Текст книги "Хороший сын, или Происхождение видов"

Автор книги: Чон Ючжон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

В голове все перепуталось. Было такое ощущение, что я ввязался в странную игру. Расхождения во времени, целый клубок противоречий – я уткнулся в тупик. Даже «кто-то», за которым я только что гонялся по всей квартире, исчез из поля моего зрения. Возможно, я изначально что-то упустил. Что-то важное, но невидимое. То, что логично все соединит и сделает понятным.

С курткой и телефоном в руках я повернулся к маме. Она спокойно лежала на спине в луже крове. Было похоже, что она спит… Только теперь я заметил то, что до этого упускал из виду. Мама лежала в неестественной для убитого человека позе. Разве возможно, чтобы человек с перерезанным горлом, падая, стряхнул волосы себе на лицо, аккуратно сложил на груди руки, спокойно лег на спину и скончался?

Когда я подошел поближе к ее ногам, в глаза бросились кровавые потеки, которые я раньше не приметил. Было ясно, что кто-то тащил вниз по лестнице нечто тяжелое, а именно тело мамы. На ступеньках были такие же потеки. Рядом с тянущейся кровавой дорожкой отпечатались следы ног. Сперва они вели вниз, а потом стали подниматься вверх. Четкие, как отпечатки пальцев, следы; тело мамы, лежащее головой к прихожей. В мозгу у меня сразу возникла гипотеза.

Кто-то убил маму на лестничной площадке, стащил ее тело вниз и оставил в позе, в которой она лежала сейчас.

Однако эта версия не объясняла самого главного – «почему» и кто «он». Если это не взломщик и не Хэчжин, в таком случае, остается только один человек… Я сразу же испугался ответа, обернулся к маме и невольно покачал головой. И тогда мне вспомнились слова Реалиста. Лучше скажи, что мама сама перерезала себе горло.

Да, это возможно. Возможно, по какой-то причине мама сама перерезала себе горло на лестничной площадке, а я отчего-то не смог этому помешать. Может быть, в это время я был на грани припадка. Или из-за надвигающегося припадка я был в сонном состоянии, как медведь-шатун зимой. Мама упала и покатилась вниз по лестнице, а я спустился следом за ней и уложил ее возле кухни в позе спящего человека. Видимо, это был тот минимум неотложной помощи, на который я был способен в тот момент. Я был не в себе и, видимо, счел, что это решит все проблемы. Не удивлюсь, если я даже пожелал маме спокойной ночи.

В голове забрезжил свет надежды. Если я пойму, почему она перерезала себе горло и почему я не остановил ее, то смогу вызвать полицию, не навлекая подозрение на себя. Я смогу разгадать эту загадку или хотя бы разложить все по полочкам, надо только хорошенько постараться. У меня талант подгонять факты и выстраивать их в правдоподобную логическую цепочку. Правда, мама всегда недооценивала эту мою способность, называя ее «умением приврать».

Я быстро побежал по лестнице вверх, стараясь ни до чего не дотрагиваться и обходить следы. Кровавая лужа на лестничной площадке между пролетами была намного больше, чем на первом этаже. Следы ног повсюду хаотично расходились во все стороны. Оставивший их человек не знал, очевидно, куда ему направиться и что делать.

Ючжин! – тихо звала мама из темноты памяти, стараясь справиться с эмоциями. Вместе с тем голос ее был властным, на который следовало отвечать только односложным «да». Я невольно остановился и повернулся к деревянной стене, целиком залитой темной кровью. Среди кровавых разводов я увидел себя, прислонившегося к этой стене, словно кто-то загнал меня в угол. Я задержал дыхание.

Где ты был?

Когда я уже слышал этот голос? Вчерашней ночью? Или возвращаясь с мола? Слабый свет мерцал в самом низу моего сознания, похожего на грязную лужу. Но как только я моргнул, этот свет погас, мой образ на стене бесследно исчез, а голос мамы растворился в воздухе. Я поднялся на второй этаж и пошел по коридору, следуя параллельно следам, оставшимся на мраморном полу. Я с силой наступал на пятки, но все равно казалось, что мое тело скользит, едва касаясь пола. Я взялся за окровавленную ручку двери, повернул ее и вошел в свою комнату. Только я оказался у изножья кровати, как неожиданно вновь послышался голос мамы.

