Текст книги "Чудища из-за миров[СИ]"

Автор книги: Д Кузиманза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

После того как косы и топоры были отложены, в ходе мирных переговоров постановили, что маленький Заноза получит только половину наказания, а Седой Охотник не тронет оборотня, переночует, завтра отправится восвояси и никому не расскажет о хуторе и его чудище. Отец Занозы, Христофор, решил, что раз его сын сюда этого смелого молодца привёл, то и принимать его будут в их доме. Свободные кровати есть, угощением не поскупятся.

Седой Охотник теперь уже спокойно вошёл в деревню. Как хутор официального названия она не имела, но местные называли её Болото. Название, хотя и не оригинальное, подходило к деревеньке и околице как нельзя лучше. Небольшие дома располагались вдоль единственной относительно сухой улицы, но сразу же за дворами начинался сырой луг, дальше переходящий в болото. Домик Христофора отличался от остальных только одним: гнездом аиста на крыше.

Гостя устроили в отдельной комнате, дали воды умыться и пригласили за стол. В качестве угощения от себя он принёс уцелевшую фляжку зелена вина.

Во главе стола сидел Христофор, коренастый белокурый мужчина с круглым лицом, серыми навыкате глазами и усами, свисающими ниже подбородка. По правую руку посадил гостя и Занозу, по левую – жену Елену, женщину молчаливую и бесцветную от рыжеватых волос до блеклого лица и светлых глаз.

"Какие они все бледные здесь, на болоте, – подумал Седой Охотник. – Как ростки в погребе, без солнца".

Христофор подвинул к себе каравай хлеба и сосредоточенно стал его нарезать. Все в молчании следили за ним, как вдруг раздался тихий голос:

– Простите, это я.

– Опаздываешь, Улья, – не поднимая глаз от хлеба, сказал Христофор. – Нехорошо опаздывать, если в доме гость.

Улья – на самом деле её звали Юлия, но местные произносили имя так – с улыбкой поклонилась Седому Охотнику и торопливо села возле матери. Вот уж кто не казался ростком из погреба! Она так не походила на своих белесых и грубоватых родных, что в отличие от остальных на неё стоило посмотреть. И он смотрел на приятную улыбку сочных губ, прекрасные карие глаза, длинные ресницы, слегка загорелое или смуглое лицо, обрамлённое тёмными кудрями, округлую шею и на всё остальное, чего не видел, но что угадывал под льняной блузкой и цветастой юбкой.

Деля своё внимание между замечательным копчёным угрём и Ульей, Седой Охотник пытался завести с хозяевами разговор, но ничего не получалось. Заноза, как всякий набегавшийся ребёнок, жадно поедал всё, что попадало к нему в тарелку. Его отец ел неторопливо и основательно, что мешало поддерживать с ним связную беседу. У Елены куда большим вниманием пользовался кувшин с наливкой, которой она то и дело угощала гостя и не давала злоупотреблять мужу; надо отдать ей должное, женщина всё-таки не забывала и о сыне, подкладывая ему то копчёного угря, то жаркого, то тушенной с травами капусты. Оставалась одна Улья, но хотя не была увлечена едой и питьём, как другие, отвечала гостю коротко и не очень охотно.

Только когда Седой Охотник случайно упомянул столицу, Улья оживилась.

– Вы там бывали? На ярмарке, на кораблях, на балах?

– Бывал. – Он запнулся: Елена вдруг очнулась и с непонятной яростью смотрела на дочь.

– И на балах? – не обращала внимания на мать Улья. – Какой вы счастливец!

– Да, и на балах, – он невольно усмехнулся тому, как засияли её глаза и зарумянилось её лицо.

– Там должно быть замечательно, – размечталась Улья. – Большие дома, улицы из камня. Был у нас когда-то один путешественник, тоже ехал из столицы. Рассказывал чудесные вещи и туфли мне подарил, и бусы…

– Улья! – каркнула Елена. – Поела? Собери со стола и принеси трубку отцу!

Девушка надула губки, прекрасные глаза засверкали обидой, но удержалась от слёз и подчинилась приказу матери. А всё-таки, проходя мимо Седого Охотника, заговорщицки, легко его толкнула и бросила искоса взгляд.

После её ухода наступило неловкое молчание.

