Текст книги "Путешествия и исследования в Африке"

Автор книги: Чарльз Ливингстон

Соавторы: Давид Ливингстон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

18-е. Ночью нас разбудил посыльный от Шинте, с приказанием, чтобы я шел к нему в такой неурочный час. Я был в поту после очередного приступа лихорадки, а тропа к городу шла через сырую долину, поэтому я отказался идти. Колимбота, который хорошо знал требования местного этикета, настаивал, чтобы я шел. Но, независимо от болезни, я считал, что мы вправе поступать, как нам угодно, чем рассердил Колимботу. Как бы то ни было, утром в 10 часов мы пошли к Шинте. Нас провели к его двору, высокие изгороди которого были сделаны из прутьев, искусно сплетенных между собой. Внутри двора вдоль изгороди было много деревьев, дававших приятную тень. Деревья эти были специально посажены здесь. Вокруг них была насажена трава с целью защиты почвы от зноя. На улицах города пустые места засаживаются сахарным тростником и бананами, большие ярко-зеленые листья которых всюду поднимаются над изгородями.

У индийского фикуса, под которым мы теперь сели, были очень крупные листья; дерево обнаруживало свое родство с индийским баньяном, потому что оно выпускало свои ветки вниз, к земле. Скоро к нам подошел Шинте. По наружности это был человек лет двадцати пяти, среднего роста, с искренним, открытым выражением лица. Он был, по-видимому, в хорошем настроении. Оказывается, он ожидал вчера, что я подойду к нему поближе и буду беседовать с ним. Когда я шел вчера на этот торжественный прием, то я и сам хотел иметь с ним личную беседу, но когда мы пришли на площадь и нагляделись на все их устрашающие приготовления, когда увидели, что даже его люди держатся от него по крайней мере на сорок ярдов, то я уступил просьбам своих людей и оставался все время под деревом против Шинте. Его упрек укрепил во мне прежнее убеждение в том, что самое лучшее средство завоевать симпатию африканцев состоит в том, чтобы быть с ними совершенно откровенным и безбоязненным. Теперь я лично изложил ему цель своей поездки, и на все, что я ему говорил, вождь выражал свое согласие и одобрение, хлопая в ладоши. Он отвечал мне через уполномоченное лицо. В заключение нашей беседы с ним все присутствовавшие при ней также захлопали в ладоши.

После того как окончилась деловая часть беседы, я спросил его, видел ли он когда-нибудь прежде белого человека.

Он ответил мне: «Никогда; ты – первый, у кого я вижу белую кожу и прямые волосы. Твоя одежда тоже отличается от всего, что я до сих пор видел».

Узнав от некоторых, что «у Шинте горько во рту, оттого что он не отведал говядины», я подарил ему, к великому его удовольствию, быка. Так как его страна представляет наилучшие условия для разведения скота, то я посоветовал ему купить у макололо коров. Эта мысль ему понравилась, и когда мы возвращались с морского берега обратно, то увидели, что он воспользовался данным ему советом, потому что к этому времени у него было уже три коровы, одна из которых оправдывала мое мнение об этой стране: по своей упитанности это была одна из тех коров, которые получают на выставках призы. После нашей беседы с ним Шинте прислал нам корзину вареной кукурузы, корзину маниоковой муки и небольшую птицу Здешняя кукуруза и маниоки очень крупны. Черноземная почва в долинах здесь чрезвычайно плодородна и не требует удобрений. Мы видели маниок 6 футов [почти 2 м] высотой, а это растение может вообще расти только на самой лучшей почве.

В продолжение этого времени Маненко со своими людьми была занята сооружением прелестной хижины, окруженной двором. Хижина была предназначена служить ей резиденцией на все время, пока здесь будут белые люди, которых она сюда привела. Когда она услышала, что мы подарили ее дяде быка, она явилась к нам с видом человека, обиженного нами, и разъяснила, что «этот белый человек принадлежит ей, она привела сюда белого человека, и поэтому бык принадлежит также ей, а не Шинте». Она приказала привести быка, заколоть его при ней и подарила своему дяде только ляжку. Шинте, кажется, был этим обижен.

