Текст книги "Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908"

Автор книги: Цзюн Чан

Соавторы: Чан Цзюн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

В 1862 году Ф. Уорд получил смертельное ранение в бою, и Цыси распорядилась в память о его заслугах перед империей построить храм. Командование над «Всегда побеждающей армией» принял на себя английский офицер Чарльз Гордон. Гордон прекрасно понимал, что «нынешний мятеж необходимо подавить самым решительным образом». Он написал в своем дневнике: «Не передать словами ужасы, пережитые этим народом по вине мятежников, или описать пустыню, в которую они превратили данную богатую провинцию. Весьма удобно вести разговоры о невмешательстве извне, однако нас, безусловно, трогает абсолютная нищета и крайняя нужда этого несчастного народа». Как и Уорда, Гордона отличала склонность к браваде, и он обычно ходил в атаку, вооруженный одной лишь ротанговой тросточкой. Его подчиненные видели в нем настоящего героя, и ему суждено было стать Китайским Гордоном, а также сыграть ключевую (кто-то даже считает – незаменимую) роль в разгроме тайпинов, то есть в спасении Цинской династии.

Притом что у Цыси отсутствовал прямой выход на европейских воинов и послов, эта женщина быстро осознавала всю суть Запада, а также схватывала на лету смысл пространных и подробных докладов, поступающих от великого князя Гуна и прочих чиновников, имевших дело с европейцами. В одном случае императорским указом выражалась благодарность «англичанам и французам» за артиллерийские обстрелы тайпинских отрядов. Французский посол посетовал на то, что одни только французы принимали участие в таких обстрелах, а англичане от них воздерживались. Цыси попеняла своим дипломатам: «Вы можете указывать на убогое мышление иностранцев, но при этом стоит обратить внимание на точность их высказываний. Впредь, когда будете составлять отчет, потрудитесь излагать факты, не уклоняясь в сторону ни на йоту». Она указала им на то, что китайская привычка к верхоглядству свое отжила.

Большое впечатление на нее произвела информация о том, что европейцы проявляют заботу о жизни каждого китайца в отдельности. Об этом часто сообщал Ли Хунчжан, в подчинении которого состояли Уорд и Гордон. Мандарина Ли, мужчину с ухоженной бородкой и узкими глазами, от внимания которых ничто не могло ускользнуть, с полным основанием можно было причислить к классическим конфуцианским последователям. Тем не менее ему пришлось пройти путь самого прославленного реформатора Китая. На этом начальном этапе через рутинное общение с европейцами он учился у них полезному делу, когда практически все его коллеги все еще видели в них нежелательных пришельцев. Ближе к концу 1863 года представитель высшей знати Ли Хунчжан и Чарльз Гордон взяли в осаду город Сучжоу, славившийся своими шелками, садами и каналами (кое-кто называл его китайской Венецией) и с точки зрения стратегии находившийся рядом со столицей тайпинов Нанкином. Они убедили восьмерых руководителей обороны этого города капитулировать, пообещав им за это жизнь и высокие посты. В своем лагере, разбитом за воротами города, наместник Ли устроил в честь этих изменников пир, на который Гордона приглашать не стал. В разгар крепкой попойки в зал вошли восемь офицеров. В руках каждый из них нес почетный головной убор мандарина с красной пуговицей наверху и торчащим павлиньим пером. Вошедшие офицеры встали на колени перед бывшими главарями мятежников и протянули им эти головные уборы. Все участники пира поднялись и стоя наблюдали за происходящим. Главари тоже встали, развязали свои желтые повязки и собрались было взять протянутые им головные уборы, чтобы надеть их. В мгновение ока появились мечи, и все восемь голов оказались в руках офицеров, держащих их за волосы. Наместник Ли, покинувший пир как раз перед приходом офицеров с головными уборами, чтобы не видеть предстоящего убийства, приказал мятежников обезглавить и тем самым пресечь потенциальную измену, сплошь и рядом случавшуюся раньше. После этого его армия ворвалась в Сучжоу и вырезала десятки тысяч тайпинов, уверенных в том, что находятся в безопасности. Гордон, давший убитым главарям тайпинов слово и лично обещавший им жизнь, преисполнился праведного гнева и подал в отставку с поста командующего «Всегда побеждающей армии». Притом что он, пусть и против воли, понимал точку зрения наместника Ли, Гордон, как английский офицер и правоверный христианин, счел необходимым держаться подальше от такого акта «азиатского варварства».

