Текст книги "Хороший сын, или Происхождение видов"

Автор книги: Чон Ючжон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава III
Хищник

– Мы из полицейского участка Кундо. Разрешите войти.

Подтолкнув меня, полицейский вошел в прихожую. Он выглядел молодо – максимум тридцать с небольшим. Другой полицейский был примерно его ровесником. Они, конечно, не достали наручники, но вели себя так, будто прибыли на место преступления, чтобы поймать преступника с поличным. Выражение их лиц и наглое поведение говорили именно об этом.

– Вы живете в этой квартире? – спросил первый полицейский. Немного странный вопрос. Конечно, я здесь живу, поэтому и открыл дверь.

– Да.

– Сейчас вы один?

На этот раз я также сказал «да». На третий вопрос – «Кем я прихожусь хозяйке квартиры?» – я ответил, что я ее сын. Он спросил имя хозяйки. Я замялся. Я понял, что речь идет о чем-то другом, а не о том, что я думал. Если бы они пришли за мной, они бы первым делом спрашивали про меня. А они все время говорили о хозяйке квартиры.

– Ким Чивон.

Когда я назвал имя мамы, полицейские посмотрели друг на друга. «Ничего себе!» – говорили их взгляды. Оба одновременно сканировали меня глазами. Футболка, спортивные штаны, босые ноги. Я тоже их просканировал. Если Брюхан все-таки видел, что произошло той ночью, и с опозданием сообщил в полицию, если у них появились какие-то зацепки, которые вывели их на меня, вряд ли бы ко мне пришли только два полицейских. Должна была явиться целая толпа следователей.

– Значит, вы сын Ким Чивон? Так? – спросил первый полицейский. Я кивнул и спросил:

– А в чем дело?

– Предъявите ваши документы. Мы хотели бы убедиться.

После этого запоздалого требования я сразу успокоился. Теперь я был уверен, что они пришли не за мной и не потому, что на меня заявил Брюхан. Они пришли к Ким Чивон. Соответственно, их приход не связан с убийством прошлой ночью. Но мне было пока непонятно, кто заявитель и как это связано с мамой. Я встал перед дверью в гостиную и сказал:

– Сперва я хотел бы узнать, в чем дело.

Первый полицейский бросил взгляд в сторону раскрытой за моей спиной двери и ответил:

– Нам позвонила сама Ким Чивон. Сказала, что не может зайти домой, потому что в квартиру проник грабитель, и попросила нас приехать.

– Мама? – сделать удивленное выражение лица и соответствующий голос не составило мне особого труда. Что за чушь?

– Мама поехала в ретрит молиться.

– Молиться? А когда?

– Сегодня утром. Может быть, это был ложный звонок.

– Нет, мы сперва удостоверились, что это она, а потом выехали на вызов.

Наверно, так и есть. Просто так бы не пришли. По крайней мере, они удостоверились, кто звонит, а потом приехали.

– Назовите мне телефон человека, сделавшего заявление. А я скажу – мамин это телефон или нет.

– Ну, звонили из автомата. И все-таки покажите ваши документы.

Мне не очень хотелось подниматься на второй этаж и оставлять полицейских одних в прихожей. Вдруг пока я буду ходить за документами, они начнут шастать по дому и разнюхивать.

– Документы на втором этаже. Если я скажу номер паспорта, вы же…

– Идите и принесите.

Первый полицейский скрестил руки на груди и посмотрел на меня – Что так много болтаешь?

– Подождите здесь.

Я снял тапочки и вошел в гостиную. Поставив ногу на первую ступеньку лестницы, я краем глаза посмотрел на них. Как я и ожидал, второй полицейский сунул голову в гостиную и оглядывал комнату. Я стремглав побежал наверх. Перед глазами появились мама на качелях, тетя, которая должна была быть в больнице, и лицо Хэчжина, доехавшего до вокзала Мокпхо. Сама мама позвонить не могла, а Хэчжин вроде не женщина. И уж тем более вряд ли бы смог скопировать голос мамы. Я поставил галочку под подбородком тети. Она же знает номер маминого паспорта, возраст у них почти одинаковый, она легко могла притвориться мамой. Но зачем? Позже это надо было тщательно обдумать.

