Текст книги "Коммандо. Бурский дневник бурской войны"

Автор книги: Д. Рейтц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

После этого Пит Жубер приказал г. Зидербергу, нашему фельдкорнету, занять нас устройством брустверов по линии холмов впереди наших позиций и все упорно трудились до заката, потому что эту позицию мы должны были удерживать в случае вражеской атаки.

V. Сражение

Когда мужчины возвратились в лагерь тем вечером после окончания работы, меня оставили на аванпосту вместе с семью другими людьми, в том же месте, где мы в течение дня. рыли шанцы.

Холм, который мы занимали, был важной частью бурской позиции. С нашей позиции мы видели равнину, простирающуюся до Ледисмита, а справа просматривалась широкая долина, расположенная между нами и Николсон Нек, большим холмом с плоской вершиной, на ее противоположной стороне.

Все было тихо до трех утра, когда из темноты донесся звук выстрелов, а вслед за тем – крики и топот, но, поскольку через некоторое время шум утих, мы не стали ничего предпринимать. Незадолго до рассвета, когда стало светлеть, снизу прискакали два больших мула, их сбруя волочилась по земле, и, остановив их, мы обнаружили, что один из них вез на спине ствол горной пушки, а другой – снаряды к ней в кожаном сундуке. Они, очевидно, прискакали с британских позиций, и только потом мы узнали, что сильный отряд пехотинцев вышел из Ледисмита, предполагая под покрытием темноты зайти к нам тыл, но что их мулы бросились в паническое бегство, приведя войска в такое расстройство, что вместо достижения своей цели они были вынуждены занять позицию на наших флангах на Николсон Нек, где в течение этого дня, я принял участие в сражении, которое привело к их пленению. «Тем временем взошло солнце, и мы могли теперь рассмотреть англичан на вершине холма Николсон Нек на другой стороне долины. Солдаты работали как муравьи, строя каменные брустверы, и мы могли рассмотреть группу офицеров, стоящих вокруг того, что было похоже на карту окружающей местности, в то время как другие солдаты натягивали брезент на дерево, чтобы сделать навес от солнца. В это время наше коммандо, так же как и другие коммандо по соседству, спокойно стояли приблизительно в 400 ярдах в тылу, скрытые низким горным хребтом, и, хотя тревоги никто не объявлял, мы сделали первые выстрелы в этом сражении.

Расстояние было слишком большим для точной стрельбы, но наш залп произвел свое действие и рассеял офицеров, которые поспешно поднялись наверх, чтобы присоединиться к своим войскам на вершине, где мы больше не могли ничего разглядеть, поскольку все, кто там работал, спрятались, и плато выглядело пустым. Наши выстрелы также были сигналом для других коммандо, в ближайшее время прискакали всадники из других лагерей, чтобы занять передовой гребень, и в течение двадцати минут уже сотни стрелков собрались перед равниной, ведущей к Ледисмиту.

Что касается англичан на Николсон Нек, коммандо Свободного Государства, получили приказ. подойдя с запада, напасть на них, и к семи часам мы услышали выстрелы с этого направления, но в течение следующего часа, или двух мы ничего не делали, пока высокие столбы пыли не поднялись со стороны Ледисмита, и скоро длинные колонны пехоты оказались на открытой равнине перед нами.

Трансваальские артиллеристы втащили 6-дюймовое орудие Крезо «Длинный Том» на холм Пепворт, милей левее, и установили там также несколько орудий меньшего калибра, и все они теперь открыли огонь по приближающимся войскам. Я ожидал, что снаряды нанесут врагам большие потери, но оказалось, что наши первые выстрелы были пристрелочными, а вражеские колонны успели развернуться, и, вместо опустошения, которое я ожидал, были только облака дыма и воронки в земле, в то время как пехота продолжала двигаться.

И все же зрелище продолжалось.

С того места, где мы находились, все было видно как на ладони: передвижения войск на равнине под нами, пехота, наступающая волна за волной, артиллерийские упряжки, и вся панорама сражения развивалась на наших глазах.

