Текст книги "Черные дрозды(ЛП)"

Автор книги: Чак Вендиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Я выдернула руку.

– Вот и чудненько, – сказал он.

А потом я ушла на кухню.

Подошла к блендеру. Это был старый прибор с двумя скоростями, прочной основой и тяжелым стеклянным стаканом.

Я взяла его за ручку и понесла обратно в гостиную.

Уолтер сидел, откинувшись в своём кресле. Он посмотрел на меня, когда я вошла.

– И что ты собираешься с этим делать? – поинтересовался он.

А я ударила его этим прибором по голове.

Это не вырубило его, но нанесло серьезную рану. Он свалился с кресла, истекая кровью, и не смог встать, сколько бы раз ни пытался.

Я оттащила его на кухню.

Достала набор кухонных ножей, тесак и мясорубку.

Порезала его на куски. Начала и резала, он некоторое время был ещё жив. Отрубила пальцы на руках. Потом на ногах. Голени, бедра, бицепсы. Двести фунтов плоти. Ведра крови на кухонной плитке.

Кости я сложила в мусорные мешки. А мясо спустила в измельчитель.

Он отлично поработал. Единственное, в конце застряли волосы. Они сломали измельчитель, вообще-то. Из устья слива повалил дымок.

Я не знала, что делать, поэтому позвонила в полицию и стала ждать.

Они меня арестовали. Я не сопротивлялась.

Залога мне не назначили. Вероятно, общество было шокировано таким поворотом событий. Наши соседи были тихими, среднего класса; самое громкое, что когда-либо сотрясало округу – это чья-то ругань или визг автомобильной сигнализации, включенной расшалившимся ребенком.

Жена, расчленившая мужа, вот это была новость.

Это даже попало в национальные новости – лишь небольшой, но значительный эпизод.

Это и привлекло ко мне Ингерсолла.

Они пришли, чтобы отвезти меня в суд, но не похоже, что я находилась под усиленной охраной. Я была домохозяйкой едва за тридцать, к тому же делала всё, что мне говорили.

Они не ожидали, что грузовик врежется в фургон.

Они не ожидали, что меня кто-то освободит и увезет.

Но случилось так, что Ингерсолл узнал обо мне и решил, что есть во мне что-то важное, что-то полезное.

Он оказался прав. На протяжении десяти лет он меня холил. Культивировал во мне мою жестокость так же, как подрезают бонсай. Уверяю тебя, что дело в том, какие части стоит отрезать, а не оставить.

И сегодня я такая. Я обязана ему всем. Вот почему все то, что я сегодня с тобой проделываю, доставляет мне страдания. Последнее чего я хочу, разочаровать его.

Вот что он вселил в меня.

Я не выношу конкуренции. Слишком много ртов и мало еды. Понимаешь?

Глава тридцать четвертая

Самоубийство само по себе безболезненно

Кровь Мириам – ледяной талый снег. Протекая по венам она на коже оставляет гусиный след.

– Я понимаю, – тихо говорит она.

– В этой организации нет места для нас двоих.

Мириам наклоняет голову и отирает свой окровавленный подбородок о плечо.

– Этот блокнот, – говорит Харриет, поднимая дневник с крышки унитаза. – Я прочитала всё, что ты здесь накалякала. Мы с тобой родились в похожих местах. Небольшой пригород. Семья со строгими правилами. Стремление сделать что-то и стать кем-то большим, чем позволяли. Только после должного толчка ты можешь полюбить некоторые вещи.

– Я не злая. Не такая как ты.

Харриет снова бьет костяшками по обложке дневника.

– Существует одно отличие, – замечает Харриет. – Даже твердая рука Ингерсолла и мой жизненный опыт не смогут вытащить тебя из того пике, в который ты сама себя загнала.

– Пике.

– Да. Я прекрасно знаю, как читать то, что написано на странице, в том числе и между строк. – Глаза у Харриет сейчас живые. Такие живые, какими не были, когда она причиняла Мириам боль физическую. Эта боль – боль, которая будет причинена, – она ранит гораздо глубже.

– И что я написала?

– Ты задумала самоубийство.

Мириам молчит. Слышно только её дыхание – затрудненное, свистом проходящее сквозь ноздри, втягиваемое через окровавленные губы.