Наместник Ли Хунчжан доложил Цыси о столь острой реакции на убийство главарей мятежников со стороны Гордона, а также о гневных протестах западных дипломатов и купцов по этому же поводу. Цыси промолчала, но она не могла не испытывать некоторого восхищения поведением европейцев. Носители конфуцианских идеалов тоже питают отвращение к убийству невиновных людей или добровольно сдавшихся в плен врагов. При всем этом солдаты императорской армии устраивали кровавую резню и вели себя ничуть не лучше презираемых тайпинов. Поразительное исключение относилось только к бойцам «Всегда побеждающей армии». (Наместник Ли писал одному своему коллеге о том, что люди Гордона «способны разгромить врага, но не станут убивать всех, кто попадается под руку; поэтому моей армии приходится сопровождать их для оказания посильной помощи в этом деле».) Цыси и чиновники ее круга постепенно отказывались считать европейцев «варварами». Также приблизительно с этого времени она стала относиться к своей собственной стране и традициям ее народа с большей заботой.

Гордон начал с наместником Ли Хунчжаном работу по расформированию «Всегда побеждающей армии». Для Цыси это принесло большое облегчение. Она уже думала, что делать с этим объединением после подавления мятежа, ведь эти не знавшие поражения люди подчинялись одному только Гордону и отказывались выполнять распоряжения, поступавшие из Пекина. В своем послании великому князю Гуну Цыси написала: «Если Чарльз Гордон принимает положенные меры по расформированию своей армии и отправляет иностранных офицеров по домам, тогда его действия подтверждают доброе отношение к нам и то, что он постоянно трудился ради нашего блага». Перед его отъездом Цыси принародно хвалила этого англичанина в самых пылких выражениях и щедро его наградила, в том числе деньгами в размере 10 тысяч лянов серебром. Чарльз Гордон от денег отказался на том основании, что считал себя настоящим боевым офицером, а не наемником-убийцей. Цыси поинтересовалась у великого князя Гуна, причем как-то растерянно: «Он что, на самом деле так думает? Разве иностранцы могут хотеть чего-то иного, кроме денег?» Наместнику Ли Хунчжану и прочим чиновникам поручили выяснить, чем можно по-настоящему порадовать Гордона. Послушав совета наместника Ли, Цыси наградила этого англичанина исключительной честью: она подарила ему китайскую национальную одежду желтого императорского цвета, которую разрешалось носить одному только китайскому императору. После знакомства с Гордоном у Цыси появилось много пищи для размышлений о европейцах[17]17
  В Лондоне статую Чарльза Гордона сначала возвели на Трафальгарской площади, а потом перенесли на набережную Королевы Виктории. В 1948 году Уинстон Черчилль выступил в парламенте в пользу возвращения этой статуи на изначальное место ее возведения. При этом он назвал Гордона «образцом христианского героя», а также сказал, что «с его именем связаны очень многие свято хранимые нами идеалы».


[Закрыть].

