Текст книги "Том 1. Авиация превращений"

Автор книги: Даниил Хармс

 
Жил-был в доме тридцать три единицы
человек, страдающий болью в пояснице.
Только стоит ему съесть лук или укроп,
валится он моментально, как сноп.
Развивается боль в правом боку,
человек стонет: «Я больше не могу!
Погибают мускулы в непосильной борьбе.
Откажите родственнику карабе…»
И так, слово какое-то не досказав,
умер он, пальцем в окно показав.
Все присутствующие тут и наоборот
стояли в недоумении, забыв закрыть рот.
Доктор с веснушками возле губы
катал по столу хлебный шарик при помощи медицинской трубы.
Сосед, занимающий комнату возле уборной
стоял в дверях, абсолютно судьбе покорный.
Тот, кому принадлежала квартира,
гулял по коридору от прихожей до сортира.
Племянник покойника, желая развеселить собравшихся гостей кучку,
заводил грамофон, вертя ручку.
Дворник, раздумывая о привратности человеческого положения,
заворачивал тело покойника в таблицу умножения.
Варвара Михайловна шарила в покойницком комоде
не столько для себя, сколько для своего сына Володи.
Жилец, написавший в уборной «пол не марать»,
вытягивал из-под покойника железную кровать.
Вынесли покойника, завернутого в бумагу,
положили покойника на гробовую колымагу.
Подъехал к дому гробовой шарабан.
Забил в сердцах тревогу громовой барабан.
 

1933

 
Запутался в системах черных знаков
И помощи не вижу. Мир шатается.
 

Часовой:

 
Теперь я окончательно запутался.
Не нужен ум и быстрая смекалка?
Я в мыслях щепки нахожу,
а в голове застряла палка,
отсохли ноги на посту,
из рук винтовка падает…
Пройдешь с трудом одну версту,
и мир тебя не разует.
Я погиб и опустился,
бородой совсем оброс,
в кучу снега превратился, победил меня мороз.
 

Барбара:

 
Часовой!
 

Часовой:

 
Гу-гу!
 

Барбара:

 
Часовой!
 

Часовой:

 
Гу-гу!
 

Барбара:

 
Часовой!
 

Часовой:

 
Гу-гу!
 

Барбара:

 
Я замерзаю!
 

Часовой:

 
Обожди, помогу!
Обожди мою подсобу.
 

Барбара:

 
Что же ты медлишь?
 

Часовой:

 
Я из будки вылезаю.
 

Барбара:

 
Ах, спаси мою особу!
 

Часовой:

 
Двигай пальцы на ногах,
чтоб они не побелели.
Где ты?
 

Барбара:

 
Гибну!
 

Часовой:

 
Гибнешь?
 

Барбара:

 
Ах!
 

Часовой:

 
Тут погибнешь в самом деле!
 

Барбара:

 
Уж и руки, словно плеть…
 

Часовой:

 
Тут недолго околеть.
Эка стужа навернула!
Так и дует и садит!
Из-за каждой снежной горки
зимних бурь встают подпорки,
ходят с треском облака,
птица в тоненьком кафтане
гибнет, крылышки сложив…
Если я покуда жив,
то шинель меня спасала
да кусок свинного сала.
 

Барбара:

 
Отмерзают руки-ноги,
снежный ком вползает в грудь.
Помогите, люди-боги,
помогите как нибудь!
 

Часовой:

 
Ну чего тебе, злодейка?
Эка баба закорюка!
Ну и время! Вот скамейка.
Посижу – да покурю-ка.
 

<август> 1933

 
О том никто не скажет фразы
что не имеет, как Венера, фазы
К тому никто не стукнет в дверь
кто с посетителем как зверь
 

1 сентября 1933

 
Я понял, будучи в лесу:
вода подобна колесу.
Так вот послушайте. Однажды
я погибал совсем от жажды,
живот водой мечтал надуться.
Я встал,
и ноги больше не плетутся.
Я сел,
и в окна льется свет.
Я лег,
и мысли больше нет.
 

2 сентября 1933

 
Подбегает он ко мне
говорит: «останься тут»
подъезжает на коне
он под мышкой держит кнут.
Говорит: «останься здесь»
он подходит зол и пешь
с головы до пяток весь
улыбнувшись молвил: «ешь».
 

<2 сентября 1933>

 
Захлопнув сочиненья том
я целый день сидел с открытым ртом.
прочтя всего пятнадцать строк
я стал внезапно к жизни строг.
 