19-е. Меня очень рано разбудил посыльный от Шинте, но так как у меня только что окончился очередной приступ лихорадки и я весь был в поту, то я сказал, что приду к нему через несколько часов. Но вслед за первым посыльным скоро явился другой: «Шинте желает сказать тебе сейчас же то, что ему нужно сказать». Это было слишком интригующее предложение, и поэтому мы тотчас же пошли к нему. Он ожидал нас, держа в руках курицу, а рядом с ним стояла корзина с мукой из маниока и тыква, наполненная медом. Относительно мучивших меня приступов болезни он сказал, что лихорадка – это единственное, что может помешать успешному окончанию моей поездки. У него есть люди, которые знают все дороги, ведущие к белым людям, и они могут быть нашими проводниками. Будучи молодым человеком, он сам совершал далекие путешествия. На мой вопрос, что он может посоветовать мне против лихорадки, он сказал: «Пей больше меду. Когда ты весь пропитаешься им, он прогонит лихорадку». Это очень хмельной напиток, и я подозреваю, что он очень любил это лекарство, хотя у него и не было лихорадки.

Когда мы проходили через деревню, то нас поразила приверженность балонда к установившемуся этикету. При встрече с высшими людьми на улице они падают на колени и растирают пыль на груди и руках, и пока эти люди высшего ранга продолжают идти, они все время хлопают в ладоши.

Мы видели несколько раз женщину, которая занимает у Шинте должность водоноски. Когда она идет с водой, то звонит в колокольчик, предупреждая всех, чтобы они сходили в сторону с дороги. Если бы кто-нибудь подошел к ней близко, то это считалось бы большим преступлением, потому что его близость может оказать вредное действие на воду, которую будет пить вождь. Я думаю, что самые ничтожные проступки такого рода используются в качестве предлога для того, чтобы продавать таких людей или их детей работорговцам из племени мамбари.

За время нашего пребывания у Шинте здесь произошел такой случай, который совершенно неизвестен на юге. Двое детей, один семи, а другой восьми лет, вышли из дома, чтобы набрать в лесу дров. Их дом находился на расстоянии четверти мили [около 0,5 км] от деревни. Когда они отошли недалеко от дома, то были схвачены и утащены, и их непредусмотрительные родители не могли найти их следов. Это было так близко к городу, что не может быть и мысли о нападении на детей хищного зверя. По нашим предположениям, в этом деянии должны быть повинны какие-нибудь люди высшего круга, близкие ко двору Шинте; они могли ночью продать детей.

Мамбари сооружают специальные большие хижины четырехугольной формы, в которых помещают украденных детей; детей кормят там хорошо, но выпускают на воздух только ночью. Частые похищения детей, имеющие место во всей этой области, сделали понятным мне, для чего около деревень существуют стоккады, которые мы так часто видели здесь. Родители не могут возбуждать дела, потому что и сам Шинте склонен, по-видимому, заниматься этими темными делами. Однажды он прислал за мной ночью, хотя я всегда заявлял ему, что предпочитаю действовать всегда открыто. Когда я пришел, то он подарил мне рабыню, девочку лет восьми; при этом сказал, что он всегда дарит своим посетителям ребенка. В ответ на выраженную мной благодарность и на мои слова, что я считаю дурным делом отнимать детей у их родителей и что я советую ему вообще отказаться от такого дела и начать вместо него торговлю слоновой костью и воском, он настаивал на том, чтобы подаренная мне девочка осталась у меня, «была бы моей дочерью и носила мне воду». Он убеждал меня в том, что у всякого знатного человека должен быть ребенок, который исполнял бы эту обязанность, а у меня совсем нет ребенка. Когда я отвечал ему, что у меня четверо детей и что я был бы огорчен, если бы мой вождь отобрал у меня мою маленькую девочку и подарил ее другим, и что поэтому я предпочитаю, чтобы подаренная мне девочка оставалась дома и носила воду для своей матери, то он решил, что я недоволен ростом ребенка и велел привести другую девочку, которая была на голову выше первой. После долгих моих разъяснений о том, как отвратителен сам факт продажи человека человеком, и о том, как ужасно причинить матери ребенка такое горе, я отказался также и от этой девочки.

