Текст книги "Путешествия и исследования в Африке"

Автор книги: Чарльз Ливингстон

Соавторы: Давид Ливингстон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Глава XII

Получение челноков и поднятие по Лиамбье. – Красивые острова. – Зимний ландшафт. – Трудолюбие и мастерство баньети. – Быстрины. – Водопад Гонье. – Предание. – Ежегодные наводнения. – Плодородие великой равнины племени бароце. – Столица Нальеле, построенная на искусственной насыпи. – Сантуру, великий охотник. – Способ бароце увековечивать достопамятные события. – Лучшее обращение с женщинами. – Огороды. – Рыбы, фрукты и дичь. – Путешествие до границ страны бароце. – Секелету дает мне гребцов и герольда. – Река и окрестности. – Охотники за гиппопотамами. – Отсутствие здоровой местности. – Решение ехать в Лоанду. – Буйволы, южноафриканские антилопы и львы выше Либонты. – Прибытие в город Ма Секелету. – Радость народа при первом прибытии к ним вождя. – Возвращение в Сешеке

Когда мы получили наконец достаточное количество челноков, то начали подниматься вверх по реке. Я мог сам выбрать для себя челнок и выбрал лучший из них, хотя и не самый большой. Он имел 34 фута [около 10 м] в длину и 20 дюймов [0,5 м] в ширину У меня было шесть гребцов, а в большом челноке Секелету – десять. Гребцы стоят в челноке во весь рост и ударяют веслами с большой точностью, меняя сторону сообразно принимаемому направлению. На носу и на корме стоят самые сильные и самые опытные гребцы.

Так как дно у челноков плоское, то они могут плыть и по самой мелкой воде; как только гребцы чувствуют, что дно реки близко, они начинают пользоваться своими длинными веслами как шестами, отталкиваясь ими ото дна. Длина их весел – около 8 футов [2,5 м]. Наша флотилия состояла из 33 челноков и 160 людей. Когда челноки неслись по воде, быстро наверстывая потерянное нами время, то этим зрелищем можно было залюбоваться. На суше макалака боятся макололо; но на воде макололо боятся их и не могут помешать их соревнованию друг с другом в скорости; челны их несутся по реке стрелой, рассекая воду и развивая наивысшую скорость, подвергающую риску жизнь пловцов. Если челн перевернется, то макололо идут камнем на дно. Такой случай произошел в первый же день нашего пути по реке. Ветер, дующий обыкновенно с востока, поднимает на Лиамбье очень большие волны. Благодаря этим огромным волнам, челнок одного старого лекаря-макололо наполнился водой, и так как этот лекарь совсем не умел плавать, то он погиб, а бароце, находившиеся в одной с ним лодке, умели плавать, и все спаслись. Они очень боялись, что вечером их ожидает казнь за то, что они не спасли также и лекаря, и, будь этот лекарь более влиятельным лицом, они действительно были бы казнены.

Мы быстро продвигались вверх по реке, и я имел счастье видеть страну, которую никогда до этого не видел ни один европеец. Замбези действительно величественная река; она часто имеет более мили [1,8 км] в ширину. Ее красоту увеличивают разбросанные по ней многочисленные острова от 3 до 5 миль [5,5–9,2 км] длиной. Как острова, так и берега покрыты лесом, и большая часть деревьев, растущих по обрывам над самой водой, выпускает вниз корни непосредственно от своих ветвей, подобно баньяну или Ficus indica. С небольшого расстояния острова кажутся округленными массами растительности, склонившимися над глубоким величественным потоком. На некоторых островах красота этого зрелища усиливается благодаря финиковым пальмам и их грациозно изгибающимся листьям и приятному светло-зеленому цвету у самого основания созерцаемой картины, а также благодаря необычайно высоким пальмирам, перистая листва которых устремляется в безоблачную глубину неба.

Так как была зима, то берега реки имели ту особенную окраску, которую африканский ландшафт принимает в это время во многих местностях.

