Текст книги "Советский Фауст"

Автор книги: Булат Галеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

«Все в человеке, все для Человека!» – еще одно из крылатых выражений М.Горького, которое нынче подвергается сомнениям и осмеянию. И даже я сам, как вы заметили, наверное, не выдерживаю наивной высокопарности пафоса этих позиций – в гетевском изложении. Но сегодня, к сожалению, уже сама суть втаптывается в грязь, в которую воткнут новый транспарант: «Все мое, все для меня». И даже убогое «ты – мне, я – тебе» звучит на этом фоне как социалистическая крамола. Почему так произошло? Чем объяснить инфляцию идеи благодетельства? Не потому же только, что в нынешних благотворительных фондах, например, чаще всего подвизаются жулики. Жулики бывают везде.

Нашему веку, нам в нашей стране, так сказать, на своей шкуре пришлось испытать более глубокую и страшную правду – о «благих намерениях, которыми вымощена дорога в ад», причем уже в глобально-историческом масштабе! Благое дело – стремиться к социальной справедливости. Но неизвестно, на самом деле, к чему бы пришли в итоге альбигойцы, если им удалось дойти до конца в реализации своей мечты. Зато известно, что именем Чингизхана, например, в течение многих веков пугали не только детей. А он, Чингизхан, современник альбигойцев, как выясняется, – хотите верьте, хотите нет, – тоже, оказывается, затеял свое знаменитое «иго» во имя достижения планетарного благоденствия и социальной гармонии. Путем насильственного объединения неразумных народов в одно, единое государство Чингизхан хотел – будто бы – раз и навсегда ликвидировать сам повод возникновения разных разрушительных междоусобиц, бессмысленных войн [16]16
  Э.Хара-Даван. Чингиз-хан как полководец и его наследие. – Идель, 1993, № 6—12.


[Закрыть]. Разве это – не благие намерения? Народы всех стран, объединяйтесь! А там уж живите, спокойно – под защитой ограниченного контингента войск благодетеля – и размножайтесь... А если не понимаете своего счастья: «Железной рукой загоним в светлое будущее!» Похоже – на «нашу» революцию?

Рождение терменвокса, или ода «катодному реле»

Итак, 1917-й год, служба на радиостанции Запасного электротехнического батальона, который после революции, естественно, стал именоваться Красным электротехническим. Жизнь была суматошная, интересная. Термен по ходу дела руководил радиоклассом для командного армейского состава в Питере, работал в Военной радиотехнической лаборатории Управления Красной Армии в Москве. Собрал мощную радиостанцию 1РБ для Поволжского фронта, в Саратове. Занимался пеленгацией. Своей техники не было, попалась под руку французская. Настраивая пеленгаторную рамку, заметил, что при приближении к рамке руки частота настройки меняется. Даже мелодию простенькую можно сыграть. Не до музыки, конечно, кругом люди в военной форме. Но – и это запомнил...

Затем, молодой и энергичный, Термен назначается начальником передатчика самой мощной в России радиостанции «Детское село» (так любовно было переименовано после 17-го года Царское село). Белые, понятно, со всем этим согласиться не могли, пытались побить красных. Были бои и рядом с местом работы Термена. Станцию пришлось взорвать на время – приближался Юденич... Как и многих – закружила, замотала тогда круговерть революционной суеты. А был он, как выясняется, любимым дитя совсем другой революции – научно-технической...

С 1920-го начал работать в Петрограде, у профессора А.Ф.Иоффе в только что организованном Физико-техническом институте (тогда, впрочем, он, вроде бы, назывался еще Рентгеновским). Термен знал его еще по лекциям в университете. Иоффе собирает в ФТИ лучшие научно-инженерные силы страны – его институт станет своего рода питомником будущих академиков [17]17
  Кокин Л. Юность академиков, 2-е изд. – М.: Советская Россия, 1981.


