Текст книги "Сироты Цаво"

Автор книги: Дафни Шелдрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Знакомство с Тивой

Борьба с браконьерством проходила настолько успешно, что к 1958 году на территории парка его практически ликвидировали. Надобность в большом количестве отрядов отпала, и было решено вернуться к обычному порядку несения службы. Две созданные недавно группы передали в распоряжение департамента охоты, который принял на себя ответственность за контроль над браконьерами в соседних с парком районах, а патрулирование нашей территории вновь возложили на прежнюю полевую группу.

До сих пор все работы по реконструкции парка проводились южнее реки Галаны. Теперь Дэвид решил обратить внимание на обширную и еще не тронутую северную область. Хотя она отличалась суровыми природными условиями и была слишком изолированна, чтобы сделать ее доступной для обычных посетителей с их маленькими легковыми машинами, Дэвид очень хотел создать административный пункт в районе Итамбо, вблизи северной границы парка, подведя туда дороги, чтобы держать под контролем браконьеров. Для непосредственного руководства этими работами был назначен мой брат Питер. С этой целью его перевели к нам в Восточный Цаво.

Для Питера построили уютный домик на склонах холма Итамбо, откуда открывался захватывающий вид на долину Вакамба. В отдаленные уголки района были проложены дороги, и Питер приступил к интереснейшей работе по изучению сказочного русла реки Тивы.

Мне никогда не приходилось бывать севернее Галаны, но я много слышала о Тиве и мечтала увидеть ее своими глазами. И вот теперь экспедиция, наконец, организована. Все оборудование лагеря и продукты на четыре дня погрузили в машины, и мы отправились.

Сначала наш путь проходил по железобетонной дамбе у водопадов Люгарда, построенной на скалах, поднимающихся с ложа реки. Девять месяцев в году здесь стоит низкая вода, но с началом сезона дождей вода в реке поднимается на несколько футов и бешеный поток заливает дамбу, делая проезд невозможным. Тем самым северная часть парка оказывается полностью изолированной. Дальше дорога выходит на плато Ятта – один из самых длинных в мире потоков лавы, простирающийся почти на двести миль от Тика, вблизи Найроби, до границы парка у Лали.

Река была удивительно красива. По ее берегам росли величественные акации и романтические пальмы-дум, а островки, поросшие ветвистыми тополями и покрытые зарослями высокого тростника, создавали идеальное укрытие для водяных козлов и бушбоков. Затем наш путь лежал через Мепи Геп – один из немногих проходов по плато Ятта. Именно здесь множество слоновьих троп, соединяясь вместе, образовывали широкую дорогу к реке. На этом участке мы ехали, пользуясь всеми преимуществами, которые нам давала дорога слонов, пробитая среди холмов бесчисленными поколениями гигантов животного мира. Более всего эта местность напоминала лунный ландшафт. Почти все деревья либо согнуты, либо исковерканы, либо вырваны с корнем, кора с ветвей сорвана, словно каждый из проходивших слонов считал своим долгом оставить здесь свою отметину. Дорога сплошь усеяна пометом слонов, лежащим на земле, словно бесчисленные ядра после жестокой и яростной битвы. Вид окрестностей полностью поглотил мое внимание, но тут Дэвид неожиданно остановил машину и указал рукой на склон.

– Смотри, носорог, – сказал он.

Как я ни напрягала зрение, но ничего не смогла заметить.

– Ну-ка, крикни ему, Билл, – попросил Дэвид.

Билл вышел из машины и сложил ладони рупором у рта: раздался жалобный, квакающий звук, который, по представлениям нормального человека, совсем не походил на крик носорога. Внезапно то, что я принимала за куст, зашевелилось, передвинулось на несколько шагов и остановилось. Билл снова издал призывный клич. На этот раз носорог действовал решительнее и быстрой рысью, с высоко поднятым вверх хвостом, направился к нам. Дэвид завел машину и, когда зверь был уже совсем рядом, отпустил сцепление, – мы рванулись вперед. Сзади послышался храп зверя, и сквозь облако пыли я разглядела его низко опущенную голову. Когда мы набрали скорость, носорог свернул в сторону и направился по своим делам, довольный тем, что пришелец изгнан.

