Текст книги "Путешествия и исследования в Африке"

Автор книги: Чарльз Ливингстон

Соавторы: Давид Ливингстон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

3 апреля. Как только рассвело, мы были на ногах и, пустившись в путь под дождем, прошли очень близко от деревни. Весь пыл грабителей, вероятно, погас от дождя. Как бы то ни было, но мы ждали, что в нас будут стрелять из-за каждой группы деревьев или каменистых бугров, среди которых мы шли, и только после двухчасового марша мы начали дышать свободно.

Невзирая на дождь, мы продолжали свой путь по дну долины Кванго, которая была очень неровной от выступающих наружу глыб глинистого сланца, хотя он залегал в ней почти горизонтально. Когда я ехал верхом на быке среди травы, то она была почти на 2 фута [60 см] выше моей головы. Мокрая от дождя, она обдавала нас с одной стороны градом капель, как из душа, а несколько лощин, полных бесцветной воды, дополняли процесс охлаждения. Промокшие насквозь, мы прошли мимо многих деревень, у одной из которых было стадо овец, и через шесть часов пути сделали остановку около р. Кванго (9°53 ю. ш., 18°37 в. д.), которую можно назвать пределом португальской претензии на территорию на западе. У меня теперь не было ни одной смены одежды, и я укрылся под одеялом, ежась от холода.

4 апреля. Мы находились теперь на берегу р. Кванго, которая имеет 150 ярдов [около 135 м] в ширину. Она очень глубокая. Вода в ней была бесцветная – обстоятельство, не наблюдавшееся ни в одной из рек Лунды или страны макололо. Эта красивая река течет почти прямо на север среди обширных лугов, заросших гигантской травой и тростником.

Туземцы говорят, что в реке много ядовитых водяных змей, которые всегда собираются возле туши гиппопотама, когда его убивают в реке. Если это верно, то этим можно объяснить то, что все деревни, которые мы видели, расположены далеко от реки. Нам советовали не спать близко к воде; но очень хотелось поскорее переправиться на западный берег реки, и мы старались уговорить башиндже одолжить нам для этой цели челноки. Это вызвало появление на сцену вождя здешней области, и нам было заявлено, что все лодочники – его дети и без его распоряжения ничего нельзя делать. Затем он предъявил обычное требование дать раба, быка или ружье, добавляя, что иначе мы должны возвратиться в страну, из которой пришли сюда. Не веря в то, что этот человек может иметь власть над челноками на другой стороне, и думая, что если я отдам ему свое единственное одеяло, то он, в конце концов, поставит нас в безвыходное положение, я пытался убедить своих людей идти сразу же на берег на две мили в сторону и завладеть челноками прежде, чем мы отдадим одеяло; но мои люди думали, что если мы поступим так, то этот вождь может напасть на нас во время самой переправы. Вождь сам пришел в наш лагерь и повторил свое требование. Мои люди сняли с себя последние медные кольца и отдали ему; но он добивался, чтобы ему дали раба. Он, как и все другие, думал, что эти люди были моими рабами. Это был молодой человек с тщательно приглаженными курчавыми волосами, которые сзади были собраны в форме конуса около 8 дюймов [20 см] толщиной у основания, тщательно обмотанного красной и черной нитями. Я не соглашался отдать свое одеяло, пока они не перевезут нас на западный берег, поэтому вождь продолжал изводить нас своими требованиями, чрезвычайно утомив меня. Моя маленькая палатка была теперь вся изодрана; назади у нее была прореха размером больше, чем вход, и я напрасно старался скрыться в ней от назойливости наших посетителей. Мы находились на совершенно ровном, заросшем тростником берегу и не могли, как раньше, прибегнуть к сооружению небольшой стоккады, чтобы иметь время обдумать и составить план действий. Когда я пытался убедить своих людей отойти в сторону и овладеть челноками, перед нами появился молодой сержант милиции Чиприано ди Абру, человек смешанной, наполовину португальской, крови, и дал нам такой же совет. Он переехал через реку в поисках воска. Когда мы отошли от вождя, который просто измучил меня, его люди открыли в нас огонь из наших шалашей и продолжали непрерывно поддерживать его в том направлении, куда мы уходили, но ни одна пуля не настигла нас. Они, вероятно, ожидали, что обилие у них пороха заставит нас обратиться в бегство, но когда мы продолжали спокойно идти к переправе, они не двинулись дальше места нашего ночлега. Чиприано помог нам договориться с перевозчиками на более приемлемых условиях, чем отдача моего одеяла, а как только мы достигли другого берега, мы находились уже на территории племени бангала, которые являются подданными португальцев; их часто называют кассандже или кассанце. Теперь трудности нашего путешествия среди пограничных племен пришли к концу.