Стремясь разгромить тайпинов, Цыси продвигала на высокие посты выдающихся представителей национальности хань: одним из них можно назвать наместника императора Ли Хунчжана, вторым – прославленного деятеля Цзэн Гофаня. Именно армия наместника Цзэна в июле 1864 года отбила у мятежников Нанкин. С этого момента начался закат Тайпинского восстания, считающегося крупнейшим крестьянским мятежом в китайской истории, на подавление которого ушло 15 лет и стоившего народу 20 миллионов жизней. Его вождя Хун Сюцюаня сгубила болезнь еще до падения Нанкина, сына и преемника Хуна поймали и подвергли «смерти от тысячи порезов», как предписывалось цинскими законами, хотя ему исполнилось только лишь четырнадцать лет. Остальных схваченных главарей тайпинов ждала такая же казнь. Сообщения об этих жестоких казнях, опубликованные в газетах наподобие «Вестника Северного Китая» и сопровождаемые иллюстрациями, повергли европейцев в ужас. Томас Уэйд, назначенный к тому времени британским поверенным в делах, написал великому князю Гуну предложение о том, что раз уж мятежников удалось подавить, то китайцы должны отказаться от подобного дикого способа наказания преступников. Он назвал его «чересчур жестоким и глубоко огорчительным» для народов на Западе и добавил, что его отмена принесет Китайской империи огромную политическую выгоду. Призыв Т. Уэйда великий князь Гун отверг, сославшись на то, что данное наказание применялось редко, а исполнение его служит средством устрашения потенциальных мятежников, способных иначе лишить жизни бесчисленное множество невинных людей. «Без такого наказания, я боюсь, народ в Китае потеряет страх… и в скором времени может появиться еще больше преступников. Вот тогда-то станет трудно поддерживать мир и стабильность в стране». Великий князь откровенно признавал тот факт, что даже такая смертная казнь, как обезглавливание, не удержит мятежников и без такой жестокой санкции его империи грозит гибель. Цыси не стала возражать великому князю Гуну, но при этом не высказала и собственное мнение, как это сделал император Цяньлун в 1774 году, когда собственной рукой написал по поводу вождя мятежников Ван Луня: этого мужчину следует предать смерти «от тысячи порезов, после казни его кожа должна выглядеть как рыбья чешуя», а его родственников «необходимо обезглавить, всех до одного – мужчин, женщин, старых и малых».

Человеческая сторона западной культуры китайцам казалась поразительно созвучной их собственному идеалу «жэнь», или «человеколюбию», который, по Конфуцию, считался высшей целью всех правителей. Великий князь Гун хвалил Т. Уэйда за «обладание духом жень», хотя при этом он сокрушался по поводу того, что в Китае этот идеал пока что не нашел своего воплощения.

С завершением Тайпинского восстания один за другим удалось подавить и остальные мятежи. Через считаные дни после захвата власти Цыси удалось восстановить мир в своей стране. В результате она стала пользоваться непререкаемым авторитетом в глазах своей знати и свела на нет сопротивление предстоящей политике по возрождению империи, пребывавшей в плачевном состоянии[18]18
  В местах, где не происходило разграбления или не появлялись мятежники, восстановление произошло стремительно. Уже в середине 1860-х годов английский атташе Фриман-Митфорд отмечал: «Процветание Кантона буквально бросается в глаза, оно – явление вполне очевидное».


[Закрыть]. Войны с Западом стоили Пекину больше 300 миллионов лянов серебром. Улицы Пекина наполнились попрошайками, среди которых попадались женщины, обычно укрывавшиеся от общественного внимания, а теперь в рубище пристававшие к прохожим. Но под властью Цыси Китай без малого за десять лет переживет поразительное возрождение и достигнет высокого уровня народного благосостояния. Большим подспорьем в этом деле послужил новый полноводный источник поступлений средств в казну: таможенные доходы от растущего торгового оборота с Западом благодаря политике открытых дверей, объявленной Цыси.

