Текст книги "Путь чести (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20

«Чем больше трудностей в борьбе, Тем и победа будет краше».

Лопе де Вега.

…– Стоять!!!

Я натянул поводья Хунда, одновременно с тем подняв над головой сжатый кулак. Где-то впереди и в стороне раздались отдаленные гулкие выстрелы, явно непохожие на пищали или мушкеты. Нет, богатый опыт Себастьяна подсказывает, что стреляли небольшие орудие по типу фальконетов – а, учитывая два последующих негромких взрыва, били они чем-то вроде малых артиллерийских гранат.

– Ждем разведку! Проверить пистоли – и кто без брони, срочно облачиться! Да про шлемы не забываем…

Моя же кираса и бургиньот неизменно защищают тело даже на марше – привычка, выработанная фон Рониным годами, и пару раз спасавшая его жизнь в засадах. Да и все четыре пистоля заранее снаряжены и проверены…

Парой минут спустя от следующего впереди дозора отделился одинокий рейтар, направившийся в сторону главных сил эскадрона. На момент орудийного залпа наш авангард как раз и поравнялся с окраиной густой и, как кажется, непроходимой чащи, вдоль которой петляет дорога – резко уходя влево за поворот…

– Господин ротмистр! Впереди большой отряд тушинцев при двух волконеях! Ворой, по всей видимости, не менее двух сотен – и кого-то они ждут, построившись лицом к лесу!

– Понял. Прикажи своему старшому возвращаться.

Посыльный поскакал обратно – а я обратился к замершему рядом Тапани:

– Друг мой, а ты отправь кого из новичков в арьергард к Ушакову. Пусть подтягивается со своими всадниками – нужно обсудить план на бой.

Непривычно сосредоточенный Йоло молча кивнул, а вот немного нервно поерзавший в седле Лермонт осторожно заметил:

– Себастьян, ты уверен, что стоит ввязываться в драку? Все-таки у тушинцев есть пушки – и у них численное превосходство.

На вопрос друга я только покачал головой:

– Уверен. Если ждут кого-то из леса столь большой силой, значит там кто-то из своих – неважно, отряд Орлова или другие служивые, отправленные Скопиным-Шуйским пощипать тылы Сапеги. Своих выручать нужно при любом раскладе…

Не более, чем десять минут спустя весь полуторасотенный эскадрон собрался воедино; боковое охранение, авангард и арьергард я отозвал, организовав короткий совет с офицерами.

– Итак, господа, я предлагаю следующий план действий с учетом численного превосходства противника – и наличия у него двух орудий. Вперед мы пускаем примерно половину рейтар – тех, у кого броня и снаряжение попроще. На эту роль лучше всего подойдут наши новички из детей боярских, кому еще привычнее атаковать без строя. Именно так они и пойдут в бой – разнородной массой в разомкнутом строю, на значительном удалении друг от друга… Этакой лавой. Таким образом, мы сократим возможные потери от гранат фальконетов; предлагаю также детям боярским при сближении с противником использовать, прежде всего, луки. Тогда враг предположит, что по нему ударили лишь служивые московиты… Но рассыпной, развернутый строй передового отряда, который я предлагаю возглавить Петру Ушакову, скроет две крепкие группы панцирных всадников на флангах. На левом крыле в бой поведет соотечественников финнов и прочих ветеранов эскадрона Тапани Йоло – на правом же крыле панцирную русскую кавалерию возглавлю я и Джок. Наша задача – максимально сблизиться с противником, не дав ворам определить нашу численность. Но в упор будем стрелять уже из пистолей! И да, сегодня обойдемся без караколирования – мой отряд, начав обход противника справа, разрядит по одному самопалу в движение, второй же перед самым ударом. Попробуем себя в качестве кирасир… А вот задача отряда Тапани – по возможно более широкой дуге обойти противника слева, зайти в тыл и уничтожить обслугу фальконетов! Наверняка после одного, двух залпов, вражеские пушкари окажутся в тылу ринувшейся вперед конницы Сапеги… Задача всем ясна?

