Текст книги "Вспомни меня (ЛП)"

Автор книги: Челси Бобульски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Похоже, он мне не верит.

– Слушай, я говорю это не только потому, что я ревную – что я и делаю, для ясности – но потому, что я думаю, что ты потрясающая, и независимо от прошлой ночи и того, что произойдёт дальше, я хочу быть твоим другом. Просто… следи за собой рядом с ним, хорошо? Я не хочу видеть, как тебе будет больно.

Если бы он только знал.

– Я так и сделаю, – я слегка улыбаюсь ему. – Мне действительно жаль.

Он качает головой.

– Тебе не за что извиняться, балерина.

– Правда?

– Правда, – говорит он, одаривая меня ослепительной улыбкой, которая почти скрывает боль. – У нас всё хорошо.

ГЛАВА 49

НЕЛЛ

Я ИЩУ АЛЕКА ПОСЛЕ работы, миллион не до конца продуманных идей о том, как мы можем победить Лона, заполняют мой мозг. Все они – разбитые, разрозненные части плана, которые не сочетаются друг с другом и сами по себе не имеют никакого смысла, но, по крайней мере, это начало.

Я нахожу его в саду на подъёмнике, платформа которого поднята на пятый этаж, вместе с десятью другими сотрудниками он срывает розы.

– Они занимаются этим уже несколько часов и почти ничего не добились, – говорит мне старик в соломенной шляпе от солнца. – Я работаю садовником уже пятьдесят лет и никогда не видел ничего подобного.

Алек вытирает пот со лба и смотрит на меня сверху вниз. Я делаю шаг к нему, но потом вижу папу, стоящего под платформой, разговаривающего с толпой гостей и указывающего на платформу.

Папин взгляд останавливается на мне.

– Извините, я на минутку, – говорит он гостям, застёгивая пиджак и направляясь ко мне. – Привет, малышка. Закончила с работой на сегодня?

Я киваю.

Папа замечает, что я смотрю на розы, и качает головой.

– Ты можешь в это поверить? София говорит, что это случается раз в несколько лет.

– Каждые шестнадцать, – бормочу я себе под нос.

– Невероятно, – папа кладёт руку мне на плечо. – Хочешь поужинать? Я умираю с голоду.

Я поднимаю глаза и снова встречаюсь взглядом с Алеком.

– Э-э, да, конечно, – говорю я папе.

– Превосходно.

Папа выводит меня из сада, рассказывая о том, какой у него был день, а в это время позади меня хрустят ветки и розы падают на землю, как снег.

* * *

Я стою в своей старой комнате – той, что была в 1907 году.

Всё выглядит так же, как и много лет назад.

И на мне ночная рубашка.

Я думаю, это сон.

Но всё кажется слишком реальным, чтобы быть сном.

Тут даже пахнет так же, как океан, и мамины духи, и немного свечного воска из светового ящика Бенни дальше по коридору. Я провожу пальцами по текстурированным углублениям в шкафу, наслаждаясь знакомой шелковистостью полированных латунных ручек.

Тёплый порыв ветра обдувает моё ухо. Я закрываю глаза, слеза скатывается с моих ресниц, а Лон прижимается своим сильным телом хищника к моему позвоночнику.

– Красиво, не правда ли? – шепчет он. – Этот мир, в котором мы жили? Я мог бы держать тебя в нём всю твою жизнь.

Я стискиваю зубы.

– За какую цену?

Его руки касаются моих плеч, его пальцы скользят по моей шее, обхватывают горло.

– За всё приходится платить, моя дорогая.

Я отступаю от него, прежде чем его руки могут сомкнуться на моей трахее.

– Ты ничего не знаешь обо мне, если думаешь, что я позволю тебе победить без боя.

Он тихо посмеивается.

– Вообще-то в этом нет никакого смысла. Я никогда не позволю тебе победить, – его челюсть напрягается. – Что тогда, что сейчас. Поцелуй своего жениха, и, возможно, я прощу твои прошлые прегрешения.

Он двигается вперёд.

Я отступаю к двери, рукой нащупываю ручку. Я прижимаю ладонь к холодному металлу и рывком открываю дверь. Спотыкаясь, я возвращаюсь в гостиную.

Мой труп лежит посреди комнаты, окруженный лужей крови, просачивающейся в половицы. Тело Лона привалилось к дальней стене, его мозги разлетелись по обоям.

