Текст книги "Обожженные языки (сборник)"

Автор книги: Чак Паланик

Соавторы: Крис Картер,Ричард Леммер,Брендон Тиц,Тони Либхард,Деннис Уидмайер,Мэтт Иган,Брайан Пиекос,Брайан Хоуи,Фил Джордан,Джейсон Файлан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Майкл де Вито-мл.
Мелоди[8]8
  Melody. Michael De Vito, Jr., copyright © 2014. Перевод Татьяны Зюликовой.


[Закрыть]

От одного запаха Мелоди все волоски у меня на шее встают дыбом.

По ночам мы лежим вплотную друг к дружке. Живот к спине. Молочный шоколад в сахарной глазури. Тело Мелоди липнет к моему, и мой дружок встает, упираясь ей в бедра, такие гладкие и блестящие в ночном свете. Я вдыхаю исходящий от нее аромат ванили и коричневого сахара… Просто словами не передать! Мы прижимаемся друг к другу, ни на секунду не размыкая объятий.

Когда я впервые вдохнул чудесный запах Мелоди, она стояла на кассе в супермаркете «Шопрайт». Волосы цвета карамели рассыпаны по плечам, точно ревущий водопад. На футболке видны только буквы «оди» и «лит». Я стоял перед ней, словно конкурсант на шоу «Колесо фортуны»[9]9
  «Колесо фортуны» – популярная телевикторина США. Выходит в эфир с 1975 года. Русский аналог – «Поле чудес».


[Закрыть], тихонько щелкал пальцами рядом с ширинкой и пытался отгадать слово.

И тут она отбила очередному покупателю чек, взяла с кассы какой-то флакончик, спрыснула запястья и потерла ими шею.

Тогда-то я и прочел надпись на футболке:

«Мелоди рулит».

Дорожный знак, указывающий прямо на небеса! В воздухе запахло ванилью, как в отделе мороженого. На языке я ощутил сладкий вкус коричневого сахара.

Когда подошла моя очередь, единственное, что пришло мне в голову, – накупить этого спрея, чтобы завоевать Мелоди. Поэтому я не стал расплачиваться, а бросился назад – набрать столько флакончиков, сколько смогу унести. По дороге я чуть не сбил с ног свою соседку миссис Лаудер.

– Осторожнее! – вскрикнула она.

Но я мог только щелкать пальцами в такт имени Мелоди – что за имя! Так и хочется повторять его снова и снова.

В отделе, где расставлены всякие пахучие бутылочки, я сразу узнал ванильно-сахарный спрей по картинке на этикетке и сгреб в охапку восемь флаконов. До кассы я донес только шесть. Ох уж эти руки-крюки… Я свалил их в корзину, в которой уже лежало арахисовое масло «Питер Пэн», набор губок «Аякс» и журнал «Ворлд реслинг энтертейнмент».

Миссис Лаудер сохранила за мной место в очереди – словно место в раю! Так что я снова занял его и встал перед Мелоди. А она подняла на меня свои глазища цвета голубых «Скиттлз» и сказала:

– Здравствуйте!

А потом добавила:

– Этого вам хватит надолго.

Тут-то я и протянул ей три флакончика с ванильно-сахарным спреем. Я знал, что это мой шанс, поэтому заглянул в ее огромные глаза и прощелкал пальцами в такт словам: «Будь моей девушкой!»

Мелоди отвела взгляд, но флакончики взяла.

– Ой… спасибо! Увидимся позже.

Я аж пальцами прищелкнул: «Да!» Забрал покупки и пошел к выходу. Да, Мелоди, увидимся позже!

Когда я переходил дорогу, машины с визгом тормозили, а один шофер заорал:

– Придурок, етьтвою!

За спиной у меня миссис Лаудер кричала, чтобы я был осторожнее.

Дома, чтобы нескучно было ждать, когда наступит обещанное Мелоди «позже», я врубил группу «Джет», а сам встал перед зеркалом и начал шевелить губами, будто пою под фонограмму. Я громко топал в такт барабанному «та-та-та», горстями запихивая в рот «Скиттлз», пока язык у меня не сделался зеленым, как у Джорджа Стила по прозвищу Зверь[10]10
  Джордж Стил по прозвищу Зверь (род. в 1937 г.) – американский реслер. Настоящее имя – Уильям Джеймс Майерс. Один из любимых приемов – высовывать на ринге язык, окрашенный в зеленый цвет.