<Сентябрь 1933>

 
Для быстрого движенья
по шумным площадям
пришло распоряженье
от Бога к лошадям:
скачи всегда в позиции
военного коня,
но если из милиции
при помощи огня
на тросе вверх подвешенном
в коробке жестяной
мелькнет в движеньи бешеном
фонарик над стеной,
пугая красной вспышкой
идущую толпу,
беги мгновенно мышкой
к фонарному столбу,
покорно и с терпением
зеленый жди сигнал,
борясь в груди с биением,
где кровь бежит в канал
от сердца расходящийся
не в виде тех кусков
в музее находящихся,
а виде волосков,
и сердца трепетание
удачно поборов,
пустись опять в скитание
покуда ты здоров.
 

3 сентября 1933

 
Вошла Елизавета
в большой, прекрасный дом
центрального Совета.
Вошла с открытым ртом.
 

<сентябрь 1933>

 
Нуль плавал по воде.
Мы говорили: это круг,
должно быть, кто-то
бросил в воду камень.
 
 
Здесь Петька Прохоров гулял —
вот след его сапог с подковками.
Он создал этот круг.
Давайте нам скорей картон и краски,
мы зарисуем Петькино творенье.
И будет Прохоров звучать, как Пушкин.
 
 
И много лет спустя
подумают потомки:
«Вот Прохоров когда-то,
должно быть, славный был художник».
 
 
И будут детям назидать:
«Бросайте, дети, в воду камни.
Рождает камень круг,
а круг рождает мысль.
А мысль, вызванная кругом,
зовет из мрака к свету нуль».
 

 
На коня вскочил и в стремя
ногу твёрдую вонзил
Пётр Келлер. В это время
сверху дождик моросил.
С глазом шорою прикрытым
в нетерпенье конь плясал
и подкованным копытом
дом и площадь потрясал.
На крыльце Мария с внуком
тихо плакали в платок,
и сердца их громким стуком
отражались в потолок.
 

25 сентября 1933

 
На твоем лице, подруга,
два точильщика-жука
начертили сто два круга
цифру семь и букву К.
 
 
Над тобой проходят годы,
хладный рот позеленел,
лопнул глаз от злой погоды,
в ноздрях ветер зазвенел.
 
 
Что в душе твоей творится,
я не знаю. Только вдруг
может с треском раствориться
дум твоих большой сундук.
 
 
И тогда понятен сразу
будет всем твой сладкий сон.
И твой дух, подобно газу,
из груди умчится вон.
 
 
Что ты ждешь? Планет смятенья
иль движенье звездных толп?
или ждешь судеб смятенья,
опершись рукой на столб?
 
 
Или ждешь, пока желанье
из небес к тебе слетит
и груди твоей дыханье
мысль в слово превратит?
 
 
Мы живем не полным ходом,
не считаем наших дней,
но минуты с каждым годом
все становятся длинней.
 
 
С каждым часом гнев и скупость
ловят нас в свой мрачный круг,
и к земле былая глупость
опускает взоры вдруг.
 
 
И тогда, настроив лиру
и услышав лиры звон,
будем петь. И будет миру
наша песня точно сон.
 
 
И быстрей помчатся реки,
И с высоких берегов
будешь ты, поднявши веки
бесконечный ряд веков
 
 
Наблюдать холодным оком
нашу славу каждый день.
и на лбу твоем высоком
никогда не ляжет тень.
 

1933

 
Всю покорив Азию
На метле теперь несусь над Карпатами.
Деревяшка лесная к земле пригнулась
Хромая старуха бежит за цыплёнком
Длинной ногой через лужи скачет
А короткой семенит по травке
 
 
Всю покорив Азию
На метле теперь несусь над Карпатами
Треплет ветер колпак на моем затылке
Режет ветер ноздри мне
Под рубашку залетает
Раздувает рукава
Вон гора на моем пути
Палкой гору моментально сокрушаю
Орла тюкнул по голове палкой
Он вниз полетел как бумажка
Хлоп! Воробей в моём кулаке
Ногами болтаю.
Горный воздух глотаю.
Летит моё тело.
Какое мне дело
 

<1933>

 
Когда умно и беспристрастно
в моём отшельническом доме
я сумасшедшими руками
хватаю муху за крыло
меня понять никто не в силах.
Прости природа мой поступок
прости невинное желанье
прости неведенье моё.
 

