Текст книги "Мои палачи (СИ"

Автор книги: Дана Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Перестань, мне холодно, – задираю голову, встаю, меня удерживают за шею. Щекой натыкаюсь на ещё один кубик в пальцах второго кота, он ведёт мокрую линию едва касаясь лица на горло и ниже. Давит.

Поперхнувшись, слизываю с подбородка подтаявшие капли воды с лимоном и мятой. Он спускает лямку платья, по контуру обводит кружево бюстика, тающие струйки сбегают на живот. Он обводит застежку между чашечками, вода вползает под кружево, меня начинает мелко трясти, и тут он вдруг быстро, кратко, влажным оттиском по тонкой ткани целует напрягшийся сосок.

И ещё раз.

Громко выдыхаю. Я смирилась с жестокостью, и их плавность вводит меня в ступор, они оба сменили тактику, с разврата почти на невинность, не толкают в меня пальцы и никуда не торопятся. Руками не трогают, только льдинками, медленно раскатывают по коже трясучку, стылые заморозки, и каждый их короткий живой поцелуй сквозь белье, как разряд тока, доза огня.

– Замерзла, кис? Согреть? – в этом шепоте вся суть моей фамилии и меня самой, снегурку над костром хотят сжечь.

И я языки пламени жду, и это меня пугает.

– Дайте мне встать, – ворочаюсь, но мне не дают шевелиться, немеют зажатые крепким телом ноги, немеют плечи, на которых камнем лежит тяжёлая рукая, лопатками пригвождая меня к гладкой поверхности. Тело, в лужицах с листками мяты, уже не ощущаю целиком, лишь ноющий озноб груди подбирается к соскам, и мышцы ягодиц сокращаются, и кажется, что вот-вот лёд мне засунут прямо под белье, и я всхлипываю, когда его тормозят горячие губы, пара укусов, остатки тепла на ткани, и всё по новой.

– Ладно, всё, только уберите.

Сдаюсь, в теле нарастает нестерпимый зуд. Бюстик царапает соски, и бикини мокрые и холодные, прилипают к коже, и когда я уже не могу этой пытки выносить, и пытаюсь вытащить руки из варежек, с меня резко сдирают белье.

Мягкие губы обхватывают набухший клитор.

Из меня вырывается стон, мне так остро и обжигающе, чуть дергаю ногами, чтобы он понял, не отодвигался и грел меня, чтобы глубже целовал.

Другой кот тянет бюстгальтер вниз на живот. Подув на сосок, обхватывает его зубами. Складываю ладони на его плечах, резинка между варежками врезается ему в спину и помогает мне вдавливать его в себя. Он с глухим рыком приподнимает меня, руками ныряет под мою талию, порывисто и алчно целует грудь, и мне передается его напряжение, ему ещё сложнее было меня так долго мучить, он сам мучился, и теперь с размахом, увлеченно, выплескивает в меня свою похоть.

Рваными засосами поднимается по шее к губам, впивается в них. Задыхаюсь, меня колотит от языка внизу между ног, я так отчаянно поддаюсь его ласкам, и не могу отвечать на его движения, не могу контролировать, беспомощна и открыта ему, бедрами в его тисках, и тело наполняет этими сдерживаемыми чувствами. С двойной силой кусаю мужские губы которые здесь, рядом, и моя агрессия его лишь сильнее заводит. Он хватает меня за волосы, собирая их на затылке в кулак, отрывает меня от себя и тут же сам набрасывается.

Тормозим желание, причиняющее боль, отталкиваем друг друга и снова тянемся за новой порцией, перестаю соображать и отдаюсь пламени, власти этих мужчин, растворяюсь в ней, и внутри, пока слабо и неуверенно бьётся что-то томительное, оно отчаянно нарастает, ноги дрожат и скручивает живот, инстинктивно рвусь бедрами навстречу языку, ещё, совсем чуть-чуть, если он остановится, я свихнусь.

Он останавливается.

Меня будто прижигают льдом, так беспощадно бросают в реальность, различаю срывающийся шепот:

– Нравится, Юль? Кончаешь?

Он резко вырывает меня из объятий второго кота, дёргает вниз. С трудом нащупываю пол, слетает оставшаяся туфля, запинаюсь на ней, пока он грубо разворачивает меня спиной к себе.

