Текст книги "Коммандо. Бурский дневник бурской войны"
Автор книги: Д. Рейтц
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Д. Рейц
КОММАНДО
Бурский дневник бурской войны
Предисловие Яна Кристиана Смэтса
Когда полковник Рейц попросил, чтобы я написал предисловие к его книге воспоминаний об англо-бурской войне, я сначала колебался, поскольку не был уверен, могу ли я представлять читателю книгу, в которой я сам в некоторой степени фигурировал. Однако, во время чтении рукописи, я нашел, что я только вскользь упомянут в нескольких местах и не имею поэтому никакой причины не выполнить его просьбу.
Большое удовольствие и честь представить эту книгу читающей публике. Для меня это – замечательная книга, замечательная в ее простоте и реализме, ее спокойном напряжении и захватывающем интересе. Это – книга о бурской войне, которую я ждал в течение прошедших более чем двадцати пяти лет. Много книг было написано о бурской войне – книги, очень интересные и содержащие много ценных материалов для будущего историка; но требовалось что-то еще. Бурская война была не такой, как большинство других войн. Это была огромная трагедия в жизни народа, и ее общечеловеческий аспект намного превосходит чисто военный. Нужна была книга, которая поможет нам немного понять человеческую сторону этой эпической борьбы, борьбы между самым маленьким и самыми большим из народов.
Наконец, мы получили книгу, в которой все это есть. Нет никакой стратегии и совсем немного тактики в этом простом неприкрашенном рассказе. Идет война, но человеческая душа взрослеет не в ходе войны, а в результате приобретенного на ней опыта. Эта книга рассказывает простую правдивую историю того, что бурская война означала для одного из её участников. Полковник Рейц попал на войну подростком семнадцати лет, прошёл её до самого конца, и сразу после ее окончания написал эти воспоминания. Военных приключений выпало на его долю немало. Все, что пришлось ему пережить, он описал. Действительно, большая часть из того, что описано в этой книге с такой детской простотой, может показаться читателю почти невероятным. Но это – истинная история, и факты в ней часто преуменьшаются, а не преувеличиваются. Захватывающие происшествия, спасение, висевшее на волоске, настоящее безрассудство, опасности и трудности, через которые он прошёл, сами по себе таковы, что записки о них читаются как настоящий роман. Но есть здесь и нечто большее, чем рассказ о военных приключениях. Мы имеем не только незабываемую картину мобильной партизанской войны, но также и точное описание жизни бурских отрядов. Оно дается не в общих чертах, но с точки зрения конкретного человека. Читая книгу, мы прослеживаем истинную личную историю, которая часто является более странной, чем вымысел. Занимательность этой истории усиливается по мере того, как описание разворачивается от тяжелой кампании в Натале под руководством Боты, через партизанскую войну в Западном Трансваале, которой руководил де ла Рей, к кульминационному моменту похода под моим руководством в Капскую Колонию. Эти картины показывают нам внутреннюю правду войны. Мы видим, как под влиянием событий пробуждается в людях страстный патриотизм. Мы видим, как, под влиянием идеала – в данном случае идеала свободы – самые обычные люди становятся способными презреть любые опасности и выдержать любые страдания и лишения. И эффект тем более поразителен, что эта история настолько проста и объективна.