Цыси увидела огромный потенциал во внешней торговле, центр которой находился в Шанхае, где река Янцзы впадает в Восточно-Китайское море. В первые месяцы после прихода к власти (в начале 1862 года) она сказала великому князю Гуну: «Шанхай для нас – всего лишь медвежий угол, и к тому же опасный, как куча сырых куриных яиц [тайпины грозили его захватить]. При этом благодаря объединенной деятельности там иностранных и китайских купцов он превращается в богатый источник средств на содержание нашей армии. Я слышала, что за последние пару месяцев за счет одного только импортного сбора там получили 800 тысяч лянов… Мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы сохранить за собой это место», – приказала она. На примере Шанхая она убедилась в том, что политика открытых дверей на Запад обещает громадные возможности ее империи, и она не преминула ими воспользоваться. В 1863 году Шанхай посетили 6800 грузовых морских судов, то есть их число во много раз подскочило с тысячи или около того судов при ее покойном муже.

С расширением внешней торговли Китаю потребовалась толковая, то есть неподкупная, таможенная служба. Генеральным инспектором Китайской морской таможни великий князь Гун рекомендовал назначить сотрудника этой службы двадцативосьмилетнего ирландца Роберта Харта из графства Арма. Цыси его кандидатуру одобрила. Через год после назначения она по достоинству оценила его добросовестность.

Харт родился в один год с вдовствующей императрицей, то есть в 1835 году, получил образование в Королевском колледже Белфаста, а первый раз прибыл в Китай смышленым, наивным и честным девятнадцатилетним будущим переводчиком британской консульской службы. Как выдающийся лингвист, он к тому же привез с собой несколько наград за достижения в логике, латинском языке, английской литературе, истории, метафизике, естествознании, юриспруденции и физической географии. По его дневниковым записям можно судить о нем как о последовательном христианине, неравнодушном к проблемам нравственности и справедливости, и как о человеке, питающем глубокую симпатию к китайцам. В одной своей записи, сделанной сразу после прибытия в Гонконг, он описал вечернюю прогулку с господином Стейсом к берегу моря: «Он очень удивил меня своим обращением с китайцами – сталкивал их вещи в воду и тыкал в них своей тростью потому, что они не отвалили от причальной стенки, когда он взошел на судно. Потом у китайцев наступило время ужина; и этот час считался у них священным, поэтому они отказывались работать до завершения этого часа».

Через 10 лет работы в Китае за Р. Хартом закрепилась репутация честного и весьма одаренного человека, обладающего талантом посредника в переговорах, способного предложить приемлемые компромиссы. Он прекрасно знал свои сильные стороны и верил в собственные возможности. Утром, когда пришла официальная депеша с постановлением о его назначении на должность, сразу распечатывать ее он не стал, а записал в дневнике с долей удовлетворения: «Я, как обычно, позавтракал, а потом, по традиции, прочитал свою утреннюю главу и помолился… Распечатал депешу: сначала очень добросердечное письмо от сэра Ф. Брюса, умолявшего меня согласиться на должность генерального инспектора и обещавшего поддержку со стороны министров иностранных дел; вторым было пространное письмо.; третье – пространное письмо на китайском языке.; четвертое – депеша из [китайского министерства иностранных дел] с уведомлением о назначении меня Генеральным инспектором; и прочее и прочее…»

При Харте Китайскую морскую таможню удалось преобразовать из патриархальной конторы, с разнузданными и склонными к продажности работниками, в хорошо управляемое современное государственное учреждение, вносящее громадный вклад в хозяйственную систему Китая. За пять лет, к середине 1865 года, через таможню в Пекин поступило сборов на 32 с лишним миллиона лянов. Репарации Британии и Франции выплатили из таможенных поступлений, а внесли их в полном объеме к середине 1866 года с минимальным ущербом для страны в целом.

Располагая таким богатством, Цыси начала крупномасштабный ввоз продовольствия из-за рубежа. В Китае долгое время не могли произвести достаточно продуктов, чтобы накормить население, и представители правящей династии постоянно запрещали вывоз зерна в зарубежные страны. Систематический беспошлинный импорт товаров регистрировали на таможне с 1867 года. В том году стоимость ввезенного риса как основного продовольственного товара оценивалась в 1,1 миллиона лянов. В период правления Харта главной заботой сотрудников Китайской морской таможни стал поиск и закупка продовольствия за рубежом, а назначенный на это дело европейский наемный работник пользовался большой благосклонностью Цыси.

