Текст книги "Башня Королевской Дочери"

Автор книги: Чез Бренчли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

20. ОДЕРЖИМЫЙ

Маррон вышел – точнее, прошаркал – во дворик. Элизанда, исполнявшая роль поводыря, изо всех сил пыталась удержать его на ногах. Без её помощи Маррон не смог бы сделать и шагу. Ему хотелось только одного: лечь и больше не вставать, однако он был до того измучен, что сил не хватало даже на это – а плечо Элизанды продолжало подпирать его, а рука девушки подталкивала его, заставляя идти.

Когда туман расступился и беглецы оказались во дворике, Маррон услышал, как Элизанда задохнулась от неожиданности, и увидел, как она завертела по сторонам головой. У самого юноши сил интересоваться чем-либо уже не было, и всё же он посмотрел в ту же сторону, что и она, потому что его тело уже привыкло автоматически повторять все движения девушки.

Позади светилось бледным светом и переливалось всеми цветами радуги то место, откуда они только что вышли. О нём у Маррона сохранились какие-то неясные и путаные воспоминания – голоса его товарищей, какие-то непонятные слова, боль, изнуряющая усталость, рядом с ним, по непонятной причине, одна девушка сменяется другой… И вот наконец свет не просто померк, а исчез окончательно. Только что выход из башни переливался огнями, потом стена, словно полупрозрачный занавес, сомкнулась над ними, приглушив цвета – и окаменела окончательно, и свет исчез, а Маррон очутился во тьме.

Точнее, в полутьме. Светили только звезды, однако Маррон пусть медленно, но понял, что так поразило Элизанду. Когда они входили в башню, стоял полдень. Тогда и начался тот кошмар, что пережил юноша, и неизвестно, сколько времени прошло в той борьбе с охватившим его ужасом и болью. Всё-таки Маррон был удивлён. Они, как и собирались, вошли в башню, прошли её, а потом вернулись назад с трофеем, который называли Дочерью. Трофей несла Джулианна, поэтому поддерживать Маррона пришлось Элизанде. И всё же – неужели это краткое путешествие заняло полдня?

– Нет, не только полдня – ещё и полночи, подумал Маррон, увидев над одной из чёрных стен серебряное сияние, означавшее, что луна уже успела зайти.

Озадачены были все. В нескольких шагах от Маррона переговаривались Джулианна и Радель. Как ни странно, Элизанда, несмотря на привычку спорить, не бросила Маррона, чтобы присоединиться к их беседе. Опустив глаза, Маррон увидел, что она перебирает его рубаху и сердито хмурится.

– Я сначала не заметила из-за всего этого сияния и блеска, да ещё притом, что всё вокруг казалось не тем, чем было, – но у тебя рубашка насквозь промокла. Я увидела, пока ещё было светло, что этот её край весь чёрный. Это кровь, да? У тебя рука кровоточит с той минуты, как мы вошли…

– Правда? – Рука болела, болела сильнее, чем раньше, в неё словно впивались сотни клыков… но кровь? Однако, пощупав ткань здоровой рукой, Маррон понял, что девушка права. Рукав можно было хоть выжимать. Маррон поднёс пальцы к лицу и почувствовал тёплый, с медным привкусом запах свежей крови.

– Сними это, – велела Элизанда. Заметив, что Маррон покосился на остальных, она добавила: – Что бы там ни случилось, минутка у нас есть. Окна наверху закрыты, нас никто не увидит. Если уж мы потеряли такую кучу времени, пара минут погоды не сделают. А вот для человека, который потерял столько крови, важна каждая капля. Снимай рубашку и дай мне взглянуть.

Он попытался раздеться, но не смог. Одной рукой юноша с лёгкостью мог расстегнуть пояс, но сама рубашка оказалась мокрой и тяжёлой и липла к коже. Одной здоровой рукой – тоже очень тяжёлой – он сумел только поднять подол к плечу. От усилия голова у него пошла кругом, а земля под ногами закачалась.