(Позднее нам пришлось познакомиться с этим носорогом довольно близко, так как его можно было постоянно видеть в районе Мепи Геп. Через какое-то время он даже привык к нам. Мы прозвали его Рудольфом и старались увидеться с ним всякий раз, когда проезжали по этому маршруту.)

Оставив позади носорога, мы въехали в настоящее море невысоких кустов. Здесь я впервые увидела особый подвид газели Гранта, так называемую газель Питерса. Она отличалась от обычных газелей Гранта тем, что белое пятно на ее крестце не переходило на спину, а также отсутствием полос по бокам. Далее нам повстречалось стадо ориксов с их прямыми длинными рогами, а еще дальше мы увидели уносящихся громадными прыжками малых куду. Но вот внезапно перед нами, словно возникая из ниоткуда, прорвав горизонт, появилась вершина холма Киасса, поднимающаяся у дороги, будто одинокая пирамида. Здесь мы сделали привал, чтобы выпить по чашечке кофе. Потом мне показали только что законченный резервуар для воды. В период дождей потоки воды со склонов скал стекают по специальным каналам, заполняют его и создают запасы влаги, которыми пользуются наши патрули в сухое время. Такая мера дает им возможность действовать на громадных безводных просторах в междуречье Галаны и Тивы.

Наш дальнейший путь к Тиве протекал без особых происшествий. Правда, по дороге повстречалось несколько стад слонов, но Дэвид не захотел из-за них задерживаться, ибо нам предстоял еще долгий путь, и надо было успеть разбить лагерь до темноты.

Тива была именно такой, какой я ее себе представляла по описаниям. Мы обогнули излучину реки. Из-за высоких деревьев открылся берег, на светло-желтом песке которого виднелись многочисленные «визитные карточки» слонов. Когда мы остановились и вышли из машины, я увидела нескольких бабуинов. Они удирали по песку, удивленно озираясь на нас на бегу. Забравшись на дикую смоковницу, ветви которой нависали над берегом, бабуины принялись громко браниться, выражая нам свое презрение криками и гримасами. Потом среди них появились зеленые мартышки, с любопытством уставившиеся на нас. Я прошла дальше по руслу реки и сразу же увидела ямы, которые слоны выкопали в песке, чтобы добраться до водоносного слоя, залегавшего здесь на большой глубине. Некоторые из ям отличались большими размерами и явно использовались носорогами. Поодаль, где вода залегала ниже, ямы значительно углублялись, образуя – и, видимо, не случайно – наклон. Просунув туда руку на всю длину, мне удалось только коснуться влажного песка на самом дне. Я могла бы часами бродить вдоль этой удивительной реки, однако пора было возвращаться в машину, чтобы продолжить путь к Итамбо, где нас встречал Питер.

Брат проделал здесь громадную работу и в фантастически короткий срок построил образцовый административный поселок: рядами, словно на параде, в тени громадных деревьев стояли круглые, крытые пальмовыми листьями домики, предназначенные для объездчиков. Чуть далее расположился аккуратный служебный домик с картами, развешанными по стене. Здесь имелось укрытие для машин и сторожка для охраны, а перед зданиями – терраса из тщательно подогнанных неотесаных камней. Ниже ее из-под камней выбивался ручеек, тонкой струйкой пересскавший дорогу и исчезавший в кустах на другой стороне. Дом Питера стоял в полумиле отсюда, и дорога к нему была окаймлена великолепными бугенвиллиями. Сам дом восхитителен, покрыт пальмовыми листьями, внутри сияет безупречной чистотой, а красный цементный пол блестит, как зеркало, соперничая с моим деревянным.

После завтрака все мы направились к цели нашего путешествия – той части Африки в нижнем течении Тивы, которой африканцы дали романтически звучащее имя – Ндиандаза.

