Текст книги "Путь чести (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 2

Оставшись в гордом одиночестве – и соратники, и враги успели ускакать вперед – я с тревогой оглянулся назад. До следующих за гусарами лисовчиков осталось еще не менее двадцати шагов: запорожцы и литовцы замедлились из-за нескольких павших наземь лошадей, сраженных стрелами. Подобных средневековым «дестриэ» жеребцов убить не так-то просто – и пали только те, кто поймал в грудь и в голову по две-три стрелы разом… Но я все-таки рискнул потерять еще секунду – и, отбросив сломанный рейтшверт,наклонился к убитому ляху, вырвав из его поясных ножен саблю! После чего вновь пришпорил Хунда, молясь одними губами о том, чтобы успеть ускакать…

Мы неплохо проредили ряды крылатых гусар – от сильного отряда в двести панцирных всадников осталось чуть более половины! А уцелевшие стали замедляться, отрываясь от моих рейтар… Хоть и хороши жеребцы поляков, перед тараном набирающие огромную скорость – но все же они «спринтеры», сильны на короткой дистанции. И ее они уже пробежали, начав разгон на сближении в сто шагов раньше рейтарских лошадей… Зато Хунд Себастьяна не только довольно быстр – вороной красавец-жеребец не сильно уступает в скорости польским «дестриэ» – но еще и заметно более вынослив, хоть и несет на себе наездника в кирасе! Чудо, а не конь…

Хунду потребовалось не более полуминуты лихой скачки, чтобы окончательно догнать цепочку замедлившихся гусар – к моей острой досаде полностью перекрывших нам путь… Хорошо хоть, ляхи не оборачиваются назад, не ожидая увидеть врага за спиной! Зло скрипнув зубами, я потянулся левой рукой ко второй кобуре, накинув поводья на правую и крепко стиснув пальцами рукоять трофейной сабли… После чего выхватил родовой пистоль фон Ронина, заранее взведенный – и нажал на спуск, направив ствол оружия точно в спину следующего впереди ляха! Грянул выстрел, на мгновение скрыв меня от вражеских глаз… А когда я вынырнул из порохового облачка, практически поравнявшись со вторым ляхом, преградившим мой путь, тот просто не успел защититься… Да и позиция для моей атаки – со спины и левого бока, под рубящий удар правой руки – оказалась максимально выгодной! В то время как гусару пришлось тянуть свой клинок к голове и скручиваться в седле мне навстречу, пытаясь перекрыться палашом…

Я бы ударил и вовсе со спины – но так ведь «крылья» помешали! Выходит, все же не зря их поляки вешают…

Враг опоздал с блоком всего на секунду – но как раз ее мне и хватило, чтобы размашисто рубануть от себя по горизонтали, слева направо, вложившись в удар с разворотом корпуса! Трофейная сабля прочертила блеснувшую на солнце дугу, устремившись к горлу противника… Раздался железный лязг, кисть болезненно дернуло от неожиданного и резкого сопротивления – а клинок скользнул вверх, встретившись со стальным «воротником» вражеского панциря! Но мгновением спустя он все же обагрилась красным, достав незащищенный участок горла под кадыком…

И еще через пару секунд я все-таки прорвался сквозь линию поредевших и замедлившихся гусар – чтобы вздрогнуть от страха. На моих глазах со стороны рысящих навстречу детей боярских в воздух взмыли сотни стрел! Мне действительно показалось, что срезни (и какие там еще наконечники используют служивые в семнадцатом веке – ромбовидные?) закрыли от меня небо и солнце!

– Н-н-о-о-о!!!

Я что есть силы пришпорил Хунда, для верности ударив саблей по крупу – понятное дело, развернув ее плашмя. Жеребец обиженно заржал – но ускорился, вынося нас обоих из-под смертельного града рухнувших сверху стрел!

– Молодчина Хунд, молодчина!!!