– Скажите, хозяин, а далеко речка или озеро? – не выдержал Седой Охотник. – Сегодня жарко, я бы охотно поплавал.

– Недалеко, – вежливо ответил Христофор. – Тут и море недалеко.

– А и правда! Я смотрел по карте, когда ехал к княгине. Но тут такие болота – ни за что бы не догадался.

– Сегодня море спокойное, оттого и тихо. А как волна идёт, так шум или рёв слышно, будто вода у дверей. Совсем близко. Разве что дороги не знать и в болото влезть, ну, или в трясину, и пропасть навсегда.

– А как пройти к морю? – уточнил Седой Охотник, смущённый такими перспективами.

– А вот мой бродяга покажет.

– Да, – Заноза выскочил из-за стола. – Я покажу, покажу.

Наверняка хотел отложить даже половинное наказание.

– Спасибо, спасибо вам, – говорил по дороге. – А то б отец дал мне ремня. Я теперь вас так люблю… ну, как Улью!

До моря и впрямь было недалеко. Дорога, как и все в околице, вела по болотцу, но зато пляж оказался совершенно не таким, как можно было бы себе представить: широкая полоса жёлтого песка, чистого и шелковистого. А за пляжем зеркало воды, удивительно спокойной и гладкой.

Седой Охотник снял с себя оружие, одежду и сапоги. Песок, нагретый солнцем, обжигал, но вода оказалась холодной. Он засомневался, купаться ли… отчаянно визжа, Заноза влетел в воду, обрызгав его с ног до головы, так что добру молодцу не оставалось ничего другого, как кинуться в море вслед за мальчишкой.

Это были самые лучшие минуты за весь день: душистые волны смыли с него пот и пыль, успокоили искусанную комарами и слепнями кожу. Потом он замёрз, выбрался на берег, растянулся на горячем песке и зажмурился.

– Можно посмотреть? – открыл глаза и увидел, что Заноза указывает на медальон, подарок старой княгини.

– Смотри, – он снял медальон и подал Занозе.

– Ох, красивый! Я скажу вам что-то, а вы никому не говорите, ладно?

– Не скажу.

– Я собираю медальки. У меня их уже четыре. Дома покажу, только вы же помните, что это тайна?

– Конечно, буду молчать.

– Если что, старшие у меня заберут и ещё выпорют. А такой медальки у меня нет. Те все не волшебные, а эта – волшебная, да?

– Ну, можно сказать и так, – усмехнулся Седой Охотник. – Когда-нибудь у тебя будет и такая. Как заслужишь, так и получишь.

– Какой вы умный! Я вас люблю даже больше Ульи!

Возвращались уже почти затемно. Перед самым хутором Заноза таинственно приложил палец к губам, потом схватил Седой Охотника за руку и потащил в заросли орешника, который чудом вырос в этом болотистом месте. Приподняв камень под одним из кустов, мальчик достал свёрток.

– Вот, видите?

Белый Охотник с удивлением рассмотрел вещицы. Это не были дешёвые бляшки или монетки, как он думал: два медальона из серебра, один серебряный позолоченный, а один из золота – и все такие же, как у него. На медальонах тоже были соколы и мечи-кладенцы. Только у двух серебряных и золотого на обороте гладко – как и на его медальоне – а на реверсе четвёртого, позолоченного, изображена голова волка.

– Откуда они у тебя?

Заноза испуганно посмотрел на него:

– Достал…

Седой Охотник невольно взял в руки позолоченный медальон, тот так и лёг ему в ладонь.

– Это ведь дорогие вещи, а они так просто не достаются.

– Ну, ладно, – решился Заноза. – Через болота есть прямой путь, два дня пути можно скостить. Но из чужаков никто его не знает. Наши старшие не любят, чтобы чужаки по болотам шлялись. А я соглашался и проводил. Вот мне и платили.

– Ладно, – сделал вид, что поверил, Седой Охотник. – Но откуда вот этот медальон, с волком на реверсе?

Заноза долго мялся.

– Приходил тут один, – сказал тихо. – Странный был, страшный немного, наши его прогнали. Но я его провёл, и он дал мне подарок.

– Украл у него? – строго спросил Седой Охотник, но мальчик возмутился:

– Я не ворую! Отец бы меня выпорол, ой-ёй!

– Этот медальон старинный и принадлежал тому, кто охотится на чудищ, кто оберегает людей от нечисти.