Даже и минуты не прошло, как я вернулся в прихожую. Я отдал паспорт первому полицейскому. Он поочередно посмотрел то на документ, то на меня и передал паспорт второму стражу порядка. Тот с паспортом вышел из квартиры в коридор. Через щель послышался его голос, говоривший по рации. Похоже, он решил пробить меня в базе данных. Мы с первым полицейским молча смотрели друг на друга.

– Подтвердилось, – второй вернулся к нам и передал документ первому. Получив мой паспорт, он еще раз посмотрел на него с обеих сторон и вернул мне обратно.

– Тогда сколько в вашей семье…

– Нас трое: я, мой старший брат и мама.

– Других жильцов нет?

Я подтвердил. Словно неожиданно вспомнив, первый полицейский спросил:

– Да, а с какого времени вы находитесь дома?

– Со вчерашнего дня.

– Тогда почему вы не ответили на телефонный звонок?

– Телефонный звонок? – переспросил я и вспомнил, что недавно звонил телефон.

Похоже, тот звонок с незнакомого номера, который я проигнорировал, был из полиции. Наверно, они позвонили перед выездом. Та ненастоящая Ким Чивон, заявившая по телефону в полицию, видимо, дала им наш домашний номер. В этот момент галочка под подбородком у тети выросла до размера богомола.

– Я не слышал звонка. Может быть, я был в туалете.

Первый полицейский кивнул и протянул мне свою визитку. Я взял ее. Он работал в полицейском участке Кундо.

– Когда ваша мама вернется, попросите ее сразу связаться с нами. Если окажется, что она сама сделала ложное заявление, возможно, ей придется приехать к нам.

Стоя у входа в гостиную, я смотрел, как они закрыли за собой дверь и ушли. Как только зашумел лифт, я побежал на веранду, открыл окно и посмотрел вниз. Там в тумане мигал сигнал полицейской машины, больше никаких машин не было. Через некоторое время она исчезла у задних ворот.

Я еще раз вспомнил тетю. И дня не прошло с тех пор, как мы разговаривали по телефону. Она слишком поторопилась. Вряд ли она не знала, что за ложное заявление ей грозит административная ответственность, но несмотря на это, она все равно отправила к нам домой полицейских, значит, на то у нее была веская причина. Таких причин могло быть несколько:

Она что-то знает или у нее есть основания что-то подозревать.

Она хочет проверить: на самом ли деле случилось то, что она знает. Однако самой ей приехать страшно.

Отправив полицейских, она хотела узнать, что происходит дома.

Из всех способов отправить к нам полицейских тетя, видимо, выбрала самый быстрый – заявление о взломе. Реши она сообщить о пропаже человека, ей бы пришлось назвать свое имя. Кроме того, заявление бы не приняли, потому что с момента исчезновения мамы не прошло и суток.

Я снова прокрутил в голове момент перед уходом Хэчжина. Человеком на другом конце провода, с которым он разговаривал за закрытой дверью, точно была тетя. О чем же она разговаривала с Хэчжином? О маме? Обо мне?

Не спросив самого Хэчжина, узнать это было невозможно. Однако я догадывался, что волновало тетю. Раз она отправила к нам полицейских, значит, она беспокоилась о местонахождении мамы. А ее звонок Хэчжину был связан с чем-то еще, с чем-то, имеющим отношение ко мне. Если я выясню, что это, то узнаю, почему тетя так странно себя ведет.

Я вернулся в свою комнату и сел за стол. Достал тетрадь, перелистал страницы и нашел 2015 год. За этот год было всего две записи. То же самое за 2014, 2013, 2012-й и далее – две-три записи, не больше.

