Текст книги "Путь чести (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

"Жизнь есть борьба.“

Еврипид древнегреческий драматург -480 – -406 до н.э

Сидя в седле на прицеле пищалей я задаюсь интересными вопросами. Ладно я, без году неделя попавший в жестокий семнадцатый век, но как двое опытных воинов могли прошляпить засаду? Ну как?

Оказалось, что и на старуху бывает проруха. Лермонт и Тапани даже к пистолетам потянуться не успели, как арканы стянули их, а оборванцы с чумазыми лицами (касимовские татары?) стащили их с седел и споро довязали моих друзей уже на земле.

Эх, жалко Тимофея нет. Этот бы нутром засаду почуял.

– Вижу ты главный. – улыбнулся чернозубый с пищалью. – Дюже вид у тебя важный. Как князь едешь.

Я вознес глаза к Небу с благодарностью, что не сразу получил дубиной по голове. Товарищи, судя по их лицам, моей радости не разделяли.

– Думается мне, хороший выкуп за вас истребуем. – констатировал разбойник, пристально меня разглядывая. – Хотя, судя по одежке вы и не понимаете меня, немчура поганая.

– Окстись, балбес, свои мы. – я приосаниваюсь в седле, с которого меня, видимо, не собирались стаскивать.

– А кто свои-то? Сейчас СВОИХ много. – склонил голову вбок пленитель, явно удивленный русской речью.

И действительно, в годы смуты в государстве российском много шальных и гулящих людей завелось. Есть такие люди, что в темные времена ищут не света, а собственной выгоды. Пока крепкой власти нет, а в стране дела из рук в руки переходят, расплодилось ватаг разбойных по лесам. Кому война, а кому гешефт за счет путников и обычных людей.

Я скривился. Всегда относился к таким людям с отвращением, хотя кто знает, какая нужда толкнула их на этот путь?

Судорожно подбирая, что лучше бы сказать разбойникам, я боковым зрением разглядел козака с длинным чубом и в синих шароварах. Но точно ли это то, что я думаю?

– Да царевича Дмитрия мы посланцы. – бросаю я на удачу. И, похоже, попадаю прямо в яблочко.

Лица разбойников разглаживаются. Козак слева даже улыбнулся. Или мне показалось?

– Да ну. – отвел пищаль от моего лица чернозубый. Большинство здесь гигиеной пренебрегает. И встретить беззубого тридцатилетнего в любой точке карты – в порядке вещей.

– Вот тебе и ну. А ты железом в лицо тычешь! – я поддал в голос железа, видя, что окружившие нас стушевались при имени Лжедмитрия. Уже второго по счету.

– Ты, друже, не гоношись! – подался вперед козак, – Дмитриев ты слуга или нет, у цьому мы не впэвнэни. Проверить все надо. А то вдруг вы не те, за кого себя выдаете. Или того гирше по наши души. А пока, молодец, слезай-ка ты сам с коника на землю грешную.

Теперь его улыбка больше похожа на волчий оскал. А рука не сходила с богато украшенной рукояти сабли. Одежда расшитая, вид опрятный, дорогое оружие – значит он здесь главный.

– Что, хлопчик, дырку во мне хочешь просмотреть? Али взглядом испепелить? Без проверки никуда. – подмигнул главарь.

Подошедший чернозубый замер возле моей кобылы и вскинул пищаль, я только лицо успел отвернуть.

Не поверили. Ну, ничего, попытаться все же стоило. Придется думать, как выходить из этого непростого положения.

– Да проверяйте, люди добрые. – я развожу руками. – Только как проверять будете? Уж не царевич ли у вас здесь в лесочке бытует?

– То дело не твое, немчура. – повел дулом чернозубый. – Сказано, слезай вниз!

Дальше припираться было бесполезно. Я начал медленно спускаться с лошадки, мысленно похвалив себя за то, что отправил Хунда к Скопину-Шуйскому с Ушаковым. Мой. Не мой. Конь Себастьяна после погони за ляхами заметно захромал, и я решил не рисковать, отправив его с ушедшими рейтарами. Слава Богу!