Привлечение Р. Харта и большого числа других иностранцев вызвало недовольство со стороны сотрудников государственной гражданской службы Китая. Таким образом, речь шла о храбром поступке.

Лозунг правительства Цыси звучал так: «Сделаем Китай сильным» – цзыцян. Роберт Харт хотел показать Пекину, как этого добиться с помощью модернизации хозяйственной системы страны. Его цель, как он сформулировал ее в своем дневнике, сводилась к следующему: «Сделать страну доступной для всего, что христианская цивилизация привнесла ради удобства или благополучия человека, как материального, так и нравственного…» Он желал Китаю «прогресса». А прогресс в то время означал внедрение современных методов горной добычи, телеграфа и телефона, но прежде всего – прокладку железных дорог. В октябре 1865 года Роберт Харт передал великому князю Гуну меморандум, в котором изложил свои предложения.

Выражая свое желание «дать свежий старт пожилой даме» – Китаю, Харт прибегнул к предостережениям и нагнетанию страха. «Из всех стран мира государства слабее Китая не сыщешь», – утверждал он, возлагая вину за военные поражения на «убогий интеллект» правителей империи. Он написал, предупреждая о беде, что если китайцы не послушают его совета, то со стороны западных держав «может начаться война по его навязыванию им». В этих словах отразились общие настроения среди европейцев, которые считали, будто «они знают, что хотят китайцы, лучше, чем сами китайцы», и им следует «взять их за глотку», дабы «навязать им прогресс».

Великий князь Гун не стал передавать меморандум Роберта Харта Цыси и продержал его у себя на протяжении нескольких месяцев. Такая нетипичная задержка, скорее всего, случилась потому, что он боялся разгневать вдовствующую императрицу, которая вполне могла освободить Харта от занимаемой им должности и тем самым зарезать курицу, несшую золотые яйца. Невзирая на то что Цыси поощряла резкую критику и прямолинейные советы со стороны своих чиновников, никто из них не решался на использование неприкрытых угроз. Великий князь Гун не знал наверняка, как она отреагирует на такой документ. Он принял решение отправить Харта из страны, чтобы, если вдовствующая императрица захочет уволить его со службы, по крайней мере, указ об этом не удастся выполнить сразу и останется время убедить ее переменить мнение. Как раз в этот момент Харту предложили съездить в отпуск в Европу, куда он уже на протяжении некоторого времени просился.

Харт убыл из Китая в конце марта 1866 года, а его меморандум представили Цыси 1 апреля вместе с еще одним советом со стороны поверенного в делах Британии Томаса Уэйда, касавшимся той же самой проблемы, причем изложенным примерно в той же самой тональности, избранной, по словам Харта, «чтобы напугать их». Передав вдовствующей императрице эти документы, великий князь Гун испытал большую тревогу. Когда британский атташе Фриман-Митфорд пришел его навестить и продавить «железную дорогу, телеграф» и «все прочие старые темы, поднимавшиеся сотни раз», он обратил внимание на «состояние нервозности и беспокойства великого князя. Он косил, изворачивался и вилял как заяц».