Стой там!

Я остановился рядом с последним следом, жирной точкой завершавшим их вереницу. Размер ноги совершенно совпадал с моим. Я неуверенно повернул голову и оглядел комнату. Чуть приоткрытая стеклянная дверь, отодвинутые в сторону жалюзи, мерцающий в темноте свет фонаря под навесом, прибранный стол, потом стул, на спинке которого висела домашняя одежда, радиотелефон на тумбочке, окровавленные подушки и одеяла. Мобильник мамы выскользнул из моей руки на пол. Я наконец-то понял, что все зацепки и обстоятельства указывали только на одного человека. И этим человеком был я.

Я присел на краю кровати. Выпрямив спину, я изо всех сил старался опровергнуть тот факт, который я только что осознал. Если этот неизвестный «кто-то» – я, то как ответить на вопрос «почему». Вчера ночью я вернулся домой примерно в 12:30. Мама, видимо, перехватила меня у двери и долго выпытывала, где я был. Она наверняка сразу заметила, что у меня вот-вот начнется припадок. А раз так, несложно было догадаться, что я перестал принимать лекарство. Она, конечно, начала читать мне нотации своим тихим вкрадчивым голосом. Но этого все равно недостаточно, чтобы получить ответ на вопрос «почему». Если бы все дети убивали своих мам только из-за того, что те их ругают, сколько бы мам осталось в живых?

Я весь сник. Все это никак не меняло ситуацию. Никто не поверил бы моим словам, а мне был крайне необходим человек, способный мне поверить – независимо от того, что говорят другие, независимо от доказательств. Мне был нужен человек, который поверит только мне. И я вспомнил такого человека. Мой взгляд упал на ветровку с капюшоном, которую я крепко держал в руке. На спине была синяя надпись «Частный урок». Поверит? Он мне поверит? Он защитит и поможет мне решить эту проблему?

Я вспомнил один августовский день прошлого года. Накануне я сдал тест по праву LEET[1]1
  Тест по праву LEET (Legal Education Elegibility Test) – вступительный тест для юридических вузов в Корее.


[Закрыть] и с легкой душой сел на поезд, следовавший до города Мокпхо. Я поехал по приглашению Хэчжина.

В то время Хэчжин работал на съемках фильма «Частный урок», которые проходили на острове Имчжадо, где он находился уже третий месяц. Он, наверно, чувствовал себя очень одиноко в этой глуши, поэтому звонил мне чуть ли не каждый день, а если немного выпивал, то почти каждый час. Хэчжин постоянно звал меня к себе.

– Я хочу обязательно кое-что тебе показать.

– Что?

– Приедешь – увидишь, – отвечал он. Каждый раз я соглашался, но совершенно не относился к приглашению всерьез. В то время я мучился страшными головными болями, и мне было не до чего. Кроме того, я усиленно готовился к тесту, поэтому некогда было думать об этом острове. Но самым главным препятствием была мама, мне даже заговаривать с ней об этом не хотелось.

Хотя мне было двадцать пять лет, я до сих пор никуда не ездил один – ни в путешествие бэкпэкером, ни на языковую стажировку за границу, что позволяли себе почти все. Даже когда я хотел сбежать от мамы в армию, она сделала все, чтобы мне в этом воспрепятствовать, и я остался на альтернативной службе в районной администрации. Причина была все та же, по которой мне был предписан и комендантский час, обязывающий возвращаться домой не позднее девяти, – это вероятность припадка, который мог неожиданно начаться в незнакомом месте.

Вечером за ужином, в день теста, я ответил на звонок Хэчжина.

– Завтра у нас последний день съемок, обязательно приезжай. Переночуешь и вместе вернемся домой, – предложил он.

Я не смог сразу ему ответить, потому что боялся мамы. Догадливый Хэчжин попросил передать трубку ей: «Я сам попрошу маму».

