Текст книги "ЛЧК (Записки старого человека)"

Автор книги: Дан Маркович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Антоний, прочтите перевертыши, – попросила Лариса.

– Вот: и жарим миражи...

– Как раз этим мы и занимаемся, – засмеялась она.– Ну, а еще?..

– Помните, людей называли перевертышами? – спросил я. Антон кивнул.

– Говорят, этот Моцарт мог писать музыку, которая звучала с обеих сторон? – спросил Аугуст. Этого никто не знал...

Антон не хотел читать. Вялый разговор совсем прервался. Огонь в очаге улегся как усталая собака, факелы чадили... Посидели еще немного и стали расходиться – вот и Рождество.

Налет

Не прошло и недели после Рождества – и пожалуйста – налет! Глухими ноющими голосами завыли сирены, а за окном в сыром утреннем тумане уже суетились люди, разматывали сети, перекликались, матерились – предстояла ответственная работа... А вот и главный начальник. Гертруда большими шагами идет от четвертого подъезда, проверяет, заперты ли двери, хорошо ли забиты подвальные окна. Феликс стоит у балкона, прислушивается... Нет, через балкон не уйти. Выпускаю его на лестницу и бегу с ним до окна между вторым и третьим этажом и вижу – Гертруда шагает к нашему подъезду... Ну, что же так медлит этот кот! Он не бежит, а быстро идет, довольно спокойно даже... Гертруда – шаг, кот – несколько ступеней, сапоги еще шаг, черные лапы несколько плавных движений. Гертруда берется за ручку, а кот... Не успеет. С силой толкаю локтем стекло – звон, вниз летят осколки. Гертруда смотрит наверх, увидел меня, кричит – "прочь от окна!" Секундная задержка, но Феликсу должно хватить... Да! Гертруда бежит наверх:

– Что тут делаешь?

– Шел к себе и... вот, стекло задел...

– Немедленно домой! Не выходить!

Обход начали с подвала. Бляс успел покормить хрюшек и сладко спал до следующей кормежки. Огонь тлел в очаге, слабо освещая вольную подвальную жизнь...

– Правила безопасности нарушаешь! – завопил Гертруда, не подходя, однако, к лежанке, на которой возвышалось Блясово брюхо. Бляс приподнял голову, удивился:

– Ты чего?

– Проверка...

– Что тут проверять – котов нет, документы проверены... ступай себе, ступай...

Гертруда отошел к двери в глубине подвала:

– Это что?

– А ты посмотри.

Кошкист приоткрыл дверь, заглянул – темнота, холодом повеяло...

– Ну и вонища, как ты здесь живешь?! Дверь немедленно забить, опечатать!

Помощники его принялись за дело. Бляс сел, спустил ноги вниз и, посмеиваясь, наблюдал за молодцами.

– Давай, давай...

Чувствуя насмешку, Гертруда остервенел:

– Тебе тепло дали, свет дали, почему дома не живешь?.. Говорил я этому идиоту – не нужен нам эксперимент.

– А что я, обязан, что ли?

– Ты не просто обязан – ты приписан. Кто ты такой здесь?.. Ты же неизвестно кто!..

– Ладно, Гарик,– Бляс решил, что продолжать не стоит,– я спать хочу.Он лег и повернулся лицом к стене. Гертруда оторопел... Потом плюнул и в бешенстве хлопнул дверью. Помощники закончили дело и тоже ушли. Теперь они были на первом этаже.

– А, дворник...

У дворника котов не было, но его оштрафовали на пятнадцать пачек супа за беспорядок в подвале. Лариса собиралась готовить из супа запеканку с мясом, и потеря была ощутимой.

В это время на пятом суетилось семейство Аугуста. Серж попался нежился на коврике у Анны, а теперь прыгай в окно! Крис ушел бы шутя, а этот домосед боится, не может. Аугуст обвязал кота вокруг туловища веревкой и стал спускать из окна. Серж был возмущен, но вырваться не мог. Веревки хватило до второго этажа, Аугуст дернул: узел развязался, и кот полетел вниз. Второй этаж для любого кота – ерунда, Серж приземлился на мусор и скрылся. Тем временем кошкисты были на третьем – у меня.

– Где кот?

– Какой кот?