Солдаты, не обращая большого внимания на рвущиеся среди них снаряды, безостановочно двигались вперед, хотя многие из них падали мертвыми и ранеными. В тылу готовились к стрельбе другие батареи. Мы видели конные упряжки, возвращающиеся в тыл, а затем, чтобы прикрыть наступление своих войск, англичане сами открыли артиллерийский огонь и я услышал звук, который никогда не смогу забыть: вой снарядов, летящих на наши головы и рвущихся над нами и среди нас с оглушительным грохотом.

Такого грохота от пушечных выстрелов, разрывов снарядов и тысяч винтовочных выстрелов Южная Африка не слышала никогда ранее. Я испытывал возбуждение в большей степени, чем страх, и, как мне сейчас помнится, был сильно взволнован и вместе с остальными стрелял по англичанам. Наши действия были успешны, и к тому времени, когда англичане приблизились к нашим позициям на двести ярдов, множество их тел покрывало вельд, и наступление приостановилось под градом наших пуль. Они не отступили, но спрятались за термитниками и другими укрытиями. Оттуда они запросили поддержки артиллерии, но все же их наступление было остановлено и в этот день не возобновилось.

Наши потери были невелики, поскольку мы были хорошо укрыты, но батарея на холме Пепворт пострадала намного сильнее. Английские батареи сконцентрировали на холме весь огонь, стремясь ее подавить, и мы видели, что людям на холме приходится несладко, поскольку его вершина была охвачена пламенем и покрыта клубами дыма, а сотрясение земли от разрывов снарядов ощущалось даже на нашей позиции.

В течение нескольких последних дней я не получал от своего брата никаких известий, но сейчас к нам примчался конный артиллерист с сообщением от генерала Марулы, чтобы сообщить, что большинство орудий было повреждено. Я узнал в нем старого знакомого, и, увидев меня, он сказал, что мой брат в тот момент помогал расчету «Длинного Тома» на холме Пепворт. Это известие меня обеспокоило, и я побежал за лошадью, которая стояла вместе с остальными, и поскакал к холму с той скоростью, какая была возможна, невзирая на воронки, снаряды и пули, и достиг подножия холма с безопасной стороны. Там на расстеленном полотне лежало шесть или семь артиллеристов, сильно искалеченных, которых принесли с вершины холма, и Фердинанд Хольз, немецкий военный врач, осматривал других раненых, которых тоже принесли с позиций.

Рядом стоял санитарный фургон – запряженный в него мул был убит и лежал в постромках, несколько санитаров стояли рядом, а погонщики-туземцы убежали. На холме продолжали рваться снаряды – по 20–30 штук зараз, производя страшный грохот. Я привязал свою лошадь под деревом и, осмотрев раненых, убедился, что моего брата среди них нет. Тогда я, перебегая от камня к камню, в секунды, когда стрельба стихала, отправился вверх по склону холма и, наконец, достиг полуразрушенных валов. Здесь я нашел моего брата и выживших артиллеристов, присевших позади стены. Они не могли стрелять под градом шрапнели, который обрушивался на их позицию. Сами орудия под таким огнем почти не пострадали, но стрелять из них было некому, и все они молчали.

Вокруг лежали другие мертвые и раненые, которые также защищали эту позицию. Мне там настолько не понравилось, что я стал убеждать брата вернуться назад, к своему коммандо. Он, хотя и был сильно потрясен тем, что ему пришлось пережить, отказался, и я должен был признать, что он был прав. В моем присутствии на холме смысла больше не было и я попрощался с ним, и, воспользовавшись перерывом в огне, вернулся к подножию холма. Там я увидел, что доктор Хольз был мертв – он погиб от разрыва снаряда, когда оказывал помощь раненому. В это время прибыл новый санитарный фургон, и я помог грузить раненых, прежде чем пошел за своей лошадью, которая, к счастью, не пострадала, и поторопился уйти. Наше коммандо было там же, где я его оставил, и на на равнине перед ними ситуация тоже существенно не изменилась. Английские войска не показали никаких признаков продвижения, и наши коммандо лежали в бездействии, в то время как стрельба шла вдалеке, исход сражения решался в артиллерийском поединке. Только справа, от Николсон Нек, мы слышали непрерывную стрельбу из винтовок – это буры из Оранжевой республики перестреливались с англичанами, которые ночью вышли из Ледисмита.

