Текст книги "Хороший сын, или Происхождение видов"

Автор книги: Чон Ючжон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Все эти годы использовать меня в качестве козла отпущения было нечестно, да и глупо, потому что в результате она погибла. Этому греху нет прощения – ведь она разрушила и мою жизнь. Если мама поверила бы тогда моему ответу или хотя бы дала мне возможность объясниться, «преступление» могло представиться и ей несчастным случаем. И тогда девятилетний мальчик, пострадавший от этого, может, даже больше, чем сама мама, не был бы приговорен к изоляции из-за клейма «хищник». И спустя столько лет она не погибла бы от его рук.

За шестнадцать лет она ни разу не заговорила об этом. Даже о старшем брате не упоминала. Значит, она перечеркнула любую возможность все исправить и твердо поверила, что я братоубийца. Конечно, на мои воспоминания нельзя положиться на сто процентов. Мне было тогда всего девять, да и столько лет прошло, что, возможно, чистота моей правды была не такой уж и чистой. Несмотря на это, у меня есть основания настаивать на своей правоте. Я был непосредственным участником тех событий и очень часто видел один и тот же сон, словно меня прокляли. Все это время я не становился старше, а снова и снова проживал тот день.

Сон рознился с реальными фактами только в одном. Во сне действие происходило ночью, а на самом деле несчастный случай произошел утром. Все остальное было таким детальным и явным, что мне бы очень хотелось это забыть. Жива была каждая секунда, каждый момент. Голос брата, его взгляд, выражение лица, поведение, то, что я видел и чувствовал, о чем думал, мое настроение. Я помню все – даже малейшее изменение эмоции, напряжение, стоявшее между нами. Я могу в точности воспроизвести, как выглядела в то утро терраса пансионата, где мы жили.

Просторная и длинная терраса, железные зеленые перила, большой обеденный стол со скамейкой. Вокруг валяется больше десятка пустых банок из-под пива и бутылка шампанского с отколотым горлышком. Окурки, брошенные в пластиковую бутылку, которая наполовину наполнена водой. Груда пустых ракушек, походивших на доисторические окаменелости. Подгоревший кусок мяса и гриль, полный белого пепла. Разрезанный на четыре части свадебный торт, к которому даже не притронулись, и копошившаяся в нем куча муравьев. Букет красных роз, лепестки которых колыхались на ветру. Валявшиеся на полу петарды и конфетти…

Порядком опьяневшие родители, которые, смеясь, вошли в комнату и проспали до девяти утра. И их сыновья, которые, наоборот, очень рано проснулись и выбежали на террасу. В комнате было скучно, но и на террасе делать было нечего. Зануднее не бывает, когда пытаешься убить время. Особенно брат – он просто умирал от скуки. Сидя на террасе и прислонясь к стене, он играл с пистолетом и каждую минуту смотрел на меня. Его взгляд подавал мне сигнал – может, выйдем, поиграем немного и вернемся?

В то время я сходил с ума от плавания, а брат сильно увлекался игрой в выживание. Каждый день тайком от мамы он участвовал в ожесточенных битвах. В школе, на подготовительных курсах и в парках – везде. Неважно, с каким оружием – с пистолетом, с рогаткой или с водяным пистолетиком. Неважно, с кем – со сверстниками или даже с мальчишками постарше. Если вчера папа строго-настрого не наказал бы нам не ходить одним в лес, он бы уже наверняка давно убежал туда, прихватив с собой меня.

Я сидел на перилах, свесив ноги вниз. Мне нравилось наблюдать за постоянно меняющимся морем. Если бы мама увидела меня, она бы страшно испугалась. Оттуда легко было упасть вниз. Но мне очень нравилось так сидеть. Ощущение ветра, который, казалось, тянет за лодыжки и мягко меня касается. Напряжение в теле, которое старается удерживать равновесие. Все эти ощущения были для меня незнакомыми и притягательными. Еще мне было приятно наблюдать за движением волн, которые накатывали внизу под моими ногами и исчезали. Меня охватило неожиданное желание прыгнуть в море. Брату, конечно, это было не под силу, но я с легкостью мог доплыть до горизонта.