"Это особенный медальон, я слышал о таком, – думал он. – Моя висюлька – всего лишь пропуск, что-то вроде грамоты или разрешения на постой. А этот – вещь действительно сильная, может быть, волшебная. Он бы мне пригодился, наверное". Но вслух этих слов Седой Охотник не сказал.

Заноза пожал худенькими плечами:

– Разве тот, кто убивает чудищ, оберегает людей? Старшие говорят по-другому.

– Они ошибаются. А медальон… Продай мне его.

– Не дам. Он мой, и я его не украл.

– Я этого не говорю. Я хочу его купить.

– Нет!

– Тогда давай поменяемся. Ты возьмёшь мой, а я – твой. Согласен?

– Ну, не знаю, – Заноза взвесил их в руках. – Мой тяжелее. И красивее.

– А я расскажу всё твоему отцу! – разозлился Седой Охотник.

Мальчик понурил голову и зло сверкнул глазами:

– А обещали не говорить. Никакой вы не рыцарь.

– Послушай, я не скажу, не скажу… – опомнился Седой Охотник. – Ну, ты совсем глупый, посмотри: мой медальон золотой, а твой только позолоченный, он дешевле, значит, хуже.

Заноза недоверчиво покрутил головой:

– Хуже?

– Пойди и спроси, у кого хочешь, что дороже: серебро или золото?

Мальчик улыбнулся:

– Я и сам знаю, что золото. Ладно, меняемся. Только вы не скажете отцу о моих медальках? Вы уже раз передумали.

– Я никому не скажу! – "Глупый, да кто же о таком сокровище будет болтать? Только такой ребёнок, как ты".

Когда они подошли к дому, Христофор сидел на пороге, курил трубку и попивал зелено вино из фляжки. Из-за спины его сердито бормотала Елена:

– Крышу собирался починить… колесо… забор…

"Вот дура, – подумал Седой Охотник. – За обедом он пил наливку, теперь – зелено вино. Какая может быть крыша? Шею свернёт".

– Молчи! – буркнул жене Христофор. – Гость в доме, какая починка? Гостя угощать и развлекать нужно!

– Гость купаться пошёл, а дождь опять пойдёт и…

"Вот настырная тётка! Правильно говорят: ума нема – считай калека. Только не себя, а других до калечества доведёт".

– Тихо! – за Христофора можно было не бояться. – Гость в доме – это праздник! Пошла бы и цветов нарвала.

Елена ушла, но не за цветами, а в дом и хлопнула дверью.

Христофор поднял взгляд на Седого Охотника:

– А-а-а, вот и вы, сейчас мы с вами попро…

Хозяин посмотрел на кувшин возле полупустой фляжки, приоткрыл рот, заморгал, взял кувшин в руи и перевернул. Изумление его было неподдельным:

– Пусто? Тут же был полный кувшин!

Точно был. Второй из двух больших кувшинов, которые стояли на столе за обедом. Похоже, Христофор "оприходовал" почти всю наливку.

– Кто-то украл. Кто украл наливку?

Перехватив лукавый взгляд Занозы, Седой Охотник вспомнил, как точно так же возмущался сегодня утром. Ему стало смешно и неловко.

– Да кто же мог украсть? – сказал он. – Тут никого нет. Разве что… оборотень?

– Не-е, – с громадной убеждённостью протянул Христофор. – Наш оборотень наливку не крадёт. Были б котлеты или конфеты – другое дело. Это воры. Воры. Грабители. Я ходил за табаком, а они ука-ра-ли.

– Как же украли, если кувшин остался?

– А первый кувшин где? Руки ворам поотрубаю! – Христофор вскочил на ноги, вытащил из-под крыльца топор. – Поймаю и отберу!

Луна освещала его рассерженное лицо, лунный свет заблестел на топоре, когда он взмахнул им и ринулся вперёд.

– Куда вы? Там оборотень! – предупредил Седой Охотник.

Конечно, не его дело было успокаивать пьяных болотных жителей и гоняться за ними. Но хозяин, и так не слушал его, кинулся вперёд, может быть, на свою погибель. Человек-волк, если был поблизости, не мог даже мечтать о лучшей добыче! Поэтому Седой Охотник, прихватив пистолеты и саблю, последовал за Христофором.