Я размазана, я сейчас не готова стоять, заплетающимся языком пытаюсь ему об этом сказать, и не успеваю, сначала ощущаю его скользящие по складам пальцы, там или вода, или его слюна, или мое возбуждение, всё вместе, он дёргает меня ближе, ладонью давит на поясницу и рывком проникает в меня до упора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 28

Глубокий толчок таранит меня почти насквозь, не устояв, плюхаюсь грудью на рояль.

Он не оставляет мне времени привыкнуть к тугому сгустку вен, гладкой коже, волокну желания, он выходит и врезается снова, ещё глубже, большой и толстый ответ на мой вопрос:

Ничего мне тогда не примерещилось. Тело требовательно впитывает каждое его движение и готовится показать нам обоим небо в алмазах.

– Тебе хорошо, Юль? – его шепот срывается, он скользит наружу, так поспешно, чтобы вернуться, и внутри всё сжимается вокруг него, когда он со шлепком вбивается до основания, с ожесточением, сродни звериному, за бедра натягивает меня на себя сильнее. – Пизд*ц щас рехнусь.

Глухо хриплю, носом уткнувшись в лимонную лужицу, глохну от стука сердца в ушах, не понимаю уже, где я и с кем, кажется, жизнь – один длинный половой орган с крупной разбухшей головкой.

Нет.

Не один.

Волос касается второй кот. Заставляет поднять голову, что-то надевает мне на шею, вроде цепочку. Пальцами в варежках хватаюсь за его рубашку. С каждым толчком бьюсь в его грудь, и он гладит мои волосы, ласково, словно успокаивает маленькую девочку, но он в курсе, он знает, что меня так мотает потому, что сзади меня отчаянно трахают.

И то, что мне хорошо, им обоим известно.

Это просто ужасно. Как бессовестно, как не стыдно. Со стоном отталкиваю его, руками качусь по роялю, ищу опору, цепочка качается и позвякивает. В мозгах все перепутано, только член внутри, простой и недвусмысленный, с оттяжкой, уверенно меня пробивает, взламывает пароли к самому потаенному, к запретному наслаждению, и я тактильно, на языке тела выбалтываю все важные точки, куда жать, чтобы был бум.

– Там на цепочке колокольчик, – второй кот настойчиво тянет меня на себя. – Золотой. Слышишь, звенит? Я слышу. Как тебя сладко еб*т тоже слышу.

Отшатываюсь от его шёпота, он ловит меня за шею и приближает к себе.

В губы мне тычется головка. Пахнет резиной и опять банановой смазкой. Запах возвращает в ту ночь, где они имели меня вдвоем, и меня трясет от жгучего предвкушения, от мысли ещё раз отдаться им обоим.

– Давай, кис, впусти меня, – торопит он.

Машинально приоткрываю губы. Член, скользнув в рот, мягко стукается о зубы.

Я боюсь.

– Юля-я, – он нетерпеливо нажимает на щеки и толкается вперёд.

Невольно впускаю его дальше, пробую его снова, их двоих, он шумно дышит, заполняет мой рот, надавливая на затылок, насаживает мою голову на себя.

С последним, кратким рывком, бьюсь ему в пах и мычу.

Он длинно охает.

Они оба двигаются.

И как же слаженно они двигаются, ритмично и упруго, раз за разом в меня, как мне это вытерпеть, это уже слишком, они меня развращают, что же я вообще творю, как мне томительно-приятно, черт, черт возьми, схожу с ума.

Живот сворачивает в тугой узел, задыхаюсь и ноги больше не держат, кровь закипает и, кажется, вены лопаются, и я как река, багровая, горячая, в моем потоке казнят грешников, я с земли в ад несусь.

Трясу головой и освобождаю рот, трясу волосами, прогоняя морок, не помогает, внутри всё взрывается, пытаюсь вытолкнуть из себя второго, но его сжимают мои же судороги, кончаю и мне страшно, это чёрное, грязное удовольствие меня убивает.

– Оху*ть. Тише, Юль, тише, – пальцы на моих бедрах будто скрючивает, он медленно выходит из меня, со свистом шепчет, – щас кончу в тебя, дай мне выйти, я без защиты.

Тело неохотно с трудом выпускает его, он ещё не успевает отойти, как сбоку, загребущие руки второго кота тащат меня ближе к нему, прочно фиксируют меня в тисках, его эрекция пристраивается у входа.

