Текст книги "Забыть завтра (ЛП)"

Автор книги: Данн Пинтип

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Несколькими минутами позднее охранница сняла с меня шлем и дернула меня на ноги.

Она раздела меня догола и затолкала под горячую струю воды. Я сгорбилась, прикрывая свое

тело, и услышала ее резкий хохот.

– У тебя нет ничего, чего я не видела, маленькая девочка.

Я все равно стояла сгорбившись. Стрелы воды кололи мою кожу, а затем охранница

выдернула меня, промокшую насквозь, наружу и бросила мне желтый комбинезон. Он сильно

походил на мою школьную униформу, но был сделан из грубого материала. Я едва успела

запихнуть руки в рукава, а ноги в штанины, когда меня потащили дальше по коридору.

Комбинезон натирал мне кожу при каждом движении, грубый материал одинаково удалял и

мертвые, и живые кожные клетки.

Охранница затолкала меня в камеру, а затем я осталась одна. В первый раз в моей жизни я

была по-настоящему, абсолютно одна.

Минуты растягивались в часы. Единственным маркером времени для меня было сосущее

ощущение в животе.

В какой-то момент сквозь щель в двери протолкнули миску с мутной водой. Я

приблизилась и понюхала ее. Она отдавала мочой, но здесь все пахло мочой. Всего за несколько

часов, что я тут находилась, моя кожа уже впитала этот аромат.

Что хуже? Пахнуть мочой или даже не замечать этого? Получить подозрительную

жидкость или настолько хотеть пить, что ты все же выпьешь ее?

Я выпила воду. Она была несвежей и отдавала мелом, и я наморщила нос.

Тотчас же я подумала о моей сестре, морщащей нос в воспоминании о будущем. Она

сказала, что еда отвратительна. И они не позволяют мне играть снаружи.

Воспоминание прокрутилось у меня в голове целиком, от начала до конца, каждая

подробность была яркой и точной. Как будто я проживала это еще раз.

Я замедлила воспоминание, останавливаясь на каждом кадре и анализируя его. Должна

быть какая-то подсказка, что-то, что поможет мне понять, как я могла сделать такое.

В воспоминании волосы Джессы падали ей на плечи. Когда я оставила ее вчера, они

достигали только подбородка. Это значит, что у меня есть время. Немного, потому что ее лицо

выглядит так же. Но, по крайней мере, несколько месяцев. Может год.

Она была в больничной кровати. Может, это значит, что она заболеет. Может, будущая я

убила ее, чтобы прекратить непереносимую боль.

Нет. Я воспроизвела картинку с ее лицом, приблизив изображение, как если бы мой

воображаемый глаз был объективом камеры. Ее щеки немного бледны, но ее глаза выражают

внимание. Ее тело, даже лежащее, излучает тот тип энергии, который может говорить только о

здоровье.

Я поворачивала изображение, рассматривая его с разных углов, но не смогла найти каких-

либо признаков болезни. Итак, не больна. Тогда почему она лежит в постели, и к ее голове

прилеплены провода? Где она?

Мой мозг снова прошелся по всему воспоминанию, выбирая кадры, например,

золотистую табличку с четырьмя спиральными узорами по углам. Каждое агентство имеет свой

символ. У АВоБ, например, это песочные часы. Кому принадлежит этот спиральный узор?

В поисках подсказок я досмотрела воспоминание до конца. Зеленый линолеумный пол.

Плюшевый мишка с красным бантом. Белые шторы и белые простыни…

Подождите-ка. Мое дыхание сбилось, и изображения в моей голове погасли. Как я это

делаю? Это не… нормально. Воспоминание проигрывалось у меня в голове, как если бы это был

фильм. Я разбирала его, манипулировала каждым кусочком, как если бы мой мозг был

компьютером. Я не должна быть способна на такое.

Я ощущала свой пульс каждой клеточкой своего тела. Что происходит? Раньше такого

никогда не случалось. Это из-за того, что что-то не так с воспоминанием о будущем? Или что-то

не так… со мной?

Мое сердце тяжело билось, и я вдруг не смогла сделать вздох. Нет. Остановись. Я в

порядке. Со мной все в порядке. Во мне никогда не было и унции паранормальных способностей.