<14 октября 1933>

 
Вода в реке журчит, прохладна,
И тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях.
А дворник с черными усами
стоит всю ночь под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок.
 
 
Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают.
А дворник с черными усами
стоит года под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок.
 
 
Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили.
Движенье сделалось тягучим,
и время стало, как песок.
А дворник с черными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок.
 

14 октября 1933

 
Одна красивая торговка
с цветком в косе, в расцвете лет,
походкой лёгкой, гибко, ловко
вошла к хирургу в кабинет.
Хирург с торговки скинул платье;
увидя женские красы,
он заключил её в объятья
и засмеялся сквозь усы.
Его жена, Мария Львовна,
вбежала с криком «Караул!»,
и через пол минуты ровно
хирурга в череп ранил стул.
Тогда торговка, в голом виде,
свой организм прикрыв рукой,
сказала вслух: «К такой обиде
я не привыкла…» Но какой
был дальше смысл её речей,
мы слышать это не могли.
журчало время как ручей.
темнело небо. И вдали
уже туманы шевелились
над сыном лет – простором степи
и в миг дожди проворно лились,
ломая гор стальные цепи.
Хирург сидел в своей качалке,
кусая ногти от досады.
Его жены волос мочалки
торчали грозно из засады,
и два блестящих глаза
его просверливали взглядом;
и, душу в день четыре раза
обдав сомненья чёрным ядом,
гасили в сердце страсти.
Сидел хирург уныл,
и половых приборов части
висели вниз, утратив прежний пыл.
А ты, прекрасная торговка,
блестя по-прежнему красой,
ковра касаясь утром ловко
своею ножкою босой,
стоишь у зеркала нагая.
А квартирант, подкравшись к двери,
увидеть в щель предполагая
твой организм, стоит. И звери
в его груди рычат проснувшись,
а ты, за ленточкой нагнувшись,
нарочно медлишь распрямиться.
У квартиранта сердце биться
перестаёт. Его подпорки,
в носки обутые, трясутся;
колени бьют в дверные створки;
а мысли бешено несутся.
И гаснет в небе солнца луч.
и над землёй сгущенье туч
свою работу совершает.
И гром большую колокольню
с ужасным треском сокрушает.
И главный колокол разбит.
А ты, несчастный, жертва страсти,
глядишь в замок. Прекрасен вид!
И половых приборов части
нагой торговки блещут влагой.
И ты, наполнив грудь отвагой,
вбегаешь в комнату с храпеньем,
в носках бежишь и с нетерпеньем
рукой прорешку открываешь,
и вместо речи – страшно лаешь.
Торговка ножки растворила,
ты на торговку быстро влез,
в твоей груди клохочет сила,
твоим ребром играет бес.
В твоих глазах летают мухи,
в ушах звенит орган любви,
и нежных ласк младые духи
играют в мяч в твоей крови.
И в растворённое окошко,
расправив плащ, влетает ночь.
и сквозь окно большая кошка,
поднявши хвост, уходит прочь.
 

14-17 октября 1933

 
Осень быстро наступает
в небе солнце не блестит
в окна муха не влетает
в рощах птица не свистит.
 

 
Года и дни бегут по кругу.
Летит песок; звенит река.
Супруга в дом идет к супругу.
Седеет бровь, дрожит рука.
И светлый глаз уже слезится,
На все кругом глядя с тоской.
И сердце, жить устав, стремится
Хотя б в земле найти покой.
Старуха, где твой черный волос,
Твой гибкий стан и легкий шаг?
Куда пропал твой звонкий голос,
Кольцо с мечом и твой кушак?
Теперь тебе весь мир несносен,
Противен ход годов и дней.
Беги, старуха, в рощу сосен
И в землю лбом ложись и тлей.
 

20 октября 1933

 
Здравствуй берег быстрой реки!
мы с тобой не старики,
нам не надо разных каш,
хлеб и мясо завтрак наш.
 
 
Наша кровля, дым и снег,
не стареет каждый миг;
наша речка лента нег,
наша печка груда книг.
 
 
Мы с тобой, должно быть, маги,
разрушаем время песней,
от огня и нежной влаги
все становится прелестней.
 
 
Берег, берег быстрой реки!
мы с тобой не старики.
Нам не сорок, как другим.
Нашим возрастом благим
мы собьём папаху с плеч.
Вот и всё. Я кончил речь.
 

1930–1933?