Великий князь Гун недооценивал способностей Цыси. Она внимательно прочитала меморандумы, а потом отправила их десяти высшим чиновникам, возглавлявшим внешнеполитическое, торговое ведомства и провинции, с требованием представить свое мнение. В ее сопроводительном письме, в отличие от собственного доклада самого великого князя Гуна, пропитанного горечью, не прозвучало никакой злости или других недобрых чувств по отношению к Харту или Уэйду. Она спокойно отнеслась к заносчивости европейцев и не позволила им омрачить ее собственное суждение. Наоборот, она взглянула на потенциальную пользу от высказанных предложений. Роберт Харт «обращает внимание на несколько полезных моментов», обнаружила она, «в своей оценке китайского правительства, военного ведомства, финансов и в своих рассуждениях по поводу западных методов горной добычи, судостроения, выпуска вооружений, а также системы боевой подготовки… Что же касается отношений с зарубежными странами, таких как отправка послов в столицы других государств, то такими делами нам все равно пришлось бы заняться». Она не стала касаться угрожающего стиля и тона меморандумов, просто напомнив лозунг своего правительства: «Усиление Китая представляется единственным путем предотвращения любого иностранного выступления против нас. или проявления высокомерия по отношению к нам». Возможно, она к тому же сумела потерпеть оскорбление до поры до времени, прекрасно зная, что китайцы говорили об иностранцах в не менее обидной манере. Тем не менее великий князь Гун предложил западным послам последить за своими высказываниями. Они подчинились и исключили обидные выражения из своей последующей переписки[19]19
  Роберт Харт сначала не осознавал обиды, нанесенной его меморандумом, и, рассчитывая на то, что сможет принудить правительство Цыси к проведению индустриализации Китая, после его вручения адресату записал в дневнике: «Hurrah!» («Ура!»). Потом, когда провел очередной этап агитации в министерстве иностранных дел в пользу внедрения телеграфа и прокладки железной дороги, он отметил сдержанность его хозяев. В своем дневнике он написал о том, что китайцы «могут подумать, будто мне платят иностранцы, а не китайцы», поэтому сказал им: «Я обещаю больше не возвращаться к делам, о которых уже высказывался…»


[Закрыть].

Харт вызывал раздражение у многих высокопоставленных мандаринов, однако вдовствующая императрица постоянно оставалась на его стороне. Его отличала абсолютная честность, он безупречно руководил неподкупными сотрудниками таможни, числившейся единственным в стране государственным ведомством, свободным от всепроникающей коррупции. Такое положение ее вполне устраивало. Как человек широкого кругозора, ни разу не позволивший себе проявления мелочности, Цыси неизменно сосредоточивала свое внимание на общей картине явления, и в скором времени она снова воздала Харту почести за его добросовестную службу. Он возглавлял таможню Китая до конца жизни и правления вдовствующей императрицы. То, что иностранец на протяжении без малого полувека заведовал основным каналом поступлений средств в казну, числится явлением исключительным и служит показателем того, насколько безоговорочно доверяла ему Цыси, а также свидетельством непревзойденной мудрости ее суждений. И дело тут не в слепой вере. Она ничуть не сомневалась в том, что Харт питает абсолютную преданность своей собственной стране Британии. Один из ее дипломатов докладывал Цыси, как он выпытывал у Харта, на чью сторону тот встанет, если между Китаем и Британией возникнет вооруженный конфликт. На что Роберт ответил: «Я – британец». Но все-таки она верила, что Харт останется честным перед Китаем, и старалась оградить его от какого-либо столкновения интересов. Мало кто в высшем эшелоне власти Пекина испытывал неприязнь к Харту, что тоже представляется редким явлением. Какую бы ненависть кое-кто из китайских чиновников ни испытывал к Западу, они все-таки доверили таможню своей страны европейцу. И Харт оправдал их доверие. Он сделал большой вклад не только в повышение финансового благополучия Китая, но и к тому же в общее укрепление отношений с внешним миром. Он стал человеком, к которому великий князь Гун обращался за помощью по всем вопросам, связанным с Западом. И вдовствующая императрица узнавала о западной цивилизации через общие с ним дела, пусть даже прямое общение между ними отсутствовало.

* * *

Проекты модернизации, предложенные Хартом, однако, отвергли все, с кем их обсуждала Цыси. Даже самый горячий сторонник реформ боцзюэ (граф) Ли Хунчжан, которого европейцы высоко ценили, страстно выступил против них. Он следующим образом суммировал «неисчислимый ущерб» так: «Из-за них мы лишимся нашего исторического ландшафта, они наводнят наши поля и деревни, нарушат наш фэншуй [искусство выбора места для строительства здания], а также разрушат уклад жизни нашего народа». Никто из китайцев в этих дорогостоящих инженерных объектах никакой пользы не видел, а западным представителям не удалось подобрать в их поддержку убедительных аргументов. Великий князь Гун докладывал Цыси, что европейцы «не смогли как-то объяснить, в чем заключается достоинство их возведения для Китая».

