Текст книги "Последняя охота Серой Рыси"

Автор книги: Чарльз Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Несколько секунд норка сидела неподвижно, как бы желая вывести из себя свою противницу, и вдруг с неуловимой быстротой прыгнула ей прямо на спину. Но и этот маневр, гениальный по своей стремительности, был сразу отражен птицей с удивительным спокойствием. Защита цапли была, однако, на этот раз не так сильна. Не успела птица отвести свой клюв, как норка скользнула дальше. Норка получила еще удар, порезавший ее морду, но не настолько сильный, однако, чтобы остановить ее. Не обращая внимания на рану, хищница поползла вперед, вонзила зубы в шею цапли и растянулась во всю длину на ее теле, стараясь не попадать под хлопавшие крылья. Битва была кончена. Победительница пила кровь, которой ей так хотелось.

Вдруг какая-то черная тень мелькнула, кружась, за хвостом норки, которая ничего, однако, не заметила. Через секунду темное пятно остановилось над листьями водяных лилий, а затем исчезло. Послышался свист, и громадный коршун, тот самый, нападение которого отразила перед этим цапля, упал с неба. Не успела норка поднять свою окровавленную морду, как когти хищника впились в ее тело. Одна лапа птицы схватила зверька за глотку, перерезала ему дыхательное горло и шейные жилы, а другая вцепилась в его нежную поясницу и пронзила ее насквозь. Крылатый хищник оторвал норку от ее жертвы и поднял на воздух. Ее голова, шея и хвост беспомощно болтались в ясной лазури. Пролетев над зеленью осоки, коршун понес свою добычу вдаль, по ту сторону пурпуровых гор, в сердце поросших кедрами болот.

Не прошло и десяти минут, как великолепная бабочка, сверкавшая оранжевыми и каштановыми цветами, спокойно опустилась на спину мертвой цапли и, освещенная ярким сиянием солнца, затрепетала блестящими крыльями.

РОГА КАРИБУ

Ровные пустынные берега тесно обступали уединенное озеро. Его ясная поверхность отражала, как в зеркале, безоблачное красновато-оранжевое небо. Далеко за лесом только что скрылось солнце. Один берег озера был голый, безлесный, а другой был покрыт низкими, темными и плотными рядами сосен, которые подходили почти к самой воде. От лесистого берега в озеро врезывался песчаный мыс, на самом конце которого стоял, как вылитый из бронзы, исполинский лось, подняв вверх свою великолепную большую голову. Его морда была вытянута вперед. Казалось, животное хотело бросить кому-то громкий вызов. Широкие и плоские рога его были откинуты назад.

Невдалеке горел костер, у которого сидел охотник и любовался прекрасным силуэтом лося. Осторожно протянув руку, он взял ружье и свернутую из березовой коры трубу и тихо, как змея, пополз в чащу молодых сосен. Здесь он поднялся на ноги и скользнул дальше в лес.

Но в то же мгновенье животное, как бы почуяв невидимого врага, бесшумно скрылось среди ветвей.

Небольшой костер скоро погас совсем, оставив после себя лишь холмик белой золы. Наступила ясная ночь, безветренная, холодная, полная запаха сосен, лавровых ягод и папоротника. Охотник знал, что к утру будет мороз.

Мало-помалу окутанный мраком мир, который казался таким пустынным и безмолвным, стал постепенно населяться незримой и тайной жизнью: все вокруг преследовало друг друга, любило, пугалось, дрожало, наслаждалось или мстило. А между тем не слышно было ни одного звука, кроме раздававшегося изредка загадочного шуршания сухих листьев или таинственного бульканья воды у далеких, поросших зеленью берегов.

