Текст книги "www.1939.com.pl(СИ)"

Автор книги: Чишевский Марчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Да! Почему я??? В чем я, вашу мать.., провинился?!

– В чём роль этого MDS-а и американцев?

– Ну, полковник, я горжусь вами. Отличный вопрос.

Дрэшер взял со стола какой-то документ и встал. Он был ниже меня на целую голову. Я чувствовал, что он слегка взволнован, что само по себе настораживало, так как обычно этот отморозок демонстрировал стальные нервы.

– MDS это сокращение от Mobile Defence System. Система обнаружения, идентификации и отслеживания целей, наведения собственных ракет и антиракет, а одновременно – и даже прежде всего – щит, охраняющий собственные подразделения. Технологический прорыв, о котором никто не имеет права знать, потому что, разумеется, оборудование представляет собой военную тайну высшей секретности. Я не знаю деталей, но вкратце: щит в форме купола создаётся магнитным полем огромной мощности. Это получается так, как если бы сгруппировавшийся в одном месте отряд накрыть тазом диаметром с полкилометра. Только таз этот выполнен из материала куда более прочного, чем сталь: магнитного поля никакая материальная сила пробить не в состоянии, так что никакие обычные средства не угрожают укрытым под зонтиком людям и технике. Щит выдерживает даже ядерный взрыв мощностью до 20 мегатонн на расстоянии в один километр. Только не спрашивайте меня, что с радиацией – понятия не имею. Но ведь мы и не собираемся пока играть в какую бы то ни было ядерную войну, верно? – Кривая улыбка исказила лицо генерала. – Передача нам MDS-а это лучшее доказательство союзнического доверия США к Польше вообще, к Пятой Бригаде, в частности... Ну, а вы символизируете собой самый стержень этого доверия.

Излишняя ирония. Я и без того был в ауте.

– Мммм, – пролепетал я, совершенно придавленный обрушившейся на меня ответственностью. – Это, разумеется, награда для меня, пан генерал, но... разве, две недели на обучение новой тактике борьбы, обслуги техники и всех этих чёртовых систем это, мммм, не слишком короткий срок? Особенно, если воевать нам предстоит в горах?

– Разумеется, так. – Дрэшер начал терять терпение. – Только у нас нет иного выхода. Всё упирается во время. И либо мы сделаем всё в срок, либо не сделаем ничего – и я уверяю вас, что тогда ни моя, ни ваша карьеры гроша ломаного стоить не будут. А теперь, если у вас нет больше умных вопросов, прошу вас удалиться и приниматься за работу.

Я воспользовался этим прекрасным советом. Увы, Карский тоже. В моей голове вертелся такой ворох мыслей, что только на лестнице до меня дошло, что генерал даже не спросил меня: согласен ли я на эту дьявольскую авантюру. Просто навязал мне руководство, крикнул "исполнять!" – а я, как идиот, послушно согласился. Озадаченный всем этим, я не заметил как мы вошли в кабинет Карского.

Это было небольшое помещение, но и так значительно просторнее каморки Дрэшера. И тоже носило на себе яркий отпечаток личности хозяина. Тесная комнатка всюду была украшена снимками, свидетельствующими о славном боевом прошлом моего полковника. Прошу прощения: моего бывшего полковника. Карский с советскими товарищами. Карский среди советских танкистов. Карский с советским генералом. Карский в советском танке. Улыбающийся Карский с улыбающимися советскими товарищами. Серьёзный и суровый Карский с серьёзными и суровыми советскими товарищами. И так далее.

– Послушайте же пан, пан майо... вник Гробицкий. – В его устах это прозвучало как "таварищ майовник Грабицкий". – Вы же понимаете, какой чести вы удостоены, да? Я совершенно не знаю почему... Абсолютно... – Он бессильно развёл руками. – Ведь вы приспособленец и анархист. Я не понимаю, что вы вообще делаете в нашей польской армии. Однако, генерал выбрал вас, а моих аргументов вообще слушать не захотел. Жаль.