Вместе с тем многочисленные преимущества для Запада видели все. Китайцы в скором времени должны были расплатиться по военным контрибуциям, и у них сложился громадный активный баланс во внешней торговле. Они могли осилить подобные предприятия. Утвердившись внутри этой страны, европейцы увидели возможность разбогатеть за счет неосвоенных месторождений полезных ископаемых. Британский морской офицер Генри Ноэль Шор отметил, что «компетентные власти оценили каменноугольные бассейны в 419 тысяч квадратных километров, что в двадцать с лишним раз превосходило их площадь в Европе, и говорят, что в каждой провинции находятся богатейшие залежи полезных ископаемых». Но для организации горной добычи требуются телеграф и железные дороги.

Среди многочисленных возражений упоминалась опасность того, что европейцы получат доступ к сокровищам недр Китая и попытаются установить над ними контроль. По железным дорогам можно будет перевозить войска западных держав, если их руководство решится на вооруженное вторжение. Миллионы работников сферы перевозок и связи – извозчики, разносчики товара, курьеры, владельцы постоялых дворов и прочие – останутся не у дел. Никто, похоже, не учитывал сокращения изнурительного труда, ради чего все это затевалось, или не предвидел появления новых сфер занятости. Особый ужас у всех вызывал грохочущий шум и черный дым, производимый паровыми машинами, так как они представлялись явно противоестественными, но, хуже всего, они нарушали покой душ усопших в многочисленных родовых склепах, которые определяли особенность ландшафта Китая. В те дни в Китае каждому клану, состоящему из нескольких поколений родственников, полагался свой собственный погребальный участок. Население Поднебесной считало такие участки святыми местами. Фриман-Митфорд поделился своими наблюдениями: «В этой стране для погребения усопших выбирают самые достойные участки». Китайцы на самом деле верили в то, что могилы – это их пункты конечного назначения после смерти, где их ждет встреча с усопшими родными и близкими людьми. Такое утешительное заблуждение избавляло от страха смерти. Самым сокрушительным ударом по врагу считалось разрушение его родового склепа, когда он и его родственники после смерти становились неприкаянными привидениями, осужденными на вечное одиночество и страдания.

Как и подавляющее большинство ее современников, Цыси видела в родовых склепах важнейшее проявление религиозных чувств. Вера занимала важное место в ее жизни, и боялась она разве что гнева Небес – мистического и аморфного существа, заменявшего китайцам ее времени Бога. Вера в Небеса была для них несравненно выше приверженности буддизму или даосизму. Религиозные воззрения китайцев представлялись более расплывчатыми, чем в христианском мире. Широкое распространение среди китайцев получила приверженность нескольким религиям одновременно. Разумеется, что на грандиозных церемониях, таких как помпезные похороны, которые могли продолжаться больше месяца, молитвы провозглашали буддистские и даосские жрецы, а также буддистские ламы с Тибета, сменявшие друг друга через несколько дней. Следуя такой традиции, Цыси верила в Будду и выполняла постулаты даосов. Среди бодхисатв она больше всего почитала богиню милосердия Гуаньинь, то есть единственную в буддизме богиню-женщину, которая у даосов к тому же считается бессмертной. Она часто молилась в своих личных капеллах перед статуей Гуаньинь со сложенными возле груди ладонями. Эти капеллы служили ей к тому же личными святилищами, куда она удалялась, чтобы побыть одной и прояснить сознание перед принятием судьбоносных решений. В качестве буддиста она следовала обряду, во время которого на волю отпускали заранее пойманных живых существ. На свой день рождения она покупала множество птиц (если верить ее фрейлинам, то буквально 10 тысяч голов), и в положенный день, выбрав наиболее благоприятный час, она взбиралась на вершину холма, открывала клетки, принесенные евнухами, одну за другой и наблюдала за полетом обретающих свободу созданий.