Охотник, старавшийся идти по лесу так же бесшумно, как ходят дикие звери, скоро добрался до чащи сосен, из-под опущенных ветвей которых он мог видеть весь песчаный мыс. Он был разочарован, но не удивлен, когда заметил, что огромный лось скрылся. Усевшись спиной к небольшому дереву и положив на колени ружье и трубу из березовой коры, он принялся ждать с тем неутомимым терпением, которое труднее всего во всякой искусной охоте. Вокруг него, пользуясь тишиною ночи, появились откуда-то лесные мыши и завели свои игры, тонко пища и почти неслышно топоча лапками по сухим иглам и листьям.

Но вот над ровным темным горизонтом за озером показались первые бледные проблески восходившей луны. Охотник поднес к губам березовый рог и затрубил. Из трубы вырвался причудливый, дикий и полный страстного призыва звук, словно голос пустыни, жаждавшей жизни и любви.

Два раза прозвучал этот странный зов, потом человек снова принялся ждать, с трепетом прислушиваясь ко всякому шороху.

Охотник знал, что, вызывая лося, всегда надо быть готовым ко всякой неожиданности. Потревоженный лось может, конечно, откликнуться: он просунет из чащи кустарников свою увенчанную рогами голову и горящими глазами начнет высматривать подругу, на зов которой он поспешил. Он может смутно почувствовать, что его обманули, и бесшумно скроется во мраке. Он может вообразить, что другой лось передразнил его. И тогда он бросится вперед, потрясая рогами, ломая кустарники и дико крича. Бывает и так, что на призыв может прибежать не самец, а злобная, обезумевшая от ревности самка, готовая затоптать копытами ненавистную соперницу. Наконец охотнику грозит еще большая опасность: может появиться старый сильный медведь, который, думая, что перед ним лось, прыгнет на охотника и одним* ударом могучей лапы свернет ему шею. Человеку было от чего волноваться. Медведь, собираясь напасть, не предупреждает о своем намерении, ничем не дает знать о своем приближении. И охотник держал поэтому ружье наготове, зная, что в течение долгой холодной ночи может и ничего не произойти и что его зов не найдет отклика в залитом лунным светом воздухе.

Прошло довольно много времени после того, как человек протрубил в свой рог из березовой коры. Он сидел неподвижно, но если бы он взглянул назад, через плечо, то увидел бы тень, которая, делаясь все яснее, превратилась постепенно в исполинского лося, стоявшего как раз позади того небольшого дерева, к которому охотник прислонился спиной. Он увидел бы огромные развесистые рога, большую длинную голову, отвислую мягкую морду и маленькие глава, которые сверкнули внезапной яростью, когда заметили притаившегося в засаде врага. Но гнев животного сменился тотчас же более разумной осторожностью: огромный зверь расплылся во мраке, а человек никогда не узнал, что и за ним тоже наблюдали.

В лесу прозвучал новый призыв. Громко и протяжно несся он по воздуху, незаметно переходя в нетерпеливые, настойчивые и полные ласки звуки. Когда труба умолкла, из темной чащи донесся треск ветвей, словно кто-то торопливо бежал к открытому месту. Охотник был смущен. Лось, спешащий в ответ на зов, старается избегать вероломного шума и появляется почти всегда неслышно. С сильно бьющимся сердцем человек склонился вперед, внимательно всматриваясь в песчаный мыс. К своему удивлению, он увидел не лося, а небольшую серую самку-карибу, которая казалась почти белой при свете восходившего месяца.

Вслед за нею вышла другая самка, больше и темнее первой, и наконец красивый самец-карибу. Нежно и заманчиво прозвучал новый призыв, но никто из животных не обратил на него внимания. Самец-карибу, уже имевший двух подруг, не интересовался влюбленной самкой, хриплый голос которой звучал вдали.

Самец был прекрасно сложен. Светло-серая голова его, шея и плечи казались белыми, а туловище было бурое. Но рога его, хотя и развесистые, были так неправильно и неровно развиты, что охотник, которому нужна была только голова животного, не решился стрелять. Он надеялся найти рога получше, так как по охотничьим законам страны он имел право убить только одного карибу.