– Подожди, она устала, дай ей…

Конец фразы не слышу, горячая плоть плавно заполняет меня, мягкими, пока неглубокими толчками, пробирается мне внутрь и расслабленные было мышцы сразу напрягаются, ещё неутихшие спазмы нарастают повторно, болезненно раздирают меня, выгибаюсь и падаю назад, к нему в объятия.

– Уже? – шепчет он с удивлением. Двигается во мне, порывисто и жадно, подгоняет вторую волну оргазма, заводит мои руки себе на шею, и меня захлёстывает, как кнутом между ног стегает, бешено сокращаюсь, хочу орать и кусаю губы, дергаюсь вниз и висну на нём, резинка на варежках врезается в его шею, он удерживает меня за талию и хрипит. – Киса, ты меня душишь. Бл*ть, не могу, Юля. Держись, – он нагибает меня и, захваченный моими спазмами, мучительно долго выходит, с секундной заминкой врезается снова, и больше не останавливается, исступлённо в меня долбится, дрожу и кричу, и прощаюсь со своим взбесившимся телом, не владею ни частью, оно его, оно все для них, а я разливаюсь черным водопадом, с чернотой вокруг сольюсь.

– Харэ! – оглушает рык, покалеченный, злой голос. Мужчину от меня отталкивают, за плечи меня выдёргивает первый кот, – отпусти ее. Всё. Тихо. Иди ко мне, Юль.

Я шевелиться не в силах, глиной в их руках гнусь, ощущаю, что меня поднимают над полом, и вяло, как-то лениво прикидываю, что он меня забирает и это нечестно по отношению к другому, он только начал.

Второй кот тоже заметил несправедливость, подтягивает меня к себе:

– Я ещё хочу.

Меня держат за лодыжки, за плечи, и разговаривают так, будто меня с ними нет, и я безучастно слушаю перепалку, словно речь не обо мне.

– Ей хватит.

– Ей не хватит.

– Мы спорить будем?

– А ты опять все за всех решаешь?

– Да.

– Нихера.

– Я сказал: всё.

– Нет.

– Отвали.

– Сам отвали.

– Ты долб*ёб.

– Пошел нах*й.

Они замолкают.

Тяжелые выдохи наполняют спертый, пропахший сексом воздух, запуталась, кто из них где находится, но это уже неважно, у меня уже вообще всё вокруг кружится, и они, и рояль, и я сама, кажется, верчусь юлой, я стою на полу или ещё в воздухе, не разобрать, а ещё, наверное, смешно, что они так рвались на второй раз потому, что хотели оргазм, но закончила лишь я, и аж два раза, а они ругаются, а, может, это и не смешно вовсе, я и не смеюсь, сознание меня покидает, я отключаюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 29

Перед глазами белый потолок, розовые стены, в руку воткнута капельница.

Боже мой.

Что за кошмар.

Проморгавшись, пытаюсь встать, на мое шевеление поворачивается девушка в зелёной врачебной пижамке, она отбрасывает на стол пульт от телевизора и торопится ко мне:

– Проснулись? Отлично. Скоро приедет врач, вы пока полежите.

– Это больница? – недоверчиво уточняю, хотя и так вижу, что не ресторан. Светлая одноместная палата с телевизором, столом, кожаным диваном и полкой с книгами.

В висках стучит, тянусь, девушка в воздухе перехватывает мою руку. Качает головой:

– Осторожнее. Вы же видите. Игла выскочит.

В висках стучит настойчивее, будто в череп долбит клювом дятел. Последнее, что помню – свадьба, малый зал, рояль и…И да.

Смотрю в окно, розовые шторы просвечивают, значит, сейчас день.

– Воскресенье? – на всякий случай спрашиваю.

– Понедельник, – отвечает медсестра.

– Я почему здесь? – делаю ещё одну попытку встать.

– Ждите врача, – она за плечи укладывает меня обратно на подушки. Помолчав, понижает голос. – А вы не помните, как вас привезли?

Не отвечаю. Почему-то злюсь на девушку. Чего она такая непонятливая. Если бы я знала. Я бы у нее не спрашивала.

Она оглядывается на дверь. Убедившись, что в палате никого, кроме нас нет, ещё тише тараторит:

– Ночью, в воскресенье. Я дежурила. Два мужчины вас привезли. А потом муж ваш приехал. Что там было. Эти трое весь пост разнесли. Думала, пациентами к нам лягут. В травматологию. Такая драка была, вы бы видели.

