Текст книги "Обожженные языки (сборник)"

Автор книги: Чак Паланик

Соавторы: Крис Картер,Ричард Леммер,Брендон Тиц,Тони Либхард,Деннис Уидмайер,Мэтт Иган,Брайан Пиекос,Брайан Хоуи,Фил Джордан,Джейсон Файлан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Обожженные языки (сборник)

Chuck Palahniuk

BURNT TOUGUES: STORIES FROM CHUCK PALAHNIUK

Печатается с разрешения издательства Medallion Press, Inc. и литературного агентства Andrew Nurnberg.

Книга содержит нецензурную брань

© MedallionPress, 2014

Школа перевода В. Баканова, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

* * *

Чак Паланик
Предисловие: сила упорства[1]1
  The Power of Persisting: An Introduction. Chuck Palahniuk, copyright © 2014. Перевод Юрия Балясова.


[Закрыть]

Мои любимые книги – те, которые я до сих пор не закончил читать. Многие из них я сначала невзлюбил: «День саранчи», «1984», «Бойню номер пять». Даже «Сын Иисуса» в свое время показался настолько странным, что я забуксовал и отложил его в сторону. В школе во мне взрастили ненависть к «Великому Гэтсби» и рассказам Джона Чивера. Неужели кто-то ждал, что я, пятнадцатилетний завод по производству прыщей, приму на веру горькое разочарование Ника Каррауэя, человека в два раза меня старше? Мое детство прошло в жилом прицепе, зажатом между тюрьмой штата и ядерным реактором. Благопристойный мир Чивера с его загородными клубами и электричками казался такой же выдумкой, как страна Оз.

Подобные фальстарты случались еще несколько лет, но однажды я нашел полузабытый томик «Информаторов» Брета Истона Эллиса и прочел его от корки до корки в один присест. С тех пор я не раз дарил эту книгу друзьям со словами: «Сначала вы ее возненавидите…»

Как-то раз мы с Эллисом – не сочтите за бахвальство – ужинали вместе, и он, вспомнив о «Бойцовском клубе», спросил: «Каково это – когда по твоей книге снимают хорошее кино?» Он упомянул и собственный роман «Ниже нуля», чью экранизацию не пнул тогда только ленивый. Странно сказать: я недавно пересмотрел ее и пришел в восторг. «Бэнглз» с песней «Смутная тень зимы»! Галстуки-селедки и широченные подплечники! Брюки-гофре! Я даже прослезился, так это было трогательно. Конечно, отчасти свое взяла ностальгия, но дело еще и в том, что у меня прибавилось ума, или прожитых лет, или чуткости, позволяющей ценить и такие истории, которые не говорят обо мне напрямую.

Молодежи нужны зеркала, людям постарше – искусство. Не находя себя и свой мир в книгах Чивера и Фицджеральда, я от них отрекался.

Проиллюстрирую мысль иначе и скажу, что не всегда носил очки. Первые три года в школе я проклинал недоумка, который догадался вешать часы высоко на стену. Какой в этом толк, если их никто не увидит? С баскетбольными кольцами была та же история. Бросать мяч в далекую, едва различимую цель? Бессмысленная игра, что за психи ее придумали?..

А потом, когда мне исполнилось восемь, у меня появились очки, и мир неожиданно обрел смысл. Часы уже не казались смазанным белым пятном под потолком. Загадочный звук, всегда раздававшийся после штрафного броска, получил объяснение: под кольцом была натянута сетка! Голова поначалу немного болела, но я привык.

Вот вам хорошая новость: все мы взрослеем. Даже я. Каждый год я открываю «Рабов Нью-Йорка», «День саранчи» или «Сына Иисуса» и радуюсь, будто взял в руки совершенно новую книгу. Но мы-то знаем: меняется вовсе не книга. Меняюсь я сам.

Это меня еще нужно дописывать.

Как и всех нас, правда?

Настоящим я отказываюсь делить литературу на «хорошую» и «плохую» по первому впечатлению. Со временем сильные тексты останутся в памяти: годы идут, и читатель меняется. То, что в одной эпохе считается образцом вкуса, в следующей быстро забудется. Пусть сейчас у смелых рассказов не слишком внушительная аудитория, со временем она продолжит расти.

