Текст книги "Хороший сын, или Происхождение видов"

Автор книги: Чон Ючжон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Я зашел в гостиную, повернулся и, выпрямив спину, двинулся к стойке. Я очень старался дышать спокойно и не показывать свои чувства. К счастью, мне это удалось. Когда я остановился перед стойкой, я снова овладел собой. Тем временем Хэчжин направился от маминой комнаты к перегородке, разделяющей кухню и лестницу. Он, не глядя на меня, представил визитеров.

– Они сказали, что из полиции.

Почему он говорит в косвенной речи? Я присел у стойки и, скрестив руки, сделал непроницаемое лицо. Рядом с угловым шкафом забили напольные часы. Один, два… восемь. Как только закончился бой, Хэчжин, глядя на следователей, сказал:

– Теперь объясните, зачем вы пришли.

Следователь в черном пальто встал с дивана. Несмотря на крупное телосложение, его движения были стремительными. Только я подумал, что он встает, а он уже стоял перед нами. Достав из кармана полицейское удостоверение, он показал его нам. Его рука приблизилась и удалилась так быстро, словно удар боксера, поэтому я толком ничего не разглядел. Понял только, что он лейтенант Чхве Ихан. Он убрал удостоверение обратно в карман и спросил:

– Вашу маму зовут Ким Чивон?

– Верно, – ответил Хэчжин. Я был немного удивлен, почему детектив спросил про маму, а не про меня. И эти странные недавние слова Хэчжина. Вряд ли человек спросит у людей, которых сам пригласил, зачем они пришли. Такое обычно спрашивают у тех, кто явился без предупреждения. Если это так, значит, следователи пришли не за мной?

– А вас как зовут? – спросил лейтенант Хэчжина. После того, как тот ответил, Чхве Ихан посмотрел на меня. Похоже, и лейтенант Чхве, и Козлиноглазый меня не узнали. Ничего удивительного – трудно понять, что студент, с которым случайно встретились в пирожковой, и убийца одно и то же лицо. Я с трудом открыл распухший рот и нечетко сказал:

– Меня зовут Хан Ючжин.

– Значит, это с вами позавчера разговаривали полицейские, которые приехали сюда по заявлению Ким Чивон о взломе.

Хэчжин удивленно смотрел на меня. Я ответил «да». Теперь я был уверен, что следователи пришли не потому, что их вызвал Хэчжин. Ну, конечно – Хэчжин не мог повести себя иначе, даже испытывая ужас и страх. Я успокоился: мне ничего не угрожало, но это только пока. Мое положение все равно не изменилось, просто мой конец переносился на попозже. Моя жизнь по-прежнему зависела от Хэчжина, я был, как цикада, зажатая в его руке.

– А где Ким Хэвон?

Меня передернуло. Вопрос был совсем неожиданный. Я чуть было не закричал: «Тетя?» Но вопрос задал Хэчжин: «Тетя?»

– Она сказала, что вчера приехала сюда, ее здесь нет?

Хэчжин повернул голову и посмотрел на меня: Отвечай сам, мне нечего сказать.

– Вчера она приехала около двух, а в районе пяти уехала.

– Около пяти. А кто был в это время дома? Вы оба?

– Только я один.

– Тетя часто к вам приезжает?

– Нет.

– Получается, у нее был какой-то повод. Можно спросить, почему она приезжала?

Я мельком посмотрел на Хэчжина. Он стоял, прислонившись к перегородке, и, скрестив руки, смотрел себе под ноги. Мол, опять отвечай ты. Я сглотнул, слюна с болью прошла через болевшее горло, и открыл рот. Я старался отвечать максимально коротко. Я сказал, что она приезжала поздравить меня и потом уехала.

– А когда уходила, ничего не сказала?

– Нет.

– Случайно, не помните, в чем она была?

Я пытался вспомнить. Серое пальто, джинсы, черный свитер и бусы.

– Кажется, она была в джинсах и свитере. Точно не помню.

Лейтенант перевел взгляд на Хэчжина:

– А где вы были вчера?

– Я был по делам в Мокпхо. Какое это имеет значение?

Хэчжин поднял глаза, а лейтенант продолжал расспрашивать:

– Вы ездили в командировку?

– Можно и так сказать.

– А во сколько вернулись домой?