И сейчас им взяться неоткуда.

Мое тело перенасыщено эмоциями, и все. Не могу больше об этом думать.

Вместо этого я оглядела свою камеру. Это было ошибкой. Тут не на что смотреть. Просто

комната десять на десять (Прим.: десять на десять футов, три на три метра) с черной решеткой

вдоль одной стены и бетонными блоками в остальных местах. Никаких окон. Никакого солнца.

Увижу ли я солнце когда-нибудь снова? В этот момент я была так рада, что отвела Джессу

в парк двадцать седьмого октября. Рада, что почувствовала теплые солнечные лучи на лице и теле.

Рада, что разделила последнее утро с моей сестрой. Я даже рада, что мы столкнулись с Логаном

Расселом, так как теперь у меня, по крайней мере, есть дома кто-то, о ком я могу мечтать. Я

подумала, что это больше, чем есть у большинства заключенных.

Маленький проблеск благодарности увял, и я судорожно вздохнула. Арестована. В

заключении. Сумасшествие, которое я пыталась усмирить, вернувшись, быстро прогрессировало.

Я сглотнула и захрипела, как машина, которая не заводится, но не могла наполнить легкие. Мой

сердечный ритм удвоился, а потом утроился. В моих ушах ревел океан. Паническая атака. У меня

паническая атака, и я должна прекратить ее. Прекратить. Прекратить!

Красный лист. Я прижала колени к груди. Мои пальцы задеревенели, и я стала сгибать и

разгибать их, чтобы восстановить приток кислорода. Осенние листья скользят по воздуху. Думай

о листьях. Мое дыхание замедлилось. Мое сердце больше не колотилось так, как будто собирается

выскочить из груди.

И я потерялась в прошлом.

Очередное покачивание. Сдвиг на сиденье, легкое нажатие рук, и моя парта скрипит чуть

ближе к окну. Чуть ближе к солнцу.

Снаружи наша школа похожа на космический корабль – длинная и плоская, с круглыми

окнами, прорезанными по бокам. Здание получило кучу наград. Жаль, что архитектор не подумал,

что студенты будут чувствовать себя внутри как в ловушке.

– Что ты делаешь? – спросил мальчик, сидящий рядом. У него короткая стрижка,

которая должна быть у всех мальчиков в младших классах. У нас еще не было Основ Физической

культуры, но от него пахнет так же, как от бассейна для плавания.

Я мельком взглянула в переднюю часть комнаты, где миссис Эстбери, учительница класса

«5 лет до», рисовала дроби на воздушном экране.

– Я пытаюсь увидеть листья, – сказала я мальчику.

– Зачем?

Я прижала язык к верхнему ряду зубов, пытаясь придумать, как объяснить.

– Когда они падают с дерева, они могут приземлиться где угодно. Они не застряли в

помещении, как мы. Я просто пытаюсь увидеть, куда попадают листья.

Он кивнул, как если бы то, что я сказала, имело смысл.

– Я Логан.

К моим щекам прилило тепло, и я придвинула свою парту ближе к окну. Конечно, его имя

Логан. Его всегда звали Логаном, с тех пор как мы пошли в школу восемь лет назад.

Но до этого я никогда по-настоящему с ним не говорила. Я знала, когда у него день

рождения. Знала, что он занимается на крайней правой дорожке бассейна во время Основ

Физической культуры. Но это первый раз, когда он дал мне разрешение использовать его

настоящее имя.

– Меня зовут Келли.

– Я знаю. Слышал, как некоторые девочки называют тебя так, – он нерешительно

улыбнулся, словно был не уверен, что следовало признаваться в этом. – Может быть, поэтому ты

так любишь листья. Потому что тебя назвали в честь цветка каллы (Прим.: calla lily – калла и

Callie – Келли).

На самом деле это не так. Мой отец был ученым, и меня назвали Каллой Анной в честь

Таннера Каллахана, мужчины, получившего первое воспоминание. Но я не исправила Логана.

Мой отец считал, что это остроумное имя, а я? Мне очень понравилась идея быть цветком. Никто

раньше не называл меня так.

