Текст книги "Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908"

Автор книги: Цзюн Чан

Соавторы: Чан Цзюн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Часть третья
Управление страной через приемного сына (1875–1889)

Глава 10
Назначение императором трехлетнего мальчика (1875)

Когда январским вечером 1875 года сын Цыси умер, мать находилась рядом с ним. Перед самой его кончиной вельможи, предупрежденные лекарями о скором завершении земного пути императора, вбежали в императорскую опочивальню и нашли его едва дышащим, а Цыси находилась в слишком подавленном, чтобы говорить сквозь слезы, состоянии. Какое-то время потоптавшись у смертного одра, они покинули комнату, чтобы не мешать прощанию матери с сыном. Прошло совсем немного времени после объявления о кончине императора, и, пока все еще плакали от горя, вельмож вызвали к вдовствующей императрице, которая заранее хотела сделать им распоряжения.

Великий князь Гун, ни при каких обстоятельствах не теряющий рассудительности, принял решение держаться от всего происходящего подальше. Зная Цыси, он мог почувствовать необычность ее грядущих указаний, и у него возникли сомнения по поводу своего участия во всем этом деле. Но при всех колебаниях он откликнулся на приглашения вместе с остальными сановниками. Цыси в лоб спросила их, поддерживают ли они предложение, чтобы она с императрицей Чжэнь продолжили правление страной «из-за ширмы». Один мужчина незамедлительно ответил: «Да!» – и спросил, готова ли вдовствующая императрица ради благополучия империи назвать имя нового императора и продолжить правление страной как прежде. На это Цыси от себя и от имени императрицы Чжэнь заявила: «Мы обе свое решение приняли, и ни малейших разногласий между нами не существует. Теперь мы говорим свое окончательное слово, не подверженное никаким изменениям или толкованиям. Слушайте и повинуйтесь!» Такую предельно категоричную формулировку она произнесла с позиции силы. Император Тунчжи не оставил наследника, не позаботился он и об изложении своей последней воли с указанием преемника. И перед самой смертью он попросил двух вдовствующих императриц взять управление империей на себя. Теперь именно они должны были назначить нового монарха.

Цыси объявила, что обе императрицы готовы усыновить отпрыска от имени их покойного мужа и заняться воспитанием ребенка. Стало ясно, что Цыси снова собирается править империей в качестве вдовствующей императрицы, причем править ею как можно дольше. Достойным и правильным делом было бы усыновить наследника за ее умершего сына. Только вот если такому было суждено случиться, Цыси, как бабушке, было бы сложно обосновать свое право на власть. К тому времени вдова императора Тунчжи дева Алютэ была еще жива, и ее следовало считать вдовствующей императрицей. Но странное предложение Цыси не встретило ни малейших возражений. Практически все радовались ее возвращению во власть. Ей удалось провести выдающуюся работу до того момента, как ее сын взошел на престол. За свое короткое правление сын, наоборот, обещал одну только катастрофу. Практически всех ее сановников покойный император подверг сознательным упрекам, а многих просто разжаловал, и кто знал, чему суждено было случиться, если бы Цыси не находилась рядом, чтобы в нужный момент унять сына. Тот факт, что она снова берет бразды правления в свои руки, принес вельможам огромное облегчение, и прежде всего сторонникам реформ, не реализованных из-за застоя последних нескольких лет.

Затем Цыси назвала имя нового императора: трехлетнего сына ее сестры и великого князя Цюня по имени Цзайтянь.

Великий князь Цюнь как раз находился в кабинете Цыси, и, когда назвали имя его сына, он совсем не обрадовался, напротив, этого сановника охватил паралич от ужаса. У стоявшего на коленях перед троном великого князя случился приступ судорог: он выл и бился головой об пол до тех пор, пока не потерял сознания, выставив напоказ белье. Этот мальчик в то время оставался единственным его сыном, поэтому великий князь с женой берегли его как бесценное сокровище, ведь старший их сын умер. Казалось, будто великий князь расстается со своим единственным сыном навсегда. Цыси с совершенно невозмутимым видом приказала удалить великого князя Цюня из зала. Свидетели этой сцены сообщили, что «он лежал в углу и никто не обращал на него ни малейшего внимания. Великий князь представлял картину сломленного человека».