Она замолкает. Смотрит на меня. На лице написано жгучее женское любопытство.

Сглатываю.

Значит, они сказали Артуру. Я так добивалась от него, чтобы он мне поверил, и теперь он наверняка верит, а мне вдруг становится настолько плохо, что темнеет в глазах.

– Аккуратнее, – напоминает медсестра, удерживая мое запястье. – Игла выскочит.

– А… – кладу руку на одеяло, откашливаюсь. – А муж приезжал?

– Там сидит, – она машет в сторону двери. – Врач и его сначала не пускал. Ещё бы. Такой погром устроил. У нас здесь все таки больница. А не спортклуб.

Хватаю ее за руку и хочу попросить не пускать его ко мне, но как назло дверь открывается, и на пороге вырастает Артур. Молча оглядывает нас с медсестрой, меня мельком, на ее лице задерживает взгляд.

– Ну пойду я, – она выдирает руку из моих пальцев, – вдруг врач приехал.

С сожалением смотрю ей в спину и не решаюсь криком остановить ее, чтобы она меня не бросала тут с ним, кажется, стоит ей выйти, и он меня убьёт.

Голос мне не подчиняется, за ней закрывается дверь.

Артур неторопливо подходит к окну. Смотрит на улицу, искоса изучаю его профиль и считаю секунды, стрелка часов громко тикает в тишине.

У него разбиты руки, на костяшках бордовая корка. На щеке пара царапин, а так синяков вроде нет, но это не утешает, если уж медсестра полезла ко мне со сплетнями – значит в коридоре, правда, случилась нехилая потасовка.

– Все из-за того, что ты не ешь.

Не сразу понимаю, что он заговорил, он так и не повернулся, но рада даже этому.

– Что? – переспрашиваю, и голос подводит, я сиплю.

– Голодный обморок. Врач сказал. Потому, что ты ничего не ешь.

Он молчит. Добавляет:

– Да. У меня свое мнение на этот счёт. Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Что мою жену затрахали до потери сознания, – он оборачивается. – Я прав?

Ждала чего-то подобного, но все равно вздрагиваю, и на глаза набегают слёзы, да, правы и врач, и Артур, я в последнюю неделю перестала есть и меня затрахали, в прямом смысле.

Он отходит к дивану. Садится. Смотрит в беззвучно работающий телик:

– Мне надо кое-что прояснить. Просто отвечай, Юля. Они тебя держали.

С запозданием соображаю, что это вопрос, киваю, он не смотрит, вынужденно отвечаю:

– Да.

– Если бы они тебя не держали – ты бы ушла.

– Да.

– Но тебя не насиловали.

– Нет.

– Вы занимались сексом.

– Да.

– Тебе понравилось.

Морщусь, сминаю в кулаке край одеяла. Для чего ему грязные подробности, облекать в слова, тащить в разговоры то, что нам обоим неприятно.

– Тебе понравилось, – повторяет он.

– Чего ты от меня хочешь? – приподнимаюсь на подушке. – Нам сразу после той субботы. Нужно было разойтись.

– Чтобы они тебя за моей спиной продолжали трахать. Нет. На развод не рассчитывай.

– То есть как это?

– Так это, – передразнивает он.

– Слушай, – от холода трясёт, повыше натягиваю одеяло. Собираюсь с мыслями и перечисляю. – Мы вместе всего год, детей у нас нет. Если мы расстанемся, ты встретишь…

– Заткнись, – обрывает он. Резко встаёт, идёт к моей кровати, и чем ближе, тем он крупнее, я полулёжа, в проводах, так обострённо ощущаю свою беспомощность, мне против него никуда, точно. Он останавливается, наклоняется к моему лицу. Серые глаза пустые, как в ту субботу в кабинете, где началась его шутка. Он со скукой объясняет мне, будто уставший учитель тупому ребенку одно и то же. – Никого я не встречу. Я тебя выбрал. Ты шлюха. Наплевать. Выбор мой, и шлюха тоже моя. И если сейчас, кто-то из них, хоть на метр к тебе подойдёт – я очень расстроюсь. Синяками никто не отделается. Я вас троих предупредил, да?

Смотрю на него, запрокинув голову, и я совсем не в курсе, кому нельзя ко мне подходить, но в первую очередь волнует даже не это, а его диктаторские замашки.