В равной степени, раньше никто мне так не улыбался. Часть меня хотела, чтобы он делал

это постоянно. Другая часть не могла решить, куда девать локти.

Я спрятала свои руки под собой и далеко отклонилась назад. Секунду мои ноги висели в

воздухе, а пластиковое кресло балансировало на двух задних ножках. А в следующее мгновение

кресло опрокинулось назад, и я растянулась на полу.

Миссис Эстбери убрала воздушный экран и широкими шагами подошла к тому месту, где

я лежала.

– Двадцать Восьмое Октября! Что это значит?

Я встала и разгладила свой серебристый комбинезон, убедившись, что молния идет

прямо. Мои локти пульсировали из-за падения, но я прижала их по бокам, согнув их под

девяносто градусов и сцепив руки перед собой.

– Я извиняюсь, госпожа. Я хотела выглянуть в окно. Я предполагаю, что я… потянулась

слишком далеко.

Одной рукой она обхватила себя за талию, а локоть второй поставила на первую. Ногти,

заостренные до состояния когтей, отбивали ритм на ее щеке.

– Так как окно доказало, что является для тебя сильным отвлекающим фактором,

Двадцать Восьмое Октября, будет лучше пересадить тебя на менее искушающее место, – миссис

Эстбери указала пальцем в противоположный конец комнаты. – Собери свой настольный экран и

сиди там все оставшееся время.

Мое сердце упало. Новое место было настолько далеко от окон, что его даже не достигали

лучи света. Никакой надежды увидеть солнце, и еще меньше возможность отслеживать путь

падающих листьев.

– Миссис, я… – слова умерли у меня на губах. Что могло случиться со мной, если мне

придется сесть в том углу.

– Ты сделаешь, как я сказала, Двадцать Восьмое Октября, или я доложу о тебе главе АгО

(Прим.: Агентство Образования).

Я повиновалась. У меня не было выбора. Весь следующий час я ерзала на сиденье, снова и

снова поворачиваясь к слишком далекому окну. Я не могла успокоиться до самой прогулки на

открытом воздухе.

Я пересекала школьное поле, покрытое травой, вдыхая воздух, не знавший западни

помещения. Впитывала настоящий, естественный солнечный свет. Наблюдала, как листья дико

танцуют на ветру. Я не прекращала бег, пока над полем не проревел звуковой сигнал, означающий

окончание занятия.

Я покидала поле последней. Каждый пройденный шаг делал мое тело тяжелее, словно чем

ближе я подходила к классу, тем сильнее становилась гравитация. Удивительно, что к тому

моменту, когда я добралась до своего места, я еще не проломила пол.

А затем я увидела его. Там, в середине моего настольного экрана, лежал ярко красный

лист. Я подняла его и оглядела класс.

Ничего. Девочки пробовали друг на друге краску для глаз, мальчики сражались друг с

другом на настольных экранах, но никто не махнул рукой и не кивнул головой в мою сторону.

Я посмотрела через всю комнату в сторону парты, которая была моей до сегодняшнего

утра. На парня, который сидел рядом со мной, но не сказал мне ни одного слова до сегодняшнего

дня.

Но Логан не смотрел на меня. Он низко наклонился над своей партой, его пальцы что-то

набирали на покрытом стеклом столе.

Я неуверенно выдохнула и обмякла в своем кресле. Логан не имеет отношения к этому

листу. Это не подарок. Кто-то, наверно, случайно бросил его на мою парту. Я должна положить

его в люк для органики, чтобы его переработали.

Но я этого не сделала. Положив лист себе на колени, я легко гладила пальцами

выступающие венки.

Мой настольный экран коротко завибрировал, и на переднем плане появилось новое

письмо.

– Лист для цветка, – гласило сообщение. – Как напоминание о солнце.

Оно не подписано, но в тот момент, когда я поднимаю взгляд, на меня смотрит Логан. Он

выдает улыбку, настолько большую и искрящуюся, что на секунду я задаюсь вопросом, не

соперничает ли она с этими золотыми лучами.

Глава 6

– Двадцать Восьмое Октября. Эй, Двадцать Восьмое Октября.

Голос вырвал меня из моего сна. Я моргнула в темноте. Мне снились осенние листья и

милые ребята, и я еще не хотела расстаться со сном. Я хотела остаться в том времени, когда самой

большой моей проблемой было сидеть слишком далеко от окна в классе.