Наш капрал, Айзек Малэрб, предложил некоторым из нассвместе с ним пересечь долину в направлении к Николсон Нек. За ним последовало примерно с дюжину бойцов – мы, прячась за камнями и деревьями от шрапнели, пробрались к лошадям, и спустились в широкую долину, на противоположной стороне которой возвышался Николсон Нек. Пока мы пересекали долину, по нам стреляли, но подножия холма мы достигли без потерь. Здесь мы обнаружили группу индусов, которые грузили на носилки английских раненых. Наше появление напугало их. Не обращая на них внимания, мы привязали лошадей и начали подниматься на холм, стараясь не попасть на ту его сторону, которая больше обстреливалась. Вершина Николсон Нек – широкое плоское плато, на котором попадаются отдельные валуны, и, достигнув ее правой кромки, мы вначале ничего не могли понять. Стреляли винтовки, свистели пули, но никого не было видно. Мы поползли вперед и нашли несколько небольших групп бюргеров из Оранжевой республики, которые стреляли, укрывшись за камнями, и, когда мы присоединились к ним, они сказали, что англичане залегли за такими же укрытиями в тридцати или сорока ярдах от нас.

Обе стороны вели перестрелку на таком небольшом расстоянии, и солдаты в этой дуэли явно проигрывали, потому что для буров такая стрельба была делом привычным. Раз за разом я видел, как солдаты высовывались из-за укрытия, чтобы выстрелить, и вслед слышался глухой удар пули, нашедшей свою жертву, и человек падал. Мы тоже стали стрелять, и в течение следующего часа англичане были постепенно оттеснены к дальнему краю плато.

Продвигаясь вперед, мы находили мертвых и раненых англичан и поняли, какие потери они понесли: почти за каждым камнем лежал мертвый или раненый англичанин и нам стало ясно, что в ближайшее время мы полностью овладеем холмом.

К полудню, продолжая наступать, мы услышали звук горна, который не смогли заглушить винтовочные выстрелы, и в то же время англичане подняли белый флаг.

Сотни одетых в хаки фигур поднялись из-за числа камней и направились к нам, волоча за собой винтовки. Мы стояли, ожидая их. Трофеи был хороши, мы захватили 1 100 пленных, главным образом Дублинских Стрелков. Коммандо, которое это сделало, было из дистрикта Хелиброн, в северной части Оранжевой Республики. Их командиром был Менц, но главная роль в этом бою досталась фельдкорнету Христиану де Вету, который впоследствии стал прославленным командиром партизанского отряда. Я видел его здесь впервые, поскольку он в течение сражения постоянно перемещался по всему полю боя, чтобы отдать необходимые приказы, и хорошо запомнил его жесткие глаза и острое решительное лицо.

Вскоре после сдачи я говорил с некоторыми из захваченных офицеров, когда услышал, что один из них воскликнул: 'Мой Бог; смотрите туда!' и, повернувшись, мы увидели, что все британские силы, которые выступили против нас тем утром, отступают к Ледисмиту. Большие облака пыли вздымались над вельдом, отмечая движение войск, и их отступление походило скорее на бегство. Англичан было приблизительно 10 000, но генерал Жубер имел пол своим началом намного большее число кавалеристов, и мы были уверены, что он отдаст приказ о преследовании, но, к нашему удивлению, этого не произошло. Я слышал, как да Вет бормотал: «Пустите конных! Пустите конных!», но коммандант-генерал упустил эту замечательную возможность, что впоследствии дорого нам обошлось.

Судя по тому, в каком порядке отступали англичане, он мог бы выбить их из Ледисмита, возможно, потеряв бы при этом больше людй, чем за время долгой осады, но англичане смогли вернуться в Ледисмит, спасаясь от огня с холма Пепворт, орудия которого снова заговорили, а буры при этом только смотрели на них и не сделали никакой попытки воспользоваться результатами победы.