Примыкающая к берегам местность – каменистая, и поверхность ее имеет неровный характер; здесь в изобилии водятся слоны и все другие крупные животные, за исключением лече и наконга, которые вообще, кажется, избегают каменистых мест. Почва имеет здесь красноватый оттенок; она очень плодородна, что доказывается ежегодно большими урожаями зерновых культур, выращиваемых живущими здесь племенами баньети. По обоим берегам реки расположено очень много деревень, населенных этими бедными и очень трудолюбивыми людьми. Баньети – очень опытные охотники; они охотятся на гиппопотама и на других животных; кроме того, они проявляют большое мастерство в изготовлении разных изделий из дерева и железа. Вследствие того что эта местность буквально кишит мухами цеце, баньети не в состоянии иметь у себя скот. Возможно, что именно этому обстоятельству они обязаны своим мастерством в ремеслах. Они изготовляют большую деревянную посуду с весьма изящными крышками и деревянные чашки всевозможных размеров, а с тех пор, как умами макололо овладела мысль пользоваться для сидения стульями, баньети выказали очень большой вкус в разнообразных формах, придаваемых ими ножкам этой мебели. Другие баньети, или, как их еще называют, маньети, делают из расщепленных корней одного растения изящные и прочные корзины, а некоторые обнаруживают большое мастерство в горшечном и железоделательном производствах.

Я не могу сказать, чтобы они отличались когда-нибудь воинственностью. В центре страны, где не существовало работорговли, войны вообще редко возникали из-за чего-нибудь другого, кроме скота. По этой именно причине некоторые племена не хотят держать скот, потому что скот вызывает у других стремление к набегам и грабежу Несмотря на это, они без возражений едят мясо, когда его предлагают им, и нужно думать, что их страна богата мясом. Я слышал только об одной войне, случившейся по другой причине. Три брата из племени баролонгов вели войну между собой за обладание женщиной, которая считалась достойной борьбы, и с тех пор все племя разделилось навсегда.

От того места, где река поворачивает на север и которое называется Катима-Молело («Я потушил огонь»), русло реки становится каменистым и течение быстрым. Быстрины и водопады следуют одни за другими, создавая препятствия для постоянной навигации в период падения воды. Когда река бывает полноводной, то ее быстрины незаметны, но водопады Нгамбве, Бомбее и Кале должны быть всегда опасными. В каждом из них вода падает вниз на 4–6 футов [1,2–1,8 м]. Водопад Гонье представляет более серьезное препятствие для плавания. Не доезжая до него, мы вынуждены были втащить челны на берег и нести их на руках по суше больше чем милю. Высота этого водопада около 30 футов [9 м]. Когда вода бывает низкая, то главная масса ее, которая переливается через край обрыва, скапливается перед самым местом падения на пространстве шириной в 70 или 80 ярдов [65–75 м], и ее стремительный поток ударяется с ревом в скалистую массу, вызывая необычайно сильный шум.

Одно предание рассказывает о погибших здесь двух охотниках, которые, увлекшись преследованием раненных ими двух гиппопотамов, погибли в этой страшной пучине вместе с настигаемой ими добычей. Существует также предание об одном, очевидно, очень умном человеке, который оставил своих соотечественников бароце, переселился ниже по реке и воспользовался водопадом для ирригации, отведя часть его воды. Время от времени в этих местах, так же как и в нашей стране, появляются люди такого высокого ума. Не зная письменности, они не оставили по себе никакой памяти. В огороде, оставшемся после этого человека, мы нашли одну из низших разновидностей картофеля (сисиньяне), которая, будучи однажды посажена, никогда уже не вымирает. Хотя эту разновидность картофеля и возделывают здесь, но клубни у нее горькие и восковидные. Картофель этот не цвел при мне, поэтому я не могу сказать, принадлежит ли он к пасленовым или нет.