Это был одновременно нелепый и жутковатый путь. Над самой землёй мерцала дымка, тени невысоких деревьев выглядели, как изогнутые когти, ухали совы, пронзительно вопила какая-то птица, орали лягушки, но Христофор перекрикивал их всех:

– И р-раз! Отдай кувшин! И дв-ва!

– Христофор, это дерево. А кувшин дома.

– П-пустой!

– Вот набросится на вас оборотень.

– Ну и что?

– До сих пор ел собак, но теперь…

– Не ел он никаких собак! – возмутился Христофор и так обернулся, что Седой Охотник попятился. – Самое большее – ужин утаскивал. Зеркальца тоже любил, ленты, бусики всякие.

Он вдруг словно опомнился и просительно сказал:

– Только ты молчи, понял. Ни-ко-му!

И опять кинулся воевать с деревьями.

Казалось или так и было, что они бродили по огромному кругу вокруг хутора, спотыкались в грязи, перепрыгивали через упавшие деревья и пни, поднимались на сухие холмы и опять спускались в болото. Седой Охотник устал, ему надоели эти дурацкие бредни пьяного мужика о волке, ворующем конфеты и ленточки, и он уже раздумывал над тем, чтобы стукнуть паршивца по голове, оглушить и отнести на хутор, но…

– И р-ра…

Христофор захлебнулся своим криком, и ноги его подкосились, потому что в ответ раздался долгий, зловещий и монотонный вой. Седой Охотник уже видел себя с пьяным хозяином на плечах, отбивающего от бестии. Но Христофор буквально взлетел над топкой дорожкой, уронил топор и длинными прыжками помчался назад к дому, держась руками за голову и постанывая на бегу:

– Ох, моя головушка! Ох, разваливается на части! Ох, не могу!

Ни один оборотень не имел шансов его догнать. Седой Охотник подобрал топор, подозрительно огляделся и пошёл за Христофором. Вдруг тот остановился и резко обернулся.

– Почему не лает Кусай? – строго спросил он и, прежде чем услышал ответ, опять кинулся бежать.

"Кусай? Кто такой Кусай? А, это единственная собачка на хуторе… зачем ей лаять, прячется, наверное…"

Другое дело, что хутор был ярко освещён кострами, факелами и лампами. На единственной улице собрались все жители, испуганные, мрачные, дрожащие.

– Что случилось? – услышал Седой Охотник невнятный вопрос Христофора.

– Хотим твоего гостя о помощи просить. Против оборотня. Убить его нужно.

– Э-э-э, а если это кто-то…

– Слушай сюда! Ты спьяну воров гонял, а бестия опять приходила. Кусая прогнала за реку, с кем теперь на охоту пойдём? Потом по хутору оборотень бесился. Выл, рычал, заборы разбивал. Такой бешеный ещё никогда не был! Наконец у кузнеца в доме двери разбил…

– У кузнеца?

– Да. Если бы в подвал не железная дверь вела, то как с Кусаем было бы! А за рекой в деревне свой кузнец есть, зачем им ещё один?

Все многозначительно и умоляюще смотрели на благородное лицо Седого Охотника.

– Убьёте? – спросил протрезвевший Христофор.

– Убью, – Седой Охотник произнёс это почти торжественно. Уже смирился с тем, что в этот раз не покажет свои мастерство и смелость, а тут… Лучше и быть не могло.

– Ни за что! – сказал Христофор.

– Не слушайте его, – зашумели другие хуторяне. – Если оборотня прикончите, то вечная вам благодарность будет. Сокровищ у нас нет, но чем можем, тем отплатим. И вы у нас всегда почётным гостем будете!

– По рукам!

Не обращая внимания на крики Христофора, по приказу Седого Охотника все заперлись в самых крепких домах за самыми надёжными дверями. Сам же он уединился в своей комнате в доме Христофора (которого насильно запер в подвале) и готовился к поединку с оборотнем. Вычистил пистолеты и мушкет, приготовил запас серебряных пуль и проверил саблю и ножи. Не были это обычные клинки, а настоящие магические артефакты для подобных охот. Великолепные клинки из испанской стали покрыты были несколькими слоями серебра, а на обеих плоскостях вытравлены слова экзорцизмов.

– Сударь, я принесла вам поесть, – Улья, неизвестно, как и когда, появилась в комнате. Седой Охотник с улыбкой, но отрицательно покачал головой:

– Спасибо, но я уже поел и больше не хочу.