[Закрыть]. Иоффе давал Термену самые трудные задания: знал, молодой инженер – сможет! Вначале он занимался исследованием кристаллических структур с помощью рентгеновских лучей. Затем ему была поставлена задача создать прибор для измерения диэлектрической постоянной газов при переменных давлении и температуре. Вспомним, это было время детекторных приемников, электронных усилителей еще не существовало, по сути дела, – почти как во времена Бойля-Мариотта.

Термену помогла работа на радиостанции и «музыкальная» смекалка. Газ помещался в полость между пластинами конденсатора. От повышения температуры газ расширялся, менялась емкость конденсатора. Увеличив чувствительность прибора за счет любимого им «катодного реле» (преобразователя частоты), изобретатель подключил на выход прибора не обычный стрелочный индикатор, а... наушник. И прибор зазвучал, меняя частоту от состояния газа. Термен снова заметил, что емкость зависит от приближения руки [18]18
  Что-то подобное мы и сейчас сами можем заметить при приближении руки к антенне транзисторного приемника.


[Закрыть]. А рука принадлежала, как мы знаем, выпускнику Петербургской консерватории по классу виолончели. Немного упражнений, и прибор запел «Элегию» Массне и «Лебедя» Сен-Санса из его «Карнавала животных» (кстати, все – из ходового виолончельного репертуара, благо и сам прибор пел глиссандируя, как струнные). Надев наушники, Термен упивался музыкой, вызываемой из воздуха (а воздух – это тоже газ, напомним на всякий случай, с диэлектрической постоянной, равной – 1). Если верить устной легенде, институт был потрясен и взволнован, в курилках пошли изумленные разговоры: «Термен играет Глюка на вольтметре!..». В 1921 году Термен регистрирует патент № 780 под названием «Музыкальный прибор с катодными лампами» – на первый в мире реально действующий электромузыкальный инструмент концертного применения.

Идея использовать электричество в целях музыкального искусства была не новой. В одном экзотическом изобретении начала века – тогда еще не было электроники – предлагалось использовать «поющую» электрическую дугу. Термен сам, как вы уже знаете, в гимназическом своем детстве заставлял звучать подобным образом разряды на острие электрода, подсоединенного ко вторичной обмотке трансформатора Тесла. Большую, сенсационную известность получил инструмент американца Т.Кахилла (1897 г.). Это был набор электромашинных генераторов, каждый из которых возбуждал свою частоту. Их общий вес достигал 200 тонн, и они занимали целое здание. А звуки этот инструмент-монстр создавал... в наушниках телефонной сети Нью-Йорка. Набираешь номер скорой музыкальной помощи и слушаешь «Янки-дудль». Такое позволить себе могла только Америка! Были, конечно, проекты и более изящных по весу инструментов, но все они принадлежали парку динозавров.

^{Рис. 5. Структурная схема терменвокса}

Термен поначалу тоже был вынужден работать с наушниками, но затем быстро переделал их в громкоговоритель, а вскоре появились электронные лампы-усилители и настоящие «радиорупоры». Но дело не в этом, – оригинальным, элегантным и неожиданным был сам принцип действия прибора (рис. 5). [19]19
  Кому из читателей скучен этот абзац, может пропустить, – на теме Фауста ода о «катодном реле» не сказывается.


[Закрыть]

^{Рис. 6. Один из первых снимков «терменвокса» и его изобретателя}

Напомним о гетеродинном способе радиоприема (используется доселе и в наших бытовых транзисторах). Он, как известно, основан на получении биений звуковой частоты, которые образуются при взаимодействии (интерференции) высокочастотных колебаний. Нечто схожее мы наблюдаем и в терменвоксе [20]20
  Подробнее см. в кн.: Бронштейн С.Н. «Терменокс» и «электрола». – М.,1930; Володин Л. Электронные музыкальные инструменты. – М.: Энергия, 1970, с.27; Волошин В.Н., Федорчук Л.И. Электромузыкальные инструменты. – М.:Знание, 1971, с.24; Меерзон Б.Я. Электромузыкальные инструменты. – М.: Знание, 1977, с.6.


[Закрыть].