Он сказал, что хочет поступить в юридическую школу. Он восстановился в школе. Он стал проходить альтернативную службу. Он взял академический отпуск. Он, как и намеревался, поступил на юридический факультет. Он… он… он…

Он – это я. Про Хэчжина, которого она так любила, не было ни строчки. О старшем брате Юмине, по которому она так скучала, тоже ничего. Не говоря уже об отце. Очевидно, что главным героем, по неизвестной мне причине, был только я. Но ничего особенного в этих записях не было. В основном, они были однострочными. Изредка встречались длинные записи, но я и сам прекрасно помнил события, которые в них описывались. Только дойдя до последних чисел апреля 2006 года, мне впервые встретилось что-то неизвестное, о чем я не помнил или не знал.

20 апреля. Четверг.

Целыми днями глаза ребенка умоляют меня: отправь меня в бассейн. Сколько в этом мире найдется мам, которым под силу игнорировать такой взгляд своего ребенка? Поэтому я только что позвонила Хэвон и спросила: нельзя ли ему заниматься плаванием и дальше. Но получила ответ, который знала наперед.

«Нельзя, иначе тот случай снова повторится».

Знаю, я тоже это знаю. Как я могу не знать своего сына? Я просто спросила: нельзя ли ему прекратить прием лекарства? Хэвон предупредила меня не забывать следующее: самое важное в жизни Ючжина – не стать чемпионом по плаванию, а жить, не нанося вред другим.

Я должна была это принять. Ведь именно в этом состоял смысл моей жизни, именно это была цель лечения Хэвон. Сделать так, чтобы он жил как обычные люди – безобидно и безопасно.

Я был в шоке. Казалось, будто меня сильно ударили по лицу. Указательным пальцем я водил по строчкам и внимательно перечитал все сначала, думая, что понял что-то не так.

В конце апреля 2006 года я перестал заниматься плаванием. Именно в это время я сам пошел к тете, чтобы та уговорила маму разрешить мне плавать. Как она тогда себя повела? На ее губах играла доброжелательная улыбка, но глазами она всячески пыталась разгадать мои намерения. Хоть я и понимал это, я открылся перед ней, потому что мне очень нужна была ее помощь. Когда она не пошла мне навстречу, мой мир рухнул. Несмотря на это, я не обиделся на тетю. Я тогда просто решил больше ей не верить.

Я и представить себе не мог, что вся ситуация с мамой и тетей была ровно обратной. Даже сейчас, когда я все узнал, мне все же не верилось. Мама хотела разрешить мне не пить лекарство и продолжать плавать, а тетя, достав желтую карточку, запретила маме это делать. Самое важное решение в моей жизни приняла не мама, а тетя, которая меня не родила и не растила, которая меня вообще не любила.

Я вспомнил тот день, когда мое членство в клубе было аннулировано. Вспомнил, как был раздавлен, когда смотрел на свои вещи, горевшие в огне. Все живо встало перед глазами: гнев, охвативший пламенем мое сердце, плач, комом застрявший в горле. Я вспомнил Хэчжина, который стоял у двери на крышу и сильно переживал, словно во всем был виноват именно он. А мама даже не поднялась наверх. Когда я вернулся в гостиную, она только безразлично спросила: «Потушил огонь?» Но оказалось, что это тетя заставила меня отказаться от плавания.

Я с трудом подавил ярость, разгоравшуюся во мне. Я изо всех сил старался сохранить обычное рациональное поведение. Пытался найти истину в запутанных словах. «Жить безобидно и безопасно» означало «жить без припадков»? Именно это она имела в виду?

Нет. Как ни крути, не это. Конечно, и в том, и в другом случае необходимо было принимать лекарство, но больше никакой причинно-следственной связи я не нашел. Вряд ли предотвращение припадка гарантирует, что человек станет безвредным и обычным. Если бы это было так, тогда многие в этом мире должны были быть безвредными, однако же мир не таков.

Эти слова надо было понимать по-другому. Чтобы он никому не мог навредить, ему надо принимать лекарство. Можно перефразировать и по-иному. С помощью лекарства он перестанет быть опасным.

Спрашивать, возможно ли это с медицинской точки зрения, – не было смысла. Нужно было обдумать: почему мне давали такое лекарство? Однако первым делом необходимо было проверить, от чего мне его прописали. От припадка, как я считал до сих пор? Или ради смысла жизни мамы? Или для эффективности лечения тети?