Великие советники удалились, чтобы написать указ о провозглашении нового императора. Трясущемуся от напряжения мужчине, назначенному писать его, едва удавалось ровно держать кисточку. Наблюдавший за всем этим Жунлу, в ту пору высокопоставленный чиновник, человек, горячо преданный Цыси, настолько торопился, боясь возражений до окончания начатого дела, что схватил у писца кисточку и сам стал выводить иероглифы указа. Он откровенно нарушил порядок, так как не относился к категории великих советников. Жунлу, судя по всему, помог Цыси решиться назвать имя нового императора сразу после смерти своего сына, чтобы никто не смог выступить против ее воли.

Для Цыси все прошло гладко. Формальности, связанные с назначением монарха, заняли совсем немного времени, и за новым императором без промедления отправили свиту. Еще до первых лучей зари трехлетнего ребенка разбудили, отобрали у матери, завернули в тяжелые придворные одежды, посадили в паланкин рядом с сановником, принесли в Запретный город при свете фонарей и в темном зале заставили исполнить обряд коутоу перед Цыси и сидящей рядом с ней императрицей Чжэнь. Потом его положили в постель, где находилось тело мертвого императора Тунчжи, чтобы он исполнил обязательный обряд плача, который у него получился вполне естественно, так как его подняли рано и не дали выспаться. Так началась новая жизнь императора Гуансюя или императора «блестящего продолжения».

А для Цыси настал момент мести великому князю Цюню. За страдания, перенесенные ею из-за казни Крошки Аня, теперь она вонзила нож в сердце великому князю, отобрав у него единственного сына. И сделала это так, что у великого князя Цюня не возникло повода для жалобы: в конце-то концов, его сына вознесли до вершины положения императора.

После назначения его сына императором великий князь Цюнь утратил свою политическую роль. Как родного отца императора его не могли назначить официальным регентом, зато появился повод разжаловать со всех постов, чтобы избежать потенциального обвинения во вмешательстве с его стороны в государственные дела, то есть преступлении, по тяжести равноценном государственной измене. Великий князь Цюнь без промедления подал в отставку, сформулировав причину исключительно робким языком. Цыси предложила сановникам обсудить его прошение, и великий князь Гун настойчиво рекомендовал отставку принять. Среди причин он привел протокольное противоречие. В качестве государственного чиновника великий князь Цюнь обязан был исполнять перед императором обряд коутоу, но для отца перед своим сыном такой обряд не допускался. Реакционный союзник великого князя Цюня императорский наставник Вэн видел, что с уходом того в отставку сопротивляться сторонникам реформ будет некому, поэтому просил сохранить за Цюнем один ключевой пост – начальника императорской гвардии. Цыси такое предложение отвергла и приняла полную отставку великого князя Цюня. Правда, одну должность за ним она сохранила, но при ней он не мог обладать реальной властью: ему поручили присматривать за мавзолеями цинских императоров. К тому же, разумеется, она воздала ему все положенные почести.

Отстранив великого князя Цюня от всех серьезных дел, Цыси надежно заткнула ему рот. Любой протест с его стороны по поводу ее политических решений теперь рассматривался исключительно как вмешательство в государственные дела и влек за собой уголовный приговор. Великий князь Цюнь прекрасно осознавал намерения Цыси. Опасаясь того, что она может пойти дальше и найти основание для обвинения его в государственной измене, князь написал ей подобострастное послание, в котором заверил вдовствующую императрицу в отсутствии у него каких-либо намерений мешаться у нее под ногами. С великим князем Цюнем как вожаком лагеря китайских ксенофобов было покончено. Часовую мину, стоявшую на взводе под империей, удалось разрядить.

Этому великому князю предстояло пережить еще одну личную трагедию. Сестра Цыси родила еще двоих сыновей, но один из них прожил всего полтора дня, а второй умер через несколько лет, став жертвой, как уверяли слуги, чрезмерной родительской любви. Его родители постоянно переживали о том, что он может переесть (переедание считалось главной проблемой детей в богатых семьях), и в результате он заболел от недоедания.