Несколько минут самец стоял неподвижно, устремив глаза на озеро и как бы собираясь его переплыть. Самки, вооруженные рогами поменьше, следили за ним с почтительным вниманием. Вдруг раздался стремительный треск среди кустарников, и маленькое стадо обернулось, желая видеть, кто к нему приближался. Через несколько мгновений сквозь кусты прорвался второй самец, почти такой же величины, как и первый, но гораздо темнее. Добежав почти до половины песчаного мыса, он остановился, захрапел и воинственно крикнул.

У нового пришельца были такие великолепные рога, что охотник даже забыл выстрелить. Белоголовый самец, удивленный неожиданным вызовом, в недоумении помахивал своими большими ушами. Затем в нем проснулась ревность. Кровь сразу ударила ему в голову. Оттолкнув своих подруг, преградивших ему дорогу, он с бешеным храпом ринулся навстречу противнику.

Опустив головы и засунув морды между коленями, враги, потрясая рогами, яростно столкнулись друг с другом. Стук их крепких рогов разнесся по всему лесу. Почти одинаковые, оба карибу одинаково вынесли натиск. Они, правда, при этом пошатнулись, но сразу оправились и снова укрепились на ногах, продолжая толкать друг друга, взрывая копытами песчаную почву.

Затем они оба одновременно отскочили друг от друга. Несколько мгновений они рассматривали друг друга, выставив вперед рога. Большеглазые самки тихо помахивали ушами и равнодушно глядели на побоище.

Вдруг темный самец сделал вид, что хочет обойти своего противника. Свернув вправо, он внезапно бросился вперед. Но белоголовый карибу был опытным борцом и не позволил провести себя такой уловкой. Он сразу устремился навстречу своему врагу. Снова застучали рога. Опять лесную тишину нарушил бешеный храп противников, толкавших друг друга и взрывавших копытами песок. Внезапно одна из задних ног белоголового самца попала в яму. Сбитый на минуту с позиции, он уступил врагу, который оттеснил его почти к самому краю воды. С неимоверными усилиями ему удалось, однако, оправиться. Благодаря счастливой случайности он даже вернулся на прежнее место. Животные остановились, чтобы перевести дыхание. Шансы их на исход битвы снова стали одинаковыми.

Белоголовый самец, судя по строению его рогов, был старше и, следовательно, искуснее в борьбе. Он сделал резкое движение, чтобы освободить свою голову, и прыгнул в сторону. Заметив хитрость белоголового карибу, темный самец яростно бросился вперед. Не встретив ожидаемого сопротивления, он споткнулся и упал на колени. Белоголовый карибу, почувствовав свое преимущество, сразу переменил первоначальный план и стремительно накинулся на противника. Тот на минуту растерялся, увидя над собой могучие плечи соперника.

Казалось, белоголовый самец должен победить. Ему оставалось только свалить врага, освободить свои рога, воткнуть их в бок несчастного темного карибу и втоптать его копытами в песок. Но он вдруг сам пошатнулся и медленно попятился назад. Воспользовавшись этим, его враг поднялся на ноги. Оба они снова стояли друг против друга, фыркали, храпели, толкали один другого, обливались потом, но ни один из них ни на дюйм не отходил от другого.

– Ну, теперь им не расцепиться! – тихо пробормотал охотник.

И был прав. Рога бойцов тесно переплелись. Но животные не сразу поняли свое печальное положение. Когда одно из них попыталось отступить назад, чтобы снова возобновить нападение, ему показалось вполне естественным, что противник с бешенством последовал за ним. Самки, заметив, что оба карибу без конца кружатся на одном и том же месте, видя, что борьба приобретает какой-то странный характер, с неодобрительным видом отошли к краю песчаного мыса. Только во время передышки враги сразу поняли, в какую беду они попали, и для проверки одновременно попятились назад. Сообразив наконец, в чем дело, они принялись с бешенством тащить друг друга, стараясь во что бы то ни стало расцепить свои рога.