– Ничего подобного я там не писала, – наконец говорит она.

– Не очень убедительно.

– Это правда. Я не писала подобного. Вообще не понимаю, откуда ты это взяла.

– Ты и так даешь это ясно понять, вовсе нет необходимости облекать это в слова. Ты нумеруешь страницы. Как бы намекаешь на обратный отсчет. Что скоро всё закончится. Скоро черта. Если сложить это с тем фактом, что ты ненавидишь себя, ненавидишь всё что делаешь и видишь, весьма несложно прийти к подобному заключению о самоубийстве. Я права?

– Всё это дерьмо собачье.

– Неужели? Полагаю, твоё самоубийство – это последняя попытка показать кто здесь главный. Ты очень много говорила про судьбу. Но ты до сих пор не знаешь, как ты умрешь, верно? – интересуется Харриет. – Самоубийство – вот твоя суперспособность. Это твой способ спасти того мальчика с шариком.

Слезы скатываются по щекам Мириам, согревая синяки и размазывая кровь.

– Все нормально, – говорит Харриет. – Я понимаю.

Мириам думает, что всё сказанное – правда. Таков был план с самого начала. Конец дневника – отличная цель. Всякий раз, когда она предвидела чью-то смерть (и крала, как сорока-воровка), Мириам делала запись в дневнике: еще одна страница прочь, ещё на одну страницу ближе к финалу. Девушка никогда не знала, как это случится. Когда время придет, она сделает это любым доступным ей способом. Мир предлагает своим жителям миллиард способов умереть: нож, пистолет, таблетки, огонь, шаг под машину, прыжок со скалы, заплыв в центр озера, драка с бандой. Мириам может взять горсть камней с обочины и все их просто проглотить. Может украсть у копа пистолет и взять в заложники детский сад. Умереть легко.

У Мириам нет сценария, поэтому девушке кажется, что она способна удивить судьбу, подкравшись к ней на самых цыпочках. По этой причине она никогда не писала об этом в дневнике. Если Мириам не произнесет этих слов вслух, никогда не напишет, судьба ничего не узнает.

«Глупая логика», – думает девушка, но всё же часть её сомневается.

Харриет открывает свой телефон и пару раз нажимает на кнопки.

Потом поднимает его и демонстрирует Мириам.

Размытая фотография. На ней запечатлена задняя часть грузовика.

Мириам понимает чей он ещё до того, как об этом говорит Харриет.

– Они нашли твоего дружка. Сейчас следят за ним. Скоро все закончится.

Глаза. Мозг. Ржавый нож. Маяк.

Мириам смаргивает слезы, но они всё равно льются.

Харриет протягивает дневник.

– Осталось девять страниц.

Потом она начинает вырывать страницу за страницей.

Каждое её действие, словно ножом по сердцу Мириам. Каждый оторванный лист, который Харриет отбрасывает в сторону жестом, подчеркивающим ту музыку, что ласкает её слух, – полосует глубоко.

Оторванные страницы Харриет перебрасывает через плечо.

Она добирается до последней.

– Дорогой дневник, – говорит Харриет, будто читает, – это последняя запись. Мой дружок-дальнобойщик умер мучительной смертью от рук моего нового работодателя. Жизнь очень трудная штука. Судьба есть судьба и бла-бла-бла.

Она вырывает страницу.

Глупо, но Мириам тяжело не смотреть.

Девушка слышит, но не видит, как Харриет бросает в воздух страницу за страницей. Потом раздается звук удара обложки о пол.

Мириам открывает глаза. Харриет стоит прямо перед ней, держа в руке пистолет и небольшой нож.

– Что ты делаешь? – интересуется Мириам.

– Пришло время становиться покорной.

Одним быстрым движением Харриет приподнимается на носочках и обрезает стяжки на руках Мириам, прикрепленные к душу. Девушка к подобному не готова. Её ноги, всё ещё связанные, – она стояла на цыпочках и только на цыпочках – не способны удержать равновесия, поэтому падает вперед. Мышцы болят, конечности затекли, кровь в них застоялась, поэтому Мириам не может предотвратить падения…

Бам.