Наконец Элизанда помогла ему, развязав завязки и стащив рубаху через голову юноши. В тот миг, когда вокруг была темнота, он услышал резкий голос Элизанды:

– Он ранен! Смотрите…

Рубашка наконец упала, и Маррон увидел то, что должно было помочь его товарищам разглядеть его рану: небольшой шар, сотканный из золотого света, висел у него над головой и неярко светился. В его свете Маррон разглядел, что не только повязка, но и его бока и живот были залиты кровью.

Пока Элизанда возилась с мокрыми узлами, Радель произнёс:

– Не торопись и подлечи его. Обстоятельства изменились, так что мой первый план, видимо, провалился.

– Я тебе сто раз говорила…

– Обстоятельства изменились, Элизанда! В этой башне мы выпали из времени. Даже если счесть, что это тот же самый день, точнее, ночь того же дня, всё равно мы теперь находимся в совершенно другом положении.

– Почему это?

– Я знаю, что надеяться на это глупо, но, может, ты всё-таки будешь когда-нибудь думать перед тем, как заговорить? Джулианны хватились сразу после полуденной службы. Замок наверняка перерыли сверху донизу и, не найдя её, решили, что она сбежала, обманув стражников на воротах. Сейчас поисковые отряды прочёсывают окрестности. Ворота вполне могут быть открыты для приезжающих и уезжающих отрядов. Если мы проберёмся в конюшни неузнанными, никто не заподозрит выезжающих из ворот братьев в рясах. Нас могут пропустить без расспросов.

– Сплошные «если» да «может быть», – заметила Элизанда, однако скорее с облегчением, нежели с ехидством.

– Ну и ладно. Может, нам повезёт. В противном случае…

– Никакого противного случая. Ты не должен этого делать!

– Возможно, мне придётся.

– Нет! Подумай о своём отце…

Радель вздохнул.

– Разберись с Марроном, Элизанда. И молись, чтобы нам повезло.

Через мгновение она кивнула и вновь занялась узлами повязки.

Наконец бинты ослабли. Элизанда сдвинула их и тревожно посмотрела в лицо юноше:

– Не больно?

– Нет, – честно ответил он; рука онемела и казалась ему чужой, словно обрубок дерева, каким-то образом притороченный к его телу.

Элизанда недоверчиво посмотрела на него, а потом занялась бинтами. Чтобы снять их, понадобился нож; потом девушка бросила заскорузлое полотно наземь и осторожно коснулась раны, края которой была надорваны стягивавшей их ниткой.

– Выглядит страшно, но почти не кровоточит. Я могу перевязать её вот этим, – она показала на промокший бинт, прежде удерживавший его руку привязанной к груди, – но тогда нечем будет её закрепить.

– Не важно, – вновь честно, хоть и с трудом, сказал Маррон. Ему было всё равно. – Я ж её не чувствую.

Элизанда вздохнула, неохотно кивнула и взялась за дело.

Он уже оделся, а раненая рука была заткнута за пояс – больше ничего придумать не удалось, – когда беглецы вздрогнули, услышав звон Брата Шептуна. Три медленных удара – и Радель улыбнулся.

– Полночь. Всё-таки нам повезло. Подождём десять минут, пусть братья отправятся на молитву.

Было ясно, что на молитву отправятся не все, однако стражники у ворот будут смотреть на тропу – этот урок они усвоили несколько дней назад. Значит, до конюшен можно будет добраться без помех.

Когда колокол снова начал отбивать удары, Маррон поглядел вверх, на одно тёмное окно среди множества таких же тёмных. Сьер Антон должен быть у себя, если только не охотится сейчас на сбежавшую невесту…

Одно из окон внезапно зажглось, высветив силуэт человека, распахнувшего ставни. Маррон не мог отвести от него глаз и чувствовал, что на него тоже смотрят.

– Элизанда, – прошептал он не своим голосом, – свет… Крохотная звёздочка пропала, погрузив двор в темноту, но было уже поздно.

– Идём сейчас же, – резко сказал Радель.

Беглецы нырнули в туннель. Все, кроме Маррона, который стоял, глядя на окно, даже когда фигура человека из него исчезла, стоял и смотрел, пока Элизанда не подёргала его за локоть, подхватила под здоровую руку и потащила прочь, шипя на ухо:

– Ты что, хочешь попасться инквизиторам и всех нас выдать? Идём, ну!..