– Вот и хорошо. – подмигнул козак. – Посидите покуда, подумаете о делах своих. Когда еще успеете? А мы пока решим, что и как с вами делать. Без еды не останетесь, чай люди, не звери. Ну, вперед.

– И на том спасибо, добрый человек. – я намеренно выделяю последние слова.

Шли через чащу, по ощущениям, не больше получаса и вышли на небольшую полянку. На траве стоят добротные шатры, звучат голоса и доносится до моего носа запах жареного на костре мяса. Рот мгновенно наполняется слюной.

– These are the people of Tsarevich Dmitry. They will check the truth whether we say that we are his messengers. – Шепчу я к Лермонту на случай если нас разделят для допроса и тут же схлопотал пищалью по спине.

– Ты мне тут еще погавкай, немчура! Нашим языком глаголь! А то получишь у меня. – скрипит остатками сгнивших зубов разбойник. А Джок коротко кивает, давая понять, что версии у нас отличаться не будут, даже если нас разделят. А такое вариант явно возможен.

Но все же до допроса доводить не стоит. Риск слишком велик. Хватит одного знающего человека, которого, скорее всего, уже ищут, чтобы вывести нас на чистую воду и вздернуть нас в этом, бесспорно, живописном месте. Их главарь – волк битый.

– Иди-иди. – подтолкнули меня в спину.

На первый взгляд лагерь показался мне немногочисленным, но за шатрами обнаружилась еще одна стоянка. Неожиданно. По моим примерным подсчетам на этой летней полянке отдыхает сейчас никак не меньше пятнадцати-двадцати сотен сторонников самозваного вора.

Делааа. Что ж они здесь забыли? Кого ждут? К кому на помощь идут? Уж не ляхам ли?

– И давно вы тут? – бросаю я за спину, не надеясь на ответ.

– Да почитай четвертые сутки. Не успели к Сапеге, слава Богу. – весело отозвался чернозубый. Но тут же поняв, что сказал лишнего, злобно оскалился и толкнул меня в спину прикладом пищали.

Спасибо, не по голове, уродец.

– Живее! И без разговоров мне. – вонь он этого голодранца перебивала даже запах дыма от местных костров.

Значит Ян Петрович рассчитывал на еще большие силы под своей рукой. Интересно. Но больше интересно, куда двинутся тушинцы отсюда?

Народ на стоянке абсолютно не обращал на нас внимания. Кто-то грыз кость из котла, кто-то точил широкими движениями саблю. Ажиотажа наша троица не вызвала.

– Садитесь. Ждите. – коротко произнес чернозубый и руки мне быстро связали веревками.

– А еда! – я нагло посмотрел прямо на низкорослого разбойника.

Тот аж взвился от моей дерзости.

– Да я б вас!!! – он так забавно потрясывает пищалью, что даже Тапани, до этого момента мрачный, заулыбался.

– Саботируете приказ! – дернул головой я.

– Са... Бо… Чтоо?!!! – чернозубый превратился в красномордого. –Ты на него посмотри! И слова-то иноземные! Колдун! Ты мне зубы-то не заговаривай, немчура проклятая!

Про зубы – это он, конечно, иронично.

Судя по приподнятому настроению окружающих нас воров и по наличию на телегах огромных бочек, готовится грандиозная попойка. Нам же лучше.

Оборванец с пищалью, продолжая зло шептать об ужасных колдунах-немцах, скрылся за шатрами вместе со своими друзьями. Теперь вполне можно передохнуть. Мои товарищи здраво рассудили также.

Обессиленный я устало откинулся на траву. Волнение о невыполненном приказе, страх за себя и товарищей, неопределенность ближайшего будущего – изводят пострашнее скачки или боя. Ничего. Мы еще повоюем! Надо успокоиться.

Если это люди воровского царька, но стоит вспомнить, что я о нем знаю. Если дойдет до допроса, смогу удивить пленителей.

Глубоко вздохнув, начинаю прокручивать все, что помню про незабвенного Лжедмитрия под номером два.