Я смотрел на этого толстого осла и ломал себе голову, к чему он клонит. Это был не первый подобный разговор. Перед каждыми учениями, перед каждым мельчайшим заданием или после каждого мельчайшего инцидента Карский обращался ко мне с речами преимущественно того же самого содержания. Что, по его мнению, я совершенно профессионально не пригоден. И опять он начал стандартно – только теперь он мог поцеловать меня в задницу – о чём он, кстати, вероятно, не отдавал себе отчёта – судя по тому, как он энергично начал излагать мне свой план:

– Да, я думаю, вы знаете, пан Гробицкий, что вы не должны были браться за такое ответственное задание. Потому что вы наверняка не справитесь и только стыд отчизне нашей польской принесёте. Но коль уж так случилось, как говорится, ничего не поделаешь. Вам следует выбрать себе командира танковой роты. Вы должны взять хорошего солдата, ответственного. Такого, который перед правительством нашим и президентом – тут полковник едва заметно скривился, давая понять, что тот ещё у нас президент – вас и нас не скомпрометирует. Такой, который поможет вам отрядом руководить.

Ого.

– Ведь вы знаете, что самый лучший танкист у нас – это поручик Поклевский, да? Так вы его командиром танковой роты назначьте – и он вам эту задачу превосходно выполнит.

Браво.

Офицер Станислав Поклевский был любимчиком Карского. Свежеиспечённый выпускник школы, он подозрительно быстро дослужился до поручика. Тип этот представлял собой отличное наглядное воплощение популярного лозунга "глупость не помеха, было бы желание...". Крестьянский сын с румяной рожей и голубыми глазами под копной русых волос. Он был, пожалуй, тупее даже собственного покровителя – что, принимая во внимание интеллектуальные способности Карского, уже неслабое достижение. Единственное, что он имел в избытке – это амбиции. Карский навязал его командиром взвода в мой батальон и я вынужден был с этим как-то мириться. Поклевский, уверовавший в могущество протекции и в свой крестьянский ум, пытался в своё время развязать войнушку даже со мной, но я его быстро осадил. С тех пор он испытывал ко мне жгучую и беззаветную ненависть, но я игнорировал его совершенно.

– Пан полковник. Я, разумеется, согласен, что поручик Поклевский, несмотря на низкое звание, лучшая кандидатура на эту должность...

– Ну, так я прикажу его немедленно вызвать, – Карский даже подпрыгнул от удовольствия, ожидая большего сопротивления с моей стороны, – и вы быстренько договоритесь.

– ... и я полагаю, что он отлично справится с обслуживанием GPS и MS. Вы знаете, пан полковник, что командир танкистов будет ключевой фигурой в нашем батальоне. Он будет обслуживать главный компьютер, операционную систему и все установленные в нём программы: NavStar, Positioning Block, вторую версию MS-а, цифровые карты в формате Mapinfo и так далее. И как вы, разумеется, догадываетесь: эти чёртовы американцы специально не позаботились о том, чтобы перевести на польский язык все эти инструкции для обслуживающего персонала. А потому пару толстых книжек необходимо прочитать по-английски уже до завтрашнего утра.

Трудно себе представить с какой ненавистью смотрел на меня мой бывший непосредственный начальник. Он даже не понял, что половину названий и терминов я выдумал на ходу – да и откуда бы он мог знать их, спустя пять минут после выхода из кабинета Дрэшера?

– Вы же прекрасно знаете, что Поклевский едва знаком с английским и столько же с компьютером. Обойдёмся без острот по этому поводу, ладно?

Естественно, разумеется. Зачем танкисту знание компьютера? Единственное, что он должен уметь – это кричать во всю глотку "осколочным заряжай!" и "огонь!".

– Ну, ничего не поделаешь, – бессильно развёл я руками. – Вы сами – как думаете, пан полковник – годится поручик Поклевский на эту должность? – Я с деланной опаской посмотрел на него.

– А чтоб вас, вашу мать!! Идите к чёрту!

– В таком случае, если пан полковник позволит, я мог бы доложить...

