Текст книги "Закат Америки. Уже скоро"

Автор книги: Чарльз Капхен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

По мере роста ресурсов ЕС и расширения властных полномочий Европейской комиссии в Брюсселе, геополитическое влияние станет более равномерно распределяться по обе стороны Атлантики. Да, Европа и Америка обладают схожими демократическими традициями. Но чем сильнее и интегрированнее будет становиться Европа, тем решительнее она будет требовать влияния, соответствующего ее новому статусу. Нравится это Соединенным Штатам или нет, но Европа превращается в новый центр мировой силы. Соответственно, мировая роль Америки уменьшится.

Восточно-азиатские нации в течение многих лет находились в стороне от исторического процесса ин теграции, который принес мир и процветание Европе. Несмотря на это, регион обладает огромным экономическим потенциалом. В Японии уже имеется высокообразованная и квалифицированная рабочая сила, передовая промышленная и технологическая база, развитая торговая сеть. Стоит лишь приступить к необходимым преобразованиям, и длительный экономический спад уступит место впечатляющему росту. В течение последнего десятилетия Китай имел темпы экономического роста около 10% в год. По прогнозам Всемирного банка, к 2020 году «Китай может стать вторым по величине экспортером и импортером в мире. По степени вовлеченности в мировые финансовые рынки, как полноправный участник и как источник капитала, Китай будет соперничать с самыми индустриально развитыми странами»(65). Отсюда следует, что в двадцать первом столетии Восточная Азия, наряду с Европой, окажется противовесом Америке.

Вторая тенденция, грозящая гибелью однополярному миру, – меняющееся отношение Соединенных Штатов к международным делам. Однополярность опирается на существование государства, которое не просто использует собственное превосходство к своей выгоде, но и готово к использованию своих неистощимых ресурсов для «умиротворения» остальных во имя международного порядка. Если Соединенные Штаты устанут быть мировым защитником и последней надеждой мира, однополярности придет конец – даже при условии, что американские ресурсы по-прежнему останутся неистощимыми.

Снижение интереса Америки к мировым обязательствам – и особенно к многосторонним формам сотрудничества – представляет собой прямое следствие изменения международного окружения США.

Большую часть своей истории Америка избегала прямого вмешательства в борьбу за пределами своего полушария. Лидеры США считали, что Соединенные Штаты могут удовлетворять потребность в увеличении товарооборота, не вмешиваясь в проблемы отдаленных территорий. Критическим поворотным моментом стала Вторая мировая война, когда устремления Германии и Японии превратиться в агрессоров мирового масштаба привели к возникновению новых международных обязательств и потребовали прямого американского вмешательства в формирование баланса сил как в Европе, так и в Восточной Азии. После войны возникла советская угроза, которая заставляла Соединенные Штаты активно участвовать в международных делах и создавать эффективные международные институты вплоть до конца XX века.

С окончанием «холодной войны» разграничительная линия между двумя геополитическими блоками исчезла. В мире, лишенном главного соперника, Соединенные Штаты больше не чувствуют необходимости играть роль мирового стража. Америка окружена с востока и запада широкими океанами, на севере и на юге у нее дружественные соседи; то есть она находится в условиях «естественной защиты». В подобных обстоятельствах многие из тех стратегических и политических соображений, которые поддерживали интерес страны к международным обязательствам со времени основания в XVIII веке и до нападения японцев на Перл-Харбор в 1941 году, снова оказываются в центре внимания.

Признаки утраты Америкой интереса к международным проблемам проявляются постепенно. Лидеры обеих партий старательно демонстрировали и демонстрируют неизменность политического курса, стремясь превзойти друг друга в желании утвердить лидирующую роль США в мире и увеличить оборонные расходы. Атаки 11 сентября 2001 года также замедлили отступление Америки от мировой гегемонии. Тем не менее политический центр тяжести США плавно сдвигается в сторону ограничения участия страны в международных делах.