Жернов

Рисунок XIX в.

От этих вождей невозможно было уехать скоро, они считают за честь для себя, когда иностранцы долго остаются в их деревнях. Кроме того, была еще одна причина нашей задержки: здесь часто шли дожди, не проходило суток, чтобы не было ливня. От сырости портится все. Хирургические инструменты покрываются ржавчиной, на одежде появляется плесень, обувь быстро рвется; моя палатка вся была в маленьких дырках, и при каждом сильном дожде на мое одеяло опускался густой туман из мелких брызг, заставляя меня прятать под одеяло свою голову. По утрам даже внутри палатки все было покрыто густой росой. Солнце показывалось только после полудня на самое короткое время, но даже это короткое прояснение неба прерывалось грозовыми ливнями, лишавшими нас возможности просушить наши постельные принадлежности.

Северный ветер всегда нагоняет густые тучи с дождем, а на юге проливные дожди всегда приходят с северо-востока или с востока. Когда нет солнца, то термометр падает до 72° [27,1 °C], а когда небо бывает ясное, то он и в тени поднимается до 82 [30,9 °C] даже по утрам и вечерам.

24 января. Мы думали отправиться в путь сегодня, но Сам-банза, который рано утром был послан за провожатыми, вернулся только в полдень без них и мертвецки пьяный. В этой местности мы в первый раз за все время увидели пьяного и услышали его бессвязное бормотание.

Боялоа, или пиво, изготовляемое в этой стране, оказывает скорее притупляющее, чем возбуждающее действие. Любители пива обычно быстро валятся с ног и засыпают мертвецким сном. Часто можно видеть их лежащими на земле вниз лицом, в состоянии глубокого сна.

Самбанза опьянел от меда, похожего на тот, которым нас угощал Шинте. Этот напиток крепче, чем боялоа. Насколько мы могли понять из бессвязной речи Самбанзы, Шинте сказал, что нам нельзя пускаться в путь в такой сильный дождь и что проводникам необходимо время для сборов в дорогу. Так как почти весь день лил дождь, то нам нетрудно было принять его совет и остаться. Самбанза, шатаясь, направился в хижину Маненко. Его супруга, которая никогда не давала торжественного обещания «любить, почитать и повиноваться ему», не питала против него гнева, поэтому она хладнокровно втащила его в хижину и уложила спать.

Желая доказать мне свою дружбу, Шинте сам пришел ко мне в мою палатку, которая с большим трудом могла вместить двоих людей, и с большим интересом осмотрел все новые для него и любопытные вещи: ртуть, зеркало, книги, расчески, гребешок, карманные часы и т. д. Затем он закрыл вход в палатку так, чтобы никто из его людей не мог быть свидетелем проявленной им безумной расточительности, в которой его могли обвинить, извлек из-под полы нитку бус и срезанный конец морской раковины, которая считается огромной ценностью в областях, далеких от моря. Он повесил мне бусы и раковину на шею и сказал: «Вот тебе доказательство моей дружбы».

Мои люди сказали мне, что раковина эта, в качестве почетного знака отличия, является в этой местности большой ценностью: за одну-две такие раковины можно купить раба, а пять раковин являются хорошей ценой за бивень слона, который на деньги стоит девять фунтов стерлингов. Во время нашего последнего разговора с Шинте он назначил главным проводником для нас Интемесе, человека лет пятидесяти. По словам Шинте, Интемесе приказано быть с нами до тех пор, пока мы не дойдем до самого моря. Шинте просил меня, чтобы отныне, если мне нужна будет какая-нибудь помощь, я обращался бы только к нему; он всегда будет рад помочь мне. Это была только вежливая форма, посредством которой выражалось пожелание успеха. Проводники, которые должны были помочь мне дойти до моря, на самом деле имели распоряжение дойти со мной до следующего вождя – Катемы.