И Джок, и «Степан» лишь молча кивнули – а вот Петр ожидаемо насупился:

– Ради чего в драку лезть с заведомо более сильным врагом? То, что из леса кого из наших тушинцы выжидают – так то они по своей же дурости! Зачем нашим-то на верную смерть в поле выходить, коли в чаще скрыться всяко вернее будет! Чай не зима, не померзнут, и дичи еще хватает!

Прежде, чем я открыл рот для ответа, в этом самом лесу раздались частые выстрелы – вроде и не залпы, но действительно частые…

– Вот тебе и ответ, Петр. Наших из леса гонят на открытую местность преследователи – и судя по всему, они только что вступили в неравный бой с врагом… Если не убрать заграждающий выход из чащи отряд тушинцев, то твои земляки московиты все полягут в этом лесу. Сможешь с этим жить, Ушаков, зная, что мог помочь соратникам, но ничего не сделал, пока их убивали?

Второй сотник эскадрона угрюмо замолчал – и тогда я, посчитав офицерское собрание законченным, зычно возвестил:

– По коням! Приготовиться к бою!

…Скачка на коне перед схваткой – это нечто особенное. Впрочем, на галоп мы еще не перешли, так, быстрая рысь… Но трава под ногами уже сливается в единый зеленый ковер, ветер бьет в лицо, выдавливая слезу – а в груди все бурлит одновременно и от восторга, и страха!

Заприметившие нас тушинцы быстро развернули фальконеты в нашу сторону – но к моему удивлению, вражеский отряд принялся довольно быстро и организованно делиться надвое, оставив крошечную батарею по центру, в разрыве боевых порядков… На мгновение сердце мое екнуло – уж больно все ладно у противника получается! Боюсь, что это какая-то сильно боевая литовская или польская хоругвь – не иначе.

И что самое противное, возможность разделить скачущих вперед лавой детей боярских также на две группы, оставив по центру пустое пространство (дополнительно сокращая потери своих людей), я заранее не обговорил…

Не так и громко пальнула жидким залпом вражеская батарея – но когда гранатные разрывы подняли комья земли под копытами моих рейтар, раня и убивая людей и животных чугунными осколками и «начинкой» из пуль, от пренебрежения к фальконетам не осталось и следа… В отчаяние сцепив зубы, я едва ли не прорычал:

– Горнист! Играй атаку! Переходим на галоп!!!

Над рядами моих всадников поплыла бравурная, задорная мелодия горна – и тут же эскадрон ускорился, переходя на тяжелый галоп! Но и со стороны противника раздался схожий сигнал – и вражеская хоругвь (вон и знамя над головами шляхтичей реет с какой-то птицей на гербе) ринулась в атаку… А минутой спустя раздался второй залп фальконетов.

Несколько мгновений стремительной скачки – и я, вскинув кулак над головой, принялся заворачивать Хунда вправо, уводя за собой отряд облаченных в прочные бахтерецы служивых. На левом фланге точно такой же маневр принялся выполнять и Тапани… А по фронту атаки уже раздались первые выстрелы со стороны литовцев – и практически сразу, в ответ ударил гулкий залп сапомалов детей боярских! Мне осталось только зло скрипнуть зубами:

– Куда так рано, за пятьдесят шагов?! Они же из карабинов били…

Центр заволокло пороховым дымом, и оценить результаты стрельбы с обеих сторон пока невозможно. Но сердце мое неприятно царапнуло, когда всего за несколько мгновений до залпа в первый ряд хоругви выехали литовские панцирники с копьями… Эти тяжелым тараном запросто опрокинут служивых Ушакова!

Кого бы люди Сапеги не гнали из леса, этот «кто-то» здорово насолил гетману, раз тот оправил сюда столь сильный отряд…

– Вперед, ратники, вдоль вражеского строя! Приготовились стрелять! Целим влево!!!

Себастьян амбидекстр – и мне достаточно лишь направить в сторону противника левую руку с пистолем. Впрочем, остальным рейтарам также не доставляет большого труда положить дуло пистоля на сгиб локтя левой руки, которой всадники удерживают поводья…

Гораздо сложнее выполнить задуманный мой маневр, заранее обсужденный уже с Лермонтом. И все же пока что кулак всадников, следующих за моей спиной, исправно вытягивается в линию по три рейтара в ряд, одновременно с тем огибая справа схватившихся тушинцев и московских служивых! И пока что противник не замечает наш маневр…

– Огонь!!!