С облегченной душой пройдя по узкой тропинке среди высокой травы около трех миль на запад от реки, мы подошли к группе прямоугольных домов. Около них стояло много людей приличного вида смешанной, наполовину португальской, крови, которые приветствовали нас.

С наступлением темноты мы подошли к жилищу Чиприано, и я разбил перед этим домом свою маленькую палатку для ночлега. Здесь было много комаров. Они никогда не тревожили нас на берегах чистых потоков Лунды. Утром 5-го числа Чиприано любезно снабдил моих людей тыквами и кукурузой и затем пригласил меня к завтраку, который состоял из земляных орехов с жареной кукурузой; их сменили вареные корни маниока с земляными орехами; в качестве десерта были предложены гуавы с медом. Я был искренне благодарен ему за этот роскошный завтрак.

Чиприано угостил меня таким же обильным обедом, и к нам присоединилось еще несколько друзей, воздавших справедливость его гостеприимству. Прежде чем сесть за стол, всем гостям полили на руки воду, и рабыня мыла их. Один из гостей разрезал курицу с помощью ножа и вилки. При еде же не употреблялось ни ножей, ни вилок. Обед закончился также омовением рук.

Все эти люди могли свободно читать и писать. Я осведомился, какие у них есть книги, и обнаружил небольшой труд по медицине, энциклопедию и португальский словарь.

Любезный прием, оказанный мне здесь всюду, был, без сомнения, обязан лестным рекомендательным письмам, которые я привез от Шевалье дю Пра из Кэпа. Но я склонен думать, что мой друг Чиприано руководствовался также чувством присущей ему доброты, потому что он совершенно опустошил свой огород, предоставляя нам пищу в течение нескольких дней томительного ожидания, пока безоблачная погода не позволит мне сделать наблюдения для определения географического положения Кванго. Он заколол для нас быка и поручил своей матери и ее служанкам приготовить из маниока муку нам на дорогу на четыре или пять дней путешествия до Кассандже и не сделал даже намека на уплату. Мой жалкий вид возбуждал в нем, наверное, чувство сострадания.

Для приготовления из маниока муки корни хорошо промывают и затем скоблят их вплоть до мякоти. После этого их слегка обжаривают на металлическом блюде и в таком виде употребляют в пищу с мясом, как овощи. Приготовленная таким образом мука близко напоминает по виду древесные опилки, и поэтому ее называют «древесной» мукой. Она безвкусна, и ее употребляют для того, чтобы легче было слизывать с блюда остатки подливки.

Те, кто привык к ней, приправляют ею свою пищу по возвращении в Европу.

Маниок, выращиваемый здесь, принадлежит к сладкой разновидности; горький, к которому мы привыкли в Лунде, не пользуется широким распространением в этой долине. Май здесь является началом зимы, но многие жители занимались в это время посадкой кукурузы, а та кукуруза, которую мы ели, была посажена в начале февраля. Здешняя темно-красная почва чрезвычайно плодородна. Земля здесь покрыта такой густой и жесткой травой, что однажды, когда сюда явилась с целью грабежа группа людей из племени амбонда, бангала зажгли вокруг врагов со всех сторон траву и совершенно уничтожили их. Я вполне верю тому, что это сообщение, подтверждаемое португальцами, соответствует действительности, потому что стебли травы имеют толщину гусиного пера и по такой траве невозможно было убежать без тропинки ни в одном направлении. Вероятно, в упоминаемом здесь случае направление ветра было такое, что он перекидывал огонь через тропинки и перерезал дорогу бегущим по ним. В одном случае я сам едва не потерял свою повозку из-за пожара в долине, где трава была только около 3 футов [0,9 м] высотой. Мы были разбужены ревом как бы бурного потока; оказалось, что это был рев приближающегося к нам с наветренной стороны пожара. Я сейчас же зажег и пустил огонь в подветренную сторону, и мне хватило времени только на то, чтобы утащить повозку на оголенную огнем площадь, прежде чем идущее с наветренной стороны пламя дошло до места, на котором она стояла.

