Текст книги "Царь зверей"

Автор книги: Чарльз Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Ян понял, что близится конец борьбы. Но мысль эта не лишила его мужества. Он решил биться до конца. Напрягая все свои силы, перерезал он ножом щупальце, державшее его правую руку. Успех этот влил в него новые силы. Он с таким бешенством замахал своим ножом, что ему удалось войти в каюту раньше, чем щупальца снова схватили его.

Тем временем исполинское тело чудовища взобралось на палубу. Ян видел огромную пасть, которая то открывалась, то закрывалась.

Всё смешалось в голове Яна Лаурвика. Бешенство овладело им. Он почувствовал прилив небывалой силы. Он решил идти напролом, прямо в объятия чудовища и воткнуть нож в эти пристальные глаза. А там будь, что будет!

Но он не успел исполнить своё отчаянное решение. Случилось чудо. Ян увидел какой-то тёмный предмет над своей головой. Осьминог тоже заметил этот предмет. Щупальца его сразу скользнули назад и освободили Яна. Через секунду огромная тёмная стрела упала на мягкую спину чудовища, и вода, всколыхнувшись, отбросила Яна внутрь каюты.

Стекло электрической лампы было разбито, и Ян в темноте едва различал борьбу гигантов. Ян был так возбуждён, что забыл про новую опасность, которая грозила ему. А опасность заключалась в том, что чудовища могли сломать каюту или запутаться в воздушной трубе. Тогда Яну был бы конец. Но такая смерть казалась ему совсем не страшной. Ведь он только что спасся от куда более омерзительной смерти.

Хорошо знакомый с жизнью глубоких вод, он знал, что с осьминогом борется «убийца», самый страшный и беспощадный воин моря. Ян видел, как он широкими своими челюстями мигом отхватил три щупальца у самого основания их. Остальные щупальца заколыхались, поднялись вверх и набросились на «убийцу». Но под напором его крепких мускулов ткань их расползлась, как расползается ткань лопнувшего каната. Громадные прозрачные куски тела осьминога откусывались и швырялись в сторону. Схватив затем чудовище у самого основания щупалец, «убийца» принялся его трясти с силою бульдога, трясущего овцу. Щупальца распались и бессильно вытянулись. Ян понял, что поединок кончен и что ему пора удирать. Он бешено дёрнул верёвку, и его тотчас же вытащили наверх. Перебравшись с помощью капитана Джерри через борт лодки, он упал без чувств на дно её.

Придя в себя, Ян увидел, что лежит на койке в каюте «Саравака». Он страшно устал, и обморок его сменился глубоким сном. Проснувшись, он мигом поднялся и сел. Капитан Джерри, сгорая от любопытства, сидел подле него. Тут же стоял и машинист-шотландец.

– Ну вот, приятель, всё кончилось благополучно. Сокровище в наших руках,– сказал капитан.– А мы уже думали, что с тобой что-нибудь случилось. Отчего ты так долго не вылезал?

– Я пережил столько ужасов! – дрожа, ответил Ян.

Он взял руку капитана Джерри и крепко сжал её, как бы желая убедиться, что не спит, или чтобы окончательно прийти в себя от прикосновения живого человеческого тела.

– Ух! – продолжал он, вставая с койки.– Дай ты мне выйти на солнечный свет! Дай мне взглянуть на небо! Я всё потом расскажу тебе, Джерри! Погоди немного... Все ли мешочки уцелели?

– Их было шесть на тебе. Они действительно стоят не меньше шестидесяти тысяч фунтов,– отвечал капитан.

– Ну, хорошо! Уедем только поскорей с этого места... на всех парах... – сказал Ян,– Там много ещё осталось добычи... Но я ни за что не спущусь больше вниз, хоть скажи ты мне, что там сокровищ на целый миллион. Мистер Мак-Уэ, скоро мы двинемся в путь?

– Ровно через десять минут,– ответил шотландец.

– Прекрасно! Когда мы выедем их этой проклятой бухты и обойдём «Верблюда», я расскажу вам, что было со мной под этой зелёною гладью.

ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ

Длинные отмели, поросшие бледно-зелёной осокой, и залитые лучами солнца, тянулись на несколько миль, начинаясь, от устья речки и кончаясь у подножия далёких покрытых тёмным лесом холмов. Небольшая тихая речка текла, прихотливо извиваясь, по цветущей равнине. В том месте, где её сонливо журчавшее течение сливалось с главной рекой, в её золотистые воды врезывалась узкая песчаная коса. Здесь высилась, словно часовой, длинноногая серовато-голубая птица, похожая на рисунок на японской ширме.

Плоская и узкая голова огромной цапли с вытянутым, наподобие кинжала, жёлтым клювом и с хохолком из двух гибких чёрных перьев была откинута далеко назад. Её изогнутая и необыкновенно длинная шея покоилась между приподнятыми горбом голубыми крыльями, переходя внизу в щиток ржаво-серого цвета, слегка прикрывавший каштановую грудь птицы. Если бы не её глаза, она казалась бы такой же сонной, как тихо дремавшие поросли осоки, как серебристо-голубая вода и опалово-бирюзовое небо. Но глаза цапли, круглые, немигающие и золотисто-блестящие, были широко открыты.

Над речной травой, резво порхая, пронеслась крупная бабочка с красновато-бурым тельцем, покрытым тёмными и красными знаками. Пролетев над водой, бабочка вдруг испугалась и понеслась назад к берегу, туда, где густо рос ярко-зелёный стрелолист с бледными и нежными цветами, дремавшими в застывшем воздухе. Бабочка увидела чашечки цветов и устремилась к ним, надеясь найти в глубине чистых венчиков капельку вкусного мёда. Несясь над песчаной косой, она заметила неподвижную цаплю, резко выделявшуюся над рядами осоки. Возможно, что она приняла её за столб или за пень, но цапля показалась ей удобным местом, где можно на минуту присесть и расправить свои крылышки. Бабочка подлетела ближе к птице. В немигающих золотистых глазах цапли она не заметила никакой угрозы. Целую минуту бабочка порхала вокруг этих глаз, как вдруг длинная шея и прямой жёлтый клюв рванулись с быстротой молнии вперёд, и бедняжка была схвачена. Повернув голову к берегу, цапля одним ударом о песок оборвала бархатное платье бабочки. Потом, быстро проглотив её, втянула шею обратно в плечи и приняла своё прежнее выжидательное положение.

Затем цапля заметила стрекоз. Трепеща крыльями над осокой и блестя, как рубиновая брошка на солнце, в воздухе мелькнула маленькая розовая лютка, спасаясь от преследования коромысла[1], сверкавшего изумрудами и аметистами. Судьба несчастной была предрешена. Великан был необыкновенно быстр и очень голоден. Его яркие крылья зашуршали, когда он догнал розовую беглянку и схватил её своими челюстями.

Серебристое и гибкое тело жертвы судорожно затрепетало. Всё это происходило возле неподвижной птицы на краю песчаной косы. Снова ринулся вперёд, как молния, длинный жёлтый ключ и мгновенно поглотил и сверкавшую драгоценными камнями пленницу и пёстрое чудовище.

Но этот скудный обед, даже если бы он состоял ещё из десятка самых больших бабочек и самых крупных стрекоз, не мог насытить прожорливую цаплю. Она двинулась вперёд, вошла в воду и остановилась. Здесь она приняла несколько другое положение: сгорбив спину, она наклонила голову и направила свой клюв вниз. Её зловещие золотистые глаза следили и за тем, что происходило вокруг неё в воздухе. Но внимательнее всего следили они за водой, омывавшей её ноги.