– Воооооон!! – взревел Карский. – И не показывайтесь мне на глаза. Вон, в конце концов!

Я лихо вытянулся по стойке "смирно", очень старательно отдал воинскую честь, повернулся на каблуках и вышел. Отойдя на безопасное расстояние, расхохотался от всей души. Как-то всё просто получилось. Слишком подозрительно просто.

3.

Вторая половина дня прошла под лозунгом: Job overtime. Говоря по-нашему, в режиме аврала. Только тогда начались настоящие хлопоты.

Первым делом следовало придти в себя.

Новое назначение обрушилось на меня, как гром с ясного неба. Ещё вчера я не слишком заморачивался своей военной карьерой. После семнадцатого (в этом месяце) скандала с Карским и известия, полученного от адвоката моего отца, я твёрдо решил расстаться с армией. Не спорю: подобное решение в последнее время я принимал дважды в день – после каждой демонстрации тупости и некомпетентности моих начальников или подчинённых. Вчера, однако, я решился окончательно. Ухожу в отставку.

Мои планы сегодня ранним утром обратил в прах обычный телефонный аппарат. Как правило, я отключаю в нём звук, чтобы до меня невозможно было дозвониться. Но вчера я забыл это сделать, уставший и злой после тяжёлого дня. И сегодня в пятом часу утра раздался телефонный звонок, через десять секунд поднявший меня на ноги. А раздавшийся из трубки голосок – подозрительно резким тоном, не оставляющим минимума творческой интерпретации приказа – распорядился поднять на ноги группу быстрого реагирования, вооружить её, как на какой-нибудь блицкриг, построить, словно для похода в костёл, и в пол-седьмого стоять на ближайшем аэродроме в целях приёма и безопасного сопровождения на базу "капитана Санчеса и находящегося под его руководством союзнического отряда, оснащённого оборудованием высшей категории секретности". За выполнение задания отвечаете головой, в случае срыва – полевой суд, желаю удачи, майор, смирно, вольно, шагом марш!

Государственный гимн. Оркестр, туш!

Момент был крайне неподходящим, чтобы проинформировать раздражённый голос в телефоне, что я уже, собственно говоря, пас – и пусть он поцелует меня туда, Куда Я Могу В Задницу Господина Маэстро Облобызать. Позже тоже не было ни времени, ни слушателей, которым бы я мог поверить мои гамлетовские дилеммы. Встреча на аэродроме Нэнси Санчес, её отряда и космического фургона вызвала желание бежать немедленно, хотя причина для этого не была исключительно служебной.

Последующая поездка в бронированных машинах по улицам городка со скоростью, максимально допустимой производителем, визит к генералу и его неожиданное предложение имели следствием, что моё твёрдое решение уйти из армии перестало быть таким непоколебимым.

В конце концов, руководство подразделением вроде Первого Отдельного Разведывательного Батальона – это было что-то. На американцев я мог наплевать.

Но почему Дрэшер – несмотря на все старания моего бывшего непосредственного начальника – выбрал командиром подразделения именно меня? Не сказать, чтобы он меня особо жаловал. Я хорошо знал английский – ясно было, что, по крайней мере, в этом плане мне легко будет сотрудничать с союзниками. Очевидно, меня использовали в качестве спасательного круга, которому суждено немедленно затонуть в случае неудачи. Но что ещё, что ещё? В голове у меня царил полный сумбур.

Ну не я же, в самом деле, выдумал эту проклятую войну с талибами? Если Дрэшер – безусловно, с согласия высшего руководства – назначил меня руководителем экспедиции, ведь должен же он сам верить, что я как-то там справлюсь. В конце концов, он тоже несёт ответственность за это назначение. Если кто-то считает иначе, я охотно передам командование батальоном капралу-сверхсрочнику Галясю. Это будет столь же полезно, как смешно.

Ох, как жарко.

