Текст книги "Царь зверей"

Автор книги: Чарльз Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Не двигайся, Мелинда! Я буду сейчас стрелять. Ни один мускул не дрогнул в лице девушки. Она только побледнела при мысли, что вот сейчас прогремит выстрел. Зато рыси повернули головы, и зеленовато-жёлтые глаза их сверкнули злобой при виде старухи, сидевшей у дверей.

Блеснул красный огонёк, взвился дымок, и прогремел такой громкий выстрел, что, казалось, будто все стёкла вылетят сейчас из окон хижины. Одна из рысей опрокинулась на спину и осталась лежать неподвижно, убитая большим зарядом крупной дроби. Вторая рысь, задетая разлетевшимися дробинками, повернулась и, словно испуганная кошка, большими скачками понеслась в лес по снегу.

Старуха самодовольно улыбнулась, приставила дымящееся ружьё к стенке и поправила свой чепец. Долго стояла Мелинда, не трогаясь с места и не спуская глаз с мёртвой рыси. Затем, швырнув топор, бросилась к хижине. Упав на колени, она спрятала лицо в передник бабушки и громко зарыдала.

Старуха удивлённо взглянула на неё, ласково погладила её белокурые пушистые волосы и сказала:

– Полно, перестань! Нечего плакать... Ты крошечный комарик, а сердце у тебя бесстрашное, Мелинда. Я горжусь тобою, и отец будет гордиться тобою, когда я всё расскажу ему.

Видя однако, что девушка продолжает плакать и плечи её судорожно вздрагивают, старуха заботливо склонилась над ней.

– Полно, перестань! – сказала она,– Не надо плакать, милая. Лучше снова приняться за оладьи, пока тесто не перекисло.

И девушка и бабушка прекрасно знали, что тесто не может перекиснуть. Но тем не менее девушка сразу успокоилась, поспешно вскочила на ноги, тихонько засмеялась, откинула рукой волосы, достала из стола другую ложку и весело принялась месить тесто. Овцы тем временем кое-как выкарабкались из глубокого снега. Собравшись в кучу посреди двора, они стояли, опустив головы, и со страхом смотрели на неподвижное тело мёртвой рыси.

БЕЛЫЙ ВОЛК

В ту ночь, когда он родился в дымном вигваме, неподалёку от Майчикамоу, раздался вдруг странный и протяжный вой ветра среди гранитных скал, нависших над рекой. Молодая женщина, лежавшая на куче оленьих шкур, открыла глаза и безумным, тусклым взглядом оглянулась кругом. С минуту прислушивалась она, а затем положила руку на ребёнка, лежавшего у её груди.

– Ему надо дать имя,– прошептала она.– Пусть все зовут его Ночным Ветром.

Ухаживавшая за ней старуха, мать её мужа, покачала головой.

– Тише, дочь моя! – сказала она, стараясь успокоить её.– Это не ветер. Это воет старый белый волк. Назовём ребёнка Белым Волком. Быть может, старый белый бродяга полюбит твоего сына и принесёт ему счастье.

– Нет, пусть его зовут Ночной Ветер! – пронзительно вскрикнула молодая мать.

Она повернула голову к стене вигвама, и с губ её сорвался тяжёлый вздох. С этим вздохом вылетел дух её и понёсся над чёрными соснами и пустынными горами, отыскивая счастливые охотничьи луга своих отцов.

Старуха поспешно схватила ребёнка, опасаясь, чтобы дух матери не унёс его с собой.

– Да,– крикнула она, заворачивая ребёнка в одеяло и с тревогой оглядываясь через плечо,– пусть его зовут Ночной Ветер!

Отец впоследствии всегда говорил, что нельзя противоречить матери ребёнка в предсмертный час. Но старуха по-прежнему утверждала, что в ту ночь выл не ветер, а белый волк, и дрожала от страха при мысли, что белый волк возненавидит ребёнка.