Долго стояла в воде огромная цапля. Сквозь прозрачную янтарно-бурую поверхность покрытой зыбью реки она различала на дне – частью песчаном, частью илистом – целую сеть причудливых узоров. Вдруг в воде мелькнула тень. С невероятной быстротой метнулся вниз клюв птицы и вытащил красивого серебристо-зеленоватого окуня, около пяти дюймов длины. Острые, как нож, жаберные крышки и сильные плавники рыбы с угрозой ощетинились. Но цапля вышла из воды и, бросив добычу на песок, лишила её ударом клюва чувств. Оторвав у окуня жаберные крышки и плавники, цапля проглотила сначала голову рыбы, а потом туловище. При этом она так сильно и судорожно двигала горлом, что её круглые жёлтые глаза стали ещё серьёзнее. Когда рыба очутилась глубоко в глотке, цапля вытянула во всю длину свою шею, стараясь проверить странными толчками, полностью ли, прошла добыча в желудок. Затем она снова заняла свой выжидательный пост. Но не успела цапля опять застыть, как на желтоватом дне реки мелькнул большой чёрный головастик. И он в одно мгновенье ока был проткнут клювом и проглочен. Мягкий, скользкий, лишённый плавников, он показался цапле очень вкусным.

Вскоре на гладкой поверхности речки, футах в пятнадцати от цапли, появилась узкая полоса зыби, закруглённая на конце. Зыбь быстро приближалась, напоминая своими очертаниями хвост, кометы. На самой верхушке этой изогнутой полосы, когда она была уже совсем близко, появился маленький чёрный носик, а над ним блестящий чёрный глаз. Это была речная крыса, которая, покинув своё тесное убежище среди водяных лилий, отправилась куда-то путешествовать.

Огромная цапля внимательно следила за зверьком. Должно быть, крыса приняла сначала неподвижно стоявшую голубовато-серую фигуру за поставленный человеком столб, к которому он зачем-то привязывает свои лодки. Но уже через минуту крыса заметила что-то странное в наружности этого столбика. Она остановилась. Быть может, она увидела что-то грозное в жёлтых немигающих глазах птицы. После короткого колебания крыса переменила направление, переплыла реку, вскарабкалась на противоположный берег и скрылась среди бледных стеблей осоки. Цапля была вне себя от разочарования, но ни одним движением не выдала однако своего гнева. «Придёт и мой черёд,– подумала она, вероятно,– надо только уметь ждать». И она взглянула вверх по течению, надеясь увидеть другую, менее осторожную водяную крысу.

Но, вместо ожидаемой зыби, она заметила тень, мелькнувшую на поверхности реки и тотчас же исчезнувшую среди верхушек осоки. Птица, взглянула вверх. Там, в синеве небес, широко распустив крылья, парил коршун, смелый воздушный разбойник, на минуту приостановивший свой полёт.

Цапля откинула голову ещё дальше назад и повернула к небу остриё своего клюва. Потом она приподняла наполовину свои могучие крылья, как бы собираясь броситься изо всех своих сил в атаку. Коршун камнем полетел вниз. Цапля не шелохнулась. Воздушный хищник, остановившись футах в десяти над нею и стараясь не наткнуться на её острый клюв, раскрыл крылья и, шумно пролетев мимо, метнулся, как стрела, вверх. Ещё раз перевернувшись в воздухе, он возобновил нападение, хлопая крыльями над головой цапли и стараясь в то же время увильнуть от её смертоносного оружия. Но огромная птица не изменяла своего оборонительного положения и только остриё её клюва уверенно и быстро направлялось в ту сторону, где находился её враг. Коршун, убедившись, вероятно, в бесполезности своего предприятия, улетел прочь на поиски гусёнка или утёнка.

Цапля с торжеством посмотрела ему вслед и выпрямилась во весь свой рост. Медленно повернув затем голову, она окинула внимательным взором всё водное пространство, поросшее осокой и залитое солнцем. Один предмет привлёк её внимание. Далеко, вверх по течению извилистой реки, она заметила человека в лодке. Он грёб не обыкновенными вёслами, а сидел на корме и управлял челноком при помощи индейского весла в виде лопаты. Время от времени он зорко всматривался в берег. Немного погодя он вышел из лодки, встал на колени и в течение нескольких минут рылся в прибрежных растениях. Он искал там норы выхухолей и ставил капканы перед теми из них, которые казались ему обитаемыми. Птица внимательно следила за его движениями, оставаясь неподвижной, как тень, пока человек не очутился на довольно близком от неё расстоянии. Тогда, распустив свои широкие тёмные крылья, цапля с негодованием поднялась над рекой и полетела вверх по течению, вытянув далеко назад над осокой чёрные ноги.