– Ты не можешь избежать этого, – говорит Лон, появляясь рядом со мной.

Смотрит свысока на учинённую им бойню.

Что-то тёплое и влажное распускается на моей ночной рубашке, ткань прилипает к груди. Я смотрю вниз на густую красную жидкость, вытекающую из моей грудной клетки.

Знакомый голос эхом разносится по комнате.

– Ты закончишь так же, как и все мы, дорогая.

Она стоит напротив меня, хотя выглядит совсем не так, как при жизни. Она – труп, давно зарытый в землю, её одежда в лохмотьях, волосы сухие и колючие, как солома. Рядом с ней отец и Бенни, их гниющая плоть свисает с костей, а похоронные костюмы похожи на потёртые занавески.

– Мама?

– Смерти не избежать, – говорит мать Аурелии – моя мать.

В углу комнаты мелькает фигура. Высокая блондинка, одетая в тот же свитер и юбку-карандаш, в которых она садилась в самолёт четыре года назад. Она улыбается мне, но затем её изображение мерцает, как при плохом телевизионном приёме, и внезапно её улыбка становится слишком широкой, обнажая раздробленную челюсть.

– Мама!

Я пытаюсь двигаться вперёд, но мои ноги приросли к полу. Моя собственная кровь медленно стекает по груди, рукавам, талии. Лон делает шаг ближе ко мне, накрывает руками алую жидкость, льющуюся по моему торсу, застывающую в густые тёмные капли, стекающие по моему платью. Ткань больше уже не белая и воздушная, а красная и тяжёлая от крови.

Лон утыкается носом в мою шею, отводит мои волосы в сторону.

– Я не позволю тебе жить долго и счастливо, моя дорогая, – говорит он мне. – Не тогда, когда ты так эгоистично украла мою жизнь.

Отец делает шаг вперёд, протягивая руки. Из его уха вылезает таракан и шлёпается на потёртое плечо похоронного костюма.

– Пора возвращаться домой, милая.

Бенни берёт меня за руку, его губы трескаются, а мёртвые глаза остекленели, когда он говорит:

– Это больно всего лишь секунду, Лия. Потом это похоже на полёт.

Слёзы выступили у меня на глазах. Я наклоняюсь к нему и обхватываю рукой его холодную, костлявую щёку.

– Прости, что мне пришлось оставить тебя, Бенни.

Он улыбается Лону, как будто они участвуют в этом вместе. Но затем Бенни наклоняется вперёд, складывает ладони рупором и шепчет то же самое слово, которое он сказал мне в бельевом шкафу.

– Беги.

Я просыпаюсь, моё сердце бешено колотится.

В комнате кромешная тьма. Я хватаю телефон с прикроватной тумбочки и, используя его свет, ковыляю в ванную, тяжело дыша.

Первое, что я проверяю при свете в ванной, это свою пижаму, но на ней нет крови, хотя я всё ещё чувствую, как она липнет к моей коже. Из груди также не льётся кровь, хотя я всё ещё чувствую, как она стекает на пол.

Всё моё тело начинает трясти. Я ударяюсь головой о дверь и соскальзываю на холодный кафель, смахивая руками кровь, которой там нет.

Я не хочу плакать. Не хочу доставлять этому больному ублюдку такое удовольствие. Но слёзы всё равно текут, горячие, быстрые и удушающие.

За дверью скрипит папин матрас, и я поспешно включаю кран, чтобы скрыть рыдания. Меньше всего мне хочется объяснять это, хотя уверена, что папа понял бы, если бы я сказала ему, что слёзы вызваны кошмаром, или если бы я сказала, что это из-за мамы, что даже не было бы ложью. Но он будет волноваться, а я не хочу, чтобы он беспокоился обо мне.

Уже нет.

Я задумываюсь, уставившись на свой телефон. Красные отпечатки пальцев покрывают экран. Я переворачиваю руку – ту, которую прижимала к груди во сне.

Засохшая кровь вьётся через трещинки на моих ладонях, осыпаясь на кафель, как кусочки старой краски.

ГЛАВА 50

НЕЛЛ

– НЕЛЛ? – СПРАШИВАЕТ ПАПА. – ВСЁ В ПОРЯДКЕ?

Я поднимаю взгляд от недоеденного рогалика. Папа сидит напротив меня, морщины беспокойства пересекают его лицо. Остальная часть комнаты медленно входит в фокус, заменяя образы моей разлагающейся семьи и ночной рубашки, пропитанной кровью.