Я открыл мобильный и зашел в интернет. В поисковой строке напечатал «Ремотрол». Появилась информация, которую я уже и так знал – средство для лечения эпилепсии, маниакальной депрессии, поведенческих расстройств. Я никогда не слышал, чтобы у меня была маниакальная депрессия или поведенческие расстройства. А что касается эпилепсии, то да, у меня были ее симптомы – всего-то пару раз случился припадок. Но было кое-что, способное развеять это несоответствие – в инструкции под словами «с осторожностью».

Бывают случаи, когда после продолжительного применения лекарства в случае резкого прекращения его приема, наблюдаются припадки, запускаемые в височной доле мозга.

Какой же припадок был у меня? Тот, который подавляло лекарство и который возвращался после прекращения его приема? Или тот, который случался в качестве побочного эффекта из-за того, что я не принимал лекарство? Чтобы ответить на этот вопрос, я должен был читать записи дальше. Нельзя пропустить ни одного предложения. Упоминание о лекарстве я нашел в записях 2002 года.

11 апреля. Четверг.

На прошлой неделе он был почти на грани смерти. Мне кажется, побочные эффекты от лекарства достигли максимума. Головная боль, шум в ушах, слабость. С этими тремя беспощадными симптомами он вчера участвовал в соревнованиях. В результате не вошел в число призеров, от медали его отделяло 0,45 секунды. Мне до сих пор живо вспоминается его лицо, когда он коснулся бортика на финише и посмотрел на табло – глаза разъяренного зверя, резко приподнятый подбородок, словно он готов напасть. Все тело посинело, прямо не человек, а ледяной столб.

Он всю ночь не мог заснуть. Заперев дверь, он стонал, словно у него вырвали здоровые зубы. Он был так разгневан, что успокоить его было невозможно, да он и не дал мне этого сделать. Наверно, злился на то, что должен принимать лекарство, злился на меня, ведь принимать его заставляла я.

Я ходила перед закрытой дверью, не зная, что делать. Моя уверенность постепенно улетучивается: смогу ли я пережить последствия своего решения.

Мама неправильно все понимала. Самым тяжелым для меня в то время были не побочные эффекты от лекарства и не поражение в соревновании. Самым ужасным был запрет ходить в бассейн, так мама наказывала меня за нарушение, установленных ею правил. Два дня – за одно непослушание, четыре – за два нарушения, если провинностей было больше или случался серьезный проступок, мама накладывала бессрочный запрет, пока не передумает.

Я изо всех сил старался соблюдать ее правила. Однако я часто не понимал, какое именно поведение попадает под категорию правил, например, я не видел разницу между воровством и тем, что я просто забыл вернуть вещь, которую брал втайне. Или разницу между враньем и непризнанием истины, между насилием и местью за что-то.

Осенью, за месяц до переезда в Инчхон, когда я учился в четвертом классе, я впервые получил бессрочный запрет. Вернувшись домой после тренировки, из гостиной донесся резкий голос мамы:

– Хан Ючжин. Иди сюда, сядь.

Мама сидела на диване, а на столе лежала коробка. Она была мне знакома. Я даже знал полный список предметов, которые в ней лежали. Заколка в форме бабочки, обруч с блестками, фигурка супергероя, брелок, кошелек, зеркало, прокладки, ластик, пенал, черный купальник, шапочка для плавания с нарисованным пингвином… Я положил портфель и сел рядом с мамой.

– Что это?

Мама указала на коробку. Я краем глаза посмотрел на ее угол, где было написано «Хан Юмин».

– Не ври и не расстраивай меня. Это я нашла в твоей комнате за книжным шкафом.

Я и не собирался врать. Коробка принадлежала Юмину. Когда-то ее дала ему мама, чтобы он мог хранить там всякие мелочи – детали от конструктора, шарниры для фигурок, рогатку, пистолеты. Имя брата мама написала сама, значит, она прекрасно знала, что это за коробка. Единственная моя провинность заключалась в том, что я складывал в нее чужие вещи, которые втайне одалживал у других.