– Ты мне сам никогда не изменял, да, Артур?

– Не изменял.

– А проститутки в сауне не считаются.

– А проститутки не считаются. Они просто отсасывают.

– А-а. Ну тогда если я кому-то просто отсасывала… – вижу, как меняется его взгляд, мелькнувшую в зрачках стальную молнию и вскидываю руки, уверена – он щас меня ударит.

Он хватает мое запястье. Отводит ладонь от лица. Кивает на капельницу. Спокойно заканчивает:

– Мы друг друга услышали. Игла выскочила, Юль. Я за врачом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 30

Платье и золотая цепочка с кулоном-колокольчиком – подарок кисе. Всё, что у меня было. Медсестра тоже оценила скудные пожитки, когда отдавала мне платье:

– На руках вас сюда занесли. Даже без туфель. Без сумки. Так волновались за вас, кхм, мужчины. А потом муж с документиками приехал.

И ехидно так прищурилась.

Болтунья. Всей больнице растрепала про бурное ночное дежурство.

И на фоне скандала на всю приемную: ещё раз рядом с ней увижу – яйца натяну на глаза.

И трещины в стойке, об которую приложили головой кого-то из котов.

И особенно после моего к ней вопроса: расскажите, как выглядели те мужчины.

Мне не хватило чувства такта, или у нее кончилась смена, или она испугалась, что Артур и ей что-нибудь куда-нибудь натянет, если рядом со мной увидит, но свидетельница испарилась.

Ещё Лера осталась.

Ну и сам Артур, когда сменит пластинку с "ты их все равно не знаешь".

Может, и правда, не знаю, или мне, вообще, они примерещились, такие странные дела.

Влезаю в платье и выглядываю в окно. Стемнело и машины на парковке не различить, но по времени за мной уже приехали.

Надеюсь.

В палате остаётся лишь чахнуть, как розы в вазе, на них осыпаются лепестки.

Когда на пороге появляется Артур, торопливо заправляю кулон под платье, самой себе не могу ответить, зачем нацепила подарочек.

Ведь все так паршиво складывается, плюс ещё, наверное, осенний сплин.

За ремешки он держит туфли, передает мне. Мысленно хмыкаю, он даже покопался в моей обуви и привез без каблуков, хотя я в последнее время плоскую подошву не носила, и все коробки убрала в кладовую.

– Отказ написал, – докладывает он и, дождавшись, пока я обуюсь, берет меня под локоть.

Спускаемся по лестнице, держусь за перила, удивляюсь:

– А как меня оформили? Ты на прошлой неделе вышвырнул в окошко мой рюкзак с паспортом.

– Документы нашли. Хороший человек. Прописку посмотрел и принес по адресу. Тебя тогда дома не было, – он зевает. Толкает дверь. Не успеваю спросить, он обрубает диалог. – У меня побудут.

– Вознаграждение предложил? – язвлю. Документы побудут у него – в воздухе витает смутный запах рабства.

– Предложил. И даже заплатил за труды, представь. Сумму озвучить?

– Так ты мне паспорт не отдашь?

– Куда тебе его отдать? В трусы засунешь?

На улице прохладно, он набрасывает мне на плечи свой пижак, стягиваю полы на груди и недовольно смотрю на него, он прикидывается идиотом.

Иду к машине, по пути пинаю мелкий мусор. Сажусь в салон и вспоминаю:

– Телефон ещё потеряла.

– Потом купим, – он устраивается за рулём.

– Когда?

– Тебе он сейчас зачем? – он раздражается.

– В трусы засунуть, к паспорту, – огрызаюсь.

Он молча выезжает со стоянки.

Смотрю сквозь стекло на сумерки в первых огнях, на мрачный профиль Артура и снова пытаюсь наладить беседу:

– Ты на счёт больницы моим родителям не сказал?

– Не сказал. Только что ты расстаться решила сказал.

– Зачем?

– А это секрет?

– Когда сказал?

– Сегодня к ним заезжал.

Кружит голову, откидываюсь на сиденье.

– Всё, кончились вопросы? – докапывается он со смешинкой в голосе.

Не отвечаю и размышляю, кажется, что он врёт.

– Ты домой к ним заезжал? – поворачиваюсь.

– На дачу.

Нет, не врёт. А я ведь думала, что он мимо ушей пропускает мою болтовню, что у родителей дачный сезон аж до октября растягивается, и в городе их не застать.