Глава XVII

Отъезд из города Шинте. – Насаждения маниока. – Способ приготовления в пищу ядовитой разновидности. – Маниок – повседневная пища туземцев. – Щепетильность балонда. – Деревни за рекой Лонадже. – Казембе. – Ночные дожди. – Равнины, покрытые водой. – Привязанность людей балонда к матерям. – Ночь на острове. – Трава на равнинах. – Истоки рек. – Мы берем взаймы крыши от хижин. – Остановка. – Плодородие страны, по которой течет река Локалуедже. – Всеядная рыба. – Туземный способ ловли рыбы. – Приятный дом и семейство Мазинквы. – Прозрачная вода затопленных рек. – Посол от Катемы. – Деревня старшины Кведенде; его доброта. – Сбор шерсти. – Встреча с людьми из города Матиамво. – Беседа у костра. – Характер и поведение Матиамво. – Представление ко двору Катемы, его подарок, хороший ум и наружность. – Беседа на следующий день. – Скот. – Холодный ветер с севера. – Канарейки и другие певчие птицы. – Пауки, их гнезда и паутина. – Озеро Дилоло. – Ум муравьев

Оставив Шинте, сопровождаемые восемью его людьми, которые должны были помочь нам нести поклажу, мы поехали по прелестной долине, в которой находится город этого вождя, сначала на север, а затем повернули несколько на запад и въехали в лес, по которому сравнительно легко было ехать. Ночевали мы в этот день в деревне, жители которой принадлежат к племени балонда. Утром, когда мы поехали, справа от нас поднимался ряд покрытых зеленью возвышенностей, называемых Салоишо; нам сказали, что эти возвышенности густо заселены подданными Шинте, которые занимались выработкой железа. Возвышенности были богаты железной рудой.

Страна, через которую мы теперь ехали, имела в общем такой же ровный характер и также заросла лесом, как и раньше. Почва здесь черного цвета со слегка красноватым оттенком, в некоторых местах совершенно красная. Она производит впечатление очень плодородной. Во всех долинах находятся деревни, по двадцать—тридцать хижин каждая. Везде в огородах сажают маниок, который является здесь главным предметом питания. Для ухода за ним требуется очень мало усилий. Делают длинные грядки в 3 фута [немного менее метра] шириной и в 1 фут [30 см] вышиной. На этих грядках сажают черенки маниока, оставляя между ними промежутки в 4 фута [1¹/₄м], которые засаживаются бобами или земляными орехами; когда бобы снимут, то землю всегда тщательно очищают от сора. Через десять или восемнадцать месяцев после посадки, в зависимости от качества почвы, корни маниока бывают готовы для употребления в пищу. После того как женщина выкопает из земли корни, она втыкает на их место один или два черенка, взятых с верхушки растения, – так производится новая посадка. Маниок достигает 6 футов [почти 2 м] высоты. В пищу употребляются все части растения; листья можно готовить, как овощи. Корни бывают толщиной от 3 до 4 дюймов [7,5—10 см] и длиной от 12 до 18 дюймов [28–46 см].