Но все было напрасно. Крепки рога карибу. Враги не могли ни выпрямить свои шеи, ни поднять свои головы.

Положение белого самца было немного лучше, чем темного. Он был сильнее своего соперника и мало-помалу дотащил его до того места на песчаном мысу, где стояли обе самки. Заметив приближение сцепившихся бойцов, самки с негодующим фырканьем пустились бежать и скрылись в лесу. Задняя часть тела белоголового самца соскользнула с окраины мыса, а задние его ноги очутились на глубине двух футов в воде. Это снова разъярило его. С неимоверными усилиями он выбрался из воды и, немного оправившись, принялся свирепо толкать темного карибу, который едва стоял. Вскоре темный очутился у опушки леса, где одна из его задних ног запуталась в кустарнике. Несчастный был так измучен, что копыта его поскользнулись, и он опустился задом на песок. Обезумев от отчаяния, он пытался защищаться ударами своих ног, но это не принесло ему никакой пользы, и в конце концов он свалился на бок. Белоголовый самец, тоже ослабев, упал вслед за ним, и оба они лежали рядом, тяжело и шумно дыша.

Тогда охотник отложил в сторону свою трубу из березовой коры. Он собирался выйти из засады, чтобы сострадательным ударом ножа прекратить страдания животных. Но неожиданное препятствие помешало ему исполнить свое намерение. Оказалось, что не он один был зрителем этой странной борьбы.

Из чащи леса вышел вдруг большой черный медведь. Он бросился к обессилевшим карибу и, подняв свою огромную лапу, одним ударом размозжил шею белоголового самца. Затем он двинулся ко второму, который с отчаянием смотрел на него, и принялся медленно, с наслаждением, рвать его тело.

Но из лесу блеснул огонь. Медведь, простреленный в спину разрывной пулей охотника, рухнул на поджатые передние ноги своей жертвы. Человек вышел из засады и, вынув нож, твердой рукой перерезал горло раненого самца.

Несколько минут охотник стоял неподвижно и смотрел на трупы лесных великанов. Затем взор его скользнул по зеркальной поверхности воды и по ровным пустынным берегам озера. Какой странной показалась ему внезапно наступившая тишина и вся эта местность, освещенная бледным сиянием луны. Торжество, недавно переполнявшее его сердце, исчезло. Он чувствовал омерзение к самому себе при виде нелепой груды мертвых тел, лежавших среди спокойной прекрасной природы. Обойдя трупы, кругом, он сел спиною к ним на бревно и закурил трубку.

ПТИЧИЙ ОСТРОВ

Далеко в стороне от пути, по которому ходят суда, в самой пустынной северной части Атлантического океана, поднимаются к бледному, неприветливому небу черные скалы небольшого острова. Окруженный неумолчным грохотом прибоя, островок этот дрожит от криков бесчисленных стай морских птиц.

Почти весь остров состоит из камня – серых зубчатых скал, тяжело громоздящихся друг на друга, и одного высокого обращенного на восток утеса, изрытого трещинами и впадинами. Только на южной стороне острова вместо камня – песок. Здесь в холодном туманном июне появляются пучки жесткой травы, слегка окрашенной в зеленоватый цвет.

На этом уединенном и бесплодном клочке земли, которого избегали даже китоловы из-за окружающих его вероломных рифов, не было, конечно, людей. Тем не менее он весь был наполнен шумом и гулом бурной жизни, так как морские птицы считали его раем. Каждый фут его почвы, все его скалы и пески были населены миллионами тупиков, поморников, чистиков и полярных чаек, заглушавших своими хриплыми пронзительными голосами даже гром прибоя.