– А вина?

– И вина не нужно. – Кого угодно прогнал бы немедленно, но ей только улыбался. – А мама не рассердится, что сюда пришли?

– Нет, не рассердится. Закрыла меня в комнате и думает, что там сижу. Куда там! Я сильная, я взрослая! – Так посмотрела на него, что стало ему жарко. Да, не была ни маленькой девочкой, ни застенчивой девушкой. Была совершенно взрослой. Кроме уже знакомой ему одежды увидел у неё бусы на шее, а на ногах красные туфельки. Наверное, те, что подарил путешественник. Выглядела праздничной и красивой… была красавицей! Трудно поверить, что такой цветок появился в этой заболоченной деревеньке.

– А вы многих оборотней убили? – спросила Улья, теребя ленту в косе.

– Да.

– А были и человековолки?

– Даже два. – Седой Охотник гордо усмехнулся.

– А если он вас сожрёт? Жалко, такой симпатичный. Столько девушек заплачет!

– А ты бы плакала?

– Я? – смущенно опустила глаза. – Я бы плакала.

Он ожидал такого ответа, но всё-таки было приятно.

– Не переживай. Ещё не родилась та бестия, которая бы меня перехитрила!

– Ой, но об этой не вы первый так говорите.

– Нет? – искренне удивился он. – Разве её пытались убить?

– Да. Целых четыре человека. И всех оборотень убил.

– Гм-м, почему же мне никто не сказал об этом?

– Боялись, что вы испугаетесь и уедете. А лучше бы вам уехать. Того, кто мне туфли и бусы подарил, оборотень тоже разорвал. А тот хотел меня отсюда забрать, мир показать…

Седой Охотник улыбнулся шире:

– Я тебя заберу, хочешь?

– Отец не позволит. Давай убежим сейчас? Я тебя очень, очень люблю! – Кинулась ему на шею и начала целовать.

– Сейчас убежим? – осторожно перехватил её руки. Очень жаль, но сейчас ему не до этого.

– Да, сейчас, – сказала Улья сердито. – Что нам этот оборотень! До утра никто из домов носа не покажет, а мы убежим. Солнце взойдёт, а мы далеко!

– Не могу, – вздохнул он. – Я обещал. Моё слово нерушимо.

– Но ты и мне обещал. – Взяла обеими руками его голову. – Послушай, что скажу. Оборотень всегда убивал охотников на него в первую же ночь. Тебя тоже искал, но тебе повезло, ты за отцом бегал, ты оборотня переиграл. Зачем снова судьбу искушать?

– Я дал слово убить оборотня. Убью и увезу тебя.

– Тогда мне, может быть, уже не захочется! – фыркнула Улья и выбежала из комнаты.

Седой Охотник вздохнул, попытался успокоиться и отправился на охоту. Вышел на порог дома: на шее медальон с головой волка, за поясом пистолеты и ножи, за спиной мушкет, в руках сабля.

Хутор казался вымершим. Ни в одном окне не горел свет, ни один голос не доносился из домов. Не было слышно и оборотня. Может быть, на сегодня исчерпал свою злобу и кровожадность? Или чует убийственное серебро и бесстрашие охотника?

Долго стоял Седой Охотник за домом Христофора. Сначала неподвижно и прислушиваясь, потом прислушиваясь, но оглядываясь. Потом и прислушиваясь, и оглядываясь, начал прогуливатся между домами. Ненавидел такое ожидание. Всегда любил идти вперёд на опасность, столкнуться с ней лицом к лицу, нанести смертельный удар.

Выдержка не была его самой сильной стороной.

Луна скрылась за тучами. Стало холодно, и начался дождь. Слышал ясный, громкий шум волн. Кроме дождя это были единственные звуки, которые он слышал, не считая стука своего сердца. Молчали совы и лягушки, некому было лаять. Жуткая ночь.

Нарастала, усиливалась, приближалась опасность, неизвестная сила и безмолвная угроза.

Медальон с волчьей головой вдруг завибрировал. Дрожь была неприятной, но только благодаря ей Седой Охотник не был пойман врасплох, когда горящие, бешеные глаза оборотня неожиданно оказались перед ним. Успел отскочить, увернуться, прийти в себя. Да и оборотень не атаковал. Страшные глаза изучали своего противника спокойно и уверенно. Оборотень хотел не только мяса и крови, хотел борьбы, хотел настоящей победы, хотел доказать заносчивому человеку, кто тут хозяин и владыка.