Не дожидаясь, когда литовцы что-либо разглядят и поймут, я решил действовать на опережение, разрядив первый самопал по врагу! Из-за моей спины стреляет по врагу еще один служивый, а вот рейтар в третьем ряду вынужден ждать ближнего боя…

– Огонь!!!

Не теряя времени, я выхватываю из притороченной слева кобуры второй пистолет – и так же разряжаю по тушинцам, немного ломая первоначальный план на бой... Гремят выстрелы следующих за мой спиной всадников – а литовцы, поняв, что их охватывают и одновременно с тем расстреливают, принялись разворачивать коней в нашу сторону…

– Стой!

Десятка три следующих впереди ратников осаживают коней вслед за мной, разворачивая их к врагу.

– Вои с заряжеными самопалами – вперед!

Всадники, скачущие в третьем ряду по правую от меня руку – и до того не имеющие возможности открыть по врагу огонь, неспешно выезжают в первую шеренгу. Уже направив первый из пары пистолей в приближающегося врага!

– Залп! И сразу второй!!!

Первая шеренга, только вытянувшись прямой линией, тут же окуталась пороховой дымкой – а следом, уже всего с пятнадцати шагов, разрядила по летящим в нашу сторону тушинцам и парные пистоли.

– Сабли наголо – в бой!

Панцирные дети боярские, нетерпеливо ожидавшие этой самой команды, выхватили клинки – и рванулись навстречу литовцам! Заметно прореженным двумя залпами, пришедшимися в упор… И одновременно с тем правый фланг ринувшихся на нас воров выкосил залп самопалов ведомых Джоком служивых! После чего вторая половина моих панцирников врубилась в ряды тушинцев, смешивая и опрокидывая ошарашенного врага…

Сам я в этот раз решил не лезть в рубку очертя голову, оставив подле себя горниста – и пытаясь разобраться, как протекает сражение за клубами дыма… Но все-таки мне удается разглядеть рейтар Тапани, облаченных в кирасы, также успевших обойти сражающихся с левого фланга – и разрядивших при этом в спины литовцев по одному пистолю! Теперь же финны во весь опор скачут к батарее фальконетов, кои спешно разворачивают в сторону отряда Йоло…

Жаркое выходит дело!

…– Голова, там наши всадники атаковали воров, бой идет жаркий! Палят много и страшно, и я видел рейтар в кирасах!

Сбегавший на разведку к границе леса Никола принес радостную весть, буквально окрылившую меня – и подарившую робкую надежду на то, что мы сегодня все-таки уцелеем.

– Это эскадрон Себастьяна фон Ронина – больше в войске князя рейтар нет. Но братцы, мы не можем вот так вот просто выйти сейчас из леса – очень скоро тушинцы, что преследовали нас, пойдут на выручку своим. Слышите, стрельба у засеки стихла? Значит, уже скоро враг будет здесь… Так вот, если на помощь литовцам успеет подойти подкрепление, то они разгромят эскадрон фон Ронина – и нам тогда уже точно не уйти… Но на тропе мы сможем их задержать и нанести серьезны потери! Делаем так – телеги вновь ставим на дорогу, перегружаем в них раненых, вывозим к границе леса. Лошадей, в том числе и освободившихся заводных, также отведем чуть вперед по тропе… Старший над ранеными Никола – и тебе, мой друг, я выделю на помощь еще троих служивых – остальные остаются со мной! Перезаряжаем все пищали и самопалы, в том числе и взятые с черкасов; саму тропу перетянем веревкой, как и в прошлой засаде. Если успеем, еще пару гранат сделаем…