Каждое пернатое племя занимало отдельную часть острова. Тупики, или морские попугаи, как их называют матросы за их большой крючковатый клюв, заселили песчаный откос. Там они устраивали свои гнезда в глубоких норах, защищенных от нападения хищных поморников и полярных чаек. Чистики захватили один из скалистых углов острова и сидели прямо, тесными рядами, как крохотные пингвины. Каждая пара их, уединившись от другой, занималась своим единственным драгоценным яйцом. Неподалеку от них расположились шумными стаями крупные, хищные, с черными спинами, морские чайки. Их вопли и дикие крики сливались в оглушительный концерт. А поморники, или, как их называют, ванны, не столь многочисленные, как другие обитатели острова, занимали более низкие уступы и трещины скал под колонией тупиков. Это место им нравилось больше всего. Они не хотели и не умели рыть нор, подобно маленьким смешным тупикам, и слишком ценили свои драгоценные яйца, чтобы нести их на узких открытых выступах утеса, где не хватало места для устройства настоящих гнезд. Словом, они поселились там, где им хотелось. Полярные чайки, чистики и тупики – все они также были уверены, что занимают лучшую часть острова, и чувствовали себя вполне довольными.

Самыми слабыми в этом многочисленном царстве пернатых были тупики. Но у них были другие качества, заменявшие недостаток роста и силы. Они умели рыть для своих гнезд глубокие норы, где их яйца и птенцы были в полной безопасности от нападений поморников и морских чаек. Каждый клочок песчаного берега был изрыт их жилищами. На дне каждой норы находилось или одно большое яйцо, или довольно странный птенец с огромной головой, громадным клювом и ненасытным аппетитом. К концу июня большинство из них уже вылезло из яиц. У входа каждой норы сидел на страже один из родителей, тогда как другой ловил рыбу, чтобы наполнять ненасытную утробу своего птенца. Эти серьезные и странные птицы сидели прямо, неподвижно, бесконечными рядами, охраняя свои дома. Их спокойный, деловой вид был так непохож на шумное поведение остальных птиц.

Слева от страны тупиков, где скалы сразу обрывались, находилась наполненная землей расселина, в которой можно было устроить только одно гнездо.

Поселившаяся здесь семья тупиков была отделена от других, так как ее жилье находилось в восьми или десяти футах от гнезда ее сородичей. Из большого единственного яйца благополучно вылупился птенец с почти постоянно открытым клювом. Несмотря на заботы своих родителей, он был всегда голоден. Как водится, его отец сидел на страже у входа в нору, а мать отправилась ловить рыбу за белой полосой прибоя.

Тупик – странная и занятная птица. Туловище у него белое снизу, черновато-бурое сверху с грязновато-серой полосой на шее. Ноги перепончатые, как у утки, крепкий, как у пингвина, хвост, очень небольшие, но сильные крылья и круглая голова. Зато клюв страшно смешной: изогнутый, как у попугая, длинный и высокий, он кажется тяжелее и больше головы. Кроме того, он снабжен, неизвестно для какой цели, роговыми пластинками. Над каждым глазом тупика торчит небольшой рог, похожий на бородавку. А в каждом углу клюва, в том месте, где он соединяется с кожей головы, виден ярко-красный, сморщенный и мясистый придаток, похожий на крохотную розу. Клюв этот, конечно, пригоден для рытья земли и рыбной ловли, но странные наросты совершенно бесполезны и только уродуют его.

Над уступами утеса, над белой пеной прибоя, над свинцово-серыми волнами громко хлопали бесчисленные крылья больших морских чаек и поморников. Тупики старались летать как можно меньше. Быстро и прямо неслись они от своих гнезд к морю, хватали рыбу и с добычей возвращались домой. На всем пространстве их небольшой колонии, на изрытой норами южной части острова, все было тихо. Слышны были только хлопанья крыльев трех или четырех морских хищников, смотревших, кого бы ограбить.

Этих-то разбойников и боялся больше всего тупик, сидевший у входа в свое гнездо, на краю колонии.