Дожди и желание определить географическое положение этого места задержали нас до понедельника, 10-го числа. Я установил только широту (9°53 ю. ш.) и после трехдневного, довольно тяжелого путешествия среди высокой травы, достиг Кассандже, самой дальней португальской станции внутри страны в Западной Африке. Мы переправились через несколько красивых небольших потоков, впадающих в р. Кванго. Трава все время была на 2 фута [60 см] выше наших голов и не давала нам видеть окружающую местность, а иногда нависала над тропинкой. Каждое утро один бок у нас промокал от росы, а когда шел дождь, я целый день был весь мокрым. По состоянию моей одежды я приехал к нашим союзникам португальцам совершенно опустившимся. Первый джентльмен, которого я встретил в деревне, спросил меня, есть ли у меня паспорт, и сказал, что меня необходимо взять и представить властям. Так как я находился в таком же состоянии духа, в каком находятся лица, совершившие небольшое преступление с целью получить в тюрьме кров и пищу, то я с радостью сопровождал его в дом коменданта, или шефа, синьора де Сильва Рего. Когда я показал этому джентльмену свой паспорт, он учтиво попросил меня отужинать, а так как до этого мы не ели ничего, кроме маниоковой муки, данной нам Чиприано на р. Кванго, то я полагаю, что я показался особенным обжорой всем другим джентльменам, сидящим за столом. Но они, кажется, довольно хорошо понимали мое положение, потому что сами совершили далекие путешествия. Если бы их не было здесь, то я, наверное, сунул бы себе кое-что в карман, чтобы есть ночью, потому что после лихорадки аппетит у меня чрезвычайно возрос, а маниок является одним из тех сортов пищи, которые не создают чувства сытости. Затем капитан Антонио Родригес Невес любезно пригласил меня остановиться в его доме. На следующее утро этот великодушный человек нарядил меня в приличный костюм и во все время пребывания у него обходился со мной так, как будто бы я был его родным братом. Я чувствую глубокую благодарность к нему за его бескорыстную доброту; он позаботился не только о моих нуждах, но бесплатно снабжал пищей также и всех моих заморенных голодом людей.

Деревня Кассандже (произносится Кассандже) состоит из тридцати или сорока домов, принадлежащих торговцам, дома беспорядочно разбросаны на плоском возвышенном месте в великой долине Кванго, или Кассандже. Они устроены из обмазанного плетня и окружены насаждениями маниока, кукурузы и т. д. Позади домов обычно находятся огороды, в которых растут обыкновенные европейские овощи, как картофель, горох, капуста, лук, помидоры и т. д. и т. д. По величине и обилию гуавовых и банановых деревьев можно считать, что они посажены здесь уже много лет назад, когда эта земля была еще во владении туземцев, но ананасы, апельсины и фиги являются недавней попыткой.

Ни у кого из здешних джентльменов нет жены своей национальности. Они обычно приезжают в Африку с тем, чтобы нажить немного денег и возвратиться в Лиссабон. Они редко привозят с собой своих жен и поэтому не могут быть хорошими колонистами. У них обычно бывает здесь семья от туземных женщин. Мне, который хорошо был знаком с глупым предубеждением против цвета кожи, было особенно приятно видеть широту взглядов и благожелательное отношение, проявляемое этими португальцами к людям другого цвета кожи. Здесь чрезвычайно редки такие случаи, которые так обычны на юге, когда люди бросают собственных детей, рожденных туземными женщинами. Они воспитывают и обеспечивают своих детей так же, как в Европе. Чернокожие клерки торговцев непринужденно сидят за одним столом со своими хозяевами.