– Хм? – спрашиваю я.

Папа хмурится ещё сильнее.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Ох. Эм, да, – я качаю головой. – Плохие сны.

Папа откусывает кусочек от своего сэндвича с яйцом.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Всё в порядке, – говорю я, ковыряя свой рогалик. – В них не было никакого смысла.

Он кивает, затем откидывается на спинку стула, заложив руки за голову, и смотрит в окно на солнце, поднимающееся над пляжем.

– Разве тебе просто не нравится здесь?

Дело в том, что мне нравится. Мне не понравилось, когда я впервые приехала сюда, на пароме в 1907 году, когда это было не более чем место, где я проведу свои последние оставшиеся месяцы в качестве Сарджент, прежде чем потеряю последние крохи свободы и стану вон Ойршот. Но всё изменилось, как только я встретила Алека. Палаточный город; пляж; тайные, скрытые места в «Гранд Отеле», где мы с Алеком могли быть вместе без страха – вот в этот остров Уинслоу я влюбилась.

И независимо от того, что произошло с тех пор – независимо от того факта, что Лон тоже здесь, наблюдает за мной, вторгается в мои мысли, угрожает каждому моему вздоху – этот отель вернул меня к Алеку. Это дало нам больше времени, чем предполагала пуля Лона. Это волшебное место.

Я не хочу снова покидать его.

– Итак, малышка, – говорит папа. – Четыре недели до твоего семнадцатилетия. Ты подумала о том, что как хочешь отпраздновать?

Мой день рождения. 8 августа. Спустя два дня после убийства Аурелии. Через три дня после того, как мы с Алеком возвращаемся в 1907 год и повторяем всё сначала.

Я хочу верить, что буду здесь, чтобы отпраздновать это событие. Хочу верить, что на этот раз мы действительно сделаем это. Снимем проклятие. Но это игра Лона. Он играл в неё уже семь раз и ни разу не проиграл. Я практически слышу его голос, говорящий мне ничего не планировать, что к тому времени меня уже не будет, и папа даже не вспомнит, что у него была дочь, которую нужно оплакивать.

Итак, показывая Лону гигантский средний палец, я говорю:

– Да. Давай устроим вечеринку с пиццей, только ты и я.

– Ты уверена, что это всё, чего ты хочешь?

Я смотрю в окно на пышные пальмы и яркие тропические цветы, колышущиеся на ветру. На нетронутый песок и волны с белыми шапками, набегающие на берег.

На тёмную фигуру, стоящую позади меня, отражающуюся в стекле.

– Абсолютно.

* * *

От меня Максу мало пользы, хотя он этого и не замечает. Несмотря на то, что он сказал, что это ничего не изменит, он игнорирует меня с момента нашего вчерашнего разговора. В любое другое время это бы меня обеспокоило, но, оказывается, Макс действительно продуктивен, когда не тратит своё время на флирт.

Он делает для меня поблажку, даже не задумываясь об этом.

Дело не в том, что я не пытаюсь выполнить работу, но мой разум находится на столетие в прошлом, и каждый раз, когда я пытаюсь сосредоточиться на документах и фотографиях передо мной, новая идея вспыхивает в моей голове, как камера, и я тайком достаю блокнот, чтобы записать её.

Воспоминания продолжают приходить ко мне, хотя большинство из них отрывочны и противоречивы. В одну секунду я вспоминаю что-то из своих дней, когда была ветреной девушкой, а в следующую – вспоминаю, как теребила свои волосы в зеркале и видела лицо Лона, смотрящее на меня в ответ.

Я всё ещё не уверена, что некоторые из моих идей пришли из воспоминаний, были ли они опробованы или обсуждались раньше, но я всё равно записываю их, и к концу дня у меня их пять. Пять надежных способов попытаться победить проклятие. И я не имею ни малейшего представления, сработает ли что-нибудь из них.

Но Алек поймёт.

Я нахожу его во внутреннем саду. Колючий потолок исчез; розы сострижены до балкона третьего этажа.

– Работал круглосуточно, – слышу я, как кто-то говорит, когда я прохожу мимо.

Я останавливаюсь у подножия платформы и, прикрывая глаза рукой, смотрю вверх.

– Алек?