А может быть – после стольких лет учений, промозглых полигонов и молчаливого терпения всеобъемлющей глупости – мне, наконец, выпал шанс как-то себя проявить? Причём, самостоятельно – вдали от тысяч глаз "доброжелательных" и явно недоброжелательных коллег. А венцом задания будет маленькая победоносная войнушка. Человек, всё же, скотинка кровожадная.

В приступе оптимизма, я тихонько рассмеялся. Какой же я был неисправимо больной лицемер. Воображал свою слабую старческую грудь украшенной орденами и воинской славой, а не имел смелости признаться самому себе в чём собственно смысл всей этой авантюры.

Я даже не заметил, как добрался до казармы, в которой квартировал мой "старый" батальон. Трое солдат, с головы до ног упакованные в костюмы противохимической защиты, бегали вокруг плаца. Похоже, что намотали уже немало кругов. А стояла – напомню – чудовищная жара. Посреди плаца статный офицер в безупречно отглаженном парадно-выходном мундире приятным, чуть ли не театральным, голосом поощрял бегунов поднапрячься ещё и ещё.

– Врубель! Ты думаешь, что у меня нет больше дел, кроме как ждать здесь до самого Рождества, пока ты пробежишь эти жалкие тридцать кругов? Меньше надо было в детстве писаться под одеялом, тогда бы имел больше мочи. Янковский! А тебе я назначу специальную диету, а то у тебя задница что-то слишком выросла. Сколько не пытаешься – а выше, чем на тридцать сантиметров, оторвать её от земли не можешь. Шевели задом.

И тому подобное.

Я подошёл к офицеру, проводившему эту назидательную тренировку, и поинтересовался:

– В чём эти бедняги провинились?

– Это добровольцы, – возмутился он, но на всякий случай принял позу, которую с грехом пополам можно было бы принять за основную борцовскую стойку. – Разрешите доложить, оттачивают своё мастерство.

– Добровольцы? – Я удивлённо поднял бровь. – Да ведь они вот-вот свалятся от теплового удара.

– В таком случае перестанут быть добровольцами, – согласился он. – Вы знаете, майор, что я ежедневно и ежечасно забочусь о повышении мастерства наших солдат.

– Ясно. Отпустите их пока, надо поговорить.

Офицер одной командой освободил в солдатах скрытые запасы энергии. Те тут же пустились галопом в сторону казармы, уже на бегу скидывая с себя защитные комбинезоны. Их командир повернулся ко мне и встал в ожидающей позе. Войтек Курцевич, капитан. По классификации этого "пацана" Карского – "танкист". Тот ещё крестьянин – глыба в метр девяносто без обуви, вдобавок – вес, наверняка, больше ста килограммов и соответствующая мускулатура. Он едва помещался в тесной башне "твардого". Оба мы чувствовали некоторую родственность душ парней рослых и нелегковесных. Ему уже стукнуло двадцать девять лет и в своём амплуа он немного напоминал Кмицица из первого тома "Потопа" – неукротимый темперамент, язык без костей, активность, временами опережающая мысль и постоянное желание ввязаться в какую-нибудь авантюру. Но, ко всему прочему, он был толковым, дьявольски умелым и весьма амбициозным; подчинённые его обожали – в перерывах, когда не проклинали за влепленные им дополнительные служебные нагрузки. Мне он тоже был по душе. Если уж с кем ехать на войну, то наверное с ним.

– Хочешь повоевать? – спросил я.

– В смысле?

– В прямом. Стрельба, взрывы, напалм. Знаешь, как в кино.

– Юречек, я всегда тебя просил, чтобы ты не выходил на солнце с непокрытой головой. Не послушался меня – и вот результат, – заворковал он фальшиво.

– Я серьёзно. Старик именно меня назначил командиром подразделения, которое поедет в Афганистан на войну с Усамой. Врубаешься?

Мне всё-таки удалось его заинтересовать, ибо на этой раз он посмотрел на меня несколько внимательней.

– Без шуток?

– Серьёзней не бывает, – ответил я. – Покомандуешь в свое удовольствие ротой "твардых". Новая оптика, новое программное обеспечение, новые двигатели, боеприпасов – сколько хочешь. Вообще, всё подразделение предполагается вооружить и модернизировать так, что Терминатору не снилось.