«У кого?» – в основном у девочек, которые мне нравились или не нравились, у знакомых или вовсе незнакомых девочек, которые небрежно бросали где-нибудь свою сумку для бассейна. Я начал этим заниматься от нечего делать, ради забавы, а потом втянулся, как в азартную игру. Чем труднее было достать вещь, тем больше меня это возбуждало и бросало мне вызов. Взять, к примеру, прокладки.

– Мне это оставил брат, – сказал я, глядя маме прямо в глаза.

– Когда?

– Когда учился в третьем классе.

Мы долго молча смотрели друг на друга.

– Значит, говоришь, ты начал заниматься этим с прошлого года?

– Нет, это не мое. Однако я действительно виноват, что раньше тебе не сказал. С тех пор, как брат погиб, я полностью про нее забыл, – признал я свою ошибку.

Больше мама не допрашивала меня. Даже не стала талдычить про библейскую заповедь – не укради. Вместо этого она запретила мне ходить в бассейн. Соответственно я был вынужден пропускать тренировки. Запрет был бессрочным сразу за три серьезных нарушения – воровство, вранье и оскорбление памяти брата. Из-за этого я до переезда в Инчхон даже близко к бассейну подходить не мог. Немного утешало только то, что я каждый вечер лежал на кровати на животе и делал плавательные движения руками и ногами.

Мама точно знала, как эффективно меня наказать. Прекрасно знала, что нужно было у меня отнять, чтобы поставить на колени. Наверно, в тетради она изливала боль, которую испытывала, наказывая меня именно таким образом. Наверно, так притуплялось ее чувство вины. Благодаря этому я узнал, что творилось за моей спиной, раскрыл секрет, о котором бы никогда и не узнал, если бы не смерть мамы.

Я перелистал страницы.

4 февраля. Понедельник.

Благодаря ему я узнала, как страстное желание придает человеку сверхъестественную силу. Он больше не жалуется на побочки, не отказывается принимать лекарство и даже не выплевывает его втайне от меня. Каждый раз в 5:30 утра он сам встает и готовится ехать в бассейн. После утренней тренировки он завтракает в машине по дороге в школу. Я надеялась, что он устанет заниматься плаванием параллельно с учебой и бросит спорт, однако он даже вида не показывает, что устает. Он ведет себя так примерно с декабря прошлого года, когда спросил меня про эпилепсию: «Это болезнь, когда во рту выступает пена и ты корчишься в припадке?»

Я сразу догадалась, к чему он это спросил, догадалась, что он все не так понял. Было ясно, что он узнал, от чего это лекарство. Неважно, как он узнал. Может быть, спросил в аптеке или посмотрел в интернете. Самое главное – он боится. Боится, что в бассейне у него может случиться припадок или что из-за этого не сможет больше плавать.

Я не стала исправлять его «неправильное понимание». Я решила, что так будет лучше. Поэтому выбрала самый лучший способ – молчание. Хотя знала, какой он ожидал от меня ответ. Но я не могла по-другому. Я еще где-то надеялась, что он сам бросит плавание. Но вопреки моим ожиданиям он смирился с лекарством и даже с его побочными эффектами. Кажется, он поверил, что может продолжать плавать, если будет принимать лекарство.

Каждый раз, когда я вижу его таким истощенным, я страдаю от чувства вины. Хэвон сказала, что, раз он неправильно понимает ситуацию, лучше активно это использовать, как руль, который поможет им управлять. Она добавила, что это может быть мощным средством контроля, если он вдруг перестанет принимать лекарство. Когда я спросила, правильно ли это, Хэвон ответила, что уже поздно об этом думать.

Я оторвал глаза от записи, потому что больше не мог сфокусироваться на написанном. В моем сознании бился черный вихрь, все расплывалось. В голове раздавался громкий шум, будто умершая мама била меня по ней лопатой. Я даже засомневался: правильно ли я понял содержание записи. Поэтому перечитал ее несколько раз.

Нет, я все правильно понял. Это тогда я неправильно понимал ситуацию. Мама именно так и написала – не стала исправлять его «неправильное понимание». Значит, препятствие, которое в важные моменты моей жизни перекрывало мне кислород, с самого начала было мифом. Значит, мама с тетей были в сговоре и испортили мне жизнь.