[Закрыть].

Я зарычал на свое отражение в зеркале и высунул язык – совсем как Зверь.

Наконец «позже» наступило, и я понял, что должен – просто должен! – вернуться.

Она стояла одна и сбрызгивала овощи водой, чтобы не увяли.

Мелоди и ее белоснежная, как из рекламы «Колгейта», улыбка сказали мне: «Ты вернулся!» А потом Мелоди выпустила из спрея струю прямо в красные перцы: «Конеш-ш‑шно!»

Это «Конеш-ш‑шно» придало мне смелости. Я схватил в фруктовом ряду яблоко в карамели и упал на одно колено. Потом протянул яблоко Мелоди, и, представьте себе, она его приняла! Да с таким изяществом – ну вылитая Ванна Уайт![11]11
  Уайт, Ванна (род. в 1957 г.) – американская актриса и ведущая телевикторины «Колесо фортуны».


[Закрыть]

Вот так Дуги с Мелоди стали парочкой.

Такая уж штука – любовь. Вдохновляет на то, чего сам от себя не ожидаешь. Ставит тебя на колени.

В общем, выхожу я из супермаркета «Шопрайт», а мне навстречу – миссис Лаудер, нагруженная покупками. Она увидела, как я лихо перемахиваю через столбики ограждения, и сказала, что ей требуется «грубая мужская сила». «Будь душкой, поднеси мне сумки до дома». Ну, после того как я завоевал сердце Мелоди, мне все было нипочем: я сгреб миссис Лаудер в охапку вместе с сумками и ринулся через улицу. Такая уж штука эта любовь! Делает человека сильнее. Всю дорогу живот у миссис Лаудер трясся, титьки подпрыгивали, а сама она вопила:

– Дуги, не надо! Дитя великовозрастное! Ты же убьешься!

Мистер и миссис Лаудер живут этажом ниже. Когда я к ним заглядываю, они всегда угощают меня сэндвичами с болонской колбасой «Оскар Майер» и даже наливают мне пива «Курс». У меня нет денег на компьютер, и они разрешают пользоваться своим, когда мне надо пошарить в интернете.

Есть один такой сайт, где можно найти все что угодно с надписью «Мелоди». Я тут же покупаю сразу три футболки: «Я и Мелоди», «100 % Мелоди» и «Собственность Мелоди». Как только заказ приходит по почте, миссис Лаудер помогает мне завернуть все три в оранжевую бумагу цвета «Скиттлз» со вкусом манго.

Когда я вручаю сверток Мелоди, она открывает рот от удивления: «О!»

«Сюрприз!» – громко щелкаю я пальцами.

Теперь по ночам мы оба надеваем эти футболки и ничего больше. Никаких трусов – так легче двигаться. Она обычно бывает в той, что с надписью «100 % Мелоди». Ее голая попка прижимается ко мне, как воздушный шар. Моя футболка, «Собственность Мелоди», покрыта засохшими пятнами – их оставляет мой дружок, которому Мелоди разрешает входить в себя. Когда я кончаю в нее, то стискиваю ее в объятиях со всей своей грубой мужской силы – так крепко, что жидкость сочится наружу.

Каждое утро я просыпаюсь под одну и ту же песню.

Я завязываю галстук перед зеркалом – правый конец через левый, потом в центр. Сопли не гоняю, потому что Мелоди спит. Наконец в два счета натягиваю коричневый пиджак.

Перед уходом я поворачиваюсь к Мелоди и выщелкиваю: «Ты – моя девушка!»

С порога я посылаю ей воздушный поцелуй, чтобы она знала: мы встретимся позже и вместе будем сбрызгивать овощи водой. Разумеется, я не забываю помахать мистеру Лаудеру, который сидит перед домом с газетой. Я щелкаю пальцами рядом с ширинкой в такт имени Мелоди и отправляюсь на другую сторону холма – работать.

В офисе вечно играет какая-то попсятина. Я сижу в тесном кресле, перебирая папки, и день тянется нескончаемо долго. Такая уж штука – любовь: даже час без Мелоди кажется целым днем!

Наконец менеджер, этот мистер Всезнайка, проверяет, что я там наработал.

– Дуги, в алфавите буква «Е» стоит перед «М», – говорит он, поправляет очки на крючковатом носу и продолжает просматривать папки. – Раньше ты таких ошибок не допускал. Придется все переделывать.

Когда я сажусь на место, штаны у меня на заду рвутся.