Мириам бьется головой о край крана и падает на живот в ванную. Взгляд расфокусирован. Перед глазами плавают темные пятна. Девушка чувствует, как её ноги поднимаются вверх, но не по её воле: что-то тянет их, а потом – щелк. Ноги касаются фарфора, стяжка распадается на две части.

– Я… – заикается Мириам. – Я не по-понимаю.

Над ухом она слышит голос Харриет:

– Я же сказала, что мне нужна твоя покорность.

На ключицу Мириам опускается рукоять пистолета. Тело взрывается болью. Харриет переворачивает девушку и начинает её избивать рукояткой оружия – буквально. Женщина держит ствол в своей пухлой руке, снова и снова опуская рукоять, словно пытаясь вбить в доску гвозди. Пистолет бьет по ребрам Мириам, по животу, сбоку по шее, повсюду. Её тело отзывается тысячью агонизирующими точками боли.

Кровь уже вновь циркулирует по рукам и Мириам делает это прежде, чем сама осознает…

Она бьет Харриет прямо по уху.

Маленький Наполеон вываливается из ванны, схватившись руками за голову. Мириам пытается перебраться через край фаянса и падает, ударившись плечом, на плитки пола.

– Возможно, тебе неизвестно, – рычит Харриет, – определение покорности.

Она хватает Мириам за волосы и бьет головой о стенку ванны.

Мир девушки обращается в звон, словно это какой-то сраный колокол. Даже уже и не больно. У неё такое ощущение, что она мешок с песком, который кто-то несет в руках. Часть Мириам думает, что с болью покончено, но тут оказывается, что это чувство совершенно не точное.

Прежде чем Мириам успевает осознать, что происходит, она оказывается на своих нетвердых ногах; девушка удивляется, почему это она видит себя стоящей перед самой собой. Это такое предсмертное испытание? Она некоторое время просто смотрит в свои глаза.

А потом она летит навстречу другой Мириам, словно собирается поцеловать себя в пьяные, размазанные, покрытые кровью губы…

Трах.

Череп Мириам похож на яблоко, которое разрубили напополам походным топориком. До неё доходит: Харриет просто ударила её о зеркало.

Ну конечно же, она видит тысячу себя в маленьких осколках – паучок в центре рваной паутины. Фрагменты зеркала разлетаются в стороны. Кровь заливает Мириам лицо.

Харриет, на удивление ласковая, кладет девушку на пол лицом вверх.

– Вот так, – говорит Харриет. – Маленькая покорная девочка.

Мириам пытается что-то ответить, но на губах лишь пузырится кровь. Влажным губам удается издать только чмокающий звук. Но и тот достигает ушей девушки слишком поздно и как-то искаженно, словно она лежит в бочке с маслом. Каждый раз, когда сердце бьется, складывается ощущение, что кто-то колотит снаружи по бочке кувалдой. Мириам – кусок испорченного мяса. Она чувствует себя лишенной кожи.

Девушка пытается приподняться, но даже руки её не слушаются. Они просто ускользают, распластываются в стороны, будто крылья, пальцы скручиваются, будто лапки сдохшего жучка.

Голова Мириам поворачивается на бок, щека касается плитки пола – движение самопроизвольное, не по воле девушки.

Пол отдает прохладой, и Мириам хочется просто лежать, закрыв глаза, и никогда не вставать. «Может, я здесь и умру», – думает она, а потом замечает на батарее чистый лист, вырванный из её дневника. Может быть, это и есть предел черты.

Может, это и хорошо.

Внезапно ей на грудь опускается непомерная тяжесть.

Мириам приподнимает голову, слегка повернув в сторону, и видит улыбающуюся Харриет.

На груди девушки лежит пистолет. С каждым биением сердца оружие вздрагивает.

– Считай, что пистолет – это подарок, – говорит Харриет. Такое ощущение, словно она разговаривает с Мириам, находясь по другую сторону стекла аквариума. – Дневник закончился. Твой дальнобойщик на закате умрет. Ты избита. Заставь боль уйти.

«Заставь боль уйти».

Слова отдаются эхом.

Харриет улыбается и выходит из помещения, аккуратно затворив за собой дверь.

Пистолет лежит на груди Мириам подобно якорю.

Её рука, онемевшая, похожая на большую подушку, падает на грудь и чувствует оружие. Мириам пытается положить пальцы на спусковой крючок, но это трудно, очень трудно для подобного простого действия. Вместо этого палец опускается на предохранитель.