Свою последнюю западню охотник поставил у самого устья речки. Потом он двинулся обратно, по тому же направлению, откуда приехал, и его грязновато-жёлтая соломенная шляпа долго мелькала то с одной стороны осоки, то с другой. Когда человек окончательно скрылся в лиловом тумане, над берегом реки показалась быстро летевшая назад голубая цапля. Достигнув песчаной косы, она опустилась в воду, сложила крылья и приняла своё прежнее наблюдательное положение, вытянув шею и подняв вверх голову. Постояв так довольно долго и ничего не поймав, птица решила, вместо того чтобы поджидать добычу, пойти ей навстречу. Широкими и неуклюжими, но твёрдыми и бесшумными шагами она медленно двинулась вдоль речки, придерживаясь узкой полосы ила между травой и водою. Её длинная шея извивалась, голова была опущена вниз, а блестящий взгляд жадно всматривался под каждый лист. Речной берег был населён насекомыми, и острый клюв цапли то и дело опускался вниз. Больше всего привлекали её однако лягушки, которых там было великое множество: большие и маленькие, зеленовато-жёлтые и светло-серые, они сидели на листьях лилий и смотрели выпученными глазами на голубое чудовище, пока оно не подходило к ним совсем близко. Тогда с необычайной быстротой, словно рой теней, они бросались в топь. Но жёлтый клюв птицы действовал ещё быстрее, и лягушка, доведённая ударом до полного бесчувствия, исчезала в ненасытной пасти хищницы. Охота в этом месте оказалась удачнее, чем у песчаной косы, и доставила цапле большое удовольствие. Ей удалось даже схватить маленькую водяную крысу, выскочившую из осоки в ту минуту, когда она проходила мимо. Крохотный зверёк был однако очень живуч, и птице пришлось с ним повозиться, прежде чем она могла беспрепятственно его проглотить. Насытившись, она посмотрела с довольным видом вокруг и неосторожно шагнула на отмель. В то же мгновенье послышался глухой зловещий звук, и что-то крепко ущемило ногу цапли. Она попала в капкан.

Огромная птица, испуганная болью и удивлённая таким странным на неё нападением, поддалась слепому страху и утратила всякое самообладание, как и все дикие животные, внезапно теряющие свободу. Она чуть не сломала себе клюв, нанося яростные удары таинственному врагу, схватившему её за ногу. Как безумная, она громко и хрипло кричала. Её широкие крылья хлопали по осоке и цветам стрелолиста. Всеми силами старалась она освободиться. Но ей только удалось немного поднять капкан над водой, да и то на короткое время. Скоро он потянул её вниз на землю.

Эта страшная борьба между цаплей и неумолимым капканом тянулась довольно долго, пока истерзанная птица не упала наконец совершенно обессиленная. Капкан при этом перевернулся и лёг наискось. И пленница уже не могла больше выпрямиться. Распластав свои крылья, из которых одно попало в грязь, а другое – в воду, цапля лежала без движения. От изнеможения её смертоносный клюв был полуоткрыт, и только глаза, всё такие же зоркие и круглые, с чёрными зрачками, блестевшими, как драгоценные камни, не выражали ни слабости, ни страха, несмотря на жгучую боль в ноге. Нарядные стрекозы, на которых она не обращала внимания, летали и кружились над её головой. Жёлтые и бледно-голубые бабочки садились почти рядом с ней на цветы стрелолиста, но и до них птице было очень мало дела. Из воды выплыла откуда-то жирная зелёная лягушка и вскарабкалась на кочку около цапли. Но, взглянув в яркие и страшные глаза поверженного врага, квакушка скользнула назад в воду, охваченная смертельным ужасом. Птица не пошевельнулась даже и тут. Окружающий мир перестал для неё существовать: ей ничего не оставалось, как ждать своей неизбежной гибели.