Почти сразу же после убийства Лжедмитрий Первого, который даже успел поцарствовать, один московский дворянин, некто Михаило Молчанов, приложивший руку к убийству несчастного Фёдора Годунова, начал распространять слухи о том что царь жив. Это несмотря на то, что тело бывшего царя видели если не все, то точно многие. Люди от Москвы до западных окраин, куда бежал после поругания тела первого Дмитрия Молчанов, с интересом внимали речам дворянина, ибо в чудесном появлении старого-нового царя были заинтересованы многие общественные силы, которые точили зуб (ох уже эти зубы) на не самого прекрасного в своей доброте и величии Василия Шуйского. Платили ли Михаилу поляки? Сразу же вспоминаются слова знаменитого римского юриста Кассиана Лонгина Равилла: Cui prodest? Ищи кому выгодно…

А потом Михайло Молчанов обнаглел настолько что сам начал выдавать себя за царя Дмитрия. Сноровистый дворянин осел в самборском замке Мнишеков, и началось! Полетели белыми птицами грамоты в царство русское с простым посылом, что царь жив. Этого было вполне достаточно. Но для Молчанова было одно веское «но» – его слишком хорошо знали, и самому являться в русские земли было рискованно. Начали усиленно думать.

В итоге нашли «царя». Второй царевич Дмитрий был не менее загадочен, чем первый, однако, при том что новый самозванец отлично знал польский, владел грамотой и отлично знал церковные каноны, до Лжедмитрия Первого ему было как от Москвы до Милана. Имени его история так и не оставила. Одни говорили, что был он поповским сыном, вторые – сыном стрельца, третьи – боярским сыном. Ходили упорные слухи, мол самозванец – литовский дьяк, их опровергали тем, что никакой он не литовец, а дьяк самого первого самозванца. А самой неожиданной версией, основанной на том, что самозванец владел идишем, была версия, что царь был крещеным евреем из Шклова. Были и еще слухи, но не такие интересные и поддерживаемые. Так что в версиях своего происхождения Лжедмитрий Второй переплюнул первого самозванца. Ну хоть в чем-то. Однако почти все плевать хотели на его имя и происхождение, и называли самозванца «вор» или «царек».

Так или иначе, нового царька (издали, в сумерках) фигурой походившего на Лжедмитрия Первого в начале 1607 года в Витебске представили народу. Сразу же самозванец составил свой первый манифест к Василию Шуйскому. Конечно же сам, безо всякой помощи польских господ. Но очень скоро стрелец-боярин-дьяк-царь испугался того, что заварил и бежал. Но поляки были другого мнения и упускать такую возможность совершенно не хотели. В итоге царя в изрядном подпитии изловили в Пропойске (иронично) и бросили в темницу как опасного русского соглядатая, предложив интересный выбор: мучительная смерть или роль государя. Лжецарь думал недолго и сразу же согласился. Еще бы…

Однако Сигизмунд под номером три пытался удержать свою Речь Посполитую от кровавой гражданской войны и ему совершенно не улыбалось война с соседом, так что Лжедмитрия было решено переправить в Россию под именем Андрея Нагого. Уже в мае 1607 года Лженагой-Лжедмитрий перешёл польско-русскую границу. С новой силой начали распространяться слухи и грамоты. Тем временем сам самозванец в Стародубе лично агатировал народ, что царь, его родственник, скоро явится на свое законное место. Вскоре жители города и соседних селений вместе с делегацией из Путивля потребовали у Лженагого ответа, где же точно скрывается Дмитрий. Самозванец многозначительно замолчал, но горожане намек не поняли и пригрозили ему еще более страшными пытками, чем когда-то поляки. В это раз самозванец не струсил и решил играть свою роль до конца. Он огненным ливнем обрушился на путивлян и стародубцев с площадной бранью, уже прямо говоря, что такие идиоты как они даже в одной комнате с царем истинного Государя не признают. Спутники Лжедмитрия сражу же принялись целовать кресты и клясться всем чем можно, что стародубский «вор» действительно «царь Дмитрий Иванович», и вскоре Лжедмитрию, теперь уже второму, присягнули очень многие.

– Думаешь как сбежать? – шепот Тапани возвращает меня в реальность.

– Почти. – я кручу головой, разминая шею и понимаю, что тревога отступила, и больше ничего не болит. Мы еще погуляем, братцы!

– А мы уже все придумали. – подмигивает улыбающийся Лермонт.

– Излагайте, друзья мои.