Годы проходили за годами, а между тем опасения старухи не оправдывались. Мальчик рос без всяких приключений среди вигвамов на берегу Майчикамоу. Когда он настолько вырос, что мог ходить на охоту и научился отыскивать следы в тёмных сосновых лесах, всюду разнёсся слух, что он находится под особенным покровительством волчьей стаи. Рассказывали – сам он не подтверждал этого, но я не отрицал,– будто видели, как старый белый волк, вой которого походил на вой ветра в расселинах гор, постоянно следовал за мальчиком, держась от него на некотором расстоянии и как бы охраняя его. Мальчик не боялся ходить один в лес, а, напротив, шёл туда с таким видом, как будто был уверен, что находится под охраною невидимых сил. А когда ночью раздавался среди гранитных скал не то свист ветра, не то протяжный вой волка, мальчик становился беспокойным и рвался из вигвама. Отец всеми силами подавлял в сыне эти наклонности до тех пор, пока мальчик не сделался настолько большим и умным, что мог сам собственной волей своей подавлять их. Но племя его ничего не находило странного и ужасного в том, что мальчик стремился к таинственному, ибо он происходил из рода Несквепии – рода «колдунов».

Ночной Ветер рос и становился юношей. Белый волк всё реже и реже принимал участие в его делах. И постепенно о нём забывали. Но во все серьёзные минуты жизни мальчика он снова появлялся, напоминая о своём присутствии воем, похожим на вой ветра, или скользя беловатой тенью по его следам. Одни говорили, что это всё один и тот же волшебный зверь, вечно юный и здоровый. Другие, напротив, утверждали, что страшный хранитель юноши передал своему потомку свои обязанности. Нет никакой надобности решать, кто был прав. Но когда Ночному Ветру исполнилось восемнадцать лет и его подвергли обычному испытанию, большой белый волк неожиданно явился к нему на помощь. Сидя один на вершине горы, юноша, ослабевший от долгого поста, видел призраки небывалых зверей и страшных птиц. Но в последнюю минуту всегда появлялся образ белого волка и разгонял призраки.

В тот год зима была суровая. В рыбачьей деревушке, расположенной у самого устья Наташкуэна, где находился в то время Ночной Ветер, пронёсся вдруг слух, что индейцы, живущие в глубине страны, умирают от голода. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как Ночной Ветер ушёл из дому, нанявшись проводником в экспедицию, которая исследовала минералы. Душа его томилась желанием скорее вернуться в маленькую деревушку на берегу Майчикамоу. Он только и думал, что о своём просторном вигваме из берёзовой коры с двумя жердями под крышей. Думал с тоской и тревогой о своей красивой и доброй молодой жене и о своём медно-красном пятилетнем сыне, чёрные глаза которого искрились, как зыбь морская под лучами солнца; он вспоминал, как сын выбегал ему навстречу и с криком радости обнимал его колени.

Сильно опечалился Ночной Ветер, услыша о голоде. Неужели правда, что там, среди глубоких снегов, в его далёком вигваме царит голод, тогда как ему тепло и так сытно под крышей бледнолицых? И он решился уйти от выгодного места, отказавшись без всяких объяснений. Он надел лыжи, нагрузил тобогган[2] пемиканом[3] и мукой и направился в глубь страны. Жители деревни, которые томились зимним бездельем, вышли для развлечения покурить трубки у дверей своих хижин, с удивлением смотрели ему вслед и качали головой.

– Где ему добраться до Майчикамоу с таким тяжёлым грузом! – сказал один из них.

– Волки съедят его вместе с пемиканом,– заметил другой.

Третий с досадой и презрением выплюнул на снег жвачку табаку.

Они заперли двери и направились к очагу, чтобы, греясь у огня, помечтать на досуге о скорейшем наступлении весны. Человек, тащивший постромки тобоггана, нагруженного съестными припасами, ни разу не оглянулся назад. Он думал о вигваме из берёзовой коры, где голодали его жена и ребёнок.

Перевалив на другую сторону горного хребта, Ночной Ветер вошёл в дикую местность Лабрадора, покрытую холмами и изрезанную долинами. Тёмные остроконечные верхушки сосен вздымались высоко над снежной пеленой. Ночной Ветер быстро шагал вперёд. Лыжи его, погружаясь в снег, глухо вздыхали.