Прибор содержит два генератора электрических колебаний. У одного из них, назовем его условно «закрытым», частота жестко фиксированная (1). Другой генератор (2) – с переменной частотой – назовем «открытым», так как одна из пластин его конденсатора вынесена наружу и подключена к антенне (3). Изменять емкость здесь можно как раз за счет бесконтактного приближения руки (рука и антенна представляют собой воздушный конденсатор). Сигналы с обоих генераторов, открытого и закрытого, сводятся в детектор (4), который выделяет слышимую, звуковую частоту биений. Дальнейшая цепочка проста – предварительный усилительный каскад (5), усилитель (6) и громкоговоритель (7). Схема настроена так, что движению руки у антенны соответствует изменение звука в пределах 3–4 октав (чем ближе к ней, тем звук выше). Другой рукой исполнитель аналогичным образом, с помощью второй, петлевой антенны, управляет громкостью звука (чем ближе рука к ней, тем тише звук). Внешне инструмент, в итоге, выглядел таким образом (рис. 6).

Первая публичная демонстрация инструмента была для «своих» – в ноябре 1920 года на заседании Кружка механиков имени профессора Кирпичева в Политехническом институте. Снова звучали Сен-Санс, Массне и любимое для виолончелиста соло из балета Минкуса «Фиаметта»... Затем – импровизированный концерт в Доме ученых. И если верить журналисту, – а тот писал уже в наше время и, очевидно, со слов самого Льва Сергеевича, – именно тогда Термен обратил внимание на коренной перелом, произошедший с освоением электричества во взаимоотношениях «художник – инструментарий»: «Исполнитель не должен быть обременен чисто механической работой. Он должен управлять звуками, но не добывать их». [21]21
  Цит. кн. Кокина, с.92.


[Закрыть]Впрочем, эта мысль более четко изложена затем в упомянутой ранее книге Термена: «В новых инструментах имеется возможность полностью избавить исполнителей от затраты механической работы для звукоизвлечения и дать им возможность все свои силы направить на управление звуковым материалом, его многочисленными параметрами. Все способности исполнителя должны выражаться именно в таком управлении музыкальной тканью и не отвлекаться для самого генерирования звуков и снабжения музыкальных инструментов своей механической энергией» [22]22
  Цит. кн. Термена, с.31.


[Закрыть].

На основе этого вывода, этих тонких и точных замечаний Термена и мне пришлось задуматься, и оказалось, что терменовская мысль приложима ко всем искусствам эпохи НТР – кино, телевидению, светомузыке, пространственной музыке, компьютерному искусству, лазерной графике и т. д. В итоге родилась «периодическая система искусств Б.Галеева» [23]23
  Светомузыка: становление и сущность нового искусства. – Казань: Таткнигоиэдат, 1976, с.43; Человек, искусство, техника: проблема синестезии в искусстве, – Казань: Изд-во КГУ, 1987, с.206; «The New Lаокооп»: A Periodic System of the arts. – Leonardo, v.24, 1991, № 4.


[Закрыть]. Спасибо Вам, Лев Сергеевич, за «электрический импульс»!

Осенью, в октябре 1921 года Термен приезжает в Москву, на заседание Восьмого Всероссийского электротехнического съезда. Съезд этот прошел вслед за другим всероссийским, тоже восьмым съездом – Советов, на котором был принят знаменитый план ГОЭЛРО, на простом, человеческом языке – план электрификации России, под афористически громким лозунгом: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны!». План этот возмутил Л.Троцкого, смутил Г.Уэллса, английского писателя-фантаста, написавшего вдогонку книгу «Россия во мгле», но – тут ни убавить, ни прибавить – последовательно и успешно реализовался советской властью.

Электротехнический съезд проходил в Политехническом музее в режиме всеобщего воодушевления, вызванного приветственным посланием В.И.Ленина: «При помощи вашего съезда, при помощи всех электротехников России и ряда лучших, передовых ученых сил всего мира, при героических усилиях авангарда рабочих и трудящихся крестьян... мы электрификацию нашей страны создадим».

В понятие «наша страна» естественно входит все, что в ней есть, поэтому и выступление Термена «Электричество и музыка» о необычном применении катодных реле (с мини-концертным дополнением) сработало в резонанс с общим пафосом «электрификации всей страны». Это было 5 октября 1921 года.