С гранатами ничего мы, к сожалению, не успели. И даже не все оружие перебитых запорожцев собрали и зарядили – в том числе и казаков, расстрелянных при самоубийственной попытке бежать... Но все одно, когда впереди показались первые тушинцы, на девять стрелков, включая и меня (помимо четверых служивых, оставшихся с ранеными, еще двух человек мы потеряли в перестрелке с черкасами), пришлось по пять заряженных и готовых к бою карабинов и мушкетов! Воровские казаки, к слову, были вооружены кремниевыми ружьями…

Учитывая узость тропы, мы расположились за деревьями с обеих сторон у дороги, прислонив к каждому запасные стволы. Причем встали не напротив друг друга: пятеро стрельцов, включая меня, расположились слева от дороги, ближе к выходу из чащи. Оставшаяся же четверка наоборот, удалилась в сторону засеки… Теперь же приходится нетерпеливо ждать, пока враг поравняется со мной – то есть с «головой» засады. Впрочем, пусть тушинцы и не скачут вперед, очертя голову – но идут довольно ходко, и вскоре окажутся рядом со мной. А потому я, достав огниво, уже начал аккуратно высекать искру – пока при очередном ударе кремня об кресало не задымилась сухая трава и береста, сложенная у моих ног в крошечной ямке, закрытой с дороги кустами... Подув на импровизированный трут, я дождался, пока займется береста – а спустя еще пару секунд подпалил фитиль:

– Бомбы метай!

Я первым же и запускаю гранату с дымящимся фитилем в сторону как раз поравнявшихся со мной и сгрудившихся на тропе всадников! Правда, в этот раз те находятся отнюдь не в низине – так что после моего крика ближние ко мне ратники дружно залегают на землю, повторяя мой маневр.

– Раз… Два …

На «три» под отчаянный вопли тушинцев, понявших, что происходит, но ничего не успевших предпринять по обезвреживанию гранаты (разве что рвануться в сторону деревьев, растущих столь густо и часто, что конному никак не пройти), раздался первый взрыв! А спустя еще десяток секунд, практически слитно подорвались еще две бомбы – посередке и в хвосте засады… Ну вот и все! Я вскочил первым, плотно прижавшись к стволу крепкого дуба – и вскинув к плечу заранее заряженный карабин:

– Бей воров! Огонь!!!

Я устало смахнул со лба обильно проступивший пот – в ближнем бою в этот раз не участвовал, но сколько нервов извел, наблюдая за дракой! Дело вышло жарким и крайне напряженным – но сейчас уже все подходит к концу. Понесших значительные потери от наших залпов и оказавшихся практически в окружение тушинцев теперь беспощадно дорубают дети боярские…

К моему удивлению, литовцы не смогли опрокинуть рейтар Ушакова. Петр приказал дать первый залп по лошадям панцирной кавалерии врага – а вот уже второй пришелся в упор по ринувшимся на служивых литовцам! Так что никакого тарана у врага не получилось… Зато расстрел воров и с флангов, и со спины на обхвате моей группой (и отрядом Тапани!) разом сократил хоругвь на четверть! Кроме того, потеряв семерых всадников от выстрелов фальконетов, финны порубили в капусту и пушкарей. После чего ветераны эскадрона ударили по сражающимся литовцам с тыла, рассекая хоругвь надвое клином облаченных в кирасы тяжелых всадников…

– Смотри-ка, Себастьян! Из леса кто-то показался!

Замерший рядом Лермонт указал в сторону тропы, ведущий на выход из лесной чащи – и я с вновь тревожно забившимся сердцем напряженно всмотрелся вперед… Чтобы пару секунд спустя облегченно выдохнуть при виде крупного, рослого стрельца, родившегося в семье Елецкого служивого:

– Свои! Это Тимофей Орлов!

Пришпорив Хунда, я поскакал навстречу старому другу (так-то еще со студенческой скамьи!) и соратнику; тот также поторопил коня – и уже издали закричал:

– Себастьян, за нами хвост! Мы задержали тушинцев на тропе, но скоро они будут здесь! Разворачивай своих!

Я тотчас обернулся к последовавшему за мной горнисту:

– Скорее труби общий сбор!