Он смотрит на дорогу и улыбается, и лучше бы перестал кривить губы, над нами висит атмосфера неправильности.

И я могу не спрашивать, и так догадываюсь, что родители ему ответили. Что, разумеется, Юля дура, Артур, не принимай близко к сердцу, она капризничает, помиритесь. Потому, что они всегда и во всем на его стороне, и если бы папа полгода назад не поругался с его отцом-генералом, наши семьи бы крепко дружили, но это неважно, Артур всё равно им как сын, и другого не надо.

И когда неделю назад зашёл разговор о разводе, я планировала все решить тихо, рассказать лишь потом, когда родители не смогут повлиять, а теперь они меня просто загрызут.

Ведь я лучше Артура никого не найду.

И вообще.

У них есть младший ребенок, тот ещё маленький монстр, переходный возраст и все дела, и некогда им переживать ещё и за меня, обо мне должен заботиться Артур, Юля, дочка, замужем так принято.

– Что? – он косится на меня, до сих пор с ухмылкой. – Недавно на презентации столкнулся с одним мужиком. Он аукционами занимается. Ну, поболтали. Он сказал, что может достать ту книгу, которую твоя мама хотела. Рождественские стихи Бродского, редкое издание. Вот, он достал. Я маме твоей отвёз. Она так радовалась. Аж мой любимый пирог за полчаса испекла.

– Артур молодец. Всегда такой внимательный.

– Именно так она и сказала. Про твое желание развода ее мнение повторить? Могу с цензурой, могу без. Запомнил дословно.

Он паркуется во дворе.

Идём к подъезду, тереблю его пиджак, вижу, он решил испортить мне жизнь. Поднимаемся в лифте, стоим близко, я нервничаю и откашливаюсь:

– Все таки мне нужны документы. Диплом я получила и теперь могу искать другую работу.

– Зачем? – он выходит, отпирает дверь. – Я задумался над твоими словами. Вместе мы уже год, а детей у нас нет. Пора. Зарабатываю я нормально. А ты будешь вести хозяйство, ребенка воспитывать. Ты же хотела.

Он подталкивает меня в квартиру.

Слушаю щелчок запираемого замка и после его слов кажется, что мы не просто пришли домой, как всегда было, а что он меня тут теперь запрет насовсем.

– Юль, разувайся. Будем готовить ужин. Давно надо заняться твоим питанием.

– Дай свой телефон.

– Зачем?

– Что ты "зачемкаешь"? Подругам хочу позвонить.

– Потом позвонишь. Из больницы я тебя забрал с условием постельного режима. Тебе нужен отдых.

– Да. Но я же могу…

– Не можешь. Всё. Иди переодевайся и мой руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Очень плохо палачам по ночам, если снятся палачи палачам

Моя смерть, как у Кощея – в игле.

Которой истыкали ее вены после того, как мы втроём развлеклись на рояле.

Она же хрупкая, аж просвечивает, куда ей двух мужиков.

Двух долб*ёбов.

Доигрались, пускаем титры и врубаем реквием.

Если бы чувство вины могло убивать – сегодня бы закатили знатную пирушку на моих поминках.

Кажется, на третий день принято поминать, так я в ночь на воскресенье умер, пока не официально, снаружи-то вроде как жив.

Даже ходить могу.

Во двор вот пришёл.

На лавочке сижу.

Подняться на их этаж – уровень повышенной сложности.

Стряхиваю пепел, вдыхаю дым. Разбитые губы все ещё саднит, четко Артур приложился.

Я и не уклонялся.

Сам бы себе навалял, если бы битьё моего черепа об стену запускало время назад, или вид размазанных по штукатурке мозгов рядом с фреской ночного города гарантировал мне прощение.

В любовь, как в большую бочку меда, кто-то подсунул ложку дёгтя, и этот дёготь – страсть – смоляная тягучая горячая пакостная дрянь.

Мне надо в пожизненный бан или карантин, ведь ее во мне ни на грамм не убавилось, привет всем, я пироман, кайфую от огня, люблю огонь, сгораю в огне, передайте Юле, что я безумно хочу ее отжарить.

Онанировать вспоминая, как она кончает – моя болезнь, мои одержимые ночи. Ночью не все кошки серы, вопреки поговорке – моя кошка особенная. Моя кошка самая красивая.