Существуют две разновидности маниока, или кассавы: одна – сладкая и очень питательная, другая – горькая, содержащая яд. Последняя разновидность растет гораздо быстрее первой, благодаря чему ее всегда и везде много. Когда мы приехали в деревню Капенде, расположенную на берегу небольшой р. Лонадже, нам преподнесли в качестве подарка так много корней этой ядовитой разновидности, что мы принуждены были оставить их. Для того чтобы уничтожить заключающийся в корнях яд, их кладут на четыре дня в воду. Затем вынимают, снимают с них кожуру и выставляют на солнце. Когда они высохнут, то они легко перемалываются в очень тонкую белую муку, напоминающую крахмал. Для употребления в пищу муку засыпают в кипящую воду и помешивают; ее кладут столько, чтобы она только намокла. При этом один человек держит посуду, а другой мешает эту кашу изо всей силы. Каша из муки маниока является повседневным кушаньем во всей стране. Но мы, будучи даже голодными, с трудом заставляли себя есть ее, добавляя к ней немного меду, который я делил со своими людьми, пока он у меня был. Вкус у нее отвратительный, и, независимо от того, сколько ее съешь, через два часа все равно будешь чувствовать голод. Когда кашу делают более жидкой, то она имеет вид крахмала, употребляемого прачками, а если их крахмал сделан из испорченного картофеля, то можно создать себе некоторое представление о каше, которую едят балонда и которую нас вынудил есть только голод.

Мы имели случай убедиться в том, что наши проводники были более принципиальными людьми, чем люди далекого юга. Они доставляли нам пищу, но не принимали никакого участия в ее приготовлении, и сами никогда не ели в нашем присутствии. Когда мы приготовляли себе пищу, они всякий раз удалялись в лесную чащу и ели там свою кашу, потом вставали, хлопали в ладоши и благодарили за кашу Интемесе. Макололо, привыкшие к более простому и свободному обращению, протягивали пригоршни приготовленного ими кушанья находящимся поблизости балонда, но те отказывались даже притронуться к нему. Они очень щепетильны в отношениях друг с другом. У каждой их хижины свой отдельный костер, и когда он погасает, то они сами вновь добывают огонь, а не берут его у соседей. Я думаю, что это называется суеверным страхом.

Около каждой деревни в темной чаще леса, как я уже говорил, вы всегда увидите идолов, долженствующих изображать человеческую голову или фигуру льва и представляющих собой просто изогнутую палку, смазанную снадобьями; иногда вы видите просто небольшой горшок со снадобьями, поставленный под навесом или в миниатюрной хижине с небольшой насыпью из земли внутри этой хижины. В более глухих местах мы видели вырезанные на деревьях изображения человеческих лиц с бородой, весьма близко напоминающие изображения на египетских памятниках. Эти изображения все время попадаются на нашем пути. Около них на ветках кладутся жертвы в виде корней маниока или початков кукурузы. Через каждые несколько миль нам попадаются также кучи из палок, сложенных в форме пирамид; каждый прохожий бросает в эту кучу маленькую ветку.

Одежда мужчин балонда состоит из мягких выделанных шкур мелких животных, таких как шакал или дикая кошка. Шкуры вешаются на поясе сзади и спереди. Одежда женщин – неописуема; однако сами женщины отнюдь не были нескромными. Они стояли перед нами, нимало не сознавая непристойности своего костюма и чувствовали себя совершенно так же, как мы, когда бываем одеты. Но, не сознавая, что в их внешности чего-то недостает, женщины балонда не могли сохранять серьезности при виде моих людей, обнаженных сзади. Всякий раз, когда мои спутники повертывались к ним спиной, то, к их досаде, особенно заразительно смеялись молодые девушки.

Переправившись через Лонадже, мы подъехали к красивым деревням, окруженным, как все негритянские деревни, бананами, кустарником и маниоком. Мы расположились лагерем на берегу Леебы в месте, где было змеиное гнездо. Одного из наших людей укусила змея, но укус оказался совершенно безвредным.

К северо-востоку от города вождя Шинте находился город вождя Казембе, принадлежавшего тоже к племени балонда; туда шли люди из всей этой области покупать себе медные кольца для ног. Эти кольца изготовлялись в городе Казембе. До него, как говорили, было пять дней пути. Подданные вождя Казембе принадлежат к племени балонда, или балои, а его страну португальцы называют Лонда, Лунда или Луи.