Всякую долговечную историю видно по тому, насколько ее появление взбудоражило устоявшиеся в культуре порядки. Взять, к примеру, «Гарольда и Мод» или «Ночь живых мертвецов»: рецензенты заклеймили оба фильма безвкусицей, но они пережили критику, и теперь от них веет уютом, как от пыльных подшивок «Ридерс дайджест».

Мы возвращаемся к неудобным фильмам и книгам, потому что они с нами не церемонятся. Их стиль и содержание требуют от нас напряжения, зато, однажды их полюбив, мы получим кое-что ценное на всю жизнь. Все новое и сложное утверждает свою власть. В молодости мы стремимся завершить себя как можно быстрее: набиваем желудок фастфудом, дом – разным хламом, голову – информацией, печатной, скачанной и вторичной. Мы торопимся потреблять, каждый раз – как последний; наша цель и правда в чем-то похожа на смерть. С годами мы нагружаем свою жизнь всевозможной дешевкой. Совсем как Ник, рассказчик в «Великом Гэтсби», мы попадаем в капкан своего желания построить себя к тридцати годам.

В зрелом возрасте мы ломаем голову, как избавиться от лишних вещей и килограммов. Вот бы вдобавок сделать липосакцию черепной коробки, чтобы выкачать оттуда все бесполезные факты!

Вспомните свои любимые фильмы. В каждом, если подумать, есть эпизоды, которые вы пропускаете, и другие, которые пересматриваете. Последние могут меняться в зависимости от вашего настроения, и только крайности неизменны. Чему сопротивляешься – остается.

Справедливости ради замечу, что последняя фраза взята из одного старого тренинга личностного роста. Во всяком случае, там я впервые ее услышал. Впрочем, такое не грех повторить.

Чему сопротивляешься – остается.

Худшее, что вы можете сделать по прочтении этой книги, – решить, что она вам понравилась от первой до последней страницы. Надеюсь, несколько слов все-таки встанут у вас поперек горла – и чем больше, тем лучше. Пусть эти рассказы расшевелят вас, оставят шрамы. Понравятся они вам или нет – неважно; вы их уже увидели, они вошли в вашу кровь. Вы, может быть, не полюбите их сейчас, но все равно к ним вернетесь; они будут испытывать вас на прочность, помогут окрепнуть духом и вырасти над собой.

У писателей, которых я знал на заре их карьеры – на семинарах и мастер-классах, – я особенно часто замечал одну слабость: они не способны долго терпеть неразрешенный конфликт. Начинающие авторы стремятся избавить свои тексты от всякого напряжения. Они готовят почву для потрясающих трагедий и тут же сворачивают с пути. У многих из них незавидное прошлое. Несчастное детство – лучший проводник к секретам писательского ремесла. Человек, которого в детстве жизнь заставляла мириться с родительским произволом, насилием и нищетой, быстро теряет вкус к конфликтам. Напротив, он учится сглаживать противоречия и избегать разногласий. Однако представьте самолет, который скачет по шоссе, не набирая больше тридцати миль в час и касаясь земли каждые пятьдесят футов. А теперь спросите себя: отправились бы вы на таком из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк? Пока писатель не впустит в свою жизнь напряжение, его работам будет не хватать глубины.

Литература, кроме прочего, дарит возможность встретить трудности во всеоружии. Вы уже не ребенок, не жертва. Вы сами создаете конфликт и держите его под контролем. Неделями, месяцами вы наращиваете напряжение, а затем ведете его к развязке. В то же время другие прочитают вашу историю гораздо быстрее, чем вы ее написали. Неудивительно, что дорога к читателю иногда занимает так много времени. Если Фицджеральд потратил на «Великого Гэтсби» год-другой, мне, чтобы проникнуться горьким тоном рассказчика, понадобилось лет десять.

Потратите вы на эту книгу дни или годы, знайте: ее бы не было без сообщества писателей, которое создали Деннис Уидмайер, Мирка Ходурова, Марк Вандерпул и Ричард Томас. Более десяти лет они вели творческую мастерскую, где авторы со всего мира могли шлифовать свой талант и заводить новые знакомства. Рассказы, которые вы читаете, пережили сотни отзывов и стали только лучше. Даже мои замечания не смогли их испортить. Джой Уильямс, одна из моих любимых авторов, однажды сказала: «Пишут не для того, чтобы заводить друзей». Она совершенно права, и все-таки это выходит само собой. По дороге ты заводишь друзей.