Все оборачиваются на треск, и я нарочно разрываю какую-то бумажку и стараюсь не гонять сопли.

И тут, представьте себе, по радио звучит группа «Джет»: «Ты станешь моей девушкой?»… Я начинаю раскачиваться взад-вперед, потому что это и есть моя утренняя мелодия. Поняли, в чем соль? Моя утренняя ме-ло-ди-я.

Менеджер хлопает в ладоши в такт музыке. Он достает телефон, нажимает кнопку и говорит:

– Привет, детка! Ну что, как моя девочка поживает?

Переделывая работу заново, я поглаживаю трубку телефона, который стоит у меня на столе.

Но миссис Лаудер говорит, что в разлуке любовь только крепче.

Потом менеджер манит меня пальцем.

– Готово?

Я утвердительно щелкаю пальцами, стуча коленками в такт музыке. Стою перед столом менеджера и притопываю на месте. На столе – фотография его девушки.

Он видит, что я на нее смотрю, и говорит:

– Красотка, да?

В ответ я только щелкаю пальцами – куда уж ей до моей Мелоди! Или до Ванны Уайт! – и тычу в фотографию пальцем.

У мистера Всезнайки неплохая реакция. Он ловит фотографию на лету и ставит на место, потом машет мне на дверь:

– Дуглас, на сегодня достаточно. Можешь идти.

Я выбегаю из офисного здания и так спешу на встречу с Мелоди, будто мои порванные брюки горят адским пламенем. Машины оглушительно гудят, словно сигнал на ринге, и я сам не слышу, как выщелкиваю: «Мелоди, Мелоди, Мелоди».

По другой стороне улицы идет миссис Лаудер.

– Осторожнее, Дуги! – кричит она мне.

Я машу ей рукой и вхожу в супермаркет. Моя девушка стоит рядом со складским помещением и разговаривает с другой девушкой, которая пытается под нее косить. Те, кто воображает себя кем-то другим, не настоящие, а просто подделки. Но добрые люди во всех видят только хорошее.

При виде меня Мелоди высоко вскидывает руки:

– Вот и ты!

Я опускаюсь на одно колено и широко развожу руки в стороны: «Вот и я».

Когда я начинаю вставать, девушка-подделка проносится мимо и заезжает мне локтем в грудь. Она отскакивает от меня, как Брайан Кендрик[12]12
  Брайан Дэвид Кендрик (род. в 1979 г.) – американский реслер.


[Закрыть] от натянутых вокруг ринга веревок, но я быстро подхватываю ее, чтобы она не упала. Презрительно задрав носик, она говорит Мелоди:

– И чего ты в нем нашла?

Мелоди встает на цыпочки и дотрагивается до моего плеча. Я вспыхиваю так, что лицо у меня становится краснее клубничных «Скиттлз».

– Дуги – мой счастливый рыцарь в конфетных доспехах, – произносит она.

В ответ девушка-подделка обидно бросает:

– По-моему, он больше похож на сорокалетнюю лысеющую гориллу, которая все время ходит в одном и том же старом костюме.

Но Мелоди вкладывает свою маленькую ручку в мою большую ладонь, и мы вместе идем сбрызгивать овощи. Когда мы проходим мимо яблок в карамели, Мелоди хлопает в ладоши и спрашивает:

– Помнишь?

А я заверяю ее в верности и выщелкиваю: «Разве можно забыть такое?»

Мы вместе сбрызгиваем перцы и помидоры, а потом идем к выходу, всю дорогу держась за руки. Я подпрыгиваю и ногой нажимаю на кнопку, которая открывает дверь. Ох, ну и любит же Мелоди посмеяться!

На прощание она целует меня в лоб:

– Ну что, увидимся позже, да?

«Конечно!» – выщелкиваю я в ответ.

Переходя через дорогу, я широко улыбаюсь мистеру и миссис Лаудер. Машины сигналят как сумасшедшие, так что я даже перестаю гонять сопли.

Супермаркет «Шопрайт» хорошо виден из окна моей квартиры. Мелоди всем помогает укладывать покупки – каждую упаковывает в два пакета и никогда не положит отбеливатель «Клорокс» вместе с яйцами «Лэнд о‑лейкс».

Сегодня в гостях у Пэта[13]13
  Пэт Сэйджак (род. в 1949 г.) – ведущий телевикторины «Колесо фортуны».