– А что излагать, Себастьян. Ты сам посмотри. Нас не охраняет никто, посадили и ушли. Ближайший костер шагах в двадцати, а лесок-то под боком. Связь улавливаешь, рейтар?

– Великолепный план, Джок. Просто идеальный, если я правильно понял. Надёжный, как испанская пехота. – я закатываю глаза.

– А что? У тебя только руки связаны. А мы добежим. – не понял моего возмущения шотландец.

– И по местным лесам будем бегать аки древние люди? Счастливые и безо всего? – улыбаюсь я.

Тапани со смехом отвернулся от нашего дуэта.

– План был, конечно, отличным, если бы мы знали, что недалеко Делагарди. А так, кто знает сколько нам придется идти пешком?

– Предложи ты. – надувается Лермонт, – Удиви, сирых, своим легендарным стратегическим мышлением, благородный фон Ронин.

– А ты на бочки глянь, прямо раздуваются от меда. Того гляди обода не выдержат и лопнут. – я многозначительным взглядом показываю на телеги воров, что в шагах сорока он нас.

– Продолжай. – ироничный топ исчез из голоса Лермонта.

– Сапоги эти идиоты с нас стаскивать не стали, видимо, действительно рассматривают вариант, что мы свои. А у меня тут в сапожке подарок от Себ…– я осекаюсь. Мурашки пробегают по спине. Чуть не сказал!

– Себя. Подарок от себя. – исправляюсь я.

В правом сапоге на половину ладони от отворота был пришит небольшой кармашек, а в нем лезвие. Видимо опытный воин Себастьян имел дело с пленом, или был настолько предусмотрителен, что остается только восхититься.

– И ты молчал? – Тапани трясет головой. – Все это время?!

– Ну я же должен был сначала выслушать своих товарищей. – улыбаюсь я.

– Ждем пока эти скоты упьются и делаем ноги. Думаешь найдем своих лошадок? – Лермонт плечом чешет подбородок.

– Видел, как удила наших кобыл связали вместе, что еще раз подтверждает их сомнения в нашей принадлежности. Будем надеяться, что и вещи наши там же, и обыскивать их пока не стали. Иначе найдут письмо, и нам конец. – добавил я ложку дегтя. – Так что спим друг за другом и следим, когда настанет нужный момент для побега. Мы еще поборемся.

– Прекрасный план, Себастьян. Толкайте сильнее, когда настанет моя очередь следить. – финн тяжело откидывается на спину и закрывает глаза.

Еды мы так и не дождались…

Ближе к ночи загорелись ярким светом костры, заиграли дудочки и началось… Стоило признать, что в празднествах эти люди знали толк. В бочках действительно оказалось что-то очень хмельное.

– Пейте. Пейте. – я улыбнулся. – Как можно больше. Ни в чем себе не отказывайте.

Козачки отплясывали у костров, пока не падали как вековые деревья, только что земля не содрогалась. Чуть дальше горланили песни и водили хороводы. Все сливалось в какофонию звуков и запахов. На огромных вертелах покоились остовы того, что еще утром было здоровенными свиными тушами. Воры выделывали невероятные коленца, сверкали сабли, кое-где уже чистили друг-другу физиономии. Никто на это и бровью не повел, гуляния продолжались. Пустые бочки лихо заменяли полными. Наш охранитель-козачек упился сразу же и даже мне протянул деревянный стакан.

– Эй, немчура басурманская, будешь? Бери-бери!

– А что бы и нет! – я подношу стакан ко рту и делаю вид, что значительно отхлебнул. Уважить охранника стоило. Даже если просто делаешь вид.

– Да ты наш! Как есть наш! – козачек с, на удивление, изящной серьгой в ухе вливает в себя еще, поднимается, хлопает меня по плечу и просто уходит со своего поста. Уходит! С поста!

Отличная организация войска! На наше счастье. Теперь стало окончательно ясно, что наш план вполне может сработать. Даже сводивший от нервов живот отпустило, и тревога отошла на второй план.

Зато я снова задумываюсь о том, что лично мне делать? Понятно, что сейчас я должен просто играть свою роль, должен помочь Скопину-Шуйскому. Отравители не дремлют, впереди решающие сражения, а времени остается все меньше. Но что будет дальше?

