Текст книги "Мои палачи (СИ"
Автор книги: Дана Блэк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Вилка валится из рук. Медленно сползаю со стула. Шарю по полу. Свисающая скатерть заманчивая, хочется залезть туда и переседеть этот фарс.
Семейный ужин.
Кого они обманывают.
Не могу отделаться от чувства, что под столешницей заложена бомба. И стоит мне открыть рот, она сразу взорвётся.
Всех нас закидает осколками.
Нахожу вилку. Зубчиками веду по полу, повторяя мелкие линии в рисунке.
Артур наклоняется. Шипит:
– Прекрати. Живо вставай.
За воротник блузки, как котенка за шкирку, он тянет меня наверх, и я в какую-то секунду вижу себя со стороны, мною вертят, как вздумается, так быть не должно, хватит.
– Марина, – резко обрываю беседу о прелестях блюд. – А где твой папа?
– Дома, – Марина в удивлении сводит брови. – А что?
Смотрю на Алана. Он пьет вино, изучает меня поверх бокала. Я сейчас нарываюсь, но они сами виноваты, и, чтобы не передумать, тараторю.
– Ты сказала, он повышение получил. Когда собирается обмывать? – сажусь удобнее, некультурно ставлю локти на стол, – такой прекрасный повод. Он ведь по званию старше вас Вагиз, вы, кажется, генерал-майор? А папа Марины теперь важная шишка. Наверное, влегкую может нагадить по службе? Ну, пусть не вам, но сыновьям вашим, да? Если бы Алан Марину обижал.
– Юля, ты что несёшь? – возмущается Олли. – Алан не обижает Марину.
– Да-да. Мы же просто болтаем.
– Не слишком удачная тема.
– А по-моему, очень даже. Что думаешь, Артур? Если бы твой брат начал изменять жене и…
Артур с грохотом двигает стул и встаёт, за руку вытаскивает меня из-за стола.
– Извините, жене нехорошо. Ей надо прилечь.
Глава 38
На улице волосы сразу мокнут, дождя много и он ледяной, а ещё ветер, насквозь продувает лёгкую одежду.
Потирая ладошки, забираюсь в машину. К шуму дождя примешивается крик Олли.
– Артур, на минуту!
Она вышла за нами, стоит под навесом, сложив руки на груди.
Артур раздражённо хлопает дверью. Бегом по лужам возвращается к дому.
Достаю из волос заколку, пальцами расчесываю намокшие пряди. Окно в капельках, оранжевых, подкрашенных фонарями, и две фигуры у дверей кажутся пупырчатами.
Они скрываются в доме.
Щас она будет полоскать Артуру мозг на тему моей выходки. И я бы гаденько похихикала, как злодеи в мультиках, самое время, но мне не смешно.
Из бардачка достаю упаковку леденцов с Кока-Колой и мятой, сую в рот сразу три, надо бросать курить. Дую на озябшие пальцы, блузка мокрой тряпкой тело облепила, фу.
Забираю с задних сидений сумку и с тоской смотрю на ливень.
Потом согреюсь. Нужно выйти. Добежать до шлагбаума, а там будка охраны, вызову такси и поеду.
Денег на карточке достаточно, на временную крышу над головой хватит.
Ногтем касаюсь брелока с ключами. Нет. Сяду за руль. Переться по ливню и темноте – не очень умно.
Чихаю.
Точно.
Хватаю брошенный свитер Артура. Стягиваю через голову блузку.
Открывается дверь. Меня окатывает сквозняком. На место водителя садится Алан.
Он вытирает ручьи воды, бегущие с волос по лицу. Смотрит на свитер в моих руках. На голую кожу в мурашках. На черный бюстик. И деликатно откашливается.
– Извини. Сексуальное белье.
Его низкий голос и хищное выражение лица не вяжутся с сожалением, что он меня в таком виде застукал.
Спешно влезаю в свитер, он щелкает пультом и ворота расходятся. Он плавно трогается с места.
Спокойный и уверенный профиль. Одна рука привычно и небрежно держит руль. Другой он достает из кармана брюк шоколадную конфету, даёт мне.
– У взрослых дяденек конфеты брать нельзя, – отвожу его пальцы от лица.
– У меня можно.
– Ты только что машину угнал. И меня похитил.
– Боишься меня?
– Так ты просто встал и ушел? При всех? А жене что сказал?
– Это важно? – он поворачивается.