«Всё кончено», – думает она.

Луис скоро умрет. Мириам не видит который сейчас час, но с каждым ударом сердца чувствует, что конец близок.

С дневником покончено.

Она была свидетелем множества смертей.

Так почему бы не поприсутствовать на своей собственной?

Это её сила. То, что она может забрать у самой судьбы. Может взять свою жизнь в свои руки, вырвать из хватки рока.

Палец девушки ложится на спусковой крючок.

Из далекого сна, плывущий, словно песня, принесенная легким бризом, до Мириам доносятся слова матери:

– Не поддавайся жалости! Жизнь за жизнь. Глаз за глаз. Зуб за зуб. За руку – рука. За ногу – нога.

Она поднимает пистолет.

* * *

Харриет прислушивается, подставив ухо к двери.

Она слышит, как глупая девчонка шевелится, медленно и вяло. Шелест запястья по полу. Стон. Слабое бряцанье пистолета в слабеющей ладони.

Харриет улыбается.

Этот момент станет венцом её творения.

Она и раньше причиняла людям боль, но такую никогда.

Какая-то часть её чувствует себя плохо. Это ощущение поражает Харриет. Да, она несколько симпатизирует этой девочке, но вина? Она не испытывала чувства вины с тех пор… И когда же последний раз Харриет чувствовала себя виноватой? А случалось ли такое вообще когда-либо?

Кишки стягивает тугим узлом. Вина. Этому нет места.

Песню внутреннего раскаяния обрывает звук: щелчок пистолетного затвора.

«Хорошая девочка, – думает Харриет. – Оттянуть затвор проще, чем просто воспользоваться спусковым крючком. Девочка на пределе. Наверное, ей едва хватает сил».

Она даже с трудом сможет поднять пистолет. Лишь только легкий поворот руки, пока дуло не упрется в подбородок, а потом…

На этой внутренней мысли раздается выстрел.

Бах.

Улыбка Харриет становится шире.

Когда звучит выстрел, дверь содрогается… женщина думает, что, вероятно, это ноги девчонки. Скоро появится ужасный запах опорожненного кишечника, который вызывает у Харриет приятные ассоциации.

Она отходит от двери и чувствует боль в голове.

Женщина пошатываясь, едва не падая, тянется к дверной ручке.

Она пытается спросить:

– Почему у меня мокрое плечо?

Но слова так и не появляются. Не могут появиться. Рот не способен среагировать на сигналы мозга.

Харриет ощущает запах горелых волос.

В двери зияет небольшая буква «о». Отверстие слегка дымится.

Харриет дотрагивается до уха и смотрит на мокрую, красную руку.

Она что-то пытается сказать… нечто, что должно прозвучать как гнусное ругательство, дикий крик на эту глупую девку в дурацкой ванной, что выстрелила Харриет в бестолковую голову, – но все проводки в её голове совсем запутались.

Единственное, что ей удается произнести, это бессмысленное:

– Лапша на ковре.

Потом она падает на пол.

Глава тридцать пятая

Выбирая жизнь

Для Мириам выбрать жизнь вовсе не означает увидеть перед собой всю череду несбывшихся возможностей. Перед её мысленным взором не возникает ребенок на качели или собака во дворе, или теплый свет, исходящий от золотистого пруда.

Нет, как это часто бывает с Мириам, её желание жить основано на злобе и ярости – рот наполняется кислотой, которая приводит девушку в чувство, способное саботировать её собственные планы.

Она на самом деле хотела покончить собой.

В этом есть смысл. Харриет была права.

Её жизнь была полным дерьмом. Мириам была сучкой судьбы. Мухой, летящей на дерьмо, плесенью, пожирающей отличный банан.

Она решила, что пришло время умереть.

Лежа на холодном, окровавленном полу, Мириам ощутила на груди тяжесть пистолета. Легонько подталкивая, затрачивая слишком много усилий, она повернула его так, чтобы дуло упиралось ей в подбородок.

Мириам взвела курок. Чтобы уже наверняка не промахнуться, она поплотнее прижала дуло к подбородку.

Но потом она увидела…

Две тени под дверью ванной.

Две тени, равные двум ногам. Ногам Харриет.