Я надеюсь, эти рассказы вам понравятся. Некоторые я уже полюбил; с другими все впереди. Вкусы меняются. Кому не терпится себя порадовать, пусть посмотрит в зеркало. До конца жизни я – уже другой я – снова и снова буду возвращаться к этой книге, зная, что еще не дочитал ее до конца, потому что и сам никогда не буду закончен. В итоге вы и я – мы оба полюбим ее от первого до последнего слова. Эти рассказы, словно дюжина очков, откроют перед нами новые миры. От будущего поначалу всегда болит голова.

Деннис Уидмайер, Ричард Томас
От редакторов:
Откуда взялись «Обожженные языки»[2]2
  From the Editors: The Genesis of Burnt Tongues. Dennis Widmyer and Richard Thomas, copyright © 2014. Перевод Юрия Балясова.


[Закрыть]

Что означает фраза «обожженные языки»? Она берет начало от Тома Спэнбауэра и его прославленного ученика – да, вы угадали, Чака Паланика. К прозе Паланика и его студентов применяли самые разные определения – «трансгрессия», «минимализм» или, скажем, «гротеск». Все они более чем уместны. В статье, опубликованной в «Лос-Анджелес уикли», Паланик определяет «обожженный язык» как «способ сказать что-то, но сказать неправильно, спутанно; зацепить читателя, заставить сосредоточиться, не позволить скользить по поверхности абстрактных образов, рубленых наречий и штампов». Мы все стремились именно к этому – писать рассказы, которые заставляют задуматься, вернуться к прочитанному, испытать те чувства, которые автор создал с помощью слов.

В 2004 году на «Культе»[3]3
  «Культ» – официальный фан-сайт Чака Паланика, www.chuckpalahniuk.net.


[Закрыть] возникла идея творческой мастерской для талантливых авторов, с уроками и статьями от Чака Паланика. Годы спустя, когда Чак согласился читать и рецензировать чужие работы, мы поняли, что стоим на пороге большого события. Начинающим авторам выпал редкий шанс, и новость произвела среди них фурор. Наш сайт собрал столько талантливых новичков, уникальных историй и точек зрения, что мы сразу оценили огромный потенциал идеи.

В течение следующих двенадцати месяцев, в 2010–2011 годах, команда преданных делу читателей изучала тексты, в огромных количествах поступавшие в мастерскую. Раз в месяц из сотни с лишним рассказов каждый отборщик составлял шестерку лучших – всего получалось от пятнадцати до двадцати (иногда один рассказ выдвигали сразу несколько человек). Этот «Большой список» мы затем сокращали до «Финальной шестерки» и отправляли Чаку. Он читал их и рецензировал, а его замечания публиковались на сайте, чтобы все могли, изучив и обдумав их, отшлифовать и довести до готовности собственные работы.

В 2011 году мы представили Чаку семьдесят два лучших рассказа, и из этого списка он выбрал двадцатку сильнейших, достойных войти в антологию, – этот сборник, «Обожженные языки», вы сейчас и читаете.

По пути не раз случались фальстарты и наступали периоды длительного молчания, но мы знали, что проект должен жить, и продолжали его продвигать, меняли планы, искали способы удержать его на плаву. Мы прилагали все силы к тому, чтобы рассказы увидели свет, а их авторы добились заслуженного внимания. Пока проект развивался, некоторые из них успели обзавестись литературными агентами, подписали контракты и вышли к читателю с другими своими текстами, так что интуиция нас, похоже, не подвела.

Мы надеемся, вам понравятся эти рассказы – они не для слабых духом, но мы увидели в них глубину, характер и правду. Это сильная проза, и она должна остаться с вами надолго.

Нил Кролики
Пережить[4]4
  Live This Down. Neil Krolicki, copyright © 2014. Перевод Екатерины Костиной.