Спокойно и уверенно шёл он вперёд, присматриваясь к дорожным приметам. Он находил свой путь по едва заметной разнице в очертаниях холмов, долин и ущелий. Непривычный человек непременно заплутался бы в этих так похожих друг на друга холмах. Около полудня он сделал привал и развёл костёр, на котором сварил себе котелок чаю по способу бледнолицых, и съел, кусок сухого пемикана. Не теряя напрасно времени, он сейчас же после обеда двинулся в путь.

На Лабрадоре смеркается рано в это время года, и Ночной Ветер, видя удлиняющиеся тени, то и дело оглядывался. Он был так погружён в свои мысли, что оглядывался совершенно инстинктивно. Скоро однако он поймал себя на этом и удивился сначала, зачем он оглядывается. Но вдруг он почувствовал какое-то странное ощущение в затылке и сразу всё понял: кто-то преследовал его.

Дорога шла по открытому засыпанному снегом руслу маленькой речонки, по обе стороны которой тянулись сосновые леса. Ночной Ветер остановился и устремил в глубину чащи зоркие, привычные глаза охотника, но ничего не увидел. Он прислушался, но ничего не услышал, кроме едва почти заметного оханья снега. Он потянул ноздрями воздух, но обоняние ничего не сказало ему. Тогда он продолжал свой путь, но тут же по неприятному ощущению в спине и в волосах понял, что глубина леса и справа, и слева полна живых существ.

Теперь он не сомневался больше, что его преследуют волки.

Сердце упало у него при мысли о жене и ребёнке, которые томились голодом в своём вигваме на берегу Майчикамоу. Сейчас ему нечего бояться, но он прекрасно знал, что, когда наступит ночь, волки осмелеют. Он не боялся за себя. Он знал, что задаст хорошую потасовку волкам, прежде чем им удастся свалить его с ног. Сердце его замирало при мысли о том, что съестные припасы никогда не достигнут вигвама. Он ускорил шаги, надеясь найти такое место, где он мог бы расположиться поудобнее и защищаться.

Ночной Ветер был прав. В той стране, усеянной глыбами скал и фантастическими пригорками, легче было найти удобную для защиты крепость, чем на открытой местности. И действительно, благодаря дневному свету, который держал волков на приличном расстоянии, он скоро нашёл такую крепость. На горном склоне находилась отвесная скалистая глыба. У подошвы её он решил разбить свой лагерь.

Подымаясь по склону, он срубил мимоходом сухое сосновое деревцо, потом захиревшую берёзку и бросил их на тобогган. Он поместил тобогган у подножия скалы, а в десяти футах от него развёл костёр, небольшой индейский костёр, сложенный из маленькой кучки веток. Сухого леса нигде поблизости не было, а зелёные сосны могут загореться, только если их подожгут сухими ветками. Он хотел двинуться в лес за хорошим топливом, но уже заметно стемнело, и среди деревьев там и сям показались волки. Некоторые из них вышли из-за деревьев, но сейчас же снова скрылись за ними, зато другие остановились и в упор смотрели на него.

– Как-никак, а топливо добыть необходимо,– решил Ночной Ветер.

На полдороге между скалистой глыбой и опушкой леса росла небольшая сосна. Он знал, что сочный ствол её не будет хорошо гореть. Но он надеялся, что с помощью этой сосны ему удастся сохранить сухое топливо на более продолжительное время, даже, быть может, до восхода солнца, если только он будет экономно подкладывать его. Он развёл яркий огонь, чтобы заставить волков отступить подальше в лес. Затем, подойдя к сосне, срубил её и потащил к скале.

Наблюдавшие за ним волки приняли это за отступление, и нерешительность их сразу пропала. Дружно, как по команде, вылетели они из своего убежища и огромными скачками понеслись к Ночному Ветру. Оглянувшись через плечо и увидя мчавшихся на него волков, индеец бросил дерево и бегом пустился к костру. Ему казалось, что всё уже погибло и он никогда не добежит до костра. Но нет! Он не допустил, чтобы враги напали на него сзади! Подняв топор, он повернулся к ним лицом.