Кто-кто, а уж Хэчжин умел ее убеждать. Она молча его выслушала и сказала: «Хорошо». Само собой, не обошлось без ее бесконечных напутствий. Не забывай принимать лекарство. Не пей. Не создавай другим неудобств… А когда она провожала меня до вокзала, добавила еще вот что. Не заплывай далеко. Словно совсем забыла, что ее сын в свое время был подающим большие надежды пловцом.

До самого Мокпхо я ехал в приподнятом настроении. Поездка в автобусе, который следовал до Синана, тоже прошла без сучка и задоринки. Проблемы начались после того, как я сел на паром. Примерно двадцать минут, пока я плыл до острова Имчжадо, у меня были галлюцинации – солнечные лучи жгли глаза, а металлический запах врывался в мои ноздри. Я не совсем понимал – предвестники это припадка или нет. Неприятный запах, напоминающий запах крови, и жжение в глазах вполне могли оказаться симптомами солнечного удара.

Мне не пришлось бы ломать над этим голову, принимай я лекарство. Однако за два дня до теста я перестал его пить. Это был самый первый раз – с тех пор, как в возрасте пятнадцати лет со мной впервые случился припадок, – когда я отказался от лекарства. Изначально я планировал пропустить его прием непосредственно в день теста и снова начать принимать его вечером. Но передумал, когда мне позвонил Хэчжин. Я решил продолжить пить лекарство после возвращения с острова. Я подумал, что продержусь пару дней и со мной ничего не случится. К тому же мне хотелось подольше насладиться свободой.

Когда паром добрался до причала острова Имчжадо, галлюцинации усилились, я даже не мог нормально открыть глаза. А когда я сел в такси, металлический запах пронизывал все вокруг. По спине ручьями лился пот, но мне было жутко холодно. Теперь я знал точно – скоро у меня начнется припадок, однако возвращаться домой было уже поздно. Осталась единственная спасительная соломинка – скорее добраться до пункта назначения, до того места, где остановился Хэчжин. Я попросил таксиста что есть мочи нестись к заливу Хаори. Водитель ответил:

– Ладно, попробуем.

Пока машина летела вперед, я дремал, но временами мне казалось, что я теряю сознание. Услышав, как водитель окликнул меня, я открыл глаза и увидел, что он повернулся ко мне и трясет меня за колено.

– Приехали.

Такси остановилось прямо у залива. Я с трудом выбрался из машины. Благо идти было совсем близко, поскольку съемки проходили прямо на берегу залива. По молу бежали двое мужчин, за ними следовали операторы с камерами, рядом ехала машина, разбрызгивавшая воду на актеров. У аппаратуры сгрудились члены съемочной группы. За ограждениями толпились зеваки, пришедшие поглазеть на то, как снимается кино. Я остановился примерно в десяти метрах от них, соображая, где бы мне укрыться и прилечь. Потому что мое тело уже было словно заточено в раскаленный куб белого света. Я был на грани, мир исчезал из поля моего зрения. Последний звук, который донесся до меня из реальности, был, как мне показалось, голосом Хэчжина.

– Ючжин.

Открыв глаза, я понял, что лежу на спине в неизвестном месте. Все передо мной было размыто, но я сразу узнал смотрящие на меня глаза.

– Очнулся? – спросил Хэчжин. Из сухого горла с трудом вылетело «да», и у меня началась безумная головная боль. Обычно она страшно колола где-то за глазами, но на этот раз ужасная тяжесть сковала всю голову.

– Ты видишь меня?

Я увидел пляжный зонт над Хэчжином, ощутил мягкую подушку под головой и почувствовал, что у меня мокрые штаны. Они были прикрыты черной ветровкой. Наверно, я описался во время припадка, и меня своей курткой прикрыл тот, кто сидел теперь рядом со мной и внимательно оценивал мое состояние.

– Ничего не болит?

Ломило все тело. Я, наверно, скрежетал зубами, поэтому болел даже подбородок. Судя по всему, припадок был страшным. Из-за зонта доносились голоса людей. Я моментально представил себе, как падал у них на глазах. Представил, как ко мне побежал Хэчжин. Он взял откуда-то зонт, чтобы укрыть меня от лишних глаз, подложил под голову подушку и принес свою куртку, чтобы прикрыть мои мокрые штаны. Я очень хотел вернуться домой.