Когда мы увидели, что войска отступили и никто их не преследовал, наше внимание обратилось к полю битвы на вершине холма. Все пространство было завалено мертвыми и ранеными солдатами, и их крики и стоны вместе с ужасными картинами, которые я здесь видел, часто посещали меня. Хотя в последнее время я часто видел, как убивают, но с тем ужасом, который творился здесь, сравниться ничто не могло. В нашем отряде, у Айзека Малерба, раненых было немного, но буры из Оранжевой Республики потеряли восемь или девять человек убитыми и пятнадцать или двадцать ранеными. Англичане потеряли около двухсот убитыми и многих ранеными. Такое неравенство потерь объяснялось тем, что в стрельбе англичане не были для нас достойными соперниками. В чем-то другом англичане имели над нами несомненное превосходство, но, что касалось стрельбы, превосходство буров в ней было таким же, как и в 1881 году. Насмотревшись на эти ужасы, мы попрощались с фристатерами, вернулись вниз к своим лошадям и отправились через долину к своему коммандо, которое находилось там же, где мы его оставили, на горном хребте.

В тот день и еще долго после все обсуждали причины, по которым коммандант-генерал отказался от преследования англичан. Старый Марула сказал мне, что, когда офицеры стали упрашивать Жубера начать преследование, тот привел в оправдание своих действий старую голландскую пословицу: «Когда Господь протягивает вам палец, не старайтесь взять всю руку», то есть Всемогущий достаточно помог нам в тот день, чтобы и далее полагаться на его благоволение – мудрость, которая, по словам Айзека Малерба, вполне подходила для богослова, но никак не для военного.

Мы не могли еще знать, что ждет нас впереди, и праздновали сражение под Ледисмитом как большую победу, считая, что враг сломлен. Разумеется, это был наш успех, но в конечном итоге для нас было бы лучше, чтобы англичане прорвались через наши позиции – это заставило бы наших лидеров избрать иную стратегию кампании, чем долгая бессмысленная осада.

Если бы буры двинулись к побережью, вместо того, чтобы сидеть вокруг городов, которые не представляли никакой ценности, результат войны, возможно, был бы другим, но они пожертвовали их большим преимуществом – мобильностью, и позволили прекрасным воинам сидеть в осаде, что их деморализовало, в то время как наше единственное спасение было в занятии побережья.

VI. Удачи и промахи

Мы почивали на лаврах в течение нескольких дней, каждое коммандо на том же месте, которое оно занимало во время сражения.

Ледисмит скоро полностью был осажден; на каждом холме и пригорке заняли позиции стрелки, которых было около десяти тысяч.

Во время этой передышки мы наслаждались отдыхом, и занимались в основном тем, что наблюдали за англичанами, которые строили укрепления в ожидании нашего штурма, и за нашими фуражирами, которые отправлялись в тыл за новыми припасами.

Через некоторое время наше коммандо получило приказ переместиться м занять холм Белл Коп, который находился прямо перед устрашающего вида английским укреплением, которое выросло здесь за последние несколько дней. Мы выехали однажды перед рассветом, чтобы осмотреть нашу новую позицию, которая должна была стать частью кольца осады и нашим домом на последующее время. Нам предстояло обустроить это место, чтобы сделать его пригодным для жилья. Все соседние фермы были разграблены и из них было увезено все, что можно было использовать для устройства укрытий от непогоды. Мой брат присоединился к нам. Там же нас нашел и слуга-туземец Чарли, который сиял от радости по этому поводу. Он прошел пешком весь путь от трансваальской границы и несколько раз его арестовывали как шпиона, но он все же добился своего. Разумеется, мы встретили его с распростертыми объятьями, потому что смогли переложить на него все самые неприятные обязанности – таскать воду, готовить, следить за лошадьми. Мы же смогли заняться более приятными вещами – стрелять по англичанам и навещать своих знакомых в соседних лагерях.

Жизнь лагеря была приятной. Не было никаких тренировок или парадов и, за исключением ночных караулов периодических поездок к железнодорожному складу, чтобы пополнить наши запасы, не было никаких обязанностей. Наше коммандо получило большое пополнение, и через некоторое время его численность возросла от одной тысячи до одной тысячи пятисот человек, но дисциплина была слаба, и непрерывный поток бюргеров уезжал домой в самовольный отпуск, так что мы никогда не знали, какой силой мы располагаем в данный момент.

Хотя мы номинально состояли под командой генерала Марулы и его брата, мы редко видели кого-то из них, поскольку они жили в главном лагере в миле от нас, и мы были предоставлены сами себе.

И Марула и Темный Шум были некомпетентны как лидеры, но они были настоящими мужчинами. Они пожертвовали всем, что имели, и когда, позже, они были покинуты их подчиненными и лишены всей власти, то остались воевать, как рядовые, до самого конца.