Как раз ради сохранности родовых склепов министры правительства Цыси и отвергли проекты эпохи машин. Ведь нельзя было из-за них тревожить души усопших. Великий князь Гун заявил иностранным послам, что если такой отказ означает войну, тогда так тому и быть. Цыси очень серьезно относилась к угрозе войны и выпустила строгий вердикт с указанием провинциальным властям безотлагательно улаживать любые возникающие споры, касающиеся европейцев, таким образом, чтобы предотвращать малейшие предлоги для развязывания войны с их стороны. Министры ее правительства делали все для неукоснительного выполнения договоров. Харт признал: «Мне неизвестно о каком-либо случае нарушения договоров». После очередных тщетных попыток навязывания властям Китая своих проектов представители западных компаний сдались. Наступление промышленной эпохи в Китае откладывалось на некоторый срок.

Так что индустриализацию пришлось внедрять через черный ход. Сторонники Цыси при дворе объединенным фронтом выступали за построение современной китайской армии и военно-промышленного комплекса. Для обучения войск привлекали иностранных офицеров, а инженеров наняли в качестве наставников в изготовлении вооружений. Велась закупка техники и производственного оборудования. В 1866 году всерьез началось создание современного военно-морского флота. Главным иностранным куратором назначили француза Проспера Гикеля, который изначально прибыл в Китай в составе британско-французского экспедиционного корпуса и задержался в этой стране. Он помог в разгроме тайпинов, когда возглавлял франко-китайский отряд под названием «Всегда триумфальная армия» по созвучию с англо-китайской «Всегда побеждающей армией», а потом работал на таможне под руководством Роберта Харта. Цыси доверяла Гикелю и выделяла любые деньги, необходимые для порученного ему предприятия. Нашлись многочисленные скептики, не верившие бывшему французскому офицеру армии захватчиков, и те, кого приводили в ужас астрономические затраты. Но подсознательно Цыси гнала все сомнения прочь. Она потребовала от своих чиновников, чтобы к Гикелю и остальным иностранным специалистам «они относились с исключительной благожелательностью». «Данный проект по созданию флота представляется на самом деле основополагающим для усиления Китая», – возбужденно заявила она.

За считаные годы со стапелей сошли девять кораблей, оснащенных паровой ходовой установкой, причем по качеству они не уступали европейским кораблям. При их спуске на воду никто бутылок с шампанским не откупоривал; прошли лишь торжественные церемонии с принесением извинений Царице Небесной, а также богам рек и почвы, которых могли побеспокоить эти паровые суда. Когда в 1869 году первый корабль блистательно вошел в бухту Тяньцзиня, толпы китайских и иностранных жителей города собрались поглазеть на редчайшее зрелище, а причастные к его постройке рабочие вытирали слезы гордости. За свои заслуги Гикель получил щедрое вознаграждение, в том числе китайскую национальную одежду императорского желтого цвета.

К концу первого десятилетия своего правления Цыси удалось не только возродить растерзанную войной империю, но и заложить основу современного военно-морского флота, начать создание современной армии и военной промышленности, оснащенной самым передовым оборудованием. Притом что полномасштабная индустриализация на этой древней земле, где господствовали собственные прочные, уходящие корнями глубоко в историю традиции и религиозные представления, так сразу не начиналась, все-таки одно за другим открывались современные предприятия: угольные и железорудные комбинаты, металлургические цеха и предприятия по изготовлению машин. Для подготовки инженеров, техников, офицеров и экипажей внедрялась современная система образования. На горизонте ждали своего часа железные дороги и телеграфные линии. При вдовствующей императрице средневековый Китай сделал свой первый шаг в направлении модернизации.