Они быстро шли – точнее, старались быстро идти – сквозь тьму. Маррону приходилось бороться с усталостью и тревогой, но мысли его заполнял сьер Антон, о котором он не мог не думать даже в такой спешке. Что увидел рыцарь, что он сделает? Начнёт читать молитвы и отпустит их? Или выхватит меч и бросится отрезать им путь, поднимая тревогу?

Маррон не мог ответить на эти вопросы, но не мог и отбросить их. Он даже не знал, какой ответ обрадовал бы его больше. Запнувшись о растрескавшийся булыжник, он подумал, что это знак: его одолевало искушение оттолкнуть Элизанду, бросить остальных и остаться на месте, ожидая, когда его господин отыщет его.

Идти его заставляла только нерешительность, да ещё тянущая вперёд рука Элизанды. Несмотря на то что Маррон шёл медленно, они вскоре догнали остальных: поначалу впереди показалось золотое свечение, исходившее от шарика колдовского света, а потом стал виден Редмонд, ковыляющий вперёд, опираясь о стену, а Радель с Элизандой поджидали его у следующего поворота.

Когда беглецы наконец собрались вместе, старик прохрипел: – Я не могу идти быстро. Бегите сами, бросьте меня…

– Живым не бросим, – огрызнулся Радель, – а я не для того тащил тебя через все препятствия, чтобы теперь пристукнуть. И вообще, нам в любом случае стоит идти медленнее и без света. Тут уже недалеко до внутренних дворов, где нас могут увидеть стражники. Обопрись на мою руку, мы пойдём так быстро, как ты сможешь. Да, если тут кто верит в молитвы, так молитесь, чтобы нам повезло…

В одном им точно повезло: они выбрались из башни, когда замок окутывала ночь, а большая часть его обитателей отправилась на службу. Впрочем, видимо, для равновесия, удача сопровождалась невезением: сьер Антон открыл ставни и выглянул в окно именно в тот миг. Маррона учили, что путь Господень лежит во тьме и на свету, а человеческая жизнь есть отражение этого пути. Юноша не задумывался о том, правда ли это, – он просто шёл за Раделем, как и все остальные, не молился и не надеялся. Бегство или плен, всё равно ничего хорошо его не ожидает. Да и усталость вкупе с болью появлению надежды не способствовали.

Судьба ли, Господь ли или простое везение провели их по замку незамеченными. Они не встретили ни одного заплутавшего монаха, не видели и не слышали ни единого признака поднятой рыцарем тревоги. Они шли по длинному коридору к конюшням, и Маррон, не чувствуя никакой надежды для себя, слышал её отблеск в дыхании Элизанды, чувствовал её в лёгких пальцах, которые перестали яростно сжимать его руку и уже не подгоняли, а просто торопили юношу.

Наконец беглецы вышли на открытое пространство, и лёгкий ветерок коснулся их щёк обещанием свободы, когда они пересекали двор. Воодушевлённая Элизанда подняла голову, и глаза её засияли в звёздном свете. Она явственно чувствовала запах лошадей и уже видела, как они с друзьями садятся на коней, выезжают из ворот и скачут прочь.

Маррон чувствовал только запах собственной крови и не видел ничего, кроме темноты.

– Факелы не горят, – пробормотал Радель, эхом отозвавшись на мысли Маррона. – Если поисковые отряды и выехали, это было очень давно и сейчас их возвращения никто не ждёт. Но ворота могут быть открыты, так, на всякий случай. А если нет, мы втроём легко заморочим стражников…

Трое? Трое сурайонцев, но только если Редмонд сможет колдовать и если его колдовство сработает. Если же нет, для боя останутся только двое, причём один из них – девчонка. Госпожу Джулианну Маррон не считал: как бы упорна и решительна она ни была, её готовили к жизни при дворе, к роли благородной дамы, и бойцом она быть не могла. Кроме того, она несла эту, как её, Дочь, самую драгоценную их добычу, а оружия у дамы не было. Маррон помнил чьи-то слова о том, будто бы Дочь могла стать и оружием, однако Джулианна не сумела бы воспользоваться ею, даже если бы знала способ.

У Элизанды по крайней мере был хороший острый клинок. Она сможет драться. Маррон подумал, что в дамском платье она выглядит очень маленькой – наверное, платье принадлежало Джулианне.