Тяжело дышащий конь, проскакав еще чуть-чуть, начал замедляться – но главную задачу он выполнил, унеся нас и от врагов, и от срезней союзников… Обернувшись назад, я увидел, что пало еще десятка два лошадей ляхов вместе с наездниками, что множество иных сильно поранены. Но главное – гусары перешли практически на шаг! Все, теперь куширование поляков детям боярским не страшно, мои рейтары сумели погасить натиск гусарии. Замысел отличившегося еще под Торжком воеводы – Головина Семена Васильевича, ныне командующего конницей – воплотился в полной мере!

А теперь в жизнь должен воплотиться и общий план на битву самого Михаила Васильевича Скопина-Шуйского…

Мой эскадрон (для унификации его развернули до стандартной на Руси сотни всадников) разошелся на крылья московской конницы, двинувшейся навстречу ляхам, лисовчикам и прочим ворам – от казаков до тушинцев и иже с ними. Я догнал полусотню Лермонта, с радостной улыбкой встретившего возвращение командира – и друга. При этом поймал себя на мысли, что между шотландским рейтаром и стрелецким сотником Тимофеем Орловым много чего общего…

– Я уже успел испугаться за тебя, Себастьян. Смотрю по сторонам и думаю, где же мой командир?

Вернув ухмылку товарищу, я неестественно бодро ответил, ощущая, впрочем, как меня всего буквально трясет после короткой, но столь насыщенной схватки:

– Хах! Кто был в деле на бродах у Лессингена, тот уже ничего не боится!

Джок приосанился в седле, довольно улыбнувшись – а как же, ветеран того памятного боя! Вот только взгляд его потемнел при воспоминаниях о схватке, где сам Лермонт едва не сгинул…

– Перезарядить пистоли, братцы, бой еще не окончен!

Команду я подаю на русском, обращаясь, прежде всего, к русским. Немногие уцелевшие финны эскадрона в напоминаниях не нуждаются…

Отведя вперед курок с зажатым в нем кусочком кремня, я начал заводить родовой пистоль фон Ронина с помощью громоздкого «ключа», внешне напоминающего продолговатую, изогнутую дверную ручку. Ключ взвел «колесцо» со спусковым механизмом, одновременно с тем открыв пороховую полку. Насыпав на нее немного пороха из железной натрусницы с узким горлышком – и как бы справлялся без въевшихся буквально в кожу навыков Себастьяна?! – я вернул на место курок с кремнием, и закрыл полку простым нажатием пальца. Причем защитная планка прижала кусок кремня к колесику с насечкой – при нажатии на спусковой крючок кремень «ударит» по ней, высекая искру. Гениальное, хоть и довольно сложное в исполнение изобретение да Винчи, позволяющее изготовить оружие к бою и держать его наготове столько, сколько потребуется…

Для заряжания пистоля пулей и порохом рейтары располагают лядункой – сумкой по типу патронташа на шестнадцать зарядов. В кожаный мешок помещается деревянный ящик с ячейками, в которые и укладываются «конфеты» – мерные емкости на один выстрел... И ведь все равно мне требуется опыт и навыки Себастьяна, чтобы аккуратно пересыпать в ствол порох, не просыпав ни крупицы! Следом я забиваю извлеченную из отдельного мешочка пулю шомполом, после чего также шомполом трамбую в ствол тугой пыж из войлока. Иначе пуля просто выкатится из ствола в кобуре, куда главное рейтарское оружие опускается дулом вниз – особенно, если придется скакать!

И эта операция повторяется еще трижды…

Начав схватку и пролив первую кровь (и свою, и чужую), мои рейтары имеют моральное право не участвовать в разворачивающейся на наших глазах беспощадной рубке… Какое-то время. Хотя при первом взгляде дела у наших идут совсем не радужно… Выпустив несколько сотен стрел по атакующему врагу, дети боярские и присоединившиеся к нам казаки сошлись лоб в лоб с кавалерией тушинцев, превосходящих наши силы и численно, и, увы, качественно. Ибо помимо уцелевших гусар, чья рота сократилась на три четверти, у лисовчиков хватает и шляхтичей из литовских хоругвей, представляющих собой «среднюю» конницу. А также панцирных казаков, панцирных же бояр и пятигорцев… Последние, к слову, являются потомками черкесов, бегущих с Кавказа от турок-османов и осевших в Литве крещеных татар.