Эта книга является личным дневником. Но биография автора не заканчивается этой книгой. Бурский мальчик, который написал эту книгу, годы спустя стал мужчиной. Позвольте мне добавить несколько деталей, чтобы рассказать о нем. Мальчик оставил страну как непримиримый противник англичан после окончания бурской войны, поскольку он и его семья не хотели жить под британским флагом. Он перебрался на Мадагаскар, где эти воспоминания были написаны в интервалах между приступами малярии и многочисленными поездками. Там нашло его письмо от моей жены, которое уговаривало его вернуться и указывало ему на то обстоятельство, что он не лучше ее мужа, и если последний мог позволить себе служить своему народу под государственным флагом Соединенного Королевства, то, конечно, и его молодой друг мог бы сделать то же самое. Рейц возвратился и начал работать на свой народ. Он учился смотреть с точки зрения Боты на объединенный народ Южной Африки, для которого воспоминания о бурской войне больше не будут означать горечи, но станут источником богатого духовного опыта. Патриотизм бурского мальчика перерос в патриотизм жителя Южной Африки. И я помню ночь начала восстания в 1914 году, когда Рейц еще раз появился передо мной, на сей раз как беглец, не от британцев, а от его соотечественников в Свободном Государстве, которые подняли восстание. Так играет порой судьба простым человеком. Он выполнил свою обязанность, помог подавить восстание, а после этого служил в моем штабе во время немецкой Западной кампании, так же, как он делал это во время бурской войны; в немецкой Восточной кампании он занимал более высокую должность, командуя конным полком, и на более поздних стадиях Большой войны (Первой мировой) он командовал Первыми Королевскими Шотландскими Стрелками, одним из самых старых полков в британской Армии. Он был серьезно ранен в начале 1918 года, но возвратился во Францию вовремя, для того, чтобы командовать своим батальоном в жестоких сражениях, которые стали финалом большой драмы, и после перемирия, довел своих людей до Рейна.
После войны он принял активное участие в общественной жизни своей страны. Он был членом кабинета министров и все еще – членом парламента, и в этой должности он служит под моим руководством так же, как он делал в более суровые дни, из которых он пишет.
Эта книга – роман правды; но кроме этого – большой личный роман, и помимо того – еще более замечательный роман о Южной Африке, которому многое должно быть прощено за блестящее описание тяжелого периода существования нации, столь же трудного, как и тех, что выпадали на долю любой другой молодой нации.
Я.К. Смэтс Претория, 16-ого августа 1929 года
I. Последние мирные дни
Мы жили в Оранжевом Свободном Государстве.
Мой отец был председателем суда во время президентства Джона Бранда и впоследствии, в 1887, был сам избран президентом Республики.
Наш дом находился в Блумфонтейне, столице государства, и здесь росли мои братья и я. Нас было пятеро, двое старше и двое моложе меня, и мы вели приятную жизнь, похожую на ту, что и сейчас ведут некоторые ребята. Мы учились ездить верхом, стрелять, и плавать, как только начали ходить. В нашем распоряжении были пони местной породы, очень выносливые, и мы иногда уезжали на несколько недель, путешествуя по равнинам, живя охотой и рыбалкой. Такой жизнью мы иногда могли наслаждаться месяцами и возвращались домой, только когда она нам надоедала. Иногда мой отец взял нас с собой в длительные поездки в более отдаленные районы, где была богаче охота, мы дольше жили на биваках, и встречались с бурами, которые специально собирались для встречи с ним. Наша маленькая страна была образцовой. В ней не было никаких политических партий и до рейда Джеймсона в 1895 году не было вражды между голландцами и англичанами. Мы не имели никаких железных дорог, и шум внешнего мира достигал нас, но слабо, так, что мы были довольным сообществом, удаленным от побережья на сотни миль.
В 1894, когда мне было двенадцать лет, нас взяли в Европу. Это было замечательно для мальчиков, не покидавших пределов республики – проехать к берегу океана, пересечь океан на корабле, и увидеть большие толпы людей и города Старого Света. Мы попали прежде всего в Англию, где некоторое время провели в Лондоне, поражаясь вещам, которые нам пришлось увидеть. Отсюда мы направились в Амстердам, чтобы посетить старшую ветвь нашей семьи, которая осталась в Голландии, когда наши предки эмигрировали в Южную Африку. Глава старого семейства жил в доме на Хееренграфт; богатый человек, судя по тому, что он держал много слуг и на стенах его дома висели красивые картины.
Поскольку наша республика взяла своё название от Оранской династии, мой отец был хорошо принят Королевой Нидерландов, и нам была оказана большая честь. Затем, мы направились в Париж, чтобы встретиться с Казимиром-Перье, недавно избранным президентом Франции. Вместе с ним мы возложили венок на могилу Сади Карно, его предшественника, убитого анархистом в Лионе. Оттуда мы отправились в Брюссель, чтобы увидеть господина Джесслейна, нашего консула. Его дом стоял на рю де ла Бланшиссери, и он сказал нам, что это был тот самый дом, в котором герцогиня Ричмондская дала ее известный бал накануне Ватерлоо. Мы были представлены королю Леопольду, старику с крючковатым носом и длинной белой бородой, который протянул нам для приветствия только мизинец, возможно потому, что мы были гражданами республики.