Мы привыкали к размеренной жизни, хотя иногда становилось скучно. Условия были неплохими. Наш слуга Чарли доказал свои способности снабженца, и благодаря его экспедициям в холмы среди зулусских краалей, где он общался со своими родственниками из семейства вождя Мошеша, наша кладовая всегда была полна, что было предметом зависти для остальной части лагеря.

Через неделю или две, были розданы палатки, и мой брат и я разделили одну из них с пятью хорошими друзьями из нашего отряда, с которыми мы дружили начиная с отъезда из дома. Это были Чарльз Джепп, мой инспектор, Робертом Реинек, Уолтер де Восом, Франк Русо и Сэмюэль ван Зидж, но они были все убиты в ближайшее время.

Атмосфера была такая спокойная, что многие бюргеры пригнали туда со своих ферм запряженные волами фургоны, а к некоторым приехали их жены и семьи. Все это усиливало атмосферу бездеятельности и действовало очень разлагающе.

Однако, сообщения со всех фронтов были хорошими, и мы считали, что все так и должно быть, и наслаждались жизнью, иногда предпринимая небольшие поездки, чтобы посмотреть, как артиллерия обстреливает город.

Раз в неделю мы ходили навестить нашего норвежского дядю Теодора Теселла, который нес службу в коммандо Оранжевой Республики на западной стороне кордона. Он обосновался около реки Вааль за многие годы до этого, и был призван на службу против своего желания, поскольку считал, что мы проиграем. Мне было удивительно смотреть на то, как буры слушают его рассуждения по поводу перспектив войны, но буры – люди терпеливые и добродушные, и мой дядя не имел никаких неприятностей из-за своих высказываний. Однажды, когда мы с ним болтали на холмике, занятом группой бюргеров из Кронстаада за рекой Клип, большой отряд конных англичан приблизился к нам, готовясь на нас напасть или демонстрируя подобное намерение. Их артиллерия открыла огонь, а всадники начали делать вид, что хотят нас атаковать. По тревоге бюргеры выскочили из палаток и открыли такой огонь, что англичане, кружившие вокруг нашего холма, умчались прочь, забрав свои орудия, и сражение кончилось, не начавшись. Над нами разорвалось несколько снарядов, но, поскольку мы были хорошо защищены, то посчитали, что никто из нас не пострадал, пока не осмотрели позицию и не обнаружили, что рядом с нами три человека было убито, и еще несколько ранено.

В другой раз, когда мой брат и я возвращались от коммандант-генерала из главного лагеря, куда он нас вызывал, нас застигла темнота и начался сильный дождь. Мы привязали лошадей в небольшой роще и обнаружили рядом запряженный мулом фургон, накрытый холстом. Мы заползли внутрь, пробрались в угол и проспали всю ночь в тепле. Утром, когда мы проснулись, то обнаружили, что нас внимательно рассматривает человек с кружкой кофе в руке. Мы поднялись и объяснили ему, каким образом оказались в его фургоне. Этим человеком был господин Смэтс, государственный прокурор, коллега моего отца по работе в Исполнительном Совете. Здесь он находился по важному делу, и, искренне посмеявшись над нашей наглостью, заказал для нас завтрак и кофе. Впоследствии он стал боевым генералом и почти два года я служил под его командованием

Я также вернул своего маленького басутского пони, которого потерял было около Данди. Я нашел его привязанным к собственному фургону генерала Жубера в главном лагере, и мне пришлось подраться с его ординарцами, прежде, чем я смог перерезать веревку и забрать его. Коммандант-генерал отсутствовал, и они обещали мне все неприятности, когда он возвратился, но я знал, что для буров право собственности на лошадь почти священно, так что и здесь я вышел победителем.

Когда затем я встретил генерала Жубера и спросил его, как у него оказалась моя лошадь, он сказал, что пони, очевидно, заблудилось и было найдено одним человеком из его штаба; и он держал его больше как домашнее животное.

Британцы время от времени обстреливали наш лагерь, но при первых признаках опасности мы скрывались и весь ущерб сводился к одной-двум пробитым палаткам и нескольким раненым лошадям. Во время одного из обстрелов зацепило и нашего слугу, и потом он с гордостью демонстрировал всем осколок, вынутый из него.