Так вот, защищенные «пансырями» (кольчугами одинарного плетения из мелких, плоских колец), шлемами типа мисюрки или прилбицы, легкими степняцкими калканами (плетёными из лозы и обтянутых кожей щитами, иногда – с железным умбоном), эти всадники отлично вооружены. Причем как оружием ближнего, так и дальнего боя! Пара пистолей или кавалерийский карабин (иногда лук и стрелы), сабля (ее может дополнить и топор-чекан, и шестопер), а главное – облегченная и укороченная пика, реже рогатина.

Панцирная литовская конница вполне способна на таранный копейный удар…

Для сравнения, дети боярские защищены в большинстве своем хорошей броней (наши бахтерцы явно лучше всяких «пансырей»!) и высокими сфероконическими шлемами, отлично держащими вертикальные рубящие удары. Но вот копья имеются лишь у немногих всадников... Тактика московских всадников из числа служивых людей – это, прежде всего, маневренный стрелковый бой на расстоянии, а не копейный таран. Но именно сейчас наши ратники сошлись с врагом лоб в лоб, «играя» на поле литовской и польской панцирной кавалерии… Да и мало у нас детей боярских, способных хотя бы в рубке, в ближнем бою на равных потягаться с лучшими бойцами противника!

Как в принципе, и вся наша конная рать меньше числом, чем передовой отряд тушинцев…

Поэтому неудивительно, что спустя всего пару минут с начала столкновения, отряд русской конницы начал пятиться назад. Совершенно естественным образом, просто не выдержав натиска ударивших в копье панцирных хоругвей по центру… На флангах, правда, дела идут получше. Но там действуют лисовчики, тушинцы и черкасы – они, конечно, пожиже будут, оттого и успехи их заметно скромнее. Запорожцы так вообще слабые всадники, если не говорить о реестровых панцирных казаках. Нет, черкасы сильны в морском набеге и в пешем строю, переняв манеру боя янычар… Да и сколько их здесь сейчас – настоящих, боевых казаков?! Нет, настоящие пока что честно воюют с татарами и турками под началом гетмана Сагайдачного…

Но все же значительное число пусть и легких, неопытных всадников играет свою негативную роль в битве – к моему вящему сожалению.

Воевода Головин, видя неравенство сил и с каждым мгновением нарастающее преимущество врага, приказал трубить отход – над рядами московской рати разом заиграли горны, и задние ряды всадников тут же развернули своих лошадей, нацелившись на переправу через Жабню… Но – слишком медленно. Располагая численным превосходством в коннице, вражеский командир ввел в бой резервную хоругвь, начавшую стремительный обход передового полка Скопина-Шуйского, отрезая его от моста. И наши казаки, а следом и дети боярские, заметившее это, просто побежали…

Побежали к заболоченному берегу Жабни, преследуемые разошедшимся врагом! Врагом, в азарте погони понадеявшимся прижать нас к реке – и вырубить всех под корень в естественной ловушке…

– Не робей братцы, прорвемся! Держитесь меня и Джока!!!

Я кричу не сколько для рейтар, сколько для самого себя, пытаясь хоть немного взбодриться… Но пока получается не очень, учитывая складывающиеся обстоятельства! Мы скачем к реке вместе со всеми – плотной группой чуть в менее, чем полусотню всадников, то есть половиной немного поредевшего эскадрона. Держимся друг друга, стараясь не отставать и не допускать рассеивания строя – благо, что лошади, получившие короткий отдых, немного восстановились…

Что удивительно – только-только проснувшийся страх, успевший сдавить все в груди, вновь отступил во время бодрой рыси. Как же хорошо! Еще по-летнему теплый августовский ветер бьет в лицо, а примятая копытами лошадей трава сливается в сплошной зеленый ковер… И вновь кровь начинает веселее бежать по жилам, а на смену неуверенности и недобрым предчувствиям приходят охотничий азарт и предвкушение скорого боя!