Гертруда подскочил к портрету – "этот!"

– Когда это было... как же он может быть живой?

– Такой все может... Смотри: увижу – обоим конец.

Я посмотрел на его руки и вспомнил, как он расправился со стариком, мужем бывшим Марии: повернул голову – хруст... Этот не шутит. Впрочем, не такая уж плохая смерть – надежно и быстро.

Следующим был Крылов. У историка чисто, проветрено – он любил свежий воздух, и сразу видно, что котов нет и в помине. И все бы прошло благополучно, если б старик не стал жаловаться на несправедливость к истории.

– Нам твое прошлое ни к чему. На политинформацию ходи почаще, я тебе всю историю расскажу.– Крылов раздражал Гертруду, кошкист повернулся, пошел к двери. Глупый историк не понял своего счастья, побежал за ним: "Послушайте, как же..." Гертруда не глядя саданул его локтем. Крылов отлетел к стене. Мы нашли его на полу со сломанной ключицей, и отошел он только к вечеру.

Дальше был четвертый этаж – Коля, Люська... Гертруда взглянул на ее пятнышки, но промолчал, даже попробовал погладить симпатичную кошечку: "У, мордашка..." И тут же получил такой удар когтистой лапой, что кровь брызнула.

– Ну, погоди, Николай...

Коля затрепетал:

– Ах ты, тварь... простите, ваше благородие...

Гертруда молча вышел, заматывая руку грязноватым носовым платком. К Марии он не зашел, постоял перед дверью – и не решился. У Анны пробыл полминуты, спросил что-то заискивающим голосом, в ответ получил – "а, пошел ты..." – и выскочил на лестницу, не попрощавшись. Теперь Аугуст... Нервы кошкиста были на пределе. Проклятый Бляс! И этот идиот Николай со своей бешеной дурой... А Мария?.. Стараешься для их же блага – и никакого уважения!

В полном расстройстве он толкнул дверь и прямо тут же, в сумраке передней, наткнулся на Аугустова Серого, тронутого малость котика, который только что залез на песочек и делал свои дела со скорбной физиономией... "Ах ты, паршивец!" – и, невзирая на то, что перед ним серый и совершенно легальный кот, Гертруда изо всех сил пнул ящик с песком, повернулся и загромыхал вниз по лестнице. От могучего толчка ящик вместе с котом взлетел в воздух, перевернулся и накрыл несчастного зверя, засыпал песком и всем прочим. Выбежавший из кухни Аугуст бессильно следил за удивительным взлетом ящика – с котом наверху, и приземлением – с котом внизу. Ругаясь по-русски, что он делал в исключительных случаях, Аугуст освободил кота, тот находился в невменяемом состоянии минуту или две, а потом рванул вниз по лестнице, выбежал на улицу, благо в этот момент выходил один из кошкистов, и галопом помчался к оврагу. Он вернулся к вечеру – и вот чудо! – вся его меланхолия пропала, а прежняя наглость не вернулась, он начисто забыл свое бесславное прошлое и стал совершенно нормальным котом.

Облава

Не успели мы опомниться после налета, как меня вызвали в жэк, и не какой-нибудь бумажкой, а пришли двое Гертрудиных приспешников и повели. Они обращались со мной с почтением, похоже, что нужен по важному делу... Так оно и оказалось. Застаю Гертруду за странным для него занятием. Нацепив на нос очки, он вертит в руках небольшой приборчик, судя по оформлению, импортный. Очки с золотыми дужками и крохотными круглыми стеклышками без оправы, очень модные в свое время среди столичных пижонов. На носу этого громилы они выглядят потрясающе.

– Ты, говорят, человек ученый – разберись, – он кивнул головой на книжечку – описание прибора. Описание было на английском. Я сел в угол и стал читать.

Прибор этот был знаменитый котометр, предназначенный для улавливания запаха котов на большом расстоянии. Он свободно отличал котов от кошек, запах самих животных не путал с их метками и мог даже определить давность оставленного запаха, совершая сложнейшие операции над кривой интенсивности в координатах пространства и времени... и все это, конечно, запоминал, и мог выдать в любой момент...