В Африке никогда не найдешь могилы или камня, воздвигнутого в качестве памятника.

Здесь породы немые, в них очень мало ископаемых. Преобладающей породой является красноватый, пестрый затвердевший песчаник с мадрепоровыми выемками в нем. Песчаник, а также толстый горизонтальный пласт траппа протяжением иногда на сотни миль, с черным кремнистым веществом около дюйма [2,5 см] толщиной на каждом его слое, как будто это вещество всплывало здесь в свое время еще в расплавленном состоянии, образуют большую часть дна этой центральной долины. Эти породы, особенно в южной части страны, часто бывают покрыты мягким известковым туфом толщиной в 12 или 15 футов [3,6–4,5 м].

В Бомбве мы имеем тот же самый трапп с лучистым цеолитом, и он снова появляется значительно ниже, в месте слияния Лиамбье с Чобе.

Когда мы плыли вверх по реке, то из всех встречавшихся по пути деревень к нам выходили баньети, чтобы представить Секелету в качестве дани пищу и шкуры животных. Секелету потребовал от жителей одной большой деревни, расположенной около водопада Гонье, чтобы они помогли макололо перенести челны на руках за водопад. Цеце нападала здесь на нас даже на самой середине реки. Чтобы сократить себе долгий путь по излучинам реки, мы два раза переезжали ее поперек. Среди скал течение реки замечательно прямое, а река здесь мельче, потому что она покрывает очень широкую площадь. Когда мы доехали до 16°16 ю. ш., то высокие берега как будто удалились от реки и цеце больше не появлялась.

Берега реки, рассматриваемые с водной глади заросшего тростником бассейна, по которому она там идет, приняли вид заросших лесом хребтов высотой в 200–300 футов [60–90 м] и разбегающихся в обе стороны далеко на северо-северо-восток и северо-северо-запад, пока расстояние между ними не дошло до двадцати или тридцати миль. Пространство, заключенное между этими хребтами, тянущееся почти на сто миль в длину, с мягко извивающейся среди него р. Лиамбье и представляет собой самое долину племени бароце. Она имеет большое сходство с нильской долиной и каждый год затопляется разливом р. Лиамбье, совершенно так же, как Нижний Египет затопляется ежегодно водой Нила. Хижины бароце построены на холмах. Некоторые из холмов, как говорят, являются искусственными насыпями, сделанными вождем бароце по имени Сантуру. Во время наводнения вся долина принимает вид большого озера с разбросанными по нему островами, на которых стоят деревни, так же как это бывает в Египте с деревнями феллахов. Некоторая часть воды, затопляющей долину, подходит к ней с северо-запада, где тоже бывает большое наводнение, но больше всего воды приходит с севера и северо-востока от самой р. Лиамбье. В этой долине очень мало деревьев; те деревья, которые растут на холмах, почти все были пересажены вождем Санту-ру ради доставляемой ими тени. Почва долины отличается чрезвычайным плодородием, и у людей здесь никогда не бывает недостатка в питании, потому что, пользуясь влажностью почвы, они могут собирать каждый год два урожая зерновых культур. Бароце сильно привязаны к своей плодородной долине. Они говорят: «Голод здесь неизвестен». Кроме зерна, человек может найти здесь себе много всякой другой пищи. Неудивительно, если бароце бегут из Линьянти, чтобы вернуться на свои места.

Эта великая долина не приносит и десятой части той пользы, которую она могла бы приносить. Она покрыта крупной, сочной травой, которая представляет собой самый полноценный корм для больших стад скота; скот достигает на нем удивительной степени упитанности и дает своим владельцам много молока. Когда происходит наводнение и вся долина затопляется водой, то скот принужден оставлять ее и уходить на высокие берега. В новых условиях упитанность его пропадает. Возвращение скота домой бывает для всех праздником. Трудно решить вопрос, может ли в этой долине, содержащей так много влаги, расти пшеница, как в нильской долине? Почва долины, вероятно, слишком жирна для нее, вся сила растущей пшеницы уходила бы, наверное, в солому. Я видел в долине один вид травы со стеблем толщиной в большой палец, он достигал высоты в 12 футов [более 3,5 м]. В настоящее время, несмотря на то что макололо владеют огромными стадами скота, травяной корм никогда полностью не поедается им.