Я перевернулась на жестком бетонном покрытии, решительно настроенная вернуться к

своему сну. Но голос не пускал меня. Хуже того, к нему добавилась пара рук, трясущих меня за

плечи.

– Эй, Двадцать Восьмое Октября. Просыпайся. У тебя есть время до конца твоих дней,

чтобы спать.

Мои глаза открылись. Стены в моей камере были затемнены, вокруг было тихо, никакого

бормотания, шорохов и скрипов, которые я слышала до этого. Должно быть, сейчас ночное время

суток, или, по крайней мере, то, что является ночным временем суток, по мнению АВоБ. Мы

подобны рыбе в аквариуме – наши дни и ночи подчинены капризам нашего стража.

Они уже контролируют каждую часть моей жизни. Они не должны прерывать то

единственное, что дает мне спокойствие. Мрачная, я обернулась к охраннику, который не дал мне

уснуть.

Я стремительно вскочила, когда поняла, что это не просто какой-то охранник. Его

красновато-коричневые волосы в тусклом свете превратились в черные, но лицо то же. Уильям.

Охранник, руководивший процессом получения мною воспоминания.

– Что ты тут делаешь?

Он прижал палец к своим губам.

– Я попросил друга об одолжении. Они собираются допросить меня, и нам нужно

рассказать им одно и то же. Где черный чип?

– Я избавилась от него.

Он кивнул.

– Хорошо. Так как нет чипа, они собираются допросить меня о твоем воспоминании. Что

мне им сказать?

Я потерла глаза, прогоняя последние остатки сна.

– Я бы хотела не вмешивать в это мою сестру. – У меня есть очень плохое чувство, что

я точно знаю, почему Джесса оказалась в той больничной кровати. Это никак не связано с

болезнью, а связано с ее паранормальными способностями. – Давай выдадим им тот же

сценарий, но скажем, что тот, кого я убила, был мужчиной. Мой будущий муж. Возможно, потому

что он изменял мне.

Уильям наморщил лоб, словно делал заметки в уме.

– Как этот мужчина выглядит?

– Шатен, карие глаза, – сказала я, выдумывая на ходу. – Нос, похожий на трамплин

для лыж. Родинка на подбородке. Кривые зубы, которые он решил не исправлять.

– Кривые зубы, понял, – он оглянулся через плечо и посмотрел сквозь черные прутья

решетки. Коридор оставался пустым, но он встал, чтобы уйти. – Я не могу дольше оставаться.

Слишком рискованно.

– Подожди! – я схватила его за руку, отчаянно нуждаясь в межчеловеческом

взаимодействии. – Я не понимаю. Почему ты вообще мне помог?

– Момент слабости, – он слабо улыбнулся и мягко высвободил свою руку. – Ты

знаешь, я был там. Мониторы позволили мне прожить твое воспоминание вместе с тобой. Я мог

сказать, насколько ты любишь свою сестру, и то, чем закончилось твое воспоминание… В общем,

я пожалел тебя, – он погладил меня по плечу. – Мне жаль.

«Спасибо тебе, – захотелось сказать мне. – Я тоже себя жалею». Но прежде чем мой рот

успел произнести слова, он уже исчез, словно призрак во сне.

Не уверена, что проспала все оставшееся от ночи время, но я резко проснулась, когда

стены замерцали, что было версией АВоБ для звонка будильника.

Мой желудок заурчал, и я заставила себя проглотить пару ложек бурды, которую дали в

качестве ужина прошлым вечером. По вкусу походило на мокрые древесные опилки и навело

меня на мысль о выворачивании желудка наизнанку. Что вроде как лишает смысла сам процесс

поглощения пищи.

Я опорожнила свой мочевой пузырь в одно из двух ведер, стоящих в углу. Первое для

мочи, второе для экскрементов. Мило. А затем я стала нарезать круги вдоль стен камеры. Я хотела

подумать о своем воспоминании о будущем, но боялась, что мой разум может снова превратиться

в какое-то странное воспроизводящее устройство. Полезное, спору нет. Но жуткое. По-

настоящему жуткое.