Об этом приборе стоит рассказать. Может показаться странным, что его не создали давным-давно, при современном-то уровне электроники. Все дело в крохотной, в полсантиметра, ячейке – сердце прибора. Там в особую матрицу встроены самые натуральные рецепторы запаха, белковые комплексы, выделенные из слизистой оболочки кошачьих носов. Только они с такой поразительной чувствительностью могут улавливать кошачий запах на расстоянии и никогда не спутают его с собачьим или человеческим. Ячейка эта была гордостью отечественной науки, достижением доктора Евгения Евгеньевича Лисенко и его верного ученика Григория Капливинского. Ученые преодолели трудности, которые невозможно даже представить себе – смастерили одну ячейку и привезли ее на выставку в Париж. Включать прибор приходилось на короткое время, потому что он почти сразу зашкаливал из-за обилия котов в районе выставки. (Этот факт привел ученых в немалое смущение: считалось догмой, что запах иностранных котов – иной.) Тем не менее прибор показал себя отличным образом, ученые всего мира были в восторге. Кошачий запах... а почему бы не кошачий? Неважно, чей запах, важно – как сделано.

Но дальше дело в наших краях не пошло – прибор не вышел в серию. Было бы утомительно перечислять причины его исчезновения, капля растворилась в океане – и все... но вдруг такой же прибор появился на Западе... а потом начались наши противоречия... а что было дальше – я не знаю...

И вот теперь передо мной образчик западной технологии. С горечью я читал описание – "настроен на запах кота (или кошки, см. переключатель...), чувствительность – 150 метров, снижается до 15 при ураганном ветре...". Ураганов у нас не предвидится...

– Ну, что? – нетерпеливо спросил Гертруда.

– Пока читаю... Да, пока ничего... Я лихорадочно искал лазейку – и не находил ее. И вдруг: "Особый трансформатор с высокой стабилизацией..." Неужели?.. Не лазейка – целая дыра!

– Трансформатор где?

– Какой еще трансформатор, никакого трансформатора не было.

– Нужен трансформатор, специальный, на четыре вольта.

– Не было!!!

– Надо дозаказать.

– Да ты что!!! – он взвыл, очечки слетели с носа, – это через два года мы его получим... И валюта!!! Откуда валюту взять?! – он был невменяем.

И вдруг, очнувшись, прозрел:

– От бритвы запитаем.

– Бритва – шесть вольт, а здесь – четыре...

– Два лишних вольта – чепуха, только шибче работать станет. – Он уже загорелся.– Пошли к Анемподисту, он бро-ется.

Анемподист, как всегда, в кресле, пульт перед ним, читает газету.

– Анатолий, дай бритву, нужно одну штуку подключить.

– А не испортишь?

– Да ну! Я ж тебе говорил – котометр прибыл.

– Ну, бери...

Я лихорадочно думал: "Шесть вольт... лампочка "включено" загорится... экран будет мерцать... помехи... а ячейка?., ячейка должна должна! – сгореть..."

Кое-как проводочками подсоединили. Лампочка загорелась, экран стал молочно-белым... "Вот это да!" – Гертруда был в восторге. Я представил себе, как мгновенно и бесшумно содрогнулись и погибли чуткие элементики ячейки – и мне стало жаль их. Ведь как-никак живые – из носа какого-нибудь несчастного кота, пусть иностранного. Но радость пересилила – прибор работать не будет.

– Вот кота нет – попробовать,– сокрушался Гертруда, – все разбежались.

– Надо личного кота держать, – поучительно сказал Анемподист-Анатолий, – нашего, прирученного... Он бы и помог тебе, а то валюту тратишь, все не свой карман...

Гертруда махнул рукой... герой... темнота, известно ведь – коты не приручаются.

– Гарик, а бритвочку отдай, – вежливо сказал Анатолий-начальник.

– Одолжи на денек.

– На какой?

– В среду нужна, на той неделе.

– Ладно, на среду дам, а в четверг утром принесешь.

Я вернулся домой, нашел Антона в подвале:

– Облава в среду.