Это – обширная равнина, поросшая зонтичными акациями, напоминавшая мне страну масаев. Здесь мне был преподан первый урок того, как нужно организовывать охотничьи экспедиции. Дэвид не забыл ничего. Объездчики и двое наших личных слуг были великолепно подготовлены и хорошо знали, кому и что надлежит делать. Как по мановению волшебной палочки появились палатки, в них расстелены постели и поставлены столы. На дереве повис походный душ, вокруг него сооружена кабина из ветвей. Под тентом – обеденные столы, а неподалеку, прикрытые натянутым на колья брезентом, стояли в ряд покрашенные зеленой краской и аккуратно пронумерованные ящики. Под деревом устроен очаг, на котором кипел громадный чайник. Повар подкидывал в огонь дрова и выгребал пылающие угли, служащие для приготовления пищи. Столы были покрыты разноцветными скатертями, и у каждой палатки поставлен таз с горячей водой. Полотенца закрепили на растяжках палаток бельевыми прищепками, а когда солнце превратилось в алый шар и опустилось за горизонт, стулья сдвинули вокруг походного костра. Мне был задан традиционный вопрос: что я предпочла бы выпить?

На следующий день мы отправились на машинах вверх по руслу Тивы. Это было не путешествие, а какой-то прекрасный сон, потому что почти за каждой излучиной нам открывались непередаваемо прекрасные картины. Много раз приходилось пережидать, пока слоны не закончат свой водопой, а однажды мы вынуждены были даже спешно свернуть к реке: слон с его огромными растопыренными ушами возвышался прямо над нами на фоне неба. Сердце мое готово было выскочить из груди. Нам ничего не оставалось, как ждать, так как впереди были другие слоны. К счастью, громадное животное медленно повернулось и, наконец, пошло прочь, изредка поворачивая на ходу голову, чтобы взглянуть на нас.

Мы видели множество мангуст, шнырявших по берегу и скрывавшихся при нашем приближении в норах и старых термитниках.

Здесь я впервые увидела огромного слона. Он пил воду в компании двух своих товарищей, а когда поднял голову, то меня объял какой-то благоговейный страх. Два его огромных бивня свисали почти до земли и завершались изящным изгибом на концах. Каждый из них весил по меньшей мере около ста двадцати фунтов.

Немного далее мы потревожили двух большущих буйволов, зло посмотревших на нас. Чуть помедлив, они тяжело выбрались на берег и исчезли в кустах иод треск ломавшихся сучьев. Русло реки было здесь усеяно столь многочисленными ямами, что даже «лендровер» с трудом прокладывал себе путь, а множество цепочек звериных следов так пересекались между собой, что напоминали гигантскую паутину. Помет диких зверей лежал здесь сплошным ковром по руслу реки: на каждом дюйме песка оставили свои следы самые различные животные. Дэвид остановил машину.

– Это место – одно из многих излюбленных водопоев на Тиве – называется Катамулой, – сказал он.

Мужчины сразу же начали с жаром обсуждать, нельзя ли построить здесь тайник, откуда можно было бы, сидя в безопасности, любоваться множеством зверей, сходящихся на водопой. Поскольку здесь не было деревьев, которые подошли бы для установки наблюдательной платформы, Дэвид предложил соорудить на берегу землянку со стенами из стволов пальм, разместив ее с учетом господствующего направления ветра так, чтобы запах человека не потревожил зверей. Питер немедленно приступил к осуществлению этого плана.

Пока мужчины вели деловые разговоры, я как зачарованная внимала голосам различных птиц, наполнявшим воздух. Здесь было очень много горлиц, хлопотливых ткачей (или ткачиков, как их еще называют) и других птиц. То тут, то там слышался самый любимый мною из голосов Африки – призывный крик хохлатого франколина, постоянного обитателя кустарника.

Мы вернулись в лагерь к заходу солнца. О, эти незабываемые закаты Цаво! Великолепный финал великолепного дня! Малиновый цвет неба постепенно становился красным, затем розовым, потом к нему добавилась целая гамма различных тонов от темно-оранжевого до нежнейшего светло-желтого, которая в восточной части неба переходила в пастельные тона.

Та ночь памятна мне по мощному концерту, устроенному львами. Их рычание становилось все громче и громче, так что я, наконец, стала беспокоиться о Джилл, которая спала в своей маленькой палаточке, поставленной рядом с нашей. Мы никогда не закрывали полога на ночь, и я забеспокоилась, как бы девочка не испугалась. Я вылезла из постели, но прежде чем бежать к Джилл, зажгла фонарь и посветила вокруг. Вы удивились бы так же, как и я, услышав, как дочка строгим голосом сказала:

– Погаси фонарь, мамочка, ты можешь испугать львов.

