними участие в уничтожении многочисленной группы фашистов.

С этого дня Леонов стал держаться ближе к боевым порядкам подразделении бригады, да и мы учли преподанный нам урок и стали лучше заботиться об охране своего тыла.

Но случай этот долго еще служил поводом для добродушных шуток над Леоновым, когда он оказывался в компании наших острословов-комбатов.

Вот и сейчас в штабе долго шла дружеская пикировка, которой всегда не прочь заняться люди, получившие короткую передышку после трудных боев. Потом Леонова оставили в покое, началась промывка косточек сибиряка Федорова. Но тут вбежал запыхавшийся Дмитриев, и его радостное восклицание заставило всех умолкнуть.

– Слушайте Москву. Передается приказ Верховного Главнокомандующего.

Через распахнутую дверь, ведущую в соседнюю комнату, где стоял радиоприемник, мы услышали голос Левитана, сообщавшего, что при взятии Бунцлау отличились танкисты генералов Рыбалко, Иванова, Митрофанова, полковников Драгунского, Слюсаренко и других.

Заключительные слова приказа потонули в радостном шуме. Но предаваться ликованию было не время. Нас ждали хлопоты по подготовке к завтрашним боям, и мы тут же занялись необходимыми будничными делами. А на душе у нас было легко и радостно. В ту ночь мы, как никогда, хорошо отдохнули и отоспались. Утро оказалось чудесным. Мягкий морозец и яркие солнечные лучи приятно бодрили людей.

С самого утра через город проходили войска. Танки шли вперемежку с артиллерией. Мимо нас проследовала большая колонна пехоты. Я глядел из окна и думал: все идут, все спешат, у каждого свои направления, свои пути-дороги. Те же регулировщицы, те же Галочка и Машенька, которые указывали фонариками дороги на западных одерских равнинах, теперь уже направляют одних на запад к реке Нейсе, других на юг – к Лаубану, третьих на север – к Наумбургу.

Подошел начальник штаба бригады Свербихин и доложил, что нас вывели во второй эшелон и приказали оставаться на месте.

– Сколько же будем торчать здесь? – спросил я.

– Думаю, часа три-четыре...

Дмитриев, слышавший этот разговор, предложил съездить во 2-й батальон, к Короткову.

Не успели мы тронуться, подъехало несколько машин с генералами и офицерами. В передней машине сидел наш командарм. Как положено, я отдал ему рапорт о состоянии бригады.

– Мы переезжаем на новый командный пункт, целую ночь передвигаемся, столовая отстала, думаем у вас подкрепиться, как вы на это смотрите? лукаво подмигнув, спросил Рыбалко.

– Рады стараться! Разрешите, товарищ командующий, угостить вас завтраком? – предложил вовремя подвернувшийся Леонов.

Все направились в дом. Пока начпрод Мишенков накрывал на стол, гости в другой комнате сгрудились у развернутой карты. Начальник разведки армии полковник Л. М. Шулькин что-то настойчиво доказывал генералу Бахметьеву. Тот, протирая очки, недоверчиво качал головой:

– Не верю, чтобы их восьмая танковая дивизия пришла из Венгрии. Положение у немцев там крайне тяжелое. Наверное, она переброшена с запада.

Шулькин настаивал на своем. "Пожалуй, он прав, – подумал я. – Ведь пленные показывали, что эта дивизия пришла с юга. Наша бригада столкнулась с ней еще в районе Рыбника и вела тяжелые пятидневные бои". Постепенно в спор втянулись начальник оперативного отдела армии полковник Еременко, начальник инженерных войск армии краснощекий, жизнерадостный Матвей Поликарпович Каменчук и даже каким-то чудом оказавшийся у нас корреспондент нашей фронтовой газеты Александр Ильич Безыменский.

Но Рыбалко быстро охладил пыл спорщиков.

– Дмитрий Дмитриевич, – обратился он к Бахметьеву, – я полагаю, Шулькин прав. Эта дивизия пришла прикрыть пути на Дрезден. Немцы боятся, чтобы Германию не оторвали от Чехословакии и Австрии. Во всяком случае, мы эту дивизию здорово потрепали, и вряд ли она станет для нас серьезной преградой на реке Нейсе.