Из деревни Кассандже мы могли хорошо рассмотреть окружающую страну. Это – слегка холмистая равнина, заросшая травой и местами лесом. Западный край долины Кванго за двадцать миль от него кажется цепью высоких гор. Его называют Тала Мунгонго – «Вот горная цепь». На старой португальской карте, доверяя которой, я составлял план своего пути, он обозначен как Тала Мунгонго, или «замок из скал», и в этом месте на карте указано начало Коанзы; но здесь я получил достоверные сведения о том, что Коанза начиналась около Биге далеко на юго-запад от этого места и что мы не увидим этой реки раньше, чем достигнем Пунго Андонго. Замечательно, что более точные сведения об этой стране не были опубликованы. Капитан Невес и другие имели правильные представления о направлении рек и откровенно делились своими знаниями, и все-таки около этого же времени в Европу были посланы из Англии карты, на которых Кванго и Коанза были представлены как одна и та же река, а Кассандже помещалась в сотне миль от ее действительного места. Еще большую путаницу вносит, вероятно, частое повторение одного и того же названия. Оказывается, я переезжал через Кванго несколько раз. Сбивает с толку также повторение излюбленных имен вождей, как, например, «Катенде», потому что одного Катенде можно принять по ошибке за другого. Чтобы избежать, насколько возможно, путаницы, я воздерживался от введения в свою книгу множества имен. По этой долине разбросано много деревень, но раньше, до португальской экспедиции 1850 г. с целью наказания племени бангала, их было больше.

Эта долина, как я заметил раньше, чрезвычайно плодородна. Мои люди не переставали восторгаться ее способностью давать богатые урожаи культуры Holcus sorghum и выражать свое презрение плохой обработке земли ее обитателями. Португальцы говорили мне, что здесь не требуется удобрений и что чем больше распахивать землю, тем больший урожай она дает. Девственная почва не дает такого богатого урожая, как старый огород, и, судя по величине кукурузы и маниока в старых огородах, я готов вполне поверить этому. Скот тоже хорошо упитан. Рассматривая эту долину в целом, можно сказать, что ее богатые земли и пастбища сейчас пустуют.

Комендант, мистер Рего, любезно предоставил мне молодого солдата, чтобы он проводил меня в Амбаку. Мои люди рассказали мне, что, по их мнению, им лучше вернуться отсюда обратно, так как они слышали от чернокожих людей, живущих в Кассандже, будто бы я веду их к берегу моря с целью продать их там и будто бы их возьмут на корабль, откормят и съедят, потому что белые люди – людоеды. Я спросил их, согласился ли я взять рабыню, которую мне подарил Шинте, и добавил, что если они теперь сомневаются в моих намерениях, то пусть они не идут на берег моря; но сам я, желая встретиться там со своими соотечественниками, решил продолжать путь. Они ответили, что считали только своим долгом сообщить мне все, что слышали, но что они не намерены покидать меня и последуют за мной, по какому бы пути я их ни повел.

Кассандже, крайняя восточная станция португальцев в Западной Африке, стоит на 9°37 30» ю. ш. и 17°49 в. д. Следовательно, мы должны были пройти еще 300 миль [около 560 км], прежде чем достигнуть морского берега. Оставив Кассандже 21-го числа, мы прошли через оставшуюся часть этой чрезвычайно плодородной долины до основания Тала Мунгонго. 22-го мы переправились через небольшой проток, называемый Луи, а 24-го – через другой, называемый Луаре, и ночевали у подножия одной возвышенности высотой от 1000 до 1500 футов [300–450 м]. Над долиной плыли облака и падали дождем, доходя до склонов возвышенности. Трава была очень мокрая от дождя, и если не загораживать от нее лица рукой или палкой, то она хлестала по нему, и нельзя сказать, чтобы это было очень приятно. Этот склон долины был совершенно такой же, как и противоположный. Уступы и расселины придавали красному поднимающемуся склону тот самый зубчатый вид, какой мы наблюдали, спускаясь в долину с плоскогорья Лунды.

В целом вся эта долина была стерта денудацией, потому что куски плато стоят в ней еще и до сих пор; когда-то они заполняли пустое теперь место, являясь по своей структуре такими же красными, горизонтально лежащими пластами и на той же высоте, как и пласты откоса, по которому мы хотели подняться. Одна из этих одиноко стоящих масс, называемая Касала, простиралась на восток-юго-восток от того места, где мы вышли из долины, и приблизительно на десять миль к западу-юго-западу от деревни Кассандже. Она замечательна своими отвесными сторонами. Даже туземцы находят чрезвычайно трудным, почти невозможным достигнуть ее верха, несмотря на то что существует большой соблазн, создаваемый гнездами и перьями марабу, которые очень высоко ценятся. Говорят, что на южном ее конце находится небольшое озеро и что во время дождливого сезона вокруг дна образуется род естественного рва. Какой находкой было бы такое место во времена феодализма в Англии!