А в следующий миг, словно отозвавшись на перемену моего настроения, в очередной раз заиграли горны. И заслышав долгожданную команду, я чуть пришпорил Хунда, заворачивая его вправо и вырываясь вперед полусотни. Секундой спустя я вскинул руку с трофейной саблей, указывая, тем самым, направление движения рейтар.

Мы резко развернулись вправо – как, впрочем, и все левое крыло московской рати… Расходясь надвое уже перед самым болотом – точнее, заболоченным участком речного берега!

Только отскакав сотни на три шагов, я обернулся, мстительно усмехнувшись: не ожидавшие столь резкого маневра убегающих московитов (заранее начавших смещаться с центра на фланги), тушинцы с разбега влетели в болото! Причем даже успевшие осознать опасность воры, хоть и попытались свернуть в сторону, но спастись уже не смогли. Напирающая сзади масса скачущих всадников буквально вытолкнула их в топь и вязкую, сжиженную грязь…

Многие тушинцы рухнули вместе со скакунами. Другие не удержались в седлах при резкой остановке лошадей, завязших в болоте – или же врезавшихся в уже упавших коней! И также полетели под их копыта… Раздался многоголосный вой испуганных воров и отчаянное ржание жеребцов, угодивших в трясину – и вся масса лисовчиков и черкасов, наконец, замерла на месте. Подавив и буквально затолкав в болото не меньше четверти своего воинства, и образовав жуткий, шевелящийся вал из обреченных людей и животных… И ведь первыми в ловушку влетели тяжелые панцирные всадники и уцелевшие гусары, у которых вообще нет никаких шансов из-за тяжелой брони!

За это же время московские ратники успели развернуть лошадей, блестяще воплотив в жизнь придуманный Михаилом Васильевичем маневр, после чего сомкнули свои ряды позади тушинцев. А затем дети боярские подали своих скакунов вперед, к ворогу, накладывая на тетивы срезни или стрелы с ромбовидными наконечниками…

С легкой опаской я оглянулся назад – но хоругвь лисовчиков, пробившаяся было к мосту, развернулась на месте и поспешила в гетманский лагерь. Эти воры не стали дожидаться скорого истребления соратников и даже не попытались прорваться на помощь к своим!

Впрочем, они вернутся, довольно быстро вернуться – с подмогой.

Нужно действовать быстро…

– Вперед, рейтары, за мной! Подскачем на двадцать шагов – и стреляем с места, пока не кончатся заряженные пистоли!

Полусотня Джока, по-прежнему располагающаяся на левом – а теперь, видимо, уже на правом крыле передового полка – перешла на рысь, вырываясь вперед. И одновременно с тем в воздух взмыли первые сотни стрел, выпущенных детьми боярскими. На огромной скорости они устремились к болоту и завязшим в нем ворам, смертельным градом хлестнув по обреченным…

Впрочем, не все тушинцы оказались в трясине – всадники задних рядов врага избежали печальной участи угодить в болото, единственные во всем отряде сохранив боеспособность. Но – это уже не шляхтичи, не «боярская» конница и не пятигорцы в их панцирях, и даже не реестровые казаки. Воры, обычные воры, не имеющие даже «мягких доспехов» вроде тегиляев или стеганок, никакой брони или огнестрельного оружия. Сабельки да плохонькие кони – вот и все их ратное добро.

Негусто…

– Эскадрон, в линию – становись!

В нашу сторону также устремилась небольшая группа всадников, человек в сорок – не более. Чубатые, с бритыми головами и вислыми усами, в одних холщовых рубахах и шароварах, вооруженные саблями да короткими копьями – или черкасы, или голытьба, косящая под них… Наверное, все же нечто среднее. Хватает и тех, и других, и конечно, голытьбы больше – но и разбойный сброд уже немного пообтесался, получил боевой опыт. К тому же сейчас, четко понимая свое положение, воровские казаки пошли на отчаянный прорыв – а в случае неудачи они постараются забрать с собой как можно больше моих ребят…

Недооценивать их нельзя – коли дорвутся до рубки, драться будут с отчаянием обреченных!