Я глубоко вздохнул еще раз, разминая затекшие под веревками руки. Их даже не потрудились связать за спиной. Бесшабашная лихость зачастую соседствует с откровенной глупостью. На нашу удачу.

Пока думать о будущем не стоит. Надо малыми целями приближать большие. Сейчас необходимо выбраться из этого леса и добраться до Делагарди и его наемников. Потом все остальное.

Моя смена была первой, и я только диву давался, как при таком шуме мои товарищи дрыхли на земле. Песни превратились в сплошной крик и вой. Танцы стали иступленнее.

Руки немного затекли, но осознание того, что план может сработать, придавало сил. Я поводил кистями, немного ослабляя веревки. Бесполезно. Но это только сейчас.

А ведь красиво.

Во тьме сверкают искры и кружится пух, словно первые зимние снежинки. Звуки воровского разгула доносятся теперь словно издалека.

Пора.

– Лермонт. – я толкнул товарища. – Джок, дружище.

Тот мгновенно открыл глаза.

– Отдыхай, Себастьян. Вижу праздник в разгаре. Дождемся, пока эти бандиты еще сильнее упьются.

– Да куда сильнее? – я с улыбкой посмотрел на горца.

– Сейчас только начало, а потом у них всегда открывается второе дыхание. Ты их недооцениваешь, Себастьян.

– Именно. Пускай в этом вопросе они превзойдут все мои ожидания. – я откинулся на мягкую траву и с наслаждением закрыл глаза.

Сразу же мрак окутал меня со всех сторон, исчезли песни упившихся воров, и я понял, что снова становлюсь сторонним наблюдателем жизни Себастьяна фон Ронина.

Ну что ж. Посмотрим.

А потом пришли иные звуки. И свет…

Глава 11

"В мире нет ничего лучше и приятнее дружбы; исключить из жизни дружбу – всё равно, что лишить мир солнечного света.“

Марк Туллий Цицерон

106-43 но н.э.

– С наступающим Рождеством Господним! Ждите святого Николая в гости сегодня!

Крики с улицы были слышны даже через закрытые окна, за которыми крупными хлопьями падал снег. День перед Рождеством – время, когда любой становится немного счастливее, на время забываются распри и ссоры, а католики и протестанты, если не проводят святую ночь перед камином с семьей, то набиваются в таверны и празднуют, забыв о вражде и взаимных претензиях. Во всяком случае в Эрфурте.

– Хорошие дети получат подарки! Плохие получат по заслугам! Рождество на пороге!

Я попытался потянуться, но боль в ребрах заставила опустить руки. Пуля бандита из подворотни черканула по кости и оставила на память о себе косой шрам. После боя я все-таки впал в беспамятство, и Виктория почти на себе вынесла меня к людям, а там уже меня притащили к лекарю. Я пришел в себя и пришлось влить в меня две бутылки вина, чтобы без проблем зашить рану.

– После этого ты пытался отмахиваться от герра Бедельвайса одной рукой, приговаривая, что не можешь удовлетворить его желания потому как не по этому делу. Да и вообще влюбился и будешь верен только своей избраннице. Ты был тверд, но искренне извинялся за это. Дурман – страшная вещь. – со смехом рассказывала мне Виктория на следующий день.

Католический день святого Фомы я провел в беспамятстве, а после проснулся готовым на любые свершения, однако доктор строго-настрого запретил не то что геройствовать, а просто двигаться всех меры. Идиотом я не был и пришлось стать временным затворником, благо Виктория посещала меня каждый день. А большего я и не желал. Или желал?

Неделя перед Рождеством прекрасная пора. На улицах города появляются католические вертепы и ярмарки. Одна как раз расположилась в шаговой доступности от моего скромного жилища, и я третьи сутки вставал с выкриками о наступающей святой ночи. Но самым невыносимым был запах жаренных кровяных колбас и пряностей от глинтвейна и пунша. Слюна сама предательски наполняла рот и хотелось поскорее выйти из своей темницы. А больше всего хотелось прогуляться с прекрасной Викторией по праздничному городу.

– Ждите святого Николаса и его верного Руперта! Подарки получат только послушные дети! А плохих побьет Руперт! Колокольчики уже звенят! Приходит Святое Рождество!