 
Пётр выходит с ружьём из ворот
Птицы летят звеня перьями
Клим Логофет открывает свой рот
Полон глухими поверьями.
Чтобы вспомнить слова позабытых рагат
Повернул Логофет свои взоры назад
 

<1933>

 
Колесо радости жено
глупости каша мать
напоим тебя
напоим тебя
а если хочешь
накормим тебя.
 
 
Ты открыл уже зубы свои
расчесал на пробор волосы ты
подбежал ко мне
подбежал ко мне
растворить окно города Кыбаду
растворить окно города Кыбаду
растворить окно города города Кыбаду
города Кыбаду милый мой человек по имени Пётр.
 
 
Мельница смеха весло
машинка румянца пень
о суп выражений твоих
о палочки рук твоих
о шапочки плеч твоих
о кушачки жен твоих
отойди от меня Пётр
отойди от меня человек по имени Пётр
отойди от меня мастер Пётр.
 

<июль? 1933>

Кустов:

 
Генрих Левин
в твоём глазу
я видел гибкую лозу
она качалась как цветок
и света удивительный поток
летит из глаз твоих на вещи.
 

Левин:

 
Не знаю так ли в самом деле.
Мои глаза всегда глядели
На мир спокойно без помех.
Я ухом слышу чей-то смех.
Не над моими ли словами?
Мне неприятно спорить с вами.
 

Кустов:

 
Однако в чём ты видишь спор.
В твоих речах я вижу удивительный напор.
 

<1933>

 
А ну скажи:
какая сила
вбивает в землю кол?
Сидит на ярмарке могол
и держит слабую дощечку.
куда приткнуться человечку
когда погнут, разбит и сломан
его несчастный организм?
 

<1933>

 
Я влюблена в тебя.
ты видишь я страдаю.
и каждый день грозит во мне
исчезнуть красота.
Я подхожу к тебе особенной походкой
стараясь выглядеть упругой
Я сплю и сон коварный
твой образ длительно не держит
предо мной.
 
 
и я влюблён и я страдаю
исчезло всё и только Нина
собой во всём отражена
 
 
Исчезло всё и только Нина
одна владычица моя
передо мной стоит богиня
улыбкой в храм войти маня
 
 
и я к ногам её повержен
о Нина ты любви дворец.
один лишь вздох и я отвержен
и выстрел в сердце мой конец.
 
 
исчезло всё и только Нина
меня пленяет каждый миг
передо мною как богиня
она стоит, и чудный лик
склонив ко мне и грустным взглядом
питает бурно страсть мою
сама Эсфирь с тобою рядом
не превзойдёт красу твою.
 

<1933>

 
Почему любовный фибр
каждый миг меня трясёт
и в толпу девичьих игр
страстный вихр<ь> меня несёт
 
 
удержаться нет сил боле
с диким рёвом точно лев
я несусь туда где в море
плещат груди чудных дев
 

<1933>

 
Положи к моим ногам трофей
Прикажи меня бросать на воздух
Ты охотник, я же скромный житель
Города. Лес меня пугает
Страшно мне смотреть в кусты
Если ветка шевелится я бледнею
Может ветер ветку шевелит,
А может зверь. Или дух лесной
А может птица.
Если птица, я возьму ружьё,
Заряжу его коварной дробью
 

<1933>

 
От Невы поднимается пар
начинается ба ба бар
 
 
Над Невой пролетает колонна мух
полнимается в городе мрачный слух
 

<1933>

 
я сделал шаг и вдруг назад
бегом пустился в Летний сад.
в саду поднявшись со скамейки
девица шла в берете белом
прямая в верх как по линейке
она играла своим телом.
 
 
(Ее догнать моя забота
Бегу вперед изныв от пота
А солнце греет мозжечок
И все прохожие распарены.
И даже старый старичок
Сидел дел на солнце
в виде человеческой развалины.)
 

<1933>

 
Открыв наук зелёный том
я долго плакал, а потом
его закрыл и бросил в реку.
Науки вредны человеку.
науки втянут нас в беду
возьмёмтесь лучше за еду.
 

<1933>

 
Птичка с маленькой головкой
о чём так жалобно свистишь?
что ты землю бьешь подковкой?
что ты кверху не летишь?
 
 
птичка с маленькой головкой
залетела к нам в окно
с этой маленькой плутовкой
мы знакомы так давно.
 
 
прошлый год в начале Марта
мы сидели в лесу густом
вдруг летит как легкая карта
птичка с маленьким хвостом.
 