Мириам решила, что та подслушивает под дверью.

И это разозлило девушку.

Это было её мгновение. Её смерть. Харриет обставила всё довольно поэтично, но сейчас эта дура топчется по другую сторону двери, шныряет, высматривает.

Мириам поднимает пистолет. У неё такое ощущение, что мышцы готовы оторваться от кисти и уйти в собственное плавание по осколкам зеркала.

Она не стала прицеливаться, не стала представлять, где и как именно стоит Харриет. Всё случилось инстинктивно. Автоматически.

Она выстрелила: бах.

Пару секунд спустя раздалось бормотание («лапша на ковре») и грохот.

* * *

Мириам переступает через труп. Её измученному телу требуется масса усилий, чтобы с этим справиться. Прежде чем выйти из ванной, девушка смотрится в зеркало – лицо похоже на серую наволочку, набитую мягкими шариками. Бледная кожа резко контрастирует с красными кровавыми подтеками.

Мириам похожа на сцену убийства.

Но она жива, думает Мириам, стоя над телом Харриет.

Коренастая женщина лежит, открыв рот, кровь и мозги уже довольно прилично впитались в ковер.

Мириам переводит взгляд на перчатки Харриет.

– Похоже, мы всё-таки узнали, как ты умрешь, – говорит она. Такое ощущение, что у Мириам рот забит камнями или патокой. Девушка пытается засмеяться, но это слишком болезненно. Она кашляет. И опасается, что может выплюнуть свои собственные легкие. Каждый квадратный миллиметр тела отдает болью.

Мириам слегка пинает Харриет, опасаясь, что маленький Наполеон вцепиться зубами ей в ахиллово сухожилие, но женщина не являет чудесного воскрешения.

Итак: Луис.

Мириам не особо верит, что сможет его спасти. Но она знает, что будет там, когда всё случится. Так было в её видении.

Вопрос в том: где?

Нет. Стоп. Первый вопрос: когда?

Мириам нагибается – ой-ой-ой – и находит телефон Харриет в кармане брюк.

16:30

Луис умрет через три часа.

С мобильным телефоном в руке Мириам проходит через гниющую кухню в стиле 70-ых годов, и выходит через полуоткрытую дверь. Снаружи над длинными рядами тощих сосен протянулось серое небо.

Гравийная дорога, огибающая коттедж, исчезает среди деревьев.

Рядом на кривом заборе уселась толстая ворона, она пялиться на девушку.

– Понятия не имею где я, – обращается Мириам к птице. – Спасибо за помощь.

«Хорошо, думай, – размышляет она. – Сосновая пустошь Нью-Джерси. Вроде бы так, да? Какой-то миллион акров низкорослого кустарника и супеси. А Луис умирает на маяке. В Нью-Джерси их не так уж и много… ох-х-х-х, где-то примерно пара десятков. Думаю, смогу обшарить их все за оставшиеся три часа, как только доберусь до цивилизации. Которая вот там, стоит только за угол завернуть, а под «завернуть за угол» я подразумеваю «до хрена километров»».

Невыполнимое задание.

«Это не может быть невыполнимо! – думает она. – Я же здесь. Но должна каким-то образом показаться там. Что судьба хочет, судьба получает, а судьба хочет, чтобы моя задница оказалась на маяке. Думай!»

Но Мириам не может думать. Её мозг попал в западню, бьется о стену, подобно пчеле у оконного стекла. Может, дело в боли, притупившей способность мыслить. Может, это шок и раны, прыгающие в тандеме и пытающиеся побороть весь мыслительный процесс.

Мириам ищет знак. Если судьба желает, чтобы Мириам отсюда выбралась, она должна дать ей зацепку.

В руке Мириам оживает телефон.

Он звонит и вибрирует. Последнее пугает её настолько, что она готова зашвырнуть телефон подальше в лес, словно это живая граната.

К счастью, Мириам удается подавить этот порыв. Она смотрит на экран.

Фрэнки.

Сердце скачет галопом.

Мириам отвечает на звонок.

– Чего? – интересуется она, пытаясь сымитировать тон Харриет. Похоже, опухшие губы и разбухшее горло весьма этому способствуют.

– Как девчонка? – спрашивает он. Сигнал слабый, но Мириам его слышит.