Там нет больших городов; холмы, на которых построены деревни и города, невелики, и люди из-за множества скота сами хотят жить порознь.

Секелету сам только в первый раз посетил эти места. Когда мы приехали в город отца Мпепе, то те, кто принимал участие в заговоре Мпепе, естественно, были в большом страхе; так как отец казненного вместе с другим человеком советовали в свое время преемнице Себитуане Мамочисане казнить Секелету и самой выйти замуж за Мпепе, то их обоих вывели к реке и сбросили в нее. Нокуане снова был одним из исполнителей казни. Когда я запротестовал против того, что человеческая кровь проливается в порядке простой расправы, как принято у них вообще, то советники Секелету оправдывали свои действия свидетельскими показаниями самой Мамочисане.

Мпепе разрешил работорговцам мамбари вести торговлю во всех деревнях, находящихся к востоку отсюда, в которых жили племена батока и башукуломпо. Он дал работорговцам скот, слоновую кость и детей, в обмен на что получил от них большую бомбарду, которую хотел установить в качестве пушки. Когда весь заговор Мпепе расстроился благодаря тому обстоятельству, что я закрыл вождя от удара собственным телом, то мамбари с их стоккадой оказались в очень неприятном положении. Сначала предполагалось сделать на них нападение и изгнать их из этой местности, но я настойчиво указывал на трудности такого курса, опасаясь, что это вызовет начало серьезных военных действий, и доказывал, что стоккада, защищаемая хотя бы сорока мушкетами, может оказаться очень серьезной вещью. «Для этого достаточно силен голод, – сказал один князек, – он очень большой приятель». Они думали взять мамбари измором, но так как в этом случае больше всего пострадали бы их несчастные рабы, скованные по нескольку человек вместе, то я вступился за них, и результатом моего посредничества, о котором мам-бари не знали, было то, что им дали спокойно уйти.

Нальеле, столица бароце, была построена на искусственном холме и первоначально являлась житницей вождя Сан-туру, а тогдашняя собственная его столица стояла приблизительно в 500 ярдах [450 м] к югу от нынешнего русла реки. Все, что осталось теперь в долине от самого большого холма, который в свое время стоил всему народу многих лет работы, – это несколько кубических ярдов земли. То же самое произошло с другим старым участком города, Линанджело, находившимся на левом берегу реки. Поэтому казалось, что в этой части долины река должна была поворачивать на восток. Для того чтобы затопить долину, не требуется очень высокого подъема воды; подъем ее на 10 футов [3 м] выше теперешнего уровня самой низкой воды достиг бы самого высшего предела, которого он вообще когда-либо достигает, как это видно по знакам, оставленным водой на берегу, на котором стояла старая столица Сантуру, а повышение подъема еще на 2–3 фута [0,6–1 м] могло бы привести к затоплению всех деревень. Этого никогда не случается, хотя вода иногда подходит так близко к основанию хижин, что люди не могут выйти далее густых зарослей тростника, окружающих их деревни. Когда река около Гонье бывает зажата между высокими скалистыми берегами, она поднимается по отвесной линии на 60 футов [более 18 м].

Влияние частых препятствий, с которыми на своем пути встречается здесь река, ясно видно из того факта, что севернее 16° ю. ш. течение ее становится более извилистым, а когда поднявшаяся река заходит за Катима-Молело, то она, направляясь к Сешеке, растекается по земле обоих своих берегов.