В это время за мной послали, чтобы я мог выступить на суде в Претории свидетелем против человека, которого обвиняли в том, что он украл одежду и деньги, которые мой отец поручил ему передать мне и моему брату. Я поехал туда товарным поездом, и этот человек был посажен в тюрьму. В Претории я провел два дня. Перед возвращением в Наталь я зашел к отцу в его офис, и мы вместе зашли в государственную школу, в которой в тот момент содержалось много английских пленных офицеров, один из которых просил разрешения поговорить с отцом. Мы прошли мимо часовых и вошли в классную комнату, где тот играл в какую-то игру со своим товарищем. Его имя было Уинстон Черчилль, он был сыном лорда Рэндольфа Черчилля, о котором мне раньше часто приходилось слышать. Он сказал, что был не военнослужащим, а военным корреспондентом, и на этом основании просил его освободить. Отец возразил, что при взятии в плен при нем был найден пистолет «Маузер» и, следовательно, он должен оставаться в плену. Черчилль на это возразил, что в Судане все военные корреспонденты носили с собой оружие для самообороны, и это сравнение очень не понравилось моему отцу – он в резкой форме ответил, что буры не имеют привычки убивать мирных граждан. Тогда молодой человек попросил моего отца взять у него несколько статей, которые он написал для английской газеты, и переправить их в Англию через залив Делагоа – в этом, по его словам, не было ничего предосудительного. Тем же вечером отец прочитал эти статьи и сказал, что Черчиль – очень умный молодой человек. Вскоре после этого мы узнали, что пленный перелез стену и сбежал, подробностей я в то время не знал.

Когда я вернулся к Ледисмиту, все продолжались как прежде, и в течение первого месяца осады мы провели только одну операцию. Это была попытка захвата находившегося перед нами форта (мы называли его Красным фортом), который англичане начали строить в первый день осады, за чем мы безучастно наблюдали. Он находился от нас на расстоянии в тысячу сто ярдов и я в свое время провел много времени, стреляя по нему из укрытия.

К концу ноября отряду примерно в триста человек было приказано на рассвете атаковать его.

Наше коммандо в последнее время получило подкрепление, но бойцы это были неважные – в основном бедняки из трущоб Претории, которые попали туда после большой эпидемии среди домашнего скота, бывшей в 1896 году. Жизнь в трущобах сказалась на них не лучшим образом, и их присутствие было для нас источником не силы, а слабости. Отряд для атаки был набран в основном из этих людей, к которым для усиления добавили нескольких человек из отряда Айзека Малерба. Мы вышли из лагеря до рассвета и собрались в сухом русле у подножия Белл Коп. Оттуда мы должны были пересечь тысячу ярдов по открытой местности и на рассвете атаковать Красный форт.

Вследствие различных задержек рассвет наступил прежде, чем мы покинули русло, и солдаты, должно быть, заметили движение, поскольку они открыли огонь прежде, чем мы смогли начать наступление. Старшим при этом был помощник фельдкорнета де Ягер. Он, хотя и из бедняков, был тем не менее храбрым старым воином, и, даже поняв, что мы обнаружены, приказал нам двигаться вперед. Айзек Малерб и его люди подчинились, но оставшиеся отказались сдвинуться с места, боясь покинуть безопасное убежище. Мы, примерно пятьдесят человек во главе с де Ягером, побежали вперед, спеша пройти опасный простреливаемый участок. Видимость была еще плохой, поэтому мы смогли пройти примерно четыреста ярдов без потерь, пока не достиглм небольшой скалы, за которой можно было укрыться, и остановились там, чтобы перевести дух. Поняв, что никто нас не поддержит, де Ягер приказал отступать. Но теперь мы никуда не могли двинуться, потому что солнце уже взошло, и отступать по простреливаемой местности было опасно, поэтому нам не оставалось ничего другого, как провести следующие десять часов в своем укрытии, под палящим солнцем, без пищи и воды.