Великого князя удивляло то, что Цыси не хочет расправиться с ним окончательно. Наглядно продемонстрировав свою возможность покончить с Цюнем, она удостоила его многочисленными милостями. Цыси предоставила ему наложниц, и великий князь сподобился получить от них еще троих сыновей; старшему, родившемуся в 1883 году, Цыси сама дала имя Цзайфэн. Она к тому же поручила великому князю надзор над обучением малолетнего императора, то есть предоставила возможность видеться с сыном. Жену великого князя, сестру Цыси, от случая к случаю приглашали во дворец, чтобы она могла навестить сына тоже. Ни отцу, ни матери не позволялось проводить время со своим ребенком по собственному усмотрению, так как он теперь числился императором и приемным сыном Цыси. Зато ее забота о нем превосходила самые смелые ожидания великого князя Цюня, и его благодарность ей было не передать словами.

Наряду с сердцем великого князя Цыси покорила сердца и его друзей, показав им: она не держит на них зла, и тем самым умело купила их с потрохами. Она назначила императорского наставника Вэна главным наставником нового юного императора, за что он чувствовал себя в неоплатном долгу перед ней. Вдовствующая императрица повысила по службе губернатора Дина, который фактически казнил Крошку Аня, и воздала ему положенные почести, как будто ни в чем предосудительном он замешан не был. Когда этого губернатора повысили до наместника императора, он последовал цинской традиции и отправился в Пекин для положенной аудиенции. Перед его приездом Цыси передала ему через лорд-камергера Жунлу 10 тысяч лянов серебром, чтобы он не скупился на расходы в столице, где ему предстояли обязательные развлечения и преподнесения подарков. Дину не хватало денег: как честный человек, он не пользовался своим служебным положением и не тратил казенных средств на себя. Жунлу преподнес дар как бы от себя лично, но Дин, не состоявший с ним в дружеских отношениях, понял происхождение денег. Он не просто их принял, а дал расписку и попросил «ссудить» еще 10 тысяч лянов, которые Жунлу тут же ему выдал. Таким образом этот пожилой человек намекнул на свое понимание того, что благодетель его – Цыси (он бы никогда не попросил у другого вельможи больше) и что он соглашается на ее условия сотрудничества. Невзирая на то, что ни Дин, ни императорский наставник Вэн от своих реакционных взглядов не отказались, они больше никогда не доставляли вдовствующей императрице беспокойства.

Итак, Цыси устранила все препятствия и направила свою империю на курс, проложенный ею с самого начала. На этот раз она собиралась ускорить темпы движения к цели. Во время вынужденного затворничества в гареме она не позволяла своему рассудку пребывать в простое и очень много узнала о внешнем мире из докладов и дневников путешественников, которых она отправила еще в те первые поездки по миру. В Гонконге и договорных портах вырос тираж газет европейского типа, поступавших в распоряжение двора, где они превратились в неотъемлемый источник информации. По сравнению с предыдущим десятилетием, когда Цыси впервые пришла к власти, теперь она гораздо лучше понимала не только Запад, но и к тому же видела признаки новизны современного мира. Цыси убедилась в том, что разрешить проблемы ее империи способна модернизация страны, также понимала, как много времени было потрачено впустую. С момента смертельно опасного предупреждения ей в виде казни Крошки Аня и на протяжении пятилетнего периода правления ее сына Поднебесная империя находилась в состоянии застоя. Теперь Цыси собиралась наверстать это упущенное время.

Глава 11
Ускорение процесса модернизации Китая (1875–1889)

В начале 1875 года Цыси потеряла сына, зато вернула себе власть. Тот год, богатый судьбоносными событиями, послужил ей примечательной вехой. Первым делом она вызвала боцзюэ Ли Хунчжана, чтобы обсудить с ним общий замысел модернизации. Этот боцзюэ, служивший в Тяньцзине, просил о такой встрече в 1872 году, но в то время Цыси чувствовала свое положение крайне шатким, собиралась в отставку и предложение его отклонила. Теперь она приняла боцзюэ Ли через день после его приезда, потом на следующий день и еще раз несколько дней спустя. Ее готовность вернуться на прежний курс и начать возрождение своей страны сомнений не вызывала.