* * *

В среду утром взвыли, как один, зашипели громкоговорители на фонарных столбах, на деревьях вокруг дома. Кошкисты рассчитывали оглушить, застать врасплох. Оглушенные коты начнут беспорядочно метаться, и тут только раскидывай сети... Из тумана показались фигуры наших спасителей. Впереди Гертруда с котометром на шее, неверными шагами он продвигался к дому, за ним молодцы волокли сети. Время от времени постукивая по прибору кулаком старый привычный метод, кошкист выписывал странные кривые, видимо, на экране возникали случайные помехи. За ним волочился кабель питания, на плече висела бритва начальника, которую он не осмелился отделить от трансформатора. Бритва отчаянно жужжала. На порог вышел Бляс:

– А, кошкодавы...

– Уйди, не мешай, доберусь и до тебя.

– Ну, давай, давай... – и Бляс ушел к себе.

Комедия продолжалась несколько часов. Импортный хваленый прибор оказался неприменим в наших особых условиях. Герои ушли на обед...

А после обеда уже не было ни бритвы на плече, ни заграничной безделушки. Прежде всего Гертруда ринулся в подвал, он жаждал реванша. Бляс только что пообедал и расположился на своем топчане – поспать часок.

– Та-ак, ты по-прежнему здесь... Коты где?

– Ты же знаешь – у меня котов нет,– миролюбиво ответил Бляс.

– Вста-а-нь, встань! когда перед тобой начальник!

Бляс не шевелился. Гертруда подскочил к топчану и пнул ногой боковую планку. Раздался треск – лежанка покосилась. Бляс приподнялся, сел, протянул руку к ковру и снял с него старинный пистолет: – Учти, заряжен...

Гертруда оторопел:

– Ты чего, Роман, в своих стрелять... ну и псих...

– Какой ты мне свой... мотай отсюда.

Гертруда постоял и молча вышел. Бляс, ворча, стал осматривать свое пострадавшее ложе. "Счет пришлю Анемподисту... разорение одно с этими кошколовами..."

В квартирах котов, конечно, не оказалось, ни цельночерных, ни чернопятенных, ни даже легальных. С вечера их в дом не пустили, они ночевали в подвалах. Борцы за счастье ринулись в подвалы, но и там никого не нашли. Испуганные шумом коты давно перебрались в трубы. Герои постояли перед черными ходами и провалами, из которых веяло ледяным холодом,– и дальше пойти не решились. Они поставили в подвалах капканы, разбросали ядовитые приманки. То включали, то выключали громкоговорители, вой и свист чередовался с патриотическими песнями... "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", – пел героический баритон... Вечером труженики включили технику и отправились к себе, а мы до пяти утра слушали записи новогоднего "Огонька", которые чередовались с воем и свистом...

На второй день Гертруды не было, но по радио передавали его выступление: вождь вещал о политическом значении мероприятия... а потом снова вой и свист, и снова шарили по квартирам... К Блясу зайти не решились, зато накрепко заперли его в подвале, когда он спал, сломали тележку и пошли наверх. Утром следующего дня Бляса выпустили и даже починили транспорт – приказал Анемподист, управдом не любил, когда обижали свиней. На пятом этаже перерыли все три квартиры, в поисках котов проверили кастрюли, банки и даже бутылки, похитили кое-что из запасов, разбили банку с черно-смородинным вареньем и так вывозили пол, что Мария отмывала целый день. Антона оштрафовали на месячную зарплату за потерю бдительности на посту дворника и заставили пойти в подвал проводником, правда, до большой трубы не дошли, не захотели ползти на животе и, слава Богу, ни одного кота не встретили. Несколько человек караулило на лестнице, из квартир никого не выпускали, только Бляс, багровый от бешенства, по-прежнему возил еду свиньям, за ним на почтительном расстоянии следовали два охранника.

К вечеру третьего дня стало ясно, что мероприятие прошло успешно, и теперь из списков мертвых кошачьих душ оставалось вычеркнуть десятка два имен, в отчете посетовать на объективные трудности, несовершенство техники, недостаточную сознательность населения...

Я смотрел в окно. Тусклое багровое солнце почти касалось земли. Кругом снежная пустыня с островками согнувшихся деревьев, которые сбегают с возвышенностей в лощины, как будто торопятся укрыться от ветра, проснувшегося к концу дня. В темноте громкоговорители замолчали, маячившие на этажах, у подъезда дежурные исчезли, и мы собрались в подвале. Пришли все, не было только Коли, куда-то делся, зато неожиданно появился Крылов, с синевато-бледным лицом, рука на перевязи. После налета он отлеживался дома, Мария приносила ему еду.