Рассмотрим американское стратегическое присутствие в Европе – главной арене американской политики безопасности последних пятидесяти лет. Соединенные Штаты вмешались в ситуации в Боснии и Косово, выказав тем самым стремление и впредь оставаться европейским миротворцем. Но на заднем плане проступает совершенно иная картина. Как простые американцы, так и их выборные представители начали понимать, что демократическая и состоятельная Европа сама сможет позаботиться о себе. Вот почему реакцией американского Сената на войну в Косово было единогласное принятие резолюции, сожалевшей об «определенной недостаточности» европейских оборонительных мощностей и побуждавшей Европейский Союз исправить «общий дисбаланс» в рамках НАТО(66). Вот почему бывший государственный секретарь США Генри Киссинджер, которого вряд ли можно заподозрить в принадлежности к изоляционистам, доказывал до начала бомбежек в Косово, что «предполагаемое размещение (американских войск) в Косово не имеет никакого отношения к безопасности Соединенных Штатов в традиционном понимании этого выражения. Если Косово и представляет проблему для безопасности, то для безопасности Европы, главным образом потому, что в Европу хлынут беженцы. Косово угрожает Америке не больше, чем Гаити Европе»(67). Двойственный подход Клинтона к косовской проблеме, заявления администрации Буша о том, что необходимо вывести американские войска с Балкан, – все это доказывает, что дни Америки как главного европейского защитника и миротворца сочтены.

Сокращение американского участия в мировых делах не является результатом политического упадка. Оно также не свидетельствует о воскрешении доктрины изоляционизма далекого прошлого, сбивавшей некогда Америку с верного пути. Это всего лишь веление времени – следствие географического положения Америки и сложившегося стратегического окружения, в котором террористические атаки на территорию США, а не гегемонистские войны в Европе или Азии, представляют наибольшую угрозу благополучию страны. Политика современной Америки направлена на достижение соответствия изменившимся геополитическим реалиям.

В то же время убывающий интернационализм обладает потенциалом к перерастанию в опасный изоляционизм. Особенно благодаря естественной географической изолированности США, привлекательности идеи об обеспечении безопасности страны посредством отказа от обязательств, которые могут поставить под угрозу эту безопасность, и изоляционистским устремлениям, оказывающим влияние на американскую внешнюю политику со времен основания республики. «Умаление» роли США на мировой арене может зайти слишком далеко. Сдержанность по отношению к принятию внешних обязательств – одно. Международного сотрудничества не избежать, но вовлекаться в него можно постепенно, тщательно анализируя последствия, чтобы свести к минимуму возможный риск. Отход же от мировых дел – другое. Это решение может иметь самые серьезные последствия, поскольку мировая стабильность в настоящее время целиком зависит от американского могущества и целеполагания.

Не менее тревожит и возрастающая односторонность американской политики. Соединенные Штаты демонстрируют склонность не только к меньшей вовлеченности в международные проблемы, но и к решению этих проблем в одностороннем порядке. Рассмотрим судьбу Киотского протокола о глобальном потеплении и Договора по средствам противоракетной обороны (ПРО). Уже в первые месяцы пребывания на посту Джордж У. Буш, не проконсультировавшись с заинтересованными сторонами, объявил, что Соединенные Штаты выйдут из обоих договоров. Что касается Киотского протокола, Буш даже не пытался скрыть эгоистических соображений: «Мы не сделаем ничего такого, что может нанести вред нашей экономике, потому что самое главное – это люди, которые живут в Америке»(68). Что касается судьбы договора по ПРО, администрация провела консультации со многими странами после того, как объявила о своем намерении выйти из этого договора по контролю над вооружениями. В августе 2001 года президент Буш уведомил мировое сообщество о том, что «мы выйдем из договора по вооружениям по собственному усмотрению и тогда, когда это будет удобно Америке»(69). В декабре того же года Буш сдержал свое обещание.