В католических областях наших земель день святого Николая по своей популярности не уступает самому Рождеству. По римской традиции святой Николай, добродушный епископ с длинной седой бородой и золотым жезлом. Он ходит по городам и деревням, оказывается в домах богачей и бедняков, чтобы узнать у родителей о поведении детей, выясняет, знают ли дети молитвы и песнопения, одаривает послушных. Непослушных же посещал друг и помощник святого – кнехт Руперт. Он выглядит как человек с длинной бородой, одетый в мех или покрытый соломой. Кнехт Руперт иногда носит с собой длинный посох и мешок с пеплом, а на его одежде есть колокольчики, которые звенят, предвосхищая приход Рождества. Кнехт бьет розгами непослушных детей или отставляет им вместо хороших подарков уголь, пепел и камни. А если ребенок был очень плохим весь год, тогда его посетит Крампус, его роль – наказывать невероятно капризных детей. Рогатый злобный дух либо засовывает сорванца в свой мешок, чтобы отнести в свою пещеру и затем съесть в день Рождества. А вот если ребенок искренне раскаивался, просто мазал ему лицо сажей. Согласно другим легендам, Крампус, похищая детей, уносил их в свой замок, а после сбрасывал сорванцов в море с его вершины. Страх – хороший мотиватор.

А вот в протестантских же районах Германских герцогств на Рождество одаривание детей происходит обычно без появления самого святого с его спутниками и тайно. Родители оставляют сладости, деревянные игрушки и орехи в ночь на двадцать шестое декабря в условленном месте: на тарелке на подоконнике, у печной трубы, в подвешенных башмаках, носках или чулках. Сколько радости всегда доставлял детям поиск своих подарков.

Я улыбнулся свои мыслям.

Матушка обожала этот праздник и заставила даже сурового отца его полюбить. В ее родной Франции рождественских традиций было множество, для каждого региона они отличались. Если в Эльзасе к детям приходил уже знакомый святой Николай, то в регионе басков за подарки отвечал Оленцеро. Различались и традиционные блюда. В Бургундии предпочитали индейку с каштанами, в Шампани, родине матери, – запеченный гусь, в Бретани – суп с кровяной колбасой и лепешки со сметаной. Так что детство для меня – это рождественский пирог, гусь на огне, запеченный карп и горячий отвар из ягод. Рот наполнился слюной.

– С наступающим Рождеством! Счастья и исполнения желаний! Праздник к нам приходит!

Дверь в комнату широко распахнулась, затылок обдало сквозняком, а я после последних событий отскочил в сторону от двери, не смотря на боль.

– Себастьян фон Ронин, неужто я настолько ужасна, что ты отпрыгиваешь, как только я к тебе прихожу? – Виктория картинно уперла руки в бока.

Я улыбнулся, и скривившись от прострелившей ребра боли, осел на кровать.

– Только ты и бандиты так лихо могут вламываться в жилище. А если бы я был не одет? Или еще в каком неудобном положении?

– Я бы смогла пережить, увидев тебя голым. – ухмыльнулась девушка. – Тем более, что уже видела. Ха!

Я вытаращил глаза.

– Кааак? Ты что осталась с доктором во время операции?

– Конечно, а ты думаешь кто ему помогал? – девушка доставала из корзинки свертки в бумаге. – Он отпустил прислугу на Рождество домой, так что был совсем один. А твоих друзей я еще не знала.

Я со стоном завалился на подушки.

– Да не волнуйся ты так. Все у тебя отлично. – хохотнула Виктория. – Тебе легче?

– Сейчас я бы хотел оставаться в беспамятстве. – я невольно улыбнулся.

– И не видеть меня? – девушка махнула в мою сторону салфеткой. – Фон Ронин, вы меня расстраиваете. А расстроенная Виктория – это, знаете ли, опасно.

Мог себе представить.

– А вы меня продолжаете удивлять, фройляйн Айхен. – я сел на кровати. Удивительно, но с приходом девушки боль действительно утихла, а настроение значительно улучшилось.

– Я тебе кое-что принесла. – в корзине звякнуло. – Праздник уже близко. Встретим Рождество вместе, а то сидишь как сыч один. Скучно!