Он смотрит на меня сверху вниз, потирая рукой влажный лоб. На мгновение, как и в любой другой раз, когда я видела его, его глаза выдают радость, которую он испытывает, видя меня. Но затем, почти сразу же, эта радость исчезает, заменяясь такой болью, страхом и сомнением, что моё сердце разрывается под тяжестью этих эмоций.

Я бросаю взгляд на других рабочих, затем одними губами спрашиваю:

– Мы можем поговорить?

Он кивает и откладывает садовые ножницы. Он спускается по лестнице, затем берёт меня за руку и уводит прочь от зевак, обратно в отель.

– У меня есть несколько идей, – говорю я, протягивая ему блокнот, – о том, как мы можем… ты знаешь.

Он делает глубокий вдох и кивает.

– Давай уйдём куда-нибудь.

Я иду за ним на пляж. На этот раз я понимаю, что он не хочет, чтобы нас подслушивал кое-кто конкретный.

Лон повсюду в этом отеле.

– Хорошо, – говорит Алек, когда останавливаемся у линии прилива, грохот прибоя и легкомысленные крики детей, барахтающихся в воде, заглушают наш разговор. – О чём ты думаешь?

Я открываю блокнот, загибая переплёт назад.

Я прочищаю горло.

– Что, если мы попытаемся изгнать Лона из отеля?

– Как призрака?

Я бросаю на него многозначительный взгляд.

– Больше похоже на демона.

Он качает головой.

– Сомневаюсь, что это сработает. Дух Лона не хочет оставаться здесь. Он в такой же ловушке, как и мы. Во всяком случае, единственное, что нам это даст, это разозлит его ещё больше.

– Ладно…

Я достаю из кармана короткий огрызок карандаша и зачёркиваю первую идею.

– Что, если мы заберём с собой современные технологии? Что-то, что могло бы помочь?

Алек скрещивает руки на груди.

– Например, что?

– Не знаю. Пистолет? Что-то, что мы могли бы использовать, чтобы дать отпор?

– Каждый раз, когда мы возвращаемся, не имеет значения, какая на мне одежда или что у меня в карманах – я всегда возвращаюсь в том же самом, что было на мне 5 августа 1907 года, и ничто другое никогда не возвращается со мной.

Я вздыхаю. Я не была уверена, что взятие оружия с собой действительно поможет, но я бы чувствовала себя в большей безопасности, зная, что если Лон снова нападёт на меня, у меня будет что-то ещё, кроме кулаков или осколков стекла, чтобы сравнять наши шансы.

– Так ты думаешь, это не сработает?

Алек смотрит на горизонт и снова качает головой.

Я вычеркиваю это из своего списка.

– Что, если мы не убежим?

– Ты имеешь в виду, если мы позволим Лону думать, что ты собираешься остаться с ним на этот раз?

Я морщусь.

– Мы уже пробовали это раньше?

Он кивает.

– Когда мы возвращаемся, Лон ведёт себя так же, как в тот день. Он говорит то же самое, придерживается того же расписания. Но он знает, почему мы здесь. Он всё равно будет искать тебя, – Алек сглатывает. – Он всё равно убьёт тебя.

– Что, если мы убьём его первыми?

– Проклятие не позволит нам, – говорит он. – Всё остаётся по-прежнему, пока Лон не придёт за нами, и тогда все ставки отменяются.

Я вскидываю руки вверх.

– Ты можешь хотя бы попытаться быть немного более полезным?

Он ничего не говорит. Просто смотрит на меня с поражением в глазах.

Наконец, он бормочет:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Солгал тебе?

Мои глаза горят, но я смаргиваю слёзы.

– Моя жизнь здесь на кону, Алек, а тебе, похоже, всё равно.

Его челюсть напрягается. Он делает шаг вперёд, пока мой нос не оказывается практически у его ключицы. Он смотрит на меня сверху вниз, его дыхание прерывистое, глаза острые, как ледорубы.

– Не говори, что мне всё равно. Меня это слишком волнует, Нелл. Слишком сильно. Вот почему я не могу сделать это снова.

– Хорошо, – огрызаюсь я в ответ. – Тогда я сделаю это без тебя.

Он смотрит на меня ещё секунду, как будто хочет сказать ещё так много, но не видит в этом смысла. Он чертыхается себе под нос.

А потом уходит от меня.

Я не зову его вслед.

Он слишком глубоко увяз, чтобы я могла до него достучаться.

