Текст книги "Последняя охота Серой Рыси"

Автор книги: Чарльз Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Несколько минут спустя, – точно у них вопрос этот был поставлен на голосование и единогласно принят, – они поспешно направились к одному из прибрежных островов. Чутье подсказало им, что акула, которая ненавидит мелкую воду, не рискнет последовать за ними.

В этом защищенном архипелаге маленькая стая тюленей могла бы хорошо провести зиму. Но через несколько недель покоя и довольства старый тюлень снова захотел плыть на юг. До сих пор он был вождем, которому все беспрекословно подчинялись. На этот раз авторитет его был подорван. Когда он опять отправился в путешествие, за ним последовало менее половины стаи.

Обогнув крайний мыс Новой Шотландии, путешественники пересекли широкое устье залива Фунды и несколько дней медлили у мыса Большой Мэнон. За это время они привыкли к разного рода судам, от маленькой рыбачьей шхуны с белыми парусами до длинного океанского парохода, от которого вода бурлила и пенилась. Они остерегались подплывать к ним и мало ими интересовались. Суда скоро тоже почти перестали обращать внимание на тюленей. Однако недалеко от острова Кампобелло случилось одно загадочное происшествие и положило конец этому равнодушию. Впрочем, никто из всей стаи не мог себе объяснить, что случилось.

Красивое белое парусное судно, быстро рассекая светлые волны, направлялось на север. На палубе его то здесь, то там вспыхивали желтые огоньки, когда лучи солнца попадали на части, сделанные из полированной меди. Тюлени, находившиеся от судна на расстоянии приблизительно трехсот шагов, как дети, заинтересовались этим зрелищем и, высовывая из-под воды свои круглые темные головы, не отрывали от него глаз. Они увидели людей, смотревших на них с палубы быстроходного чудовища. Вдруг с парусника брызнули две тонкие струи огня. Что-то страшно завизжало над головой Пипа, какой-то зловещий предмет прорезал гребень волны, и прямо за ним послышался резкий треск. Не успел еще громкий треск долететь до слуха тюленей, как они уже нырнули и поплыли, делая отчаянные усилия возможно дальше отплыть от этого ужасного светящегося чудовища. Когда они снова появились на поверхности, они были далеко вне выстрела. Но беспокойного старого тюленя, их вожака, не было среди них. Белая яхта убегала вдаль, и на ней так называемые спортсмены хвастались друг перед другом, что они почти наверняка кого-то убили. Час или два маленькая стая тюленей не трогалась с места, ожидая возвращения своего главаря; потом в недоумении, полные мрачных предчувствий, они поплыли к зеленым берегам Мэна.

Здесь их путешествие закончилось, потому что у них не было вожака. Да и зачем плыть дальше, раз у них здесь есть все, в чем они нуждались? За это время Пип приобрел опыт, научился преследовать быструю рыбу и не так уже старался всегда держаться поближе к матери, хотя оба они по-прежнему горячо любили друг друга. Однажды, когда он отплыл на некоторое расстояние от стаи, он заметил недалеко от себя черную лодку, спокойно качавшуюся на волнах. Она находилась слишком близко, и он встревожился. Он тотчас же нырнул, намереваясь поискать более безопасного места по соседству. И как будто бы счастье ему улыбнулось. Едва он погрузился под поверхность воды, как встретил огромную стаю сельдей. Какое множество их было тут! Никогда он не видел ничего подобного. Они метались в невероятном возбуждении. Он также сразу обезумел, ворвался в эту гущу и, бросаясь то туда, то сюда, хватал их своими челюстями, уничтожая гораздо больше, чем мог съесть. А они окружили его густой толпой. Наконец он устал и бросился прямо вперед, чтобы пробиться сквозь их толщу. Но, к величайшему его изумлению, его остановила и отбросила какая-то невидимая преграда. Впрочем, не совсем невидимая: перед собой он заметил сплетения петель. Смущенный и встревоженный, он бросился наверх, на поверхность, чтобы произвести разведку.