А от самого него и от Редмонда толку будет ещё меньше, чем от девушек. Если ворота окажутся заперты или стражники устоят перед магией, беглецам конец. Их ожидает костёр, пламя которого перекинется на страну и пожрёт её – если Дочь действительно может служить ключом к Сурайону.

Оставалось только молиться и надеяться, но у Маррона не было сил ни на то, ни на другое.

Позже Маррон думал, что ни надежда, ни молитва не спасли бы его, ибо надежда всегда бездеятельна, а молитвы – молитвы других людей – сейчас как раз его и предали.

Радель легко проскользнул сквозь высокие сводчатые двери конюшен – по слухам, эти сооружения могли вместить тысячу скакунов, и Маррону это казалось правдой – и поманил остальных за собой. Когда все были внутри, менестрель запер двери и затеплил шар колдовского света, чтобы беглецам не пришлось нашаривать лошадей и сбрую в темноте.

И при свете этого шара, при теплом, ничего не обжигавшем сиянии, Маррон и его товарищи увидели людей – в пустом стойле поднимался с колен целый отряд. Должно быть, они молились молча или же затаились, услышав во дворе шаги беглецов. Они молились и стерегли одновременно. Мечи у монахов были наготове, а самих их было слишком много. Хуже того – из середины отряда появился фра Пиет, и выбритая голова его блестела, словно отполированный череп. За поясом у исповедника поблёскивало лезвие топора. Одного его хватило бы, чтобы расправиться с беглецами в одиночку.

Головы монахов были обнажены в подражание исповеднику, несмотря на молитву. А среди толпы юношей и мужчин Маррон увидел Олдо, и больше не видел никого, кроме него.

Обнажив меч, Радель шагнул вперёд. Воспользовавшись тем, что Элизанда больше не поддерживала его, Маррон потянулся за «Дардом», но замер, коснувшись рукояти. В самом деле, зачем? Перед беглецами стояли две дюжины бойцов, сражаться с которыми было бесполезно. И Радель должен был это знать…

И он знал, но скорее всего собирался защищать девушек любой ценой. Тут фра Пиет прищурился, заслоняя глаза от сиявшего под сводами конюшни колдовского света, начертил перед собой знак Господа и закричал:

– Святотатство! Ради ваших собственных душ, братья, вперёд!..

И прыгнул к Раделю, замахиваясь топором.

Удар клинка о топор отдался по всей конюшне. Радель зарычал, напрягся и отшвырнул фра Пиета. Освободившись, клинок рассёк лицо исповедника от носа до уха.

Хлынула кровь. Заревев, фра Пиет вновь ринулся вперёд, размахивая ярко блестевшим топором. Его люди хлынули следом.

Первый из добравшихся до Редмонда не заметил притаившуюся подле старика Элизанду и, не успев взмахнуть мечом, получил нож под ребро. Зашатавшись, монах упал, а шедшие за ним следом остановились. Возникло мгновенное замешательство, которого Маррону хватило, чтобы услышать всхлип Джулианны, увидеть, как девушка обречённо оглядывается вокруг, не выпуская из рук завёрнутую в вуаль Дочь.

Тут Маррон по крайней мере мог сделать хоть что-то. Он подскочил к Джулианне и здоровой рукой выхватил у неё Дочь. Теперь Джулианна могла бежать от этого кошмара, могла скрыться и выжить.

Маррон застонал – вместо того чтобы бежать, Джулианна выхватила из складок платья кинжал, нет, два кинжала. Здоровая рука юноши была занята Дочерью, и Маррон попытался высвободить из-за пояса раненую, чтобы преградить девушке путь и не дать ей ввязаться в драку…

…и почувствовал, как раненая рука налилась жгучей болью, и понял, что здоровая тоже горит словно в огне. Закричав в голос, Маррон посмотрел вниз и увидел, что по его ноше растекаются алые языки пламени, превращая плотную шёлковую вуаль в пепел.