Сантуру, в старой житнице которого мы остановились, был знаменитый охотник и очень любил приручать диких животных. Его подданные, зная об этой его склонности, приводили к нему каждую пойманную ими молодую антилопу и среди других зверей привели однажды двух маленьких гиппопотамов. Эти животные днем резвились в реке, но никогда не забывали являться в Нальеле за своим ужином, состоявшим из молока и муки. Они были дивом для всей страны до тех пор, пока один из чужеземцев, который пришел посетить Сантуру, случайно увидев, как гиппопотамы лежали на солнце, не заколол копьем одного из них, думая, что он дикий. Такое же несчастье случилось с одной из кошек, которую я привез Секелету. Один чужеземец, увидев это животное, которого он никогда прежде не видел, убил его и с гордостью принес свой трофей вождю, думая, что он сделал замечательное открытие, а мы утратили кошку, в которой очень нуждались для борьбы с мышами.

Наведя справки, имевшие целью установить, посещали ли когда-нибудь белые люди вождя Сантуру, я не мог обнаружить никаких следов подобных посещений; не существует никаких доказательств, чтобы кто-нибудь из людей Сантуру видел белого человека до прибытия меня и Освелла в 1851 г. Правда, у туземцев нет записей, но каждое замечательное событие всегда оставляет свой след в туземных названиях и именах, как это наблюдалось Парком в странах, через которые он проезжал. Год нашего прибытия был удостоен названия года, в который приехали белые люди, или года, в который умер Себитуане. Они предпочитают первое название, всегда избегая, если возможно, упоминания о мертвых. После приезда моей жены многие дети у них были названы Ма-Роберт или мать Роберта, старшего сына; другим давались имена: Ружье, Лошадь, Повозка и т. д. Но хотя они переняли наши имена и названия, однако не существует ни малейшего следа, ни малейшего указания на то, чтобы у бароце прежде случалось что-нибудь подобное нашему приезду; прибытие белого человека является таким замечательным событием, что если бы оно имело место за последние триста лет, то об этом осталось бы какое-нибудь предание.

Сантуру однажды посетили мамбари, и об этом посещении сохранились ясные воспоминания. Они приходили для покупки рабов, но как Сантуру, так и его советники отказались разрешить им покупать людей. Говоря о мамбари, макололо упоминали об этом происшествии и сказали, что они, макололо, будучи теперь полными хозяевами этой страны, имеют полное право изгнать из нее мамбари, как в свое время поступил Сантуру. Мамбари живут около Биге под управлением вождя Кангомбе, из племени амбонда. Они заявляют, что пользуются рабским трудом только в домашнем хозяйстве.

Когда мы были в Нальеле, то к нам приходили некоторые мамбари. Они принадлежат к семейству амбонда, которое живет южнее Анголы, и говорят на наречии бунда, принадлежащем к тому же семейству языков, к какому принадлежит язык бароце, байейе и т. д., или тех черных племен, которых знают под общим названием макалака. Мамбари заплетают свои волосы в три косы и аккуратно укладывают их вокруг головы. Они такие же темнокожие, как и бароце, но среди них есть некоторое число людей смешанной крови, с их особым, желтым, болезненным оттенком кожи. Наблюдая их здесь, можно составить некоторое представление об их жизни и обычаях их страны. Несмотря на то что здесь в большом обилии водится крупная дичь, они откапывали и употребляли в пищу кротов и мышей, которыми кишит эта местность.

Будучи в Нальеле, я ходил в Катонго (15°16 33 ю. ш.) на край плато, который ограничивает долину бароце в этом направлении, и обнаружил, что он весь покрыт деревьями. Здесь начинались земли, которые никогда не затопляются водой. Их постепенное отлогое поднятие от мертвой плоскости долины напоминает окраину пустыни в нильской долине. Но у баньети здесь прекрасные поля и огороды, которые дают хороший урожай кукурузы, проса и туземной зерновой культуры [Holcus sorghum] с крупными семенами красивого белого цвета. Баньети возделывают также ямс, сахарный тростник, египетский аронник, сладкий картофель [Convolvulus batata], два сорта маниока, или кассавы [[atrophia manihot и J. utilissima], разновидность, без сомнения, не ядовитую и, кроме того, тыкву, арбузы, бобы и земляные орехи. Все это вместе с обилием рыбы в реке, в ее рукавах и заливах, с дикими фруктами, с речными дикими птицами заставляет всех считать страну бароце богатой.