Когда он высунул голову из-под воды, сердце его замерло от отчаяния. Как раз над ним находился темный борт рыболовного судна, и на него в упор смотрели страшные глаза людей. Тотчас же он снова нырнул вниз. Сельдей стало еще больше. И снова он наткнулся на тонкую непобедимую преграду сети. В исступлении он пытался прорваться сквозь нее, но только увяз в ней и не мог больше шевельнуть ни одним ластом. Напрасно он, обессиленный, метался среди кишевшей рыбы. Его подняли на воздух и втащили в лодку.

Увидев, какой ущерб он нанес им в их улове, рыбаки уже готовы были прикончить его ударом по голове. Он лежал и сквозь сеть смотрел на них невинными глазами, полными такого изумления и такой детски-беспомощной мольбы, что сердце капитана смягчилось.

– Не надо, Джим, – повелительно сказал он, удерживая руку рослого рыбака. – Право, глаза у этого негодяя такие же нежные, как у моей Либби. Я думаю, что он станет ее любимцем, и она перестанет жалеть о своей канарейке, которая умерла в прошлое воскресенье.

– Не очень-то он похож на канарейку, Ефраим! – засмеялся Джим и отбросил лом в сторону.

– Ничего, он будет чудным номером в программе, – сказал капитан.

Так Пип был взят в плен в Истпорте.

II

Мисс Либби в это время была ребенком с вполне определившимися, решительными взглядами на вещи. Одно из ее воззрений наиболее решительного характера заключалось в том, что малыш-тюлень с хриплым голосом не мог заменить канарейку. Она наотрез отказалась взглянуть на Пипа, пока наконец ее отец, очень обескураженный этим, не уверил ее, что у нее будет и канарейка, и притом совсем скоро. Но и после этого она ни разу не высказала восхищения при виде Пипа, хотя остаться совершенно равнодушной к его кротким глазам и ласковой доверчивости она не могла. Она предупредительно шла навстречу его нуждам, смеялась над его забавными ужимками и хвалила его за добрый нрав. Однако упорно оставалась при том мнении, что Пип слишком «смешон», чтобы она могла его полюбить. По-прежнему она не одобряла его ластов, заменявших ему передние лапы. Не нравилось ей и то, что он лежал даже тогда, когда передвигался с места на место. Она была уверена, что его задние конечности, находившиеся близко одна от другой и похожие на двойной хвост, прикреплены так по ошибке. Хотя отец доказывал ей, что такое устройство выгодно для тюленя, она считала его уродом.

Мать Либби оказалась еще менее сердечной. Познания ее в области естественной истории были крайне примитивны, и с первого же взгляда на Пипа она, не задумываясь, решила, что это род рыбы. И этого мнения ее никто никогда не мог поколебать.

– Вот тебе и на! – воскликнула она. – Только тебе могла прийти в голову такая штука, Ефраим Барнес. Мало того, что каждый день ешь рыбу, говоришь о рыбе, пахнешь рыбой, – тебе понадобилось еще поселить дома живую рыбу, чтобы она болталась по всем комнатам и на каждом шагу попадалась бы под ноги! И что ей давать есть, хотела бы я знать?

– Тюлень ест рыбу, и сам он такая же рыба, мать, как ты или я, – с улыбкой сказал капитан Ефраим. – И нисколько он тебе поперек дороги не будет становиться. Он будет жить не в доме, а на дворе. Ночевать он будет в свинушнике. Я вкопаю в землю бочку и налью туда соленой воды, чтобы было ему где поиграть. Это занятный малый к ласковый, как котенок.

– Ну, пусть… Только знай, что я умываю руки в этом деле, Ефраим! – объявила миссис Барнес, отчеканивая каждое слово. И вышло так, что Пип пока что был любимцем не Либби, а капитана Ефраима.