– Цельсь…

Я вытягиваю вперед правую руку с зажатым в ней пистолем, дожидаясь, когда моему примеру последует вся полусотня. А также внимательно следя за тем, чтобы лисовчики, яростно подстегивающие коней нагайками, приблизились к нам хотя бы на три десятка шагов. Все же не панцирные всадники – так что рейтары достали бы их и на большей дистанции…

– Огонь!!!

Враг сблизился с полусотней на тридцать шагов – и я плавно потянул за спусковой крючок, на долю секунды отстав от собственной команды… Слитный залп грянул громко – и как мне показалось, с каким-то особым задором! Хотя на самом деле это всего лишь мое восторженное восприятие момента…

Услышав характерные крики и ржание раненых лошадей (увы, пороховой дым целиком закрыл мне обзор), я поспешно выхватил второй пистоль, после чего отрывисто воскликнул:

– Приготовились!!!

Команда «цельсь» сейчас неуместна – рейтары просто не видят противника. Поэтому достаточно вытянуть оружие вперед, опередив примерное направление движения скачущих к нам лисовчиков по доносящимся от всадников звукам…

– Огонь!!!

Мой крик потонул в грохоте второго залпа – и, кинув уже второй пистоль в кобуру, я перехватил трофейную саблю в правую руку, ожидая, что из заволокшего мою полусотню дыма выскочат уцелевшие черкасы!

Однако прошло еще секунд тридцать прежде, чем порыв налетевшего с реки ветра прогнал остатки порванного им же порохового облака. И тогда нашим глазам предстала картина полного истребления пытавшихся атаковать запорожцев, буквально сметенных двумя залпами! Потерявшие наездников скакуны остановились подле них – или же обошли мою полусотню по широкой дуге, ускакав прочь... А вот сами же воры (раненые или мертвые) густо устлали русскую землю своими телами – и кровью, бьющей из широких пулевых ран.

Как-никак, диаметр пуль из наших пистолей достигает четырнадцати-шестнадцати миллиметров – практически двенадцатый калибр!

…Нигде пытавшиеся контратаковать лисовчики не добились успеха – бездоспешные всадники есть лучшие мишени для срезней детей боярских! А вслед за ними досталось и завязшим в болоте тушинцам – стрелы смертельным градом обрушились на головы ворам, выбивая их десятками едва ли не ежесекундно! И к тому моменту, когда со стороны лагеря Сапеги в нашу сторону двинулась многочисленная конница гетмана, его основные силы, а над рядами московских воев заиграли горны, призывая нас отступать к переправе, всякое движение на заболоченном берегу практически замерло.

Мы выиграли первую фазу боя, уничтожив передовой отряд врага и здорово разозлив гетмана. Но генеральное сражение, по сути, еще только начинается...

Глава 3

При виде переправляющегося через реку передового полка, я не смог сдержать довольной ухмылки. Какой же все-таки гений Михаил Васильевич Скопин-Шуйский! Не знаю, каков он будет в качестве царя – но полководец князь от Бога! Не только подготовил толковую кавалерийскую засаду с учетом рельефа местности в лучших традициях военного дела татар. Но еще и тонко сыграл на психологии, спровоцировав Сапегу на активные действия разгромом его передового отряда! Теперь нам не придется тягаться с крылатыми гусарами ляхов и панцирной литовской кавалерией в поле, где исход боя вполне может сложиться не в нашу пользу. Теперь тушинцы будут штурмовать заранее укрепленный лагерь князя, подготовленный к полевому бою…

Налетевший с Волги ветерок приятно охладил распаренное на солнышке тело (облаченное к тому же и в стрелецкий кафтан, и в калантарь!) – и я от удовольствия прищурил глаза, полной грудью вдохнув отдающий речной сыростью свежий воздух. Как же хорошо!