Тем временем, скрытая изгибом реки, приближалась, крадучись по грязному берегу, другая охотница. Это была большая бурая норка, жившая в логовище мускусной крысы, которую она давно съела. Норка шла, как всегда, искать пищу. Даже сытая, она не пропускала ни одного живого существа, которое могло барахтаться, страдать и умирать в мучениях,– утку, ржанку или целый выводок выхухолей. Но в этот день она не поймала ничего, кроме нескольких червяков да пары глупых лягушек. И ей хотелось вкусной красной крови.

Коротконогая, но с необыкновенно длинным и гибким телом, с быстрыми, как у змеи, движениями, с крепкими, упругими мускулами, с острой треугольной головой и с невыразимо злобным взглядом, норка наводила страх даже на тварей, в несколько раз превосходивших её величиною. Когда она обошла изгиб реки и увидела лежавшую на краю воды огромную голубую птицу с распростёртыми крыльями, её глаза сверкнули, как раскалённые угли. Без малейшего колебания она бросилась вперёд, собираясь схватить добычу за горло.

Но это движение было притворным. Норка знала, что клюв цапли – оружие, которого следует остерегаться. И потому, внезапно остановившись, она ловко прыгнула в сторону, пытаясь напасть на птицу сзади. Но она, по-видимому, не знала, какая гибкая была у цапли шея. В ответ на её молниеносное движение навстречу ей метнулся большой жёлтый клюв, который отбросил её назад и глубоко порезал ей плечо. Не успела хищница опомниться, как шея птицы снова согнулась, подобно пружине, а кинжалообразный клюв приготовился к отражению нового нападения.

Всякий другой дикий зверь был бы обескуражен такой защитой врага и отправился бы на поиски более лёгкой дичи. Но не таков был нрав норки. Её буйная кровь разбушевалась, и ей захотелось борьбы на жизнь и смерть. Несмотря на своё бешенство, хищница не потеряла присущего ей лукавства. Сделав вид, будто хочет бежать, она мгновенно согнулась вдвое и бросилась стрелою к шее своей противницы. Но движения цапли, за которыми иногда даже трудно уследить, оказались не менее быстрыми. На этот раз меткий клюв попал норке в бок, причинив ей глубокую рану, а удар большого крыла столкнул её в воду. Птица, ободрённая успехом, попыталась встать на ноги. Но капкан опять потянул её вниз. В тот миг, когда она снова упала, хищница уже успела выбраться из реки и уселась против своей добычи, стараясь держаться подальше от её страшного оружия. Зверёк весь пылал воинственным азартом. Каждый его мускул дрожал, ярко-красная кровь сочилась из его порезов, белые зубы были оскалены, а глаза горели, как раскалённые угли. Цапля, напротив, казалась совершенно спокойной. Её неподвижная, но готовая в любую минуту отразить нападение голова была втянута назад между плечами, а её зоркий взгляд смел и неустрашим.

Несколько секунд норка сидела неподвижно, как бы желая вывести из себя свою противницу, и вдруг с неуловимой быстротой прыгнула ей прямо на спину. Но и этот манёвр, гениальный по своей стремительности, был сразу отражён птицей с удивительным спокойствием. Защита цапли была однако на этот раз не так сильна. Не успела птица отвести свой клюв, как норка скользнула дальше. Норка получила ещё удар, порезавший её морду, но не настолько сильный, однако, чтобы остановить её. Не обращая внимания на рану, хищница поползла вперёд, вонзила зубы в шею цапли и растянулась во всю длину на её теле, стараясь не попадать под хлопавшие крылья. Битва была кончена. Победительница пила кровь, которую ей так хотелось.

Вдруг какая-то чёрная тень мелькнула, кружась, за хвостом норки, которая ничего однако не заметила. Через секунду тёмное пятно остановилось над листьями водяных лилий, а затем исчезло. Послышался свист, и громадный коршун, тот самый, нападение которого отразила перед этим цапля, упал с неба. Не успела норка поднять свою окровавленную морду, как когти хищника впились в её тело. Одна лапа птицы схватила зверька за глотку, перерезала ему дыхательное горло и шейные жилы, а другая вцепилась в её нежную поясницу и пронзила её насквозь. Крылатый хищник оторвал норку от её жертвы и поднял на воздух. Её голова, шея и хвост беспомощно болтались в ясной лазури. Пролетев над зеленью осоки, коршун понёс свою добычу вдаль, по ту сторону пурпуровых гор, в сердце поросших кедрами болот.