– Чуть позже десяти. Почему вы спрашиваете? – Голос Хэчжина немного повысился. Лейтенант, не обращая на это внимания, продолжал:

– Чем вы занимаетесь? Работаете в фирме?

Хэчжин крепко сжал губы, словно ничего не собирался говорить, пока полицейский не скажет цель визита. В то время как лейтенант отвлекал наше внимание, Козлиноглазый встал с дивана и медленно направился к угловому шкафу.

– Что это за ядовитый запах? Хлорка? Вонь какая… – пробормотал он себе под нос, хотя и довольно громко, и остановился перед шкафом. Он посмотрел на висевшую на стене семейную фотографию, которая была сделана в тот день, когда мы с Хэчжином стали братьями. Я мельком посмотрел на него и снова перевел взгляд на лейтенанта. Надеюсь, следов крови на фотографии нет, в том месте я все протер. Раз я там ничего не увидел, значит, и Козлиноглазый скорее всего не увидит.

– Мы пришли, потому что не смогли связаться с Ким Хэвон, – уступил лейтенант.

– Мы связались с ней по делу о пропаже Ким Чивон, но ее сотовый был выключен, поэтому мы позвонили ей домой. К телефону подошла домработница и сказала, что Ким Хэвон поехала к сестре. Вот мы и пришли сюда. Кроме того, не часто из одного дома почти одновременно поступают заявления о взломе и пропаже человека.

– Вы сказали, заявление о пропаже? – выпрямившись, спросил Хэчжин. На его лице было явное удивление.

– Вчера в полдень от Ким Хэвон поступило заявление. Значит, вы говорите, она приехала сюда после заявления. И вам об этом ничего не рассказала?

Хэчжин опять взглянул на меня. Я безразлично смотрел на него. Теперь я точно понял, что предприняла тетя. Чтобы узнать, где мама, она просто заявила о ее пропаже. Проблема заключалась лишь в том, что полиция никогда не приезжает сразу, узнав, что человек отсутствует всего день или два, если это не ребенок, конечно. Чтобы они поторопились, надо было что-нибудь придумать. Поэтому и последовало ложное заявление о взломе. «Женщина, которая проживает в районе, где произошло убийство, сделала ложное заявление о взломе, а на следующий день поступило заявление о том, что эта женщина пропала без вести» – это должно было расшевелить полицейских, таков был ее расчет. Или она надеялась – а вдруг полицейские сразу придут. Поэтому она смело заявилась к нам домой, где я был один. Однако полиция опоздала на день.

– Вы сказали, что поехали в Мокпхо по делам, а чем вы занимаетесь?

Лейтенант не забыл свой вопрос и его задал снова. Когда Хэчжин ответил, что работает на киноиндустрии, последовали несущественные вопросы. Что он конкретно делает? Над какими фильмами работал? Их показывали в кино? В Мокпхо поехал из-за кино? Хэчжин неторопливо отвечал. Когда, почему, с какой целью ездил в Мокпхо, во сколько вернулся домой на поезде.

– Значит, дела вы закончили в два часа и потом провели время на побережье реки Ёнсанган? – спросил лейтенант. – С кем вы были?

– Я был один.

– Значит, на обратный поезд в Сеул вы тоже сели один.

Хэчжин подтвердил, а лейтенант кивнул головой.

– Тогда поговорим о Ким Чивон.

Ничего себе – разговор только начинается? Когда же он собирается закончить? К старости, когда я помру? Но больше всего меня выводил из себя Козлиноглазый, который неожиданно исчез из виду. Он же не мог зайти в комнату мамы? Я прекрасно понимал, что вряд ли это возможно, но испугался и закричал:

– Что вы ходите по всей квартире?

А-а-а… Вытянутый подбородок Козлиноглазого высунулся из-за угла со стороны лестницы.

– Я впервые вижу двухуровневую квартиру, стало любопытно взглянуть.

Когда наши взгляды встретились, он с хитрым выражением лица спускался с лестницы.

– Родом-то я из деревни. Но почему все-таки так сильно пахнет? Я даже глаз нормально открыть не могу.

Козлиноглазый прошел мимо Хэчжина и остановился у входа на кухню. Заглянул туда и громко, чтобы все могли услышать, пробормотал:

– Здесь что, разлагается труп?