У него мокрые ресницы, и капли бисером на коже, в мягком свете салона он теплый и уютный, как всегда.
– Ты без косметики ещё красивее. Замерзла? – он настраивает температуру.
– Поболтаем о погоде.
– Да, – он смотрит на проселочную дорогу, на косые штрихи дождя под фарами. – Ты хочешь о Марине поговорить? Но этого ведь никто не скрывал, – он жмёт плечами. – Наш брак – он для родителей. Породниться решили они, а мы с Мариной были не против. Династия, и все такое. Здесь не про любовь совсем.
Сую нос в воротник. Марина об этом говорила, но они три года женаты, и она-то теперь очень даже любит мужа. Возможно, что с самого начала любила.
– Марина с твоими расчетами не согласна.
– Я понимаю, – у него в кармане звонит телефон. Слушаем музыку пока не смолкает, и он продолжает. – У нас был спокойный, хороший брак. Я ее чувства уважаю. Я и не изменял ей ни разу за три года.
– А со мной не считается.
– С тобой вышло исключение.
– Дважды.
– Потому, что изменилось правило.
– Это ты говорил?
– О чём?
– Что духу не хватило тогда, год назад. Пока я замуж не вышла. И просил не отталкивать тебя теперь. Ты?
– Это важно? – повторяет он, помолчав.
– В общем, нет. Другое важно. Чем я хуже Марины? – с ожесточением грызу леденцы, – ее ты уважаешь. А меня? Это из-за того, что у моего папы пистолета нет? Думаешь, Марину ее отец больше любит? А мой даже не почешется, когда дочку обижают?
– Я так не думаю.
– Он вам и без пистолета жопы порвет, если я ему скажу.
– Я знаю.
– Я серьёзно.
– Я знаю, Юля.
– Он всем троим хозяйство оторвёт.
– Юля, ты меня запугиваешь? – он снова поворачивается. Сидит расслабленно, откинувшись в кресле, рулит и смотрит на меня внимательно, без улыбки. – Поехали к твоему папе. Сам все скажу.
– Ну конечно. Чтобы его за нанесение тяжких телесных посадили? – достаю ещё три леденца, тереблю сумку.
– Ничего ему не будет. Я заслужил. И от наказания не бегаю.
– Ага. А я тебе не верю. Куда ты меня везёшь?
– Просто пообщаться с тобой хочу.
– Пообщаться?
– Да. Предлагать заняться сексом, полагаю, неуместно.
– А ты обычно и не предлагаешь, без спроса берешь.
– Верно.
Слушаю его голос, смотрю на медовый бочонок-вонючку, что качается под зеркалом, в стекло тарабанит дождь, мерно вжикают дворники, все так естественно. И мы с ним как люди, которые от души потрахались, и уже не смущаются ни своих недостатков, ни наготы, ни скользких тем, и до меня только сейчас доходит, что в этом правда и есть, я и он, сладко трахались, с ним, он сидит рядом, мы вместе в машине, но мы так близки быть не должны, и то, что случилось – злой рок.
– Короче, Алан. Взрослые люди любят секс, – на этих моих словах он тихо хмыкает, и я запинаюсь. Сразу вспоминаю, что он на восемь лет старше, и я его своими рассуждениями в лоб веселю, похоже. Он ведь вылитый отец, обёртка мягкая, внутри сталь.
– Да, Юль, слушаю тебя, – подбадривает он, не отрываясь от дороги.
Скриплю зубами. Как в трусы мне лезть – я для него взрослая, как же это по-свински, ко мне возвращается уверенность.
– Хоть вы и заставили. Мне было приятно, и ты знаешь. И второй раз я хотела сама. Но то была просто тайная фантазия. Какая есть у многих. У тебя, наверняка, тоже есть. Про двух стюардесс, к примеру. Это не стыдно. А писать мне, караулить, и давить на эту фантазию – очень подло. Я не выдержала. И сдалась. Я про рояль.
Делаю паузу и жду его комментарий. Он молчит, упирается взглядом в дорогу.
– И я никому не скажу, – завершаю речь. – Это не только нас троих касается. И подходить ко мне больше не смей. Ни ты, ни он.
Выдыхаю. Убедительно сказала, да.
Он поворачивает голову. Свободной рукой хватает меня за воротник и притягивает к себе, легко, одним махом, сам подаётся ближе, и я понимаю, что ни капли не убедительна была, когда его губы оказываются в миллиметрах от моих.