Зрелище, открывающееся с края плато на эту страну, необычайно красиво. В тот пасмурный день, когда я посетил стоккаду, нельзя было рассмотреть западную сторону долины, но мы могли видеть сверкающую местами великую реку и большие стада прекрасного скота, спокойно пасущегося на сочной зеленой траве среди многочисленных загонов и деревень, которыми усеян весь ландшафт. Рядом с домашним скотом сотнями паслись в совершенной безопасности лече; они научились здесь не подпускать к себе человека на расстояние полета стрелы, т. е. на 200 ярдов [около 180 м]. Когда сюда доходят ружья, то животные скоро узнают, что дистанция их действия больше, и, завидя охотника еще за 500 ярдов [около полукилометра], уже обращаются в бегство. Мне казалось, что несколько приподнятая местность Катонго может быть здоровой и пригодной для проживания в ней, но, по словам знающих эту местность, оказалось, что ни одна ее часть не свободна от лихорадки. Когда вода в долине начинает отступать, то под раскаленные лучи солнца попадает такая масса гниющей растительности и грязи, что даже туземцы начинают страдать от жестоких приступов лихорадки. Трава начинает разрастаться так бурно, что совсем не дает видеть на дне этого большого, периодически затопляемого водой озера его черную аллювиальную почву. Даже зимой, когда трава засыхает или просто падает от собственной тяжести, приходится при ходьбе все время высоко поднимать ноги, чтобы не путаться в ней, и от такого хождения сильно утомляешься. Самки лече укрывают в траве своих детенышей, юноши макололо, наши спутники, жалуются на то, что они не могут бегать в такой траве. В этой стране, очевидно, нет здоровой местности, а так как река идет со скоростью приблизительно 4,5 мили [8,3 км] в час, т. е. около 150 ярдов [140 м] в минуту, то я подумал, что мы могли бы найти то, что мне нужно, в более высоких местах, откуда, по-видимому, идет река. Поэтому, прежде чем прийти к окончательному выводу, я решил сначала проехать до пределов страны бароце.

Катонго было в ней лучшим из всех виденных нами мест. Но для того чтобы исследовать ее до конца, я оставил Секелету в Нальеле и поднялся вверх по реке без него. Кроме гребцов, Секелету дал мне еще людей и среди них своего герольда, для того чтобы я мог входить в деревни с подобающим мне, по их понятиям, почетом. При входе в каждую деревню герольд провозглашал во весь свой голос: «Вот идет господин! Великий лев!» Последние слова на их языке, «тау е тона», герольд выговаривал не особенно ясно, как «сау е тона» и это было так похоже на «Великая свинья», что я не мог принимать такую почесть с деланной важностью, как требовал обычай, и был вынужден умолять его замолкнуть, к великому неудовольствию своей свиты.

На нашем пути мы посетили много деревень макололо, и нас всегда принимали с сердечным радушием как вестников мира, идею которого они выражают на своем языке словом «спать».

Берега здесь такие же низкие и так же лишены деревьев, как и раньше на протяжении от 16°16 ю. ш., вплоть до Либонты (15°49 ю. ш.). Через двадцать миль от Либонты мы увидели спускающийся к самой воде лес, и нам стала попадаться цеце. Отсюда я вернулся было обратно, потому что европейцы не могут жить ни в одной местности, где существует этот бич, но когда я узнал, что мы находимся недалеко от слияния Лиамбье с р. Лонда, или Лунда, называемой также Лееба или Лойба, и что вожди той страны, по словам туземцев, дружелюбно встречают иностранцев и поэтому, вероятно, могут быть полезными для меня при моем возвращении с западного берега, то я продолжал поспешно продвигаться дальше 14°11 03» ю. ш. Река Лиамбье принимает здесь название Кабомпо; издали кажется, что она идет с востока. Это красивая, большая река, около 300 ярдов [275 м] шириной, а Лееба – около 250 [190 м].