На следующий день после съезда главная газета большевиков «Правда» писала: «Ознакомив слушателей с конструкцией катодного реле, т. Термен указал на возможности воспроизведения электрическим путем музыкальных звуков и весьма талантливо продемонстрировал поражающие по своим внешним проявлениям опыты: двигая в воздухе рукой перед металлическим экраном, он воспроизводил звуки от мембраны, включенной в цепь, регулируя высоту тона в зависимости от расстояния руки от экрана. Изумленная аудитория прослушала целый ряд воспроизведенных указанным образом сложных музыкальных произведений. Доклад был заслушан с напряженным интересом и вызвал оживленный обмен впечатлений».

Петербургский гость, потомок альбигойцев, выступал затем в этом музее не раз – уже специально для широкой аудитории, с концертами «радиомузыки». Именно тогда, с чьей-то легкой журналистской руки, и закрепилось за новым инструментом столь необычное название: «терменвокс» (англ. – «голос Термена»; а за рубежом очень часто его вообще называли просто, по фамилии изобретателя, – «theremin»). Кстати, именно в Политехническом музее, кажется, хранились все время хрупкие «останки» того, первого терменвокса с лестным указанием о показе его Ленину. Возможно, сейчас его уже и выкинули за ненадобностью, вместе с закрытием соседнего Музея В.И.Ленина. Вот если бы на терменвоксе играл император Николай Второй или адмирал Колчак... Но чего не было, того не было. Вернемся к реальности – на терменвоксе играл В.И.Ленин.

«Полтора-два часа», перевернувшие жизнь

Рассказ о встрече с В.И.Лениным в устных выступлениях самого Льва Сергеевича я слышал много раз – и перед академической аудиторией, и перед школьниками, читал об этом многократно в разных его интервью, приуроченных к очередным ленинским юбилеям. Ведь в наше время Термен был, наверно, одним из последних могикан, перед которым следовало замирать с восторгом и умилением: «Он Ленина видел!» И, если совместить это со специальными статьями из серии «Термен и Ленин» [24]24
  Кокин Л. История о том, как из электроизмерительного прибора родилась электромузыка. – Наука и жизнь, 1967, № 12; Дрейден С. Ленин знакомится с терменвоксом. – Музыкальная жизнь, 1988, № 1; Белкин Ю. В гостях у Ленина. – Юность, 1980, № 4. Недавно обнаружил и собственную статью Термена об этом: Встреча с Лениным. – Советский музыкант, 1964, 15 апр.


[Закрыть], выглядела эта история следующим образом.

Весной, в марте 1922 года Термена разыскал А.М.Николаев, председатель Радиосовета, член коллегии Наркомпочтеля (черт его знает, что это за абракадабра) – короче, советский «радиокомиссар», с которым Термен был знаком еще по детскосельским временам и московским контактам в этом самом Наркомпочтеле и на недавнем электротехническом съезде.

Николаев, оказывается, рассказал о съездовском выступлении Термена вождю, и тот, конечно, заинтересовался им. Почему «конечно»? А потому, как вспоминал Николаев позже (пока его не расстреляли в 1937-м), что «у Владимира Ильича был огромный интерес к техническим достижениям и новинкам. Приходится поражаться, каким образом, при напряженной занятости важнейшими государственными, политическими и партийными делами, он выкраивал время для того, чтоб следить за развитием техники, в частности радиотехники, и даже входить в такие детали, которые у иных руководителей ведомств за кучей других дел ускользали из внимания». И в завершение – великолепная фраза: «Он все видел и все знал».

Ну, это уж слишком, конечно! Но остальное вполне очевидная правда. Ленин (Ульянов) родился и воспитывался в дворянской семье, как и Термен, в гимназии был отличником, закончил ее с медалью. Затем учился в Казанском университете. О том, что физику знал неплохо, – можно судить и по его работе «Материализм и эмпириокритицизм».