ГЛАВА 51

НЕЛЛ

Я НЕ БУДУ ПЛАКАТЬ.

Я не буду.

Я не буду.

Я не буду.

Я мысленно повторяю эту мантру, возвращаясь в свою комнату. Вверх по лестнице, кружа четыре пролёта вокруг шахты лифта, вспоминая, каково это – стоять в этой золотой клетке, когда моё сердце так сильно билось в груди, как будто оно тоже хотело убежать и никогда не останавливаться. Вспоминая, какой потерянной я была, пока не встретила Алека. И теперь…

Теперь я снова одна.

На площадке четвёртого этажа я поворачиваю направо, в наружный коридор, выходящий в сад. Кто-то открыл окна, чтобы впустить ветерок, и я прохаживаюсь перед ними, позволяя свежему, благоухающему розами воздуху остудить мою разгоряченную кожу.

Я в порядке, всё в порядке. Я собираюсь разобраться с этим.

У меня в записной книжке есть последняя идея, и у меня ещё есть месяц, чтобы придумать что-нибудь ещё, если это не сработает. Ещё слишком рано сдаваться, даже если Алек уже сдался.

Позади меня раздаются глухие шаги. Я останавливаюсь и заставляю себя улыбнуться, ожидая увидеть ещё одного гостя, но когда я оборачиваюсь, там никого нет.

В коридоре пусто.

Нахмурившись, я делаю шаг вперёд.

– Привет?

Двери захлопываются, а за ними и окна. Стекло прогибается внутрь, как будто кто-то давит на него с другой стороны, пока давление не становится слишком сильным. Окна разбиваются одно за другим, и осколки стекла разлетаются по коридору, мерцая на солнце. Сила отбрасывает меня к стене. Осколки стекла царапают руки, ноги, лицо. Я кричу, сворачиваясь в позу эмбриона и скрещивая руки над головой.

Я не поднимаю глаз, пока последние звенящие осколки не падают на пол. Мой разум уже ищет логическое объяснение – землетрясение? Сильный порыв ветра? – хотя я знаю, что в этом нет ничего логичного или земного.

Пронзительный, отрывистый скрежет откручиваемых винтов эхом разносится по коридору. Я заставляю себя подняться и бегу к дверям.

Заперто.

Я пытаюсь открыть их, но они даже не дребезжат.

Выругавшись, я поднимаю глаза.

Все светильники висят боком, каждый теперь держится на потолке благодаря только одному винту. На мгновение визг прекращается, оставляя их висеть надо мной.

А затем, медленно, винты снова начинают скрипеть, выкручиваясь из креплений. Я прижимаюсь к стене и смотрю, как они поворачиваются, выталкиваясь один за другим, как будто невидимая рука убирает их. Но вместо того, чтобы падать, светильники висят в воздухе. Я слишком занята, наблюдая за ними, чтобы заметить, как осколки стекла звенят вокруг меня, поднимаются надо мной, соединяются со светильниками на потолке, все они направлены своими зазубренными краями вниз, пока не становится слишком поздно.

Смех Лона отражается от стен.

– Ты не сможешь убежать от меня, Аурелия, – говорит он. – Я везде.

Я слышу, как кто-то ещё произносит моё имя – «Нелл!» – но голос звучит далеко, и я не могу оторвать глаз от потолка. Светильники и стекло шатаются.

Я закрываю голову и кричу, когда они падают.

* * *

– Нелл.

Кто-то трясёт меня за плечо, но я продолжаю прятать голову за сгибом рук.

– Нелл.

Женский голос.

– Всё в порядке, – говорит она. – Он ушёл.

Мой лоб хмурится. Я медленно поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Софией.

Коридор выглядит таким же мирным, как и тогда, когда я впервые вошла в него. Все окна по-прежнему открыты и целы, в них со свистом проникает лёгкий ветерок, а светильники прочно закреплены на потолке. Я поднимаюсь с пола и осматриваю себя на предмет порезов и колотых ран, которые, я уверена, должны быть на мне, но ничего нет. Ни единой царапины.

И тогда я вспоминаю, что она сказала.

Он ушёл.

– Ты знала, что это была я? – я спрашиваю её. – Всё это время?

Она кивает.

– Я просто ждала, когда ты вспомнишь.

– Но как ты узнала меня? Алек сказал, что никто не помнит меня после…

Я не могу закончить предложение. После того, как я умру.