Я посмотрел на лейтенанта, намекая: зови своего подчиненного к себе. Однако было видно, что лейтенант не собирался этого делать. Вместо этого он заговорил о Ким Чивон.

– Когда, во сколько ваша мама ушла из дома?

– Утром девятого декабря, но точного времени я не знаю. Я заметил, что ее нет, только когда проснулся.

Я чувствовал на себе взгляд Хэчжина и полностью повторил следователю то, что рассказал ему. А чего стыдиться, раз правду все равно не скажешь. От того, что будешь стыдиться, высокоморальнее не станешь. Лейтенант слушал, то кивая головой, то встречаясь с мной взглядом. Время от времени он задавал мне обычные вопросы. Было ли что-нибудь странное в поведении или словах мамы? Часто ли она уезжает на ретрит? Она всегда ездит одна? Пытались ли мы с ней связаться? Почему нас не насторожило, что мы не можем до нее дозвониться?

– Потому что она обычно отключает телефон, когда отправляется в ретрит.

– Странно! Сын, который с ней проживает, считает, что ничего странного. А сестра, которая живет отдельно, почему-то заявила о ее пропаже? Более того, не посоветовавшись с сыном.

Я промолчал, подразумевая, что мне нечего сказать.

– Как вам кажется, куда отправилась мама? Куда она собиралась?

– Я не знаю.

– У нее нет близких подруг?

– Она иногда общается с людьми из церкви, но не знаю: на этот раз она поехала с ними или нет.

– У вас случайно нет их контактов? Или записной книжки, куда она записывает телефоны?

– Нет. Все номера, наверно, у нее в мобильном.

– Вы ни одного телефона не знаете?

Когда я сказал «нет», он долго смотрел на меня – как можно не знать ни одного телефона подруг мамы. Меня подмывало задать ему вопрос: вы-то сами знаете контактные данные подруг своей мамы?

– Вы тоже не видели, как ваша мама уходила из дома? – Лейтенант переключился на Хэчжина, который все это время молчал. Тот ответил, что не видел.

– А вы-то почему не видели?

Я заметил, что у Хэчжина покраснели кончики ушей. Ему было неуютно от того, что я на него смотрел, но я все равно не отвел глаз, чтобы он не передумал и не ляпнул ничего лишнего. Я сдерживал его, как мог.

– Предыдущей ночью я по работе остался в студии одного знакомого в районе Санамдон.

– Значит, ваш приятель был с вами?

– Нет. Он не живет в мастерской, я был там один.

– То есть вы утверждаете, что каждый раз, когда из дома исчезала мама или тетя, вы всегда отсутствовали.

Хэчжин хотел что-то на это сказать, но промолчал. Моментально покраснело не только его лицо, но и уши. Лейтенант тоже молчал, пытаясь понять, что означают раскрасневшееся лицо и волнение Хэчжина. А Козлиноглазый уже стоял перед угловым шкафом и притворялся, что рассматривает фарфоровые фигурки.

– Тогда попробуем подвести итог, – нарушил молчание лейтенант. – Никто не видел, как ушла Ким Чивон. Старший брат не ночевал дома, а младший – спал в своей комнате. В тот же день после обеда некто, кто назвался Ким Чивон, позвонил и ложно заявил о взломе. А на следующий день сестра Ким Хэвон заявила о пропаже Ким Чивон, после чего приехала сюда, и с тех пор с ней тоже невозможно связаться. И на этот раз старшего брата тоже не было дома, а младший – был. Я правильно понял?

Я сказал «да», а Хэчжин спросил:

– Вы хотите сказать, что пришли сюда, потому что мама и тетя пропали?

– Вы тоже наверняка знаете, что позавчера в этом районе произошло убийство? – спросил Козлиноглазый, подойдя к лейтенанту. Мы с Хэчжином ничего не ответили.

– Примерно в то же время в том же районе по очереди исчезли две женщины, причем сестры. Связь с обеими прервалась почти сразу, как они вышли из дома. В таком случае мы должны предположить, что эти события могут быть связаны между собой. В связи с этим я хотел бы вас кое о чем попросить.

Козлиноглазый смотрел по очереди то на Хэчжина, то на меня.

– Мы хотели бы осмотреть комнату мамы. Конечно, в вашем присутствии.