Термен привез в Кремль два варианта прибора: один для воспроизведения музыки, а другой – для демонстрации возможности использовать прибор в целях бесконтактной охранной сигнализации. Термену повезло – в кабинете оказался рояль, а секретарь вождя Л.Фотиева, оказывается, тоже училась когда-то в консерватории. После репетиции на выступление Термена собралось 15–20 человек (Лев Сергеевич признал лишь одного – всесоюзного старосту М.И.Калинина).

То, что «терменвокс» мог служить великолепным, невидимым охранником, – для нас сегодня очевидно. Достаточно спрятать антенку в переплет окна или двери, – и прибор мгновенно среагирует на изменение емкости, на приближение любого вора либо супостата, деморализуя его своим неожиданным, ничем казалось бы не мотивированным, звучанием. Но для многих участников встречи, имевших, как и большинство тогда в Кремле, незаконченное начальное образование, действие «сторожа» казалось чудом.

Ленину понравился «электронный сторож». А после демонстрации бесконтактной охранной сигнализации Термен под аккомпанемент Фотиевой сыграл свой коронный номер – «Лебедя» Сен-Сенса, затем один из этюдов Скрябина и «Жаворонка» Глинки.

– Во время исполнения Глинки, – вспоминал Лев Сергеевич, – Владимир Ильич попросился испробовать сам терменвокс. Он был низенький, рыжий такой, ниже меня. Я взял его руку и помог ему начать. И он был очень музыкальный – сумел сам закончить «Жаворонка», уже без моей помощи.

Ой ли, Лев Сергеевич, при всем уважении к Вам и Владимиру Ильичу, трудно поверить. Я не раз пробовал, и жена моя – музыкант, тоже пыталась управлять терменвоксом. С первого раза трудно, инструмент, надо признать, непривычный, да и очень капризный, чуткий к неловким движениям, – получалось лишь мяуканье и вой, совсем не «Жаворонок» (рис. 7). Я думаю, и в терменовской памяти сказалось общенародное преклонение пред Ильичом, как у упоминавшегося выше начальника Наркомпочтеля: «Он все видел и все знал». И все умел, стало быть.

Впрочем, может, это и на самом деле было так, – придворный кремлевский летописец Дрейден Симон Давыдович, специально изучавший музыкальный слух вождя и составивший известный в кругах партийной интеллигенции сборник «Ленин и искусство», уверен, что Владимиру Ильичу и терменвокс был по плечу.

^{Рис. 7. Из-за отсутствия снимка «Термен и Ленин» – аналогичная по содержанию фотография (очередная тщетная попытка обучить игре на терменвоксе автора этой книги; Москва, 1986 г.).}

Не это главное, не в этом дело, – оставим все эти запоздалые и не очень уж уместные шутки (прошу извинения, дорогой читатель). Мне, как научному работнику, архивариусу-копуше хотелось, кроме воспоминаний, найти более точный, документальный источник, подтверждающий саму встречу Термена с Лениным. Упаси бог, я не то что б не верил Льву Сергеевичу – специфика научной работы такова... И сам Лев Сергеевич, и другие авторы глухо намекали, что имя Термена вроде бы даже увековечено в каком-то бессмертном ленинском письме. Перерыл все полные собрания сочинений Ленина – красного, синего цвета – увы, нету! Подсказал позже сам Термен. Оказалось – в письме к Л.Троцкому, которого Ленин если и не любил, то терпел, а его преемник Сталин ненавидел, выслал за границу и убил-таки в 1940 году с помощью наемного иноземного киллера, который уже при Хрущеве был удостоен за это звания Героя Советского Союза... Понятно, письмо это долго не печатали, и появилось оно уже в довольно поздние времена, вначале в малодоступном издании, а затем, кажется, в одном из последних томов последнего собрания сочинений В.И.Ленина (когда их уже перестали читать, а затем вовсе стали убирать с библиотечных полок – перестройка!).