Европейцы восприняли эти действия США с тревогой и негодованием и не замедлили выплеснуть свои эмоции на американского президента во время его первого визита в Европу летом 2001 года. Как гласил один плакат: «Буша в космос, ракеты в мусорную корзину»(70). Опрос общественного мнения, проведенный тем же летом во Франции, Германии, Италии и Великобритании, выявил наличие широкой оппозиции внешней политике Буша. Почти 85% опрошенных не одобрили решение Буша выйти из Киотского соглашения, в то время как 70% выступили против намерений США аннулировать договор по ПРО и развивать собственную систему противоракетной обороны. 78% выразили убеждение в том, что Буш принимал эти решения «исключительно в интересах Соединенных Штатов, не считаясь с Европой»(71). Возникновение Европейского Союза – не просто реакция на доминирование США в мировой политике, но реакция, продиктованная раздражением американскими односторонними действиями.

Как и в прошлом, американское стремление к односторонним действиям проистекает из опасений того, что международные институты станут посягать на национальный суверенитет и ограничат возможности маневрирования. Это стремление окрепло в последние годы отчасти по той причине, что исчезли сдерживающие факторы времен «холодной войны». Кроме того, играет роль и позиция избирателей: консервативные республиканцы, в особенности те, кто составляет электорат Буша в центральной части страны, являются ярыми поборниками односторонней внешней политики. Вдобавок «сползание» Америки к односторонним действиям диктуется недовольством тем, что сегодня уже невозможно добиваться желаемого столь же часто, как в прошлом. Верные своей привычке руководить, определять стратегию, Соединенные Штаты, вероятно, предпочтут идти своим путем, если союзники откажутся поддержать Вашингтон, – а европейцы и другие будут это делать все чаще и чаще по мере роста уверенности в своих силах.

После атак в сентябре 2001 года Америка как будто опомнилась и повернулась к многосторонним институтам и укреплению интернационализма. Однако война с терроризмом не может служить основой прочного альянса. Америка собрала внушительную коалицию, но военную кампанию против «Талибана» и «Аль-Кайеды» Соединенные Штаты вели фактически в одиночку. Через несколько дней после начала операции 56 исламских государств собрались в Катаре и приняли коммюнике, гласившее: «Конференция отвергает вторжение на территорию любого исламского или арабского государства под предлогом борьбы с терроризмом»(72). Проблемы, разделявшие до 11 сентября 2001 года Америку, Европу, Россию и Китай, не исчезли; они временно отступили на второй план. Даже если война с терроризмом будет продолжаться, ассиметричные угрозы, исходящие от враждебных режимов и террористических организаций, заставят Соединенные Штаты возвести многочисленные защитные барьеры, как-то: системы ПВО, береговое патрулирование, усиление охраны границ, контроль внутренней безопасности. Поскольку сегодня высшим приоритетом американской политики является защита страны, можно утверждать со значительной степенью уверенности, что Америка откажется от внешних обязательств, постарается облегчить собственное «внешнее бремя» и переложить его на плечи других.

Комбинация тенденции к односторонним действиям и изоляционистских устремлений Соединенных Штатов обещает превратиться во взрывоопасную смесь. Однажды Америка отпугнет своих партнеров упрямой приверженностью одиночному курсу. А затем она и вовсе лишит их своего присутствия, выйдя из международной системы отношений, которую, как выяснится, она уже не в состоянии контролировать. В результате в тот момент, когда Соединенным Штатам понадобится помощь международного сообщества, они с неприятным удивлением обнаружат, что оказались в изоляции.

Поскольку подобный вариант развития событий представляется наиболее вероятным, и Соединенным Штатам, и остальному миру следует готовиться к новому, более «осмысленному» варианту американского участия в международных делах. Для Вашингтона выработка обдуманной и устойчивой линии взаимодействия с внешним миром, имеющей поддержку американского народа, предпочтительнее, чем лавирование между односторонними устремлениями и изоляционистской политикой. В то же время Америка должна дать понять своим партнерам, что ожидает от них большего, чем усилий по сохранению status quo, – а не стремиться к «уходу без предупреждения». Если США на самом деле желают осуществить на практике этот новый «либеральный интернационализм», заручиться необходимой поддержкой американского народа, укрепить международные институты по поддержанию стабильности и обеспечить себе и своим союзникам условия более равноправного партнерства, – Вашингтону пора приступать к «закладке фундамента».