– Никаких неприятностей, – отвечает она. И немного приукрашивает: – Этот коктейль вырубил её.

Фрэнки молчит.

«Черт! Идиотка. Не стоит приукрашать. Харриет бы не стала».

– Ты в порядке? – подозрительно спрашивает он.

– Я в порядке.

– Ты другая.

– Сказала же: я в порядке.

Еще одна пауза.

– Ты говоришь так, как будто собираешься что-то сделать с девчонкой. Например, сделать больно.

– Не вынуждай меня…

– Ладно! Ладно. Господи, не стоит так нагнетать.

Мириам вздрагивает и решает, что это её единственный шанс.

– Ты где? – интересуется Мириам.

– Мы взяли дальнобойщика. Я и забыл какой он здоровый. Понадобилось две дозы, чтобы его вырубить. Ингерсолл засунул его в Эскалейд, а я возвращаюсь забрать грузовик и сжечь его.

– Куда вы его повезете?

– Ингерсолл притащил свою жукообразную задницу куда-то на высоту. Говорит, что грядет буря, поэтому он хочет использовать всю её мощь и, эмм-м… как он там сказал… прочитать небеса. Мы на маяке, который будут перестраивать. Наверное, соорудят новый… огромный новый маяк. Или что они там, к чертям собачьим, меняют на этих маяках.

– Где находится маяк?

– А что?

«Твою мать! Понятия не имею что!»

Мириам закрывает глаза и делает попытку:

– Я перед тобой не отчитываюсь.

– Извини, – отвечает Фрэнки. – Эм. Барнегат, мне кажется. Остров Лонг-Бич. Где бы это не было, тут воняет дохлой рыбой и медицинскими отходами.

– Мне пора. Девка очнулась.

– Поцелуй её за меня, – говорит Фрэнки.

– Не стоит быть таким милым.

Мириам обрывает звонок.

Она держит телефон в руке. Боль всё ещё присутствует в теле девушки – бьет, словно в барабан, – но больше её не беспокоит. Мириам чувствует себя живой. Она существует.

Глубоко вздохнув, она выходит на подъездную дорожку.

Сделав шагов десять, Мириам оборачивается.

Она возвращается в дом буквально на тридцать секунд.

Когда Мириам появляется на улице снова, у неё в одной руке пистолет, в другой – дневник, а мобильный телефон лежит в кармане.

Она уходит.

Глава тридцать шестая

Первый час

Мириам чувствует себя так, словно идет уже несколько часов. Она проверяет телефон и всякий раз видит, что прошло лишь пять минут, а то и меньше.

Дорога из щебня (хотя дорога – это слишком смелое название для того, что является сплошными ямами и колдобинами) тянется лентой через склоненные к ней сосны и слабые кусты ежевики; лентой, которую, кажется, раскатали в саму бесконечность. Такое ощущение, что ходьба Мириам ни на йоту её не продвинула вперед. Адреналин пропал; с каждым шагом мышцы деревенеют, а тоненькой внутренний голосок задается вопросом: «Я и правда умерла? Может, уже началось трупное окоченение».

Вдоль дороги очень разрослись деревья, образуя навес из скелетоподобных рук. Воробьи и скворцы перелетают с ветки на ветку. Где-то вдалеке продолжает греметь гром.

– Вот она какая эта девушка, – говорит Луис, вышагивая рядом. – Я знал, что в тебе это есть. Эдакий дух сопротивления. Ты знаешь, когда погибнет Луис. Поэтому движешься вперед. Мне нравишься новая ты. Я всегда говорю, что надо бить фонтаном, а не сливаться в сточную канаву. Надо быть листом, который плывет в бурном потоке, а не плотиной, что ему противостоит. Я прав?

У Мириам почти нет больше сил терпеть. Она лишь бросает мимолетный взгляд на свою галлюцинацию и хрипло мычит.

– И больше никакого меткого комментария? – интересуется Луис. Желтая изолента слетает с его глаза и облетает голову, прежде чем упасть куда-то под деревья.

– Мне нужно покурить.

– Ты не очень разговорчива. Я разочарован.

– И выпить хочу.

– Всё ещё не впечатлён. Это какая-то новая ты.

– Чтоб ты дерьмом подавился.