Вместо этого, я размышляла о воспоминании, выдуманном мной и Уильямом. Мужчина с

носом, похожим на трамплин для лыж. Родинкой на подбородке. Кривыми зубами. Я собиралась

быть готовой, когда они придут за мной. Я во сне буду способна повторять эту версию моего

воспоминания о будущем.

Была только одна проблема. Они никогда не придут. Я сделала 1028 кругов по камере. Я

заполнила мое вымышленное воспоминание деталями вплоть до тонких черных волосков,

вьющихся на груди моего предполагаемого мужа.

Мой желудок просил еще немного бурды. А они все еще не пришли.

Я обвила руками черные прутья решетки и всмотрелась в коридор. Моя камера выходила

на бетонную стену, и, если я вытягивала шею вправо или влево, то могла увидеть бледную плоть

нескольких рук, находящихся в том же положении, что и мои.

И я определенно могла слышать других заключенных. Свист, вопли, выкрикивание

незнакомых имен.

Я была в заключении дольше двух дней. Меня никто не допросил, никто не

проинформировал, к чему меня приговорили. Как я полагаю, они будут держать меня здесь всегда,

без дальнейших объяснений.

Я больше не могла ждать.

– Я хочу поговорить с Председателем Дрезден. – Мой голос перекрыл остальной шум.

На секунду повисла мертвая тишина. Затем болтовня возобновилась.

– Хорошо, а я хочу, чтобы меня обслужили как следует! – прокричала одна девушка.

– А я хотела бы мои умные линзы, чтобы я могла смотреть фильмы прямо из камеры.

– Я хочу горячую ванну с лепестками розы.

– Но у меня нет черного чипа, – мои слова прокатились по коридору, и ко мне

вернулось эхо. В первый раз с тех пор, как они нацепили мне на запястья электрические

ограничители, я почувствовала уверенность. В себе и в своих эмоциях. В моей собственной

судьбе. – Они заперли меня здесь, но они даже не знают, о чем мое воспоминание.

По ряду камер прошла волна шепота. Я не была уверена, разговаривают ли заключенные

друг с другом, или же они говорят сами с собой. Я даже не знала, обсуждают ли они меня, или

мои слова были им безразличны. Но затем одна девушка закричала:

– У них нет ее воспоминания! У них нет причины ее здесь держать!

Пара заключенных начала скандировать, и громкость нарастала, пока звук не заполнил

весь коридор.

– Нет чипа! Нет чипа! Нет чипа!

Не могу поставить себе это в заслугу. Сомневаюсь, что эту группу сложно побудить к

действиям, так как они уже взбешены АВоБ. И все же, пока я слушала, как абсолютные

незнакомцы повторяют мои слова, на моем лице ширилась улыбка. Я могу быть не так уж и

одинока, в конце концов.

В конце коридора появился охранник и щелкнул электрическим кнутом по стене. Из

конца полетели искры, и даже в своей камере я услышала шипение, с которым оружие рассекло

воздух.

– Тишина! – прокричал он. Его плечи, скрытые под сине-белой униформой, были вдвое

шире моих. Отвратительный шрам змеился по одной стороне его лица. Он мог бы с легкостью

исправить этот физический дефект. Что значит, что он либо умышленно его оставил, либо что он

заплатил кому-то, чтобы сделать себя настолько устрашающе выглядящим.

Скандирование прекратилось. Тяжелые черные ботинки протопали по коридору, и

охранник остановился напротив моей камеры. Створка решетки отъехала в сторону.

– Ты, – охранник нахмурился, а его шрам, казалось, зазмеился по лицу.

– Ты все это начала?

Я кивнула.

– Похоже, ты получишь то, что хочешь. Иди за мной.

Я тяжело сглотнула. Это был глупый план. Что такое несколько дней ожидания, даже

несколько недель, когда у меня впереди вся жизнь в этом месте?

Человек со Шрамом вывел меня из моей камеры, и, несмотря на то, что я попала в

неприятности, я с жадностью впитывала сменившуюся обстановку. Я так долго пялилась в одни и

те же серые блоки, что чувствовала, как умирают фоторецепторы в моих глазах.