Глава 39
Он собирается целоваться.
Даже дыхание задержал, между нашими губами кусочек воздуха, больше ничего нет и, кажется, что мы очень долго так близко сидим, но на самом деле это каких-то пара секунд, один щелчок скребущих по стеклу дворников.
Сердце выпрыгивает и стучит в ушах, хватаюсь за дверную ручку и отклоняюсь.
– Я же тебе сказала не лезь!
– Да не могу я, Юля!
– Не трогай!
Он тянет меня ближе, царапаюсь и вырываю из его пальцев свитер, поднимаю колено и пинаю его, забиваюсь в угол, вплотную к двери.
– Мы врежемся, Алан, смотри на дорогу, – в урагане движений не замечаю, что давлю на ручку и всем телом наваливаюсь на дверь.
Под плечом не оказывается опоры. Рука, вместе с открывшейся дверью, тянется на улицу и я, спиной вниз, выпадаю в дождь.
Мы едем, и меня закручивает встречный поток сильного ветра, вперемешку с ливнем. Неловко повиснув над землей, волосы полощу в лужах, и задыхаюсь от холода, шибанувшего в нос. Из глаз выбивает слёзы, рукой загребаю воздух, не найду опоры, и липкий ужас продирает до костей.
– Юля!
Меня цепляют за свитер и горловина врезается в шею. Грубо дергают, и я, стукнув лбом крышу, влетаю в салон и падаю на Алана.
– Цела?
Он выкручивает руль, и меня на его плече подбрасывает. Шмыгаю носом и обеими руками сжимаю его руку, сильную, теплую, в трясучке почти не ощущаю тело.
– Больно лоб? – он съезжает на обочину и глушит авто. Обнимает, прижимает к груди и долго, с душой матерится. Спохватившись, хрипло требует. – Всё, Юль. Успокойся. Слышишь?
Вжимаюсь щекой в его грудь и не шевелюсь, я и не реву и не кричу, просто испугалась и мне где-то внутри очень холодно. Это он, а не я, сыпит маты и стучит ногой по коврику, и я завороженно слежу за нервной пляской его колена.
Он обнимает крепче. Целует мою макушку, осторожно ощупывает лоб.
– Шишка будет. Большая. Болит?
– Да.
– А голова кружится? В больницу надо.
– Не надо.
– Ты из машины готова выпрыгнуть, лишь бы не со мной?
– Дверь случайно открылась.
– Я не хочу тебя заставлять.
– А что ты делаешь?
– Я не знаю.
От его тела идёт жар. Грею ледяные руки и чувствую, как наваливается усталость, но нервы возбуждены, и мозг в фоновом режиме шпарит мне всякие гадости.
Я чуть не разбилась, а в итоге все равно получилось, как хотел он. Он обнимает и пальцами перебирает мои ребра. Гладит и целует волосы. А я не вырываюсь, лежу у него на груди. Слушаю, как успокаивается его сердце.
Он же больше меня перепугался. Он так матерился, ни разу не видела его неуравновешенным, я его совсем не знаю все таки. И узнавать не должна.
Ладонью упираюсь в его бедро и пытаюсь встать.
– Не уходи пока, – он садится вплоборота. За подбородок притягивает мое лицо и накрывает ртом губы.
Ударяю его по плечам и верчу головой, он наседает, я мяукаю ему в рот.
Он отрывается, смотрит в глаза.
– Член горит. Яйца горят, – докладывает. – Ты мне отказываешь – а я готов землю перевернуть. И посадить тебя на кол.
– Ты мудак, – с размахом шлепаю его по губам.
Ловлю его потемневший взгляд. Он уточняет:
– Всё, кис? Вся твоя ненависть?
Не вся, но ему, похоже, совсем не больно, а мне так надо что-нибудь ему сделать. Ногтями замахиваюсь по щеке.
– На!
– Всё?
– На ещё!
– Я щас тебя трахну.
– Мечтай!
– Жёстко выдеру.
– Заткнись!
– Бей сильнее, сучка!
– Пошел нах*й!
Вцепившись в воротник поло пытаюсь его встряхнуть и от бессилия, что не могу выплеснуть злость, схожу с ума.
Он резко толкает меня в мое кресло. Нависает сверху. Набрасывается на губы. Сбоку дёргает ручку, и сиденье падает назад.