Я выпрямил спину, мне стало тяжело дышать, словно я туго затянул на горле галстук. Последним в комнате был Хэчжин. Вряд ли он привел все в порядок перед тем, как подняться в мою комнату. Возможно, вещи тети, которые он обнаружил в чемодане, валяются на полу, простыня отдернута, и кровавый матрас прямо на виду.

– Зачем вам осматривать мамину комнату? – спросил Хэчжин. Ответил лейтенант:

– Пространство, где проживает человек, и есть сам человек. Это поможет нам лучше разобраться в ситуации, понять, что случилось. Может быть, убедимся, что она и правда поехала на ретрит.

Хэчжин смотрел прямо на лейтенанта и молчал. Его красное лицо еще больше покраснело, а я, наоборот, задыхаясь, посинел, будто мне надели на шею веревку и я болтаюсь на ветке дерева. Все полностью зависело от Хэчжина. Если я им откажу, а Хэчжин разрешит, то они с удовольствием туда пойдут.

– Когда мама узнает, ей это не понравится, – наконец произнес Хэчжин. Лейтенант словно ожидал такого ответа, но на его лице читалось разочарование. На этот раз заговорил Козлиноглазый:

– А если с вашей мамой что-то случилось…

Хэчжин прервал его и сказал:

– Получите и предъявите ордер.

* * *

– Надень куртку и спускайся, – сказал Хэчжин. Он с отрешенным видом сидел за столом и смотрел на стакан, наполненный на две трети. Я вышел из кухни и посмотрел на него.

– Надо поехать и сдаться.

Я подумал, что ослышался. Пяти минут не прошло, как уехали следователи, и он велит мне сдаться. Значит, он не сделал выбор в мою пользу? Не встал на мою сторону? Или он уже передумал?

– Ты это серьезно? – спросил я, и у меня заходили желваки.

– Я просто не хотел, чтобы тебя арестовали.

Хэчжин посмотрел на меня. Я видел, что он одновременно то ужасается, то жалеет меня, то страдает, то находится в сильном напряжении. Я еще раз спросил:

– Серьезно?

– Оденься потеплее. На улице холодно.

Так. Говоришь, что на улице холодно? Кивнув головой, я смотрел на пальцы на ногах, которые выступали, как лягушки. Вдруг я вспомнил полукруглый обрыв на острове. Вспомнил, как каждый раз, просыпаясь, я думал, что, если бы снова вернулся в тот момент, галька, пущенная из рогатки, не попала бы в меня. Кажется, теперь я понял. Жизнь – это повторение похожих событий с маленькой разницей. На этот раз разница заключалась в том, что я тоже приготовил рогатку.

– Хорошо, будь по-твоему, – ответил я, повернув голову и посмотрев на Хэчжина. Он хотел что-то сказать, но передумал. Кончик его носа становился красным, словно он его сильно сжал. Я подумал, что он опять хочет меня избить, но, конечно, не сделает этого. Он придерживался принципа – за одно дело не судят дважды.

– Пойти-то пойдем, но давай сперва поедим, я голоден.

Я вернулся обратно на кухню, достал из холодильника торт, который принесла тетя, взял вилку и, прислонившись к мойке, съел кусок размером с ладонь. Я жевал долго, словно старуха сушеный кальмар. За это время я успокоился. Сейчас мне нужны были не храбрость и не решительность, а углеводы. Если что и добавить в придачу, так это удачу. Глаза Хэчжина вопросительно смотрели на меня. Как можно сейчас есть? Я хотел бы ему рассказать о том, что услышал однажды. Одно из проклятий человечества – способность адаптироваться к любым обстоятельствам. Посмотри на меня – я прекрасно справляюсь с тем, что ты вонзил мне нож в спину. Я выбросил коробку из-под торта в мусор, подошел к стойке, где сидел Хэчжин, и положил перед ним ключ от машины мамы.

– Что это?

Хэчжин посмотрел на ключ. Вряд ли он не знал, что это такое, потому что он много раз водил ее машину. Своим вопросом он требовал объяснений.

– Ты поведешь.