Этот боцзюэ теперь мог стать главным проводником политики модернизации Китая. Он окружил себя сторонниками модернизации его страны по западному образцу и со многими из них даже подружился. Среди них особого внимания заслуживает бывший президент США Уиллис Грант, ведь два этих деятеля в 1879 году в Тяньцзине очень рассчитывали друг на друга. Миссионер Тимоти Ричард так описал этого сановника: «Ростом он был повыше подавляющего большинства окружающих его мужчин, умом же возвышался над всеми ими и через их головы смотрел гораздо дальше». Этот боцзюэ стал ключевым деятелем политики модернизации Цыси. Он и великий князь Гун, возглавлявший Верховный совет и чье имя для европейцев представлялось «синонимом прогресса в Китае», служили теперь вдовствующей императрице незаменимыми помощниками. При их содействии Цыси последовательно, но кардинально подталкивала свою империю к новизне. Боцзюэ Ли описал для Цыси их общие намерения: «Впредь мы будем внедрять в Китае новшества всех видов, и сознание народа должно постепенно открыться для них». Реакционеров они отождествляли с народом. Стилем работы Цыси предусматривалось привлечение людей типа императорского наставника Вэна, а также реформаторов, при этом вдовствующая императрица всегда прибегала к убеждению, а не грубой силе, к готовности потратить время и привести аргумент ради изменения настроений народа.

Еще десять лет назад Цыси хотела направить в зарубежные страны дипломатических представителей своей страны. Теперь их туда наконец отправили. 31 августа 1875 года Цыси объявила имя своего первого представителя за границей: Го Сунтао аккредитовали послом Китая в Лондоне. Го Сунтао считался исключительно дальновидным человеком, выступавшим за то, чтобы учиться у Запада и внедрять проекты таких предприятий, как железные дороги и телеграфная связь. Он подвергался яростным нападкам со стороны реакционеров. Императорский наставник Вэн в своем дневнике назвал его «порочным человеком», а эрудиты из его провинции, прибывшие в Пекин, где им предстояло держать императорские испытания, на своем собрании распалились до такой степени, что собрались пойти и снести его дом. Цыси старалась подбодрить его во время трех совместных с императрицей Чжэнь аудиенций, устроенных перед его отъездом. Обе императрицы постоянно убеждали его не поддаваться насмешникам и клеветникам. «Ругают всех сотрудников министерства иностранных дел, – напоминали они ему. – Но стоящие у трона знают и ценят вас… Вы должны взять на себя этот сложный труд ради блага своей страны».

Пока Го Сунтао находился за границей, руководство китайского внешнеполитического ведомства публиковало его дневниковые записи, где он делился своими впечатлениями. В них он с обожанием писал о британцах: их правовую систему назвал «справедливой»; тюрьмы у них отличались «безупречной чистотой с натертыми полами и свежим воздухом безо всякой затхлости. просто забываешь, что находишься в тюрьме»; а по поводу их «обходительных» манер он предположил, что присущая британцам «обходительность» «доказывает закономерность богатства и мощи этой страны». Он даже позволил себе суждение о предпочтительности британской парламентской монархии по сравнению с монархической системой Китая, существующей уже 2 тысячи лет. Притом что некоторые его замечания, например по поводу того, что китайские манеры «далеко-далеко не дотягивают», в издание не вошли, первая часть дневника вызвала зубодробительную ненависть со стороны эрудитов-чиновников, обвинивших Го Сунтао в попытке «превращения Китая в британского вассала» и призвавших монарха его наказать. Издание его дневника заставили приостановить. Но упреков в адрес Го Сунтао не поступило. Наоборот, Цыси назначила его по совместительству послом во Франции одновременно с Британией, невзирая на протесты реакционных сановников. Когда у него случился в Лондоне публичный спор с заместителем, придерживавшимся традиций, она перевела этого заместителя в Германию. Впоследствии, не справившись с сопротивлением остальных мандаринов, Го Сунтао подал прошение об отставке, и Цыси ее приняла. Она сказала его преемнику хоуцзюэ Цзэну-младшему, приходящемуся сыном хоуцзюэ Цзэн Гофаню, что считает Го Сунтао «приличным человеком и он выполнил замечательную работу».