Он был стар и опытен. Он знал, что легкокрылые поморники, хотя они и вдвое меньше полярных морских чаек, были гораздо опаснее их, так как очень храбры. В гнезде послышалось нетерпеливое карканье голодного птенца. Тупик повернулся, сунул свой большой клюв в нору и что-то тихо проворчал, как бы успокаивая свое дитя. Когда он вытянул голову обратно и взглянул вверх, перья на его шее взъерошились, и он сердито щелкнул клювом. Огромный поморник ржавого цвета с черными крапинками, длиннохвостый, с крыльями, как у коршуна, кружился прямо над ним и смотрел на него злыми глазами.

Минуты за две перед этим жена тупика, отправившаяся на охоту в море, заметила жирную селедку на глубине одного фута под поверхностью прозрачной, зеркальной волны. Расплескав во все стороны воду, она нырнула и пустилась преследовать рыбу, которая плыла с поразительной быстротой. Чтобы догнать ее, тупичихе пришлось пустить в ход не только свои сильные перепончатые ноги, но и короткие крепкие крылья. Так мчалась она под водой, похожая сверху на странное существо, на какую-то фантастическую смесь птицы и рыбы. Наконец она поймала селедку и крепко стиснула ее своим сильным клювом. Затем, отчаянно хлопая крыльями и разбрызгивая воду, она выбралась из моря, поднялась на воздух и, как пуля, понеслась прямо к дому с добычей во рту, прорезая высокую пену прибоя.

Тупик поднял глаза и увидел свою летящую подругу. Поморник, следивший за его взглядом, также заметил тупичиху и жирную селедку, которую она несла. Без малейшего усилия, одним только великолепным взмахом, распустил он свои длинные крылья и пустился ей наперерез.

Тупичиха, несмотря на свой огромный клюв и на тяжесть селедки, понеслась стрелою над утесами, когда увидела спускавшегося к ней хищника. Она метнулась в сторону и удачно избежала удара. Но в то же мгновение она почувствовала над собой взмахи крыльев, едва не сбившие ее на землю. Длинный, прямой и крючковатый, как у коршуна, клюв громко щелкнул у самой ее головы, пытаясь схватить рыбу, которую она несла. Но птица, несмотря на свой испуг, все же не растерялась. Стараясь крепко держать свою добычу, она уравновесила крылья и снова полетела к своей норе. Тут и муж заметил грозившую ей опасность. После короткого колебания он бросился вниз по откосу, спеша на помощь жене. Как бомба, он налетел на хищника, который готовился ко второму нападению. Взбешенный тупик набросился на разбойника сзади и едва не перевернул его вверх ногами. Целую минуту поморник отчаянно хлопал крыльями, чтобы удержаться на воздухе и не разбиться о скалы. Когда он наконец пришел в себя, его противник был уже на море и с наслаждением плавал в волнах. Тупичиха, продолжавшая держать рыбу в своем уродливом клюве, успела тем временем скользнуть в гнездо и принялась кормить своего прожорливого птенца.

Поморник был вне себя от своей неудачи. Будь он коршуном или соколом, на которых он до некоторой степени был похож, и будь у него такие же, как у них, смертоносные когти, нападение на самку тупика окончилось бы совсем иначе. Но его красивые черные ноги не были вооружены ничем, кроме перепонок для плавания. Единственным его оружием были крючковатый клюв и длинные, сильные крылья. Но при его смелости и это оружие почти всегда обеспечивало ему победу. И потому поражение, которое ему только что нанесли две маленькие серьезные птички, необычайно его рассердило. Со злобным криком понесся он вдоль стерегших свои норы тупиков, преследовавших его негодующим щелканьем своих клювов. Щелканье это, несмотря на громкий рев прибоя и на пронзительные вопли морских птиц, отчетливо разносилось по всему острову. Время от времени поморник спускался ниже и наносил удар крылом какому-нибудь из этих бесстрашных часовых. Часовой сразу приподнимался, ерошил свои перья и затем с оскорбленным видом снова занимал свой прежний сторожевой пост.