– А за что тебе такая честь? Карский отправился на свидание к праотцу Аврааму? Дрэшер тебя усыновил?

Я пропустил эти колкости мимо ушей и вкратце рассказал ему о результатах встречи с Дрэшером. Потихоньку до него стало доходить, что я не придуриваюсь.

– Супер! Я в этом участвую!

– Что за новости? Я всегда считал тебя за пацифиста, – отыгрался я. И он улыбнулся, в свою очередь. – Хорошо, идём дальше. Экипажи как будто уже укомплектованы и обучены. Твоя задача лишь подобрать командиров взводов. Можешь искать их во всей бригаде. К вечеру дашь мне список фамилий.

– Так точно. А у тебя уже имеются кандидатуры в артиллерию, в пехоту, в вертолётчики и всё остальное дерьмо?

– Пока нет. А ты что думаешь?

– Но, пан майор, думать не моя обязанность...

– Полковник, пан капитан. Я получил повышение по службе.

– Поздравляю, – искренне обрадовался он.

– Спасибо. Служу Отечеству. Так как?

– Безусловно, Ветэска. Придурок, но лучший из лучших. Как только американцы увидят его в работе, сразу отдадут нам все свои "апачи" даром, а сами пойдут летать на "кукурузниках", ибо убедятся, что ни к чему большему не пригодны. На твоё усмотрение – Савицкий. Не люблю сукина сына, но если его возьмёшь, всё будет работать, как часы. Пехота, гм... Любош неплох, но чмошник. Если поедет с вами, будет постоянно плакаться мамочке. Истратит состояние на телефон. Возьми Борека, он на удивление метко стреляет и говорит по-английски. Артиллерия? Чёрт знает, это всё будет одна большая импровизация. А раз так, бери Вуйчика – в жизни не видал большего разгильдяя. Насчёт остальных затрудняюсь.

Дааа, весьма интересные кандидатуры. Кроме Савицкого, банда лодырей и пьяниц, трактующих армию как идеальное место для осуществления всяческих подозрительных гешефтов. В лучшем случае – как хорошо оплачиваемые каникулы. Проблема, однако, заключалась в том, что эти люди, соответствующим образом мотивированные, были лучшими солдатами в бригаде. Все, без исключения, толковые, храбрые, одарённые воображением и тактическими способностями. Определённо объединяло их и небуквоедское отношение к уставу.

Список Курцевича полностью совпадал с моим: в конце концов, мы были друзьями и имели схожие взгляды на человеческие достоинства. Вот они наши герои:

Маленький, тощий, малословный сорокалетний поручик Томаш Савицкий. Ему уже давно следовало быть капитаном или даже майором, но он совершенно об этом не заботился. Наверное, ему это просто было ни к чему. Как командир транспортной роты, он представлял собой само совершенство – никто никогда не слышал, чтобы колонна Савицкого куда-то опоздала, попала в аварию или чего-то там не доставила вовремя. Просто, армия была его жизнью. Он будет руководить колонной из сорока двух мощных четырнадцатитонных "старов", восемью цистернами, моторизированным ремонтным парком, вертолётной мастерской, кухней и полевым лазаретом.

Поручик Якуб Борек – командир роты пехоты и десяти "росомаков" или пехотных лёгких бронетранспортёров. Как и Савицкий, человек достаточно тщедушной фигуры. Робкий, как девушка на выданье, влюблённый безнадёжно в какую-то Басю по-соседству. Вообще – романтик. Но я, тем не менее, в него верил, так как он был упрямый, как мул, и всегда добивался того, что задумал.