– Программа выполнена, теперь целый год можно жить спокойно...– он был преувеличенно весел.

Бляс посмотрел на его руку – и промолчал.

– И все-таки не пойму, что за напасть такая, к чему им коты? – как всегда, допытывалась Мария.

– Я же тебе говориль... – устало начал Аугуст.

– Конкуренция, – объяснила Лариса, – без котов никто не сможет предсказать будущее, и тогда кошкисты просто назначат его, каким хотят.

Бляс усмехнулся:

– До лампочки им будущее, они хотят свининку задарма, и чтоб каждый день.

– Они не убивают больше, и это несомненное смягчение нравов и шаг в сторону свободы... – историк воспрял духом.

– Да-а, не убивают... – Аугуст наморщил лоб. – Я помню, ех-хал из лагерь... пересадка, я ждал два дня и некуда было спать. Паспорт нет, милиция боюсь, одежда плохой, и везде холод, о-о-о... На вокзале у стены патарей большой, высокий, за ним щель... можно только стоять, зато тепло, никто не видит... Я всю ночь стоял, и утро... спал, просыпался – люди ходят рядом, смеются, дети... кто уехал, приехал, а я стою, мне нет места нигде... Я заплакал. А было тепло, никто не бил, не убивал меня...

Бляс развел огонь, жарил свинину, ели, пили чай. На запах мяса стали собираться коты. Первым появился Серж, как всегда спокоен, оглянулся – где Крис? – Криса не было. Пришла Люська и тут же затеяла склоку с незнакомым котом... Серый пришел, Голубчик... всего котов шесть или семь. Феликса не было.

* * *

Как только рассвело, рядом с домом послышались голоса. Гертруда перехитрил нас – и теперь коты в западне, они ведь у Бляса. Чтобы уйти в трубы, им надо перебежать в соседний подвал, метров двадцать всего, но кошкисты рядом! Гертруда огромными скачками пробежал мимо окон и наткнулся на Антона, который вышел убрать приманки. Кошкист в ярости схватил его и стал трясти:

– Что тут делаешь? Сказано – не выходить!

Антон что-то объясняет и показывает в сторону жэка. Гертруда повернулся, тоже смотрит туда. Подошли и другие жэковцы, о чем-то заспорили. Смотрю – и Коля с ними... но не до него было... Ясно, Антон отвлекает их. Чего же так медлит Роман.. Наконец за спинами жэковцев возникли узкие стремительные тени. Бляс сообразил наконец – и выпустил котов: спасайтесь, как можете. Они бросились врассыпную. Кошколовы упустили момент, брошенная сеть пролетела мимо. Гертруда оглянулся и понял опоздал...

– Ах ты, скотина! – он схватил железными руками Антона за горло. Тело бесхребетного человека безвольно болталось, не доставая ногами земли. Из-под брюк показались серые кальсоны, лицо посинело и стало таким страшным,– какой-то воронкой, завихряющейся во впадину беззубого рта,– что Гертруда не выдержал, отбросил Антона и ушел. За ним потянулись его приспешники – они тащили сети. Коты ускользнули, и делать больше было нечего.

В подъезд спустилась Лариса – она только что обнаружила отсутствие мужа – "ужасный человек...". Но что удивительного – ведь от начала налета и до конца прошло не более пяти минут. Мы выбежали к Антону. Он уже пришел в себя. Потом выяснилось, что у него сломана какая-то незначительная косточка в горле и он потерял голос. Мне казалось, что Гертруда душил его целую вечность, а это были какие-то мгновения, и все же, зная силу пальцев кошколова, мне пришлось признать, что Антон оказался гораздо крепче, чем можно было ожидать. Ну, а голос его Ларисе не был нужен, и ему тоже, и эта потеря ничего не изменила в их жизни.

Гертруда уже скрылся из виду, как вдруг раздались крики: "Держи, сеть, сеть давай..." Я метался по квартире – из окон ничего не видно, выбежал на улицу, побежал на крик. За домом столкнулся с одним из кошколовов, он грубо толкнул меня – "убирайся..." Кто же это вышел из укрытия, зачем?..