Моя зажигалка.

Упала под лавку.

Наклоняюсь поднять, и слышу писк домофона.

Звук шагов стихает на крыльце, ещё не взглянув понимаю, что выперся Артур.

Дверь не закрывается тихим хлопком, она с лязгом брякает, значит, он по ней долбанул. И значит, он психует от моего присутствия у него во дворе.

– Ты за добавкой? – он спускается с крыльца и показательно закатывает рукава джемпера.

– Почти. За Юлей, – встаю и отступаю на шаг, нужен маневр сгруппироваться, если с любезностями закончено. Разрешать навешать мне люлей второй раз я не планировал.

– Юля уехала.

– Куда?

– На море. Бархатный сезон.

– Как ей позвонить?

– Для чего тебе звонить моей жене?

– Да ладно, – шагаю ещё немного назад, увеличивая расстояние, которое он настойчиво сокращает. – Остановись. Оба знаем, что я сильнее. И я, как в тот раз, – шоркаю себе по губе, – терпеть не буду. Две секунды, Артур. И ты под лавкой.

– А мне плевать, что ты сильнее, – он подходит.

Смотрим друг другу в глаза, и вижу – действительно, плевать. Бесконтрольная злость штурмует зрачки. Состояние сорвавшегося с цепи пса, желание грызть. Как-то незаметно мы до этого успели докатиться.

– Я не хочу войны. И ты не хочешь, – жестом по горлу показываю закономерный итог. – Не для нас метод. Обоим хреново придётся.

– Серьезно? – он качает головой. – А кому-то уже хреново. Вы мою жену до больницы довели, ты не допер ещё? До боль-ни-цы за-е-бать, – повторяет по слогам, – это как вообще? Ты нахрена сюда притащился?

– А ты нахрена ее с нами оставил?

– Не сваливай на меня свои косяки.

– Это твой косяк.

– Мой? – он склоняет набок голову, словно ослышался. – В том, что я тебе доверял – в этом мой косяк? У меня и мысли не было, что ты не то что х*й в нее засунешь. Что ты её пальцем тронешь не думал.

– Надо было думать.

Всё, что я могу сказать.

Так себе совет.

Я с той субботы сам ему следую, только и делаю, что думаю, потому имею представление – помогает слабо.

Вообще не помогает.

Случаются такие вещи, когда разум бессилен, идёт Артур по улице и кирпич падает ему на голову. Парад планет так выстроился, в звёздной книге так было записано.

Влияние момента, трое сошлись в одной точке в указанное время, и взрыв.

– Я к ней не лез. Ни разу. И не собирался, поскольку она с тобой, – оттягиваю воротник, словив приступ духоты. – Ты с утра до вечера треплешься про развод. Просишь сказать твоей жене, что мы ее трахнем. Для убедительности разрешаешь залезть к ней в трусы. Оставляешь ее в темном кабинете и сам уходишь. Когда на нее уже стоит и дымится. А она полуголая. Я не хотел, я клянусь, – сглотнув комок в горле добавляю. – А теперь хочу.

Его волновали шелуха от семечек и голубь, обедающий возле урны, но после моей правды он вскидывается, взгляд с недоверием бродит по моему лицу.

– Повтори.

– Ты услышал.

– Я услышал ересь.

– Артур, твоя проблема. Я предупредил.

– Чего ты? – он подаётся ближе, носом втягивает воздух. – Ты бухой что ли? Колесами закинулся? Вы ее вдвоем скрутили и отъеб*ли, два раза. Ты на что рассчитываешь-то?

Моему самообладанию потихоньку приходит хана, желваки под кожей пляшут танец истины и эта истина влегую посоревнуется горечью с высокоградусным абсентом, как минимум на пару секунд в день перед глазами мелькают глюки, где я, она, и третий лишний, и вряд ли она мне когда-нибудь забудет, что я допустил подобный расклад, и как бы хорошо ей ни было, она не сама на шею вешалась, мы ее все таки оба раза заставили.

– А это моя проблема.

– Это с башкой у тебя проблема, – он толкает меня в грудь. – Вали нахрен отсюда.

– Юля где?

– Нету её. Убил я её вчера.

Из памяти вырезается сразу приличный кусок жизни, с подснутого мне под нос его среднего пальца картинка перескакивает на пористый асфальт возле лавки, который Артур уже тщательно протирает щекой с моей помощью, давлю на его затылок и продираюсь сквозь звон в ушах, кажется, мы друг на друга орем, и орет какая-то женщина, разбираю даже слова, она звонит в полицию.