– Ты можешь встать?

Я молча поднялся и сел. Хэчжин остановился в частной гостинице прямо у залива. Пока я мылся и переодевался в ванной, Хэчжин собрал вещи и вызвал такси. Он сказал, что поедет домой вместе со мной. Это был последний день съемок, и дольше присутствовать ему было не обязательно, разве что на вечеринке по случаю окончания съемок.

Я прекрасно знал, что значит для Хэчжина кино. Он мечтал о нем с двенадцати лет, а, возможно, и раньше. Именно эта мечта помогала ему, когда он жил с дедушкой-пьяницей и когда после его смерти остался сиротой. Три месяца, которые он провел на острове Имчжадо, открывали ему дверь в мир, о котором он так мечтал. Скорее всего в тот последний вечер он очень хотел остаться на острове и отметить это.

Я прекрасно осознавал все это, но не стал отговаривать Хэчжина. Мне совсем не хотелось возвращаться домой одному. У меня было ужасное настроение, я боялся даже выйти из комнаты. Из-под ребер вверх поднимался очень странный холод. Меня знобило, будто я простудился. До прибытия такси я сидел, съежившись в углу. От ветровки Хэчжина с надписью «Частный урок», которая была наброшена на меня, исходил запах, по которому я так скучал. Запах травы на пустыре, запах, который я каждую ночь ощущал от своего брата, когда мокрым залезал к нему под одеяло.

Через час мы уже сидели на палубе парома, который следовал в Чонам. Время от времени Хэчжин спрашивал, не голоден ли я, а я в ответ качал головой. Когда же он спрашивал, все ли в порядке, я кивал. Так чудновато мы общались. Над каменными островами, проплывающими по обе стороны от парома, светило вечернее солнце. Закат раскрасил небо оранжевым цветом, а на море, словно языки пламени, плескались волны. Брызги от винта, бурные всплески у кормы и даже ветер были красного цвета. Старенький паром плыл очень быстро, словно моторная лодка, носом рассекая море огня.

– Убийственный закат, правда? – спросил Хэчжин. Я встал лицом к морю, расстегнул молнию на куртке и вдохнул горячий воздух глубоко в легкие. Холод, который замораживал мою грудь, вдруг растаял.

– Я же тебе говорил, что хочу кое-что тебе показать. Помнишь? – Хэчжин встал рядом и смотрел туда же, куда и я. – Именно это.

Я скинул капюшон и посмотрел на него в упор. Его глаза улыбались на фоне заката. Тогда я подумал, что это его мне подарок. Мама бесконечно вливала в мою кровь страх, а Хэчжин был человеком, согревающим мое сердце, как вот этот закат. Он всегда был на моей стороне. Так было и в тот ужасный холодный день. Поэтому мне очень хотелось поверить в то, что и теперь он примет мою сторону. Нет, я уже в это верил.

Я приподнялся и взял с тумбочки телефон, медленно и четко нажал десять цифр. Когда раздался гудок, мне на глаза попалось «что-то», валявшееся между кроватью и тумбочкой. С телефоном у уха я нагнулся и поднял это «что-то». Раскрытая опасная бритва с одним лезвием. На длинной деревянной ручке и на лезвии были засохшие следы крови.

– Алло!

На другом конце провода раздался голос Хэчжина.

#

– Мама? – Голос Хэчжина уплывал все дальше и дальше. Я пристально смотрел на бритву, моя душа кричала. Это было так страшно, страшнее, чем если бы топор отсек мне ногу.

– Это Ючжин?

Ногтем большого пальца я соскреб с ручки запекшуюся кровь. На том же месте, где и всегда, я увидел инициалы.

H. M. S.

Инициалы отца. Бритва отца. Бритва, которую я несколько месяцев назад взял из коробки в кабинете и принес к себе в комнату. Без особой на то причины. Но, по правде говоря, для меня это была память об отце.