* * *

С шести утра играли победные марши. Гертруда праздновал – один черный кот попался. Отчет пополнился реальными подробностями, фотографиями, отпечатками лап. Дело пахло орденом и повышением в должности... Наконец нам разрешили выйти из дома. Официально объявили, что кота ликвидировали и повесили на мачте на бывшей детской площадке. Я оделся и пошел туда. Да, там висел черный кот, но он был высоко, и я не мог разглядеть, кто это. Я постоял и пошел домой.

К вечеру кота спустили вниз и бросили тут же. Это был Крис. Как же так, дружок? Зачем ты вылез из подвала... Видно, понадеялся на быстроту своих ног – и столкнулся с Гертрудой... Кровь казалась бурой грязью на его бархатной шубке. Я вытер кровь, взял кота на руки, кое-как добрался до оврага, нашел глубокую трещину и опустил туда этого отчаянного малого. Выпрямился, посмотрел вокруг. Опять закат, опять бурое солнце уходит за оврагом под землю, может быть, в такой же бездонный овраг, в пещеры... и снова появится завтра? Иногда я чувствую, что устал от этих повторений, и спокойно думаю о том, что скоро не будет ничего. Еще бы немного тепла и света... и ясности – зачем все было... Оглянулся на дом – в окнах уже светились огоньки, в подвале метался, набирал силу вольный огонь. Надо идти туда, должен вернуться Феликс.

* * *

А Феликс все не шел. Я сидел в кресле и смотрел в окно. Мерцающий свет из подвала освещал снег перед домом... Нет, это фонарь смотрит мне в лицо. Снег повалил, неуклонный, косой, мохнатый, все перечеркивая и границы вещей обращая в тени. Красные кирпичи стали бурыми, свет померк. В окне ничего, кроме чахлых кустов и кирпичной стены. Такая стена была в Бутырках, спрятанная между домами огромного города... Желтоватый снег вокруг фонаря растоплял мрак... Я вспомнил – в детстве – кусок масла, сливочного, в геркулесовой каше... Каша с шелушками, ешь – и отплевываешься, ешь – и надоедают они, острые, дерзкие и безвкусные... Масло также таяло... Дальше вокруг фонаря серебристые нити – тянутся в глаз... Паук... он жил в углу и каждую ночь спускался в ванну – напиться, и каждое утро не мог выбраться из нее. Подсовываешь бумажку – он вылезает... небось думал, что сам... Сколько раз я потом вспоминал о нем, когда барахтался и терял надежду... Ночь не кончается, а ведь время?.. Часов нет... Ах, да, я же разбил их, когда выбегал из дома – взмахнул рукой – и об стену... а за домами – "держи, сеть, сеть давай...". Надо срочно проснуться!.. Нет, пришли-таки, лица вежливые, бритые: "Ну, зачем вы так, мы вас знаем, любим... просто вы устали, немного больны... надо подлечиться, надо..." И уже с железом в голосе – НАДО!.. А из-под кровати – лицо белое, одни глаза – "нет, нет, нет, не вылезу-у-у...".– "Вы пожалеете, вы поймете...".– "Да, да, да... нет, нет, нет..." А двери заперты, и ручек дверных нет, и окна зарешечены и неба нет, все черно, черно... И утра все нет... Острый гребень среди облаков, я карабкаюсь туда... Наконец, голова выше гребня – смотрю огромное поле катится в пропасть, белые вихри то здесь, то там, и ползет вверх собачья упряжка с одним человеком... а над всем простором ночи, ростом до верхушки неба – фигура из стали и льда...

Кто-то говорит: "Раздвинь занавеску, там окно". Я дергаю – фигура сморщивается, уходит в складки... По-прежнему мигает фонарь, все еще темно. Где же часы, наконец?.. А-а, часы разбиты. Где будильник? Будильника нет, и стола нет, на месте стола барьерчик, за ним два поросенка, один бегает, прыгает – живой, другой лежит на боку – струйка крови изо рта... Где Бляс? Роман где?.. А за окном нарастает рев и свист, мечутся зловещие тени, от них ускользает, уходит черный упрямый зверь, спешит в темноту... но и там уже они, окружают его, оттесняют от спасительных зарослей...