И ведь эти слова я повторяю себе каждый день, открывая глаза в страхе, что окажусь сейчас на кровати в своей квартире, а не на стожке пряно-пахучего сена – и понимая, что я по-прежнему Тимофей Орлов, стрелецкий сотник: как же хорошо!!!

Впереди грохнул залп, потом второй – и, наконец, третий, уже довольно жидкий. С тревогой открыв глаза, я с невольно участившимся сердцебиением посмотрел вперед, на конницу московской рати, переправляющуюся через довольно широкую у Калязина реку. Сапега, надеясь задержать отступление «московитов», бросил вперед летучие отряды легкой конницы из числа лисовчиков и воровских казаков-тушинцев – очевидно, с целью завязать бой и задержать отступление хотя бы части передового полка Скопина-Шуйского. Но поставленная в арьергарде рейтарская сотня-эскадрон Себастьяна (как-то мне непривычно называть ротмистра Стасиком, учитывая, что за время «вещих» снов я привык видеть его именно немецким дворянином фон Рониным!) встретила вражий наскок плотным огнем пистолей! И враг трусливо откатился назад, крепко получив по зубам… Правда, рядом с рейтарами замерла еще добрая сотня детей боярских, отличных конных лучников – а им по «небронированным» и «легкобронированным» целям работать самое то!

Немного успокоившись, я дождался, когда передовой полк закончит переправу и бодрой рысью отступит к лагерю, втянувшись в импровизированные ворота из нескольких разъезжающихся, а после вновь сцепляемых между собой возов. Последние приспособлены для сооружения «гуляй-города» – и с одного из боков прикрыты наклоненным внутрь широким, свыше человеческого роста деревянным щитом с прорезанным в нем бойницам. Такая конструкция дает надежную защиту от степняцких стрел, да и пуля на излете щиток не пробьет… Хотя близкого мушкетного выстрела он, конечно, уже не выдержит.

А вот и рейтары показались…

– Что немец, жарко там было?!

Раскрасневшийся Стасик (нет, все-таки взгляд ротмистра сильно изменился с момента нашего «попадания», сделав его неуловимо похожим на моего одногрупника еще в студенческие годы), нашел меня по голосу. К слову – лицо его украсила свежая царапина… А встретившись с другом взглядом, я заметил, насколько сильно расширены его глаза от возбуждения минувшей схватки! Отсалютовав мне окровавленной саблей – по ходу трофей! – он громко, чуть срывающимся голосом ответил:

– Да думал все, сейчас доскачут до нас, свяжут боем – и там всей сотней и останемся, прикрывая отход. Но Бог миловал! Хотя вон, стрелой кто-то щеку задел…

Усмехнувшись (хоть и почувствовав в душе легкую зависть к подвигам товарища, уже побывавшего в настоящем деле), я совершенно искренне ответил:

– Рад, что ты уцелел, немец. Иди отдыхать в лагерь, для вас на сегодня бой окончен! А вот наше дело только начинается…

Кажется, Стас все же сумел расслышать в моем голосе легкую ревность к его ратным свершениям, и только покачал головой, подогнав жеребца ударом пяток по бокам. Весьма кстати: основные силы Сапеги уже переправляются через Волгу, еще чуть-чуть, и покажутся перед острожками (то есть противоконными рогатками) нашего лагеря…

Да-а-а, неправильный вышел из меня попаданец. Ну, или наоборот, слишком правильный, даже сказочный какой-то! В том смысле, что если Стасик по-прежнему остро рефлексирует и откровенно скучает по дому (хотя ведь именно он был обеими руками за попытку изменить прошлое!), и совершенно не желает рисковать «предком» в схватке, то я… Я с непонятным самому себе нетерпением жду своего первого настоящего боя. И да – есть некое внутреннее ощущение, даже уверенность, что сам я буду очень сильно рефлексировать, если мы все-таки вернемся.

Потому что я влюбился в это время.