С колокольни на другой стороне обрыва раздавался звон колокола. У горизонта широко поднимались черные тучи, за ними гремел гром. Во влажном тумане низко летали птицы. Вокруг не было ни души. Безлюдная проселочная дорога, пустой пансионат, расположенный на обрыве вдали от деревни. Он был совсем маленький – всего четыре небольших домика, похожих на собачьи конуры. Более того, из жильцов были только мы.

– Ючжин, пойдем поиграем, – в конце концов предложил Юмин. Я сделал вид, что не услышал. Не изменил своей позы и не отвел взгляд от обрыва. Вчера после обеда внизу было не море, как сейчас, а галечный пляж. Там были большие черные камни и маленькая галька размером с бусинки. Это место администратор пансионата называл на местном диалекте «Эсиуль», что означало «Край обрыва». Мне нравилось это название, а брату больше пришлась по душе гладкая галька. Втайне от мамы он набил ею карманы. Я еще подумал тогда, что скоро к нам прибежит разъяренная толпа местных жителей, ведь ни одна голова не останется целой, когда в руках у старшего брата рогатка и галька.

– Эй, пойдем.

На этот раз он позвал громче. Его карие глаза округлились, как у белки, и блестели. Это означало, что в его голове, как он выражался, возникла убийственная идея. Однако не было никакой гарантии, что идея, которая до смерти ему интересна, будет до такой же степени интересна и мне. Я снова сделал вид, что не услышал. В комнате родителей было по-прежнему тихо.

Мама и папа часто ссорились, но послушно подчинялись велению генов плодиться. Поэтому родили двух сыновей-погодков. Мы учились в одной школе, в одном классе. Само собой, нас постоянно сравнивали.

Как говорила мама, Юмин во всем меня превосходил – телосложением, внешностью, умом. В нашей школе обед выдавали по очереди в зависимости от оценок, и брат всегда получал еду первым. С первого класса он четыре года подряд был старостой. За ним ходили толпы поклонников.

В отличие от него я всегда был одиночкой. Мне не нужен был друг, с которым можно было поиграть. Я был мастером игр в одиночку. Когда играешь с другими, всегда существуют негласные и гласные правила. Мне не хотелось напрягаться, соблюдая их, мне нравилось спокойно играть одному. Из-за этого в классе и в секции по плаванию на мне поставили клеймо ненормального типа. А однажды один мальчик, который перевелся из другой школы, прямо обозвал меня психом. Он не знал, с кем связывается, поэтому и позволил себе такое. За это ему пришлось встать передо мной на колени и попросить прощение. В этом мне помог Юмин – он наказал его тихо и незаметно, но профессионально. Он был для меня стеной и опорой, которые невозможно было преодолеть.

– Эй, ты… Сейчас как подтолкну.

Брат встал, топнув ногой, словно вот-вот бросится на меня. Я бы, конечно, на его месте поступил иначе: не стал бы так шуметь, а просто молча и тихонько подошел бы и подтолкнул. Само собой, я не собирался ни с кем делиться своими мыслями на этот счет. Я прикинул, выбирая из двух зол худшее – отказаться сейчас от предложения брата или иметь дело с родителями, которые узнают, что мы их не послушались.

И так было понятно, что Юмин предложит мне поиграть в «Выживание», а мне этого не очень хотелось. Единственное, что я делал лучше, чем Юмин, так это плавал. С другой стороны, единственное, в чем мы с братом могли соревноваться, была эта игра. Конечно, Юмин не считал меня достойным противником, но результаты игр говорили сами за себя. Мы играли в нее уже десятки раз, но выигрывали поровну. Если противники изо всех сил стараются победить, то они достойные соперники, а не мастер и слабак.

В этом и заключалась проблема: великодушие Юмина по отношению ко мне распространялось до тех пор, пока его статус чемпиона не оказывался под угрозой. А брат, когда его покидало великодушие, был всего лишь десятилетним мальчиком, от которого не знаешь, чего ожидать. Но все равно я не хотел специально ему поддаваться. Я всегда руководствовался принципом: раз соревнуешься, стремись к победе.