Серый пепел, тёмно-красная сердцевина – и эта сердцевина шевелилась, двигалась, открывалась…

«Она может стать оружием, которое уничтожит нас всех», – вспомнились Маррону чьи-то слова, сказанные в башне. Если только они вправду были сказаны, если башня действительно существовала…

Чем бы ни была эта Дочь, она убивала Маррона. Его правая рука горела, дрожала, рвалась болью, а ноша становилась все горячее, трещины на ней расширялись… Из раненой руки хлестнула кровь и полилась толчками, подчиняясь неведомому чужому пульсу.

Что ж, если это оружие, пусть оно расправляется с другими, а не с ним. Маррон поднял голову и напрягся всем телом, приготовившись зашвырнуть Дочь как можно дальше. Она весила немного, но у Матрона болело все тело, и он не верил, что сумеет закинуть её далеко.

Ему не удалось даже попытаться. Все вокруг замерли, атаковавшие монахи откатились назад, и даже фра Пиет с Раделем прекратили бой, услышав крик Маррона и разглядев, что у него в руках. Теперь на юношу надвигался всего один монах, и Маррон попытался швырнуть Дочь ему в лицо.

Ничего не вышло. Прямо у него в руках шар развернулся окончательно и, хотя пальцы всё ещё жгло, Маррону показалось, что Дочь стала мягче, словно её кожица начала таять. А внутри – внутри не было ничего, кроме дыма, красного дыма, повисшего в воздухе и принявшего форму какой-то кошмарной твари, полуживотного-полунасекомого.

Нападавший на юношу монах остановился как вкопанный. Теперь все смотрели только на дым. Он вился и кружился, подобно обычному дыму на ветру, менял форму и наконец подплыл к Маррону, окутав его кровоточащую руку. И исчез, просочившись сквозь повязки, отыскав рану и влившись в тело, несмотря на бьющую ему навстречу кровь.

По крайней мере так показалось Маррону. Вначале он ощутил волну какого-то чужеродного тепла, а потом ему показалось, будто в него проникло какое-то живое существо, неразумное, но чуткое, которое сразу начало вживаться в его тело. Его пульс не совпадал с биением сердца Маррона, существо проникало в плоть юноши, обволакивало кости, изучало его всего, от кончиков пальцев до мозга. Маррону показалось, что в какой-то миг оно закружилось вокруг сердца и замерло, на мгновение словно бы заснув.

Потом оно опять ожило и задвигалось, исследуя каждую клеточку тела Маррона, но теперь его пульсирующий ритм совпадал с биением сердца Маррона и сливался с ним, хотя все так же оставался чужим.

Маррон открыл воспалённые глаза и понял, что мир вокруг окутан багрово-красной дымкой.

Ещё он увидел, что стоящий перед ним монах – не кто иной, как Олдо. Он уже пришёл в себя, поднял меч и замахнулся, громко крича от ужаса, презрения и отвращения.

Парировать удар было уже поздно, даже если бы Маррон мог горящими от боли руками схватить меч, а потом поднять его на друга, с которым был рядом всю жизнь и который был для него теперь потерян.

Маррон хотел дождаться удара, не двигаясь с места. У него был всего миг на размышление, и он решил умереть здесь и сейчас от руки Олдо. Это казалось ему неплохим выходом. Хуже придётся Олдо, который останется жить с тяжестью на душе и вечно будет слышать упрёки призрака Маррона, шепчущего о дружбе, разорванной из-за каких-то смешных причин.

Так решил его мозг, однако тело сделало иной выбор. Рука инстинктивно метнулась навстречу клинку – бесполезный жест, позволяющий прожить ровно столько, чтобы успеть закричать перед смертью.

Маррон вскинул левую, перевязанную окровавленным бинтом руку. Из слипшейся тёмно-коричневой ткани внезапно вырвалась тонкая струйка алого дыма. Повиснув в воздухе, она превратилась в покрывало, остановившееся между Марроном и падающим мечом.

На вид покрывало было не толще паутины, но Маррон чувствовал его как свою собственную кожу, словно в тело юноши хлынула новая энергия. Он ощутил, что меч столкнулся с преградой, он даже знал, в каком именно месте это произошло, но не ощутил ни боли, ни удара. Да и с чего бы? Подумаешь, сталь встретилась с туманом… но не смогла пройти сквозь этот туман, чтобы вонзиться в тело Маррона. Дымка засияла и рванулась вперёд, Олдо завопил и отшвырнул рукоять меча, она зазвенела и запрыгала по каменному полу, а клинок рассыпался, и на лице Олдо был написан ужас, и ещё его лицо было усеяно мелкими серыми точками там, куда попали осколки.