– Твои фотографии у Алека, – говорит она. – И я знаю, что прошло шестнадцать лет с тех пор, как ты была здесь в последний раз. Нетрудно было собрать всё воедино.

– Кто-нибудь ещё видел меня здесь?

– Я так не думаю, – говорит София. – Но довольно много людей слышали тебя. Неважно. Я смогу дать своим сотрудникам объяснение для любого, кто спросит, – она вздыхает. – Я знаю, это ужасно, но постарайся не позволить ему добраться до тебя. Он может причинить тебе боль, только если ты ему позволишь. Пока ты не вернёшься, конечно.

Ей легко говорить. Она не выпрыгивала во сне прямо из окна и не просыпалась от кошмара с окровавленной рукой.

– Хорошо, – говорю я. – Спасибо.

– Если я могу ещё что-нибудь для тебя сделать, дай мне знать.

Я киваю.

Она начинает уходить.

– Вообще-то, – говорю я, останавливая её. – Есть одна вещь.

– Да?

Пожилая пара неторопливо входит в холл, трость женщины постукивает по полу, когда они проходят мимо нас, её муж придерживает её за другую руку и замедляет шаг ради неё. Мы киваем друг другу в знак приветствия.

Как только они исчезают за углом, я подхожу на шаг ближе к Софии и понижаю голос:

– Когда я вернусь… если у меня не получится…

Черты Софии смягчаются.

– Да?

– Не могли бы вы присмотреть за моим отцом? Я знаю, что он меня не вспомнит, так что, думаю, ему действительно не из-за чего расстраиваться, но мы вроде как были командой, он и я, так что он может немного… потеряться… без меня здесь.

Её губы изгибаются в грустной улыбке.

– Конечно, я позабочусь о нём. Просто убедись, что Алек напомнит мне.

Верно. Потому что она вообще не вспомнит, что у него была дочь.

– Спасибо.

Она кладёт руку мне на плечо. Прикосновение такое приятное, такое материнское, что я, не задумываясь, отшатываюсь от него.

Она быстро прячет свой хмурый взгляд.

– Не теряй надежды, – говорит она. – Тебе дали этот шанс не просто так. Есть кое-что, что ты можешь сделать, чтобы победить его. Тебе просто нужно понять, что это такое.

Я удивлена, что она чувствует себя так комфортно, говоря о Лоне здесь, где его дух только что продемонстрировал такое впечатляющее проявление и где он всё ещё может быть поблизости. Наблюдающий. Подслушивающий. Замышляющий. Но, конечно, она не беспокоится о том, что он придёт за ней или за кем-то ещё.

Он хочет только меня.

Она ещё раз похлопывает меня по плечу, а затем направляется обратно в отель. Я поворачиваюсь и иду в другую сторону, к своей комнате, моя решимость крепнет с каждым шагом.

Я не позволю себе стать жертвой в этом деле.

Как и не позволю Алеку вновь страдать.

ГЛАВА 52

НЕЛЛ

Я ЖДУ ДО ПОЛУНОЧИ. Лунного света не видно, поэтому я сужу о том, насколько крепко папа спит, по громкости и постоянству его храпа. Когда я уверена, что он погрузился в довольно глубокий сон, чтобы его разбудил звук хлопка, я выскальзываю из-под одеяла и беру свитер, который оставила на краю кровати, и ключ-карту, которую оставила на подставке для телевизора. Я засовываю ноги в пару поношенных туфель на плоской подошве, затем тихо выскальзываю за дверь, тихо закрывая её за собой.

В полночь в отеле не так тихо, как перед рассветом, особенно из-за того, что некоторые из отдыхающих поздно ночью только возвращаются в свои номера из гостиной. По большей части, я могу выбросить мысли о Лоне из головы, когда иду по коридорам, ускоряя шаги только тогда, когда слышу скрип половиц за спиной или когда над головой мигает лампочка.

Я поднимаюсь по лестнице на самую высокую башню и стучу в дверь.

Никакого ответа.

Он мог быть в бальном зале или бродить по коридорам. Или он мог бы спать на этот раз. Я стучу снова, на этот раз сильнее.

Позади меня кто-то прочищает горло.

– Кого-то ищешь?

Я поворачиваюсь.

– Ты следил за мной?

Мускул на челюсти Алека дёргается.

– Я хотел убедиться, что ты снова не ходишь во сне.