– А что будем делать? – спросил я, слезая с перил. Но лучше не надо было этого спрашивать. Я не мог даже представить себе, что этот короткий вопрос полностью перевернет нашу жизнь. Как я мог это знать? Если бы я знал, что мы оказались в точке, откуда наша жизнь круто изменится, знал бы, какой выбор я должен сделать, наверно, я был бы сыном божьим.

– Давай поиграем в выживание, побежим до того места, – я получил ожидаемый ответ. Место тоже было предсказуемым – брат пальцем указал на обрыв напротив. Место, где на старой колокольне тихо звонил колокол, куда мы вчера ходили с папой. Это место отцу порекомендовал администратор. Он сказал, что оттуда, как со смотровой площадки, можно увидеть и обрыв по периметру острова, и причудливые каменные скалы вокруг. Сказал, что если мы отправимся туда до заката, то увидим там «представление, которое устраивает море». Очарованный его словами отец сразу отправился туда, прихватив с собой нас с братом.

До колокольни было не очень далеко, хотя точного расстояния я не знаю. Полукруглый обрыв, соединяющий пансионат и колокольню, был покрыт сосновым лесом и китайскими яблонями. В одном месте, поросшем травой, находилась пасека, тут и там встречались участки, расчищенные под огороды, и несколько заброшенных домов.

Когда мы добрались до обрыва, красное солнце уже наполовину опустилось за горизонт. Небо было темно-багряным, на море, по которому бежали легкие волны, появилась красная дорожка. На колокольню падали солнечные блики, и вьющиеся растения, которыми полностью заросла разрушенная церковь, тоже были красными, словно были охвачены огнем. Казалось, мы добрались до прохода, ведущего в космос. Создавалось ощущение, что, если встать на эту красную дорожку, море будет подталкивать наши ноги и перенесет нас в другой мир. Конечно, я жил на земле не так долго, но подумал, что это самое красивое, что я видел в жизни.

Папа остановился на краю обрыва. На его щетинистых щеках появились маленькие мурашки. Его отрешенный взгляд скользил по морю, по каменным скалам и небу. Может быть, как и я, он был зачарован «удивительным представлением моря». В отличие от папы мой старший брат, похоже, был больше очарован колокольней. Как втайне от мамы на пляже он спрятал гальку, так здесь, пока отец любовался видами, он очень быстро побежал к колокольне, находившейся в десяти метрах от нас. Заметив это, испуганный отец быстро подбежал и поймал его до того, как он поднялся наверх.

– Туда нельзя.

– Почему? – спросил Юмин с таким выражением лица, будто действительно не понимает.

– Можно разок позвонить?

Было очевидно, что он спросил просто так, хотя сам прекрасно знал ответ. Но взрослые часто попадаются на удочку, обманываясь невинным выражением лица ребенка. Папа начал объяснять ему, почему нельзя, хотя и трехлетнему малышу было ясно. Во-первых, колокольня находится на краю обрыва, поэтому существует опасность упасть в море. Во-вторых, сама конструкция колокольни старая и ржавая, а одна из опор немного согнулась, из-за чего вся конструкция наклонилась в сторону моря, да и перила могут обвалиться и поранить тебя.

– Вам одним ходить сюда нельзя. И играть в лесу в выживание я тоже запрещаю, вам ясно?

Юмин сказал «да» и скрепил обещание печатью большого пальца. И вот сейчас, когда даже след печати еще не исчез, он говорит мне, что хочет поиграть. Причем поиграть с соперником, которого, как он считает, может легко одолеть.

– Победит тот, кто первым позвонит в колокол. Проигравший должен делать домашние задания за победителя.

Я прямо посмотрел в глаза брата.

– Сколько?

– В течение месяца.

Я пошел в комнату и принес два листа бумаги с карандашом. Мы обменялись договорами о «рабстве», который каждый из нас подписал.

– Сколько берем пулек? 300? 500? – спросил я, брат ответил:

– 200.