[Закрыть]

Смешиваете одну часть соли для ванн с двумя частями пестицида, а сколько у вас времени – зависит от того, какому вебсайту вы доверяете. Корин включает музыку на айподе; скорее всего, дольше шестой песни не протянем. Подборка «Жестокий мир». Дана с телефона обновляет статус на фейсбуке: «Дана готова». Пишет свой прощальный твит: «XOXO, всех прощаю… Шутка». Последний пост в блоге Корин начинается словами: «Люди, все плохо. Вы сами виноваты». Мы все проголосовали за эту строчку: из двух окончательных вариантов этот, типа, самый грустный.

Там, на сайтах, ничего не разобрать, пока не выберешь «С японского» – «На русский» – «Перевести». И даже в переводе чушь какая-то, но главное мы поняли. В интернете пишут, что рецепт проверен и надежен. Самоубийство, продуманное, как хороший японский автомобиль, – логично, ведь японцы и придумали. В Японии с самоубийствами все круто. Потерял работу, потратил все деньги, нечем кормить детей? Закрываешься в машине с заведенным двигателем в запертом гараже, а никому и дела нет. Или стреляешь себе в рот, или, там, прыгаешь с высоченного здания. Или смешиваешь химикаты, которые в общем-то смешивать не положено, и запираешься с этой смесью в комнате. Все в порядке. Дело чести и все такое.

Пули в рот и прыжки с верхотуры нас не привлекали, ведь тогда на похоронах гостям достанется только рыдать над гламурной урной, в которую аккуратно упакован сожженный прах. Маме и отчиму придется любоваться фотографией в красивой рамочке, сделанной на танцевальном конкурсе. Нет уж, так легко вы не отделаетесь.

Пару недель назад, когда по телевизору шел репортаж о прокатившейся по Японии волне самоубийств с использованием моющих средств, ведущая, конечно, не продиктовала подробную инструкцию о том, как это повторить, но наговорила достаточно, чтобы остальное можно было нагуглить. «Сотни японцев лишили себя жизни, смешав вот эту марку соли для ванн (картинка в правом верхнем углу) с вот той маркой пестицида на основе извести серы (картинка в правом нижнем углу)».

Японские копы закрывали один сайт с инструкцией, и тут же возникали пять других. Из страны, в которой создают все эти новенькие гаджеты для облегчения жизни, появился способ облегчить и смерть.

Все просто, как япона мать.

В общем, задолго до того, как приступить собственно к смешиванию, нужно стащить данные маминой кредитки и забронировать самый лучший номер на верхнем этаже Ритц-как-его-там в центре города. Сказать чуваку за стойкой, что родители приедут чуть позже, а пока пусть даст ключ от номера. Мол, мы с подругами тут потусуемся. Платный канал по телику поглядим.

В комнате прыгаете на кровать с балдахином. Распахиваете окна, чтобы взглянуть сверху вниз на город в последний раз, а затем достаете из сумки метры прозрачной пленки.

* * *

P. S. Следующая часть почему-то затягивается.

* * *

Одна из нас встает на крышку роскошного фарфорового унитаза и придерживает душевую шторку под самым потолком. Вторая зубами отрывает метровые полосы серебристой изоленты и приклеивает листы прозрачного пластика на стены и на пол. Внахлест, разглаживая пальцами по всем поверхностям: по встроенной кварцевой раковине, по стеклянным плафонам, по мраморному полу. Везде, кроме ванны-джакузи на восемнадцать массажных форсунок.

Вся эта подготовка, превращение ванной комнаты в гигантский презерватив с застрявшими внутри него тремя девицами – такая морока! Но если вы не собираетесь прикончить целую гостиницу, полную собак и кошек, если не планируете устроить массовую эвакуацию, да еще чтобы по дороге в больницу всех тошнило, тогда надежная герметизация из пленки просто необходима.

На двери ванной снаружи приклеена подписанная Корин табличка с изображением черепа: «Ядовитый газ – не входить!!!» Чтобы завтра утром, когда горничные придут убрать в номере, никто не открывал ванную комнату без специальных защитных костюмов из брезента, со встроенными противогазами. Дана говорит, надо было и на испанском предостережение написать.