– Ну, вот опять, – говорит Луис. – Снова мимо.

Глава тридцать седьмая

Второй час

Она слышит шоссе прежде, чем видит его.

Знакомый шум машин. Рев пролетающих мотоциклов.

Мириам в одиночку бредет по пустой бесконечной дороге (будущий призрак Луиса её уже оставил, хотя она время от времени видит его среди деревьев).

Дорога в две полосы. Серый щебень. Разделительный барьер сломан.

Мириам прячет пистолет за пояс.

Она была здесь раньше. Несчетное количество раз. Стояла на шоссе, вытянув перед собой большой палец в надежде поймать попутку, словно она рыбка-прилипала, охотящаяся за акулой (акулой в поисках еды; стервятник, рыбка-прилипала, ворона… такова Мириам – мусорщик, падальщик).

Она снова ищет за счет видения чьей смерти ей прокатиться.

Но сегодня автостоп не сработает. Слишком медленное развитие событий. Большинство людей прекрасно понимает с чем может столкнуться, если подберет попутчика: зависимые, сумасшедшие, серийный насильник, – огромный вопросительный знак, ответ на который лучше не знать.

У Мириам совершенно нет времени.

Она видит приближающийся автомобиль. Субару, уже пару лет как отживший свое.

Мириам оказывается перед несущимся изделием японского автопрома. Медленно, слишком медленно проплывают по лобовому стеклу серые блики и Мириам замечает за рулем женщину, разговаривающую по мобильному телефону, которая, по всей вероятности, больше уделяет внимания разговору, нежели не дороге.

Мириам по-прежнему не двигается с места.

Машина продолжает ехать. Не останавливается.

Потом, в последний момент, слышится визг тормозов. Зад автомобиля заносит, словно виляющие бедра старого пса, но уже поздно, слишком поздно.

Машина врезается в Мириам.

К счастью, когда это происходит, скорость всего каких-то пару миль в час.

Становится больно (прямо сейчас болит каждый миллиметр кожи Мириам; даже, кажется, болят волосы), но это резкая боль, не такая как раньше.

И всё-таки это дает Мириам новый толчок адреналина в крови, второе дыхание.

Женщина в автомобиле ошарашена. Ей несколько за пятьдесят. Она блондинка; короткая стрижка предполагает, что она или лесбиянка, или из тех женщин, которые не тратят время по утрам на прическу.

Телефон выпадет у неё из руки, но ладонь остается возле уха. Это было бы смешно, если бы у Мириам остались силы смеяться.

Женщина, похоже, восстановила ориентацию в пространстве и потянулась к рулю. Мириам видит в её глазах взгляд затравленного кролика.

Вздохнув девушка достает пистолет и направляет его на лобовое стекло.

Руки женщины взлетают вверх.

– Хорошая лесбияночка, – бормочет Мириам, обходит машину и опускает свои измученные кости на пассажирское сидение.

Женщина от удивления открывает рот. Мириам нетвердой рукой держит пистолет.

– Маяк Барнегат [22], – говорит Мириам.

Губы женщины шевелятся, но слов не слышно.

– Прости. Это был вопрос. Маяк Барнегат?

– Чт-чт-что на счет него? – говорит женщина таким пронзительным голосом, будто пытается перекричать кофемолку. Наверное, курит. Мириам гадает, неужели и у неё лет через двадцать будет такой же голос.

– Где он?

– Ло-Лонг-Бич. На северной оконечности.

– Как мне туда добраться и сколько времени это займет?

– Вам нужно ехать туда, – женщина показывает в сторону, противоположную той, откуда приехала сама, – пока не доедете до автострады Гарден-стейт. Потом повернете на юг… нет! Север, на север, простите, до 72 автострады. Оттуда нужно будет перевернуть на восток к дамбе. До маяка ведет только одна дорога, так что дальше поезжайте на север. Ехать примерно минут сорок пять, может быть, час.

– Последний вопрос. Куришь?

Женщина поспешно, неуверенно кивает.

– Отдай мне свои сигареты.

Женщина передает ей из подстаканника пачку Вирджинии слимс.

– Бе. Ты это куришь? – спрашивает Мириам, а потом отмахивается. – Да и без разницы.