Маррон не мог пошевелиться – просто стоял и смотрел, как серые пятнышки покраснели и начали сочиться кровью, как Олдо поднял дрожащие руки к ослепшим глазам. Маррон ощутил нечто вроде облегчения, когда дымка окутала голову его друга, стала толще и совсем скрыла лицо Олдо.

Впрочем, облегчение было недолгим.

Лица Олдо видно не было, но внезапно он начал задыхаться, и перед глазами Маррона предстала ужасная картина того, что могло происходить за туманной завесой. Ему виделось, как дым вливается в горло Олдо и проходит сквозь поры его тела, и на какой-то миг Маррону даже послышалось отчаянное и неровное биение сердца монаха.

Потом раздался негромкий звук, похожий на взрыв, и чёрная ряса Олдо разлетелась в клочья. А то, что оказалось внутри, уже не было человеком – тёмная влажная мешанина из крови и лоскутьев плоти, сквозь которую кое-где проглядывали белые осколки костей.

Маррон всхлипнул. У него не было слов для охватившего его пронзительного чувства потери, вины и преданной любви; все выразилось в одном вздохе. А потом Марроном овладело безумие.

Смертельная дымка Дочери висела в воздухе перед ним; все бывшие вокруг люди не смели пошевелиться и только хватали ртом воздух. Как и следовало ожидать, Радель очнулся первым. Он проворно шагнул вперёд, сделал неуловимое движение и аккуратно оттянул обратно свой меч. Хлынула кровь, и фра Пиет упал.

Кровь послужила Маррону сигналом. Кровь Олдо повисла в воздухе, запеклась у него в ноздрях и оросила его лицо. Маррон закрыл глаза, с трудом вдохнул и завыл.

Его собственная кровь бежала по жилам огнём. Он горел, и слабость покидала его. Открыв глаза, он увидел стоящего подле Элизанды монаха – Джубал, услужливо подсказала память, тут же отыскав картинку: Джубал на взмыленной лошади бьёт булавой направо и налево – и взмахнул рукой, направив её на цель.

Жест этот был ни к чему: Дочь уже летела вперёд, готовая обернуться вокруг бедняги. Джубал увидел её приближение и ещё успел вскрикнуть, но тут алое облако окутало его, и крик неожиданно и страшно оборвался.

Вновь прозвучал тихий взрыв, вновь на месте человека осталась только полужидкая красная куча. А Маррон уже озирался вокруг, отыскивая знакомые лица, вспоминая всё, что он знал о них, – мысли его были о смерти и смертью стал его взгляд.

Словно издалека, Маррон услышал всхлипывания и мольбы, увидел, что монахи попадали на колени, побросав мечи, понял, что его товарищи зовут его по имени – но всё это было бесконечно далеко от него и совершенно бесполезно. Он хотел только крови – и находил её. Кровь бежала по полу, впитывалась в сапоги, заливала сточные канавки, но её все никак не хватало, чтобы смыть из памяти лицо Олдо и его голос.

И наконец Элизанда остановила его, схватила за плечи, надавала пощёчин.

– Хватит, Маррон! Стой, остановись, ты уже и так натворил…

Он уставился на неё и почувствовал, что Дочь вернулась и закружилась у него за спиной. Должно быть, Элизанда тоже увидела её: в глазах девушки появился ужас, а когда она заговорила, то не смогла сдержать дрожь:

– Маррон, все, бой кончен! Слышишь меня?

Кончен? Он не понимал. Как так, ведь ещё двое, нет, трое монахов сжались в углу стойла, и всех их Маррон знал по имени. Перед монахами с мечом в руках стоял Радель, но лицо его было повёрнуто к Маррону, а спина обращена к людям в чёрных рясах. Менестрель заговорил:

– Маррон, отзови её назад. Она больше не нужна. Забери её в своё тело, пусть твоя кровь втянет её.