Капитан Дарьюш Вуйчик – кандидат в командиры наспех сколоченного дивизиона артиллерийской поддержки – или четырёх самоходных гаубиц "краб", четырёх боевых машин реактивной системы залпового огня БМ-21 и двух самоходных миномётов AMOS. Этот будет ещё похлеще Борека, так как свои орудия до сих пор видел, главным образом, в телевизоре. Правда, шведы обучили у себя два экипажа AMOS-овцев, но личный состав гаубиц "краб" – хоть, вроде бы, пострелял немного на заводском полигоне – не показал при этом впечатляюще высокого уровня. Вуйчик – потомственный артиллерист: вся его семья в трёх поколениях – начиная варшавской битвы – была связана с армией, к тому же – фанатик, обожающий свою профессию.

Капитан Ян или "Джонни" Ветэска, командир вертолётного звена – возможно, даже больший сумасшедший, чем сам Курцевич. Разговаривает, выстреливая по двести слов в минуту, но всегда имеет что сказать по существу. Управляет своим "Ми", как пьяный кучер дрожками. Непревзойдённый мастер в своей профессии – я в жизни не видел лучшего пилота. Его экипажи во всём были достойны своего командира – банда едва ли не самых горьких пьяниц во всём гарнизоне, постоянно затевающих скандалы с местными. Но маленькое "но" – на учениях они всегда имели десять попаданий из десяти возможных. А пилотировали – несмотря на перманентное похмелье – с невероятным искусством.

И, наконец, поручик Кароль Станьчак – командир разведвзвода. Должен был командовать трёмя разведывательными бронемашинами БРДМ-2 и четырнадцатью собственными подчинёнными, а также прикреплённым взводом сапёров. Неразговорчивый, упрямый и до невероятности эффективный. На учениях умел исчезать со своими людьми без следа, затем появляться через семьдесят километров и демонстративно брать в плен штаб противника вместе с командиром. После чего вновь испарялся и выныривал в следующем неожиданном месте. Как он это делал – оставалось для всех, включая арбитров учений, неразгаданной тайной.

Личный состав дополняли поручики: Вацлав Грабовский, командир зенитной батареи, и Януш Войтынский, командир взвода ГРОМ-а. Об этом последнем я не знал буквально ничего – я не встречал его раньше, но не имел свободы выбора. Дрэшер просто представил мне его и приказал включить в состав подразделения. Взвод ГРОМ-а, насчитывающий двадцать человек – три отделения по шесть человек плюс снайпер, плюс сам Войтынский – должен был передвигаться одолженными у американцев четырьмя "хаммерами".

Я попрощался с Курцевичем и отправился на встречу с неизвестным. По пути размышлял о том и о сём, одновременно выстраивая в голове список аргументов для убеждения начальства вышеупомянутых офицеров, которое, совершенно естественно, не захочет отпускать своих лучших людей. И действительно – в течение остатка второй половины дня мне пришлось выдержать несколько очень нелёгких баталий. В одном случае я даже обратился за помощью к Дрэшеру.

В конце концов, я собрал эту избранную группу в обшарпанной столовой в выделенном батальону бараке и огласил короткий, но эффектный спич, в котором ясно представил дело, на которое мы подписываемся. Увы, все кандидаты – неизвестно почему – пребывали в состоянии радостной эйфории от факта, что они теперь элита польской армии, авангард мировой войны с террором и террористами. Но, по-моему, они либо демонстрировали отрыв от реальности и свои самоубийственные наклонности, либо у них были проблемы со слухом, когда я объяснял сколько времени у нас осталось на подготовку и то, что наши навыки предстоит применять против людей, для которых сломать нам карьеры стоит ровно столько же, как щёлкнуть пальцами. Они совершенно проигнорировали факт, что нас намерены применять в настоящих боевых действиях. Возможно, они услышали только часть речи о блеске и почестях. Разумеется, они единогласно продекларировали желание участвовать в этом цирке.

– Ну, хорошо, – вздохнул я. – С этой минуты вы подчиняетесь мне, с вашим начальством всё уже формально улажено. Прошу вас немедленно принять командование над подчинёнными вам подразделениями. Кажется, в основном это ваши прежние люди. Готовность к отъезду: завтра, в 13.00. На данный момент самое главное – это сбор остатков снаряжения, наблюдение за монтажом IVIS-а, а также проведение необходимых осмотров. Проверьте списки имущества. В случае замечаний – немедленно докладывайте. Нам не полагается разве что птичьего молока, а потому пользуйтесь моментом. Есть вопросы? Нет. В таком случае, господа офицеры Отдельного Разведывательного Батальона, разойтись!