Но не из одной только жажды мести летел поморник над владениями тупиков. Он хотел есть – все равно что: рыбу, яйца или птенцов. Прекрасный рыболов – хотя он не мог сравниться с тупиками, потому что не умел плавать под водой, как они, – он предпочитал, однако, чтобы другие охотились для него, и любил отнимать силою добытую честным трудом добычу. Смелый и бесстрашный разбойник, он любил грабеж ради грабежа. И когда он летел над норами тупиков, несколько кружившихся в воздухе морских чаек поспешно спустились ниже, желая посмотреть, чем все это кончится. Они надеялись, что в суматохе и им удастся, может быть, чем-нибудь поживиться.

Вдруг поморник заметил над собою тупика, который летел с моря и нес в клюве какую-то необыкновенно красивую рыбу. Счастливый охотник мчался прямо к своему гнезду, но ловкий разбойник одним взмахом очутился перед ним. Крылья двух противников переплелись. Тупик, получив удар в спину, уронил добычу; рыба упала перед ближайшей норой. Владелец норы протянул с быстротой молнии голову и, схватив неожиданно упавшую ему с неба пищу за хвост, повернулся, чтобы скользнуть с нею в гнездо. Но длинный клюв поморника вцепился в то же мгновенье рыбе в голову. Секунды две каждый из них тащил к себе добычу, хлопая крыльями и глухо ворча. Оскорбленный владелец рыбы, уже успевший оправиться, тоже схватил ее клювом поперек живота и принялся тащить и трясти.

Перья и песок летали по воздуху над тремя бойцами. Но сидевшие вблизи тупики не обращали никакого внимания ни на шум схватки, ни на хлопанье крыльев и лишь изредка поворачивали свои большие клювы. Зато чайки кричали во все горло и спускались все ниже, надеясь принять участие в свалке.

Но не успели они погрузить в добычу свои жадные носы, как борьба кончилась. Рыба была разорвана на части. Тупик, схвативший ее за хвост, попятился с торжествующим видом назад и скрылся с ним в норе. Настоящий владелец остался только с тем, что поместилось у него в клюве. А разбойник, успевший захватить самую большую долю добычи, пробрался широкими взмахами крыльев вверх сквозь крикливую стаю чаек. Поднявшись высоко над ними, поморник направился к плоскому уступу в глубине острова, где он вместе со своей подругой устроил себе гнездо.

Тем временем рядом с утесом случилось происшествие, которое страшно взволновало чистиков и полярных чаек.

Каждая пара чистиков, как мы уже говорили, клала одно только яйцо и, не устраивая гнезда, оставляла его лежать на обнаженном узком выступе скалы. Обыкновенно эти яйца были расположены на таком расстоянии друг от друга, чтобы родители могли свободно их высиживать. Все яйца по цвету были так похожи одно на другое, что сами владельцы часто смешивали их. И вот случилось, что две самки, положившие яйца на выступе скалы, объявили своим одно и то же яйцо и захотели высиживать его одновременно. С глухим гортанным ворчанием они затеяли драку. Мужья их, только что вернувшиеся с рыбной ловли, тоже приняли участие в споре. В суматохе яйцо скатилось с уступа и разбилось о скалы. Но чистики в пылу битвы этого не заметили. Мало-помалу борьба двух семейств взволновала ближайших соседей. Соседи тоже присоединились к свалке, и их несчастные яйца посыпались одно за другим через край выступа. Большие морские чайки, жившие шумной колонией на вершине утеса; мигом спустились вниз, спеша воспользоваться неожиданной пищей. Они любили яйца и с радостными криками носились по воздуху ниже того места, где с прежним рвением чистики продолжали сражение. Некоторые из падавших яиц чайки ловко подхватывали клювом и тут же, во время полета, их высасывали, а другие поедали на скалах. Глупые чистики дрались долго. Множество яиц летело вниз. Восторженно кричали пировавшие. Весь этот шум обратил на себя внимание и тех морских чаек, которые сидели на своих яйцах и должны были оставаться на своих гнездах, не покидая их ни в каком случае. Кончилось тем, что они забыли лежавшую на них ответственность и, привстав на своих гнездах, стали смотреть жадными глазами вниз, выставив наружу свои хищные желтые клювы. Многие из них не могли побороть искушения и с хриплыми стонами бросились вниз, чтобы присоединиться к грабежу.