Мы следили друг за другом и зарядили пистолет сорока пулями. Затем каждый зарядил обойму по 160. Взяв защитные очки и пистолеты, мы бесшумно вышли через задний двор пансионата. Там была узкая тропинка, вьющаяся между соснами и холмами, где росли яблони. Эта дорожка вела к колокольне и была для нас стартом игры.

Мы скинулись на камень-ножницы-бумага. Юмин получил право выбрать свою территорию. Сосновый лес. Это было ожидаемо, там густо росли высокие сосны, поэтому можно было легко спрятаться и иметь преимущество для атаки. Автоматически моей территорией стали холмы, редко поросшие яблонями. Там меня легко было обнаружить, да и расстояние до конечного пункта было длиннее, чем у брата. Холмы находились на внешней стороне обрыва, более того, вся поверхность была неровной, поэтому я должен буду все время бежать. Юмин начинал игру с большим преимуществом, все равно что у него было бы на сто пуль больше.

Мы вместе встали на тропинке: Юмин справа со стороны соснового леса, а я слева, где росли яблони. Я начал вспоминать дорогу, по которой мы вчера ходили к колокольне. Что на ней было и где? Есть ли места, где можно укрыться и куда можно добежать одним махом? Где именно заканчивался сосновый лес? Что было дальше за ним? Я подумал, что, может быть, мне повезет, и я смогу использовать участок за бором, чтобы одержать победу.

– Внимание, – громко сказал Юмин.

Я опустил защитные очки на глаза. Когда поле зрения закрылось синими стеклами, мое дыхание стало реже, а мир вокруг постепенно растворялся в моем сознании. Пасмурное небо, лес, где бродил ветер, стая птиц, которые летели в форме замкнутой кривой, шум волн… Затем отключились все мысли, исчезло даже осознание себя. Остались лишь регулярные, спокойные удары моего сердца и быстрое дыхание брата. У меня перед глазами была карта, ведущая к колокольне. На ней были нанесены остановки и места для укрытия. Одно за другим. На этот раз закричал я:

– Марш!

Юмин сразу начал в меня стрелять. Атака была внезапной, поэтому эффективной. Я сам часто использовал этот прием. Но в тот день у меня была другая стратегия. Я решил не стрелять, пока не доберусь до четвертой остановки. Я торопливо побежал налево. Одним махом перемахнул через участок, где вдоль склонов холмов росли яблони. Потом остановился за большим камнем в форме столба.

Мне порядком досталось в первой атаке. На одном из стекол очков появилась трещина, губа была рассечена, а нос и подбородок ныли, словно у меня болел зуб. Я моментально почувствовал острый запах крови. Я был очень рассержен. Почему я, который обычно все предвидел, не смог предугадать действий брата, который мне подражал? Я снял защитные очки и с силой ударил ими о камень. Большим пальцем потер нос. Весенний ветер пробежал по руке, а потом по затылку, словно утешая меня. Не горячись!

Не скажу, что я считал и верил, что все соревнования должны быть справедливыми. Самым важным была победа, и обычно я не ограничивал себя в средствах и способах для ее достижения. Но простить соперника, который вел себя со мной так, я не мог. Противник должен за это заплатить. Брат – не исключение.

Я снял рубашку и завязал ее на поясе, и в этот момент заработала коробка передач. Я вспомнил первую остановку и прыгнул в огород между бороздами, где стояли снопы кукурузных стеблей. В лесу напротив возобновилась стрельба. Я не ответил. Сперва я должен пройти желтую цистерну для воды и домик для хранения удобрений, а затем добраться до места, густо покрытого низкорослым кустарником. Я сконцентрировался только на беге. Как только я добрался туда, я нагнул голову и плотно лег на землю за деревом. Стрельба в лесу прекратилась. Затем донесся нечеткий щелчок – брат перезарядил пистолет, истратив сорок пуль. Минус 40.

Следующая остановка – пасека. Расстояние до нее довольно большое, и там росла трава, поэтому спрятаться было негде. Вся надежда была на мои быстрые, как у гепарда, ноги и мое умение концентрироваться. Я пригнулся, опустил голову и побежал под градом пуль, летящих мне в лицо. Они свистели над головой, одна пролетела мимо щеки, несколько попали мне в тело, но я не получил серьезных ранений. За это время Юмин два раза перезаряжал пистолет. Минус 120.