До меня с трудом доходит, что я кусаю его язык, настойчиво проникающий мне в рот. Пальцами загребаю мягкие волосы. Из меня рвётся ярость, но я уже так распалена, что ничего не соображаю и не контролирую действий, лишь выплескиваю чувства, вплетая их в его жажду.
Ладонью он забирается мне под ягодицы, сильнее вжимая в себя. Целует губы и шею, срывая дыхание, на секунды зависает, глядя в глаза, и я эти глаза знаю, и словно сплю, проваливаюсь в широкие зрачки, и меня нет, а есть мое трясущееся тело под ним, он толкается в меня бедрами, шов на брюках врезается между ног, всё нетерпимее, его губы всё горячее, и все чётче мысль про большой твердый член у него в штанах.
Жёстко меня выдрать, чтобы я орала, орала, орала, выла и выла, как волчица на луну, и без сил уснула под боком у моего серого волка.
Снаружи в уши пробирается громкий сигнал клаксона.
После различаю свет фар, пронизывающих салон.
Алан отжимается на руках, не глядя назад лезет на свое сиденье, открывает машину.
Выходит на улицу и хлопает дверью.
Переворачиваюсь на живот и приподнимаюсь. Щурюсь в заднее стекло. Фары гаснут, различаю белое авто Алана и выходящего оттуда Артура.
Сглатываю.
Всё настолько плохо, он не подошёл сам, он подозревал, на что здесь может нарваться.
И он бы нарвался.
Если бы на пять минут позже подъехал.
Поднимаю кресло и в гудящей голове не найду ответа, как такое вышло, почему же я так сорвалась.
Он ведь специально меня довёл.
Умеет играть на нервах.
Кошусь в окно.
Они стоят. Идёт дождь. Они разговаривают. Наверное, негромко, крик бы ко мне просочился.
Это тоже плохо.
После крика, когда остываешь, можно найти компромисс.
А вот если разговаривать тихими вкрадчивыми голосами, как психи в ужастиках…
Запугав саму себя, выползаю на улицу.
Они стоят между машинами, в разлившейся по обочине луже. Артур лицом ко мне, смотрит через плечо Алана, как я неуверенно плетусь к ним и цедит:
– В машину сядь. Я щас подойду.
Вода косыми струями падает прямо в лицо, тру нос и топчусь на месте и не понимаю, зачем я, вообще, выперлась.
Мимо проносится черная машина. В нескольких метрах от нас резко тормозит. Катит назад. Равняется с нами. Останавливается. Стекло опускается, и выглядывает Андрей.
Глава 40
У Андрея в салоне играет радио. Ди-джей жизнерадостно поздравляет всех с пятницей и желает незабываемо поразвлечься на выходных.
Классный совет.
Атмосферный.
Заводной голос ведущего словно из параллельной вселенной звучит, и я когда-то и сама там жила, в мире, где люди с нетерпением ждут выходных, а теперь торчу на пустой и мокрой полутемной дороге холодным осенним вечером под дождем в компании трёх мужчин с неизвестными намерениями.
Три машины, стоим на обочине – будто торгуем здесь оружием, меняем чемоданы денег на пакеты с белым порошком, и все такое, нуарно, как в кино про гангстеров.
Андрей убавляет звук. Говорит:
– Мудрые вещи по радио советуют. Давайте мотанем в клуб. Будем пить и танцевать.
Предложение совсем не вяжется с его кислой миной. Он сидит, положив локоть на открытое окно, зубами зажимает сигарету.
Артур идёт к нашей машине:
– Хорошо повеселиться. Настю с Мариной не забудьте. А мы с Юлей едем домой.
– Юля не хочет домой, – Алан нагоняет его в два широких шага. – Я ее сам отвезу. Куда скажет.
– Занятно, – Артур кивает. – Ты уже за мою жену решаешь?
– Спроси у нее.
– Юля, садись, поехали, – говорит Артур. Они оба не двигаются, заняты игрой в гляделки.
В свете фар вижу, что у Алана расцарапана щека, он стоит, сунув руки в карманы в метре от меня. А каких-то десять минут назад он держал меня в кресле, подмяв под себя, и мы целовались так, словно последний день живём, и я его обнимала.
Меня трясёт.
Разворачиваюсь. Сажусь в авто. За руль.
Пошли к чертям.
Шумно газую, качу вперёд. В зеркало наблюдаю их вытянутые лица, обернулись и пялятся вслед машине. Так-то.
Злорадствую преждевременно.