[Закрыть] и Ванны особые конкурсанты – близнецы. Веселая компания. Мы вместе покупаем гласные, но как я ни стараюсь, они всегда отгадывают слово вперед.

К полуночи веки у меня становятся настолько неподъемными, что впору выступать в тяжелом весе. Мелоди прокрадывается в квартиру на цыпочках – боится разбудить своего игривого тигра. Подходит поцеловать меня на ночь, а я притворяюсь, что крепко сплю, а потом внезапно вскакиваю и обнимаю ее: «Попалась!» Мелоди всегда хватается за сердце, когда я так делаю.

Стоя перед висящим возле шкафа зеркалом, я помогаю Мелоди снять грязную рабочую одежду, затем поднимаю ей руки вверх и так и держу, пока она натягивает футболку с надписью «Мелоди рулит». Потом, от избытка «грубой мужской силы», я подхватываю Мелоди на руки и отношу в постель. Мы лежим спина к животу, тремся, сдавливаем, стонем. «Я люблю тебя, Мелоди», – выщелкиваю я.

Иногда я стискиваю ее так сильно, что она пукает.

Мы просто умираем со смеху, когда это случается.

А потом плачем, пока не заснем.

В субботу наша утренняя песня включается слишком скоро, потому что по субботам Мелоди уходит на работу раньше обычного. Я помогаю ей подняться с постели и делаю нам две большие кружки горячего шоколада «Нестле». Потом открываю перед Мелоди дверь и отдаю ей честь.

С нижнего этажа мистер Лаудер кричит мне:

– С добрым утром!

Я отдаю честь и ему.

Ближе к обеду я собираю несколько пакетиков «Скиттлз» – угостить Мелоди – и начинаю натягивать костюм.

Я выглядываю в окно – проверить, как дела у нее на работе. Небо настолько ярко-голубое, что у меня только один вопрос в голове: и за что мне посчастливилось влюбиться в Мелоди?

Но сегодня я вижу за окном такое, что задаю себе совсем другой вопрос. Мелоди сидит на капоте машины, стоящей на парковке. И она не одна. «Эй, Мелоди! – стучу я по стеклу. – Почему ты с другим?!» Она прижимается к нему. Обнимает. Целует в лоб.

Штаны одевать некогда. Я должен – просто должен! – добраться до супермаркета и отодрать мистера Шофера от моей Мелоди. Я бегу вниз по лестнице, сигая через две ступеньки, и чуть не сшибаю с ног мистера Лаудера.

– Дуги, где твои штаны? – Он хватает меня за руку. – Немедленно вернись!

Но я опрокидываю соседа на пол и перепрыгиваю через него.

Стеклянные двери разлетаются на миллион осколков. Мелоди оборачивается, видит, как я бегу к ней в одних трусах и рубашке, и выхватывает из кармана телефон.

Раздается визг тормозов, но машина все-таки врезается в меня. Я отскакиваю от ветрового стекла, сползаю по капоту, совсем как чемпион Томми Дример[14]14
  Томми Дример (род. в 1971 г.) – американский реслер и актер. Настоящее имя – Томас Джеймс Лафлин.


[Закрыть], и бегу дальше.

Все это время мистер Лаудер кричит у меня за спиной:

– Дуги, вернись!

Но моя цель – «Шопрайт». Когда я оказываюсь на месте, то даже не нахожу что сказать, поэтому просто сгребаю шофера-совратителя в охапку и швыряю его на землю.

– Перестань! – визжит Мелоди.

Но я хватаю этого грязного водилу за волосы, сжимаю руку в настоящий бойцовский кулак и трижды бью его в глаз. Потом я применяю прием под названием «двойной нельсон» – просовываю руки ему под мышки и давлю ладонями на затылок. Прямо как Джордж Стил по прозвищу Зверь.

Напоследок я плашмя падаю на него и трижды ударяю ладонями в тротуар.

Победа за мной – Мелоди снова моя!

Мистер Лаудер пытается меня оттащить, причитая:

– Нельзя так делать! Нельзя!

Я знаю, что победил, поэтому даю шоферу-лузеру подняться.

Тут откуда-то слышится завывание сирены, и прямо перед «Шопрайтом» тормозит полицейская машина. Из нее выходят двое копов.

Я отдаю им честь.

– Кто здесь Мелоди? – спрашивает один.

Я щелкаю пальцами и указываю на свою девушку.

Она вскидывает руки и визжит:

– Не подходи!