– Есть, разойтись!

В узких дверях образовалась небольшая пробка – охваченные энтузиазмом парни рвались как можно скорей отправиться в путь, чтобы отставить свой личный след в противоборстве с этим мясником Усамой. Я вышел вслед за ними преисполненным достоинства шагом. Мне не пристало бегать, как какому-нибудь сосунку.

Я направился в расположение американских союзников. С ними, к сожалению, была отдельная проблема. Уже утром они онемели, когда увидели в каких условиях им предстоит жить, а ведь, в конце концов, перед их приездом целое отделение обслуживающего персонала полдня убирало и драило выделенный им барак. Потом они кривились во время обеда и, насколько мне удалось подслушать, сержант-шеф клялся всем, что ноги его больше не будет в столовой и интересовался ближайшим Макдональдсом.

Я вошёл в обширный ангар, ощущая на себе внимательные взгляды стоявших в карауле морских пехотинцев. MDS занимал самый центр помещения и, хотя последнее было не маленьким, я покривил бы против истины, если бы сказал, что в нём осталось много свободного места. Возле MDS-а примостился бронированный "стар" – собственно, моё командное место. По соседству с гигантской машиной союзников он выглядел как бедный родственник. Нэнси Санчес стояла перед фургоном и что-то энергично объясняла своим людям.

– Что у нас с темпами работ, пани капитан? – Я хотел сказать нечто совершенно иное, но поскольку мы были не одни, вынужден был старательно держаться служебных тем.

– Дело движется, – ответила она столь же официальным тоном. – Я организовала три группы информатиков и связистов. Устанавливаем программное обеспечение во всех машинах и вертолётах. Хотим уже сегодня закончить установку, а завтра, еще до отъезда, протестировать всю систему. Очень помогает нам этот ваш капрал... Галясь.

– Галясь. – Я кивнул головой. – Этот в каждую дыру влезет.

– Я заметила, – невозмутимо ответила она. – В данный момент он даёт наставление нашему главному информатику как устанавливать программное обеспечение в вашей машине.

Я любезно улыбнулся.

Её васильково-синие глаза смотрели на меня с тёплой приветливостью. Её улыбка была чем-то большим, чем обычная служебная гримаса. Я почувствовал что-то вроде злого удовлетворения, что это не производит на меня особого впечатления.

Мы вошли внутрь "стара". На маленькой табуретке сидел американский специалист, в моём удобном кресле развалился Галясь. Не хватало ему только сигары и рюмки коньяка. Я сразу заметил, что капрал, несмотря на явно недостаточное знание английского, добился почётной функции ходячего справочника в вопросах, касающихся прозы жизни польской воинской части. Что для американцев было само собой разумеющимся, у нас необходимо было улаживать – часто заходом слева – чего, в свою очередь, американцы совершенно не понимали. И Галясь занимался именно этим. Компьютерное оборудование, закупленное согласно системным требованиям, было первоклассным, но, разумеется, оказалось, что не хватает нескольких трансформаторов и переходников. Система, стоимостью в несколько сот тысяч долларов, не работала из-за отсутствия частей, стоимостью в несколько сот злотых. Галясь посмотрел, прикинул, поговорил со знакомыми из интендантства и домашними средствами дополнил все недостающие элементы. Капрал лично подключил их с помощью большого паяльника, а монтёр из ремонтного отдела, который был едва ли не сантехником по образованию, соединил кабели. Я вошёл в тот момент, когда Галясь жестом фокусника поворачивал главный силовой рубильник. Прежде чем перепуганные американцы сумели вообще отреагировать, мониторы в машине командования вспыхнули сотней разноцветных огоньков и, к удивлению наших гостей, программа IVIS запустилась вместе с сопутствующими ей приложениями. По моему скромному мнению, честь польской армии была спасена. К сожалению, наши американские союзники имели отличную точку зрения. Кажется, с этого момента они начали относиться к нам, как к банде опасных сумасшедших, которым смертоносное оружие было дано в руки лишь по серьёзному недосмотру Дяди Сэма. Это смертоносное оружие – по мнению американцев – ещё, несомненно, послужит нанесению себе и всем вокруг неотвратимого вреда. Что, как вскоре выяснилось, не было слишком далеко от истины.