 
птичка с маленькой головкой
выше облака летить
человек идёт с винтовкой
птичку пулей застрелить.
 

<1933>

 
На паровом тромбоне мы играли
нам жизнь казалась колосом.
Иван Петрович Пятаков
глядел на небо сквозь трубу
 
 
Иван Петрович Пятаков
играл на паровом тромбоне
как пуля в ухо звук летел
Иван Петрович поглядел
в тетрадку с нотами и грянул
такой стремительный галоп,
что звук летел как пуля в лоб.
 

<1933>

 
Луиза!
Ты моё пристанище
Ты небесный лампион
Ты кораблик с мачтой-пикой
Ты воздушная струя
Ты коробочка с цветочком
Ты бубенчик на шлее
 
 
Луиза!
Стань передо мной на стул
Стань на бочку из под яблок
Стань с подсвечником на шляпе
Стань с метёлочкой в зубах
Стань со звёздочкой во взоре
Стань с пером на голове
 
 
Луиза!
Покажи мне карту мира покажи мне
 

<1930–1933>

 
Пульхиреев и Дроздов
Вместе ехали в Ростов.
Пульхиреев на картоне.
Ехал вывернув ладони.
 

 
Вода внизу отразила все то, что наверху.
Вход закрыт.
Только тому, кто вышел из воды и чист, откроется вход.
Путник идет по зеленому саду.
Деревья, трава и цветы делают свое дело.
И во всем натура.
Вот огромный камень кубической формы.
А  на  камне  сидит  и  повелевает натурой.
Кто знает больше, чем этот человек?
 

 
Легкомысленные речи
за столом произносив,
я сидел, раскинув плечи,
неподвижен и красив.
 

<1930–1933?>

 
Ветер дул. Текла вода.
Пели птицы. Шли года.
А из тучи к нам на землю
падал дождик иногда.
Вот в лесу проснулся волк
фыркнул, крикнул и умолк
а потом из лесу вышел
злых волков огромный полк.
Старший волк ужасным глазом
смотрит жадно из кустов
Чтобы жертву зубом разом
разорвать на сто кусков.
Темным вечером в лесу
я поймал в капкан лису
думал я: домой приеду
лисью шкуру принесу.
 

12 августа 1933

1934

 
Человек свою фигуру
Носит бодро целый день.
И душой свою натуру
Побеждать ему не лень.
Но лишь только ночь сгустится,
Деревенеют ноги вдруг,
И в постель рука стремится,
И противно все вокруг.
Прочь летит сапог скрипучий,
Пояс падает, звеня.
И пиджак суконной тучей
Отлетает от меня.
Отлетает от меня…
 

 
Баня – это отвратительное место.
В бане человек ходит голым.
А быть в голом виде человек не умеет.
В бане ему некогда об этом подумать,
ему нужно тереть мочалкой свой живот
и мылить под мышками.
Всюду голые пятки
и мокрые волосы.
В бане пахнет мочой.
Веники бьют ноздреватую кожу.
Шайка с мыльной водой —
предмет общей зависти.
Голые люди дерутся ногами,
стараясь пяткой ударить соседа по челюсти.
В бане люди бесстыдны,
и никто не старается быть красивым.
Здесь всё напоказ,
и отвислый живот,
и кривые ноги,
и люди бегают согнувшись,
думая, что этак приличнее.
Недаром считалось когда-то, что баня
служит храмом нечистой силы.
Я не люблю общественных мест,
где мужчины и женщины порознь.
Даже трамвай приятнее бани.
 

13 марта 1934

 
Царь вселенной,
Царь натуры,
Царь безыменный,
не имеющий даже определённой фигуры.
приходи ко мне в мой дом
будем водку вместе жрать
лопать мясо, а потом
о знакомых рассуждать.
может божеский автограф
поднесёт мне твой визит,
или может быть фотограф
твой портрет изобразит.
 

27 марта 1934

 
Я к тебе несусь владыка
полон страсти и младыка
покажи мне воду некую.
Я в кувшине не кумекаю
ветка ветра веселёха
распушила хвост рулевой тучи
серая лепёха груди около лети
это вымпел нулевой вехи
ветхого пути. Посмотри
как я парю над над озером
избегая капканы смерти
знать уж скоро выйдут с мозером
отмечать секунды черти.
 