Линия из тюремных камер тянулась по обеим сторонам от коридора, но они были

расположены в шахматном порядке, чтобы свести к минимуму зрительный контакт между

заключенными. Однако так как большинство девушек стояли прямо за прутьями, я смогла их

хорошо рассмотреть, пока шла мимо.

Все мы вполне могли сойти за близнецов. Грязные волосы, желтый комбинезон. Кожа

пепельного цвета, как будто нам всем не хватает какого-то базового питательного вещества.

Единственная разница состояла в том, что у них у всех на левых запястьях была татуировка в

форме песочных часов. А у меня ее не было.

Я сконцентрировалась на их глазах. В них отражаются все особенности характера.

Голубые глаза, карие, зеленые. Только стандартные цвета, так как у нас нет доступа к краскам для

глаз. Моргающие, прищуренные, широко распахнутые и напуганные.

Никто не проронил ни слова. Либо я им не нравлюсь, либо это как-то связано с

электронным хлыстом, стерегущим у моей спины.

Мы остановились у входа в помещение с камерами. Толстая дверь, усиленная металлом,

выглядела почти непроницаемой. Справа был офис со стеклянными стенами, полный

оборудования. Слева глухая комната с настоящими стенами. Может быть, это – то место, где

охранники обедают или дремлют, когда не размахивают их хлыстами.

По Человеку со Шрамом нельзя было сказать, что он в настроении отвечать на вопросы.

Он прижал раскрытую ладонь к сенсору на двери. Дальше он вставил в паз свой указательный

палец, чтобы оттуда была взята капелька крови. Его сетчатку просканировали, и он ввел

десятизначный код на цифровой клавиатуре. Тогда, только тогда, дверь открылась.

Мы заперты крепче, чем ракетный корабль, запечатанный вакуумом космоса. Никакой

возможности для удачного побега.

Он завел меня в кабину лифта, и мы помчались с отменным ускорением. Я настолько

отвлеклась, что едва заметила кувырок своего желудка. Через миг мы вышли на новом этаже, и

все же дежавю поразило меня с такой силой, что я чуть не упала.

Я была здесь раньше. Чрезмерно яркие стены. Зеленый линолеумный пол, каждые

несколько футов в плитку вмонтированы компьютерные мониторы.

Ох. Милостивая Судьба. Это коридор из моего воспоминания о будущем. Мое

воспоминание сбывается?

Нет. Отсутствует разбитый керамический горшок на полу, нет едкого запаха антисептика.

Не тот самый коридор. Просто похожий.

Тем не менее, здесь может быть то место, где произойдет мое воспоминание. Моя сестра

может скоро оказаться здесь в кровати. Я должна разобраться. Я должна знать наверняка.

Мы повернули за угол. Рукоятка кнута подталкивала меня в спину, а рука Человека со

Шрамом свободно держала меня за плечо. Я оглянулась. Он даже не смотрит на меня. Шрам на

его лице подергивался; его глаза остекленели, словно ему было скучно исполнять конвойные

обязанности.

Я глубоко вздохнула. Сейчас или никогда. У меня может никогда больше не появиться

такого шанса.

На следующем перекрестке я вырвалась из его хватки и понеслась по боковому коридору.

– Эй! Остановись немедленно! – закричал Человек со Шрамом.

Я побежала еще быстрее. Мне не нужно убежать далеко. Мне только нужно найти дверь в

комнату. Мне только нужно увидеть…

– Я сказал, остановись! – раздалось потрескивание электронного кнута, и запах дыма

наполнил воздух.

Я повернула за угол. Там! Дверь…

Кнут обвился вокруг моих ног, и я грохнулась на пол. На одну ослепительную, сводящую

с ума секунду молнии прошили мое тело. Каждая клеточка в моем теле взорвалась болью,

оставившей меня слабой, истощенной и тяжело дышащей.

Прежде чем я смогла восстановить дыхание, ударил еще один разряд. И еще один.

Полагаю, Человек со Шрамом не обрадовался тому, что я сбежала.

Но это не страшно. Моя спина изогнулась, когда меня ударила очередная молния. Боль,

подобной которой я никогда не знала, распространялась по всему моему телу, заползая в каждые

укромный уголок и впадинку. Ощущение от кожи было таким, словно ее порезали на ленточки.