Она стоит рядом. С пакетами. Похоже, соседка. Держит телефон. Спрашивает:

– Артур? Звонить?

– Не вол-нуй-тесь, – советую, отстукивая по асфальту головой Артура. – Мы уже все.

Поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь. Соседка всё ещё стоит, Артур тоже встаёт, подтверждает мои слова, лезет за платком.

Он садится на скамейку, вытирает лицо. Сажусь рядом, достаю сигареты. Молча дымим. Он говорит:

– Есть выбор. Либо живая и моя, либо пропавшая без вести твоя. Подумай. Не угомонишься – все тем и кончится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 32

На завтрак мюсли, тосты с маслом и сыром, и сок. На перекус шоколадный батончик и фрукты. На обед бульон, куриная грудка, гарнир и компот. На полдник после сончаса фрукты, круассан и сок.

На ужин рыба на пару, овощной салат и бокал сухого вина.

Ковыряю горбушу, размазываю по тарелке. Тычу вилкой в дольку лимона.

– Ешь, – говорит Артур.

Он сидит напротив, с аппетитом жуется. Чем больше он заставляет, тем меньше мне хочется.

Тянусь к своему бокалу.

Он отставляет его в сторону.

– Ешь.

– Я ем.

– Не ври.

Через стол перебрасываемся взглядами, он, закинув в рот кусочек рыбы, промокает салфеткой блестящие губы, делает глоток вина. Одним глазом моргает, улыбается краешком рта.

У него хорошее настроение.

У меня не очень. Безвылазно торчу дома вторую неделю, и дни сливаются в один. Сплошной сюр. Каждый вечер он читает вслух книгу о женщине, предавшей мужа и бросившейся под поезд, а по утрам вместо будильника включает какой-то картавый рэп про измены.

Он выпотрошил мой гардероб, все юбки и платья, узкие брюки, красивое белье и обувь на каблуках, и отнес на мусорку.

Переломал всю косметику, разбил духи.

Выключает телевизор и заставляет спать после обеда, как в детском саду.

Или он тайком надо мной ржёт, или у него крыша поехала.

– Я не хочу рыбу, – отодвигаю тарелку. – Хочу какао.

– Там одни углеводы. На ночь вредно. А ты должна правильно питаться. Какао лучше, вообще, не пить. И у нас его нет. Я выкинул. Ешь рыбу.

– Сам ешь свою рыбу. Ты спятил уже.

– Так я ем, – он жуется. – И я не спятил. Я о тебе забочусь, Юля.

– Мне нельзя звонить по телефону, нельзя приглашать гостей, нельзя выходить, – загибаю пальцы. – Я в тюрьме? В чем твоя проблема?

Из спальни доносится музыка, звонит его телефон.

– Чтобы когда вернусь – все доела, – приказывает он. – Или из-за стола не выпущу, ты знаешь, – он неспешно отбрасывает салфетку, поднимается, скрывается в коридоре.

Тоже встаю.

С тарелкой иду к шкафчикам. Открываю дверку, скребу вилкой, вытряхиваю все в ведро.

Сажусь за стол. Пью вино. Пялюсь в окно.

Стемнело, в открытую створку доносятся разговоры и смех, весело кому-то.

Качаю ногой в воздухе.

Он всем врёт, что я валяюсь на пляже и целыми днями купаюсь в море, работает из дома, что неудобно, и, наверное, нехорошо сказывается на бизнесе, но он сидит и сторожит меня, будто я могу куда-то исчезнуть.

Долго он ещё, интересно, планирует превращать квартиру в сумасшедший дом?

Он возвращается. Первым делом смотрит на мою тарелку, вскидывает удивленный взгляд.

– Умница моя, – одобряет. – Дуй в постель. Я покурю и подойду, будем читать, – у него в руках пачка сигарет. Он сдирает целлофан, фольгу, мнет в кулаке, открывает дверку, за которой стоит мусорное ведро…

– Артур, – поспешно вскакиваю, но он уже наклоняется и разглядывает выброшенный мной ужин.

– Рыбка. Помидорки, огурчики. Маслице, – он поворачивается. Вкрадчиво спрашивает. – Юля, по-твоему это смешно?