В семье Барнесов особым почетом пользовались большой рыжий кот и маленький лохматый щенок серого цвета с голубоватым отливом, из породы голубых терьеров. Кот, увидев Пипа, обратился в бегство. Распустив хвост, как ламповую щетку, он вскочил на самый верх кухонного шкафа и, ворча, прилег на нем, а зеленые глаза его так и сверкали, как две Луны. Зато терьер, по прозванию Тоби, ласково принял чужеземца с кроткими глазами. Тоби не знал страха и свысока смотрел на все выходки кота. Приветливо помахивая пушистой кисточкой своего короткого хвостика, он подошел к новому пришельцу и с любопытством обнюхал его. Пип, одинокое сердце которого истомилось по дружбе, ответил взаимностью на это вежливое и предупредительное обхождение. С этих пор они стали большими друзьями!

Со временем рыжий кот и миссис Барнес перестали относиться к Пипу как к чужеземцу, и он стал отчасти даже интересовать их. Когда, играя во дворе, он вступал в борьбу с Тоби, всегда кончавшуюся тем, что Пип, размахивая ластами, с видом снисхождения опрокидывался на спину, а Тоби с возбужденным лаем, торжествуя, усаживался на его груди, – рыжий кот укладывался поблизости на поленнице и смотрел на возню очень внимательным, хотя и неодобрительным взором. Миссис Барнес открывала дверь кухни и ласково манила Пипа к себе чашкой с теплым молоком, которое он особенно любил. Потом, когда не было Либби, которая в это время находилась в школе, и капитана Ефраима, который уходил в море, она садилась с вязаньем в кресло-качалку у окна и наблюдала за игрой Пипа и Тоби. Молодой тюлень служил ей источником бесконечных рассуждений.

– Подумать только, – бормотала она про себя, – такое существо! Видно, он действительно не простая рыба, если он ходит по всему дому и, как кошка, пьет молоко. Только очень уж он неуклюж. Но когда он играет с Тоби, это, право, лучше всякого цирка.

Так как миссис Барнес была очень высокого мнения о Тоби и считала его самой умной собакой во всем Мэне, она постепенно стала уважать и друга Тоби – тюленя. Пипу полюбился огонь кухонного очага, хотя прежде он никогда не видел огня.

Наконец на берег спустилась настоящая атлантическая зима. Она сковала его суровым морозом и бичевала его бурями. Теперь капитан Ефраим большую часть времени проводил в своем уютном домике. Однажды, уехав на несколько дней в Нью-Йорк, он увидел там представление труппы умных тюленей, и это открыло ему глаза на исключительные дарования ластоногих. В долгие зимние вечера его главным занятием стало обучение Пипа разным фокусам. Поощряемый обильными наградами в виде свежих селедок и теплого молока, Пип делал большие успехи. Он учился так быстро, что еще до наступления весны превзошел хорошо воспитанного Тоби. Тем временем из далекого Бостона привезли маленькую золотистую канарейку. Но мисс Либби вынуждена была признать, что тюлень ей нравится больше канарейки. Приговор миссис Барнес был таков: «Канарейки, конечно, попривычнее, однако они не могут делать таких штук, как тюлени».

Либби и ее отец всегда любовно подшучивали друг над другом, и вот однажды капитан Ефраим заявил, что он выучит Пипа петь, как канарейка. Пип знал уже много фокусов и в любой труппе мог бы выдвинуться на первое место. Все новые и новые требования предъявлялись к его умственной деятельности, но это его не смущало. За каждый новый фокус он получал больше рыбы, больше молока, больше ласки. Капитан Ефраим взял большое цинковое ведро, поставил его вверх дном на пол и приказал Пипу лечь грудью на дно. Потом, привязав жестяную пластинку к каждому из его ластов, он научил животное с силою ударять ими по бокам ведра. От этого шума стыдливо умолкала крикливая канарейка, а рыжий кот в изумлении и страхе выбегал из кухни. Сам Пип, по-видимому, чувствовал себя угнетенным оглушительным грохотом, который он производил, и поэтому прошли недели, прежде чем он достиг совершенства в музыке.