Не прошло и десяти минут, как великолепная бабочка, сверкавшая оранжевыми и каштановыми цветами, спокойно опустилась на спину мёртвой цапли и, освещённая ярким сиянием солнца, затрепетала блестящими крыльями.

ЧЁРНАЯ КОТЛОВИНА

I

Поздно получил урок страха Хендерсон. Но зато вызубрил он этот урок хорошо. В Чёрной котловине научился он бояться.

Медленно, лениво следовали друг за другом еловые и сосновые брёвна,– всё вокруг да вокруг большой каменной котловины. Вода в ней была спокойная, глубокая, мрачная, покрытая сверху пеной. На одной стороне её каменной стены находилась трещина, соединённая с шумным течением реки, которая стремительно и бурно неслась вперёд, превращаясь затем в водопад, с ужасным рёвом низвергавшийся в бездну. Над этой грохочущей, кипящей и бурлящей бездной подымалась белая завеса брызг, которая взлетала вверх, орошая зелёные берёзы. Трещина, которая соединялась с протекавшей мимо рекой и снабжала медленно текущей водой Чёрную котловину, находилась в двенадцати футах от краёв водопада.

Хендерсон сидел у подножия старой белой берёзы, склонившейся над краем котловины. Он держал в руке незажжённую трубку и, как зачарованный, следил за движущимися брёвнами. Он смотрел, как они неслись с какой-то панической торопливостью, по пенистому течению реки прямо к краю водопада, а оттуда делали чудовищный прыжок вниз. Когда бревно неслось вблизи берега, судьба его находилась всего только секунду-две под сомнением. Оно или перескакивало через край водопада, попадало в белую завесу брызг и мгновенно исчезало в ужасной бездне, или в последнюю почти минуту, попав в полосу воды, текущей в котловину, начинало бесцельно кружиться. Здесь был отдых для брёвен, передышка перед прыжком. Совершив круг, бревно снова подплывало к отверстию, через которое вошло. Отсюда оно или снова шло в бесцельное круговое путешествие, или подхватывалось волной и безвозвратно уносилось в объятия ужасного потока. Случалось, что два бревна после небольшой остановки, во время которой между ними происходило, по-видимому, тайное состязание на жизнь и смерть, принимались толкать друг друга и затем вместе валились в бездну. Иногда, напротив, оба они благополучно обходили несколько раз кругом котловины. Но всегда у трещины происходила минутная остановка, полная невыразимого ужаса.

Этот последний миг так мрачно действовал на воображение Хендерсона, что он совсем забыл свою трубку. Он и раньше бывал подле Чёрной котловины, но не в то время, когда там плавали брёвна. К тому же сегодня утром он чувствовал себя усталым, потому что всего только три дня тому назад испытал невероятное напряжение всех своих сил, преследуя отчаянного преступника, которого он, как депутат-шериф, обязан был арестовать и отдать в руки правосудия.

Преступник этот, полуфранцуз по своему происхождению, известный под названием «Рыжий Пимо», был одним из самых опасных членов шайки, которую Хендерсон задумал уничтожить во что бы то ни стало. Хендерсон был избран депутатом года два тому назад и с самого начала решил посвятить все свои силы на уничтожение шайки. Незнакомый ни с каким страхом, он в то же время не имел себе равных в стрельбе, в сметливости и выносливости.

Ровно два года прошло с тех пор, как он посвятил себя этому делу, и за это время одного из шайки повесили, а двух присудили к пожизненной каторге. Все находили, что Хендерсон вполне оправдал своё назначение. Не находил этого только он сам. Пока Пимо и его пронырливый помощник Митчель не были повешены, Хендерсон чувствовал себя неловко. Митчеля он презирал. Но Пимо, умом которого держалась вся шайка, он удостаивал ненависти и даже зависти, ибо Пимо, жестокий и вероломный зверь, имеющий на своей совести убийство женщины, был в то же время прирождённым вождём и отличался несомненным мужеством.