– Да я один потому что не могу выходить, – я хохотнул. – Твое спасение, дорогая, дорого мне сталось. – мой многозначительный взгляд указал на рассеченную кожу ребер.

– Не важно. – махнула рукой красавица. – Я спасаю тебя, сирого и убогого, от одиночества и скуки. Без меня ты бы уже зачах и превратился в упыря. Не за что.

– Если бы мог, то обязательно благодарно бы поклонился. – улыбка не сходила с моего лица. – Особенно за убогого и упыря.

– Да ничего страшного, сударь. Поклонитесь потом. – девушка извлекла из корзинки две бутылки вина в зеленоватом стекле. – Только мне надо будет отойти до вечера. И не дай Бог, когда я вернусь хоть одна из этих бутылок будет пустой. Ты пожалеешь, что я тебя спасла, Себастьян.

Я чуть не взорвался от возмущения.

– Виктория, это я тебя спас! Я!

– Не важнооо. Бутылки. – изящный пальчик решительно указал на стекло. – Ни-ни! Помни!

– Нашла пьяницу. – надулся я. – Не нужны мне твои бутылки.

– Наши бутылки. Ну и отлично. – девушка развернулась к двери и вдруг резко подскочила ко мне и поцеловала в щеку. – Не скучай, фон Ронин, я скоро!

Не успел я вдохнуть ее аромат как красавица уже скрылась за дверью. По телу прокатилась приятная дрожь. Совершенно не хотелось расставаться с этим изяществом и непосредственностью.

Дверь решительно распахнулась.

– Гром и молнии, у меня над комнатой что написано: «Таверна. Входите без стука. Кто хочет!» – я едва бутылки успел убрать со стола.

В проеме от моей останавливающей отповеди застыл высокий и худой блондин с жидкой бородкой и очень тонкими руками.

– Себастьян, друг мой. Рад что рана тебя не изменила, и ты остался такой же язвой. – товарищ улыбнулся. – Уже и на ногах стоишь.

Внешность Ганса Вальдау была обманчивой. Этот худой и нескладный человек был превосходным бойцом. На его счету было около десятка успешных дуэлей. Учился этот отпрыск обедневшего рода на юридическом факультете и был завсегдатаем попоек, в которых я имел честь принимать участие. Подружились мы, когда я слегка помог сдать ему один из диспутов. А точнее разбил окно в аудитории во время его выступления, и к нашему счастью, магистры не стали дослушивать, а посчитали доклад успешным.

– Жив-жив. Меня так просто не возьмешь. Только подранить можно.

– Подранить с фатальными для себя последствиями. – добавил товарищ.

– Именно. – я победно улыбнулся. В конце концов я остался жив и спас Викторию, остальное не так важно.

– Этих сволочей не нашли? – друг закрыл за собой дверь. – И искали ли вообще?

Мы с Викторией договорились не рассказывать никому о произошедшем. Меньше знаешь – крепче спишь. Друзья знали только, что меня пытались ограбить, а Виктория спугнула бандитов и спасла мою грешную жизнь.

– И не искали. – я улыбнулся и пожал плечами. – Ты же сам понимаешь…

Ганс молча кивнул и сел на большой резной стул.

– Как чувствуешь себя, дружище?

– Как будто в меня стреляли и тыкали рапирой, ей Богу.

Мы оба громко засмеялись.

– Ну, раз уж ты снова здоров и хорош собой, ждать тебя на попойку? – блондин перешел к делу. – Намечается что-то невероятное! Родриго получил наследство и решил всем устроить легендарный праздник.

– У меня немного другие планы. Совсем. Но вам желаю отлично провести время.

– Видел Викторию. Но попытаться тебя затащить к нам стоило. – Вальдау улыбнулся. – Вопрос с твоим экзаменом мы закрыли. Фернандо на хорошем счету, а я просто пришел с рапирой за поясом.

Я ухмыльнулся.

– И как?

– Да никак, взял деньги как милый. Хорошо, что пошли вдвоем, если бы я был один он мог сильно испугаться, а если бы Фернандо, то мог просто отказать. Ах да… – блондин хлопнул себя по коленкам и расхохотался.