Она забирает пачку и её пальцы касаются…

Женщина через двадцать три года от сего дня спускается с крыльца. Она похожа на мешок с костями; женщина колышется в мерцающем свете дрейфующих по ветру снежинок. Она подходит к почтовому ящику, достает почту, а потом поскальзывается на льду. Нога подгибается, голова бьется о почтовый ящик и женщина падает. И лежит. Проходят часы. Наступает вечер. На её лице скапливается снег, но она ещё не мертва. Женщина достает тонкую сигарету из своей розовой толстовки и прикуривает, прежде чем отдаться во власть гипотермии.

…руки женщины, когда пачка переходит из рук в руки.

Мириам моргает. Стряхивает видение, трясет зажигалкой и вставляет одну тоненькую сигарету в рот.

– А теперь, – мямлит Мириам, – убирайся из машины к чертовой матери, пока я не врезала тебе пистолетом и не переломала все косточки в ухе. Однако курить не бросай. И ты молодец.

Женщина распахивает дверь и пулей выскакивает из машины, словно кошка, получившая пинка под зад.

Мириам прикуривает, проскальзывает на водительское кресло и бросает Субару вперед.

Легкие девушки наполняются сладостным никотином. Ступня жмет на педаль газа.

Движение. Такое сладостное движение.

Глава тридцать восьмая

Третий час, он же последний

Никакого движения.

Говеная мертвая рыба.

Сначала Мириам пролетела с ветерком. А потом, когда добралась до дамбы, застряла в пробке.

И вот машина стоит за машиной. Каяки, прицепы с лодками, бледные яппи и дети, смотрящие на задних сидениях Спанч Боба на DVD. Даже в конце дня люди отчаянно желают вкусить запах побережья, песка и прибоя (прибоя, воняющего гниющими моллюсками, и песка, усеянного использованными иглами и презервативами). Солнце почти село, мутными мазками окрасив темные облака.

Мириам ложится на гудок.

Последняя сигарета докурена. Девушка комкает пачку и выбрасывает в окно. Та отскакивает от капота серебристого мини-вэна, стоящего рядом.

Мать на переднем сидении – жирный бегемот, успевший загореть так, словно сорок дней и сорок ночей бродил по пустыне, – стреляет в Мириам угрюмым взглядом.

Девушка раздумывает, не выстрелить ли в ответ. Пулями.

Локоть Мириам снова опускается на гудок. Она начинает чувствовать клаустрофобию. Слишком долго девушка сидит в пробке.

Ей нужен знак.

– Мне нужен знак, – начиная паниковать, говорит Мириам.

– Вот один, – отзывается Луис с заднего кресла. Он сдирает изоленту. Появляется не обычная пустая глазница, а нечто, скорее похожее на сморщенный виноград. Для пущего эффекта Луис подмигивает.

А потом исчезает.

Мириам отчаянно оглядывается в поисках того, о чем он говорит.

Угрюмая загорелая дамочка? Нет.

Стая собак и орущие дети? Нет, вряд ли.

Над головой пролетает небольшой самолет. Но поскольку у Мириам на поясе нет никакого подходящего бэтменского зацепа, план улететь катится в задницу.

А потом она видит.

Байкер… нет, велосипедист.

Он худой, весь в обтягивающем, одетый в красно-синий спандекс, будто он супермен среди толпы велосипедистов.

Когда он пролетает по тротуару, Мириам распахивает пассажирскую дверь.

Переднее колесо встречается с препятствием.

Велосипедист перелетает через открытую дверцу. Мириам слышит, но не видит, как он бьется головой о мостовую. По крайней мере, хорошо, что у него на голове шлем.

Мириам выходит из машины и оказывается в седле прежде, чем сама успевает это осознать. Переднее колесо немного погнуто, но на функциональность велосипеда особо не влияет.

Мириам проверяет сотовый телефон.

У неё осталось менее часа.

– Мой велик! – кричит велосипедист.

Мириам неуверенно рулит вперед.

Глава тридцать девятая

Фрэнки

Маяк Барнегат – старый Барни – высится впереди.

Извилистая песочная дорожка окружена шаткой оградой, обвитой черными кустами с желтыми цветочками.

Над головой кричат и жалуются чайки. Далекие облака похожи на сбившихся в стаи черных дроздов.

Волны набегают, откатываются, спешат куда-то.