31 января мы переправились через Леебу. Переправа заняла четыре часа. Лееба здесь значительно уже, чем в том месте, где мы оставили ее, здесь она имеет в ширину всего только 100 ярдов [около 90 м]. Вода ее имеет темно-мшистый цвет. Жители деревни одолжили нам для переправы свои челноки. Когда мы дошли до одной деревни, находившейся за рекой, в двух милях от нее, я с чувством удовлетворения произвел определение долготы и широты, для первой по расстоянию между планетой Сатурн и Луной, а для второй – по высоте меридиана Canopus'a: восточная долгота 22°57, южная широта 12°06 06».

Это был единственный удобный случай в этой части Лунды для точного определения места, где мы находились. Еще в пути я много раз вынимал свои приборы, но, как только наладишь все, звезды скрываются за облаками. Находясь на юге, я нигде не наблюдал такой сильной облачности, как здесь, а что касается дождя, то годы моей жизни на Колобенге не заставили бы мою палатку так изветшать и поредеть, как один месяц пути в Лунде. На юге я никогда не видел в ночное время и ранним утром таких проливных дождей, как в этой стране. Они часто продолжаются всю ночь и приблизительно за час до рассвета становятся еще сильнее. А когда вся ночь бывает ясной, то, как только должен наступить день, внезапно начинается бесшумный проливной дождь. Каждые пять дней из шести на рассвете обязательно начинался проливной дождь, и так было по целым месяцам. Дождь так изрешетил всю мою палатку, что мне на лицо падали мелкие брызги и в палатке все делалось мокрым. По временам, но не всегда дожди сопровождались сильными раскатами грома.

1 февраля. На той стороне реки, которую мы оставили, перед нашими взорами в этот день открылось красивое зрелище двух возвышенностей, называемых Пири, что значит «две». Страна, находящаяся там, называется Мокванква.

Мы с удивлением услышали, что английские хлопчатобумажные ткани здесь в большем спросе, чем бусы и украшения. Люди здесь больше нуждаются в одежде, чем бечуанские племена, живущие около пустыни Калахари, у которых для этой цели есть много шкур. Животные встречаются очень редко, и небольшой кусок миткаля ценится поэтому очень дорого.

2-го числа мы вышли на большую равнину, лежащую за Ле-ебой. Равнина имела в ширину по меньшей мере двадцать миль. Она была вся покрыта водой, доходившей в самых мелких местах до щиколоток. Для того чтобы не идти по равнинам Лабале (Лувал?), расположенным к западу и залитым водой гораздо больше, чем эта равнина, мы несколько отклонились от взятого нами северо-западного направления и большую часть этого дня шли, имея возвышенности Пири почти вправо от себя.

По словам проводников, равнины Лабале в настоящее время совершенно непроходимы, потому что вода на них доходит до пояса. Поверхность равнин, по которым теперь шел наш путь, была такой ровной, что вода выпавших дождей стояла на них по целым месяцам. Они были затоплены не разливом р. Леебы, потому что река еще не вышла из берегов. Там и сям поверхность залитых водой равнин была усеяна маленькими островками, на которых росли низкорослые финиковые пальмы и хилые деревья. Сами равнины покрыты густым травяным ковром, который скрывал от глаз воду; трава придает равнинам вид, напоминающий вид больших степей с их бледно-желтой окраской и открытым горизонтом, лишь кое-где скрывающимся за деревьями. Прозрачная дождевая вода, наверное, уже стояла некоторое время в траве, потому что было видно много лотосов в полном цвету; видны были также водяные черепахи, крабы и другие животные, которые питаются рыбой, находящей себе дорогу к этим равнинам.

Благодаря постоянным брызгам из-под ног вола, ноги у ездока, который сидит на нем, всегда были мокрые. Мои люди жаловались на то, что ороговевшие подошвы их ног от постоянного действия на них влаги стали мягкими. Вода покрывала все тропинки, по которым мы шли в Лунде. Единственным источником наших сведений об этой местности был проводник Интемесе, которого нам дал Шинте. Он все время называл нам различные места, по которым мы следовали, и между ними «Мокала а Мама», местожительство его матери. Очень интересно было слышать, как этот высокий седовласый человек вспоминал свое детство.