Я не помню, как он двигался, не помню его манеру говорить и даже лицо его едва помню. У меня почти не осталось воспоминаний о нем. Я только помню, как он каждое утро брил в ванной перед зеркалом свою густую, как у разбойника, растительность. В одно такое утро у меня был сильный запор, и я долго сидел на унитазе, наблюдая, как с пеной исчезают его усы и борода. Особенно я любил звук лезвия, скользящего по лицу. Я спрашивал папу, что он чувствует, когда бреется опасной бритвой. Не помню дословно, что он сказал, но суть ответа заключалась в следующем. Такое приятное ощущение, словно бритва срезает даже корни под кожей, не оставляя темных следов от бороды и усов. Но чтобы правильно ей пользоваться, необходимо хорошенько приноровиться. Пока не научишься, подбородок постоянно будет в порезах. Да и лезвия надо менять очень часто. Зато все это окупается приятным ощущением после бритья, несравнимым с тем, что оставляют другие бритвы. Я точно помню, что ответил ему на это. Я попросил папу оставить мне его бритву в наследство после смерти. Помню, как лицо отца, скрытое под слоем пены, превратилось в улыбающуюся свиную мордочку. Под ноздрями дрожали пузырьки пены, глаза вытянулись узкой дугой, словно брови, а из плотно сжатого рта вырвались булькающие звуки, напомнившие катящуюся гальку. Я подумал тогда, что отец засмеялся, и поэтому потребовал, чтобы он пообещал мне это немедленно. Папа ответил, что точно не знает, когда умрет, но после смерти обязательно оставит бритву мне. Я протянул ему большой палец, и он с удовольствием скрепил наш договор печатью, прижав свой палец к моему. Мама вряд ли узнала об обещании отца. И мне совсем не хотелось ей долго все объяснять и настаивать на том, что бритва принадлежит именно мне, поэтому я просто забрал ее втайне от мамы.

– Алло! Алло! – Голос Хэчжина становился громче. Я с огромным усилием еле-еле произнес:

– Да, это я!

– Придурок, а я уже было подумал… – Он начал говорить тихо, будто успокоился, но потом стал раздражаться: – Почему ты не отвечал? Я так перепугался.

– Я слушаю, говори, – небрежно ответил я.

Хэчжин возмущенно хмыкнул:

– Что значит «говори»? Ты же мне сам позвонил.

Точно, это же я ему позвонил. Я собирался попросить его о помощи. Я поднял руку, в которой была бритва, и поднес лезвие к подбородку. Я никогда ей не брился, она была просто воспоминанием о папе. Да, и усы появились у меня после двадцати одного. В отличие от папы, волосы у меня росли не так густо, и их легко можно было сбрить обычной электрической бритвой. Папину бритву я прятал в ванной в нише под потолком, чтобы ее не нашла мама, и никогда не носил ее с собой, за исключением вчерашней ночи, когда я положил ее в карман куртки с надписью «Частный урок».

– Ючжин?! – позвал меня Хэчжин, а я совершенно лишился дара речи, хотя до того, как обнаружил отцову бритву, чувствовал, что у меня было много чего ему сказать.

– Ты сейчас где? – еле выдавил я из себя.

– Я только спустился в метро. У меня разболелся желудок, поэтому перед выходом я сварил себе рамен.

Вряд ли одну порцию, наверняка сразу две. У Хэчжина была привычка, унаследованная им от дедушки-пьяницы, который каждый божий день был подшофе, – съедать по утрам с похмелья по две порции рамена. Наверно, сейчас я должен был быть благодарен старику – ведь именно из-за этого Хэчжин все еще находился в районе Санамдон.

– Зачем звонишь? Что-то случилось?

Сперва я хотел ответить «нет», но передумал и сказал «да». Я не знал, чем мне это поможет, но решил хотя бы потянуть время.

– У меня к тебе одна просьба.

Хэчжин молчал, ожидая, что я скажу дальше.

– Ты помнишь ресторан на острове Ёнчжондо, где мы ели сашими в мамин день рождения?

– Аааа… «Леон»?

– Да нет, «Леон» – это кафе. Если пройти еще метров пятьдесят от него, то прямо на берегу моря будет этот ресторан, называется «У Косиля».