Четвертая остановка – деревня, у входа в которую стоял камень с ее названием – Чхансолли. Я добрался туда, используя в качестве укрытия ульи, стоявшие в линию, и смог сократить отставание от брата. Теперь пули летели в мою сторону сбоку. Когда я добрался до последнего дома в деревне, я был уже впереди. Но через несколько секунд Юмин снова поравнялся со мной. Я прижался к старой прогнившей стене. И услышал щелчок затвора – пятый раз. Минус 160.

Я немного высунул голову в сторону дороги. Я хотел, чтобы Юмин полностью истратил все пули. И он оправдал мой расчет. За короткое время в мою сторону было выпущено сорок пуль. Затем раздался глухой щелчок и наступила тишина. Минус 200.

Я довольно улыбнулся, представив себе лицо брата, который, сморщившись, глядит на пустой затвор. Должно быть, весь красный от ушей до самого лба. Он, как мне показалось, не знал, что сосновый лес в этом месте не заканчивается. Не знал, что оттуда дорога сворачивает в сторону обрыва. Не знал, что он должен выйти из леса, чтобы добраться до колокольни. Знал бы все это, вряд ли истратил все пули.

До колокольни было еще довольно далеко. А я ни разу не выстрелил. Я оторвался от стены, прицелился и медленно вышел на дорогу. Теперь настала моя очередь.

Когда я добрался до мелкой речки перед сосновым лесом, прямо передо мной что-то просвистело. Я не успел ничего понять, как в середине лба взорвалась бомба. Голова откинулась назад, колени согнулись. Я схватился за лоб и упал. Между пальцами текла теплая жидкость. Я услышал, как кто-то, хихикая, бежал ко мне. Вскоре на меня смотрели радостные веселые глаза. Они спрашивали: ты еще жив?

– Я пошел, – Юмин помахал мне рукой и двинулся вперед. В его руке я увидел рогатку, и перед глазами все потемнело. Кровь, стекающая со лба, залила мне глаза. Я с трудом сел. Развязав на поясе рубашку, я вытер лицо.

На ощупь я дополз до речки. Сев в ледяную воду, я промыл глаза и рану на лбу. Я начал прокручивать все с самого начала, когда он начал меня соблазнять поиграть до момента, когда я получил в лоб каменную пулю. Значит, Юмин тоже прекрасно знал, где заканчивается лес, и отлично представлял себе местность, может, даже получше, чем я. Он же первый игрок в нашем районе. Раз потратил все пули, значит, хотел усыпить мою бдительность. Тем более, у него в кармане были спрятаны рогатка и галька. Он целился из-за дерева и ждал, когда я появлюсь.

Бом, бом, бом, бом… Со стороны обрыва раздался звон колокола. Это был не ветер, звонил человек. Юмин объявлял конец игры, сообщая, что он победил.

Я выбрался из речки, повязал на поясе рубашку и, подняв валяющийся пистолет, побежал в сторону обрыва. Стопы были очень горячими, словно я бежал по огню. Весь пот на теле высох, а под языком выделилась кислая слюна. Боли я не чувствовал. Вскоре я даже забыл, что меня ранили. В глубине сердца зародилось желание. Надо исправить неверный результат игры. Нет. Надо исправить несправедливость.

Колокольный звон прекратился только тогда, когда я добрался до колокольни. Юмин сказал:

– Стой.

Я не послушался и не остановил бег. Пытаясь восстановить сбившееся дыхание, я побежал прямо к колокольне.

– Остановись!

Кровь стекала мне на глаза, поэтому я видел все хуже и хуже. Небо, море и обрыв исчезали. Колокольня стала похожа на красную длинную лестницу. Посередине ее, словно тень, стоял Юмин.

– Я же сказал – остановись!

Что-то быстро пролетело рядом с ухом. Я не разглядел, но был уверен, что это галька. В тот же момент около шеи пролетел второй камешек. Затем над головой – третий.