Когда, однако, обучение это кончилось, Либби торжествующе заявила, что музыка и пение – вещи разные. Капитан тут же поклялся, что не даст он глумиться над собой какой-нибудь канарейке. Прошло еще несколько недель, и он научил Пипа поднимать морду к небу и, испуская протяжные, постепенно замирающие стоны, в то же время ударять пластинками по ведру. Этот номер исполнялся великолепно. Услышав пение Пипа, Тоби спасался за плиту и оттуда с горестным изумлением смотрел на своего друга. Теперь Либби, правдивый ребенок, вынуждена была сознаться, что она и канарейка побеждены.

За это время Пип вырос так сильно, как, вероятно, ни один из его сверстников-тюленей, живущих на свободе. Когда наступила весна, он стал реже видеть капитана Ефраима. Впрочем, за эту потерю он был щедро вознагражден: добрый капитан неожиданно открыл в своих скромных владениях маленький источник и вырыл у ограды своего сада чудесный пруд, в котором Пип мог развлекаться. В течение всего лета он продолжал расти и был счастлив, играя с Тоби, оскорбляя рыжего кота, забавляя Либби и давая миссис Барнес пищу для размышлений за вязаньем. Зимою капитан Ефраим усовершенствовал его в его старых фокусах и научил кое-каким новым. За это время он вырос настолько, что миссис Барнес начинала ворчать на него за то, что он занимает слишком много места. Несмотря на мощные челюсти и внушительные зубы, Пип по-прежнему был доверчив и приветлив. Но вот однажды, к весне, он доказал, что добросердечие его кончится, если будут дурно обращаться с его другом.

Это случилось так. Маленький, но очень заносчивый Тоби рассердил дворнягу, которая жила на ферме, в некотором расстоянии от Истпорта. Дворняга эта, как было известно, убила уже нескольких маленьких собак. Каждый раз, когда она проходила мимо ворот Барнеса и угрожающе лаяла на Тоби, тот только пренебрежительно ворчал со ступенек крыльца.

Но однажды утром, когда огромный пес шел за санями своего хозяина, Тоби случайно был занят тем, что недалеко от ворот выкапывал зарытую здесь драгоценную кость. Огромный пес подкрался и тяжело перескочил через забор. Тоби едва успел высунуть свою маленькую лохматую голову из-под снега и обернуться, чтобы встретить нападение лицом к лицу. Он был очень храбр, и не страх выражало его рычание, когда он бросился на своего громадного врага и впился зубами в его заднюю лапу. Через полминуты его уже не было бы в живых, если бы не подоспел, неуклюже двигаясь на своих ластах, Пип, чтобы посмотреть, как идут дела его маленького друга.

Сердце Пипа, как мы уже видели, было полно любовью к собакам, кошкам и прочим тварям. Но это потому, что он полагал, будто все они относятся к нему дружелюбно. Увидев здесь недружелюбно настроенную собаку, он был очень изумлен. И тотчас же он понял, что с товарищем его случилось что-то серьезное. Глаза его покраснели и засверкали, и он бросился вперед на врага. С ужасающей быстротой, с какою на лету хватал скумбрию, он схватил дворнягу за шею. Зубы его были приспособлены к тому, чтобы удерживать самых крупных лососей, и хватка его была хваткой бульдога. Но зубы его были длиннее бульдожьих зубов.

Дворняга завыла и сначала старалась схватить своего странного противника. Увидев, что ее самое так крепко держат, что она уж схватить не может, она начала биться, стараясь стряхнуть с себя тюленя. Но Пип неумолимо прижимал ее к земле, а длинные зубы его все глубже и глубже врезывались в ее тело. Битва продолжалась уже с полминуты. Трое противников метались, взрыв снег футов на двенадцать кругом во всех направлениях. Тоби все еще не выпускал задней лапы своего врага. На снегу были красные пятна. Вдруг хлынула ярко-красная кровь и потоком залила весь снег. Дворняга захрипела и опрокинулась навзничь, безжизненная и вялая, как мешок, наполненный отрубями.