Мы не получили еще ясного представления о природе Тала Мунгонго. Один джентльмен в Кассандже описывал Тала Мунгонго как цепь очень высоких гор, на которые нужно взбираться часами. Поэтому, хотя мы ужасно промокли от дождя и от путешествия в траве и к тому же от ночных исследований географического положения Кассандже со мной был жестокий приступ лихорадки, тем не менее я с жаром приступил к восхождению. Дорога была крутой и скользкой. По ту и по другую сторону от нее появились узкие ущелья, дающие возможность путешественнику пробираться только по узкой тропинке, ведущей по ряду уступов сьерры. Но мы совершили восхождение за один час и там обнаружили, что мы вышли на такое же плато, которое оставили, когда сошли в долину Кванго. Мы снова шли среди высоких деревьев. Одно дерево приносило большие плоды весом в несколько фунтов. Его называют мононга-замби.

Мы окинули взглядом долину, которая равняется по плодородию долине Миссисипи, думая о том, какое громадное количество материала было снято и унесено при ее образовании. Это естественно привело меня к мысли о бесчисленных веках, требовавшихся для предшествующего образования и отложения того же материала (глинистого сланца), а затем о породах, абразия которых образовала этот материал. В конце концов, пытаясь взойти по ступеням, ведущим от вечности до человека, я дошел просто до головокружения. Различные геологические эпохи подобны только вехам в этом безбрежном океане.

В нескольких милях от края долины мы нашли деревню Тала Мунгонго. Нам любезно предоставили дом для ночлега, что было весьма приятно, потому что мы и промокли и продрогли. Большая высота местности и приближение зимы, сильно снижая температуру, заставляли моих людей жестоко страдать от простуды. На этой, так же как и на других станциях, португальцами были предусмотрительно устроены дома для путешественников по тому же принципу, как ханы и караван-сараи на Востоке. Они обычно сделаны из обмазанного плетня; в них имеются плетеные скамьи, на которых путники могут сделать себе постели, стулья, стол и большой кувшин с водой. Эти скамьи, хоть и далеко не похожие на удобные кушетки, были лучше, чем земля под гнилыми лоскутами моей палатки, потому что иногда все еще были ливни и роса была очень густой. Так как лохмотья моей палатки все-таки служили мне некоторой защитой, то я продолжал пользоваться ими до тех пор, пока не убедился, что они служили также жилищем для некоторых неприятных сопостельников.

27-го. Через пять часов приятной езды по полям и лугам, напоминающим леса и луга Лунды, мы приехали в деревню, населенную басонго; это племя было подчинено португальцам. Мы переехали через несколько небольших потоков, которые идут в западном направлении и, соединяясь вместе, образуют р. Квизе, приток Коанзы. Наш путь лежал на запад. Басонго очень вежливый народ, как, впрочем, и все племена, покоренные португальцами. Но басонго и бангала покорены еще только частично. Чем дальше мы едем на запад, тем менее независимо туземное население, пока мы не достигаем соседства Лоанды, где свободные туземцы чувствуют себя почти так же, как рабы.

Всех жителей этой области, так же как и жителей Лунды, можно назвать настоящими неграми, если только помнить сделанные ранее ограничения. У всех здешних жителей черный цвет кожи, уплощенный толстый нос, удлиненные кзади и кверху головы, покрытые курчавыми волосами, и другие особенности негров. Но если эти типичные особенности заставляют причислять их к семейству настоящих негров, то читатель, думающий, будто бы все эти черты встречаются часто в одном индивидууме, имеет явно неправильное представление. Некоторое утолщение и выступание губ вперед у всех, но в каждой деревне встречается много людей, у которых эта толщина и выступание выражены не больше, чем у европейцев. Все они чернокожие, но цвет кожи у разных лиц имеет оттенки от самого черного до светло-желтого. Когда мы едем на запад, то видим, что светлый оттенок преобладает над темным, а затем, когда мы попадаем в область воздействия влажного морского воздуха, то опять находим, что кожа у людей делается более темной, доходя до совершенно черного цвета у прибрежного населения. Характерная форма головы с ее курчавыми волосами хотя и обычна, но не повсеместна. У племен, живущих на восточной стороне континента, как, например, у кафров, головы сложены красиво и вполне европейского типа. Примеры такого рода можно видеть очень часто. Когда я познакомился с чернокожими людьми настолько близко, что, глядя на лицо, забывал о цвете кожи, то я был поражен полным сходством некоторых туземцев с известными нашими европейскими знаменитостями. Исключением являются готтентоты и бушмены, потому что у них особенная и форма головы, и волосы; последние, например, выходят у них из кожи прямо пучками с голыми промежутками между ними, и когда эти пучки бывают короткими, то они напоминают сидящие на коже черные зерна перца, очень непохожие на густую массу вьющихся волос у балонда и марави. С полной готовностью воздать должное уважение мнениям тех, кто посвятил себя специальному изучению этнологии, я чувствую для себя невозможным признать, будто преувеличенно подчеркнутые черты, которые обычно считаются типичными для негров, характерны для большинства какой-нибудь народности на юге Центральной Африки. Мне кажется, что памятники Древнего Египта лучше воплощают в себе идеал жителей Лунды, чем изображения, находящиеся в любой из работ по этнологии.