Большими шагами я ринулся к колокольне. Раз, два – я схватился за перила и, оторвав ноги от земли, заскочил внутрь. Оказавшись перед братом, я протянул руку и с силой выхватил рогатку. Он вскрикнул. Его тело наклонилось в сторону моря. Когда я понял, что произошло, все уже кончилось. Юмина передо мной не было. Лишь в уши ударил крик падающего вниз брата.

– Ючжин…

Крик и эхо исчезли. Наступила ужасная и страшная тишина. Я задыхался, в ушах звенела кровь. Голова горела, словно я бродил по пустыне с горящей травой. Сквозь огонь я услышал голос мамы:

– Ючжин.

Крепко сжимая рогатку, я смотрел на серое море. Это не я, я ничего не сделал. Я пальцем не тронул брата. Мама опять позвала меня. На этот раз голос послышался из-за спины:

– Ючжин…

* * *

ПОГИБ ОТЕЦ, ПЫТАВШИЙСЯ СПАСТИ УТОНУВШЕГО СЫНА…

Произошел несчастный случай. Погиб отец, пытаясь спасти утонувшего сына. 16 апреля около десяти часов утра на острове Тхандо (район Синангун, провиция Южная Чолла) в море утонули некий Хан (39 лет, Сеул) и его сын (9 лет). Накануне днем они заселились в пансионат, находившийся на морском обрыве. Хан прыгнул в море, спасая сына, который играл рядом с заброшенной церковью и колокольней и упал с пятнадцатиметрового обрыва. Их унесло в море, и оба они погибли. Полиция проводит расследование, допрашивая второго сына (8 лет), жену Ким (36 лет) и администратора пансионата.

Я стоял у стола под навесом, несколько раз перечитывая газетную статью шестнадцатилетней давности. Эта вырезка лежала в конце тетради и выглядела, как сухой древесный лист. Видимо, мама вырезала ее еще в то время. Мне стало любопытно, зачем она ее сохранила. Может быть, на память, чтобы снова и снова вспоминать события того дня. Или, читая ее, говорила, что это все неправда, а на самом деле их убил Ючжин.

Бесполезный и запоздалый вопрос сильно саднил мое сердце. Если бы мама мне поверила, поверила, что это был несчастный случай, как поверил автор этой статьи, может, наша судьба была бы другой? И я, как и мечтала мама, был бы безвредным и обычным человеком? И мы прожили бы долго и счастливо?

Я поджег вырезку зажигалкой и бросил на решетку гриля. Тетрадь с записями по листочку стал тоже бросать в огонь. Когда один лист полностью сгорал, я бросал следующий. Прошло много времени, прежде чем я полностью сжег все записи. Я будто кремировал себя живьем.

В пепле я видел свою прежнюю жизнь, куда уже невозможно вернуться. Меня разрывали гнев, отчаянье и жалость к себе. Эти чувства превратились в страшное бурлящее течение. Печаль, которая была спрятана в глубине живота, поднялась наверх, как желудочная кислота. Тело обессилело. Все было хуже некуда – и настроение, и обстоятельства.

Когда тлеющий пепел полностью погас, передо мной открылась реальность. Я стоял в шаге от момента, который нельзя было проигнорировать или отложить. Я узнал все, что должен был узнать, и получил ответ, теперь нужно было принять решение. Как мне поступить? Спина дрожала от холода. Я закрыл крышку гриля и спустился из-под навеса. Опустив голову, я медленно шел по дорожке из камней. Вот хоть бы на несколько секунд отложить принятие решения. Будь на моем месте Хэчжин, как бы он поступил?

Я остановился перед стеклянной дверью. Откинул голову назад, и, прищурившись, посмотрел на серое небо, на фоне которого падал белый снег. Бледное зимнее солнце заходило за тучи. Я глубоко вдохнул и, сложив губы трубочкой, медленно выдохнул. Теплый согревшийся в горле воздух белым паром поднялся в небо. Спина снова задрожала. Холод проникал даже сквозь зубы. В этот момент я вспомнил учение Дарвина – «адаптируйся или умри».