Преследователи находились уже в каких-нибудь двенадцати шагах от него, когда вдруг остановились и стали пятиться назад. Между ними и индейцем появился откуда-то огромный белый волк. Он стоял неподвижно н, оскалив страшные клыки, прижав уши и ощетинив на спине шерсть, не спускал глаз со своих товарищей. Он, по-видимому, был вожаком, так как ни один волк не осмелился идти против него. Неохотно повернули они назад и остановились в нескольких шагах от лесной опушки. Одни из них остались стоять, другие прилегли к земле, третьи уселись на задние лапы, а некоторые беспокойно ходили взад и вперёд. Но все без исключения смотрели на своего неумолимого вожака, словно ожидая, что он может каждую минуту взять обратно свой приказ и отдаст им добычу.

Долго смотрел Ночной Ветер на своего странного защитника. Затем повернулся и, не торопясь, пошёл к костру. Спокойно стал он разрубать дерево на мелкие поленья, чтобы экономнее подкладывать их в огонь. Костёр он передвинул ближе к скале. Усевшись спиной к тобоггану, он стал приготовлять ужин. Ему страшно захотелось густой горячей похлёбки из пемикана, но он боялся, что соблазнительный запах такого кушанья разнесётся по морозному воздуху и заставит волков забыть уважение к своему вожаку. Поэтому он съел немного клейкой и неприятной на вкус кашицы из двух горстей муки, сваренных в горячем чае. Запах такого варева не мог, по его мнению, соблазнить волков. Тут у него в голове мелькнула мысль, не, следует ли из любезности предложить горсть пемикана своему покровителю, который, словно часовой, медленно прохаживался взад и вперёд мимо него, не спуская в то же время глаз с волков, стоящих за опушкой леса. Но в глазах Ночного Ветра белый волк был не простым, обыкновенным волком, а поэтому он побоялся оскорбить его, предложив ему пищу бледнолицых.

Поужинав, Ночной Ветер зажёг трубку и закурил, сидя у костра. Несмотря на сильный холод, ему было очень тепло: скала защищала его сзади, снежные сугробы с боков, и завернут он был кроме того в тёплое одеяло. Иногда он подбрасывал топливо в костёр. Нужно, чтобы дров у него хватило на целую ночь. О сне он и не думал. Маленькие зоркие глаза его, обращённые по ту сторону костра, следили сквозь тонкую пелену дыма за целым рядом злобных узких глаз, пристально смотревших на него из-за деревьев. Не видел он только глаз своего неутомимого часового, который глядел на своих подчинённых. Долго ли продержится этот часовой? Долго ли голодные волки будут повиноваться своему вожаку? Нет! Конечно, нет! Он не должен спать.

И он курил трубку за трубкой, поддерживая небольшой огонь и думая всё время о вигваме на пустынном снежном берегу Майчикамоу. Ни на минуту при этом не спускал он взора со страшного полукруга жадных глаз и с тощей спины своего неутомимого часового. Мало-помалу ему стали чудиться самые странные видения. Волки исчезли вдруг куда-то, и вместо них отовсюду из лесного мрака потянулись духи его предков: белые и чёрные медведи с человеческими головами, орлы, выступавшие огромными шагами, серые рыси, пристальным взором пронизывающие его насквозь, и огромные чёрные лоси с покрытыми снегом рогами. Вид их наполнил душу его благоговейной любовью, но не страхом. Не испугался он также, когда белый хранитель его стал вдруг огромен, как карибу, и, усевшись возле костра, устремил на него многозначительный взгляд. Ночной Ветер напрягал весь свой ум, чтобы понять значение этого взгляда, и не мог. И вот, пока он думал, послышался вдруг громкий протяжный вой – не то вой ветра, не то вой волка.

Вой становился всё громче и громче, всё протяжнее и унылее. Ночной Ветер вздрогнул, и видение исчезло. Он поднял голову. Над верхушками деревьев, прямо против него, сияла луна. Ему было смертельно холодно. Костер совсем прогорел, и от него осталась только небольшая кучка головешек. Страшная стая, караулившая его, исчезла куда-то с опушки леса, устремившись, без сомнения, по следам другой дичи. На прежнем посту оставался один только белый часовой. Он снова принял обыкновенные свои размеры. Он был крупнее остальных волков, но всё же гораздо меньше, чем только что казалось Ночному Ветру. Он сидел на задних лапах возле угасающего костра. Длинная морда его была поднята вверх, и он выл, глядя на луну.