Таким образом, с самого начала сотрудничества команда капитана Санчес смотрела на нас довольно подозрительно. Даже я, имеющий все возможные разрешения и полномочия для пользования IVIS-ом, равно как и допуск в тайны MDS-а, не пользовался их полным доверием; сержант-шеф Уилсон, рассматривая мое удостоверение, демонстрировал такую гримасу, как будто хотел его сжечь, а потом проглотить (или, может быть, наоборот: проглотить, а потом сжечь), а потом показать мне средний палец, любовно приговаривая: "fuck yourself". Увы, моё удостоверение было в порядке, а потому сержант со вздохом пропустил меня внутрь MDS-а. Я полагаю, с этого момента он решил для себя, что безопасность Соединённых Штатов отныне находится под постоянной угрозой.

Я поболтал с операторами системы, поглазел с минуту на разноцветные окошки приложений – и вышел. IVIS и MDS были моими последними проблемами. Нэнси помахала мне рукой на прощание. Мой пульс опасно ускорился.

Войтек Курцевич стоял перед ангаром и смотрел на меня исподлобья. Но выражение лица имел довольное.

– Чего пялишься? – проворчал я. – Выбрал людей?

– Выбрал, – кивнул он головой. – Уже учат программу. Механики делают основательный осмотр всех узлов. У парней тоже всё неплохо идёт. – Упомянул он о командирах остальных подразделений. – Даже не было особых проблем с комплектацией экипажей. Хотя, думаю, основной мотивацией этих грёбаных наёмников была мамона – впрочем, как всегда. А ты выглядишь так, будто готов хоть сейчас упасть в обморок.

– Со мной всё в порядке. Проследи, чтобы в каждой боевой машине был хотя бы один человек, который имеет представление о IVIS-е. Не желаю слышать, что кто-то чего-то не знает. Мне надо ещё поговорить с транспортниками. Старик хочет загрузить нам столько боеприпасов, что нам потребуется стрелять месяц беспрерывно, чтобы все использовать. В свою очередь, странно всё это – почти нет учебных боеприпасов, одни только боевые. И только новейшие патенты – кассетные снаряды, самонаводящиеся "сайдуайндеры"... Чудеса, говорю тебе.

– Ну и очень замечательно, – обрадовался он, не обращая внимания на мои сомнения и не переставая приглядываться ко мне. – Наконец-то, сможем поработать по-боевому, особенно в движении. А кстати, насчёт движения: организуем мероприятьице?

– Это можно, – вздохнул я. – В подобной ситуации остаётся только хорошенько набухаться.

– Ну, пан полковник, прошу не драматизировать. Сегодня нажрёмся, а после с песней на устах покажем старым пердунам из Варшавы кто здесь хозяин.

– Шёл бы ты, а? Скажи офицерам, что встречаемся в восемь в "Колёровой". Да, я хочу пригласить капитана Санчес – так что без глупостей!

– Капитана Санчес? – догадливо улыбнулся Курцевич. – Пан полковник, отличная идея. Однако, я хотел бы обратить внимание пана полковника, что пан полковник не совсем ровня по званию для пани капитана. У пана полковника слишком много обязанностей и вообще... Вот, скромный офицер – в самый раз, чтобы предложить пани капитану Санчес – совершенно бескорыстно – интенсивный курс, к примеру, польских уставов или систем прицеливания... Недурная тёлка эта Нэнси, правда? Половина гарнизона о ней болтает.