Хэчжин взял ключ и поднялся, его лицо, которое никогда не было безучастным, было безразличным. Я понял, что для Хэчжина я больше не существую. Десять лет, в течение которых мы были братьями и друзьями, бесследно исчезли. Пропало все, что я считал надежным, как сама земля. Вера, забота, понимание, жалость… Все чувства, которые объединяет любовь. А, может быть, любовь не дается от Бога? В противном случае, Бог, создавая мир, должен был устроить так, чтобы все в этом мире были связаны любовью, а не пищевой цепью, когда все убивают друг друга ради пропитания.

– На улице идет снег. Поднимайся и надень куртку, – сказал Хэчжин, положив ключи в карман джинсов. Во втором кармане выпирало что-то длинное. Я подумал, что это бритва, которую он у меня отнял.

– Мы же все равно поедем на машине.

Я направился к прихожей и открыл дверь из гостиной. Хэчжин шел за мной след в след, он тоже не стал надевать куртку, а остался в свитере, словно говорил тем самым: Отпустить я тебя не отпущу, но разделю этот холод вместе с тобой. В прихожей мы обулись. Я надел кроссовки, в которых был позапрошлой ночью. Они до сих пор были влажными и покрыты грязью. Я загнул задники и просунул ноги внутрь. В кроссовках захлюпало, будто заквакала лягушка.

Когда мы вышли из квартиры, нас встретил лай Хэлло. Судя по эху, он лаял не из квартиры, а откуда-то из подъезда. Похоже, он отправлялся со своей мамочкой на прогулку. Вызвав лифт, я стоял, заложив руки за спину. Правую руку я засунул в левый рукав и держался обеими ладонями за запястья. Я обернулся на Хэчжина. Он, нагнувшись, надевал кроссовки. Когда он выпрямился, пришел лифт.

Держа руки за спиной, я первым шагнул внутрь. Я не хотел, чтобы камера зафиксировала меня сзади, поэтому повернулся и прислонился к стене слева. Я двигался, как человек, у которого за спиной завязаны руки, Хэчжин зашел в лифт, нажал на первый этаж и встал рядом. Лифт остановился на двадцать втором этаже. Двери открылись, в кабину сели «мамочка» с красными губами, как у кошки, которая только что поймала и съела попугая, и «сынок», который, не переставая, скулил.

Лицо Мамочки Хэлло, которая сначала посмотрела на нас с улыбкой, моментально онемело. Ее узкие глаза-крылышки, увеличились до размера королевских креветок, а ноздри раздулись с крысиные норки. И при этом она двигала зрачками и оглядывала меня. Опухшее и окровавленное лицо, неудобная поза, в которой я держал руки за спиной. Затем она перевела взгляд на Хэчжина, который стоял рядом как ни в чем не бывало, словно ничего не произошло. Вдруг Хэчжин замер, мне четко передалась его растерянность. Он хотел сказать – не я его избил, а потом с небольшим опозданием осознал, что вообще-то он.

Мамочка Хэлло отвела взгляд и придвинулась поближе к двери. Она была в толстом пуховике, но все равно было заметно, что ее тело очень напряжено. Хотя скорее ей было неловко от того, что она попала не в тот кадр. Похоже, Хэлло чувствовал нечто похожее. Он положил передние лапы на плечи Мамочки и, запрокинув морду, залаял. Никто его не успокаивал, поэтому лай становился все громче. Когда мы добрались до первого этажа, у меня страшно разболелась голова. Как только двери открылись, Мамочка Хэлло пулей вылетела из лифта.

– Пойдем, – крикнула она и исчезла за дверью на парковку. Я не двигался, и Хэчжин потащил меня за локоть. Я притворился, что очень этого не хочу, но приходится, и вышел из лифта. Хэчжин отпустил мой локоть перед дверью на парковку, но я опять остановился. Я твердо стоял не месте, упираясь ногами, чтобы было видно, что я совсем не хочу идти.

– Что с тобой?

Хэчжин открыл дверь и опять потянул меня за локоть. Я снова нехотя двинулся вперед. Руки по-прежнему были за спиной. Так повторялось несколько раз, пока мы не дошли до машины мамы. Похоже, Хэчжин был уверен, что я капризничаю. Держа меня за локоть, он повернул ключ, затем открыл дверь со стороны пассажира, я немного упирался, но он насильно посадил меня туда и захлопнул дверь. Потом обошел машину спереди и сел за руль. На это ушло не больше десяти секунд. Совсем немного, но мне этого было достаточно, чтобы выключить видеорегистратор.