Хэчжин опять сказал: «Ааа…»

– Вчера после вечера, устроенного в честь преподавателей, мы пошли туда и продолжили праздновать.

Говорят, обычный человек в среднем врет восемнадцать раз в час. Тогда мой результат превышает среднестатистический не только количественно, но и качественно. Честность вообще не моя сильная сторона. Стоит мне захотеть, и я без труда сочиню такую вот правдоподобную историю.

– Я забыл там свой сотовый, но не могу поехать туда прямо сейчас. До обеда я должен отправить материалы заведующему кафедры, еще сегодня вывесят результаты экзамена, нужно проверить, сдал я его или нет.

– Результаты будут известны уже сегодня?

– Да.

Хэчжин, как я и планировал, сразу предложил:

– Я поеду и заберу его. Не переживай.

– Тот ресторан открывается не раньше десяти, тебе нормально?

– Ну, подожду за чашечкой кофе в «Леоне».

Я решил проверить, как он собирается туда добраться:

– Если ты устал, поезжай на такси, я потом отдам тебе деньги.

– На такси? Ты с ума сошел? До острова Ёнчжондо слишком далеко.

Это означало, что он поедет на автобусе. О такси можно было даже не заикаться.

– А мама встала? – спросил Хэчжин, когда я уже собирался положить трубку. Я сразу нажал кнопку «конец связи», словно не услышал его последних слов. Поставив телефон на место, я начал думать о маме, лежащей в гостиной. Кровавые следы по всему дому можно было объяснить по-разному, но окровавленная бритва отметала все эти версии. Она была орудием убийства, которое прошлой ночью лежало в кармане моей куртки, а сегодня утром нашлось под моей кроватью. И бритва принадлежала мне. Я не мог представить себе, как этот факт примет Хэчжин и как на него отреагирует. А как он воспримет смерть мамы? Испугается, расстроится или разозлится? А узнав о моем затруднительном положении, он все равно поверит мне и встанет на мою сторону?

Вдруг я вспомнил последний день зимы одиннадцать лет назад – за два месяца до смерти дедушки Хэчжина. Мне было четырнадцать, а Хэчжину пятнадцать. Мы заканчивали среднюю школу. Я, подчиняясь маминой воле, выбрал гуманитарную школу, где мог параллельно с учебой заниматься и спортом. Хэчжин, который хорошо учился, смог поступить в престижную гимназию, но в итоге выбрал училище культуры и искусства. Классный руководитель настаивал на гимназии, но сломить упрямство Хэчжина ему не удалось. Хэчжину обещали бесплатное трехлетнее обучение и вдобавок ко всему предлагали ежемесячную стипендию – видимо, это и стало решающим фактором при выборе. Еще он верил, что эта школа поможет ему осуществить давнюю мечту. По правде говоря, у него и не было другого выбора.

В то время Хэчжин был главой семьи. Когда ему было три года, его родители погибли в автокатастрофе, а вырастивший его дедушка уже несколько месяцев лежал в больнице с почечной недостаточностью и циррозом печени. Никто не мог сказать, когда его выпишут. Хэчжин был самым занятым учеником во всем мире: он практически жил в больнице, ухаживая за дедушкой, днем еще ходил в школу, а по ночам подрабатывал на соседней заправке за 2900 вон в час.

Хэчжин и дедушка жили в постоянной нужде. Дедушка получал социальное пособие и зарабатывал гроши, собирая и продавая макулатуру. На эти деньги они еле-еле сводили концы с концами. Несмотря на бедность, дедушка был категорически против того, чтобы Хэчжин подрабатывал. Пусть он много пил и сильно нуждался, но совесть не позволяла ему перекладывать на своего маленького внука заботы о пропитании. Дедушка все время повторял: «Ты только учись, за все остальное отвечаю я». Но когда он попал в больницу, Хэчжину пришлось самому зарабатывать на жизнь.