Потом поворачивается к полицейским:

– Дуги каждый день бродит по магазину в одном и том же коричневом костюме. Все время дарит мне подарки и ни слова не говорит. Агрессии он раньше не проявлял.

Когда мистер полицейский спрашивает, как меня зовут, я скрещиваю на груди руки.

Из-за спины у меня мистер Лаудер отвечает:

– Дуглас Лаудер.

Вечно он все портит!

– Наш Дуги и мухи не обидит, – добавляет он.

Тут мистер грязный водила со стоном произносит:

– Со мной все в порядке. Я даже в суд подавать не буду – только держите эту гориллу подальше от моей девушки.

Полицейские спрашивают у папы, где мы живем, и он указывает на многоэтажное здание на другой стороне улицы.

– Мы проводим вас до дома, – заявляет мистер полицейский с говорящей рацией. – Посмотрим, что да как. Заодно убедимся, что вы больше никого не покалечите. Ты ведь не против, Дуги?

Я утвердительно щелкаю пальцами.

По дороге мистер Лаудер объясняет, что мама старается не ограничивать мою свободу: они снимают для меня отдельную квартиру, а сами живут этажом ниже. Потом рассказывает, как я получил работу по специальной государственной программе.

– Один из нас всегда следит, чтобы с ним ничего не случилось. Может, Дуглас и не слишком сообразителен, зато у него такое любящее и доброе сердце, каких еще поискать.

Мы поднимаемся ко мне в квартиру.

– Присядь, Дуги, – говорит мистер полицейский.

Он пролистывает мои журналы по реслингу и достает из конфетницы несколько «Скиттлз». Пока коп пялится в окна и заглядывает за двери, я изображаю, что у меня столбняк. Потом он подходит к шкафу, и я начинаю стучать коленками.

Мистер полицейский за руку выводит Мелоди из шкафа. На ней по-прежнему футболка с надписью «100 % Мелоди» и больше ничего. Никаких трусов. Теперь я щелкаю пальцами в такт ее имени.

Папа опускает голову, будто молится, и бормочет:

– Ну, надо же было купить ему что-нибудь. А то он совокуплялся с подушками.

Мистер полицейский только качает головой и говорит в рацию:

– Ничего. Все чисто. Ну, или вроде того.

Потом берет Мелоди за палец, и она оседает на пол. Прежде чем уйти, он передает ее папе и произносит:

– Избавьтесь-ка лучше от этого.

Мистер Лаудер качает головой и тоже уходит, волоча за собой Мелоди. На прощание он говорит:

– Веди себя хорошо, Дуглас. Через час приходи обедать.

Дверь закрывается, и я остаюсь в квартире один. Я стягиваю пиджак и спрыскиваю запястья ванильно-сахарным спреем, потом тру ими шею.

Я включаю телевизор и кладу на колени подушку.

Время тянется очень медленно. Наконец начинается «Колесо фортуны», и я перестаю гонять сопли. Я не могу отгадать ни одного слова до самого бонусного раунда. Тогда я начинаю собираться, щелкая пальцами в такт словам: «Если любишь кого-то, отпусти его».

Тайлер Джонс
«Ф» – значит «фикция»[15]15
  F for Fake. Tyler Jones, copyright © 2014. Перевод Ларисы Плостак.


[Закрыть]

Большую часть своей жизни я выдавал себя за другого человека. Правда, раньше мои жалкие потуги никого не интересовали.

Года три назад в Портленде я бродил по книжному магазину в поисках редкого издания «Поручителей» Теодора Ардена – подарочного, в кожаном переплете. В нескольких шагах от меня работник магазина наводил порядок на полках, расставляя брошенные посетителями книги. Я буквально кожей чувствовал, что он не сводит с меня глаз. Поначалу я оскорбился – уж не принял ли с меня за воришку? – но стоило мне посмотреть в его сторону, как он почти смущенно отвернулся. Я наклонил голову, читая заголовки на корешках, и боковым зрением снова уловил его пристальный взгляд – отнюдь не подозрительный, скорее ошеломленный и завороженный.

Я повернулся к работнику, и на этот раз он не отвел глаза. На мгновение повисла пауза: никто не хотел заговаривать первым.

Наконец он кашлянул и протянул мне книгу.

– Простите, сэр, не могли бы вы подписать?

Это было первое издание «Минорной тональности».

Я поставил подпись.