В эту минуту хозяин дворняги, слишком поздно заметив, какая судьба постигла его злобную любимицу, с криками и проклятиями вбежал в ворота, размахивая палкой. Но в ту же минуту появился капитан Ефраим, с непокрытой толовой бежавший из кухни. Он остановился прямо перед хозяином дворняги. Он сразу увидел, что сражение кончено.

– Остановись, Бэзли, – коротко приказал он. И продолжал медленнее: – Не стоит поднимать шума. Твой пес виноват во всем сам: он явился ко мне на двор, чтобы загрызть мою маленькую собачку. Ну и получил по заслугам. И если бы его не убил Пип, я убил бы его сам. Понимаешь?

Бэзли был таким же задирой, как и его дворовый пес. Но, понимая, с кем он имеет дело, он подавил свое волнение и сдержался.

– Это была чудная собака! Она стоит больших денег. Ты должен заплатить мне десять долларов, и мы покончим с этим делом.

– Ох. боюсь, что мне придется остаться у тебя в долгу, Бэзли. Я заплачу тебе угольками на том свете! – сухо засмеялся капитан Ефраим.

Сжав зубы, он пронзительно свистнул. Тоби, весь забрызганный грязью, сейчас же подскочил к нему. Пип оставил своего мертвого врага, поднял голову и вопросительно взглянул на своего хозяина. Вся передняя часть его тела была покрыта кровью.

– Поди, помойся! – крикнул капитан, подняв щепку и бросив ее в пруд, который наполовину освободился от льда.

Пип беспрекословно заковылял за щепкой, а Бэзли, бормоча себе под нос несвязные угрозы, пошел обратно к своим саням.

III

К концу апреля в судьбе Пипа произошли большие перемены. Сначала, впрочем, они коснулись капитана Ефраима. Назначенный на более высокий пост командира одной красивой шхуны, отправлявшейся на ловлю трески у Больших отмелей, он продал свой домик в Истпорте и перевел свою семью в Глостер, в Массачусетсе. Убедившись в том, что в Глостере нет возможности держать тюленя, он с величайшим сожалением продал Пипа, правда, за хорошую цену, агенту одного англичанина, дрессировщика животных. Пип подавал надежду стать интересным номером программы в бродячем цирке. Его отправили на грузовое судно, отходившее в Ливерпуль. Ласковое животное, искавшее утешение в своей тоске по капитане Ефраиме и Тоби, завоевало на пароходе все сердца и стало самым популярным и привилегированным из всех пассажиров. Сначала все шло хорошо. Но вот судно подошло к мысу Рэйс, на острове Ньюфаундленд. Этот суровый предательский мыс оправдал свою скверную репутацию: сильный юго-западный шторм выбросил судно на скалы. В то время, как экипаж вдребезги разбитого судна спасался на лодках, Пип очутился среди огромных бушующих валов Атлантического океана, и давно забытые воспоминания воскресли в нем.

С изумлением почувствовал он себя дома. Но одиночество тяготило его. Подняв голову над водой насколько возможно выше, он озирался во все стороны в смутной надежде увидеть капитана Ефраима или Тоби, или даже хмурого рыжего кота. Их нигде не было видно. Но он должен был найти себе товарищей. Его главным желанием было, после того как он всласть наелся рыбы, найти общество. В нетерпении он направился к берегу, который он, правда, не мог видеть, но ясно чувствовал на некотором расстоянии.

На пути ему встретилась высокая скала, выгнутая, как спина свиньи. Она оказалась островом. Обогнув его, он подплыл к берегу с подветренной стороны и попал в маленькую стаю тюленей, таких же, как он сам, и радостно поспешил побрататься с ними.

Незнакомцы, большею частью самки и молодые самцы, встретили его попытку сблизиться с ними с добродушным безразличием. Один из них, однако, крупный самец-тюлень, по-видимому, считавший себя вожаком, знать его не хотел и очень неприветливо ворчал и скалил зубы. Пип вежливо проплыл мимо него и пополз на скалы, футах в двадцати от него, где и расположился между двумя самками приветливого нрава. Ему хотелось познакомиться, вот и все. Старый самец долго ворчал. Наконец, почувствовав прилив ярости, он быстро направился к скалам, чтобы прогнать чужеземца. Сурово он столкнул в воду обеих ласковых самок и в диком бешенстве напал на Пипа.