На нашем пути к Санзе через прекрасную, плодородную и хорошо населенную страну мы снова соприкоснулись с р. Квизе, и здесь мы имели удовольствие видеть поле роскошной пшеницы, растущей без искусственного орошения. Ее колосья были почти 4 дюймов [10 см] длиной. Они вызывали большое любопытство у моих спутников, которые отведали моего хлеба в Линьянти, но никогда не видели прежде пшеницы на корню. Это небольшое поле было обработано португальским торговцем Миландом. Его поле было интересным как показатель того, что могла производить земля на этом возвышении; на поле, кроме пшеницы, мы видели великолепные европейские овощи; после мы узнали, что в некоторых местах этой области распространялось само по себе кофейное дерево. Его можно видеть на возвышенностях Тала Мунгонго, т. е. почти в 33 милях от западного берега, где оно было введено впервые миссионерами-иезуитами.

Воскресенье 30 апреля мы провели в Нгио, близ переправы через р. Квизе, так как она пересекает нашу дорогу до своего впадения в Коанзу. Страна делается все более и более открытой, но все еще обладает необычайным плодородием, она покрыта густой, сочной травой от 2 до 3футов [60–90 см] вышиной. В ней много деревьев, и она хорошо орошается. Ландшафт усеян деревнями басонго, и нередко рядом с ними стоит прямоугольная мазанка, принадлежащая какому-нибудь туземцу португальской крови, занимающемуся торговлей. Здесь у людей есть коровы и свиньи. Через каждые восемь или десять миль на нашем пути встречается группа шалашей, сделанных из палок и травы. Это – места для ночлега путников. По дороге непрерывным потоком идут люди, одни к берегу, другие – оттуда. Они носят товары в особого рода корзине, прикрепленной к концам двух палок длиной до 5–6 футов [от 1,5 до 1,8 м], называемых мотете; корзину ставят или на голову, или на одно плечо. Когда корзина помещается на голове, палки выступают вперед горизонтально, и когда носильщик хочет отдохнуть, он ставит палки на землю, а груз прислоняет к дереву, так что ему не нужно поднимать его снова с земли на голову. Груз стоит прислоненный к дереву, подпираемый на этом уровне палками. Часто носильщик просто ставит палки на землю и стоит, придерживая груз, пока не отдышится, избегая таким образом труда опускания корзины на землю и поднятия ее снова на голову.

Когда компания таких носильщиков или наша собственная партия доходит до одного из упомянутых мест ночлега, она немедленно завладевает шалашами. Те, кто приходит позже и находит все занятым, должны тогда сооружать для себя другие шалаши, а это нетрудно, потому что здесь нет недостатка в длинной траве. Как только на месте ночлега покажутся какие-нибудь прохожие, то из деревень сейчас же появляются женщины с корзинами маниоковой муки, корнями маниока, земляными орехами, мясом, перцем и чесноком на продажу.

Миткаль, которого мы захватили немного с собой из Кассандже, является главным средством обмена. Женщины все очень учтивы; по их словоохотливости и смеху, с которым они торговались, было видно, что они наслаждаются своим занятием. Для того чтобы быть в состоянии удовлетворить спрос прохожих на продукты, они должны усиленно заниматься возделыванием земли. Те, которые живут поблизости к большой дороге, покупают ради барыша много продуктов в более отдаленных деревнях.