За мной, бибикнув, срывается Ауди Андрея. Добавляю скорости, попутно отжимаю воду с волос и смотрю на дорогу. Позади остался частный сектор, машин мало, но через несколько километров будет развязка, и дальше уже цивилизация.
Если успею. Он присел на хвост и безостановочно гудит, как по субботам свадебный кортеж.
Гудок вдруг смолкает и раздается его голос, усиленный громкоговорителем.
– Юлия Морозова, немедленно остановитесь, или я вас подрежу. И отшлепаю.
Чертыхаюсь. У него детство в жопе играет, какой из него майор, он же избалованный ребенок. На сколько он меня старше? На четыре года? Добавляю скорость. Он выезжает на встречную и легко меня обгоняет, и я торможу.
– Сколько можно! – выкрикиваю, выбираясь на улицу.
Он хлопает дверью, вразвалочку идёт, в одной черной футболке и джинсах, в такую холодину, под дождем. Равняется со мной и вздыхает:
– Артур не понимает, что ваш брак умер уже. И ты ему не помогаешь. Ты же его не любишь. Скажи ему. Не тяни кота. За яйца.
– Мудро. Начни с себя. Скажи: Настя, я тебя не люблю.
– Я ей говорил.
– Это в ЗАГСе, наверное.
– То, что я женился – не мое желание.
– Хватит мне лапшу на уши вешать, – морщусь, натягиваю на пальцы рукава. – Тебе чего надо?
– Тебя, – нахально отвечает он. Подходит ближе, ладонью упирается в крышу. – Ты же знаешь. В тот вечер Артур тебя напугать хотел. Но он ушел. А потом залез в окно. На самом интересном. Я тебе честно говорю, видишь? После того, как ты меня всего искусала и изодрала, очень хотелось тебя ещё разок трахнуть.
– Так ты неделю спустя трахнул.
– Так я ещё хочу. И не разок.
– Да плевать мне, чего ты хочешь, – отталкиваю его, когда он наклоняется к моему лицу. – Так нельзя делать, Андрей, ты не понимаешь?
– Слушай, Юль, я серьезно, – он перехватывает мое запястье, – я тебе не вру и кольцо на палец не обещаю. Я просто предлагаю. Попробовать. Раз уж так вышло.
– Так не вышло, так вы сделали, – выдергиваю руку, он держит, и я невольно засматриваюсь на его пальцы, пустые, без колец, обручалки ни он, ни Алан не носят, якобы неудобно на работе. Но сейчас мне это видится отмазкой. Они оба могут сорваться на службу в любое время суток, и никак не проверить, где они на самом деле.
– Я знаю, что мы виноваты, – он встряхивает меня за руку, привлекая внимание. – Но, кис. Если бы ты ноги направо-налево не раздвигала. Никто бы тебя не тронул.
– Я не раздвигала.
– Ай, ладно.
Молча удивляюсь. Он тоже верит в те мифические измены, и Алан верит наверняка, может, они и решили, что мне это всё норм, раз я шлюхаюсь, одним больше, одним меньше, мне без разницы, я для виду ломаюсь?
– Ну-ка, – пальцем он цепляет горловину свитера, оттягивает и заглядывает под него. Вытаскивает золотую цепочку и кулончик тихо позвякивает. Он комментирует. – Киса носит колокольчик. Тебе его подарили помнишь когда? Когда тебя на рояле трахали сзади, и ты стонала. И ты носишь. Тебе нравится.
Вырываю у него кулон. Он мой. Я по-глупому к его подарочку привязалась, но это доказательство, что человек, заморочившийся его покупкой, думал обо мне, ведь думала и я, постоянно, и даже в такой неправильной, стыдной связи, взаимность чуточку разбавляет две чернильно-темные ночи.
Мы стоим, близко, в его руке моя рука. Рядом плавно тормозит машина Алана.
Выходят и он, и Артур, хотя только что не могли между собой разобраться. А как гнаться за мной – они в этом дружны, странные приоритеты.
Артур прёт на нас танком, не говоря ни слова, хватает меня за локоть и открывает машину.
– Артур, я тебе сказал, езжай один, – Алан походит и хлопает дверью.
Артур смотрит на него несколько секунд.
И резко толкает меня в спину.
Заваливаюсь на Алана. Тот распахивает объятия, чтобы меня поймать, его руки заняты и в этот момент Артур кулаком бьёт его по лицу. Удар такой силы, что я покачиваюсь вместе с ним, и мы почти валимся в лужу.