Нет, правда, так и есть. Конечно, меня по началу мучило элементарное отсутствие удобств, порой накатывала тоска по родителям и комфорту дома… Но все это меркло – меркло перед тем, что только здесь, впервые за всю свою жизнь, я почуял, что я среди нужных мне людей. Что я на СВОЕМ месте среди них – бесхитростных, открытых, немного наивных, и в тоже время очень остро воспринимающих любую несправедливость, готовых в любой миг прийти на помощь русских людей. Они не испорчены цивилизацией со всеми ее «благами» – включая откровенную эротику, искушающую моих современников в художественных фильмах, доступным всем журналах и книгах, «учениями» о чайлдфри и неприкосновенных личных границах тех же детей и подростков, агрессивную пропаганду ЛГБТ, лишь недавно запрещенную. Они живут в родстве с природой, кормятся от земли и умеют эту самую землю любить – так что эти люди кажутся мне идеальными! Хотя, конечно, в каждом есть свои недостатки…

Но важным плюсом русских образца начала семнадцатого века является их твердая вера, их совершенно не показушная, а наоборот, осознанная набожность. Для этих людей Божьи заповеди и само евангельское учение Христа, так удачно освятившее эти светлые, добрые и чистые души, является основой мировоззрения, их духовным стержнем… Мне никогда не было так хорошо, как среди них – НАСТОЯЩИХ русских! Независтливых, незлобивых, щедрых и милостивых, смелых в бою и готовых жертвовать собой за други своя... Здесь я нисколько не боюсь тайного осуждения, насмешек, предательства, воровства и ударов в спину, коими была так богата моя прошлая жизнь.

А думая о ней, возвращаясь к ней мыслями, я не могу не сокрушаться о том, что мои современники в сравнении с предками потеряли очень много. СЛИШКОМ много. И особенно обидно то, что душами мы, может, и не сильно изменились. Но за время взросления тех же детей и подростков их очень сильно отравляет окружающая действительность – общество потребителей с установками «каждый сам за себя и каждый сам по себе», с травлей еще на уровне школы всех непохожих… С тем, что Церковь очерняют всеми возможными силами, что любые проступки священнослужителей раздуваются в разы, что ложь о них тиражируется в интернете с огромной скоростью и масштабом. И в итоге русские люди с их внутренним духовным поиском, с желанием обрести Бога, ищут Его не в родной церкви (ведь русский народ и появился с Крещением Руси, до того являясь лишь конгломератом различных племен восточных славян), а за ее пределами. И не потому ищут вне ее, что познали и сознательно отринули, а потому, что ни разу не открывали Евангелия, ни разу не исповедовались и не причащались, ни разу не испытали всех радостей духовной жизни православного христианина… Зато потом появляются новостные записи: этот боксер стал «родновером»-неоязычником (то есть он себя не русским считает, а скажем, голядью?!), другой боец отказался от бесовского файтнейма (это, конечно, молодец!), и принял ислам…

Да, у нас свобода вероисповедания. И человек действительно может сделать сознательный выбор в пользу любой религии по своему усмотрению… Вот только насколько этот выбор сознательный, если ты даже не попытался узнать веры своих предков?!

И если уж кому-то кажется скучным идти на службу, если кому-то хочется какой-то экзотики или же наоборот, близости к корням – так пусть этот кто-то отправится в свой отпуск поработать в обитель трудником, где реально руки нужны. Пусть поработает, с простыми верующими людьми пообщается, узнает их, пусть покушает монастырскую трапезу под молитву да неспешный разговор живущих восстановлением разрушенных святынь людей… Окунется в источник, помолится со всеми на литургии, попоститься, исповедуется, причаститься – такую гамму эмоций ведь испытает! По себе знаю. Как-то ведь подряжался трудником в родном Ельце – и не пришлось даже никуда ехать, оказалось достаточно помочь энтузиасту, начавшему в одиночку восстанавливать разрушенный храм… Так что я знаю, о чем говорю.

Ладно, чего грустить о будущем, коли оно, выходит, изменилось? Тем более, если действительно нужным, чего-то стоящим, настоящим я почувствовал себя именно здесь?!