Необдуманно поступил старый самец. Сначала Пип, встретив такой прием, чувствовал некоторую робость. Но тут он разъярился, и глаза его налились кровью. Несмотря на свою молодость, он был не меньше своего гиганта-противника. К тому же здесь, на суше, Пип двигался гораздо искуснее, чем старый самец. Недаром его дрессировал капитан Ефраим. Когда старый тюлень бросился на него, его уже не было на том месте. Он метнулся в сторону и крепко ухватился за ласты нападающего у их основания. Правда, и он сам, заняв эту позицию, получил один-другой резкий удар. Но держался он цепко, как бульдог, и беспощадно терзал врага, пока наконец тот, стараясь освободиться, не закричал, закинув голову назад. Пип, удовлетворенный этим знаком покорности, тотчас же отпустил его, и тогда, разъяренный, тот шлепнулся в воду.

Победа эта принесла Пипу много выгод. Пип сделался неоспоримым предводителем маленькой стаи, а его старый униженный враг после напрасных усилий разделить стаю занял подчиненное положение. Пипу это было как раз по нраву: он сам был счастлив, и ему хотелось, чтобы и все вокруг него были также счастливы.

Когда приблизилась весна, стая двинулась на север, вдоль берегов Ньюфаундленда. Иногда она торопилась, иногда же целыми днями медлила в необитаемых заливах и устьях рек. Пип был в восторге, что снова вернулся в родную стихию, и позволял себе шутки, казавшиеся, быть может, слишком легкомысленными со стороны такого солидного главы семьи. Но по временам на него нападала тоска по домашнему очагу, по Тоби, по капитану и по большой оловянной чашке с теплым молоком. И вот однажды, когда его мучили воспоминания, он внезапно натолкнулся на людей.

Стая, проводившая время в бесцельной праздности, задержалась у входа в неглубокую бухту. В это время из-за выступов скал выплыла гребная лодка с двумя рыбаками. Рыбаки вышли в море удить рыбу. К счастью, у них не было с собой ружей. Они увидели тюленей, которые нырнули и исчезли при первом же их появлении, и это было вполне естественно. Но каково же было изумление, когда один из них – он казался их изумленным глазам самым крупным тюленем всего Атлантического океана – не исчез с остальными. Напротив, бесстрашно смотря на них в упор, он решительно поплыл прямо к ним.

Ничего, конечно, нет страшного – разве только для рыбы – даже в самом большом тюлене. Но этих двух рыбаков, знавших, насколько тюлени робки, поведение животного привело в крайний ужас. Они перестали грести и с суеверным страхом смотрели на него.

– Матерь пресвятая, – еле дыша, сказал один из них, – а ведь это не тюлень, Майк!

– Что ему от нас нужно, Барней, как ты думаешь? – спросил Майкел, и в голосе его слышался ужас.

– Это, наверное, предзнаменование кому-нибудь из нас. Я думаю, лучше будет вернуться на берег, – сказал Барней и налег на передние весла, чтобы повернуть лодку.

Это предположение показалось Майкелу в высшей степени убедительным, когда он увидел, что таинственный гость по-прежнему плывет за ними. Майк готов был вступить в бой с полярным медведем, не имея в руках иного оружия, кроме весла, но взглянуть в лицо сверхъестественному было выше его сил. Через минуту лодка мчалась к бухте со всей быстротой, какую могли придать ей их опытные руки. Пип, не спеша, по-прежнему плыл следом за ними с ужасным намерением, как казалось им.

– Не смей приближаться ко мне, – перепуганно кричал Майкел, – или я ударю тебя веслом по морде! Понимаешь?

– Тише, – сказал Барней, – не говори так с духом: он может погубить нас!

– Вот что я думаю, – сказал вдруг Майкел, понижая голос, – не дух ли это Дэна Шиди? Он вернулся и преследует меня за то, что я не отдал сапог его сыну, как обещал.