Вой прекратился, как только Ночной Ветер поднял голову. Волк опустил морду и уставился на человека. Ночной Ветер бросил несколько полен на тлеющие головешки и раздувал их, пока они не разгорелись ярким пламенем. Он знал, что его разбудил вой белого волка и спас ему жизнь, так как иначе он замёрз бы.

– Благодарю тебя, белый брат! – сказал он, вставая.

Он был уверен, что таинственный зверь поймёт слова, сказанные на языке Несквеппи.

При звуках человеческого голоса волк навострил уши, секунды две с недоумением смотрел на индейца, а затем встал и медленно побрёл в лес.

Ночной Ветер понял, что опасность миновала. Он бросил на костёр всё топливо, какое у него было. Отогревшись хорошенько, он притащил к костру срубленное им перед этим дерево и сварил себе вкусную похлёбку из пемикана и муки. После еды он почувствовал себя гораздо бодрее. Ему не хотелось спать, и он двинулся в дальнейший путь, решив сделать привал в полдень и выспаться хорошенько.

За несколько дней до этого в одном из вигвамов на Майчикамоу заболел ребёнок. Жители той деревни голодали, но ребёнок заболел не от голода. Никто из мудрецов племени не мог определить, что это за болезнь. Дядя ребёнка, седой старик, который много раз бывал в поселениях Гудсонской компании, разбросанных по всему Лабрадору, сказал тогда, что у бледнолицых есть снадобья от всяких болезней. Если малютку доставить в ближайшее селение белых, жизнь его будет спасена. Старику и самому хотелось погреться и поесть у бледнолицых. Он сказал, что охотно возьмётся доставить малютку в поселение у Северо-Западной реки, где его скоро вылечат. И мать, не пролив ни единой слезы, несмотря на то, что сердце её было преисполнено печали, отпустила с ним ребёнка. Только на бледнолицых она теперь и надеялась. Муж убьёт её, если ребёнок умрёт в его отсутствие.

Быстро двигался вперёд Ночной Ветер и много миль оставил в этот день позади себя. В полдень он сделал привал, развёл большой костёр и, вырыв лыжами глубокий ров в снегу, проспал в нём часа два. Воздух был так чист и свеж, что оказалось достаточным и такого кратковременного сна. В эту ночь он не заметил волков и решил, что странный покровитель его отвёл их на охоту куда-нибудь в другое место.

Дорога от Наташкуэна шла почти всё время к северу. На четвёртый день своего путешествия он увидел незадолго до вечера следы волчьей стаи, направлявшиеся к востоку. Следы эти не испугали его. Он заинтересовался ими только как охотник. Наклонившись, он, к удивлению своему, заметил, что волчьи следы прикрывали собой другие следы.

Это были следы человека на лыжах, который тащил за собой нагруженные сани и держал путь к востоку.

Ночной Ветер решил, что путник шёл из деревни на берегу Майчикамоу, кто-нибудь, вероятно, из его племени. Он тщательно осмотрел следы и увидел, что путник шёл нетвёрдой походкой и местами спотыкался, как от слабости. Волчья стая гналась, очевидно, за ним.

Следы были совсем ещё свежие, и ясно было, что охота происходит не так далеко впереди. Первым побуждением мужественного Ночного Ветра было преследовать волков, не медля ни единой минуты. Но тут он вспомнил о жене и ребёнке, которые голодают и которым он один может помочь. Он остановился и готов был уже вернуться назад.

Несколько мгновений он простоял на одном месте, не зная, на что ему решиться. Если он пойдёт на помощь человеку, которого преследует волчья стая, его самого могут разорвать на части и съесть. Он обязан был думать о своей семье и беречь себя для неё. Но тут ему представилось, как соплеменник его, который выбился из сил, стараясь уйти от волков, останется один среди безмолвной пустыни и вынужден будет отбиваться от целой волчьей стаи. Ведь в конце концов жена и его ребёнок находятся под кровом среди своего народа, и никто, пока в деревне есть хотя один кусок мяса, не даст им умереть с голоду. Ещё раз собирался он вернуться назад. Но он представил себе измученного путника, спотыкающегося на каждом шагу, и, выхватив ружьё из тобоггана, бросился по следам волков.