Из Бельгии мы отправились в Гамбург, чтобы на корабле пересечь Северное море и попасть в Эдинбург, и оттуда посетить семью Катхартов в Эчендрайне на реке Доон. Мой отец изучал право в Шотландии, а мой дедушка до этого изучал сельское хозяйство, и они оба провели в Эчендрайне много времени, поэтому мой отец хотел, чтобы его сыновья в свою очередь продолжили традицию дружбы, которая в течение ста лет связала эти две семьи.
Мой дедушка впервые попал в Шотландию в 1816 году. Он встретил Вальтера Скотта, которому он привёз львиную шкуру, которую поэт Томас Прингл послал из Кейптауна, и он стал близок с известным писателем. Потом, много времени спустя, уже в Южной Африке, он любил рассказывать об их встречах и о банкете, на котором он присутствовал, когда Скотт впервые признал, что он был автором романа «Уорвели». И мой дедушка и мой отец возвратились в Южную Африку с глубокой любовью к Шотландии и шотландской литературе, и в нашем доме редкий вечер проходил без чтения Бернса или Скотта, так, чтобы мы чувствовали себя, как будто мы были среди своих.
От Эчендрайна мы направились в Лондон, чтобы встретить сэра Джорджа Грея, который, как губернатор Капской колонии, был другом моего отца за многие годы до этого. Мой отец имел обыкновение говорить, что, если бы англичане отправили большее количество таких людей, как он, в Южную Африку, наша история была бы более счастливой, и, хотя я был только мальчиком, а сэр Джордж Грей – стариком, он произвел глубокое впечатление и на меня – какой-то внутренней красотой, которую трудно описать словами, но которой я до сих пор не забыл.
Из Лондона мы приплыли в Южную Африку. По нашему возвращению мои братья и я были приняты нашими менее удачливыми приятелями как паломники, благополучно возвратившиеся из Мекки – столь опасным свершением казалась им наша поездка в те дни.
Мы снова вели нашу старую беззаботную жизнь, все не сознавая грозы, которая назревала из-за разногласий между белыми общинами в Трансваале.
Рейд Джеймсона еще не обострил положение, но угроза уже ощущалась. Президент Крюгер и командант-генерал Пит Жубер часто приезжали в Блумфонтейн с официальными визитами к моему отцу, и мы нетерпеливо расспрашивали их и слушали их истории про охоту и о войнах против туземцев и британцев, имевших место много лет назад.
Сэр Генри Лок, Губернатор Капской колонии, также посетил нас, как и Сесил Родс, большой краснолицый человек, который балагурил с нами, мальчиками, но на чьи политические цели мой отец смотрел искоса. Эти двое пробовали препятствовать Свободному Государству вступить в союз с Трансваалем, но они в этом не преуспели, и соглашение с президентом Крюгером было подписано. Мы согласились поддержать Трансвааль в случае войны с Англией, обещание, которое Свободное Государство лояльно выполнило.
Мои братья и я не понимали смысла всего происходящего, и жизнь продолжалась достаточно приятно, до того как в 1895 здоровье подвело моего отца и он должен был уйти в отставку. Мы переехали в Клермонт, тесный пригород Кейптауна, где нам очень не хватало наших лошадей и привычных просторов Северного Нагорья.
Когда мой отец поправился, мы обосновались в Трансваале, где он скоро стал Госсекретарем при президенте Поле Крюгере. Моего самого старшего брата, которому исполнилось девятнадцать, теперь послали в Европу, чтобы изучать право, а через некоторое время остальные были отправлены в школу в Блумфонтейне, где пробыли до середины 1899 года.
В течение нашего нахождения в Капской колонии имел место злополучный рейд Джеймсона, и мы нашли по нашему возвращению, что чувство неприязни между англичанами и голландцами возрастало; и даже в Свободном Государстве, где до настоящего времени оно было неизвестно, было так много неприязни, что люди открыто говорили о том, чтобы сбросить англичан в море, тогда как ранее таких мыслей ни у кого не было.