Медленно, очень медленно юноша поднял кровоточащую руку – боли больше не было, рука охотно повиновалась хозяину, но с пальцев продолжала капать кровь – и вокруг неё тут же сгустился горячий алый туман; он взвихрился и рванулся внутрь Маррона, и сердце забилось вдвое сильнее, когда ритм биения тумана совпал с пульсом Маррона.

Юноша поглядел на пальцы и увидел, что кровь с них больше не течёт.

– Лошадей тут нет. Стойла пусты.

Эту истину, очевидную для всякого, кто не забыл о цели их появления здесь, изрёк Редмонд. Лошади сошли бы с ума от такого количества крови, начали бы брыкаться, в ужасе ржать и перебудили бы весь замок.

Вязавший монахов Радель – он притягивал щиколотки братьев к шеям их же собственными верёвочными поясами – заметил, не поднимаясь с колен:

– За нами наверняка выслали несколько отрядов. Скажите спасибо, что они забрали отсюда всех лошадей. Я так понимаю, эти приятели остались принимать коней и ухаживать за ними, когда отряды вернутся. Проверим другие стойла. Правда, понадобятся трое, – он явно имел в виде «трое сурайонцев», – чтобы успокоить лошадей – от нас от всех разит кровью. Джулианна, ты сможешь вести Маррона?

– Я не хочу…

– Придётся. Мы же не можем его тут бросить. Не бойся, девочка, он тебе ничего не сделает. Да ты только посмотри на него, он и себе-то сейчас ничего не сможет сделать, он же ещё ничего не понимает! Иди за нами, но не подпускай Маррона к лошадям.

Маррон не нуждался в поводыре, его тело гудело силой, а мозг лихорадочно работал. И всё же чего-то ему не хватало, какого-то моста меж двух своих сущностей – наверное, собственной воли. Он слышал разговор, но не мог оторвать глаз от своих пальцев, от покрывавшей их крови. Он был виноват в гибели Олдо и половины отряда, а их убийца прятался внутри него самого. И Дочь была Марроном, и они были единым целым…

Наконец он почувствовал на руке нерешительное прикосновение Джулианны и услышал её испуганный хриплый шёпот:

– Идём, Маррон?

Она повела его к дверям; там их ждали все остальные – Радель с одной стороны, Редмонд и Элизанда – с другой.

Он понял причину этого, только оказавшись во дворе. Там, с обнажённым мечом в руках, стоял сьер Антон. Вид у него был самый грозный.

Перед тем как открыть двери, Радель погасил колдовской свет, но звёздных лучей было достаточно, чтобы опознать рыцаря. Да что там, Маррону хватило бы и одной-единственной звезды.

Пальцы Джулианны сжали руку Маррона, но он и без того знал, что не станет вызывать Дочь, что бы там ни случилось. Нет, только не сейчас и не для этого.

Сьер Антон не стал звать стражу. Если он знал о том, что произошло в конюшне, то ничем этого не выдал. Он сказал только:

– Прошу прощения, мадам, но я не могу позволить вам пройти, с моим ли оруженосцем или без него. Маррон, иди сюда.

Мгновенная неуверенность, вернувшееся чувство безвозвратной потери – и два негромко сказанных слова, окончательный отказ от повиновения:

– Нет, сьер.

– Что ж, пусть так. А вы, мессир, – кончик меча указал на Раделя, по-прежнему не выпускавшего из рук клинка, – вы согласны сложить оружие?

– Нет.

– Тогда я вынужден буду обезоружить вас.

– Можете попытаться, милости прошу.

– Могу ли я узнать ваше имя прежде, чем начнётся схватка?

– Вы уже знаете его, сьер Антон. Меня зовут Радель.

– Это действительно так?

– Да. Ну, приступим?

Манеры были безукоризненны, а слова вежливы, но за всем этим скрывался бой не на жизнь, а на смерть. Маррон подумал, что кто-нибудь должен помочь бойцам хотя бы подсказкой, но, кроме него, сделать это было некому, а он не знал, кого, собственно, предупреждать. Гибель грозила обоим поединщикам, но Маррон не хотел смерти ни одного из них. Наверное, ему следовало надеяться на победу Раделя, которая означала бы безопасность если не для Маррона, то хотя бы для его товарищей. Однако в этом случае должен был погибнуть рыцарь, а об этом юноша не мог и помыслить…

Ему не пришлось терзаться муками выбора. Не успели поединщики осторожно шагнуть навстречу друг другу и соприкоснуться кончиками мечей, как сьер Антон зашатался, опустил меч, поднял руку к голове и без единого звука осел наземь – только меч зазвенел на булыжниках двора.