Артур так же резко выдирает меня и открывает машину. Кивает Алану, рукой зажавшему нос.
– И я тебе сказал. Вам обоим. Не лезьте.
Глава 41
Дома сбрасываю промокшие туфли, смотрю на котенка, что вышел встречать и, мяукнув, сладко потягивается.
Спал.
Какой он маленький. Какой пушистый. Хочется потискать, но я холодная.
Он торопится на кухню. Смешно скользит по полу, и попа набок.
Улыбаюсь, иду за ним. Артур прется за мной:
– Иди в душ. Потом переоденешься в сухое.
– Как заботливо.
– Все верно, – он тянет меня за свитер.
– Он хочет молока, – киваю на обернувшегося котенка, он бежит обратно, бросается под ноги.
– Потом попьет.
– Ему щас надо.
– Сам налью.
– Нет, я.
– В ванную иди.
Тяжело дышу и мечтаю, чтобы котик нассал в его новые туфли.
– Так и будешь ко мне придираться? По пятам ходить? Это ненормально, Артур.
– Ненормально видеть во мне врага, Юля. Я тебя не крупу перебирать посылаю. Я лишь прошу переодеться.
Топаю ногой. Он не двигается.
Поворачиваю в ванную.
Намыливаю голову и думаю, если всё выложить родителям, они, конечно, нашего развода добьются. Но какой ценой, папа на одном разводе не остановится, а против Морозова старшего можно и не рыпаться, у него связей, как грязи на обочине где мы недавно торчали.
А если я скажу, подругам, то…
Прикидываю ситуацию: так и так девочки, щас расскажу вам один грязный секрет про ваших мужей.
А они: выдумщица ты, однако. Наши мужья пушистые зайки.
Ну ладно, пусть даже они мне поверят. Тогда обе наверняка затеят развод, папа Марины изволит гневаться, и Морозовым придется паршиво.
Хорошо.
Но где гарантии, что все согласятся со мной, не решат, что я сама виновата, даже в пословице кобеля, который вскочит, оправдывают тем, что сучка сама хочет.
Останусь крайней, и получится тоже самое, моя себя против их семьи.
Вытираюсь и натягиваю лосины. Нужно действовать самой.
Знать бы как.
На кухне в мисочке пусто. Артур ловит мой обвинительный взгляд и оправдывается:
– Я честно наливал. Он уже выпил. Тебе тоже налил.
Он ставит на стол кружку, от чая поднимается пар и пахнет вареньем.
Сажусь на диванчик и подтягиваю на колени котенка. Он продолжает облизываться, мелькает розовый язычок. Чешу его за ушком.
– Ты его где взял? – беру кружку.
– Этого-то? – он косится на пушистый комок, с чаем садится напротив. – У подъезда сидел.
– И с чего ты такой добренький? – щурюсь, отпиваю чай.
– Так я злым и не был, – он тоже пьет. Помолчав, добавляет. – Один раз только ошибся.
Слушаю довольное мурчание и слизываю с ложки ягоды.
Он прав, ни разу не видела, как Артур пинает собаку или орется с кем-нибудь из водителей. И ухаживал он красиво, с постоянными цветами и конфетами, и отучал меня курить, наигранно морщился и отказывался целоваться.
Мы познакомились перед новым годом, в тот день была метель. Настя уже полгода встречалась с Андреем, на каждой паре пела ему оды, и мне было любопытно, как он выглядит, но Настя даже фоток не показывала. У нас началась зимняя сессия, в субботу с утра был экзамен, а Настя приехала в универ прямо из клуба. Сказала, что всю ночь не спала, они с Андреем и его братом, и ещё одной девушкой отрывались не по-детски.
Она забыла у него мои памятки, и я заставила ее позвонить, пока он далеко не уехал.
И с памятками вернулся весёлый Артур. Сказал, что Андрей торопился на службу, а он, Артур, свободен, как ветер.
И посмотрел на меня.
И по этому взгляду я сразу поняла. Что мы будем вместе.
– Чего ты так смотришь? – его голос возвращает меня на кухню. Он поднимает бровь.
– Ты три раза дарил кольца, – зачем-то вспоминаю.
– Ты сначала хотела закончить учебу, – он жмёт плечами.
– Но летом перед пятым курсом…
– Я тебя дожал.
– Да. Я зря боялась, что стану хуже учиться.