В то время я тоже был постоянно занят – усиленно готовился к чемпионату по плаванию среди юниоров, который должен был пройти в Новой Зеландии. Из-за этого мы с Хэчжином почти не виделись. Я слышал о нем только от мамы, которая ежедневно приходила ко мне в бассейн. Судя по тому, что она знала весь распорядок дня Хэчжина, она, видимо, каждый день носила в больницу продукты.

Последний день две тысячи пятого года тренер освободил нас на полдня, отменив послеобеденную тренировку. Он велел нам поехать домой, вкусно поесть, а наутро в первый день нового года к девяти вернуться в бассейн. Понятия не имею, как мама разузнала про это, но не успел я выйти, как она уже ждала меня во дворе бассейна. У нее было очень хорошее настроение. Прямые волосы до плеч, белое пальто, которое я ни разу раньше не видел, красивое лицо с макияжем. Она немного волновалась. Я сел к ней в машину, пристегнулся и спросил:

– Ты куда-то собираешься?

– В район Тонсундон, – ответила мама, не объясняя зачем.

И мы поехали. Однако, машина остановилась у главного входа в больницу, где лежал дедушка Хэчжина. Я был в полном недоумении. Из здания выбежал Хэчжин. Я отстегнул ремень, собираясь выйти из машины. Я понял эту ситуацию по-своему и решил, что мама оставляет меня с Хэчжином, а сама поедет в Тонсундон.

– Не выходи, – остановила меня мама, а Хэчжин улыбнулся мне и сел к нам на заднее сиденье.

– С Новым годом! – сказала мама Хэчжину.

– И вас, мама!

Хэчжин протянул что-то из-за спины. Это была большая конфета в форме сердца, размером с мамино лицо, в середине которой была надпись:

The apple of my eye[2]2
  Свету моих очей! (англ.)


[Закрыть].

На мамином лице появилась улыбка, щеки зарделись, в глазах читалось смущение. Помню, именно в тот день Хэчжин впервые назвал ее мамой. Возможно, именно поэтому она застеснялась или ее просто тронула надпись на подарке. А может, по обеим причинам. Но я никогда не видел ее такой.

– А дедушка тебе разрешил? – спросила мама, аккуратно положив конфету на приборную панель. Хэчжин широко улыбнулся.

– Дедушка думает, что я пошел на работу.

Мама смотрела в глаза Хэчжина через переднее зеркало и улыбалась, словно между ними был заговор. Всю дорогу они то и дело так переглядывались, по-прежнему не объясняя мне, куда мы едем и зачем. А я и не спрашивал – раз сказали в Тонсундон, значит в Тонсундон. Время от времени Хэчжин задавал мне какой-нибудь вопрос о моей жизни и тренировках, а я каждый раз односложно отвечал: «хорошо», «да», «нет», «не знаю». Когда разговор прерывался, его подхватывала мама. В основном говорили о состоянии здоровья дедушки или о книгах и фильмах, которые знали только они. Мы долго простояли в ужасной пробке и, наконец, добрались до улицы Тэханно. Маме пришлось дважды объехать парковку, прежде чем она отыскала свободное место и запарковалась.

– Пойдемте.

Мы шли по празднично освещенной улице, заполненной толпами людей. Идти рядом, бок о бок друг с другом, было трудно. Едва мы сделали несколько шагов, как прохожий толкнул маму плечом, и она чуть не упала. Я протянул руки, но маму уже успел поддержать Хэчжин. Еще пара шагов, и маму опять толкнули, тогда Хэчжин обнял ее за плечи и повел сквозь толпу. Мне ничего не оставалось, как брести следом за ними.

Через некоторое время мы вошли в итальянский ресторан, в нем было совсем тихо, и казалось, будто мы очутились в другом мире. Я все еще не знал, зачем мы приехали в этот район, да и знать особо не хотел. Мама взяла в руки стакан с соком и с грустью сказала, что состарилась на целый год, но рада тому, что мы с Хэчжином стали на год взрослее. Тогда я подумал, что мы приехали, чтобы отметить последний день уходящего года. Теперь я уже не помню вкуса еды, которую мы заказали, значит, она была не очень-то вкусной или просто у меня было плохое настроение.