Мои вены как будто измельчили на конфетти.

Но Человек со Шрамом мог бить меня хлыстом сколько угодно. Потому что перед тем,

как я упала, я получила свой ответ. Рядом с дверью, напротив которой я упала, была табличка —

золотистый прямоугольник с четырьмя спиральными узорами по углам.

Номер у комнаты был другой, но это было неважно. Я знала, где будущая я убила мою

сестру: в комнате с номером 522…

Где-то в этом самом крыле.

Глава 7

Через несколько минут я, сгорбившись, сидела в кресле напротив обычного раздвижного

стола. Пот промочил мой комбинезон, а мое сердце сидело в груди подобно изношенной игрушке.

Мои пальцы продолжали сжиматься до судороги, все еще сражаясь с отголосками применения

электрического кнута.

Человек со Шрамом стоял позади меня, вдавив мне в спину рукоять кнута, словно я была

в состоянии представить угрозу для кого-либо.

Несмотря на вопли своего тела, я обернулась и подарила ему свою самую большую

улыбку.

– Надеюсь, я не выставила тебя в плохом свете. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь

подумал, что сбежать от тебя было просто, особенно когда у тебя есть этот большой, страшный

кнут.

Его губы сжались, словно он был бы рад причинить мне боль за подобные комментарии.

Но он не мог, так как Председатель уже шел сюда.

– Смотри вперед. Живо.

– Я постараюсь убедиться, что предупредила тебя, если захочу еще раз оторваться.

Именно поэтому тебе пришлось бить меня кнутом столько раз, а? Из-за того, что ты испугался,

что не сможешь меня поймать, если я поползу прочь.

В качестве ответа он глубже вдавил рукоять мне в спину.

Открылась дверь, и в комнату широким шагом вошла Председатель Дрезден, глава

Агентства Воспоминаний о Будущем. Несмотря на то, что это было именно тем, чего я

добивалась, не уверена, что понимаю, почему они послали самого важного в Агентстве человека,

чтобы встретиться со мной. Случаев, подобных моему, немного?

Она выглядела так же как утром в день моего рождения. Коротко остриженные

серебристые волосы. Безупречная темно-синяя униформа. Черты ее лица холодны и прекрасны,

как ледяная скульптура.

Она кивком отпустила охранника.

– Ты можешь подождать снаружи. Теперь это моя забота. – Давление рукоятки на мою

спину ослабло, и он покинул комнату.

Она повернулась ко мне.

– Очень приятно снова увидеть тебя, Двадцать Восьмое Октября, – произнесла она, как

будто мы были знакомы. – Жаль, что произошло это не при более приятных обстоятельствах.

Я мучительно пыталась придумать что-нибудь резкое в ответ, но моя напускная

храбрость, кажется, удрала вслед за охранником.

– Ты сделала мою жизнь трудной, Двадцать Восьмое Октября. Очень трудной, – она

побарабанила ногтями по столу. Они у нее длинные и узкие, ровного серебристого

полупрозрачного цвета, вот почему они походили на ножи для колки льда. Одно неправильное

слово, и она может воткнуть один из этих ногтей мне в глаз.

– Ты не выглядишь убежденной, – сказала она. – Я вижу недоверие, написанное у тебя

на лице. Но ты понятия не имеешь, чего может нам стоить твой маленький акт неповиновения.

Встав, она заходила по комнате на своих пятидюймовых каблуках. Если ее ногти не

достигнут цели, то эти каблуки всегда могут выступить в качестве оружия.

– Я была готова списать тебя со счетов. У нас есть доклад от твоего охранника-куратора,

о том, что произошло в твоем воспоминании. Я была готова оставить тебя до конца твоих дней

чахнуть в Лимбо (Прим. Limbo – тюрьма, заточение, чистилище). Просто еще одна осечка в

системе. Но сегодняшний маленький трюк все изменил.

Она остановилась передо мной, и я спрятала голые ноги под кресло, подальше от ее

каблуков.