Над верхушкой утеса бесшумно летали темные поморники. Они страшно любили яйца полярных чаек, большие и жирные. Мигом налетели они на покинутые гнезда и, разломав их своими длинными клювами, жадно принялись пировать. Кругом них сидели на яйцах сотни других чаек, оставшихся верными своему долгу. Но они лишь сердито ворчали, не делая ни малейшей попытки помешать разбойникам. И вот, прежде чем легкомысленные чайки успели вернуться назад, поморники уже очистили все оставленные гнезда и улетели прочь. Охваченные злобой и жаждой мести ограбленные чайки понеслись внутрь острова. Им хотелось выместить на ком-нибудь свой гнев.

В это время большой поморник, стащивший рыбу у тупика, летел к своему гнезду. Жена его, давно уже ждавшая с нетерпением возвращения мужа, увидела его и, встав со своих красивых, зеленовато-бурых, крапчатых яиц, поднялась на воздух и помчалась к морю. Всего несколько минут оставались покинутые ею драгоценные яйца открытыми, прежде чем самец успел к ним добраться. Но и этого короткого времени было достаточно, чтобы их постигла роковая судьба. Огромная морская чайка с радостным криком упала с неба прямо на гнездо, проткнула клювом одно из яиц, из которого скоро должен был вылупиться птенец, вытащила его и с жадностью съела. Но не успела она проткнуть второе яйцо, как на нее налетел поморник и клювом злобно стащил ее с гнезда.

В этой чайке было два с половиной фута длины, считая от острия ее желтого клюва до конца хвоста, и была она в два раза больше своего бесстрашного и взбешенного противника. Кроме того, ее собственное гнездо было только что разрушено, и она находилась в самом воинственном состоянии духа. При других обстоятельствах она, конечно, струсила бы и поспешила бы улизнуть от врага. Но теперь она повернулась к нему и нанесла удар. Поморник, более увертливый, чем чайка, быстро уклонился и схватил ее за шиворот. Противники вцепились друг в друга. Вырванные перья полетели во все стороны. Схватка эта происходила возле самого гнезда поморника. Лежавшие в гнезде два яйца оказались на виду у других хищников. Две большие чайки спустились в гнездо и раздавили их. Как ни был раздражен поморник, он увидел беду. Бесстыдный грабитель, он был вместе с тем храбрым воином, не знавшим страха. Отбросив от себя врага, он налетел, как безумный, на новых хищников. Чайки спустились и не знали, что им делать – сражаться или бежать. Заметив, однако, что все преимущества были на их стороне, они решили драться. Первая чайка присоединилась к ним, и все вместе они свалили храброго поморника. Смятый, исколотый клювами и истоптанный ногами, он пал. Через полминуты его темное тело с истерзанным горлом неподвижно лежало под красными перепончатыми лапами победителей.

Вдруг все три чайки подняли головы и оглянулись. Они увидели жену убитого поморника, которая спешила с моря домой. Они заметили еще двух поморников, желавших посмотреть, что произошло в их владениях. Чайки не хотели начинать новый бой. Они поспешно удалились, тяжело хлопая крыльями, и затерялись среди миллионов своих крикливых соплеменниц.

Жена убитого поморника спустилась ниже, но не села на свое гнездо. Без единого крика и низко склонив голову, она долго кружилась над разбросанными остатками своего жилья и над трупом своего супруга. А неподвижные ряды тупиков, как выточенные из дерева раскрашенные игрушки, сидели на своих яйцах и торжественно разглядывали несчастную птицу.