А Седой Охотник не зевал. Безмолвно кинулся вперёд, ударил саблей, но волшебный клинок рассёк воздух – оборотень тоже увернулся. Отпрыгивая, зацепил саблю лапой – саблю. Сабля отлетела в сторону, а когти остались при лапе – выигрыш оборотня!

Рычащая смерть, клацая зубами, пронеслась мимо Белого Охотника. Почуял острый запах мускулистого тела, брызнула ему в лицо слюна из пасти, выбила из другой руки пистолет и сбила с ног самого. Еще падая, выхватил второй пистолет и, не целясь, выстрелил. Бестия взвыла от боли, кровь брызнула ему в лицо. Не поверил сам себе, но попал, не было сомнения, что посеребренная пуля нашла в темноте цель!

Седой Охотник изогнулся назад, схватил мушкет. Зарядил на ощупь и прицелился – всё это, видя, как бестия приближается, ближе, еще ближе… Механизм мушкета действовал адски медленно, всё – и тёмный силуэт со светящимися глазами – двигалось по-улиточьи. Выстрел! Мимо!

Но этот промах испугал оборотня, он уже в прыжке отшатнулся и не упал на противника, а приземлился рядом, зацепив и выбив из рук человека мушкет. Седой Охотник кинулся вперёд, схватил первый пистолет, выстрелил. Промахнулся, но явно оглушил оборотня, тот замер. Вот удача! Седой Охотник ударил ножом, целил в брюхо, снизу вверх, так чтобы распороть длинным острым лезвием. Должен был попасть, но…

Подбросило его, как волан ракеткой – мягко и стремительно. Взлетел в воздух и упало в грязь. С трудом переводил дыхание, шаря вокруг в поисках ножа. А оборотень не шевелился, наверняка был мёртв, должен быть мёртвым, он же попал в него ножом!

Руки Седой Охотника шарили в грязи, а тело буквально разламывала на части боль: ныли треснувшие рёбра, остро дёргало в руке, спина болела тупо, сильно и странно, зато ног не чувствовал.

Последний бой! Не потому, что умрёт, нет, он выживет и будет жить. И, беспомощно лёжа в какой-нибудь богадельне или сидя нищим инвалидом на углу вонючей улочки, сможет сколько угодно рассказывать о своих подвигах. В пистолете последняя пуля. Последняя! Прощай, Улья…

И в этот момент бестия пошевелилась, зарычала и поползла куда-то в сторону. Всё напрасно, он искалечен, а оборотень жив и убегает. Но какое ему, искалеченному и побеждённому дело до этой твари. Последняя пуля – и покой!

Убить себя оказалось не так просто, как оборотня, особенно мучительно было сознание, что он дал слово избавить людей от зла, они ему поверили, а он предал их. Нет, ещё не предал! Медальон вибрировал, показывая ему, где тварь, в какую сторону пытается скрыться оборотень.

Седой Охотник заскрипел зубами и, подтягиваясь на руках, пополз за ним по неглубокой болотной жиже.

Острый звериный запах подтвердил, что бестия недалеко. А вот и сверкнули глаза: оборотень посмотрел через плечо. Со стоном Седой Охотник поднял пистолет, прицелился и выстрелил. Бестия пронзительно, необычно тонко взвизгнула и упала где-то недалеко. Не шевелилась. Утром придут жители хутора и пробьют жуткое тело осиновым колом – мало ли, что может произойти на следующую ночь. Не хватало ещё оборотня-упыря!

А Седой Охотник был ещё жив, более того, он стал чувствовать ноги, даже смог привстать на колени и присмотреться к поверженному противнику. О, что он увидел! Невольно рванулся вперёд… и от боли потерял сознание.

…Очнулся, когда в полумраке подбежал к ним Заноза. Сначала подошёл к Седому Охотнику, забрызганному кровью бывшего оборотня:

– А хорошо я придумал позвать его к нам! – шептал испуганно и торжествующе.

Дрожащие маленькие пальцы схватили медальон с головой волка, сполоснули его в луже:

– Теперь ты ничего не скажешь отцу. Зато у меня уже пять медалек!