Англичане из форта не давали нам возможности поднять голову от земли, и мы в своих укрытиях лежали, скорчившись и не имея возможности пошевелиться под градом пуль. Один из наших, Андерсон, был ранен в обе ноги и Роберт Рейнек из нашей палатки отважно перенес его на плечах к руслу ручья; англичане сперва стали по нему стрелять, но, когда поняли, что он помогает раненому товарищу, прекратили огонь и даже позволили ему вернуться обратно к нам без единого выстрела.

Мы провели в жаре и духоте весь остаток дня, желая только, чтобы все это поскорее закончилось, и, когда наступила темнота, отправились по равнине в обратном направлении, обойдясь без дальнейших жертв, хотя по нам продолжали стрелять. Я чудом уцелел; когда мы приближались к руслу ручья, я на секунду остановился, чтобы посмотреть, не был ли кто ранен во время отступления, и в это время пуля чиркнула по моему горлу, словно задев меня горячей кочергой. Я был в большей степени напуган и одновременно испытал радость от того, что пуля не попала в меня, и быстро спрыгнул в русло. Здесь мы утолили жажду из луж, сохранившихся на дне русла, и отправились в лагерь, где обнаружили, что те из нашего отряда, кто за нами не последовал, вернулись в лагерь и смотрели на нас как на дураков, безо всякого сочувствия.

На следующий день после этого дурацкого приключения я пошел на Сурпрайз-Хилл, небольшой изолированный холмик приблизительно в шестистах ярдах справа от нашего лагеря. Здесь была артиллерийская батарея из гаубиц, которые обстреливали город, и я из любопытства часто посещал ее. Этим утром, когда я возвращался через покрытую кустарником долину, я увидел человека по имени Майк Хэндс, который шел передо мной, ведя лошадь в поводу. Направляясь к нему, я с удивлением увидел, как между деревьями появился высокий английский солдат с винтовкой наготове. Он выстрелил в Хэндса, но попал в лошадь, которая упала, и Майк выстрелил в него. Солдат выронил винтовку и упал на спину: подойдя к нему, я обнаружил, что пуля попала ему в голову. Как он оказался на наших позициях, я не знаю, возможно, он ночью вел разведку и заблудился в темноте.

Жизнь в лагере текла своим чередом. Осажденный гарнизон периодически обстреливал нас, но ничего серьезного не происходило, и основные действия происходили в двадцати милях от нас, где на южном берегу Тугелы английский главнокомандующий генерал Буллер сосредотачивал войска, чтобы попытаться деблокировать Ледисмит.

По слухам, он имел сорок тысяч человек с многочисленной артиллерией. Северный берег реки от моста Колензо до Спионоскопа, протяженностью много миль вверх по течению, защищало примерно пятнадцать тысяч буров из обоих республик. Мы же считали, что вне зависимости от того, что произойдет на Тугеле, осажденные войска ничего не предпримут, поэтому все обязанности по охране лагеря выполнялись спустя рукава.

Днем никакой охраны не было вообще, потому что и без того многие буры обстреливали англичан, а ночью мы, будучи в составе пикета, иногда приближались к английским позициям так близко, что могли слышать, как англичане разговаривают между собой, а иногда и сами что-то в шутку кричали им, но все это нами всерьез не воспринималось.

Мы имели обыкновение идти пешком после наступления темноты отрядами примерно в двадцать, человек и, дойдя до нейтральной полосы, посылали двоих вперед на небольшое расстояние; они, собственно, и были часовыми. Остальные тем временем разворачивали одеяла и спали, пока не раздавался сигнал от часовых. На рассвете мы собирались и шли в лагерь, чтобы успеть к утреннему кофе, и никакие инциденты не нарушали этот порядок

Порядок был нарушен ночью на девятое декабря, когда отряд из двухсот или трехсот англичан вышел из Ледисмита и, дойдя до Ломбаардскопа, повредил «Длинного Тома». Эта позиция находилась в шести или семи милях от нас, так что мы ничего не слышали до следующего утра, но, когда мы это узнали, то поняли, что прежняя приятная жизнь ушла в прошлое.

Наши опасения имели под собой серьезное основание.

Следующей ночью Айзек Малерб должен был выдвинуть свой отряд к обычному месту на равнине. Нас собралось только двенадцать человек, остальные были посланы к железной дороге, чтобы привезти припасы, и, поскольку они до нашего ухода не вернулись, эта богатая событиями ночь началась без них.