Цыси могла соглашаться далеко не со всеми воззрениями Го Сунтао, однако высоко ценила самостоятельность его мышления. И она старалась иметь дело с людьми – носителями разных убеждений. Ее посла в Берлине Хун Цзюня можно назвать противоположностью Го Сунтао. Европейские традиции не пришлись ему по душе, особенно отношения между полами. В свободное от исполнения официальных обязанностей время он предпочитал уединение в своей резиденции, где занимался исследованиями в области китайской истории, а выходил на улицу, только чтобы прогуляться в Тиргартене. Спутницей жизни, которую он привез с собой в Берлин, была наложница, причем наложница высокого класса, носившая имя Та, что красивее золотого цветка. Эта девушка тосковала без вечеринок, но ей присутствовать на них не разрешалось, даже когда Хун Цзюнь устраивал приемы у себя дома. В такие дни она одевалась особенно изысканно, с наигранной скромностью спускалась встречать гостей, а потом на весь вечер возвращалась на второй этаж. Когда в редких случаях она оставалась с гостями, танцевать не могла не просто в силу проповедуемых ее супругом принципов, а из-за переломанных ступней ног, на которых не то что ходить – просто стоять было нестерпимо больно. Она помнила, как раскланивалась перед кайзером и императрицей, как выслушивала комплименты по поводу ее красоты со стороны зардевшегося лицом, бородатого, отличающегося пронзительным взглядом и галантностью, но сдержанного канцлера Бисмарка. Вот и все. Она лишилась подавляющего большинства своих слуг, то есть тех, кто отказался вместе с хозяйкой пересечь океан. А те, кто поехали, сделали это стиснув зубы, уверенные в том, что «из путешествия они не вернутся». Зато им платили 50 лянов в месяц каждому, то есть гораздо больше месячного дохода среднестатистического чиновника в Пекине и на 10 лянов больше, чем получали немецкие служанки, которых она наняла в Берлине. Наложница Хун Цзюня обратила внимание на то, что немецкие служанки обладали «предельной доброжелательностью и добросовестностью, работая на хозяев. Они проявляли больше преданности и послушания, чем китайские слуги».

Но даже Хун Цзюнь не мог сохранить полную независимость от своего нового окружения. Сначала он с негодованием отказывался надевать европейские носки. Потом обнаружил, что они несравненно удобнее грубых хлопчатобумажных поддевок, привезенных им из дому, и отказался от дальнейшего сопротивления. Когда пришло время проститься с Берлином, он купил в подарок вдовствующей императрице ледяные салазки.

К середине 1880-х годов при постоянном напоминании сановникам со стороны Цыси, требующей не допускать «никаких проволочек!», из Пекина стали активно отправлять чиновников в путешествие по миру для изучения европейских институций, а также традиций с прицелом на реформирование собственной политической системы. И когда теперь в министерства поступали заявки на участников делегаций, в желающих недостатка не было. То есть картина по сравнению с десятком предыдущих лет кардинально поменялась. Общение с представителями Запада больше уже не считалось делом трудным или постыдным. От желающих поступить на работу, связанную с иностранцами, отбоя не было. Авторы заметок в частных дневниках и газетах с восторгом отмечали буквально тектонические сдвиги в китайском обществе. Первые ласточки новизны появились даже в системе священного императорского испытания чиновников, по которой на протяжении тысячи лет определялась политическая и общественная структура Китая. Кандидатам на командировки за рубеж во время экзаменов предлагали написать очерки на такие темы, как «Железные дороги», «Оборона страны», «Торговые порты» и «История взаимодействия Китая с западными странами со времен династии Мин». Предметы эти служили расширению кругозора, становясь поощрением для народа на приобретение новых знаний и вызывая новые мысли. Кое-кто из кандидатов находил такие изменения сбивающими с толку и побуждающими к борьбе за приобщение нового к старому. Один из них даже утверждал, будто суть химии и паровых машин можно узнать из учения конфуцианского мудреца IV–V веков до новой эры учителя Мо (Мо-цзы).

Одной из групп народа, которой пошла на пользу активная дипломатия цинского режима, можно назвать жертв работорговли, начавшейся в конце 1840-х годов. Сотни тысяч таких несчастных проживало в основном на территории Кубы и Перу. Для изучения условий их жизни в 1873–1874 годах цинским правительством были отправлены комиссии. С Кубы поступил такого рода отчет соответствующей комиссии: «Восемь человек из десяти заявили, что их насильно увезли или заманили… по прибытии в Гавану их продали в рабство. большинство рабов стало собственностью владельцев сахарных плантаций. проявленную к ним жестокость… можно назвать безмерной и. даже невыносимой. Труд на сахарных плантациях тоже представляется слишком тяжелым, а питание работников недостаточным; продолжительность работы чрезмерной, а наказание палками, хлыстами, цепями, колодками и т. д. и т. п. доставляет страдания и калечит. За последние годы большое число рабов погибло под ударами надсмотрщиков, умерло от ран, а также повесилось, перерезало себе горло, отравилось опиумом, бросилось в колодцы и котлы для выварки сахара [варочные котлы]».