Хаос, как вулканический пепел, полностью покрыл мою голову. Наверно, я был бы менее шокирован, узнав, что Хэлло с двадцать второго этажа мой отец. В этом случае я мог бы по крайней мере считать себя сукиным сыном и принял бы этот факт. Если это была шутка, то жестокая и низкая. Значит, эта шутка превратила мои двадцать пять лет жизни в кукольный спектакль, а меня – в полного идиота.

Бурным потоком пронеслись у меня перед глазами все те дни, когда я был ведом мамой и тетей. Все, от чего я должен был отказаться, все, с чем должен был смириться, страшные ночи, когда я дрожал от отчаяния. И все это из-за якобы «припадка». Гнев раскаленным углем растекался по венам во все уголки тела, все больше распаляя его. Казалось, что я дышу огнем. Мне очень хотелось выбежать на крышу, встать лицом к лицу с мамой и закричать: «Зачем, зачем ты это сделала?»

Не сходи с ума.

Из-за спины донесся мамин голос. Снова заскрипели качели. Я встал со стула и раздвинул жалюзи на стеклянной двери. Мама до сих пор сидела на качелях и смотрела на небо. Длинные черные волосы развевались на ветру. Белой маленькой ножкой она скребла пол под навесом и шептала:

– Должна же быть причина, не так ли?

Наверно, наверно причина была. Причина, из-за которой моя жизнь была полностью разрушена. Наверно, мама спрятала ее где-то в тетради. Я смиренно кивнул головой. Хорошо, мама, я подавлю гнев и буду искать причину. Но она должна быть веской. Она должна меня убедить – не меньше и не больше. Мама, но ты же знаешь, что мне требуется время, чтобы врубиться. Ты же знаешь, что я злопамятный, буду помнить и тысячу, и десять тысяч лет. Ты должна меня очень хорошо убедить.

На столе зазвонил телефон. Я обернулся и взял трубку. На экране высветилось чудесное имя.

Старая карга

* * *

5:30 утра. Закончились самые длинные день и ночь в моей жизни. Наконец-то наступал новый день, который, как мне казалось, не наступит никогда. Последние несколько часов я боролся с окровавленными вещами – с одеялом, простыней и одеждой, которые я бросил в ванну. Я ломал голову, как от них избавиться – не сжечь, не выбросить, не спрятать, не съесть, в конце концов. Значит, оставался только один способ – попробовать их постирать.

Я начал с самого простого. Налил в таз холодную воду, добавил порошка и положил туда эти вещи. Я топтал их ногами в тазу до тех пор, пока вода не окрашивалась в красный цвет, и тогда менял воду. Когда ноги замерзали, я выходил из ванной и согревал их теплой водой. И так несколько часов. Но результат не стоил моих усилий. Кардинальной перемены не произошло – пятна из красных превратились в желто-коричневые. Но я хотя бы чем-то занял себя и смог успокоиться. Бушевавшие эмоции улеглись, пылавшая голова остыла. Наконец-то я стал хладнокровным и снова обрел волю пройти сквозь этот хаос.

Однако возвращаться к записям совсем не хотелось. Говоря по правде, мне было страшно. Вдруг убитая мама переключит мою коробку передач на четвертую скорость, и моя возбужденная вегетативная нервная система даст химический приказ «иди и накажи». Тем более, объект наказания испытывал мое терпение бесконечными звонками. Она звонила около полуночи, затем еще раз через десять минут. Я не подошел, поскольку был раскален докрасна, как печка, и только кочерги мне не хватало.

Только пять минут назад я вспомнил о существовании Google. Наверно, из-за неожиданного пожара мой мозг совершенно перестал работать. Я открыл сотовый, на экране которого светилось «Старая карга», и, открыв Google, ввел в поисковой строке «удаление пятен крови». Выскочила куча советов и способов.