– Феликс, Феликс, беги!!!– Я проснулся – спал, сидя в кресле. Чахлый свет пробивался сквозь старое пыльное полотно. Утро пришло.

* * *

И тут появился Феликс – заглянул в окно. Я впустил его, взял на колени. Он очень устал – не стал есть, не мылся, не тряс ушами. Я покрыл его одеялом, так, что виднелась только голова и черная когтистая лапа. Он уткнулся носом в мою руку и заснул. И я заснул с ним, спокойно и тихо. К вечеру он поел и захотел уйти. Я выпустил его и смотрел, как он уходит в сторону зарослей – не спеша, чуть сгорбившись и опустив хвост... Прошла облава, еще кусочек времени подарен нам.

Разговор

На следующий день в сумерки ко мне заглянул Аугуст: – Иди в подвал, с Колей немножко говорить на-а-та... Я взял Феликса и пошел вниз. У Бляса ревел, вырывался из очага огонь, вкусно пахло мясом. Вошел Антон с забинтованной шеей и сел рядом со мной. Наконец, Бляс и Аугуст втолкнули в подвал "дядю", оба тяжело дышали – Коля был здоров. Сегодня штаны держались хуже обычного, на одной ноге ботинок, другая в грязно-желтом шерстяном носке. Бляс запер дверь и встал у очага, Аугуст, отдуваясь, опустился рядом с нами. Феликс дремал у меня на коленях и не был виден Коле.

– Проклятый алкаш, продался жэку, – прорычал Бляс, – сейчас разберемся с тобой...

– Не имеете права, – выразил протест Коля, но без присущей ему уверенности.

– А вот посмотрим... – и Бляс шагнул к нему, сжимая увесистые кулаки.

– Я... я не продался...

– Тебя видели, ты с ними пришел.

Коля молчал.

– Он с вечера там,– сказал Аугуст.– Мария вспомнила, видела из окна, часов в десять побежал.

Коля не выдержал:

– Гертруда приказа-а-л,– заныл он, вытирая нос рукавом.

– Что ему надо?

– К кому ходют коты... когда приходят... вред, говорит, от них большой...

– Ты-то сам, дурак, тоже боишься?

– Он поится... как про Феликс услышит – трясется весь,– насмешливо заметил Аугуст.

Коля почему-то оглянулся и сказал быстрым шепотом:

– Кота этого не может быть.

– Вот Феликс, – я показал на кота. Феликс услышал свое имя и поднял голову.

– Он не может быть живой! – завопил Коля, со страхом глядя в желтый немигающий глаз.

– И чем они тебя купили?

– Гертруда обещал Люську признать законной, а так, говорит, черные пятна у ей...

Бляс молча смотрел на "дядю", потом медленно сказал:

– Не-е, Николай, про котов брось. Ты лучше расскажи, как за нами присматриваешь... Всех нас продаешь... как художника того, а?..

В другой обстановке Коля бы отвертелся, отшутился, а сейчас дрогнул. Но не Феликс его доконал – он вгляделся в меня, странно дернулся, очки стали сползать с переносицы, он нервно прихлопнул их... Дрогнул Коля, осел весь и неуклюже сказал:

– Неужели ты... как же я раньше...

И тут же ярость жизни проснулась в нем, он отступил на шаг, оглянулся и схватил кочергу, стоявшую у стены. Бляс поднял вторую – у очага – и шагнул к двери. Аугуст встал и медленно вытащил .нож.

– Бросай оружие, – грозно сказал Бляс. Коля бросил кочергу.

– Что вы знаете, – плаксиво закричал он, очки едва держались на потном носу, – что вы можете знать... Из-за этого случая вся жизнь наперекос пошла. И все этот кот... ходит и ходит за мной... А что я мог... сказали враг, да как насели... разве простому человеку выдержать такое?..

Коля дышал со свистом, штаны отказывались находиться на нем.

– Ну, что с ним делать, ребята? – Роман посмотрел на нас.

Я не знал, что сказать, уж слишком "дядя" был жалок. Аугуст пожал плечами: "Лучше ты, Роман..."

– Вот что, Николай, мы не тронем тебя, уходи в тот коридор, – Бляс кивнул на дверь в глубине подвала.

– Не-е-ет,– завопил Коля и упал на колени,– не-е-е-е-е-т...