Совместим возвышение Европы и Азии и деградацию «колючего» интернационализма Соединенных Штатов – и мы осознаем, что американский однополярный мир долго не просуществует. Американское превосходство, политическая ненасытность США и стремление распространить свою власть на весь земной шар достигли пика; в дальнейшем аппетиты Америки будут идти на спад. Как только, однополярность уступит место мультиполярности, стратегическое соперничество, которое сейчас сдерживается превосходством Соединенных Штатов, возобновится – и возобновится в полной мере, если в Америке возобладает идеология односторонности. Утратив гегемонистскую поддержку Соединенных Штатов, процессы глобализации и демократизации собьются с победной поступи; та же участь ожидает и международные институты, эффективная деятельность которых ныне опирается на мировое лидерство Вашингтона. Геополитические разграничительные линии пролягут вновь – между силовыми центрами в Северной Америке, Европе и Восточной Азии. И главным вызовом большой стратегии Соединенных Штатов станут опасности, возникшие вместе с этими новыми разграничительными линиями.

Следующие главы книги выстраивают новую геополитическую карту мира и демонстрируют, в чем предлагаемый здесь подход лучше своих альтернатив. Но прежде чем приступать к созданию новой карты, следует «сузить информационное поле» и объяснить, почему мы отвергаем альтернативные карты – разработки Хантингтона, Кеннеди и Каплана, а также Миршеймера, – чтобы больше к этому не возвращаться.

Карта мира Хантингтона имеет несколько слабых мест. Начнем с того, что не существует достаточных доказательств в поддержку утверждения о неизбежности цивилизационных столкновений между Западом и другими культурами даже в условиях последнего десятилетия, оптимальных для возникновения антиамериканских настроений. Тот факт, что Соединенные Штаты находятся на пике могущества, а передовые демократии выигрывают от глобализации гораздо больше, чем остальные страны мира, должен был привести к «обиде» на Запад и к образованию антизападных коалиций между не-западными цивилизациями. Отсутствие подобных коалиций наносит рассуждениям Хантингтона ощутимый урон.

Рассмотрим 1999 год с точки зрения народов православного, конфуцианского и мусульманского миров. Америка демонстрировала свои военные мускулы повсюду. Она расширяла НАТО, несмотря на резкие протесты Москвы, что усилило у православной России чувство утраты имперских позиций. Соединенные Штаты вовлекли НАТО в войну против Сербии, нанеся оскорбление всем православным славянам. Более того, НАТО действовало без одобрения ООН, нарушив букву закона, если не сам его дух. В разгар конфликта ракеты точного наведения, выпущенные американскими военными самолетами, разрушили крыло посольства КНР в Белграде, превратив его в руины. Таким образом Вашингтон «наказал» Пекин за то, что китайское правительство следует путем репрессий и угрожает Тайваню. В другой точке земного шара американские самолеты регулярно наносили удары по иракским целям на протяжении большей части десятилетия. Кроме того, Вашингтон, хотя и без большого энтузиазма, поддерживал правое израильское правительство Беньямина Нетаньяху, которое превратило в фарс мирные переговоры с палестинцами. Чем не подходящий «рецепт» для того, чтобы вызвать коллективный гнев народов православной, конфуцианской и исламской цивилизаций?

Но объединились ли эти оскорбленные цивилизации в антиамериканский альянс? Заточили ли они свои мечи для борьбы с Западом? Ничего подобного. Русские едва пошевелили пальцем ради сербских братьев и в конце концов протянули Америке руку помощи, заставив Милошевича отвести свою армию из Косово. А через несколько месяцев после оконча ния конфликта и Москва, и Пекин приложили изрядные усилия, чтобы ввести отношения с Вашингтоном в нормальное русло. Большинство арабских стран даже не думало о джихаде против Америки, держалось поодаль от Саддама Хусейна и отнюдь не стремилось помогать своим палестинским братьям.

Будь хантингтоновская картина мира верна, сегодня настало бы время возникновения всевозможных антиамериканских альянсов, как по указанной выше, так и по другой причине: развивающиеся регионы мира больше не являются ареной соперничества между Востоком и Западом. В годы «холодной войны» Соединенные Штаты и Советский Союз настраивали региональные государства друг против друга: Саудовскую Аравию против Сирии, Ирак против Ирана, Северную Корею против Южной, Японию против Китая, Эфиопию против Сомали. «Холодная война» зачастую не оставляла соседним странам со схожими культурами ни малейшего шанса сплотить усилия. И Вашингтон, и Москва следовали одной доктрине – «Разделяй и властвуй».