Добравшись до водопада, Хендерсон вынужден был сознаться, что Пимо ещё раз сбил его с толку. Убеждённый в том, что разбойник находится среди путаных оврагов и лощин по ту сторону «Двух гор», он отпустил обоих усталых речных сторожей, которые были его помощниками, приказав им отправиться вниз по реке до Гринсвилля и ждать его там. Он решил остаться один и поохотиться ещё дня два в надежде, что соперник его перестанет остерегаться. У Хендерсона была бесценная и никому не известная союзница – быстроногая дикарка, которая жила одна со своим отцом на прогалине леса. Она с детским обожанием смотрела на Хендерсона, как на героя. Эта робкая маленькая дикарка, известная в колонии под названием «Байсляева Сайси», изучила всю эту дикую местность, все дороги до таких мельчайших подробностей, что могла соперничать даже с самим Хендерсоном. Неукротимый депутат очень гордился её дружбой. И вот теперь собирался он на прогалину, чтобы предложить несколько вопросов девочке. Но он хотел сначала кое-что сообразить. Надо собрать усталые мысли. Он поставил ружьё между двумя молодыми деревьями, набил трубку, закурил её с наслаждением и уселся под старой берёзой, откуда мог хорошо видеть, как кружатся брёвна в Чёрной котловине.

Он так засмотрелся на путешествие этих брёвен, что не в состоянии был больше думать. Трубка его погасла, а любопытство к попавшим в котловину брёвнам дошло постепенно чуть ли не до бреда. Подхваченные капризным течением брёвна избегали на некоторое время своей участи, а затем по какой-то непонятной причине выталкивали друг друга и неслись в стремительные волны потока. Хендерсон дошёл наконец до того, что одухотворял каждое бревно и, наделив его чувствами, представлял себе его ощущения всякий раз, когда оно, затрепетав у входа в трещину, плыло дальше, ещё раз избежав, хотя и не навсегда, своей гибели.

Затем он задремал с открытыми глазами, и ему приснилось, что сам он превратился вдруг в одно из этих брёвен. И было это именно то, которое в эту минуту вертелось у роковой трещины. Пройдёт ли оно мимо ещё раз? Нет! Оно было уже в трещине. Течение сначала так нежно-предательски тянуло его, а затем с такой неудержимой силой повлекло за собой. С напряжёнными нервами и бьющимся сердцем старался Хендерсон удержать бревно своей волей и пристально устремлённым взглядом. Всё было напрасно. Медленно повернулось бревно в сторону от товарищей, с минуту стояло, вздрагивая, возле трещины, затем скользнуло быстро вперёд и исчезло в потоке. С чувством невероятного ужаса пришёл в себя Хендерсон и инстинктивно схватил револьвер, висевший у него за поясом. В ту же минуту кто-то накинул ему петлю на плечи, притянул ею руки к бокам и с такою силою дёрнул его, что он сразу перекинулся через корни берёзы. Падая, он ударился о ствол дерева и потерял сознание.

Когда Хендерсон пришёл в себя, он увидел, что находится в каком-то небывалом положении. Он лежал на бревне лицом вниз, так что рот его был прижат к коре. Руки и ноги его были в воде и висели по обе стороны бревна. Сначала он подумал, что это всё ещё ему снится, и начал барахтаться, чтобы проснуться. Тут он увидел, что крепко привязан к бревну. Голова его сразу прояснилась, и им овладел страх, или, скорее, отчаяние, какого он никогда ещё не испытывал в своей жизни. Скоро однако нервы его успокоились, и он вернулся к обычному самообладанию.

Он понял, что с ним случилось. Враги выследили его и захватили врасплох. Он очутился в том положении, в каком видел себя во сне. Он был привязан к одному из брёвен, плавающих в Чёрной котловине.