– Не скажу, – сердито смеясь, сказал Седой Охотник.

Мальчишка ахнул, уронил медальон и, как всякий ребёнок, пойманный на горячем, расплакался.

– Значит, ты не просто так соврал мне на постоялом дворе!

Размазывая по лицу грязь, Заноза бормотал:

– Я думал… Я хотел…

– Ты знал о сестре?

– Да. я видел, как она одевалась возле сарая, – плакал Заноза. – Тогда… после того… как ночью наши гоняли по болотам грабителя! Он был такой злой и наглый… а что утонул, так его никто не просил разбойничать! Он и заколдовал её – злой, злой волчара! И я подумал: или вы расколдуете Улью, или я получу ещё одну медальку.

– Мне же говорили, что тут были ещё охотники. Или врали?

– Да, были. Но один за речку удрал, а второго отец по морю на лодке увёз. Потом ещё два приходили, но как услышали вой и рёв, до утра в подполе просидели, хоть там воды по колено.

– Значит, твой отец правду говорил, что никаких жертв не было: ни собак, ни свиней?

– Не было. Так наши говорили, чтобы лихих людей от хутора отпугивать.

– Да-а, ну и делов я натворил.

Ощупав себя и убедившись, что кое-какие кости мучительно болят, но ноги его держат, Седой Охотник подошёл к Улье. Девушка лежала лицом вниз, раскинув руки, словно обнимала землю. Но она дышала, а бледные щёки стали розоветь. Кроме царапины пониже спины, других повреждений заметно не было. Рядом с Ульей на земле валялся отстреленный волчий хвост.

"Кто бы мог подумать, что колдовство, подчинившее себе девушку, таилось в этом проклятом хвосте?" – пробормотал Седой Охотник.

Подошёл Заноза, стянул с себя кацавейку, накинул на сестру, потом, понурив голову, протянул медальон молодому человеку.

– Пусть он останется у тебя, – сказал Седой Охотник. – Что ни случилось, то к лучшему.

Мальчик тут же спрятал своё сокровище под рубаху и спросил, широко и невинно открыв голубые глаза:

– А когда вы с Ульей поедете в столицу, то мне с вами можно?

– В столицу? – переспросил Седой Охотник. – Какую столицу? Слушай, у меня голова кругом идёт. Давай обсудим это попозже? Мне нужно срочно позвонить об этом случае. Ч-чёрт, куда подевался телефон? На поясе сплошные пистолеты и ножи. Чепуха какая-то…

Он приподнялся на диване, оглядел свою гостиную ещё сонным и растерянным взглядом, быстро опустил голову, но не обнаружил на полу ничего, кроме потёртого коврика и своих ног в спортивных штанах и тапочках. За окном темнело вечернее небо, а с экрана улыбалась дикторша, мелодично сообщая:

– Вы смотрели тридцать седьмую серию фильма "Оскал любви". Продолжение завтра в это же время. А сейчас Эмиль Адлер расскажет о погоде на ближайшие дни.

– Тридцать седьмую, – тупо сказал Демид. – Я хотел посмотреть, чем так восхищается Клео. Посмотрел… Этот полёт в гараже меня доконал. С другой стороны, – он лениво отправился на кухню, достал из холодильника пиво и отпил полбутылки, – с другой стороны, хорошо, что не нужно расследовать хотя бы этот случай.

Пиво вернулось в холодильник, а Демид – в комнату.

– Да, хорошо, – повторил он задумчиво. – И Улью не нужно везти в столицу, как обещал. А она ничего, эта Улья!

Глаза его вдруг встретились с глазами Клео, фотографиями которой он щедро украсил свою квартиру.

– Нет, я просто стараюсь быть объективным, – усмехнулся он, отводя взгляд от её портрета на книжном шкафу. – Нет, та вервольфиха, конечно, не Мисс Вселенная, – улыбнулся он Клео на телевизоре. – Я же не говорю, что она мне нравится, – объяснил он портрету Клео над столиком.

Тут обнаружился и телефон, требовательно засигналив из-под дивана.

– А я как раз о тебе думал, – ласково сказал Демид в трубку. – Что делаю? Посмотрел сериал. Ну, тот, знаешь, про оборотней. Конечно, понравилось! До сих пор в себя прийти не могу.