– Да. Ты у меня умница.
Молча пьем чай. Пушистик заснул. Ложка тихонько брякает, горят лишь настенные светильники, оранжево-мягкими кругами отпечатываются на столе, и все почти как раньше.
Атмосфера уюта и доверия расслабляет, и я спрашиваю:
– Кто тебе наврал про меня? Ты говорил, что сначала сам разберёшься. Обманули или нет. Разобрался?
Он кивает.
– И что? – замираю в ожидании.
– Клянутся, что не врут.
– Клянутся? Мамой, наверное, да? Артур, тебе самому не смешно?
– Нет, Юля. Когда мне рассказывают, что тебя трахнули в туалете, и что ты за моей спиной вешаешься на моих знакомых – мне не смешно.
– Ладно, – откидываюсь на диване. – Мне сказали, что вчера ночью в нашем подъезде ты начертил на площадке большую пентаграмму черным углем. Постелил внутри черный платок. Расставил вокруг черные свечи. Взял острый и длинный черный кинжал. И зарезал черную курицу. Потом ты пожарил из нее шашлык. Съел. И вытер губы черной салфеткой. Доказательств у меня нет. Но мне поклялись черным мусорным ведром. В которое ты складывал объедки.
Он моргает. С грохотом ставит кружку на стол, и котенок на коленях вздрагивает.
– Ты не всегда ночевала дома, в сети полно фотографий, где ты в обнимку с одногрупниками, ты вечно отмазываешься от секса со мной, – загибает он пальцы. – И человек, у которого я спрашивал о тебе, всё подтвердил.
– Что подтвердил?
– Что ты ему намекала. Ах, с Артуром у нас не все гладко, может, как-нибудь пригласишь меня на ужин? – он морщится. Встает. – Всё, закрыли.
– Артур, так мне тоже фотки показывали, – встаю, прижимаю к груди пушистика. – Там были огарки свечей, мятые салфетки и полупустой мешок с углем из супермаркета.
– Не пори херни.
– А что не так? – иду за ним в коридор. – Ночевала я у родителей, с одногрупниками мы дружили, секс, ты сам знаешь, из-за таблеток у нас испортился. Кто тебе сказал?
Он резко оборачивается, и я налетаю на него.
– Ночной клуб, – медленно, по слогам цедит он. – Девичник перед Настиной свадьбой. Ты выходишь из мужского туалета с двумя мужиками. Растрёпанная. Поправляешь платье. Видишь, что тебя заметили. Льёшь слезы и заверяешь, что просто перепила. Умоляешь мне не рассказывать, – Артур криво усмехается. – А они сказали. Подруги твои. Настя с Мариной.
Ворованный воздух
Говорят, если хранишь ее фотку в телефоне – это признак влюбленности. Если думаешь о ней несколько раз в сутки – и это неспроста. Хочется обратить на себя внимание, показать, что ты лучший, чаще общаться – всё в наличии.
Но это ересь какая-то.
Знаю, что на протяжении последнего года оба моих брата любят одну женщину. И эта женщина мне не нравится.
Какая из нее, вообще, женщина.
Мне просто было интересно. Что они в ней нашли.
Месяцами смотришь на нее и бесишься.
И вот я уже подвис и думаю о ней чаще, чем сам Артур.
Артур огибает столики, вертит на пальце ключи, подходит и, не здороваясь, двигает стул. Зовёт официантку, просит кофе.
Тоже пью кофе и тоже молчу. Хотя сам его позвал.
– Сегодня холодно, – говорит он.
– Октябрь, – жму плечом.
– Пора резину менять.
– Я уже сменил.
– Надо чего? – без перехода бросает он.
– Позавтракать хотел вместе.
Он смотрит в окно.
Суббота, недавно рассвело, в кафе только мы и помятые студенты, после бессонной ночи закидывают в топку шоколадные булки и запивают чаем.
Громко базарят.
Наркоманы. И подслушивать не обязательно, я вижу, все опера в два щелчка читают их по поведению. Даже на выходном мозг не отключается, машинально отмечаешь номера машин, прохожих, кто скидывается на закладку возле денежных переводов, кто собрался вариться и погнал в аптеку.
Вот эти, за крайним столиком, всю ночь жрали и курили всякую дурь и колбасились. К утру пришли в себя, желудок заработал. Захотели есть. Сладкого.
Но мне плевать, мне сейчас не до них.