Эту подпись я тренировал двадцать лет и добился естественной небрежности, почти автоматизма. Так пишут только собственное имя. Работник магазина протянул мне ручку, и я уверенным почерком вывел: «Дон Свонстром». Получилась точная копия автографа на «Минорной тональности», которую я неделю назад видел на интернет-аукционе. Аукцион выиграл какой-то японец со ставкой в двадцать тысяч долларов.

Я вернул книгу; работник взял ее дрожащими руками.

– Поверить не могу, что это вы. Я прочел все ваши книги от корки до корки. Вы изменили мою жизнь: благодаря вам я захотел стать писателем.

Я улыбнулся и благодарно кивнул.

– Спасибо. Рад, что вам понравилось.

– Можно угостить вас в баре, если вы не очень заняты?

– Благодарю за приглашение, но мне пора. Буду признателен, если вы не выдадите моего присутствия, пока я не уйду.

* * *

Я увлекся сочинительством еще в старших классах и с тех пор написал восемь романов, сорок два рассказа, три сценария и одну-две пьесы. Ни страницы не было напечатано. От литературных агентов приходил отказ за отказом. Мои сюжеты критиковали как пресные и банальные. Стиль называли «бледным подражанием Дону Свонстрому». Меня обвиняли в плагиате, и, признаюсь, в ранних произведениях без него не обошлось. Я был одержим этим человеком – считал его гением, искуснейшим мастером пера, способным потягаться с самим Шекспиром.

Я ежегодно читал и перечитывал все, что написал Дон Свонстром, иногда в хронологическом порядке, а иногда – в зависимости от того, в какое время года мне впервые попало в руки конкретное произведение. Например, я читал «Сталь и стекло» зимой восемьдесят восьмого, сразу после публикации, и для меня книга навсегда останется зимней. Помню, как сидел на лыжной базе у большого окна с видом на склоны. Друзья увлеченно утюжили снежные склоны, а я сидел в кресле и листал страницу за страницей, неровно дыша и кусая ногти. Воображаемый мир поглотил меня с головой. Я не мог понять, откуда у автора – моего ровесника – столько зрелости и мудрости. В глубине души я завидовал ему и злился, что сам не в силах хотя бы приблизиться к уровню «Стали и стекла».

Летом тысяча девятьсот девяносто второго года я дважды подряд прочел «Бумажных тигров»: закончил, вернулся на первую страницу и начал заново, теперь уже конспектируя. Тому, кто никогда не переживал подобного, трудно описать этот судьбоносный миг, когда за чтением ты вдруг понимаешь, что автор заглянул тебе в душу и облек в слова все твои беспорядочные и противоречивые мысли. Казалось, Дон Свонстром – мой двойник, только более яркий и лучше осознающий свою суть.

В романах Свонстрома не было фабулы и линейной хронологии. Его книги содержали идеи, помещенные в узнаваемый, но слегка съехавший с катушек мир. Автора нередко критиковали за то, что его герои не испытывали нормальных человеческих чувств – именно за это я так ценил его творчество. Каждый человек в романе Свонстрома олицетворял философскую концепцию, способ обработки и восприятия информации. Его персонажи общались между собой заумными фразами, совершенно не раскрывающими их характер. Одной из центральных была тема тайных заговоров и махинаций, скрытых шестеренок, приводящих в движение современный мир.

Самой значимой для меня книгой стала «Выход здесь», отчасти из-за того, в какой момент жизни она попала мне в руки. Тогда я разводился второй раз; собственные дети отказывались при мне улыбаться и не замечали моего присутствия: видимо, их мать наговорила обо мне гадостей. Я работал в издательстве – писал аннотации, которые печатают на обороте книги, чтобы привлечь потенциального читателя. Работа была для меня полным унижением. Поначалу я рассчитывал, что она откроет мне двери в издательский мир, но вскоре узнал, что писателей вокруг пруд пруди, и у каждого припасен роман или два. Для меня было пыткой наблюдать, как мои коллеги публикуются и один за другим уходят из офиса на творческие вечера, где читают отрывки из своих романов о мажорах, падких на женщин и наркотики.

Моя жизнь неуклонно катилась под откос. Казалось, падение длится долго, как в замедленной съемке, но на самом деле оно заняло только пять месяцев.

Сначала в издательстве провели сокращение штатов из-за финансового кризиса и мою должность объявили ненужной. Я никак не мог найти новую работу, и жена решила, что больше не хочет со мной жить. Самое ужасное – я разучился писать: сколько ни пытался, не выходило ни строчки. Я все глубже утверждался в мысли о своей посредственности.