Да, вторая причина того, почему мне так нравится на Руси образца семнадцатого века – это я сам.

…Никак не могу отделаться от ощущения, что прожитая в будущем жизнь – это как бы увлекательный, но затянувшийся сон-сказка. И что я истинно настоящий – этот тот я, кто живет теперь в семнадцатом веке, сотник-стрелец Тимофей Орлов! Человек с широкой душой и прямым на все взглядом, не боящийся рубить правду-матку в лицо любому начальству и никогда не стесняющийся своих чувств! Человек с непростой судьбой, засыпающий и просыпающийся, держа саблю под рукой – а без клинка чувствующий себя словно бы обнаженным… Командир целый сотни служивых людей, обязанный не только вести их в бой и первым подавать пример, но и заботиться о своих стрельцах во время рутинной службы. Например, организовывать баню, подвоз продовольствия, в том числе и путем мены различных трофеев на свежие продукты, идущие в общий котел сверх того, что выделяет князь... Командир, обязанный контролировать экипировку стрельцов, целостность их обуви и мундиров, должное состояние оружия…

Да я ведь даже на имя его отзываюсь так, словно оно моё с рождения – и порой сам мысленно именую себя Тимофеем!

А что самое удивительное, целый сонм обязанности, легший на мои плечи здесь и сейчас – на плечи человека, очень остро чувствующего личную ответственность за порученное ему дело, а потому всячески избегающего ее в прошлой жизни – меня нисколько не тяготит! Словно заботы о взрослых воинах-мужиках стали для меня сродни отцовским заботам о взрослых, но все еще непутевых сыновьях… В воинских упражнениях с подчиненными, с которыми я занимаюсь с огромным удовольствием и самоотдачей, в самостоятельной починке поношенной обуви и зашивании дыр на мундире, в бесконечной чистке и уходе за то и дело норовящим заржаветь оружием – во всем этом я нахожу какую-то особую прелесть.

У меня остались воспоминания Тимофея, порой более яркие, чем мои собственные... Так вот, прокручивая их в голове, я не могу не удивляться тому, что мы чувствовали с ним одинаково, и реакция на одни и те же события у нас была идентичной. По крайней мере, мне так кажется… Но у меня сложилось стойкое впечатление, что если я действительно потомок «Орла» – то я буквально копирован с него под кальку!

Может быть, именно поэтому меня не покидает ощущение, что я вернулся домой – только дом этот никогда раньше не знал. Ощущение, что я обрел давно позабытую, но по-прежнему любимую и любящую семью… Не знаю, как буду переживать гибель хоть кого-то из МОЕЙ сотни в грядущем бою – но точно знаю, что сделаю все от себя зависящее, чтобы потери моих молодцев были как можно меньше.

Да, я влюбился в это время. Ну и… Я в принципе успел здесь влюбиться. На какое-то время банально позабыв о всех своих высоких целях и свершениях, теперь я засыпаю, каждый раз остро надеясь увидеть Раду во снах – и просыпаюсь с одной лишь мыслью: удастся ли нам встретиться с ней сегодня?!

Увы, сегодня встреча исключена! Мне даже не удается воскресить перед внутренним взором светлый, чистый образ красавицы из Калязина: перешедшая реку конница Сапеги уже двинулась к лагерю! Так что все мысли о делах сердечных – долой… Обернувшись к своим стрельцам, я зычно воскликнул:

– В четыре ряда… Становись!!! Новики – в последний ряд!!!

Новики – это новички сотни. Я сам дал им такую кличку, до седьмого пота загоняв вчерашних крестьян на перезарядке и чистке пищаль. Эту ратную науку они освоили в совершенстве благодаря моим усилиям – и дружеским подзатыльникам старших товарищей да крепким, ядреным словцам, предназначенным для особо непонятливых… Стрелять сегодня новики вряд ли будут – пусть пока просто перезаряжают пищали. И хотя еще сложно себе представить, как сложится бой – но выводить необстрелянных новичков вперед я стану только в крайнем случае.