– Ты следил за моей комнатой?

Он кивает, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Я спускаюсь с лестничной площадки и приближаюсь к нему.

– Даже несмотря на то, что ты уже сдался?

Его глаза вспыхивают, но он не отрицает этого.

Я беру его за руку.

– Идём. Нам нужно поговорить.

* * *

Безлунное небо напоминает мне о ночи, которую мы с Алеком провели на яхте Лона, хотя уличные фонари и далёкие городские огни приглушают сияние звёзд над нами. Песок скользит по моим ногам, когда я веду Алека к линии прибоя. Его ладонь скользит по моей, пока мы идём, посылая электрические искры по моим венам.

Я беру его за другую руку, когда мы достигаем прибоя, заставляя его повернуться ко мне лицом.

– Что ты видишь, когда смотришь на меня? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Нелл…

Я сжимаю его руки, разочарование, утрата и горе обрушиваются на меня в равной мере.

– Давай, Алек.

Он стискивает зубы.

– Я вижу, как ты умираешь у меня на руках, снова и снова. Я вижу каждый божий день, который прожил без тебя за последние 112 лет. Я вижу, как меняется мир вокруг меня, мир, к которому я не могу прикоснуться, почувствовать или принять участие за пределами этих стен.

Его дыхание прерывается, и мучительный, горький смех срывается с его губ.

– Ты знала, что моя мать умерла через год после Лии?

У меня перехватывает дыхание.

– Нет, – говорю я. – Я не знала.

– Тогда я ещё не понимал, что не старею. Не знал, когда прощался с ней и обещал, что увижу её снова, что это может не сбыться. Я не знал, что буду наблюдать в письмах и фотографиях, как моя семья в России – единственная семья, которая у меня осталась, – стареет и умирает, в то время как я совсем не старею. Я не знал, что увижу, как то же самое произойдёт с Томми и Мойрой, Фитцем и Кларой, или что мне придётся солгать им и сказать, что я уехал, чтобы они не догадались о моём бессмертии. Я не знал, что все четверо останутся на острове, или что я буду иногда видеть их на пляже или в ресторане отеля. Что я буду считать каждую новую морщинку и каждого внука и, в конце концов, прочитаю все их некрологи. Я даже не смог присутствовать на их похоронах, Нелл. Ты знаешь, как это было больно?

– Я не могу себе представить, – говорю я тихим голосом, мои слова так незначительны в тени его скорби.

Он запрокидывает голову, и слёзы застилают его глаза.

– Когда я потерял мать, я не знал, что, в конечном итоге, также потеряю способность заботиться о ком-либо или о чём-либо, потому что я знал, что это слишком больно. Я знал только, что я сирота, и я не мог найти утешения в единственном человеке, который мог бы дать мне это, потому что она была мертва уже 383 дня к тому времени, когда моя мать испустила свой последний вздох. И самое худшее во всём этом то, что мне некого винить, кроме себя. Твоя смерть, проклятие – это всё моя вина. Это всегда была моя вина. Если бы я просто оставил тебя в покое с самого начала, как должен был…

– Я бы никогда не познала настоящей любви, – перебиваю я его. – Я бы вела жалкое существование с мужем, который сломил бы мой дух и держал бы меня под каблуком с того момента, как я сказала «Да». Даже если бы я дожила до ста лет, это была бы не жизнь. Ты освободил меня, Алек. За эти два месяца с тобой я прожила больше, чем за шестнадцать лет до этого.

– Ты заслужила больше, чем два месяца.

– И я получу это, – говорю я. – У нас может быть вечность, Алек. Нам просто нужно снять проклятие.

Слёзы скатываются по его ресницам, тихо стекая по щекам.

– Ты всегда такая оптимистка. В прошлом это тоже вселяло в меня оптимизм. Но это проклятие – не шанс для нас быть вместе. Это цена, которую я плачу за своё преступление. Это моё чистилище, и на одну ночь каждые шестнадцать лет я спускаюсь в ад, чтобы посмотреть, как ты снова умираешь, и отдать свой фунт плоти. Вот и всё, что это такое. Всё, что когда-либо было.

Я качаю головой.