Намазать зубной пастой и поскрести. Слегка потереть мыльной пеной. Нанести на поверхность мелко натертую редьку. Смочить полотенце перекисью водорода и промокнуть кровавое пятно…

Замечательные советы, но ни слова про полностью уделанные в крови одеяла и простыни. Я решил оставаться верным старому проверенному средству – хлорке. Я положил в таз одеяло, простыню и одежду, а из шкафа достал куртку с надписью «Частный урок» и бросил ее туда же. Раз уж стирать связанные с позапрошлой ночи вещи, то лучше все разом.

Я пошел на веранду в задней части дома, положил все вещи в стиральную машину и выбрал обычную стирку, но в тихом режиме, потому что Хэлло с двадцать второго этажа был слишком нервным и реагировал на любые звуки.

Когда я вышел с веранды, в гостиной зазвонил телефон. Снова тетя. 5:56. Но на этот раз никак нельзя было не ответить – она точно знала, что я уже встал. Я подошел к телефону.

– Ты вчера рано лег?

Ее тон был раздраженным из-за того, что я не подходил. Мне очень хотелось разъяснить ей, чем занимаются в полночь обычные люди – в это время они спят, а не разговаривают по телефону. Поэтому и ты ложись спать пораньше, а еще лучше с мужчиной, или с женщиной, или с животным. Тут уж на твое усмотрение.

– Ючжин? – позвала меня тетя, так как я молчал. Я ответил ей, что рано заснул.

– А, ясно. Я сама уже ложилась спать, но решила позвонить тебе. Стало так любопытно. Не пора ли тебе объявить результаты экзамена?

А как мне стало любопытно. От чего это она так заинтересовалась моими успехами в полночь?

– Я сдал.

– Правда?

Она, наверно, уже узнала об этом от Хэчжина. Но, пытаясь скрыть это, прореагировала слишком удивленно, будто не верила, что я сдал. Мне было неприятно. Хотя меня всегда расстраивали любые ее слова.

– Твоя мама еще не знает? Верно?

Наконец она перешла к тому, что хотела сказать. В ее тоне почувствовалась безоговорочная уверенность – ты же знаешь, где твоя мама.

– Ее телефон все время выключен, поэтому я отправил ей сообщение.

– До сих пор от нее нет никаких вестей? Уже второй день. Не начать ли ее искать?

Она думает, что я не знаю, что это она направила к нам домой полицейских? Или, наоборот, зная, что я знаю, прощупывает мою реакцию на это?

– Ты так сильно переживаешь, что я тоже начинаю нервничать.

– И что ты будешь делать? Есть идеи?

– Я собираюсь обсудить это с Хэчжином.

– Он еще не вернулся? – удивленно спросила тетя.

– Он поехал в Мокпхо.

– Зачем? – На этот раз она притворилась, что ей любопытно.

– Поехал по работе.

– А-а, по работе? А чем ты сейчас собираешься заняться?

Я невольно глубоко вздохнул. Когда же она положит трубку? В конце следующего года?

– Я как раз собирался пойти позаниматься спортом.

– Еще даже не рассвело. Ты всегда занимаешься в это время?

– Да.

– И вчера тоже?

Я был ужасно раздражен. Мне очень хотелось попросить всех жителей Кореи отнять у нее телефон. Не сдержавшись, я выкрикнул:

– Я уже говорил, что вчера встал поздно.

– Что ты так кричишь? Я даже испугалась. Оглушил. Ну, забыла. Будешь в моем возрасте, узнаешь. Бывает, не успеешь отвернуться, а уже забыла, о чем говорила.

В этот момент я почувствовал силу генов. Обе сестры были очень похожи. Сперва доведут до раздражения, а потом издеваются. Я положил трубку, подошел к столу и открыл тетрадь. Мне понадобилось целых два часа, чтобы перейти с 2002 до 2000 года.

21 июля. Пятница.

Вчера Ючжин с клубом по плаванию отправился в летний лагерь в горы Чирисан. С момента его отъезда я все время переживаю. Больше всего меня беспокоит его физическое состояние. Он попал в больницу из-за побочек от лекарства и был вынужден прекратить его прием. До момента назначения нового лекарства у него должна восстановиться печень. Из-за этого Хэвон была против летнего лагеря, но я не смогла ему отказать.