У Пицане и других моих людей были жестокие приступы лихорадки, и в этом не было ничего удивительного, потому что было очень сыро и от земли шло сильное испарение. Когда я пытался иногда делать наблюдение над какой-нибудь звездой и желоб с ртутью ставил на землю, то на стеклянной крышке, находящейся над ртутью, скапливалось внутри так много влаги, что отражение звезды можно было увидеть лишь с большим трудом. Когда желоб ставился на ящик для того, чтобы влага не проникала в него снизу, то он покрывался росой снаружи, и скоро становилось необходимым вытирать стекло, чтобы отчетливо видеть. Это не имело бы большого значения само по себе, но, подвергаясь самому непродолжительному охлаждающему действию росы, можно было с такой уверенностью ждать возобновления лихорадки, что я был вынужден совсем отказаться от ночных наблюдений. Внутри единственного убежища, которое у меня было для ночлега, я не чувствовал себя лучше, но под одеялом дрожь пробирала все-таки не так, как на росе.

По прибытии в область, называемую Амбака, мы увидели, что ландшафт здесь сильно оживлялся зрелищем высоких гор вдали. Трава была сравнительно низкая, а вся страна в целом имела очень веселый вид. Слева от себя мы увидели скалы, одинаковые со скалами Пунго Андонго, которые близко напоминают группу Стоунхендже на Салисберийской равнине, только скалы здесь имеют гигантскую величину. Вся эта удивительно плодородная местность славится скотоводством и дешевизной сельскохозяйственных продуктов. В почве так много железа, что она почти всюду имеет красный оттенок. Она орошается множеством мелких потоков, которые соединяются в р. Лукаллу. Эта река является водостоком области Амбака и затем впадает на юго-западе у Массангано в Коанзу. Мы переехали через р. Лукаллу на больших челноках. За Лукаллой в нескольких милях находилась деревня Амбака, которая в прежние времена была важным местом, но теперь это маленькая деревушка, красиво расположенная на небольшом возвышении на площади, окруженной со всех сторон высокими горами.

Мы были чрезвычайно любезно приняты комендантом Амбаки, Арсенио де Карпо, который немного говорил по-английски. Когда я спал в его доме, меня укусило в ногу насекомое, хорошо известное в южной стране под названием тампан. Это род клеща. Излюбленным местом, избираемым им для укуса, являются складки между пальцами рук и ног. Он бывает величиной от булавочной головки до горошины и обычно встречается во всех туземных хижинах той страны. Тампан сосет кровь, пока не наполнится ею, и делается тогда темно-синим, а кожа его становится такой упругой, что его совершенно невозможно бывает раздавить пальцами. В прежние годы я испытал последствия его укуса и после этого всегда избегал туземных хижин, но так как теперь я подвергся его укусу в европейском доме, я опишу подробно его последствия. Сначала на месте укуса наступает зудящее ощущение с болью, которая вместе с воспринятым ядом постепенно начинает распространяться выше, пока не дойдет до живота, вызывая жестокую рвоту и послабление. Там, где не бывает таких последствий, наступает лихорадка; один интеллигентный португалец уверял меня, что такая лихорадка причиняет иногда смерть. Беспокойство моих друзей в Тете, старавшихся не допустить, чтобы мои люди могли соприкоснуться в деревне с тампанами, делало очевидным, что они имели причину страшиться этого ничтожного насекомого. Единственная неприятность, которую я испытал теперь после укуса, заключалась в зуде на укушенном месте, продолжавшемся около недели.

Воскресенье, 14 мая, мы провели в Кабинде, которая является одной из станций для помощников коменданта. Кабинда расположена в красивой, узкой долине; она окружена плантациями бананов и маниока. Чем дальше мы ехали на запад, тем более живописной становилась страна. Ряды высоких голубых гор Либолло, которые мы видели, находясь на пути к Амбаке, в тридцати или сорока милях к югу, теперь были скрыты от наших глаз другими, находящимися близко горами, а серые ряды гор Кагенце и Киве, которые, когда мы были в Амбаке, стояли, отчетливо вырисовываясь в восьми или десяти милях от нас к северу, были теперь очень близко направо от нас. Когда мы смотрели назад, по направлению к богатой пастбищами стране Амбака, то нам казалось, будто обширные зеленые, слегка волнистые ее равнины, окруженные со всех сторон массивными горами, находятся в какой-то впадине, а идя дальше на запад, мы вошли в совершенно дикую по виду гористую область, называемую Голунго Альто.