Некоторые убеждения особенно живучи; когда они все-таки испускают дух, тебя трясет и колотит, будто в груди бьется миллион бабочек. Это состояние похоже на смерть, на бесконечное падение. Как только все проходит, ты остаешься лицом к лицу со своей неприкрытой сущностью. Кому-то удается выйти из этого горнила обновленным, но большинство окончательно теряет веру в себя.

«Выход здесь» опубликовали во вторник, двадцать девятого января две тысячи восьмого года. Поначалу роман не вызвал у меня интереса: раньше я искал в книгах спасения от реальности, а теперь мне хватало крутых виражей в своей собственной жизни и воображаемые коллизии привлекали куда меньше. Но стоило прочесть первую главу, и я пропал. Я читал книгу с остервенением, жадно глотая и впитывая каждую строчку. Так некоторые читают Библию – в надежде постичь, кто они и в чем смысл жизни.

Судя по всему, творческий кризис настиг меня и Свонстрома одновременно, быть может, в один и тот же миг. Раньше он каждые два года, как часы, выдавал свежий роман. «Выход здесь» стал исключением; после него Свонстром умолк. Вероятно, он переживал острый творческий кризис, и этот факт всерьез меня беспокоил.

Когда твоя жизнь состоит из длинной череды поражений, ты готов ухватиться за любой шанс разорвать порочный круг и прекратить таскать свое измученное тело на опостылевшую работу. Такой шанс мне всегда давали книги Свонстрома. После каждого нового романа я год и одиннадцать месяцев жил ожиданием следующего.

Более того, книг мне было мало. Я хотел знать все об их авторе. Свонстром за всю жизнь не дал ни единого интервью, и я по крупицам вылавливал информацию о нем в газетах и журналах. После каждого нового романа в прессе выходили статьи, где развернуто разбирались идеи автора, скрытые в его насыщенном тексте. Однако сам писатель оставался в тени, вечно недосягаемый. Видите ли, Дон Свонстром был величайшим в литературе затворником. О нем практически ничего не было известно, кроме нескольких личных писем, проданных с аукциона по семьдесят пять тысяч долларов за каждое; и даже в этих письмах он оставался крайне сдержанным.

Достоянием публики была единственная фотография: случайный кадр времен учебы Свонстрома в выпускном классе, напечатанный в школьном альбоме. Примечательно, что на портретное фото для альбома Свонстром не снялся; на его месте красовались жирные буквы «Нет фото». Вот и все, что перепало поклонникам, – снимок, где улыбающийся Свонстром сидит на трибуне, вероятнее всего, на футбольном матче. Несмотря на отсутствие канонической красоты, в его лице была серьезность, которая угадывалась даже за улыбкой. Глаза глубоко посажены, зубы кривоваты. Ни намека на блестящий ум или неистощимый творческий дар.

Совершенно заурядная внешность.

Подобное отрешение от мира требует невероятной самоотдачи и целеустремленности. Я понимаю – исчезнуть на год или два, но не на двадцать пять. Для такого акта, в котором помимо личных мотивов содержится и некий политический жест, нужен почти религиозный фанатизм. Как у буддийских монахов, которые совершили самосожжение в Сайгоне. Это мощное, пугающее и вполне однозначное послание миру: наше общество непригодно для жизни, а значит, физическое тело надлежит либо отринуть, либо уничтожить.

* * *

Я вышел из магазина воодушевленный и направился прямиком домой, где стал внимательно изучать свое лицо перед зеркалом. Прежде я совершенно не замечал сходства с писателем, но ведь изнутри трудно ощутить, какими нас воспринимают окружающие. Я поднес фото из альбома к лицу и улыбнулся, копируя Свонстрома. От осознания, насколько мы близки внешне, мне стало не по себе.

Возможно, раньше сходство от меня ускользало, потому что я никогда не улыбался перед зеркалом. Я всегда видел там забитое ничтожество, а теперь возможность взглянуть на себя другими глазами открыла передо мной новые горизонты. Вдобавок я так старательно выстраивал образ Свонстрома у себя в мыслях, что не догадался поискать общие черты во внешности. Но когда я сравнивал свое отражение с его фотографией, то казалось, из зеркала на меня смотрит повзрослевший Дон Свонстром.