Маррон хотел закричать во весь голос, ринуться к господину, броситься на его тело и зарыдать о нём, если произошло самое страшное; однако тело по-прежнему не слушалось его, да и ошибка могла означать, как всегда, гибель других людей. Поэтому Маррон только спросил слабым голосом:

– Что вы с ним сделали?

– Это не я, парень, это он, – ответил Радель, кивнув в сторону Редмонда.

– Бесчестно, да? – смиренно, однако с намёком на улыбку спросил Редмонд. – Но нельзя же было допустить, чтобы тут, во дворе произошла дуэль. Стража на стенах наверняка услышала бы шум и прибежала бы на подмогу. Да не бойся ты, он жив и даже невредим. Я застал его врасплох, пока он был занят Раделем, и усыпил. Правда, сны у него будут путаные…

– Ладно, хватит о нём. Берём лошадей и удираем. Маррон, останешься с Джулианной. Постарайтесь не торчать посреди двора. Элизанда, Редмонд, за мной. А вы ждите, я вам свистну.

Пока Маррон с Джулианной ждали, притаившись в тени стены, юноша заметил, что дама избегает его взгляда и все никак не может оторвать глаз от тёмного свода, под которым Маррон свершил чёрное дело, убив множество народу ради того, чтобы Олдо не пришлось предстать перед Господом в одиночку.

– Не бойтесь меня, – шепнул юноша, – пожалуйста…

– Тебя? Я тебя не боюсь. Я боюсь вот этого. – Она кивнула в сторону конюшенных ворот, явно имея в виду Дочь. Маррон подумал, что это одно и то же, но Джулианна, наверное, этого не понимала или не желала признать. – Ты ведь тоже, наверное, боишься.

«Ещё как боюсь», – подумал Маррон, хотя это и не было правдой. Как мог он бояться чего-то, что билось в едином ритме с его сердцем и делило с ним его облик и желания? И всё же он уже набрал воздуха, собираясь сказать: «Ещё как боюсь», – чтобы успокоить Джулианну, но девушка опередила его.

– Нет, я ошиблась, – ровным голосом сказала она. – Я боюсь тебя. Незнание пугает всегда, а уж незнание, усиленное властью, повергает в ужас. А ты ведь знаешь о Дочери не больше моего, так? Ты не знаешь, на что она способна и на что способен с её помощью ты…

Он действительно не знал этого. В его теле, в его крови жил наглый злой чужак. Маррон не мог успокоить Джулианну, и ему подумалось, что спокойствия в мире не осталось вовсе.

Они продолжали ждать. Вокруг не было ни души. Наверное, взоры стражи сейчас обращены на равнину, монахи вглядываются в каждую тень снаружи, вслушиваются в шёпот ветра, не подозревая, что главная опасность таится не за стенами крепости, а внутри неё.

Джулианна и Маррон молчали – всё уже было сказано. Услышав наконец негромкий призывный свист, они послушно пошли в ту сторону.

Ещё одни ворота, внутри которых неярко светится шарик колдовского света, указывающий путь. Войдя внутрь, Маррон с Джулианной оказались в большой конюшне, где было тепло и пахло лошадьми.

Вдоль стен шли стойла, а посередине был широкий проход. В проходе стоял Радель, державший под уздцы двух уже осёдланных и взнузданных лошадей. Держа в каждой руке по поводу, он негромко и успокаивающе нашёптывал что-то тревожно переступавшим с ноги на ногу лошадям. Позади стояли Редмонд с Элизандой, державшие ещё по одной лошади.

– Нас пятеро, – медленно произнесла Джулианна.

– Маррон не сможет ехать верхом, – сказал ей Радель.

– Отлично сможет! Я знаю, я осматривала его. – При этих словах она чуть улыбнулась, но в голосе её слышалось замешательство. «Почему это он вдруг не сможет ехать?»