До свидания, Фатума!

Когда Фатуме исполнилось шесть лет и она достигла почти шестифутовой высоты, в ней пробудилась страсть к детям. Увидев ребенка, она направлялась к встревоженному малышу и осторожно подталкивала его к себе, разместив между передними ногами так, как это делают взрослые слонихи со своими детенышами. Если ребенок соглашался на такую игру, она ласково урчала и гладила его хоботом. Естественно, что не все посетители парка правильно понимали ее поведение, и нередко Фатума с удивлением наблюдала, как девочка с воплем удирает от нее на полной скорости.

Слониха обожала Джилл, которая была идеальным объектом для проявления ее материнского инстинкта. Но даже Джилл, выросшая среди диких зверей и смотревшая на Фатуму так же, как другие дети смотрят на собаку или на кошку, не всегда с удовольствием принимала эти проявления любви, в особенности, если они мешали какому-либо другому ее занятию, например, катанию на трехколесном велосипеде. Было очень забавно наблюдать, как четырехлетyяя кроха сердито пытается столкнуть с дороги шестифутовую громадину.

Оба слона, и Самсон и Фатума, оказались удивительно разумными. Когда они хотели пить, то хоботом открывали кран или засовывали в пасть конец поливочного шланга, избавляя себя тем самым от необходимости предварительно наполнять хобот водой. К несчастью, мы не смогли убедить их в том, что, утолив жажду, крап нужно закрыть. Это причиняло определенные неудобства, особенно в то время, когда Самсон стал свободно разгуливать по ночам.

У него был талант открывать ворота, и очень скоро слон в совершенстве овладел этим искусством. Он просовывал хобот через верхнюю часть решетки своего стойла, приподымал щеколду, нажимая одновременно всем телом на дверь. Выйдя на волю, Самсон шел к Фатуме и, как истый джентльмен, открывал дверь и ей. Это особенно поражало нас, ибо требовало совсем иной техники исполнения – дверь следовало тянуть на себя, а не толкать вперед. В конце концов, чтобы заставить слона оставаться по ночам в стойле, нам пришлось создать сложную систему из железных прутьев, защелок и проволоки.

Долгие часы наблюдала я, как слоны пасутся в кустарнике. Пищу они выбирали исключительно по запаху. Наметив себе тонкую ветку, слоны ловко снимали с нес все листья одним быстрым движением своего чрезвычайно удобного орудия – хобота. Если растение приходилось вырывать с корнем, то слон, захватив его хоботом, отряхивал землю о переднюю ногу, прежде чем отправить себе в пасть. Если пучок травы был сильно прижат к земле и сразу справиться с ним не удавалось, слон осторожно приподымал его с помощью передней ноги и хобота.

Я обнаружила, что слон не видит предметов, расположенных выше уровня глаз. Это связано с тем, что глаза у него направлены вниз. В том случае, когда голова у слона поднята, он видит все прекрасно.

Дэвид изучал режим питания и рацион наших ручных слонов. Скоро ему удалось установить, какие кустарники и деревья для них съедобны. Он учитывал и записывал скорость их роста и время от времени замерял длину бивней.

Безропотно перенося все эти измерения, Самсон и Фатума принесли науке определенную пользу, тем более, что в парке было вскоре поставлено специальное исследование жизни слонов.

Шли годы, и сюда не раз доставляли покинутых родителями маленьких слонят. К сожалению, ни разу так и не удалось вырастить слоненка. Когда такой малыш попадал к нам, в нем было меньше трех футов роста, и он не мог еще питаться растениями. Мы испытали бесчисленное множество смесей, но найти удовлетворительной замены слоновьему молоку так и не смогли. Столь же печальным был в таких случаях и опыт других исследователей.

В начале 1958 года в Вои проводилась районная сельскохозяйственная выставка. Нас попросили подготовить специальный раздел.

Как ни странно, но многие местные жители никогда не видели слонов, и мы решили представить на выставку Самсона с Фатумой. С этой целью в день открытия выставки их рано утром перевели в маленькие загончики, устроенные в задней части нашего сектора.