…С «Тимофеем» из леса вышел всего десяток воинов, включая возниц на двух телегах с семью ранеными, в спешке кое-как погруженных на возы. Из короткого разговора с Орлом я понял, что его стрельцы, лишь недавно переученные на драгун, крепко врезали по преследователям – вначале уничтожив казачий авангард, а после утроив засаду на узкой лесной дороге, стиснутой густой чащей с обеих сторон. Использовав значительное количество заряженных колесцовых карабинов, оставшихся от павших и раненых товарищей (или захваченных в бою), служивые устроили ворам настоящую бойню, пустив в ход и импровизированные гранаты – при этом начисто выкосив голову вражеской колонны! После чего, не дожидаясь, когда основные силы противника подтянуться к засаде, отступили, выиграв для нас столь драгоценное время на расправу с конной хоругвью…

Теперь же десяток уцелевших «ореликов» построился возле фальконетов, изобразив готовность открыть огонь из пушек. На самом деле с заряжанием они действительно худо-бедно разобрались (как никак, принцип практически тот же, что и у фитильных пищалей). Теперь бы вот еще успеть пристреляться к лесной опушке методом проб и ошибок… Мой же эскадрон, сократившийся практически до сотни (все же и бойцы литовской хоругви бились яростно, до конца), построился в три ряда, заняв позиции справа и слева от «артиллеристов».

При этом враг пока что носа из леса не кажет…

Вдруг из-за деревьев выступили какие-то оборванцы в лохмотьях изношенной одежды, особенно прохудившейся на коленях и животах. Однако же при этом они держат в руках карабины… Мгновением спустя я заметил среди них и мужиков в относительно чистой одежде, очень похожей на кафтаны драгун «Тимофея» – а последний, недолго думая, вскочил в седло и поскакал навстречу неизвестным.

Хотя, судя по всему – Орлу выходца из леса еще как знакомы…

Томящее неизвестностью ожидание продолжалось недолго: стрелецкий (или уже теперь драгунский?) сотник вскоре вернулся к нашему строю, подскакав именно ко мне – да при этом сияя, как начищенный серебряный талер!

– Это мои! Донские казачки и несколько стрельцов – я отпустил их, думая, что нас всех добьют. Со мной-то остались только добровольцы... Однако же и те, кто ушел, вернулись к засеке, да постреляли немного по тушинцам, мешая растащить ее… После чего они отступили в чащу – но продолжили следить за врагом. Так вот, воры, завидев дожидающихся их рейтар да при трофейных пушках, трусливо бежали, поджав хвосты! Победа!!!

– И тебя с викторией, друг мой!

Я широко улыбнулся Орлу, чуя при этом, как отпускает дикое напряжение – а тот ответил столь же искренней, открытой улыбкой:

– Себастьян… Как же я рад тебя видеть, дружище!

– Взаимно, Тимофей. Судя по тому, что ты успел рассказать, твои приключения были невероятно захватывающими! Что же, будет о чем поговорить старым товарищам у вечернего костра… А пока, думаю, нам пора хоронить павших – и быстрее уносить ноги. Не то Сапега за нами уже целый полк лисовчиков отправит!

Глава 21

«Жизнь – как спектакль театра. Всё зависит не от длины представления, а от его красок» .

Сенека Луций Анней

Эрфурт расцветал. Набухшие почки превращались в светло-зеленые листья, увитые плющом, дома зеленели, грязь высохла, воздух наполнили запахи приближающегося тепла, и дышать стало легче.

– Себастьян, я должна тебе кое-что сказать?

Я отвлекся от созерцания природы.

– Ты беременна? – моя бровь картинно взлетела вверх.

Изящный кулачок больно ткнул меня под ребра.

– Фон Ронин, ты неисправим.

– Ну, тогда не тяни, а говори прямо, что за тайны мадридского двора? – я мягко улыбнулся.

Виктория помрачнела.

– Мне нужно будет уехать. Отец настаивает, чтобы я вернулась с ним в Ганновер. Тебя с собой я пока не зову, знаю, у тебя впереди самая сложная выпускная часть.