Мы с Даной вдвоем вынимаем тяжелые канистры из чемодана на колесиках и выливаем содержимое в ванну; у Корин пальцы слишком толстые – сложно взяться за ручку. На этикетках нарисованы муравьи и тараканы, в ярких красных кружочках, перечеркнутых по диагонали. Корин начинает сыпать в ванну соль. Сначала одну коробку – до последней крупинки, потом вторую и третью. Последний раз вдыхаем чистый воздух, и вот Корин включает воду. И тем же пальцем жмет на кнопку на айподе, по обеим сторонам динамики.

Корин все видели в интернете, а кто не видел, тот не учится в Уотсонской средней школе. Правда, в школе все зовут ее Кошатницей, а не Корин. Сама она утверждает, что это видео, которое гуляло онлайн, которое все постили, перепостили, получали по электронной почте и пересылали друг другу миллион раз, – подделка. В столовой придурки ржали над ней и облизывали губы, а она вопила: «Все не так! Я этого не делала!»

А ее в ответ дразнили: «Кошатница! Кошатница!» И всю обеденную перемену завывали и мяукали.

Вот почему Корин уходит обедать за школьную территорию и ест, сидя на кипе старых газет, у магазина за три квартала отсюда, там, где никто не обзывается. Где никто не увидит у нее три сэндвича с ростбифом, мешок чипсов, четыре шоколадных батончика и банку диетической колы.

В тот вечер какой-то парнишка снимал на видеокамеру, как его приятели швыряли туалетную бумагу на крышу дома Корин. Как они разматывали рулоны вокруг деревьев. Разбрасывали спички с белыми головками по ее газону, чтобы в следующий раз, когда начнут косить, трава загорелась. Он включил ночной режим, отчего картинка переливалась зеленым, как будто в рентгеновском излучении, и снимал, как мальчишки замазывают дверные замки горчицей. Камера записала смех и хихиканье – это хулиганы просунули садовый шланг в окно нижнего этажа и включили воду на полную мощность. А потом, приблизив объектив, чтобы запечатлеть размазывание светлой обувной краски по окну гостиной, оператор застал Корин в тот самый, ужасный момент.

Даже сама Корин признает, что на видео кажется, будто она лежит голышом на диване в гостиной, без юбки и лифчика. А две пары сверкающих кошачьих глаз как будто пялятся на голое тело, и шершавые язычки быстро-быстро что-то слизывают, – ну, если вы хотите разглядеть именно это. А на самом деле она всего лишь держала на руках Шебу и Сэм-Сэма. Кто бы что ни говорил, не мазалась она ни арахисовым маслом, ни сиропом. Не было такого! Можно же собственных кошек погладить, а? А на видео все выглядит неправильно. Все вранье.

Именно так утверждает Корин – даже теперь, когда в ванне все шипит и булькает, словно в воду бросили пакет с взрывающимися леденцами. Вот только бурлит там не гуарана, не таурин и не кофеин. Это сероводород. За научную часть всего этого мероприятия меня нужно хвалить. Можно подумать, что над ванной плывут густые волны пара, как будто испарения сухого льда над чашей пунша на Хеллоуин, но на самом деле все иначе. Ничего как будто и не происходит, только на языке вдруг такой вкус, будто держишь во рту девятивольтовую батарейку.

Дана наклоняется над ванной, но тут же отшатывается.

– Фу! Что там такое? – говорит она. Трет глаза. Морщит свой хорошенький носик, кривит глупенькое кукольное личико.

Достаньте любой кубок из стеклянной витрины в школьном вестибюле – бег, футбол, баскетбол, местные соревнования, национальные чемпионаты, – на каждом выгравировано имя «Дана Веккьо» и на каждом – золотые человечки в атлетических позах. Посмотреть, как она играет, приезжали тренеры старших классов, рисовали ей картины будущего. Мы с Даной даже никогда не заговаривали друг с другом, – до окончания нынешних зимних каникул, когда ее поклонникам вдруг стало интересней общаться с кем-то еще.

У парня, с которым Дана встречалась еще с первой четверти, была вечеринка. Его родители частенько уезжали по выходным, а выпивку не прятали – ведь у сына такие хорошие оценки и спортивные успехи. Дана все время была с ним, была в его обществе – и сделалась королевой спортивных качков. В общем, вот она на вечеринке, развлекается по-королевски, глушит лимонады с водкой, занимается петтингом и думать не думает ни о чем плохом, и тут кто-то зовет всех на улицу, в горячее джакузи.