К июлю (1899 года) ситуация стала настолько серьезной, что мой отец велел нам ехать в Преторию, поскольку война с Англией казалась неизбежной. Мы попрощались с Блумфонтейном, городом, где мы родились и выросли и где провели такие счастливые дни, и отправились на север, оставляя позади нас мир детства. Впереди были годы опасностей, лишений и изгнания.
II. На грани войны
Когда мы прибыли в Преторию, ситуация достигла критической точки. Между Трансваалем и Великобританией происходил непрерывный обмен телеграммами ультимативного характера. Все они публиковались, и с каждой новой телеграммой напряжение возрастало. Столица Трансвааля стала вооруженным лагерем. Артиллерийские батареи провозились по улицам, коммандо из разных районов страны проезжали через город почти ежедневно, направляясь на границу с Наталем. С ближайших холмов, где сотни мужчин тренировались в стрельбе, доносился непрерывный треск. К побережью один за другим отправлялись поезда, переполненные беженцами, бегущими от надвигающейся бури, и все это происходило непрерывно.
Оглядываясь назад, я думаю, что война была неизбежна. Я не сомневаюсь, что британское правительство всячески обостряло ситуацию и было главным её виновником, но и Трансвааль также готовился к войне, и, судя по тому, что я видел в Претории в течение нескольких недель, которые предшествовали ультиматуму, я чувствую уверенность, что буры в любом случае настояли бы на разрыве.
Сам я не испытывал никакой ненависти к британцам; от стороны моего отца я был потомком голландских и французских гугенотов, а моя мать (скончавшаяся много лет назад) была чистокровной норвежкой с севера Капской колонии, таким образом во мне смешалась кровь многих народов. Все же, как любой житель Южной Африки, я должен был бороться за свою страну, и причины конфликта меня не сильно интересовали. Я смотрел на перспективу войны глазами юнца, предвкушая новые приключения, видя только её очарование, но не зная ничего об ужасе и страданиях.
Мне было семнадцать лет, и я был слишком молод, чтобы быть полноправным бюргером. Сам президент Крюгер решил этот вопрос. Однажды утром, когда я был в правительственном здании, я встретил его и моего отца в коридоре, и я сказал президенту, что в штабе фельдкорнета отказались записать меня на действительную военную службу. Старик смерил меня взглядом и прорычал: «Пит Жубер говорит, что англичан против нас – три к одному – Sal jij mij drie rooi-nekke leveг?» (Ты справишься один с тремя?) Я смело ответил: «Президент, если я подпущу их поближе, мне хватит и одного выстрела на троих». Он издал хриплое хихиканье, выразив свое отношение к моему тщеславию и, повернувшись к моему отцу, спросил его о моем возрасте. Услышав ответ, он сказал: «Хорошо, господин госсекретарь, мальчик должен пойти воевать – я сам начал воевать, когда был моложе его», и отвел меня прямо в соседнюю комнату коммандант-генерала, где Пит Жубер лично вручил мне новый карабин «Маузер» и нагрудный патронташ с боеприпасами, с которыми я возвратился домой довольный и гордый.
Я много раз видел президента в эти дни, поскольку имел обыкновение ходить с моим отцом в его дом в предместьях города, где они обсуждали государственные дела, пока я сидел, слушая их разговоры. Президент имел вид человека неотесанного, с невежественными манерами, и был самым некрасивым человеком, которого я когда-либо видел, но он имел сильнейшую харизму, которая производила впечатление на всех, с кем он общался. Он был религиозен в известной степени, и по воскресеньям он сам проповедовал в небольшой допперской церкви, которую он сам построил на другой стороне улицы, где я иногда слышал его.
Такова же была госпожа Крюгер, которую я часто видел с ведрами во дворе, поскольку она держала молочных коров и продавала молоко соседям. Как-то раз только она принесла нам кофе, в то время как мы рассматривали рисунок статуи ее мужа, которая должна была стоять на Церковной площади. Президента был изображен одетым как церковный староста в высокий цилиндр, и старая леди предложила, чтобы верх шляпы был вогнут и заполнен водой, чтобы птицы могли из нее пить. Мой отец и я от души посмеялись по пути домой над ее простотой, но согласились, что было приятно, что она об этом думала.