С распадом Советского Союза Соединенные Штаты начали использовать свое влияние в регионах не для разжигания региональных споров, а для мирного их разрешения. Особенно характерна в этом смысле деятельность администрации Клинтона, при которой американские дипломаты были задействованы как посредники в конфликтах почти по всему земному шару. Тем не менее, многие региональные споры продолжают тлеть, а культурное родство не слишком способствовало умиротворению и не вызывало стремления к объединению. Корейский полуостров остается разделенным и поныне. Политическое соперничество и этническая напряженность все еще терзают многие части Африки. В исламском мире сплоченность ничуть не больше, государства Ближнего Востока часто соперничают друг с другом. Короче говоря, несмотря на окончание «холодной войны», внутри цивилизаций проблем гораздо больше, чем между цивилизациями.

Террористические атаки на Нью-Йорк и Вашингтон, которые были восприняты многими как «преддверие» грядущего столкновения Запада с мусульманским миром, только подтверждает наши выводы. Большинство стран Ближнего Востока, традиционно обвиняемых в поддержке терроризма, осудили эти атаки, в том числе давние антагонисты Соединенных Штатов – Иран и Ливия. Та же Исламская конференция, на которой был поставлен вопрос относительно законности карательных акций против Афганистана, осудила террористические атаки на Соединенных Штатов и заявила, что они противоречат учению ислама. Группа мусульманских священнослужителей, включая тех, кого уважают даже боевые командиры экстремистских военизированных группировок, издала фатву, осуждающую террористические атаки, и призвала мусульман исполнить свой долг и помочь задержанию преступников(73). Хотя правительство практически каждого исламского государства рискует многим, соглашаясь сотрудничать с Соединенными Штатами, многие страны Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии предложили США базы на своей территории и открыли для американцев воздушное пространство. Эта поддержка способствовала ослаблению напряженности между Америкой и исламской цивилизацией, возникшей после нападения террористов на Нью-Йорк и Вашингтон. И то, что войска Соединенных Штатов трижды на протяжении 1990-х годов вступали в войну, защищая мусульман, – в Кувейте, Боснии и Косово, – также противоречит хантингтоновскому мифу.

Несмотря на риторику Усамы Бен Ладена и его последователей, война между Соединенными Штатами и исламскими экстремистами не представляет собой столкновения цивилизаций. Напротив, линия разлома, питающего терроризм на Ближнем Востоке, пролегает не между Соединенными Штатами и исламом, а внутри самого мусульманского мира. Нелегитимность правящих режимов, противостояние кланов и фракций, нарастающие различия в уровне доходов, нищета, ощущение отставания от истории – вот основные причины неудовлетворенности в исламском обществе. Экстремистские группы и религиозные фанатики используют это недовольство, превращая его в ненависть мусульман к Соединенным Штатам и Западу в целом. Но главный источник «отчуждения» мусульманской цивилизации скрыт в ней самой – это политический и экономический застой, а также социальное неравенство.

То, что у исламского мира нет монополии на антиамериканские настроения, также свидетельствует в пользу нашей гипотезы. Недовольство Соединенными Штатами на Ближнем Востоке, вероятно, глубже, чем где бы то ни было, однако антиамериканские акции протеста знакомы и Франции, и России, и Китаю, и многим странам Латинской Америки. Суть проблемы не в американской культуре, а в могуществе Америки. История учит, что любая гегемония вызывает раздражение. Государства, находящиеся на вершине, – популярная мишень для недовольства, особенно в бедных странах и странах, где гегемон правит особенно тяжелой дланью. Это недовольство, впрочем, редко оказывается достаточно сильным, чтобы преодолеть внутренний раскол, который столкновения внутри одной цивилизации делают более вероятными, чем столкновение между разными цивилизациями.