Уж не знаю, сколько в эту ванну могло народу вместиться, но они туда набились еще плотнее. Дана говорит, там куча-мала в трусах и лифчиках бултыхалась, в бурлящей воде с хлоркой, опрокидывая рюмку за рюмкой. Руки, ноги, груди… а они все со своим парнем обжимались, тут же, в джакузи. Веселились, пили «Егермейстер».

Она попалась на его слюнявые фокусы. Все эти обжимания в спальне в нижнем этаже, засосы на шее. Он так старался не кончать в нее, а после, кончив на живот, всегда тщательно стирал сперму теплым, влажным полотенцем. Нашелся еще, убежденный сторонник теории о пользе спермы для кожи. Вот такие уж у Даны убогие представления о рыцарстве.

Ну да, пили. Да, мешали лимонад с алкоголем. Но Дану послушать, так когда ее парень начал совать пальцы ей в трусы, ее вообще не парило, что в джакузи полным-полно народу. Они там любились вовсю. По полной программе.

И вдруг кто-то взвизгнул.

Кто-то чертыхнулся.

Сладкая парочка уже не целовалась, и Дана открыла глаза. Вода бурлила красным, густо, так, что даже лампы под водой окрасились в кровавый цвет, как будто в Валентинов день.

Какая-то девчонка завопила: «Боже мой!»

Парень Даны поспешил отдернуть пальцы, но от этого вода вокруг нее еще сильнее заалела, снизу заклубились полосы коричневого, точно паутина шоколадного сиропа, всплыли какие-то полупрозрачные пленки, забурлили под фильтрующей трубой.

Мокрые купальщики толкались, торопливо выбираясь из джакузи; повсюду ржавая вода, багровые ошметки…

Все жмурились, визжали, наглотавшись красного. Цеплялись за бортики, пьяные, вываливались из джакузи на ледяной бетон.

Гости бросились в дом, набились в душевые кабины – в ванную этого парня, в родительскую спальню, в комнату младшей сестры; блевали, плевались, передрались за душевую лейку.

Дана – снаружи, одна, в расплескавшейся джакузи, кровь смешалась с хлорированной водой. Плачет. Не до смеха.

На следующий день ее гинеколог назовет случившееся логичным выкидышем. Серьезно, я не придумываю. Но для Даны ничего логичного в этом не было, ведь она понятия не имела, что вот уже двенадцать недель пропивает здоровье и умственную полноценность своего ребенка. Не представляла, что каждый бокал пива, каждая затяжка бесповоротно уничтожают зародившуюся в ее нутре фасолину, которая весила тогда даже меньше, чем сама Дана при рождении. Вообще-то, ее врач не утверждает, что именно выпивка привела к аварийному сбросу груза, но и на пользу она не пошла.

С тех пор имя Даны на спортивных кубках больше ничего не значит. Вряд ли можно новыми победами перекрыть тот день, когда ты всю толпу в бассейне забрызгала ошметками своего нерожденного младенца.

* * *

Пока в ванной замешивается смертельный коктейль, Корин достает телефон. Хочет сфотографировать нас всех втроем напоследок, пока еще не поздно. Ну уж нет. Меня – ни за что. Она бормочет: «Извини», потом «Прости, пожалуйста». Эти дурацкие телефонофото могут жизнь порушить. Спросите моего бывшего, Тревора. Спросите всех его знакомых.

В обед Тревор приезжал за мной из другого школьного здания, в котором учатся старшие классы. У него был джип с откидывающимся верхом. Я очень медленно потягивалась и забиралась внутрь – чтобы все вокруг, каждая девчонка, у которой не было такого взрослого парня, как у меня, позеленела от зависти. Когда мы сворачивали за магазин, я разрешала целовать себя с языком, залезать ко мне под майку. Он вжимал меня в сиденье, шарил по спине, нащупывая застежку от бюстгальтера… пахло от него сосисками и сиропом – после завтрака. Вечно старался до трусов добраться, такая уж натура – и мне приходилось его притормаживать. Я убирала его пальцы со своей ширинки и говорила: «Полегче, включай понижающую передачу». А когда он доставал из джинсов свою розовую твердую штуку, я вспыхивала: «Жми на тормоз!»