Слоны постоянно собирали вокруг себя толпу. Было интересно наблюдать недоверчивое выражение на лицах африканцев, когда они впервые на таком близком расстоянии видели слонов. И каждый раз, как Фатума вытягивала хобот, чтобы приветствовать ребенка, а Самсон набирал воды, чтобы полить себе спину, в толпе раздавался удивленный вздох, а затем следовал взрыв хохота. Поначалу мы немного беспокоились за слонов, так как не знали, как поведут себя наши сироты среди такой толпы в незнакомой обстановке. Но все тревоги оказались напрасными. Казалось, слоны каким-то образом восприняли дух происходящего и на протяжении всей выставки вели себя превосходно.

В начале 1959 года Билл получил повышение – его назначили директором Национального парка Маунт-Кения. Это означало, что нам следовало покинуть Цаво. Хотя я и очень радовалась за Билла, мысль о жизни вне Восточного Цаво угнетала меня. Грусть росла с каждой упакованной вещью, и, наконец, когда дом стал походить на пустую раковину и приобрел странный и негостеприимный вид, я почувствовала себя совсем несчастной. Усугублялось все это еще и тем, что Билл уехал на несколько дней раньше меня.

Никогда не забуду моей последней ночи в Восточном Цаво. Дэвид делал все, чтобы развеселить меня, но когда он ушел, я обрадовалась возможности побыть одной, вышла из дома и долго стояла, вслушиваясь в звуки африканской ночи. Когда до расставания оставался только один час, я пошла прощаться с Самсоном и Фатумой. Тихо открыла дверь стойла Фатумы, вошла внутрь, услышала знакомое приветственное урчание, и ее хобот обвил мне шею. Я через перегородку погладила Самсона, похлопала легонько Фатуму и сказала им «прощай». Потом медленно пошла домой, стараясь казаться спокойной, чтобы не волновать Дэвида.

Пришло время отъезда. Еще труднее мне было распрощаться с Дэвидом. Когда поезд, наконец, тронулся, я даже почувствовала облегчение.

Через несколько месяцев, после семи лет супружества, мы с Биллом разошлись. Оба мы были слишком молоды, когда поженились, и по мере того как шли годы наше восприятие жизни и характеры развивались настолько по-разному, что жизнь только отдаляла нас друг от друга.

После развода я уехала к старшей сестре в Найроби. Знание стенографии помогло мне получить хорошую работу. Джилл стала ходить в детский сад. Однако после жизни, к которой я привыкла, эти дни казались такими скучными и пустыми, что я работала совершенно механически: мысли мои витали в двухстах милях отсюда. Каждый раз, как только представлялась возможность, я уезжала назад в Цаво, к брату. И каждый раз, приближаясь к Вои, высовывалась из окна вагона, чтобы полюбоваться морем зарослей, залитых лунным светом, и почувствовать еще раз их странную притягательную силу.

Несмотря на то что я каждый раз приезжала в крайне неудобное время, в четыре утра, меня всегда встречали либо брат, либо Дэвид. А когда приходило время возвращаться в Найроби, у меня было такое же чувство, как у школьницы, уезжающей из дома в интернат.

Месяц шел за месяцем и мысль, что всю свою жизнь придется стучать по клавишам машинки, ужасала меня. Временами казалось, что я схожу с ума. Я думала, что лучше уж было бы умереть и лежать в земле на берегу Галаны, где я покоилась бы в мире под шорох пальм.

И вот однажды Дэвид попросил меня стать его женой. Я не могла поверить своим ушам. Первый его брак был неудачным, и он постоянно твердил, что не создан для семейной жизни и никогда не женится снова. Пока я тщетно старалась привести в порядок свои мысли, он добавил:

– Хотя я чертовский эгоист и жизнь со мной, возможно, будет адом, но, пожалуйста, скажи мне «да».

Я сказала «да», и мы поженились в Момбасе, не привлекая к себе внимания. На свадьбе присутствовали только мои родные, брат Питер был шафером. Я никогда не думала, что стану такой счастливой. После краткого свадебного путешествия на озеро Маньяра в Танзании мы возвратились в Цаво, и я чувствовала себя на седьмом небе. Несколько недель я провела в трудах по превращению жилища холостяка в семейный очаг.

Билл также женился вторично, и я была рада, что в своей Рут он нашел нужного ему человека.