– Что? Рассказывай. – я подался вперед.

– Он тебе передал пожелания выздоровления и хороших праздников.

Теперь смеялись уже мы оба.

– И я был у ювелира. – Ганс залез в кожаный мешочек на поясе и извлек маленькую продолговатую коробочку из дерева, покрашенного голубым лаком.

Я быстро развязал ленту и на моей ладони оказалась изящная лилия из серебряного сплава на изящном шнурке, почти такая же, как носила моя матушка. Мой подарок Виктории.

Превосходно!

– Ну что ж. Раз вы так успешно решили мою проблему, да еще и успели к ювелиру, то получайте свои рождественские дары. – я кряхтя залез под кровать. – Вы были послушными и добрыми весь год.

– А тебе можно так ползать? – встревоженно спросил Ганс. – Умом не повредился от радости, фон Ронин?

– Ради вас я готов на все. – я достал из пыли простой холщовый мешок.

Подарки своим друзьям были подготовлены заранее, так что не пришлось никого просить их находить и покупать. Планирование – это моя сильная черта.

– Это тебе. – я протянул улыбающемуся как ребенок Гансу бутылку кальвадоса и широкополую кожаную шляпу, на которую он облизывался целый год.

– Себастьян, теперь я просто обязан тебе отдаться. – захохотал товарищ.

– Я тебя освобождаю от этого, друг мой. – я был рад тем, что друг остался доволен моим подарком. – Просто отработаешь пару недель на поле без отдыха, когда я тебя призову.

Мы снова залились смехом.

– Ну ты посмотри! Ты просто посмотри! – друг смотрел в отполированный лист металла. – с этой шляпой все женщины будут моими. А с этим, – он поднял бутылку с кальвадосом. – мне будет на это плевать. Абсолютно!

– Ну тогда я точно настоящий посланник Николауса. – я улыбнулся. – А это передай Фернандо. – я протянул зеленую бутылку с жженным вином, любимым напитком будущего эскулапа и хороший вязаный шарф.

Ганс ухмыльнулся.

– Вот ведь Фернандо. Маленький, а пить здоров.

– Обычное дело для людей его профессии. – медицинский факультет издавна славился грандиозными попойками и оставлял в таких состязаниях абсолютно все остальные факультеты.

– Воистину это так. Аж зависть берет. Откуда такая мощь в столь тщедушном теле?

Вопрос был риторическим. Фернандо действительно был любителем выпить, но в отличие от многих в состоянии подпития студент-медик становился еще добрее, чем всегда. Хотя, казалось бы, куда больше?!

– С наступающим Рождеством Господним! Святой Николай близко! – звучали голоса на улице.

Мы обсудили с другом дела в университете. Ганса пытались выдавить с факультета, который славился своей элитарностью, но не на того напали. Худощавый бретер не отступал никогда, и сейчас был готов применить связи и рапиру. Я посоветовал ему не лезть на рожон, я был уверен, что все закончится хорошо.

Мой друг еще раз покрутился в новой шляпе перед зеркалом, а после кивнул на снедь, оставленную Викторией.

– Ну что ж, друг мой, пора. Не буду мешать дольше чем нужно. Да и мне самому нужно настроится на вечер. А ты готовься к волшебной ночи. Во всех смыслах.

Я пропустил его намек мимо ушей и махнул рукой.

– Иди уже. Счастливых праздников. И не забудь отдать подарки Фернандо! До того, как вы оба упьетесь до поросячьего визга.

– И тебе счастливого Рождества. Не забуду. Выздоравливай, Себастьян. И не забывай друзей. – Ганс аккуратно закрыл за собой дверь.

– Никогда. – тихо произнес я ему вслед.

– Праздник приближается! Счастливого святого Рождества! – надрывались веселые голоса на улице.

Спустя время дочка хозяина дома за пару медяков принесла большие свечи. Я попросил нагреть воды, ибо не мылся уже несколько дней. Хорошо, что причина была уважительной. Пока Тильда не вернулась сказать, что вода готова, я понемногу начал раскладывать сыры, овощи, орехи и вяленое мясо. Рот заполнила слюна, но я твердо решил, что дождусь фройляйн Айхен.