Дети племени макалака в разлуке со своей матерью или при переезде в другое место всегда сохраняют привязанность к ней. Это вовсе не говорит за их высокую нравственность в других отношениях. Интемесе, например, часто бесстыдно лгал и обманывал. Но уважение, с которым он говорил о матери, является отличительной чертой его племени. Бечуаны, наоборот, совершенно не заботятся о своих матерях, но привязаны к отцам, особенно если они имеют виды на получение от них по наследству скота. Один из наших проводников, баквейн Рачози, говорил мне, что его мать живет в стране Себитуане; несмотря на то что он был хорошим и примерным человеком среди бечуанов, мысль о том, чтобы предпринять путешествие от оз. Нгами на р. Чобе с единственной целью увидеться со своей матерью, вызывала у него только смех. Если бы на его месте был какой-нибудь макалака, то он никогда бы не расстался с ней.

Мы расположились на ночлег на одном из островков, но не могли достать на нем хорошего топлива для костра. Шалаши, сделанные моими спутниками, служили очень плохой защитой от дождя, который лил ручьями без перерыва до самого полудня. На этих равнинах нет никакого стока для такой массы воды, за исключением медленного просачивания ее в разные притоки Леебы и в самое Леебу. Благодаря густой растительности, вода не может избороздить равнины ручьями или «нуллаг'ами». Если бы поверхность не была такой ровной, то, несмотря на буйную и спутавшуюся растительность, потоки воды вызывали бы образование стока.

На этих обширных равнинах растет одна трава, и только на небольших островках попадаются чахлые деревья. В этой стране, где застаивается вода, деревья вообще не могут существовать. Отсутствие быстрого стока воды гибельно действует на них и препятствует росту тех деревьев, которые успели пустить корни на островках, потому что в почве здесь нет ни одного места, которое не было бы подвержено заболачиванию от застоявшейся воды. Как рассказывают, равнины Лабале, находящиеся к западу, гораздо обширнее тех равнин, которые мы видели, и растительность на них отличается теми же особенностями.

Когда стоячая дождевая вода впитывается землей, что должно происходить во время бездождных месяцев, то путешественники испытывают затруднения от недостатка воды. Так говорят туземцы, и я вполне могу верить им. Совершенно плоские равнины, на которых нигде не встречается ни скважин, ни оврагов, могут после сухого сезона представлять собой полную противоположность тому, что мы здесь видели. Копая землю, можно, конечно, всегда добыть воду, доказательство чему мы получили на обратном пути, когда лихорадка заставила нас остановиться на этих же самых равнинах. Копая землю в двенадцати милях от р. Касаи, мои люди достали вдоволь воды на глубине нескольких футов. На одном из островков мы видели огород, разбитый здесь каким-то человеком, который во время сухого сезона таким же образом доставал себе воду из вырытого им колодца. Пока существует принятая всюду у туземцев система обработки земли, на этих равнинах не будет жить никто. Население здесь вообще не настолько велико, чтобы испытывать нужду в земле. Для своих огородов люди находят достаточно земли на пологих берегах небольших рек. У них нет скота, который поедал бы миллионы акров прекрасной травы, сквозь которую мы теперь с трудом продирались.

Здесь я прошу у читателя особого внимания к факту периодического затопления водой этих равнин, потому что он оказывает очень сильное влияние на физическую географию огромной части этой страны. Равнины Лабале, лежащие к западу от описанных, дают начало множеству потоков, которые, соединяясь вместе, образуют глубокую непересыхающую р. Чобе. Такие же обширные равнины дают начало рекам Лоэти и Касаи, и, как мы увидим дальше, вообще все реки этой области обязаны своим происхождением не источникам, а медленному просачиванию воды из болот.