 
Жили в Киеве два друга
Удивительный народ
Первый родиной был с юга
А второй – наоборот
Первый страшный был обжора
А второй был идиот.
Первый умер от запора
А второй – наоборот.
 

 
Безумными глазами он смотрит на меня —
Ваш дом и крыльцо мне знакомы давно.
Темно-красными губами он целует меня —
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
 
 
Он принес мне букет темно-красных гвоздик —
Ваше строгое лицо мне знакомо давно.
Он просил за букет лишь один поцелуй —
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
 
 
Своим пальцем в черном кольце он коснулся меня —
Ваше темное кольцо мне знакомо давно.
На турецкий диван мы свалились вдвоем —
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
 
 
Безумными глазами он смотрит на меня —
О, потухнете, звезды! и луна, побледней!
Темно-красными губами он целует меня —
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
 

Даниил Дандан

1 октября 1934

 
Когда дельфин с морским конём
игру затеяли вдвоём,
о скалы бил морской прибой
и скалы мыл морской водой.
Ревела страшная вода.
Светили звёзды. Шли года.
 
 
И вот настал ужасный час:
меня уж нет, и нету вас,
и моря нет, и скал, и гор,
и звёзд уж нет; один лишь хор
звучит из мёртвой пустоты.
И грозный Бог для простоты
вскочил и сдунул пыль веков,
и вот, без времени оков,
летит один себе сам друг.
И хлад кругом и мрак вокруг.
 

15 октября 1934

 
Горох тебе в спину.
Попади тебе булыжник
под лопатку.
Падай, падай.
Без движенья
на земле,
раскинув руки,
отдохни.
Много бегал,
утомился.
Ноги стали волочиться.
Взор стеклянный
перестал метать копьё
в глубь предметов.
Сядь на стул —
зажги сигару.
Это лучше,
чем лежать, раскинув руки,
на земле.
Посмотри —
на небе солнце,
в светлом воздухе летают
птицы,
на цветах сидят стрекозы
и жуки.
Вон горох, к тебе летящий,
только спину пощекотит,
а булыжник от лопатки,
будто мячик, отлетит.
Встань, встань.
Подойди походкой твёрдой
к центру мира,
где волна реки Батобр
пни срывает с берегов
и на камне умный бобр
держит рыбу меж клыков.
Люди, звери и предметы
ниц падут перед тобой,
и на лбу твоём высоком
вспыхнет яркий лампион.
 

23 января 1934

 
Стоит средь волн морских пустынный остров
Над ним скалы громадный остов
Путь ветру лбом пересекает
Порой искрится и сверкает
Порой пустынна и гола
Стоит над морем чёрная скала
И волны дохлых рыб несут к её откосам.
 
 
Морские воды разрезая носом
Шёл пароход. Команда пела.
Летела чайка. Солнце грело.
И человек в штурвальной рубке
Смотрел кругом, пуская дым из трубки
 
 
Спокойно море. Кое-где мелькнёт акула
Ударит по волне хвостом
И вновь исчезнет. Кое-где
Подскочит рыбка. Чайка рыболов
Её тотчас же на лету хватает клювом.
 
 
Другая чайка к ней спешит
И выхватив добычу ловко
Из клюва медленной соперницы
Шумит крылом
И прочь летит.
 
 
И вслед разбойнице глядит
Голодным взором чайка рыболов.
И снова скачет рыбка меж валов.
Команда весело смеётся
И по морским волнам домой
Весёлый пароход несётся
И воду пенит за кормой
 
 
Сгустились тучи на востоке
Барашки по морю бегут
Бормочет штурман: «будет буря
Придётся нам ослабить блоки
И трубы сбить. Не то капут.
Я знаю будет страшный бой»
И бровь косматую нахмуря
На волн игру глядит перед собой
 
 
Свежеет ветер. Бьются снасти.
У волн морских всё больше власти
Всё выше вал. всё больше пены
Бежит на грустный вой сирены
Команда быстро по местам
Из трубки выбив прочь табак
Промолвил штурман: «сто собак
И двести кошек не отдам
За то, что гром сейчас не грянет».
Промолвил штурман. Да как взглянет
Перед собой на волн игру
И видит страшную скалу
 
 
Торчит скала земли сучёк
А под скалой земли клочёк
У моря бурного в плену
Никем не веданный. К нему
Летит волна, за ней другая,
И ветер чайку кувыркая
Как пух по воздуху несёт
И вдруг с размаха обземь бьёт
 

<1934>