Удивительное отсутствие мира и согласия внутри цивилизаций объясняется прежде всего тем, что разобщающее влияние борьбы за власть и безопасность обычно берет верх над потенциально объединяющим влиянием культурной и идеологической общности. Большинство споров в мире происходит между соседними государствами. Причина заключается в том, что соседи, благодаря географической близости, часто угрожают благосостоянию друг друга, отрицая то чувство общности, которое порождается родством культур и этносов. Внешняя угроза – значительно более важный фактор самоидентификации нации, нежели культура или идеология; именно по «степени угрожаемости» нация выявляет врагов и подбирает себе союзников(74).

Потенциальное партнерство между культурно родственными государствами время от времени возникает из силового соперничества. Панарабские устремления привели Сирию и Египет к созданию в 1958 году Объединенной Арабской Республики. Сирийское правительство в 1961 году приняло решение о выходе из союза, устрашившись растущего влияния египетского президента Гамаля Абдель Насера. Стратегическое соперничество Ирана и Ирака препятствует объединению этих государств в исламскую коалицию. Общая культурная идентичность не помешала Саддаму Хусейну разграбить Кувейт. Пакистан годами поддерживал режим талибов в Афганистане, но изменил курс за несколько дней, столкнувшись с перспективой оказаться врагом Америки в войне с терроризмом, – и получил взамен экономические и политические выгоды. Подобные рассуждения верны и по отношению к другим регионам. Япония и Китай имеют близкие культурные традиции, уходящие в глубь веков. Но эти традиции ныне неспособны сгладить политические разногласия между двумя главными восточно-азиатскими государствами. Точно так же превалирование геополитических интересов над культурной идентичностью объясняет, почему сильная Европа и ее заатлантический «потомок», вероятнее всего, придут к стратегическому соперничеству. Хантингтон прав в том, что конкуренции на мировой арене в избытке, но эта конкуренция будет иметь место между силовыми геополитическими блоками, а не между цивилизациями.

Карты мира Каплана и Кеннеди тоже страдают существенными изъянами. Нет никаких сомнений в том, что развивающиеся регионы мира, и Африка в частности, находятся на грани страшного кризиса. СПИД, голод, загрязнение окружающей среды и преступность угрожают превратить весь материк в пустыню. Анархия и разруха из кинотрилогии «Безумный Макс» могут оказаться правдой.

Проблема в том, что индустриально развитые страны Севера имеют почти безграничные возможности оградить себя от страданий и конфликтов развивающегося мира. Соединенные Штаты тратят ничтожно мало на помощь зарубежным странам – около 0,1 от 1 % валового внутреннего продукта. И несмотря на всю ничтожность суммы, каждый год требуется масса усилий, бесконечных ссор и торгов, чтобы Конгресс одобрил эту статью бюджета.

Объяснение этому существует, и оно очевидно. Большинство развивающихся стран обладает минимальными промышленными и финансовыми ресурсами. Отсюда следует, что минимальны (примитивны) и военные ресурсы этих стран. Поскольку же развивающиеся страны в своей массе не имеют сколько-нибудь существенного экономического или стратегического значения, Соединенные Штаты и другие промышленно развитые государства могут себе позволить (и позволяют) игнорировать их незавидное положение. Так, в 2000 году 36% населения Ботсваны в возрасте от 15 до 49 лет были заражены гепатитом С, что существенно приблизило страну к гибели – ведь вымирало трудоспособное население. Жуткая гуманитарная катастрофа! Но Ботсвана – не тот игрок, на которого пристало обращать внимание: если эта страна исчезнет, Запад ее исчезновения не заметит ни экономически, ни стратегически.

Некоторые из гибнущих государств могут быть достаточно большими, чтобы их гибель могла привести к нестабильности в целых регионах. Но, как уже не раз бывало в прошлом, индустриально развитые страны имеют обыкновение отворачиваться от чужих бед. Волны беженцев двинутся на Север, но богатые нации перекроют путь и пошлют их обратно домой. Стена между Севером и Югом в результате подобных катаклизмов только поднимется выше.