– Пристегнись, – приказал мне Хэчжин, застегивая ремень. Сделав, как он сказал, я глубоко вжался в спинку сиденья, снял кроссовки и поставил ноги на бардачок. Хэчжин тронул машину. Он был настолько охвачен эмоциями, что не замечал ничего вокруг и даже не обратил внимание на отключенный видеорегистратор. К тому же он ужасно нервничал из-за моих капризов, поэтому хотел побыстрее доставить меня в полицию, пока я совсем не передумал. У выезда с парковки мы снова столкнулись с Мамочкой Хэлло. Наши машины, выезжавшие из разных концов, встретились нос к носу. Хэчжин помигал фарами, давая понять, что уступает. Но Мамочка выключила фары и не трогалась с места.

– Сейчас мы поедем в полицейский участок Кундо, – сказал Хэчжин, когда мы выехали с парковки. Участок находился в первом микрорайоне в пяти минутах езды, надо было только миновать перекресток и через первый мост переехать через реку. Когда мы приедем туда, наверняка встретимся с теми же следователями, которые недавно от нас ушли. Возможно, они организовали там штаб расследования.

– Как хочешь, – глядя вперед, ответил я. На улице шел снег. Впервые в этом году. Для первого снега он был свирепым – не просто шел, а валил. Спасибо хоть на том, что было безветренно. Хэчжин включил дворники. Было 20:36. Я подумал о хозяине пирожковой. Может, сегодня он закроется пораньше? Был ли первый снег в списке причин закрыть пирожковую раньше обычного? Помимо первого снега, сейчас вообще напряженная обстановка, поэтому, возможно, он не собирается работать допоздна. Вот и позавчера, когда случилось убийство, пирожковая была уже закрыта.

Хэчжин направил машину в сторону задних ворот. Я посмотрел назад через боковое зеркало. За нами светили фары машины Мамочки Хэлло, которая выехала с парковки. Мы проехали шлагбаум у задних ворот и повернули направо в сторону перекрестка, Мамочка до сих пор ехала за нами, похоже, она направлялась к волнорезу.

– Не раскисай, – сказал Хэчжин, глядя на меня краем глаза. – Это правильное решение, так будет лучше всего.

Я многое прочитал в его лице. Чувство вины по отношению ко мне; беспокойство от того, что я испуган и могу в таком состоянии что-нибудь натворить; чувство ответственности, что он обязательно должен доставить меня в полицейский участок. Этими словами он, наверно, хотел по-своему приободрить – не меня, а себя. Но если я должен высказать свое мнение – правильное решение не всегда лучшее. Правильный не значит само собой разумеющийся. В данной ситуации естественным было оставить мою жизнь мне. Лучшее решение не только для него, но и для меня.

– Я в порядке, – ответил я, пристально глядя в окно. На перекрестке горел красный свет.

– Вчера, когда я выходил из лифта, я и представить себе не мог, что такое может случиться.

Машина остановилась перед светофором. Мамочка Хэлло встала за нами, хотя соседняя полоса была свободна.

– Нет, даже до сегодняшнего утра я не мог представить, что из-за всего случившегося мы с тобой поедем на машине мамы. Хотя у меня уже тогда было ощущение, что что-то неладно, – голос Хэчжина становился все тише и тише, словно он исповедовался.

– Пока я ждал тебя на первом этаже, я все пытался себя убедить, что это всего лишь сон. Хотя я своими глазами видел трупы.

Я кусал губу кончиком клыка. Его слова совсем не отличались от записей мамы.

Хотя я тебя люблю, должна поступить именно так. От этого мне еще тяжелее, чем тебе. Хочу, чтобы ты это знал.

– И до сих пор – вот я еду с тобой в полицию – а мне кажется, что я вижу кошмарный сон. Кажется, стоит лишь открыть глаза, и все будет как прежде.

Светофор загорелся зеленым. Хэчжин тронулся. Я заговорил:

– У меня есть к тебе одна просьба.

– Какая?

Хэчжин посмотрел назад через зеркало – Мамочка Хэлло по-прежнему ехала за нами.

– Давай задержимся на двадцать минут.

Взгляд Хэчжина переместился с зеркала на меня. Его глаза говорили – о чем ты?