Солнце ещё не садилось, и он был уверен, что стая не осмелится тронуть человека, пока не стемнеет. Он шёл, таща за собой тобогган, которого не мог оставить, так как боялся, что драгоценный груз его сделается добычей рысей и лисиц.

Присмотревшись внимательно к волчьим следам, он увидел, что стая не так уж велика – штук двадцать волков, не более. Если у беглеца осталось хоть немного силы для борьбы, оба они, став спиной друг к другу, будут в состоянии, быть может, справиться.

Не прошёл Ночной Ветер и полумили, как увидел, что волчьи следы разделились и идут теперь с обеих сторон одинокого путника, следы которого стали совсем неуверенными и неровными. И Ночной Ветер ясно представил себе, как несчастный путник, выбившись окончательно из сил, готовится к отчаянной защите и, прислонившись спиной к какой-нибудь скале, ставит перед собой нагруженные сани, а волки, окружив его, ждут только, когда можно будет начать нападение.

Он ускорил шаги, ожидая каждую минуту, что вот сейчас увидит усталого путника и волков. Но путник не появлялся. Быстро темнело. Почему путник не останавливается и не готовится к защите? Но тут дорога круто повернула в сторону, и в пятидесяти шагах от себя он увидел человека.

Человек стоял, прислонившись спиной к скале, но нагруженные сани находились не перед ним, а за ним, как драгоценность, ради спасения которой он готов был пожертвовать своею жизнью. Человек высокого роста, измученный преследованием, выпрямился и, подняв мушкет, выстрелил в стаю волков, выскочившую вдруг из леса с левой стороны от него. Не имея времени снова зарядить ружьё, он швырнул его на снег и, попятившись к саням, выхватил оттуда топор.

Ночной Ветер видел лицо старика и узнал его. Громко вскрикнув, освободился он от постромок тобоггана и бросился вперёд. С ним вместе подоспели и волки.

Впереди стаи нёсся белый волк, который так быстро налетел на старика, что тот не успел даже взмахнуть топором.

Из груди Ночного Ветра вырвался громкий крик горя и ужаса, когда он увидел, что белый покровитель его готов вцепиться в горло старика. Но он не колебался ни одной минуты. Подняв ружьё, он прицелился и выстрелил... Белый волк упал.

Ночной Ветер, обезумевший от ужаса при мысли о святотатстве, которое он совершил, подняв оружие на белого волка, посылал выстрел за выстрелом, каждый раз убивая по волку. Не успел он выстрелить и двенадцати раз, как вся стая, охваченная страхом, скрылась из виду.

Ночной Ветер, не взглянув даже на человека, которого он спас, шагнул туда, где лежал белый волк, и, бросившись на его труп, стал умолять простить его за то, что он сделал. В ту же минуту до слуха его донёсся слабый детский голос. У него замерло сердце, и он поднял голову.

– Я так и думал, что ты скоро придёшь,– сказал тоненький дрожащий голосок,– я давно уже зову тебя.

Маленькое, худенькое личико и горящие глазки появились из мехов, лежавших в санях. Ночной Ветер забыл убитого волка. Склонившись к саням, он прижал к своему сердцу худенького, маленького мальчика. Он был слишком взволнован, чтобы о чём-нибудь спрашивать. Он содрогался от ужаса при мысли, что мог опоздать.

Старик тем временем развёл костёр.

– Мальчик был очень болен,– сказал он так спокойно, будто ничего не случилось.– Я вёз его на Северо-Западную реку, чтобы его там вылечили бледнолицые. Но ему теперь лучше, и мы можем вернуться на Майчикамоу вместе с твоей провизией.

– Хорошо,– сказал Ночной Ветер.

Он встал и долго смотрел на тело убитого им белого волка.

– Мы возьмём его с собой,– сказал он наконец,– и похороним, как вождя. Мы поступим худо, если оставим его здесь на съедение лисицам.

НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ

Этот песчаный остров находился вблизи плоского и низменного берега материка. На нём не было ни деревьев, ни кустов. Всюду выше линии прилива росла высокая болотная трава с твёрдыми желтовато-серыми стеблями, нежная зелень сверкала только возле ручейка, который вытекал из бившего посреди острова источника. Трудно было представить себе, чтобы кто-нибудь мог прельститься этим клочком земли. А между тем на той стороне острова, которая была обращена к открытому морю, стоял большой одноэтажный дом с широкой верандой и низким сараем. Единственным преимуществом, которым могло похвастаться это уединённое место, была прохлада. Когда на соседнем материке все изнемогали и днём и ночью от удушливой жары, здесь всегда веял свежий ветерок. Вот почему один городской житель приобрёл себе этот заброшенный островок и выстроил на нём дачу, надеясь, что живительный воздух вернёт румянец его побледневшим детям. Семья приехала на остров в конце июня, а в начале сентября уехала, забив все двери и окна, чтобы предохранить дом от зимних бурь.

Взрослые не грустили о том, что должны были после двухмесячного пребывания в обществе ветра, солнца, волн и тихо колебавшейся травы вернуться в город. Зато дети уехали со слезами. Они оставили здесь свою любимицу – хорошенькую кошечку, полосатую, как тигр. Кошка пропала за два дня до их отъезда, скрывшись самым таинственным образом с голой поверхности острова. Дети решили, что её схватил случайно пролетавший орёл.

Так казалось всем, а между тем кошка находилась в заключении на другом конце острова – под сломанной бочкой и кучей песку.

Эта старая бочка, с одной стороны которой были выбиты доски, стояла полузарытая в песок на верхушке песчаной дюны. Кошка забралась в бочку и уснула. Песок поднимался всё выше и выше и достиг наконец такой высоты, что собственной тяжестью своей опрокинул бочку, неожиданно скрыв спавшую кошку от людских глаз и света.

Когда дети, с отчаянием искавшие свою любимицу по всему острову, прибежали к песчаной дюне, они только мельком взглянули на бочку, потому что не могли слышать слабые крики, раздававшиеся временами в тёмной глубине. Они ушли домой печальные, не подозревая, что кошечка томилась в заключении под самыми их ногами.

Трое суток мяукала пленница, напрасно призывая на помощь. На четвёртый день ветер изменил направление, и поднялась буря. В несколько часов она смела с бочки песок, В тюрьму проник свет. Кошка сунула в щель лапку. Когда она вытащила её, отверстие было уже значительно шире. Она заметила это и продолжала работать. Дыра быстро увеличилась, и скоро кошка вышла из бочки.

Ветер продолжал свирепствовать на острове, взрывая повсюду песок. С рёвом, напоминавшим гул бомбардировки, волны налетали одна за другой на берег. Истрёпанная бурей трава клонилась к земле, и длинные ряды её трепетавших стеблей колыхались из одной стороны в другую. А сверху на всю эту суматоху спокойно смотрело солнце, сияя в глубине безоблачного неба.

Выйдя из своего заключения, кошка едва держалась на ногах под напором ветра. Она прильнула к траве, думая найти себе там убежище. Но стебли травы лежали на земле, примятые ветром, и не могли укрыть кошку. Тогда она решила отправиться в дом. Там она найдёт не только пищу и убежище, но и ласку, которая заставит её забыть все пережитые ею ужасы.

Вид покинутой людьми дачи не испугал кошку: дача показалась ей лишь необыкновенно тихой и пустынной при ярком сиянии солнца и свисте ветра. Кошка не могла понять значения плотно закрытых ставней и дверей. Ветер свирепо рванул кошку, пытаясь сбросить её с веранды. С трудом вскарабкалась она на карниз окна в столовой, куда её так часто впускали, и провисела здесь несколько минут, громко мяукая. Тогда ею овладел панический страх. Она прыгнула вниз и побежала к сараю. Закрыт! Никогда ещё не видела она, чтобы его двери были на запоре, и не могла понять, что это значит. Медленно поползла она вдоль фундамента, но он был сделан плотно и прочно. Стены старого милого дома были мертвы и неподвижны, пугая её своим безмолвием.