Покинув наш остров с прекращением дождя, мы продолжали свой путь, пока не дошли до какого-то гребня с сухой, но незаселенной землей на северо-запад. Местные жители, как и всюду, где мы были, одолжили нам несколько крыш от своих хижин, чтобы избавить людей от необходимости делать себе шалаши. Уходя из деревни, мы предоставляли самим жителям поставить на досуге эти крыши на прежнее их место. За пользование крышами они не требовали никакой платы. Ночью шел такой сильный дождь, что наши постели промокли снизу. С этого времени мы стали делать вокруг палатки или шалаша канаву, а из выкопанной земли делать холмик, чтобы поднять свои постели выше уровня поверхности земли. В сырую погоду мои люди работали очень охотно.

4-го и 5-го числа все время шел дождь, поэтому мы оставались на месте.

6-е. Отправившись в путь, мы скоро переехали на челноке через рукав р. Локалуедже, а после полудня переправились таким же образом и через самое реку. Этот рукав, как почти все рукава рек в этой стране, называется Нуана Калуедже («дитя Калуедже»). В Локалуедже водятся гиппопотамы, следовательно, можно думать, что она является непересыхающей рекой, что подтверждают и местные жители. Руководствуясь только тем, что мы видели, мы не можем судить о ее величине. Это был глубокий поток с очень быстрым течением в 40 ярдов [более 35 м] шириной, но в сухой сезон он бывает, вероятно, наполовину меньше.

Направляясь на северо-северо-запад, мы переезжали еще через много других притоков, и так как там не было челноков, то мы часто весь день были мокры до нитки. В некоторых местах наши быки держали над водой только голову, и поэтому наши одеяла, служившие нам вместо седел, промокли насквозь. Единственное безопасное место для моих карманных часов было под мышкой, потому что там они сохранялись и от дождя, лившего сверху, и от речной воды снизу. Люди переходили через эти лощины вброд, поднимая поклажу над головой.

Локалуедже, извиваясь с северо-востока по направлению на юго-запад, впадает в Леебу. Прилегающая к ее берегам страна с разбросанными по ней там и сям участками леса и группами великолепных деревьев чрезвычайно красива и плодородна. Жители деревень, через которые мы проезжали, весь год непрерывно сеют и снимают урожаи. Такие злаки, как кукуруза, лоца [Pennisetum typhoideum], локеш, или просо, можно видеть одновременно в разных стадиях роста: некоторые из них только что созрели, тогда как у макололо в это же время посев еще и наполовину не вырос. Мои спутники, которые прекрасно разбирались в качестве почвы, выражали свое восхищение богатейшей плодовитостью земли во всей Лунде и громко восхваляли ее пастбища. Они имеют точное представление о том, какие сорта травы соответствуют потребностям различных пород скота, и сетуют на то, что здесь совсем нет коров, которые могли бы откармливаться на этой сочной зелени, придающей ландшафту особую краску в это время года.

В воде, затопляющей равнины, широко распространена всеядная рыба Geanis siluris. Когда вода спадает, эта рыба пытается найти себе дорогу обратно к реке. Во время спада воды балонда устраивают поперек течения плотины и изгороди, оставляя для воды лишь небольшие промежутки, через которые стекает большая ее часть. В этих открытых промежутках они ставят верши, по виду похожие на наши, в которые рыба может войти, но не может выбраться обратно. Таким способом они налавливают большое количество рыбы и подвергают ее копчению. Копченая рыба представляет прекрасную приправу к их безвкусной пище. Кроме верши, они ловят рыбу удочкой. В качестве удочки употребляют железный крючок, не имеющий бородки; чтобы рыба не могла с него сорваться, острый конец крючка загибается внутрь. Сети здесь не в таком употреблении, как на Зоуге и Лиамбье. Туземцы убивают также большое количество рыбы, отравляя ее мелко истолченными листьями одного кустарника, который в этой стране можно видеть около каждой деревни.