– Мы построили наше общество на концепции воспоминаний о будущем. Она

эффективна, плодотворна и очень, очень преуспевающа. Но она также очень хрупка. Она

полностью зависит от предположения, что воспоминания сбудутся. Малейшее изменение в жизни

отдельного человека может пустить волну, которая затронет все остальное сообщество – волну,

которую мы не сможем предсказать и к которой не сможем подготовиться.

Она оперлась ладонями о стол.

– Тогда ты понимаешь ту дилемму, с которой мы столкнулись, когда впервые в

воспоминании о будущем было сказано о преступлении. Когда наши интересы состоят в том,

чтобы защищать сообщество, у нас также есть очень сильная заинтересованность в том, чтобы

убедиться, что подобные воспоминания породят как можно меньше волн.

Я кивнула, неспособная вымолвить и слова.

Она уселась в кресло, скрестив ноги в лодыжках.

– Большинство волн не имеют значения. Они влияют только на узкий круг людей. Но

иногда мы сталкиваемся с будущим преступником, личность которого настолько агрессивна, что

можно сказать, что волны от нее будут сильнее, чем в остальных случаях. Они могут даже оказать

всеобщее влияние на общество.

– Я не агрессивна, – выпалила я. – Я и слова не сказала с тех пор, как вы зашли сюда.

– Ты прикидываешься кроткой. Мне это нравится. Я ценю ум, как и любой другой

человек. Но это бесполезно, Двадцать Восьмое Октября, – она наклонилась вперед, и ее глаза

заблестели. – Мы провели сканирование твоего мозга, когда арестовали тебя, и наши

компьютеры занимались анализом видеозаписей твоих поступков. Я видела, как ты поднимаешь

руки и прямиком идешь к офицерам. Беспорядок, который ты устроила в камерах заключения. Но

решающим доводом было то, как ты рисковала – и получила множество ударов плетью от

электрического кнута – просто чтобы пробежать по единственному коридору. Ты бы не сбежала.

Ты должна была это знать. Но все равно попыталась. Это признак девушки, которая ни перед чем

не остановится ради победы. Наши компьютеры дали нам окончательный ответ. Ты, моя дорогая,

квалифицируешься как агрессивная.

«Нет!, – хотела закричать я. – Вы все неправильно поняли. Я не пыталась сбежать. Я

искала табличку. Пыталась выяснить, где будет убита моя сестра. Это все».

Но я не могла придумать, как оправдать себя и не раскрыть свое воспоминание.

– И это наш компромисс, – сказала Председатель, когда я промолчала. – Несмотря на

то, что мы изменили направление будущего, арестовав тебя, мы приложим усилия, чтобы части

твоего воспоминания сбылись. Где черный чип, Двадцать Восьмое Октября?

Я облизала губы. Я совершенно не считаю, что знание цвета моей рубашки или

выпрямление волос моей сестры может изменить чью-то жизнь.

– Должно быть, я обронила его в лесу перед тем, как офицеры арестовали меня.

Она выгнула брови. Они выкрашены в серебристый цвет, чтобы сочетаться с волосами.

– Мы обыскали землю и ничего не обнаружили.

– У меня его нет. – Если повезет, он разбился вдребезги между речными валунами, или

его смыло течением, и он потерян навеки. – Почему бы мне не рассказать вам, что произошло? Я

буду рада повторять все до последней детали, пока вы не будете удовлетворены.

– Этого не потребуется, – сказала она, дразня меня и ожидая, пока я скажу что-нибудь

не то. – У нас уже есть доклад Уильяма. От тебя нам нужна более точная картина будущего, так

что мы должны обратиться… к другим методам получения информации.

У меня во рту пересохло.

– Каким другим методам?

Она не ответила. Просто подняла брови, как будто говоря «А ты как думаешь?» Пытка.

Они собираются пытать меня, чтобы получить от меня информацию.

Мои зубы застучали друг о друга с такой силой, что вполне могли раскрошиться. Как

будто избиения кнутом было недостаточно. Не уверена, смогу ли вынести еще. Лезвия бритвы,

режущие мои щеки. Удушье в ведре с водой. Пальцы, которые ломают один за другим.

Я крепко зажмурилась. Я должна быть храброй. Но я не такая. По-настоящему нет. Я

вообще никакая. Я простая девушка. Всего лишь девушка. Ничего кроме.