Я подумал о смерти. Это был самый легкий способ. Повеситься, спрыгнуть с крыши или перерезать горло бритвой отца. Это было бы идеальным решением. Тогда можно избежать позорных наручников и не переживать о всеобщем осуждении. Но самое главное, это помогло бы мне не встречаться с Хэчжином, разочарованным во мне и боящемся меня. Это я ненавидел больше всего. Но была одна маленькая проблема – я пока не хотел умирать. По крайне мере, не хотел умирать рядом с мамой. Не хотел умирать только потому, что меня вынудили обстоятельства. Не только время, но и место и способ – я все должен выбрать сам.

Сдаться полиции я больше не хотел. Даже представить было противно и страшно, как, сидя напротив полицейского, придется объясняться и рассказывать то, что не хотелось. А когда я живо нарисовал себе картину, как на следственном эксперименте я буду воспроизводить преступление в окружении полицейских и журналистов, я решил, что уж лучше умереть прямо сейчас. Поэтому я без колебания отказался от второго способа, будто его и не существовало. Значит, мне оставалось только одно – как можно скорее исчезнуть. Одно из двух: либо сейчас, либо никогда. А о том, как быть дальше, будет время подумать и позже.

Я вошел в комнату и сел за стол. Я вспомнил дом родителей отца, куда каждое лето мы ездили вместе с мамой. Вспомнил бабушку, которая всякий раз обнимала меня и плакала. Вспомнил ее мягкую нежную и пахнущую травой грудь, к которой я умиротворенно прижимался лицом. Вспомнил ее бормотание, похожее на вздох, когда она гладила мой затылок.

– Эх, бедный мой мальчик. Чем старше, тем больше становишься похожим на отца.

Из ящика я достал паспорт. Еще год до окончания его действия. Я посмотрел на листы, испещренные печатями от виз. И на этот раз она обнимет меня? Даже узнав, что я натворил, спрячет меня на своей груди? Может быть… Мне казалось, что надежда слегка замахала крыльями. Я так хотел броситься к ногам идола по имени Надежда. Очень хотел пробраться к нему, пусть для этого мне придется пройти по паутине.

Я достал сотовый мамы. Взял из его чехла банковскую карту и включил компьютер. Но тут закаркал Реалист. Ты правда так думаешь? Ты уже забыл, что хотела сделать с тобой твоя мама, которая тебя родила? И теперь ты собираешься понадеяться на бабушку? Стоит ей узнать, что ты натворил, и она, как пить дать, сразу позвонит в полицию. А если и спрячет тебя, то сколько ты сможешь продержаться? Лучше ищи такое место, где тебя никто не знает. Там, где ты можешь обмануть людей и начать новую жизнь. Где-то на земле должно быть такое место.

Я зашел на сайт по продаже авиабилетов. Я наугад кликал разные страны и города: Катманду, Джакарта, Манила, Лос-Анжелес, Дубай, Рио-де-Жанейро. Я остановился. Вдруг мне вспомнился один весенний день восемь лет назад, который мы провели с Хэчжином вдвоем. Было воскресенье, день моего рождения. Несмотря на это, в девять утра я уже должен был быть в школе, а вернуться только в одиннадцать, так как я учился в выпускном классе.

Когда на рассвете я открыл глаза, на экране телефона увидел сообщение от Хэчжина.

Давай встретимся в 10 часов на железнодорожной станции Ёнсан.

Я сразу догадался, о чем он. Несколько дней назад Хэчжин спросил меня, что я хочу сделать в день рождения, и сказал, что я могу выбрать все, что пожелаю. Я понял, что он долго копил карманные деньги, чтобы сделать мне сюрприз. Я ответил, что хочу втайне от мамы совершить поездку в самое далекое из мест, куда можно съездить на один день. Это было моим заветным желанием, хотя я и не надеялся, что оно сбудется. Но, кажется, Хэчжин решил его осуществить.