В Перу обнаружилось, что отношение к рабам там такое же ужасное. Когда в 1875 году Цыси снова пришла к власти, дипломаты из Пекина вели переговоры с представителями этих двух стран по поводу облегчения жизни таких тружеников. Она обратила внимание своих дипломатов, которыми руководил наместник Ли, на следующее: «Вам нужно найти пути обеспечения такого положения вещей, при котором подобные издевательства над китайцами окажутся под запретом и прекратятся». По условиям заключенных впоследствии соглашений чернорабочих невольников освободили, а торговлю ими запретили. Цыси назначила одного из своих лучших дипломатов Чэнь Ланьбиня, отличившегося в качестве главного дознавателя на Кубе, послом в США, на Кубе и в Перу, главная задача которого заключалась в освещении жизни переселенцев из Китая.

В 1875 году удвоились усилия по строительству военноморских сил мирового класса. Главным поводом для этого приводится то, что соседствующая с Китаем Япония проявляла все большую агрессивность в политике и попыталась присвоить себе остров Тайвань. Цыси и ближайшее окружение отметили подъем Японии еще до отстранения вдовствующей императрицы от власти в начале 1873 года, когда наблюдали за обращением японцев к опыту Запада: закупкой машин и канонерок, прокладкой железных дорог и налаживанием производства оружия. Сановники ее двора теперь обсуждали, как надежнее ответить на эту «опаснейшую постоянную угрозу», и Цыси выделяла на строительство военного флота по 4 миллиона лянов серебром в год – огромный бюджет. В то время в Европе только что изобрели броненосные боевые корабли, и своим указом от 30 мая Цыси поручила наместнику Ли «приобрести один или два» из них, притом что они ценились «астрономически дорого». На следующий год на основании этого указа он купил два броненосных и несколько других кораблей. Группу молодых китайцев послали во Францию учиться их строительству и в Британию на обучение в качестве морских офицеров. В Пруссию отправили армейских кадетов.

Наконец в 1888 году Цыси утвердила китайский военноморской устав, составленный по западному образцу. Этим уставом в Китае фактически впервые вводился в обращение государственный флаг. В Поднебесной не существовало государственного флага как раз до столкновения с Западом, случившегося в начале правления вдовствующей императрицы, когда возникла необходимость в треугольном полотнище желто-золотого цвета для зарождающихся военно-морских сил Китая. Теперь она одобрила изменение его формы на прямоугольник международного стандарта. На этом флаге, названном Желтым драконом, красовался ярко-синий движущийся дракон, поднимающий голову к красному диску солнца. После рождения такого национального флага, отметили западные комментаторы, «Китай гордо занял достойное его место среди других наций».

Осенью переломного 1875 года генеральный инспектор таможни, уроженец Ольстера Роберт Харт получил поручение написать меморандум по поводу расширения оптового внешнеторгового обмена. Так он и сделал, следуя однозначному указанию, чтобы «постоянно держать в уме, какую важность представляют его предложения с точки зрения выгоды для Китая, не допускающей ни малейшего вреда». В скором времени для внешней торговли открыли дополнительные порты, многие из них на реке Янцзы как удобном пути в материковые районы Китая вплоть до города Чунцина. Никакой силы, чтобы открыть эти ворота, на сей раз не потребовалось. Министры правительства Цыси открыли их добровольно в ответ на просьбу Томаса Уэйда[23]23
  Открытие этих портов предусматривалось тем же Яньтайским соглашением (Конвенцией Чэфу) в качестве возмещения за убийство в Юньнани английского дипломата А. Маргари. Однако англичане потребовали этого возмещения без какой-либо угрозы применения силы.


[Закрыть]. На Всемирной выставке в Филадельфии (США) впервые побывал китайский чиновник, получивший задание записать все свои впечатления и доложить о них. Среди современных учреждений, честь внедрения которых принадлежит Харту, можно назвать китайскую почтовую службу, сотрудниками которой в 1878 году выпущен первый в Китае набор марок «Великие драконы».