Иногда перед принятием решения ты словно стоишь на краю пропасти с парашютом за плечами. Разбиться тебе, скорее всего, не грозит, но за мгновение до прыжка ты как никогда ясно осознаешь, что назад дороги не будет. Именно так я себя чувствовал, когда в моей голове начал вырисовываться план. Я старался размеренно дышать, в надежде унять бешеное сердцебиение. Стоит мне шагнуть вперед, в открытое пространство, как земля под ногами исчезнет. Я буду оторван от прежней опоры, подвешен в воздухе, как марионетка без ниток, а внизу будет ждать неизведанное.

Мой план требовал немедленного и решительного воплощения. Я знал, что в конце меня ждет полное фиаско, но надеялся до того прожить другую жизнь – не идеальную, но все же лучшую, чем сейчас, своего рода жизнь после смерти меня нынешнего. Да, Икар упал на землю, когда слишком приблизился к солнцу, но то было славное падение. Только представьте себе эту картину – опаленные крылья, бессильно трепещущие в облаке искр и пепла за миг до начала долгого и фатального снижения. Пожалуй, мой последний полет обещал быть не менее грандиозным.

* * *

Инсценировать кражу со взломом не составило труда. У меня в доме был кабинет, куда я складывал все свои печатные материалы, личные и рабочие, – своего рода архив. Там хранились экземпляры всех книг, к которым я писал аннотацию (за двадцать лет их скопилось более четырехсот), а также мои рукописи, аккуратно упакованные в большие коробки. Плоды литературных трудов за всю жизнь – моя душа и моя суть, перенесенные на бумагу.

Все материалы были перечислены в моей страховке, и в случае их потери или кражи я мог подтвердить, что в кабинете действительно содержались тысячи и тысячи печатных страниц. Нигде не указывались конкретные названия, однако неоспоримые доказательства пропажи было легко предъявить.

Я с остервенением громил кабинет, не пропуская ни дюйма. Открывал каждый ящик и каждый шкафчик, вываливал содержимое на пол, сбрасывал со стены дипломы и рвал в клочья письма от телефонных и кабельных компаний. Наконец архив был полностью разорен. Я вынес все ценное, в основном рукописи и сценарии, в контейнер за городом, и заявил в полицию о взломе. Затем сделал еще три звонка – в страховую, в местную газету и в новости Шестого канала.

На следующий день первую страницу «Орегониана» украшал крупный заголовок: «Ограблен дом писателя. Знаменитый отшельник впервые нарушил обет молчания».

Спустя несколько часов мой дом был окружен телевизионными фургонами с тарелками на крышах, а лужайка опутана кабелями.

Пока операторы настраивали оборудование, загримированные корреспонденты репетировали текст. Хотя все действо происходило от меня в двух шагах, я предпочел наблюдать за ним по телевизору.

– Помимо своих романов, писатель-затворник Дон Свонстром знаменит тем, что тщательно оберегает свою личную жизнь от посторонних, – говорил человек в желтом дождевике с эмблемой Двенадцатого канала. – Все изменилось вчера вечером, после того как в дом писателя проник грабитель – судя по всему, сумасшедший поклонник, – и похитил труды автора за последние несколько лет, а также несколько неоконченных романов.

– Украдены все до единой записи, сделанные рукой автора, вплоть до обрывков бумаги. Все телефонные счета и конверты, на которых присутствовал его творческий псевдоним, – сообщала блондинка, безуспешно откидывающая волосы с лица. – При всей своей трагичности, утрата побудила Свонстрома нарушить многолетнее молчание. Он обратился к похитителю с просьбой вернуть его работы и сохранить его семье право на личную жизнь. О дальнейшем развитии событий слушайте в наших выпусках.

В жизни все преходяще; я знал, что буду оставаться в центре внимания прессы не дольше недели. Пока фальшивые декорации не развалились и правда не вышла наружу, нужно выжать из ситуации максимум. Я с тревогой ожидал реакции настоящего Свонстрома. Почему-то мне казалось, что он живет в бункере и кропает свои романы в полной тишине, вдали от хищных глаз. В том, что он не оставит мой демарш без ответа, я ни секунды не сомневался.

Ближе к вечеру, в разгаре третьего интервью, когда я в очередной раз объяснял, почему решился появиться на публике, и жаловался на душевнобольных поклонников, одержимых идеей отыскать кумира, мой адвокат Келли Дэвис шепнул мне на ухо, что Свонстром через литературного агента обвинил меня в мошенничестве.