– Я хочу заехать на смотровую площадку.

– На «Млечный путь»?

Я кивнул. Разве в нашем городе есть другие смотровые площадки?

– Не переживай, я не убегу. Ты же за рулем.

– Не то чтобы я переживаю…

– Я просто хочу туда заехать.

Я вспомнил множество ночей, когда я страдал от головной боли и шума в ушах. Вспомнил бесчисленное количество дней, когда на рассвете я, как сумасшедший, бежал на смотровую площадку. Вспомнил перила на обрыве, откуда виднелся свет из пирожковой «У Ёни». Тогда я ничего не понимал и не знал. Тогда я мечтал о том, что когда-нибудь объявлю маме о самостоятельной жизни. Впереди метрах в двадцати от нас сквозь метель смутно показался первый мост.

– В последний раз, я же больше сюда не вернусь, – добавил я, чтобы разжалобить Хэчжина. – Я не собираюсь выходить из машины, просто заедем туда. Этого мне будет достаточно.

Хэчжин переехал через мост, кажется, он решил выполнить мою просьбу. С Мамочкой Хэлло мы разъехались перед светофором. Ее машина повернула направо и уехала в сторону Инчхона, а мы свернули налево к морскому парку. Возможно, из-за метели дорога у волнореза была темнее, чем позавчера. Было еще рано, но на ней почти не было машин. Автобусная остановка тоже была пустой.

Я посмотрел на Хэчжина. Если бы он высадил меня здесь, я бы скрылся на автобусе. Он должен был почувствовать мой взгляд, но его глаза смотрели только вперед. Я глянул в боковое окно. В пирожковой еще горел свет, но вход был закрыт. Внутри хозяин, наверно, превращается в бизнесмена, возвращающегося из командировки. Полицейских машин, которые до этого стояли у въезда на причал, сейчас не было.

Через десять минут мы въехали на мост, соединяющий остров с материком. Значит, мы оказались на том участке, откуда нет возврата. Когда мы проехали примерно половину моста, нам встретилась патрульная машина, которая возвращалась, объехав морской парк. Я молился, чтобы полицейские не обратили на нас внимание и проехали дальше. Когда мерцание мигалки исчезло из виду, я подумал, что нас пронесло. Но я был не прав. Когда мы въехали в парк, мигалка показалась вновь, и полицейская машина замигала нам фарами.

– Они требуют, чтобы мы остановились, – сказал Хэчжин, мельком глянув назад. Расстройство прошло по всему рту горьким вкусом. Единственная переменная, о которой я беспокоился, похоже, станет решающей. Я подумал, что дело принимает сложный оборот, но меня это не остановило. Судя по дорожному указателю, который мы только что проехали, до смотровой площадки у обрыва оставалось всего пятьсот метров. Более того, дорога к ней шла по прямой, как взлетная полоса. Что ж, пора купить пару ботинок.

– Езжай дальше.

– Что? – переспросил Хэчжин, краем глаза взглянув на меня. Я нажал на кнопку, опустил окно и повторил:

– Говорю, езжай дальше, придурок, – ворвавшийся в окно ветер стер мой голос. Все впереди застилала метель. Полицейская машина включила сирену. Я убрал ноги с бардачка, а Хэчжин, пытаясь нажать на кнопку и закрыть окно, громко крикнул:

– Они требуют остановиться…

Я размахнулся и ударил его по глазам левым локтем. Он вскрикнул и отпустил руль. Голова откинулась назад, ноги оторвались от педалей. Я быстро перекинул ногу на его территорию и изо всех сил нажал на газ. Плечом я с силой давил ему на лицо, а правой рукой схватился за руль, стараясь удержать его. Раз, два, три…

Машина мамы, у которой был мощный двигатель, загудела и начала прибавлять скорость. Под плечом барахтался Хэчжин, но я не отпускал его. Машина ринулась к обрыву. В следующий момент перед глазами появились желтые железные ограждения. Я убрал ногу назад и отпрянул от Хэчжина. Машина, словно самолет, взлетающий с полосы, снесла ограждение и поднялась в заснеженный воздух.