«Уважай мои границы» несколько раз подряд – и вот уже Тревор перестал ездить ко мне в обеденную перемену. Больше не возил домой после школы. Мне пришлось трястись на автобусе с остальными неудачницами, и все надо мной глумились. Ничего хорошего.

А он не отвечал на мои сообщения, пока я не прислала еще и фотографию. Щелкнула себя в зеркале ванной комнаты, в довольно-таки распутном виде: губы блеском накрасила и слегка выпятила, волосы взъерошила, рубашку слегка расстегнула. Высший класс, знаете.

В ответ – СМС от Тревора: неубедительно.

Непотребство: Фаза 2 – рубашку долой, расстегиваю пуговицу на джинсах.

Щелкнуть фото. Отправить.

СМС в ответ: уже теплее.

Следующий ход – не самая моя умная затея, это правда, но теперь уже оставалось либо слать свои фото без лифчика, со спущенными джинсами, либо снова встречаться с одноклассниками. Снова ходить в кинотеатр в торговом центре, зависать в кофейне, а ездить куда-то – только с родителями. Ну, правда!

Щелкнуть. Отправить.

В общем, сразу же случается то, чего я меньше всего хочу. Фотографии летают со скоростью эпидемии ЗППП. Тревор отправляет их двум друзьям, которые отправляют их двум друзьям, и так далее. И в конце концов мой порно-образ практически нагишом, в изогнувшейся позе, попадает в телефоны ко всем парням в старшей школе, в которую я должна перейти на будущий год.

* * *

P. S. Хранение моих фотографий топлес у себя в телефоне, рассылка по всему списку контактов и публикация в интернете – все это называется распространением детской порнографии. Это уголовное преступление.

* * *

Об этом и сообщают полицейские всем парням, прикованным наручниками к сиденьям в автобусе с железными решетками на окнах. Каждому, кого сняли с четвертого урока и запихнули в длинный синий фургон с эмблемой шерифа на борту, подъехавший к зданию школы. Операторы мобильной связи обязаны сообщать копам обо всех случаях передачи «потенциально незаконного контента».

Я ору на копов, топаю ногами, плачу, твержу, что никто не заставлял меня фотографироваться, что я сама так придумала… В ответ – ноль эмоций.

Эти парни – все, с кем я хотела бы встречаться. Старшие братья каждого, с кем я надеялась пойти на выпускной… У всех теперь – привод в полицию, из-за меня. Вся мужская половина учебного курса вынуждена, по решению суда, посещать реабилитационные группы для сексуальных маньяков, каждого внесли как секс-преступника в федеральную базу данных. Теперь им всем придется еще долго-долго после окончания школы раз в два года отмечаться у сотрудников социальных служб.

А знаете, сколько девушек обрадуются, что из-за какой-то дуры их парней считают педофилами? Нисколько! И все они на будущий год не захотят иметь со мной ничего общего – точно так же, как девчонки в этом году.

* * *

Не считая металлического привкуса и першения в горле при каждом вдохе, ванная комната, превращенная в смертельный воздушный шар, никаких болевых ощущений не вызывает.

В интернете не наврали.

Мы сидим кружком, точно индейцы, привалившись кто к унитазу, кто к навороченной ванне, со всех сторон поскрипывает пластиковая обертка. Играет песня то ли пятая, то ли седьмая – мы уже сбились со счета. Во рту пересохло, словно ваты наелись; глаза у каждой закрыты, хотя мы вроде и не устали.

Только кашляем непроизвольно. Легкие выворачивает при глубоком вдохе, так что когда Дану скрутило от кашля, мы ничего не стали делать. Ну, как бы и ждешь удушья и нехватки воздуха в подобных обстоятельствах… вот только никто не рассчитывал, что ее будет тошнить спагетти, прямо на стену. Дана еще даже не успела вытереть губы, как согнулась Корин и тоже вытошнила свой обед через стиснутые зубы.

А мне всего лишь хочется спокойно надышаться ядовитым газом. Уйти своей дорогой – ну, типа, элегантно и все такое. Видно, слишком многого хочу.

Изнутри меня терзает электропила, к горлу подкатывает и выплескивается последний завтрак – на застеленный пленкой пол, туда, где уже дымится чужая рвота. Спагетти Даны. Жареная курица Корин. Мой овощной буррито. То, что мы считали последней едой в этой жизни, перемешалось в жидкую кашу, стекает у нас по щекам.