II

Кровь на минуту, на две застыла у него в жилах. Он представил себе, как бревно его скользнёт в поток и вместе с ним свалится в грохочущую бездну. Тут он заметил, что другие брёвна обгоняют его. Что-то конечно задерживало его. Он хотел оглянуться, но был так туго притянут к бревну, что мог только на несколько дюймов приподнять лицо. Он увидел поверхность воды и роковую трещину, а за ней стремительный поток и белую завесу брызг, колыхавшуюся над бездной.

Он попытался растянуть свои путы и услышал вдруг грубый смех. Бревно его сделало внезапно скачок и начало двигаться. Он заключил, что его что-то удерживало перед этим. Спустя секунду он увидел острый облитый сталью конец багра, который упёрся в передний конец бревна б двенадцати дюймах от его головы, и бревно снова остановилось. Медленно, очевидно под давлением чьей-то руки, оно повернулось так, что правое плечо Хендерсона опустилось, и он, подняв слегка голову, мог видеть всё пространство над окраиной котловины.

На выступе, в трёх футах от воды, он увидел прежде всего Рыжего Пимо, который держал багор и улыбался. Несколько выше его сидел на корточках Митчель. Он смотрел мрачно и каждую минуту хватался за нож.

Когда глаза Хендерсона встретились со злобно улыбающимися глазами врага, они смотрели твёрдо и холодно. Хендерсону, который всегда и во всяком деле чувствовал себя хозяином положения, теперь ничего не оставалось, как сохранять твёрдость воли и духа. Он считал, что не так ужасна смерть, как трусость перед соперником. Как ни был он беспомощен, нервы всё же не отказывались служить ему. С холодным презрением встретил он улыбку Рыжего Пимо.

– Я давно уже мечтаю о том,– сказал разбойник мягким голосом, который покрывался грохотом водопада,– чтобы посадить человека на бревно и посмотреть, как это он, чёрт возьми, поплавает здесь, пока его не затянет водопад!

Хендерсон не ответил ему.

– Да, я твёрдо решил посадить сюда человека,– продолжал Пимо,– хотя до сих пор мне не удавалось найти ни мужчины, ни женщины, которые согласились бы устроить мне это прекрасное зрелище. Я чувствую, что вы согласны доставить мне это удовольствие. Я оставил ваши руки и ноги свободными, так что вы можете свободно грести ими. Стены котловины очень гладки, и там не за что уцепиться. Я надеюсь, что вы доставите мне любопытное зрелище. Но если вы устанете и не захотите плыть больше, то, пожалуйста, не обращайте внимания на мои чувства. Вас ждёт водопад. И я никаких претензий не буду иметь против вас, если вы не пожелаете оправдать моих ожиданий.

Кончив свою длинную речь, Пимо сразу отнял багор. Бревно тотчас же двинулось вперёд и присоединилось к остальным. В течение нескольких минут Хендерсон держал глаза закрытыми и зубы крепко стиснутыми, решив скорее плыть к неизбежной гибели. Но затем, устыдившись своей трусости, сразу переменил намерение. До последнего дыхания будет он бороться за свою жизнь и поможет случаю спасти его. Пусть судьба его, а не сам он, будет виновата в том, что он не в силах был противостоять ей. Нет, лучше бороться! И он тут же ясно представил себе, как Рыжий Пимо и Митчель сидят на выступе, курят и потешаются над мучениями своей жертвы. Но в ту минуту, когда бревно приближалось к трещине, он совсем забыл о них. Все способности его устремились к одной цели.

Бревно, к которому он был привязан, плыло на крайнем наружном конце процессии брёвен. Хендерсон сразу сообразил, что оно, по всей вероятности, первое полетит в водопад. С отчаянными усилиями удалось ему ухватиться за ближайшее к нему бревно, толкнуть его вперёд и в ту самую минуту, когда бревна находились на стороне, противоположной трещине, поместить на его место своё собственное. Немного погодя это бревно скользнуло в отверстие, а Хендерсон, обливаясь холодным потом, медленно проплыл мимо ужасной трещины.