Как бы то ни было, вот он – этот бесценный документ: «Обсудить, нельзя ли уменьшить караулы кремлевских курсантов посредством введения в Кремле электрической сигнализации? (один инженер, Термен, показывал в Кремле свои опыты: такая сигнализация, что звонок получается при одном приближении к проволоке, до прикосновения к ней...)!» [25]25
  Письмо Л.Троцкому от 4 апреля 1922 года. – В кн.: Ленинский сборник, т.37. – М.:Политиздат, 1970, с.358.


[Закрыть]

Обсудили, понравилось, внедрили – в Скифском отделе Эрмитажа в Петрограде, где находится много золотых ювелирных украшений наших предков. Впрочем, обо всем этом знали только специалисты. В Москве оснастили терменовской техникой так называемый Гохран, куда были свезены реквизированные в церквях драгоценности, огромное количество икон, в тяжелых окладах, серебряные сундуки для мощей, усыпанные сверкающими камнями, потемневшие от времени кресты... Было что реквизировать, было что охранять, – огромные ценности! Тогда, при коммунистах, считалось, что столь жестокое насилие над церковью было продиктовано необходимостью спасать голодающее Поволжье, меняя золото на хлеб у Запада. Сейчас пишут – и голод был инсценирован специально, чтоб покончить с церковью, и золото шло не на хлеб, а чемоданами вывозилось за границу для поддержки зарубежных компартий, для форсирования мировой революции. Где правда, где обман – даже сегодня трудно понять и проверить. Тем более не знал того и Термен, впрочем, и не должен был знать и думать об этом. Радовался «папа» Иоффе, получавший для своего Физтеха прибыльные заказы. В институте открывается мастерская по изготовлению охранных сигнализаторов для учреждений Госбанка, Иоффе пытается внедрить эту технику в Берлине (валюта!). Радовался его талантливый сотрудник, что и его труд вливается в труд республики, что он приносит пользу, хорошо делая свое дело. Ситуация обычная, житейская. Главное, из нашего далекого далека уже видно, очевидно, – запахло слегка серой, рядом с нашим Фаустом замаячила тень Мефистофеля...

Вспомним, как аналогичный момент излагается в гетевском «Фаусте».

 
Фауст:
Но свет блеснул – и выход вижу, смело
могу писать: «В начале было Дело!»
 

Затем, после обычного гетевского многословия, звучит первое предупреждение Фаусту.

 
Духи:
Он попался!
 

Но звездный час Термена – не в этом, пусть Мефистофель подождет, помается. Более всего его радует реакция Ленина на «терменвокс». «Надо это всячески пропагандировать!» – будто бы сказал вождь мирового пролетариата после импровизированного концерта электронной музыки в Кремле. И поручил контроль за выполнением своего наказа секретарю ВЦИК А.С.Енукидзе (кстати, при Сталине, в 1937-м тоже был расстрелян). Термену оформляется грозная бумага под названием «Мандат», который обеспечивал ему право бесплатного, беспрекословного, беспрепятственного проезда по всем железным дорогам бескрайней России с лекциями, концертами «радиомузыки». Программа ошеломляющая и для сегодняшней аудитории – прочитайте внимательно тексты афиш (рис. 8 и 9). Не только электронная музыка, но и «сочетание высоты звука со светом», с осязательными, обонятельными ощущениями...

^{Рис. 8. Афиша концерта «радиомузыки» 1922 года}

^{Рис. 9. Афиша концерта после 1924 года (судя по тому, что «Петроград» уже стал «Ленинградом»)}

– Как это, с осязанием?

– А я придумал такие кресла, в их подлокотниках двигались ленты с разной поверхностью, под музыку...

Остроумно, конечно, но с запахами и с осязанием, это уже, извините, Лев Сергеевич, перебор, лишнее. Мне кажется, он здесь на самом деле всерьез поверил обольстительным речам Мефистофеля:

 
Ты будешь тешить обонянье,
И вкус, и даже осязанье —
Все, все тебе доставлю в дар!
 

Конечно, это случайное совпадение, и если «шутки в сторону», по моему мнению, лишь зрение и слух как «социальные чувства», способные к абстрагированию, имеют право быть представлены в музыке. Меня больше удивило другое – неужели он на самом деле светомузыкой занимался еще в те годы, во времена Ленина? Приметив на моем лице недоверие, Лев Сергеевич разыщет впоследствии фотографию светового прибора и пришлет мне копию (рис. 10). Да, все точно, так и было!..