Верно, что ухудшение экономического и социального положения населения развивающихся стран способно создать плодородную почву, из которой прорастут коалиции «разгневанных мстителей», жаждущих покарать Север. Террористы уже имеют опыт по преодолению защитных барьеров Запада. Потенциальное распространение оружия массового уничтожения делает перспективу будущих нападений еще более серьезной. И несмотря на принятие самых суровых мер по устранению террористической угрозы, вполне может быть, что террористы время от време ни будут чувствительно напоминать Западу о своем существовании.

Поэтому Юг представляет собой стратегическую угрозу, которую Север не сможет игнорировать, однако эта угроза исходит от нескольких изолированных групп или диктаторских режимов, но не от развивающегося мира в целом. Как следствие, Соединенные Штаты имеют возможность преследовать террористические группы и государства, которые их укрывают; примером тому Афганистан. Но это отдельные атаки на отдельные группы или экстремистские режимы, а не столкновение между Севером и Югом. И даже если борьба с терроризмом на его собственной территории возымеет успех, неопределенная и непредсказуемая природа этой угрозы сохранит барьеры между Севером и Югом. Ужесточение пограничного режима, более строгая иммиграционная политика, береговое патрулирование, позволяющее разворачивать и топить не желающие себя идентифицировать суда, – все это отнюдь не признаки новой геополитической разграничительной линии, но лишь удвоенные усилия Севера по ограждению себя от потенциальных опасностей и катаклизмов с Юга.

Более того, если взаимоотношения Севера с Югом будут строиться исключительно в рамках борьбы против терроризма, могут проявиться противоречия, характерные для политики «двойных стандартов». Сражаясь с терроризмом, Америка будет стремиться к сближению с консервативными режимами, которые охотно согласятся на коалицию с Западом. Но многие из этих режимов – Саудовская Аравия, например, – играют ключевую роль в сдерживании политического и экономического развития своих регионов. Рассматривать американские отношения с Югом как войну с терроризмом означает идти на риск укрепления нелиберальных правительств и углубления экономического неравенства, которое ведет к возрастанию недовольства и порождает экстремизм. В сочетании со спорадическими военными вторжениями Запада в развивающийся мир, отождествление дихотомии Север—Юг с геополитической разграничительной линией чревато последствиями, которые заставят вспомнить о сбывающихся пророчествах.

Необходимость удержать экстремистские группы от нанесения вреда Америке должна стать национальным приоритетом, но не следует принимать ее за основу большой стратегии или за новый организационный принцип. Сделать так – значит позволить террористам одержать победу. Усама Бен Ладен хотел превратить Америку в государство-казарму и заставить американцев пожертвовать своими свободами. Он хотел спровоцировать военное противостояние Америки с исламским миром, противостояние, которое трансформировало бы преступный акт в новую разграничительную линию и в столкновение цивилизаций. Он хотел разозлить Америку и вынудить ее отступить перед врагом, против которого подавляющее военное превосходство оказалось бы малопригодным. Но Америка – не игрушка в руках террористов. Борьба против терроризма требует терпения и бдительности, но отнюдь не новой карты мира.

Надвигающийся кризис на Юге, без сомнения, потребует внимания Запада и привлечения западных ресурсов. Но Юг как таковой представляет для Запада гуманитарную проблему, а не стратегическую угрозу. Определяя обязательства Запада в этой борьбе, лучше опираться на морально-этические построения, нежели приводить ошибочные геополитические доводы. Север, конечно, должен искать и находить террористические базы, где бы и когда бы те ни появлялись. Но деление Север—Юг станет геополитической разграничительной линией, только если Запад превратит его в эту линию, только если он будет воспринимать развивающиеся страны как источник терроризма, а не как государства, нуждающиеся в помощи. Конгресс одобрит помощь Ближнему Востоку и Африке скорее из смешанных чувств милосердия и вины, чем во имя предотвращения реализации сценариев безумной анархии, захлестывающей территорию Америки, из страха перед разгневанными ордами, нацелившими оружие массового поражения на Соединенные Штаты. Северу, безусловно, нужно делать все от него зависящее, чтобы не допустить катастрофы на Юге. Но это следует сделать именно по гуманитарным, а не по стратегическим соображениям.