Я невольно улыбнулся. Значит, вокзал Ёнсан? В отличие от других дней я энергично и радостно собрал сумку. Чтобы мама ничего не заподозрила, я положил в нее обычные вещи: учебники, тетради, пособия… Я вышел из комнаты, и Хэчжин одновременно вышел из своей – с камерой в руке. Мама на кухне накрывала завтрак. На столе стояли суп из морской капусты, жареная скумбрия, которую я любил, и жареная стеклянная лапша чапчхэ – любимое блюдо Хэчжина. Мы сели напротив друг друга. Хэчжин спросил глазами: видел сообщение? Я кивнул.

– Вы можете сегодня вернуться пораньше? Вечером устроим настоящий праздник, – сказала мама, поставив передо мной пиалку с рисом. Я взял палочки и покачал головой:

– Я не могу уйти с самостоятельных занятий.

Хэчжин, зачерпнув ложкой суп, тоже покачал головой.

– Извините. Сегодня наш кружок поедет на остров Тэбудо. Мы собираемся подыскать место, чтобы сделать фотографии для выпускного.

Опущенное лицо, красная шея. Я переживал, вдруг мама это заметит.

– Не нужно извиняться. Не мой же день рождения.

Мама, округлив губы, по очереди посмотрела на нас. В глазах читалось явное расстройство. Глаза намекали – могли бы и передумать. Я палочками накрутил лапшу, а Хэчжин торопливо положил в рот ложку с супом. Через двадцать минут мама высадила Хэчжина на остановке 790-го автобуса. А через полчаса остановила машину перед воротами университета. Когда я открыл дверь, мама протянула мне купюру в десять тысяч вон. Карманные деньги на день.

– Тебя забрать в одиннадцать?

– Да.

Как только я закрыл дверь, мама тут же развернулась. Удаляющаяся машина обиженно показала свой зад. Подняв руку, я поймал такси и попросил побыстрее довезти меня до метро. Как только я сел в поезд до Ёнсана, мое сердце забилось чаще. Мне было неважно, что запланировал Хэчжин и куда мы направимся. Самым главным было то, что мы просто куда-то поедем.

Хэчжин ждал меня у кассы, в которой продавались билеты на линию Сеул-Чолладо. И вот в моей руке два билета на поезд КТХ до Мокпхо, который отправлялся в 10:37 и обратный билет на 18:57. Как я и хотел, это было самым далеким местом, куда можно съездить одним днем.

– Нравится? – спросил Хэчжин, я кивнул. Мне было очень хорошо, но, с другой стороны, я чувствовал себя дураком. Почему я до сих пор сам не додумался до такой простой вещи? От того, наверно, что боялся мамы, или от того, что мы по-разному получали карманные деньги. Хэчжин, которому давалось больше свободы, получал их сразу на неделю, а я – каждое утро перед университетом по 10 000 вон. Мама установила такое правило, объясняя это тем, что я не умею тратить деньги. На 10 000 вон было особо не разгуляться. Еле-еле можно было перекусить пару раз в университетском буфете. Все деньги сразу уходили в тот же день, поэтому у меня даже мысли не было потратить их на что-то еще или куда-то поехать. Возможно, мама именно на это и рассчитывала – куда он денется без денег.

– Давай купим чего-нибудь поесть, – предложил Хэчжин. Мы вошли в «Лоттерию». Я взял бургер с креветками, картофель фри и кофе, а Хэчжин – бургер с жаренным на гриле мясом и кока-колу со льдом. В поезде мы почти не разговаривали. Нам было хорошо и так, без слов. Мы чувствовали себя умиротворенно и свободно, просто сидя напротив друг друга и глядя в окно. Мы проезжали горные склоны, усыпанные цветущими вишнями, ячменные поля с пригибающимися от ветра зелеными стеблями, большие города и маленькие деревни и, наконец, добрались до Мокпхо.

До обратного поезда оставалось четыре с лишним часа. Денег оставалось чуть больше 20 000 вон. Учитывая наш бюджет и время, мы могли сделать только три вещи: отдохнуть в парке, перед этим пообедав в столовой; поехать на такси к морю, погулять там пару часов и вернуться обратно на вокзал; или сходить в кино.