С западо-северо-запада через покрытую травой равнину, называемую Манго, идет р. Лоэти, рукав которой называется Лангебонго; ширина ее – около 100 ярдов [90 м]; она впадает в Лиамбье с востока. Вода в Лоэти прозрачная, а в Леебе – темного мшистого цвета. После соединения Лоэти с Лиамбье их различно окрашенные воды текут некоторое время рядом, не смешиваясь друг с другом.

Прежде чем мы достигли Лоэти, нам встретилось много людей, жителей области Лобале, которые охотились на гиппопотамов. Как только эти люди увидели макололо, они опрометью убежали, оставив свои челны, посуду и одежду. Сопровождающие меня макалака, которые всюду, куда бы они ни приходили, принимались за грабеж, как разъяренные фурии бросились за ними, совершенно не обращая внимания на мои крики. Так как это происшествие могло совершенно испортить мою репутацию в Лобале, то, когда мои люди вернулись, я взял на себя роль начальника и заставил их положить все похищенное ими на берегу, оставив эти вещи их законным владельцам.

Теперь для меня стало очевидным, что здесь не существовало ни одного места, в котором макололо могли бы пользоваться спокойной жизнью. И если бы я, основываясь на этом, счел за лучшее вернуться домой и сказать, что «двери закрыты», то я заслуживал бы извинения. Но, считая своим долгом посвятить некоторую часть своей жизни этим необычайно доверчивым и привязчивым (по крайней мере, лично ко мне) макололо, я решил следовать второй части своего плана, если мне не удалось выполнить первую. Лееба идет, по-видимому, с севера или северо-северо-запада; поэтому, имея в руках старую португальскую карту, которая показывала, что р. Коанза берет начало в средней части континента с 9° ю. ш., я счел вероятным, что когда мы поднимемся по Леебе (с 14°11 ю. ш.) на два или три градуса, то мы будем в 120 милях [220 км] от Коанзы и без затруднений сможем следовать по ней вниз к побережью до Лоанды. Расчет этот логически был обоснован, но как часто бывает со многими правдоподобными теориями, одна из предпосылок оказалась совершенно неверной. Как мы после узнали, Коанза не берет начало нигде близко к центру страны.

Выше Либонты в огромном количестве водятся крупные животные, и они оказались замечательно смирными. Однажды вечером мимо нашего костра на расстоянии выстрела медленным шагом продефилировало стадо, насчитывавшее восемьдесят одного буйвола, а днем в 200 ярдах [180 м] от нас стояли без всякого страха стада великолепных южноафриканских антилоп. Все они принадлежали к полосатой разновидности; с их пятнами на передних ногах, большим подгрудком и лоснящимся гладким мехом они представляли очень красивое зрелище. Львиный рев слышится здесь чаще, чем в окрестностях рек Зоуги и Чобе. Однажды вечером мы слышали самый сильный рев, на какой только способен лев. Мы устроили себе постели на просторном песчаном берегу, и нас легко можно было видеть со всех сторон; и вот на противоположном берегу лев часами развлекал себя таким оглушительным ревом, какой только он мог издавать, пригнув, как всегда, свою морду к земле, чтобы его голос усиливался благодаря отражению звука от земли. Река была слишком широка, чтобы пуля могла долететь до него, поэтому мы предоставили ему услаждать самого себя, вполне уверенные в том, что он не отважится на наглые действия, как это было в стране бушменов. Где крупные животные водятся в изобилии, там всегда водятся в соответствующей пропорции и львы. Здесь их можно было видеть часто. Два из них, самых больших, каких я только видел вообще, были, кажется, такого же роста, как обыкновенные ослы; их тело кажется больше только благодаря гриве.