^{Рис. 10. Световой инструмент Л.С.Термена (1922 г.-?)}

Петроград, Москва, Псков, Нижний Новгород, Минск, Ярославль, Рыбинск – более 150 выступлений в Советской России, в ее городах и селах, с «радиомузыкой», с синтетической музыкой, в стране, которая для западного писателя была «во мгле».

И вновь не могу отказаться от возможности поделиться ароматом пожелтевших газетных листов того прекрасного, жестокого, пусть порою, местами, и безграмотного времени:

– «Разрешение проблемы идеального инструмента. Приблизительно шестьдесят октав слышимых звуков, в том числе двадцать четыре октавы музыкальных звуков, вместо шести на рояле, звуки освобождены от „примесей“ материала. Начало века радиомузыки».

– «Новый источник энергии в приборе Термена позволяет управлять звуком гораздо совершеннее, чем на любом инструменте. Обычными европейскими нотами невозможно даже записать восточную песню, гораздо более мелодически богатую. Принцип, использованный Терменом, обещает возвратить музыке чистый акустический строй».

Его концерты посещают и поклонники техники, и служители муз. Наш пострел везде поспел – побывал, оказывается, на терменовском выступлении и упомянутый выше Дрейден Симон Давидович.

«Мне вспоминается, – писал он через много лет, – зимний день 1923 года, когда терменвокс впервые появился на прославленной, знавшей лучших музыкантов мира эстраде Большого зала Петроградской филармонии. Собрался весь цвет тогдашнего музыкального Ленинграда – от маститого А.К.Глазунова до совсем еще юного Шостаковича. Не без предубеждения посматривали многие на странный аппарат, одиноко стоявший на эстраде, но, пожалуй, общим и для испытанных, и для начинающих любителей музыки было ощущение чего-то сверхъестественного, когда по мановению рук изобретателя, лишь приближавшихся к этому сооружению, но отнюдь не касавшихся, возникали и лились завораживающие, не то скрипичные, не то виолончельные, не то напоминавшие флейту звуки рахманиновского „Вокализа“». (Кстати, именно на этом концерте, – если быть точнее, состоявшемся 19 декабря 1922 г., – Термен впервые демонстрирует возможность соединения электромузыки с танцем и светом.)

С подобными восторженными отзывами поделился и известный композитор-музыковед М.Ф.Гнесин, после очередного концерта Термена в Московском Политехническом музее. Показательно название его статьи в «Правде», написанной совместно с не менее известными музыковедом Е.Браудо и композитором А.Авраамовым: «Электрификация музыки». Все вполне закономерно: «электрификация всей страны» естественно включала в себя и «электрификацию музыки». Как романтично и как революционно – почти как в гениально-косноязычных рассказах А.Платонова выглядит все это в изложении прессы тех лет: «Ильич выдвинул на первое место кино, так как это электрифицированный театр, допускающий размножение... Изобретение Термена – музыкальный трактор, идущий на смену сохе...»!

Термен до конца своей жизни сохранил преклонение перед Лениным, считая встречу с ним историческим событием для нового искусства, и не уставал повторять фразу Ленина, сказанную им после знакомства с терменвоксом: «Я всегда говорил, что электричество может творить чудеса. Хорошо, что именно у нас электрифицирована даже музыка!» Для Термена, для музыканта, который «щупал электричество руками», который был с электричеством «на ты» (оставаясь на «Вы» – с музыкой), это, конечно, было высшей оценкой, высшим признанием.

В жизни Льва Сергеевича, музыканта и изобретателя, гимны электричеству слились с гимнами революции и Ленину. И он был не один такой – среди своих молодых современников, тоже великих и тоже восторженных романтиков... О них – следующее, пока еще «лирическое» отступление. Их будет несколько, выделенных курсивом, должных подтвердить, что, при всей уникальности судьбы Термена, он был не одинок в синхронности своей жизни с судьбой своей страны.