Я чувствовал, как взлетаю вверх. Время начало двигаться очень медленно, как вчера вечером, когда я убивал тетю. Каждый нерв в теле превратился в глаз, наблюдающий за происходящим, не упуская ни секунды. Ремни безопасности удержали мое подпрыгнувшее тело, голова резко откинулась назад. Мне показалось, что хрустнули шейные позвонки. Послышался удар, машину затрясло. Сработали подушки безопасности, закопав меня живьем. Я не мог пошевелить и пальцем, пока подушки не сдулись. В машину через открытое окно хлынула вода.

Тряска прекратилась, сразу наступила тишина, и стало темно. Машина наклонилась вперед, словно вот-вот перевернется. Вода, которая все лилась и лилась через открытое окно, доходила уже до шеи. Холод пробирал до костей, над головой раздавалась громкая полицейская сирена. Через несколько минут подъедет вереница полицейских машин. Потребуется время, пока они спустятся вниз с обрыва или прибудет морская полиция. Машина успеет совсем опуститься на дно.

Я нащупал сбоку от сиденья ремень, расстегнул его и через открытое окно выбрался наружу. Опираясь на крышу наклоненной машины, я прижался к ней всем телом и снял рубашку и штаны. В этот момент луч прожектора со смотровой площадки пробежал по поверхности моря. Благодаря его свету я смог сориентироваться, куда плыть. Конечно, если бы так не вовремя не появились полицейские, ситуация была бы благоприятнее. Мне бы нужно было просто вылезти у обрыва, а не плыть, как сейчас, по морю в метели в страхе перед полицейскими. Хоть в одном мне повезло, сейчас время прилива.

Я два раза вдохнул и, закрыв глаз, представил, будто нахожусь не в море, а в бассейне. Будто я на соревновании на дистанции 1500 метров. В этой дисциплине я сильнее всего. Последнее соревнование в моей жизни. Я старался не думать, что с шестнадцати лет профессионально не плавал. Проигнорировал и тот факт, что с прошлого лета, когда мы ездили с мамой на Себу, я ни разу не окунулся в воду. Зато я поверил сладким словам Оптимиста в моей голове. Ты сможешь. Всего навсего около двух километров. Если не торопиться, проплывешь это расстояние даже с жвачкой во рту.

На душе стало спокойно. Сердце билось ровно, как обычно. Сквозь темноту я глядел на море, уровень воды в котором повышался. Скорость прилива от семи до пятнадцати километров в час – в два-три раза быстрее, чем мои шаги. Если я поймаю прилив, то, думаю, смогу проплыть это расстояние максимум за полчаса.

Перед стартом я оглянулся. Хэчжина уже не было видно. Автомобиль опускался под воду, фары были выключены, внутри машины темно, а вокруг клубился густой туман и валил снег. У меня не было времени ждать, когда снова приблизится луч прожектора, который двигался в сторону волнореза. Холодный воздух, как топор, вонзался в спину, а под подмышками, казалось, образовывался тонкий лед. К счастью, в одном мне повезло – ветер был тихий.

Я с силой оттолкнулся и бросился в волны. Мое тело высоко поднялось на волне и погрузилось под воду. Через некоторое время, когда я всплыл на поверхность, я начал грести руками, продвигаясь вперед. Расстояние было большое, но я изо всех сил старался не терять спокойствия. Казалось, что мое тело промерзло насквозь, превратившись в ледышку, но я не торопился. Я ощутил в животе спазмы, похожие на икоту, но старался дышать ровно. В этой ситуации напряжение равноценно смерти. Если хотя бы немного отклониться от расчета и начать торопиться, превратишься в тонущий корабль. Самый лучший способ не бояться – это не торопиться, а двигаться по течению.

В какой-то момент ко мне медленно приблизился луч прожектора. Когда он прошел мимо, стало совсем темно. Темнота была такой кромешной, что, казалось, протяни руку и схватишь ее кусочек. Туман стал гуще, валивший хлопьями снег шел сплошной стеной, я почти ничего не видел. Волны давили на меня со всех сторон. Я почувствовал, что силы покидают меня. Я часто оказывался под водой, дыхание стало тяжелым. Когда я открывал рот, в него нещадно врывалась холодная соленая морская вода. Конечности онемели, казалось, я не плыву, а хлопаю по воде четырьмя веслами. Мое сознание, как ледокол, резко прорезало время и пространство и уплыло в прошлое.