В это время здесь была партия арабов из Занзибара. Прежде чем мы вернулись с севера, Секелету уехал из Налье-ле в город своей матери, но он оставил для нас быка и просил следовать в тот же город. Мы направились вниз по рукаву Лиамбье, называемому Мариле, который отделяется от главного русла на 15°15 43 ю. ш. и представляет собой красивый глубокий поток около 60 ярдов [55 м] шириной. Благодаря ему вся местность около Нальеле имеет вид острова. Когда мы спали в одной деревне, находящейся на той же широте, на которой стоит Нальеле, то в деревню прибыли двое из вышеупомянутых арабов. У них такая же темная кожа, как и у макололо, но так как головы у них были обриты, то я не мог сравнить их волосы с волосами туземцев. Когда мы собирались уезжать, они пришли проститься, но я попросил их остаться и помочь нам есть нашего быка. Зная, что они очень разборчивы относительно употребления в пищу мяса, убитого не по их способу, я убедил их, сказав, что сам придерживаюсь их мнения относительно выпускания крови. Они между прочим заявили о своей антипатии к португальцам, «потому что те едят свинину», и о том, что «англичане им не нравятся, так как они бьют арабов за торговлю рабами». Относительно свинины я промолчал; хотя если бы они видели меня два дня назад около гиппопотама, то они отвернулись бы от меня, как от еретика, но я осмелился сказать им, что я согласен с англичанами, что лучше предоставить детям расти дома и покоить старость своих матерей, чем уводить их и продавать за море. Арабы никогда не пытаются оправдать этого, «они хотят только, чтобы негры обрабатывали землю, и они заботятся о неграх, как о собственных детях». Это обычная старая басня, оправдывающая зло под предлогом заботы об отсталых людях, которые не могут позаботиться о самих себе, и рекомендующая делать зло для того, чтобы получилось добро.

Расставшись со своими друзьями-арабами, мы продолжали ехать вниз по Мариле до тех пор, пока снова не вошли в Лиамбье и доехали до города Ма-Секелету («мать Секелету»), находящегося против о. Лойела. Секелету всегда щедро снабжал меня пищей, и как только я приехал, он сразу преподнес мне горшок вареного мяса, а его мать дала мне большой кувшин масла, которое все они делают в большом количестве для смазывания своего тела.

Так как Секелету приехал в эту часть своих владений первый раз, то это событие было для многих настоящим праздником. Старшины в каждой деревне поставляли ему быков, молоко и пиво, и всем этим могло бы объедаться гораздо большее число людей, чем толпа его спутников, хотя их прожорливость иногда просто удивительна.

Жители деревень обычно выражают свою радость песнями и плясками. Обычный у здешних жителей танец состоит в том, что мужчины, почти обнаженные, держа в руках дубины или маленькие военные топоры, образуют круг, и каждый из них кричит как можно громче, причем все они одновременно поднимают одну ногу, сильно топают ею два раза, затем поднимают другую ногу и топают ею один раз; только это одно движение и выполняется ими все время; руки и головы их находятся все время в движении. Во все время танца непрерывно поддерживается оглушительный, невообразимый рев. От постоянного топанья поднимаются облака пыли, и когда танцоры останавливаются, то на земле остаются глубокие следы. Если бы подобное зрелище наблюдалось в сумасшедшем доме, то в этом не было бы ничего необыкновенного, наоборот, это было бы даже в порядке вещей и способствовало бы разряжению крайнего возбуждения мозга, но в этом принимали участие седовласые мужчины, и притом с не меньшим жаром, чем и другие, юность которых может быть извинением для их усердного старания гнать из себя ручьями пот.