Все казалось мне очень странным. Хэчжин, оставаясь со мной наедине, вел себя так, словно был мне самым близким другом. То же самое и мама – она всем своим видом показывала, что живет только ради меня. Но стоило нам оказаться всем вместе – втроем, и моя персона сразу отходила на второй план. Это получалось само собой и было мне не очень приятно. Но хуже всего я чувствовал себя оттого, что из-за этих мыслей казался себе мелочным.

Примерно через час мы вышли из ресторана. Мама с Хэчжином снова вместе пошли по улице, которая стала еще более людной. По дороге мама купила в киоске два одинаковых клетчатых шарфа – мне зеленый, а Хэчжину желтый – и накинула их нам на шеи, сказав, что это подарок к Новому году. Она говорила, что шарфики очень нам идут, но смотрела только на Хэчжина.

Чувства мамы по отношению к Хэчжину были уже не просто симпатией к другу сына. На самом деле это началось гораздо раньше, когда мы подружились в первом классе. Каждый раз, когда я был виновником торжества – во время празднования моего дня рождения, на соревнованиях, когда Хэчжин, обняв меня, поздравлял с победой, – мама смотрела только на него, ее глаза при этом были бесконечно нежными и теплыми. Так она всегда смотрела на моего умершего брата.

Мама и Хэчжин остановились у кинотеатра «Гипертек Нада». У входа висела афиша «Последнее предложение от Нады». Когда мама отошла купить билеты, я спросил у Хэчжина:

– Зачем мы сюда пришли?

– Ты чего? Ехал и ничего не знал? – Хэчжин захихикал, а мне стало неожиданно душно от шарфа на шее. Воздух вокруг меня становился жарким. Я сдернул с себя шарф и, держа его в руке, сел на стул. Я что вам, гадалка? Вы же ничего не говорите, откуда мне тогда знать?

«Последнее предложение от Нады» – название кинофестиваля, который ежегодно проходит в этом кинотеатре. На нем обычно показывают не самые кассовые, но наиболее значимые фильмы года. В программе было двадцать четыре киноленты, в тот день шла бразильская картина «Город Бога». Сходить на нее предложил Хэчжин. Он хотел посмотреть этот фильм, еще когда он только вышел в прокат, но не смог, потому что это было кино для взрослых. Услышав, что фильм решили показать на фестивале, он подумал о моей маме, надеясь, что если она пойдет вместе с ним, то его на сеанс пустят.

Как он и ожидал, мы спокойно прошли в зал и сели на свои места. Фильм был настолько захватывающим и веселым, что я даже забыл о своем плохом настроении. Действие развивалось в фавелах Рио-де-Жанейро. Бедность, наркотики, высокий уровень преступности, малолетние бандиты, которые вместо учебников держат в руках оружие. Главными героями были два мальчика, пути которых разошлись в детстве. Первый мечтал стать фотографом, второй – королем улиц.

Я начал смеяться с первых кадров, когда на экране появился убегающий петух. А когда Малыш Зе, обманув свою банду, ворвался в отель и открыл там стрельбу, я захохотал во весь голос. Я хохотал и хохотал, но вдруг понял, что во всем кинотеатре смеюсь лишь один я. Мама смотрела на меня – ее глаза блестели в темноте и спрашивали: «Что тут смешного?»

Было видно, что у мамы испортилось настроение. После фильма, пока мы шли на парковку, она все время молчала. Хэчжин тоже шел молча, глядя прямо перед собой. Я и на этот раз плелся за ними. Я не понимал, что случилось, от этого у меня разболелась голова.

– Мне не по себе. – Мама открыла рот, только когда завела машину: – Особенно страшно то, что фильм основан на реальных событиях, жизнь может быть такой печальной…

Наконец я понял, почему мама так странно смотрела на меня в кинотеатре. Фильм, который я воспринял как интересную и захватывающую историю, на деле оказался очень грустным и страшным. А я никак не мог взять в толк, что же там было такого страшного и грустного.

– Счастливые истории в большинстве своем неправда, – ответил маме Хэчжин. Я обернулся и посмотрел на него. – Надежда не уменьшает отчаяния. Жизнь – это не математика, люди очень сложные существа, всего не просчитаешь.