Действительно, я твердо рассчитывал получить заветную учёную степень, которая давала большие преимущества и привилегии, в частности, право обучать на всей территории Европейских государств. Чем не счастье? Устроился бы в Ганновер преподавать частные уроки для богатеньких отпрысков известных родов и никогда бы уже не думал о наличии золотых монет в карманах. Да, может деньги и не большие, но зато доход стабильный, к преподавателю дворянину всегда очередь.

Однако степень магистра искусств получало менее половины эрфуртских студентов, записавшихся на артистический факультет, а некоторые учатся уже больше десяти лет. У меня этого времени не было. Значит сдавать надо было с первого раза.

– Дорогая, не забивай себе голову, уезжай спокойно с отцом. Просто найду себе другую даму сердца. – я заливисто расхохотался.

– Негодяй. – сквозь смех, задыхаясь выдавила девушка. На нас неодобрительно оборачивались степенные фрау, степенно вышагивая по мостовой.

Отсмеявшись я взял красавицу за руку.

– Все дороги так или иначе приведут меня к тебе. Что бы не случилось. Так, что можешь не переживать.

– Да я и не переживаю, – отмахнулась девушка. – Не хочу тратить время впустую без тебя. Ты не представляешь какая скука в Ганновере.

– Во-первых, не знаю, никогда там не был, во-вторых, ты что, рассматриваешь меня только лишь как лекарство от скуки? – я сурово сдвинул брови.

– Ой, все. Себастьян, это все сильно похоже на такое?

Я молча поцеловал девушку.

– Что думаешь делать, когда получишь степень?

– Если. – поправил я.

– Когда, фон Ронин. Ты лукавишь и принижаешь свои возможности. – ухмыльнулась ганноверская красавица.

– Конечно же приеду в Ганновер. Буду преподавать, а может и начну писать пьесы для театра.

– Слава Гуттена не дает покоя? – девушка проявляла недюжинную эрудированность, к моему удовольствию. – Веет духом свободы?

Ульрих фон Гуттен, как настоящий рыцарь родившийся в крепости Штекельберг, был одним из первых, кто осознал крайнюю необходимость объединения сил графств, княжеств, баронств и прочих земель Германии против папского Рима в решительной борьбе за независимость и свободное развитие культуры. Гуттен был предтечей Реформации, развивая тему изменения церкви в своих диалогах, стихах, а также в речах и посланиях. Да, изначально он посчитал выступление Лютера грызней между монахами, но потом понял важность идей Мартина, хотя в своих высказываниях был еще более резким. Рыцарь выступал за прямую войну против римского папы, за вооруженное объединение Германии и независимую церковь. Вышло в полной мере только последнее, но и это было великой победой. А сам Ульрих остался в памяти германцев как борец за язык и единение.

– Главное не закончить как он. – я улыбнулся.

Прославленный рыцарь объявил войну бездуховному духовенству, присоединился к Францу фон Зиккингену в его рыцарском восстании, но тот был разбит и убит. Фон Гуттен, уже умирающий от сифилиса, был вынужден бежать из-за имперской опалы в Швейцарские кантоны и умер на острове в озере, словно герой Круглого стола.

– Я серьезно. – девушка нахмурилась.

– И я. Сейчас ремесло драматурга приносит хорошие деньги. Тем более, что это легко можно совмещать.

– Неужто ты настолько тщеславен, фон Ронин? – прищурилась девушка.

– Писать можно и не под своим именем, дорогая. На величине оплаты это не скажется никак. Лишь бы было талантливо написано. – я притянул девушку к себе. – Слышала о мистере Шекспире?

– Абсолютно ничего. – Виктория легко коснулась своими губами моих и отстранилась. – Рассказывай, интересно!

– А нечего рассказывать. Знаю только, что этот господин из английского Стратфорда приехал в Лондон и вызвал настоящий восторг не только в высоких кругах, но и среди городского населения с пьесой про одного из местных королей прошлых столетий. Получает большие деньги, а, говорят, был сыном простого хлебопашца.

– Не думаешь, что ему просто улыбнулась удача? Или у этого Шекспира высокий покровитель?