Я также знал Пита Жубера, коммандант-генерала, поскольку, кроме его посещений Блумфонтейна, его сын Ян и я были друзьями, и я иногда ходил с ним домой, чтобы поговорить о приближающейся войне, и его отец при этом присутствовал. Он был доброжелательным, действующим из лучших побуждений стариком, который сделал много хорошего в мелких кампаниях прошлого, но, как я мог понять, груз ответственности, которая легла на него сейчас, был для него слишком велик и казался ему не по силам.
Однажды днем он показал мне телеграмму, который получил от российского общества, предлагающего оборудовать госпиталь в случае войны, и когда я выразил мое удовольствие, то был удивлен, услышав, что он отказался от подарка. Он сказал: «Видите ли, мой мальчик, мы, буры, не цепляемся ха всякие новомодные идеи; наши средства из трав (bossie-middels) для нас достаточно хороши.» В другой раз, описывая празднества при открытии железнодорожной линии до залива Делагоа, которую он посетил как главнокомандующий, он сказал мне, что, когда португальцы в его честь устроили торжественный смотр войск численностью в тысячу человек, он спустился с трибуны, чтобы обменяться рукопожатием с каждыми из солдат. Я сам очень любил его, и его отношение ко мне всегда было добрым и отеческим, но я чувствовал, что он был непригоден командовать такой большой армией и очень жаль, что более молодой и энергичный человек не был назначен на его место в начале войны.
Шли дни, и в сентябре 1899 дела приняли такой оборот: британские войска двигались к западным границам Трансвааля и Свободного Государства, другие войска доставлялись морем, в то время как большие силы буров концентрировались на различных фронтах. Комитеты и депутации из Капской колонии до последней возможности предпринимали попытки предотвратить катастрофу войны, но было ясно, что жребий был брошен и что ни одна из сторон не была настроена к дальнейшему ведению переговоров.
Мой самый старший брат (его назвали Хьялмаром в честь норвежского дяди) был далеко в Европе, изучал право, и мой отец уже телеграфировал ему, чтобы он возвращался. Мой следующий брат, Жубер, названный в честь коммандант-генерала, был годом, старше, чем я, и хотя он также был слишком молод, чтобы получить права бюргера, он намеревался предложить свою кандидатуру для военной службы, но два младших брата должны были пока ходить в школу.
Жубер и я были готовы заранее. Наши лошади были в хорошем состоянии, и в наших седельных сумках лежало все необходимое. Мой брат имел прекрасную гнедую лошадь, а я – сильное небольшое пони породы басуто, и мы могли отправляться в любой момент.
Многие буры из разных дистриктов были уже мобилизованы, но до настоящего времени в Претории не было никакого движения. Наконец, пятого сентября, первая партия из города была сформирована, она должна была направиться к границе с Наталем. Как только мы об этом услышали мы взяли наши винтовки, привели наших лошадей из конюшни, в течение десяти минут оседлали и навьючили.
Мы сказали до свидания нашей мачехе и ее детям, поскольку мой отец за несколько лет до этого вступил в повторный брак, и поехали через город к зданию фольксраада, чтобы попрощаться с ним. Мы нашли его запершимся с президентом и членами Исполнительного совета, но мы вошли и, когда мы объяснили, почему мы приехали, все встали, чтобы пожать нам руки. Старый президент дал нам торжественное благословение, и мой отец, который не ожидал столь внезапного отъезда, еще раз попрощался с нами хриплым голосом и сказал, что он уверен, что мы сделаем все, что сможем.
От правительственных зданий мы доскакали до станции, где было очень оживленно. Сотни друзей и родственников приехали, чтобы посмотреть на это, но, несмотря на толпу на платформе и погрузку снаряжения и батарей, мы были в состоянии погрузить наших животных после того, как были погружены боеприпасы и остальное снаряжение.
Когда все было готово, поезд тронулся под звуки Трансваальского государственного гимна. Были восторженные приветствия и взмахи шляп и зонтиков теми, которые оставался позади, и мы были уже на пути к фронту. Что касается моего брата и меня, мы не были трансваальскими бюргерами, и при этом мы не были призваны на службу, но мы автоматически стали солдатами бурской армии на основании того, что забросили наше имущество в окно вагона и взобрались в вагон, немного зная о том, какие долгие и трудные последствия нас ожидают.