Значение прежнего лозунга «Сделаем Китай сильным» обогатили призывом «Сделаем китайцев богатыми» (цюфу). Теперь в окружении Цыси сложилось безоговорочное понимание того, что «слабость Китая происходит от укоренившейся с давних времен нищеты народа» и ее можно преодолеть единственным путем: разбогатеть с помощью проектов индустриализации западного толка. «Мы должны последовательно внедрять те же самые меры, чтобы избавиться от нищеты и одновременно разбогатеть». Все эти проекты Р. Харт и Т. Уэйд предлагали десятилетие назад, но тогда народ этой древней страны к ним еще готов не был. Все последующие поездки на Запад помогали открыть глаза и пробудить рассудок. В 1875 году Цыси распорядилась проложить телеграфные линии, причем сначала в провинции Фуцзянь для осуществления оперативной связи с Тайванем, на который зарились японцы, а вдовствующая императрица решила отстоять этот остров. Первым делом образовали императорскую службу телеграфной связи, управляющим директором которой назначили одного из первопроходцев современного предпринимательства Шэн Сюаньхуая. Сначала толпы народу стаскивали провода и выкапывали столбы телеграфной связи. Но по мере того как народ убеждался в безопасности таких сооружений, понимал, насколько волшебная вещь этот вид связи и сколько пользы она может принести, диверсии на линиях прекратились, и телеграфные провода стали опутывать всю территорию империи.

В том же 1875 году Цыси издала указ о начале добычи угля современными методами и назначила два экспериментальных района. Возникло мощное сопротивление, основанное на опасениях по меньшей мере того, что иностранцы собираются похитить сокровища недр Китая. По поводу таких опасений Цыси издала отдельный указ: «Привлекая иностранных специалистов, мы не должны выпускать из своих рук процесс принятия решений. Нельзя отдавать на откуп иностранцам контроль над всем и вся, а также принятие важнейших решений». Один из двух экспериментальных участков находился на острове Тайвань, а второй – в Кайпине, километрах в ста шестидесяти от Пекина. В скором времени прибыли западные технические специалисты с оборудованием, и Цыси назначила управляющим директором данного предприятия еще одного выдающегося предпринимателя-первопроходца – Тан Цзинсина. Тан Цзинсин набрался опыта во время работы на европейские фирмы, именно он основал первую в Китае торговую судоходную компанию. Тан и Шэн вместе с другими китайскими промышленниками и предпринимателями первого поколения обеспечили подъем среднего класса, а Кайпин стал «колыбелью современной промышленности Китая». Как раз с него начался рост гигантского промышленного комплекса Тан-шань. Наряду с основанием этих государственных предприятий частным лицам предложили искать выходы породы на поверхность и открывать рудники. Ради преодоления проблемы финансирования и поощрения предпринимателей Цыси разрешила деловым людям в частном порядке выпускать в обращение доли своих обществ.

С добычей угля пришла выработка электроэнергии. Цыси возглавила этот процесс и распорядилась к 1888 году провести электрический свет в Морской дворец. Генераторы приобрели в Дании, а их эксплуатацию доверили императорской гвардии. Так за пределами договорных портов появилось электрическое освещение и началось расширение сферы применения электроэнергии в Поднебесной. Через считаные годы в Пекине и других крупных городах основали 17 электроэнергетических компаний гражданского, а также военного и коммерческого назначения. В 1889 году по Пекину прокатился первый трамвай.

Цыси к тому же нацелилась на замену устаревшей валюты своей страны, то есть серебряных слитков, чеканными казенными монетами. Во внешней торговле эти слитки оказались крайне невыгодным для Китая денежным эквивалентом: обеспечить одинаковое содержание серебра в них не получилось, поэтому ценили их не слишком высоко. Только современным методом чеканки можно было избавиться от этого недостатка, а также обеспечить достойное положение китайской валюты среди валют других стран. Такое предприятие казалось совсем не простым, так как требовало существенных первоначальных капиталовложений. Для того чтобы преодолеть упорное сопротивление, Цыси пришлось проявить присущую ей твердость, и она предложила оплатить учредительные издержки из средств на содержание двора. К реализации проекта приступили с оговоркой о том, что через три года предстоял его пересмотр.