– Ни один покровитель не сможет заставить толпу рукоплескать театральной постановке. Но ты права, уверен, что без покровителя, как и удачи здесь не обошлось. Просто все это помогло таланту донести свое слово для простых, и не очень, людей. Идеи и слова должны жить, а значит я полностью за участие удачи и покровителей. Но мне такое не светит. – я поцеловал Викторию в благоухающую травами макушку. – Буду рассчитывать только на себя и свой талант. Это жизнь.

Девушка серьезно кивнула.

Я залюбовался ей, и невольно поймал себя на мысли, что с ее появлением в моем сердце поселилось настоящее ежедневное счастье. Я не был рад, что моя Виктория уедет, но еще неделя-две и я не смогу уделять ей столько времени, сколько я хочу. А это все время. Так, что будет лучше ей не расстраивать отца, а мне сосредоточиться на учебе. Может разлука вдохновит на написание того, что войдет в историю. И если это тщеславие, то я немного тщеславен. Совсем немного.

– Кстати… – я резко сменил направление и потащил девушку за собой в подворотню.

– Фон Ронин! Ну не здесь же! – возмутилась девушка.

– Сударыня, о чем вы? Я о пище духовной, а не о плотских желаниях грешного тела. – улыбнулся я.

Карие глаза красавицы недоуменно смотрели на меня.

– Наш разговор о театре напомнил мне о том, что в трех кварталах отсюда должно проходить представление итальянского театра. Или нашего театра, играющего в итальянской манере, не помню точно, Фернандо говорил. В любом случае, нам должно быть интересно.

Мы немного попетляли по узким улочкам и оказались в проходе между домами, за которыми уже толпились люди. Стоять в очереди я не стал. Терпение – это не та добродетель, которой одарил меня Господь.

– Пойдем. Знаю иной путь. – я снова потащил девушку к другому входу во двор.

У узкой двери возвышались два исполинских охранника. В большие ладони упало по медяку, и мы с Викторией оказались прямо за сценой. Маленькая победа.

– Где мои attori?! Dove sono i miei влюбленные?! – соединяя немецкие и итальянские слова бегал из стороны в сторону, картинно заламывая руки толстый и низкий человек с тонкими усиками. То ли драматург, то ли хозяин театра.

– Какой смешной. – сжала мою руку Виктория. – А здесь интересно.

Я тоже с интересом крутил головой во все стороны. Были видны стойки с платьями и костюмами и самое главное в итальянском театре – стойка с масками.

Комедия дель арте не могла существовать без ярких образов, очерченных помпезными костюмами и масками. Для каждого театрального образа свой костюм. Купец Панталоне – красный камзол, черный плащ, Доктор – черный костюм с белым воротником и незабвенная клизма, с которой тот носился весь спектакль. Итальянская постановка отличалась от представлений других стран тем, что актер играл огромную роль, потому как был обязан импровизировать. Театральной трупе, зачастую, озвучивались только основные события и вехи предстоящего спектакля, а текст и перипетии сюжета придумывали сами актеры. Но при этом каждый импровизировал только в рамках своего образа, своей маски. Что скрывать, я был сторонником этой методики, хорошо, что сейчас удастся увидеть это вживую.

– Посмотри. – красавица дернула меня за руку. – Что это?

Прислоненный к стене стоял исполинский меч.

– Это меч Капитана. – улыбнулся я. – Комический персонаж, хвастливый, но неудачливый воин, чей меч больше чем он сам. Он всегда старается нарваться на драку, но чаще всего выходит из нее побитым. Надеюсь увидим его сегодня. Должно быть смешно.

Намечалась постановка, которая заставит народ, собравшийся перед другим входом, улыбнуться.

Однако вокруг происходила странна суета. Безостановочно бегали люди. Обслуга окликала Доминику и Алессио.

– Mama Mia! Все пропало! Народ нас разорвет! – толстяк обхватил лысую голову руками, усики печально опустились.

– Не волнуйтесь, маэстро Климинни, мы что-нибудь придумаем. – кружил вокруг начальника помощник.

Маэстро отмахнулся.

– Все кончено! Correre! Пусть дикая толпа меня разорвет! Я готовь сталь этой жертвой!