Я не устояла перед его умоляющими глазами. Подумала, что там будут тренер и другие дети. Что может случиться? Я отправила его в надежде, что на этот раз пронесет. Я весь день страшно переживала и смотрела только на телефон. Если что-то случится, тренер сразу позвонит мне.

Телефонный звонок раздался на рассвете. До того, как я открыла глаза, я сразу поняла – звонит тренер. Он сказал, что Ючжин исчез. Он заметил это во время обхода. Никто не видел, как он выходил, камеры тоже его не зафиксировали, поэтому время его исчезновения неизвестно. Сейчас полиция и спасатели прочесывают местность, но пока безрезультатно.

Я не знаю, как я доехала туда. Помню только, что, когда я въезжала на платную дорогу, мне снова позвонил тренер и сказал, что его нашли. Сказал, что Ючжин находится в частной гостинице в восьми километрах от лагеря. Он постучался туда на рассвете. Мои руки, сжимавшие руль, были ватными.

Когда я приехала в лагерь, он спал. Выглядел он как обычно, если не считать мелких царапин на теле. Я рухнула рядом с ним на кровать. Полицейский, принимавший участие в поисках, засыпал меня вопросами. Случалось ли такое раньше? Есть ли у него привычка ходить по ночам? У вашего сына есть хронические заболевания, например, лунатизм, нарколепсия или эпилепсия? Я повторяла один и тот же ответ: нет, нет, нет.

Подробности произошедшего я узнала только после того, как он проснулся.

Накануне ночью он бежал из-за привидения. Вышел в туалет и услышал странный звук, пошел посмотреть и увидел, как что-то белое танцевало и потом убежало. Он побежал следом, желая узнать, что это. Когда он опомнился, оказался в незнакомом месте. Понял, что зашел слишком далеко, но было уже поздно – он заблудился. Слава богу, стояла полная луна, поэтому было довольно светло, и он смог разглядеть желтые ленточки на ветках деревьев. Он сказал, что сразу вспомнил, как ходил в горы с отцом, и папа рассказал ему, что люди специально завязывают такие ленточки вдоль дороги, по которой идут. Поэтому он пошел, ориентируясь по ним, и добрался до гостиницы. Такая вот история.

Он все это рассказывал, будто бормотал во сне. Горы Чирисан – это же не гора за домом. Не только я так подумала, но и тренер, и полицейские. Несмотря на это, его лицо было спокойным, он выглядел даже оживленным, словно просто бегал за щенком и вернулся. Только когда его исключили из лагеря, он немного расстроился. В машине по дороге домой он все время спал. Я еле сдержалась, чтобы не разбудить его и не расспросить обо всем. Что случилось? Скажи правду.

«Правду» я прекрасно помню. Это случилось очень давно, и обстоятельства я припоминал уже смутно, но то, что произошло, помню, как сейчас.

В тот день после обеда я возвращался после купания в горной реке. Недалеко от лагеря на картофельном поле я обнаружил между бороздами воткнутые в землю колышки, на которых висели странные железные кольца. Я спросил у тренера, что это такое. Он ответил, что это капканы для зайцев, которые установил хозяин поля, чтобы те не уничтожали урожай. Тренер предупредил, чтобы я ни в коем случае не подходил близко. Но самый простой способ отправить куда-то десятилетнего ребенка – это запретить ему туда ходить. Ночью, когда все дети крепко спали, я взял фонарь и покинул лагерь. Я не мог уснуть, потому что мне было очень любопытно: попадется в капкан заяц или нет.

Заяц еще не появился, и я сидел на корточках под акацией, откуда хорошо виднелись эти палки. Я выключил фонарик и ждал. Мне не было страшно. И не было темно. На небе светила полная луна размером с канализационный люк. Лес отливал золотистым цветом. Синие звезды висели на небе очень низко, почти над самой моей головой. Не помню, сколько я прождал, но в какой-то момент я начал клевать носом. Сквозь полудрему до меня доносились звуки ночи: уханье совы, кваканье лягушек, стрекотание кузнечиков, журчание воды в ущелье…