– Нет. Я отказываюсь это принимать. Я возвращаюсь не только для того, чтобы мучить тебя, Алек. Если бы это было так, я бы вернулась как призрак или воспоминание. Что-то неосязаемое. Но каждый раз я живу полной жизнью. Я получаю новые имена, новых родителей и новые воспоминания. У меня появляются новые мечты, новые шрамы и новые причины жить. Я не Лия, и я не Кэти, и никакая другая, кто был до меня. Все они – часть меня, и всегда будут, но я – Нелл.

Слёзы жгут мне глаза, но я продолжаю, мой голос не дрогнул.

– Я потеряла мать в авиакатастрофе четыре года назад. Я хочу стать профессиональной балериной и хочу наблюдать, как мой отец превращается в счастливого старика. Я хочу жить, Алек. Но я не могу сделать этого без тебя.

Я прижимаюсь к нему, обнимая его руками.

– Пожалуйста, не сдавайся сейчас. Не позволяй этому закончиться так.

Я обнимаю его за шею и встаю на цыпочки, пока он не прижимается своим лбом к моему.

– Вернись ко мне.

Его тело напрягается.

– Нелл…

– Шшш, – шепчу я. – Верь в нас снова, Алек.

Я немного отстраняюсь и смотрю на него, запуская пальцы в его волосы.

– Верь в меня.

Он колеблется, и на мгновение мне кажется, что я опоздала, что он уже потерян.

Но затем он тихо ругается и прижимается своим ртом к моему, крадёт моё дыхание и солит мои губы своими слезами. Его руки сжимаются вокруг меня, делая нас настолько близкими к одному человеку, насколько это возможно. Я рыдаю от облегчения, хватая ртом воздух, даже когда целую его в ответ, прижимаясь к нему, высвобождая каждое мгновение любви, страха, горя и радости, которые я испытывала с ним, в этой жизни и в семи других, которые я вела. Так много мыслей перемешивается в моём сознании – я люблю тебя, я скучала по тебе, никогда больше не отпускай меня, – но одна возвышается над другими.

Дом.

Слава богу, я наконец-то дома.

– Прости, – говорит Алек, осыпая поцелуями и слезами мою шею, плечо, ключицу. – Мне так жаль. Теперь я здесь, – он сжимает меня. – Я не откажусь от нас.

Мы долго обнимаемся, прислушиваясь к шуму прибоя и нашему сбивчивому дыханию.

Здесь, в этот момент, время не имеет над нами власти.

ГЛАВА 53

НЕЛЛ

МЫ ПРОВОДИМ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ВМЕСТЕ после этого. Наше утро занято работой – Алек бродит по отелю, приступая к работе там, где он нужен, а я провожу своё время в кладовке. Не то чтобы я много чего успеваю сделать. Я пытаюсь сосредоточиться, но мои мысли по большей части заняты мыслями о том, как снять проклятие. Я одержима желанием проводить с Алеком как можно больше времени.

Я даю молчаливое обещание, что если мы переживём это на этот раз, я буду работать в две смены в кладовой, чтобы компенсировать свои блуждающие мысли. Я так сильно хочу быть здесь и увидеть музей, когда он откроется, что это желание перерастает в физическую боль, которая не даёт мне спать по ночам и преследует меня весь день.

Однажды утром, пытаясь сосредоточиться на фотографиях «Гранда» времён Первой мировой войны, я задаюсь вопросом, что станет со мной и Алеком, если мы никогда не снимем проклятие. Вернусь ли я сюда через сто, двести, триста лет? Будет ли «Гранд» вообще стоять?

Будет ли мир?

Что стало бы с таким бессмертным, как Алек, если бы миру пришёл конец и он остался единственным? Моё сердце сжимается в горле, когда я представляю его совсем одного во вселенной – судьба хуже смерти, – а потом мне приходится прогонять эту мысль. Это слишком ужасно, чтобы думать об этом.

Должно быть, это не только кошмары, а подобные мысли не дают Алеку спать по ночам.

Мы проводим большую часть дня и вечера вместе, когда папа слишком занят на работе, чтобы заметить это. Мы обсуждаем разные идеи, планы по снятию проклятия, но единственное, что, по мнению Алека, может сработать, это номер пять в моём списке, который заключается в том, чтобы убежать до полуночи, возможно, где-то днём, когда Лон играет в гольф со своим отцом, слишком далеко, чтобы остановить нас. Будет почти невозможно ускользнуть незамеченными моими родителями и персоналом отеля, и мы даже не уверены, сможем ли мы покинуть отель, но это шанс, которым мы готовы воспользоваться.