– Мы можем просто вернуть деньги. – худощавый помощник положил руку на плечо толстяка.

Климинни испепелил его взглядом.

Я улыбался так что болели щеки. Для меня комедия уже началась.

– А вот вы, delizia dei miei occhi! – толстяк повернулся к нам с Викторией. – Не выручите ли меня? Да что меня! Великий театр!

Заметив наше смятение маэстро Климинни одним невероятным шагом оказался между мной и Викторией и поманил нас пальцем, похожим на франкфуртскую колбасу.

– Конечно это будет не бесплатно, mio caro. – он хитро улыбнулся. – Четыре талера на двоих. А? Отличная сделка, золотые мои!

Я даже рот открыть не успел.

– Шесть. – шепнула Виктория.

– Маэстро, это грабеж! – влез, неизвестно как услышавший красавицу, помощник толстяка.

Маэстро глубоко вздохнул и вдруг резко отвесил худому оплеуху.

– Заткнись! Мы здесь не дешевку ставим, а творим искусство! – и продолжил уже спокойнее. – Из-за этой шлюшки Доминики все чуть прахом не пошло, а теперь у нас идеальные Влюбленные. Mercato! Посмотри на них. – толстый палец ходил от меня к Виктории и обратно. – Это же чистая эстетика. Публика будет в восторге. Ох, эти лица!

– Простите, сеньор. – склонился худой.

– Ты прощен. – Климинни повернулся к нам. – По рукам! Шесть талеров!

– Восемь. – спокойно произнесла девушка. Я огромным усилием подавил смех, разрывавший меня изнутри. Помощник маэстро чуть не взлетел от возмущения.

– Вы случайно не из Флоренции? – толстяк лукаво улыбался.

– Ганновер. – с достоинством произнесла девушка.

– Dio sa che non è una donna ma il diavolo. – произнес себе под нос итальянец.

– Что, простите? – склонила голову Виктория.

– Восхищаюсь вашей деловой хваткой. – маэстро повернулся ко мне. – По рукам?

Я посмотрел на свою спутницу, она согласно кивнула. Я протянул раскрытую ладонь толстяку.

– Мы согласны.

Спектакль начался со своеобразного разогрева ревевшей в предвкушении публики. Сначала на сцену за занавес пустили жонглеров, а потом вышел сам маэстро Климинни. Это была особенность испанского театра, толстенький итальянец умело жонглировал традициями разных стран. После выхода к аудитории, ему полагалось подружиться с публикой, обаять ее. Эта часть называлась loa – «похвала».

– Дорогие господа и дамы! Мы приехали в ваш прекрасный город и поняли, что не можем не выступить перед такой благородной и доброй публикой! – пространство перед сценой одобрительно загудело.

– Театр маэстро Климинни известен всему свету, – продолжил глава театра, – и выступает исключительно перед чуткой и умной публикой, коей вы конечно же являетесь! И сегодня вы увидите то, что еще не видел никто! – зал взорвался еще более одобрительными возгласами. – И вот какие приключение с нами произошли по дороге сюда…

Пока Климинни развлекал публику, нас с Викторией нарядили в дорогущие костюмы, обшитые то ли искусно выделанным стеклом, то ли действительно самоцветами.

– Я так полагаю нам надо будет просто молчать и ходить с глупыми лицами? – я просил худощавого помощника, следовавшего за нами по пятам. Видимо он не был уверен, что мы не сбежим в их дорогущих костюмах.

– А вы хорошо знаете свою роль. – скривился он.

– Колкость глаз не колет, не хочу, чтобы нас, а потом и вас закидали тухлятиной. – я пожал плечами.

– С вашей внешностью это вряд ли произойдет. – признал доходяга.

– Премного благодарны. – Виктория увела меня в сторону. – Нам точно ничего не надо будет говорить? Я ужасно боюсь.

– Не волнуйся, раз говорят, что просто нужно пройти с важным видом, то думаю так и будет.

На сцене уже вовсю шел спектакль, народ хохотал над Купцом и Доктором.

– Ваш выход! – поторопил нас взявшийся из ниоткуда Климинни. – Velice! Velice!