Летом дети нежили и сытно кормили кошечку. Ей незачем было заботиться о пище. К счастью, ради забавы она научилась охотиться на мышей и кузнечиков. Наголодавшись за время своего долгого пребывания под песком, она сразу превратилась в хищницу и начала осторожно пробираться к защищённой от ветра стороне дюны, где находилась поросшая травой яма. Здесь буря не пригибала к земле стеблей, а только колыхала их верхушки. Тепло и сравнительное спокойствие царили в этом месте. Маленькие болотные жители – мыши и землеройки – собирались сюда и без всякой помехи занимались своим делом. Кошка скоро поймала мышь и утолила свой голод. Затем она изловила ещё несколько и вернулась к дому. Много часов ходила она кругом, нюхала, заглядывала в окна, жалобно мяукая. Она не обращала внимания на то, что ветром её сдувало иногда с гладкой обнажённой веранды. Доведённая в конце концов до отчаяния, она свернулась клубочком под ставнями детской и заснула.

На следующий день ветер утих, и трава подняла свои верхушки. Кругом, радуясь золотистым лучам сентябрьского солнца, снова запорхали птички и маленькие бабочки. Пустынный остров был полон деятельной жизни. Среди стеблей и дюн копошились мыши, землеройки, кузнечики, и кошке не приходилось голодать. В дом она возвращалась часто, ходила кругом сарая, взбиралась на крышу и трубу, кричала глухим, грустным голосом, который разносился по всему острову, или жалобно мяукала, как покинутый матерью котёнок. Целыми часами, когда голод не гнал её на охоту, она сидела на карнизе окна, у дверей или на ступеньках веранды, надеясь, что вот-вот милые и знакомые голоса позовут её и приласкают. Охотилась она с особенным ожесточением, как бы желая отомстить за какую-то большую, но не вполне ей понятную обиду.

В течение следующих двух или трёх недель жизнь пленницы на острове была не очень ужасной, несмотря на полное одиночество и тоску. Птиц и мышей на острове было сколько угодно. Кроме того она скоро научилась ловить мелкую рыбу в устье ручейка, где солёная вода смешивалась с пресной. Она очень увлекалась этой охотой: хватала добычу лапкой и выбрасывала её далеко на берег. Но зато кошке пришлось очень плохо, когда забушевали осенние бури, на небе нависли чёрные низкие тучи и зашумели ливни. Вся дичь спряталась, и её трудно стало находить. Пленница мокла теперь до костей, пробираясь среди сырой поникшей травы. Голодная, мрачная и печальная сидела она около дома, у стены, защищавшей её от ветра, и злобно следила за гулким морским прибоем. Около недели бушевала буря, затем погода прояснилась. На восьмой день к берегу прибило небольшую шхуну, изуродованную волнами. На ней, тем не менее, находились пассажиры – мокрые, грязные крысы, которые смело поплыли к земле и разбежались по траве. Крысы скоро почувствовали себя как дома и устроили себе жилье под старыми полузарытыми в песок брёвнами, нагнав панику на мышей и землероек.

Кошка вышла после бури на охоту. В траве мелькнуло что-то большое, тёмное... Она приютилась, надеясь поймать жирную болотную мышь, но, сделав прыжок, упала на огромную корабельную крысу. Крыса много видела на своём веку и не раз участвовала в боях. Она больно искусала кошку. До сих пор кошку никто ещё не кусал. В первую минуту она хотела было убежать. Но затем в ней проснулась унаследованная от предков горячность. Не обращая внимания на свои раны, кошка вступила в борьбу с крысой и скоро убила её. Несмотря на мучивший её голод, она потащила убитого врага к дому и с гордостью положила его на полу веранды, у самых дверей, надеясь, что ей удастся показать его своим исчезнувшим друзьям. Несколько минут она стояла в безнадёжном ожидании. Она думала, быть может, что такое великолепное приношение смягчит сердца уехавших, и они вернутся назад. Но никто не вернулся. Кошка с грустью потащила крысу к обычному своего логовищу в песок и съела её всю, до самого хвоста. Раны свои она зализала, и они скоро зажили благодаря чистому, здоровому воздуху. Крысы больше уже не кусали её, потому что она научилась с ними обращаться.