– Возможно, – согласился Барней, повеселевший при мысли, что страшный тюлень охотится не за ним.

Еще минута, и лодка, достигнув отлогого берега, так круто остановилась, что оба гребца свалились со своих сидений. Вылезши на камни, они изо всех сил схватились за края лодки, чтобы вытащить ее на берег. Но Пип почти уже настигал их. В глазах его светилась нежность. С криком ужаса Майкел помчался по берегу к шалашу, а Барней успел захватить со дна лодки драгоценное цинковое ведро, в котором они держали свои приманки. С ведром в руках он последовал за Майкелом. Но, оглянувшись назад через плечо, он увидел своего загадочного преследователя, который вышел из воды и шлепал по берегу с такой быстротой, на которую ни один тюлень, конечно, не способен был на суше. Барней споткнулся о камень, упал, бросил цинковое ведро с приманкой и, крича от ужаса, бросился к шалашу, как будто бы за ним гналась нечистая сила.

Захлопнув за собой дверь, оба со страхом смотрели из окна. У стены стояли заряженные ружья, но к ним они не притронулись. Это было бы слишком рискованное дело – стрелять в выходца с того света.

Когда Пип подошел к цинковому ведру и к рассыпавшейся приманке, он обрадовался. Он хорошо знал, для чего это ведро предназначено и чего люди от него ждут. Он ничего не имел против того, чтобы получить награду вперед: поэтому он тотчас же проглотил приманку. Ее было немного, но он твердо верил, что, если он хорошо исполнит свои обязанности, он может получить чашку теплого молока. С веселым видом он взобрался на ведро и лег на него своей могучей грудью. Потом, ударяя ластами о ведро так крепко, как только мог, он поднял морду, и протяжные, тоскливые стоны понеслись к небу.

Слушатели не выдержали.

– Матерь пресвятая, спаси нас! – зарыдал Барней, падая на колени и отчаянно стараясь вспомнить отрывки из детских молитв. Но память его была засорена всякой дрянью, и он не вспомнил почти ничего.

– Перестань, Дэн, перестань! – молил Майкел, бросая дикие взоры на Пипа, исполнявшего свой мистический номер. – Я отдам мальчику сапоги! Сейчас же! Я отдам их, Дэн! Не трогай меня, прошу тебя, старый товарищ!

Как бы в ответ на эти Заклинания, Пип прекратил пение и с надеждой смотрел в сторону хижины, ожидая чашки с теплым молоком. Но оно не появлялось, и Пип был разочарован. Его никогда раньше не заставляли так долго ждать. Эти люди не похожи на капитана Ефраима. Прошла еще минута, и он скатился с ведра, медленно спустился по отлогому берегу и, обиженный, погрузился снова в море. Когда его темная голова, делаясь все меньше и меньше, исчезла в пространстве, люди открыли дверь шалаша и вышли из него, жадно вдыхая свежий воздух.

– Я всегда говорил, что у Дэна доброе сердце, – пробормотал Майкел нетвердым голосом. – Теперь ты, конечно, видишь, Барней, он больше не сердится.

– Но ты должен отдать сапоги сыну Дэна сегодня же, – настаивал Барней. – Когда ты это сделаешь, у тебя с вдовой Шиди может все наладиться.

– Да уж будь спокоен. Второй раз напоминать мне не придется.

А Пип, потеряв веру в людей, начал забывать дни своего плена, когда ему так хорошо жилось. Он заинтересовался существами, себе подобными, и через несколько недель свершилось полное его обращение. Скоро он и его маленькая стая отправились в путешествие, оставив Лабрадор далеко позади себя. Наконец он доплыл до цепи скалистых островов, тянущихся вдоль мрачного и унылого берега. На островах было много пещер, и морские птицы с жалобными криками носились над ними, да седые волны вечного прибоя с грохотом бились о них. В нем проснулись смутные, но сладостные воспоминания детства, и здесь он и его стая поселились навсегда.