– Ты чего в нее так вцепился? – возвращаюсь к Артуру. Верчу в пальцах зубочистку. – Юля не одна на планете всей. Найдешь другую. Можно тоже Юлю.
Пытаться шутить по утрам – не моё. Сдерживаюсь от кривой улыбки.
– Что ж ты за человек, – он зевает. Трёт лицо. – Везде нос суешь. Как Варвара на базаре. С Юлей мы сами разберемся, до тебя как это ещё донести?
– Да не разберётесь вы с ней, – зубочистка ломается, кидаю ее на стол. – Если не мы, так другие. Будешь всю жизнь на ремонт работать. Потолки чинить. Которые рогами своими обдираешь. Тебя прёт что ли от этого?
Он пьет кофе.
– Бросай её, – настаиваю.
Он все ещё с ней спит. Наверняка. Она всегда рядом, в кровати, только руку протянуть. Он может, я – нет.
Вчера была паршивая пятница, они вернулись с юга, я ее, наконец, увидел, а она почти не загорела, сменила стиль, не носит больше каблуки, натянула строгий костюм, собрала волосы.
Стала другая.
И она не виновата, но я начинаю ее тихо ненавидеть.
Давно начал.
За то, что она такая есть вообще.
Она мне мешает.
Потому, что я ее хочу.
Из головы выбросить не могу.
Особенно после того, как два раза попробовал.
Зря, не надо было.
– Я вчера сказал, – Артур достает сигареты. – Про Настю с Мариной.
Киваю. Вот уж бессмысленная информация.
– И Юля что?
– Решила, что я вру, – он хмыкает. Закуривает. Медленно выпускает дым. – То есть если бы это было правдой. Она бы точно знала, кто ее видел. И кто мог мне настучать. Я же ее проверял. Всю неделю ждал, когда она помчится к подружкам разбираться, какие вы суки, зачем проболтались, я вас просила не говорить.
– Артур, она не дура так палиться, – в раздражении откидываюсь на стуле. Поражаюсь его наивности. – Проще прикинуться, что ничего не понимает. Что она и сделала.
– Тогда она бы исподтишка, мимоходом, в разговорах, помои на подружек лила, – спорит он. – Чтобы я задумался, может, они пизд*т. А она даже вчера их защищала. Мол, не могли они, Артур, как тебе не стыдно. А потом ревела всю ночь. Под утро устала и уснула. Устать реветь. Она не успокоилась, у нее силы кончились. Как тебе?
Никак мне.
У меня есть определенный образ, я его составляю в первую же встречу и, обычно, не ошибаюсь.
И с Юлей вряд ли ошибся, она слегка деланая, ходит, как по подиуму, задрав подбородок, туфли, как у Золушки, налезут разве что кукле, на шее и руках проступают голубые венки, четкие – мечта наркомана.
Аристократия, все прочее.
Артур ее несколько месяцев на хромой козе обкатывал, дураку ясно, набивала цену, и, умничка, хорошо набила.
Вышла замуж и расслабилась.
Поскакала по х*ям.
– С Настей они с института дружат, – напоминаю. – С Мариной последний год. Нахрена им пизд*ть?
– Я без понятия, что у этих шкур в голове, – Артур кривится. – Щас не в этом суть. Я ее напугал. Вы ее трахнули. И теперь таскаетесь, прилепились пластыри, не содрать. Его я, с трудом, понять могу. Сразу присмотрел себе мою жену. Оба глаза положил. Ну, что сделать? Вкус похож. Кто виноват? Да никто. Спасибо, что хоть просто смотрел. Пока я ее сам не оставил. А ты куда лезешь? – он резко встаёт, задев стол, и ножки скрипят по плиточному полу. – Куда все, туда и я? Отставать неохота? Боишься, что мимо тебя что-то интересное пройдет? Так нам уже не пять лет. И не десять, и не пятнадцать. Не надо подглядывать за братьями, когда они за гаражами курят. Займись своими делами.
– У нас запрещено курить, – к столику подскакивает официантка. Проснулась, тут уже дым столбом стоит. Она тычет в табличку на стене. – Немедленно выбросьте папиросу. И я должна взять с ваш штраф.
Артур кидает бычок в чашку. Лезет в барсетку, не считая достает несколько купюр.
Размешиваю остывший кофе.
Он прав.
Так все и было.
Я всерьез никем не увлекался.
Пока не началась песня Артура: моя Юля – малышка на миллион.