* * *

P. S. В интернете про такое не писали. Никто не предупредил, мол, подумайте, что съесть, ведь этим же и блевать будете.

* * *

Дана согнулась пополам, обхватила себя руками, а тут и Корин второй приступ накрыл. Обед Даны – вторая порция – извергается из зажатых руками губ, а следом рвет и меня, я извиваюсь и всхлипываю, как будто меня кто-то мутузит.

Рвота мешается с кровавой слизью, и уже не разобрать, кого из нас стошнило. Корин заливается слезами, с подбородка капает вода и слюни. Дана пытается убрать с лица мокрые, спутанные пряди черных волос, карие глаза расширились от ужаса.

Азиаты ничего подобного не описывали.

Никакого спокойствия.

Никакого вам спокойствия.

Ни безмятежности.

Ни быстроты.

* * *

Меня сотрясает новая волна боли в животе, а Дана с трудом пытается встать на ноги, оскальзываясь в липкой жиже. Я не успеваю продышаться, закричать «Не надо!», а она уже проковыряла пальцем в пленке дыру и сует в нее голову. Разрывает края руками, высовывается, распахивает дверь ванной.

Я ору: «Подожди!»

Но она уже ныряет в отверстие в пленке, выскальзывает в спальню, точно новорожденный младенец из утробы.

Я всем телом наваливаюсь на Корин, хватаю ее за вымокший капюшон.

«Нельзя сдаваться!»

Толстая Корин отталкивает меня прочь, рвет пленку руками и падает прямо на Дану из двери ванной. Обе они перепачканы в блевотине.

Я подползаю на карачках к проему и с трудом выпихиваю девчонок вон, еле закрываю за ними дверь. Встаю. Чтобы запереть замок, нужна всего секунда, но и за это время пол вздымается мне навстречу, колени подгибаются. Падаю лицом на нарядный мрамор, покрытый пластиком и рвотой – удар, вкус крови во рту.

Девчонки стучат в дверь снаружи, что-то кричат мне… так далеко… Я думала, что завтракаю сегодня в последний раз. Что больше не увижу маму. Не услышу эту песню. Так я запланировала с самого начала.

В раю просыпаюсь отнюдь не в объятиях скончавшейся бабушки.

Никаких вам облаков, Иисусов и поцелуев. Слишком яркий свет, и кто-то пальцем в перчатке придерживает мне веки, не давая закрыть глаза. Кто-то кричит, тычет мне в руки иголками, какие-то люди заглядывают мне в лицо и задают вопросы, точно из викторины.

– Ты знаешь, какой сегодня день?

– Сколько будет два плюс два?

– А в каком мы штате живем, помнишь?

Дураки какие-то, а не ангелы.

* * *

Потом, когда уже понятно, что это больница, лежишь ничком в зашторенной комнате. Из коридора вваливается какой-то мужик в халате (в кармане у него ручек восемь напихано, нос длинный и толстый) и рассказывает, как тебе повезло, умереть от таких реагентов не вышло бы.

Чертов интернет.

Этот больничный психиатр, д‑р Коллекционер ручек, утверждает, что хоть всю ночь в той ванной просиди, ничего страшнее рвоты с нами не случилось бы. И ужасная, кошмарная мигрень.

Чертова Япония.

Доктор Носатый говорит спокойным, низким, ровным голосом, и вот я уже мысленно переношусь в кабинет психотерапевта, на две недели назад, забросавшего меня все теми же вопросами для оценки психического состояния.

«Тебе кажется, что нет надежды? Что больше ничего хорошего не будет?»

Ерзаю на неудобном мягком стуле в приемной у психотерапевта, а напротив еще две девчонки считают ромбики на ковровом орнаменте.

Всех нас сняли с уроков, вручив одинаковые розовые записки, вызывающие на «беседу». Мы и знали, и не знали друг друга. Толстой девочке я сказала, что про видео с кошками болтают какую-то чушь. А спортивной брюнетке заявила, что неплохо бы всем заткнуться и не болтать про тот случай в джакузи, что никто из этих придурков не имел никакого права ее судить.