Это была верная смерть – в темноте "дядя" неминуемо провалится в трещину или колодец в каменном полу и будет лететь, лететь...

– "Дядя" наш полетит до центр земли? – поднял брови Аугуст.-Мимо сколько стран пролетает наш друг?.. Может, мимо моей маленькой Эстонии пролетает... а я завидую ему...

– Не-е, – захохотал Бляс, – наш Коля доберется до убежища, посидит на скамеечке, подумает... ну что, иди, иди...

– Не-е-ет, – как бык заревел Коля, и слезы покатились по его изрытым оспой щекам.

– Рома, отпусти его... хватит... – сказал Антон. Мы с изумлением смотрели на него, он говорил шепотом, но его было слышно. Что-то произошло с этим человеком за последние дни... Роман взглянул на нас. Я махнул рукой – не о чем больше разговаривать. Аугуст пожал плечами – "черт с ним..." Бляс отпер дверь, открыл ее – иди... Коля моментально исчез, как будто растворился в темноте.

– А ведь дверь заколочена накрепко, через нее и мышь не просунешь... Бляс подмигнул мне. Я вспомнил налет и кошкистов, заколачивающих подвальную дверь. Надо же – забыл. Аугуст ухмыльнулся, этот ничего не забывал.

– Что делать с такими?.. – Бляс развел руками. Я тоже не знал.

Чуть позже Лариса видела из окна, как "дядя" с объемистым рюкзаком за спиной и Люськой на руках выбежал из подъезда. Люська возмущенно шипела и плевалась, но вырваться не могла. На следующее утро она вернулась в дом, с решительным и независимым видом. Котам понравилась ее самостоятельность, и с тех пор отношение к ней заметно улучшилось... А Коля исчез, говорили, что он живет при жэке, работает там, но никто из наших его не видел.

А мы с Феликсом в тот вечер долго сидели в кресле, он громко мурлыкал – исчез его главный враг и преследователь, и можно забыть теперь обо всем плохом и жить только хорошим. А мне забыть было немного трудней, чем ему, так уж мы, люди, устроены. И я думал, что справедливость никогда не торжествует, никогда, потому что вечно опаздывает – или вовсе не застает нас в живых, или все же застает... когда у нас уже пропало всякое настроение для торжества... Но мы сделали все, что могли, и вполне в нашем духе – посмеялись над ним, а он был жалок, струсил и понял, что одинок, как каждый предатель, и сам убежал из теплого дома под чужую крышу... и даже любимая Люська оставила его.

Новогоднее торжество

Позади были все заранее известные неприятности, и несколько неожиданных – шел январь, и мы решили вдогонку отметить Новый год. Как говорил Аугуст, Новый год назначен людьми, и потому праздновать его можно когда угодно. У Ларисы были возражения теоретического характера, но от праздника и она не отказалась. Надумали опять собраться в подвале, так уж привыкли, да и теплее – огонь очага и факелы грели лучше, чем еле теплые батареи. С этими батареями всегда так – в холодные дни топят чуть-чуть, а в теплые жарят вовсю. Было холодно на улице, вот и договорились праздновать у Бляса...

Я посадил Феликса на плечо, взял кастрюлю с салатом, и мы пошли вниз. На лестнице было темно, только с пятого светил крохотный красный огонек. Аугуст наловчился чинить лампочки, и при низком напряжении они тлели красными угольками не перегорая. В подвале Бляс жарил свинину, согнулся перед очагом. Сразу за мной вошли Лариса с Антоном, принесли пироги с картошкой. Пришла Анна, стала нарезать хлеб. Наконец, спустились Аугуст с Марией. После смерти Криса она болела и ходила с трудом. Они принесли пустырник и кофе – старые запасы. Серж уже был здесь, потом пришла Люська, она теперь жила одна и кормиться ходила на пятый. В ней произошла удивительная перемена – она перестала бояться котов и даже относилась к ним с симпатией, во всяком случае, к черным. Артист и Кузя у порога получили по куску свинины и удалились. Да, не было Крылова, он немного оправился после налета и сразу вспомнил про историю, поехал в райцентр добиваться отмены запрещения. Забегая вперед, скажу, что вернулся он с полным отказом... и с предложением заняться историей древнейшей...