Текст книги "Советский Фауст"

Автор книги: Булат Галеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Триумф!.. Концерты в ведущих концертных залах Америки: «Метрополитен-Опера», «Карнеги-Холл» (рис. 14). Ансамбль из 12 терменвоксов исполняет увертюру к опере «Лоэнгрин» Р.Вагнера. В концертах принимает участие знаменитый дирижер Леопольд Стоковский. Ведущие оркестры Америки боролись за право выступить с Терменом. Правда, газетные репортеры подтрунивали, ехидничали слегка: зачем, мол, в этом случае вообще дирижер нужен, если Термен вместо него – «машет руками». Веселая страна...

^{Рис. 14. Лев Термен с американским ассистентом на одном из первых концертов в США (янв.1928).}

Так или иначе, деловая Америка захватила Термена своей предприимчивостью и быстротой реакции на новое. Фирмы – «Дженерал электрик», «Вестингауз», «Радиокорпорейшн» взялись за тиражирование терменвокса и выпустили несколько тысяч штук. Льва Сергеевича просят обучить продавцов нового товара – и многие неожиданно становятся его «конкурентами», уходят из-за прилавка на концертную эстраду. В профсоюзе музыкантов было зарегистрировано 700 представителей новой профессии – «терменвоксист». Среди любимых учеников, точнее любимых учениц, самые талантливые – Люси Розен и Клара Рокмор.

– У меня появилось много денег, я купил себе черный костюм, «кадиллак», переехал из гостиницы в свой дом.

^{Рис. 15. Дом-студия Л.С.Термена в Нью-Йорке (сегодняшний снимок)}

Термен арендует в Нью-Йорке на 99 лет шестиэтажное здание, – при рассказе он обязательно, с некоторой долей лукавого кокетства, напоминал точный адрес (на «54-й Восточной улице», и даже номер телефона), – организует там музыкально-танцевальную студию (рис. 15). Его навещает в ней великий советский кинорежиссер С.Эйзенштейн и, конечно, весь американский «бомонд». Музыканты – Д.Гершвин, Я.Хейфец, И.Менухин, а Чарли Чаплин после встречи заказывает для своих фильмов оригинальный вариант терменвокса.

Термен безустанно совершенствует технику «радиомузыки». Его попутчик по «Мажестику» И.Сигети, продолжая недоумевать, подчеркивал в своих воспоминаниях: несмотря на огромный успех терменовских мероприятий, сам Лев Сергеевич постоянно и бескорыстно ввязывался в разные «некоммерческие» проекты. Так, по просьбе музыканта Г.Коуэлла он конструирует уникальный клавишный инструмент «ритмикон», позволяющий свободно варьировать различные длительности звучаний и управлять ими для получения богатейших ритмических комбинаций. («Ритмикон» получился отменный, и его перехватывают психологи для своих экспериментов. Один экземпляр до сих пор хранится, кажется, в Стенфордском университете.) Другой композитор, П.Грейнджер, попросил Термена создать автоматический музыкальный инструмент, непосредственно считывающий нотные знаки со специально подготовленной партитуры. И эта задача Терменом была решена на «пять». Восхищенные заказчики создают произведения для этих инструментов.

Но не забывает Лев Сергеевич и свой терменвокс. Создает басовый, затем несколько грифовых, клавишных вариантов инструмента. И, наконец, появляется «терпситон», – в нем управляющая антенна выполнена в виде огромного металлического листа, размещенного на полу. И музыка создается уже не движением руки, а всем человеческим телом – в танце (рис. 16).

– «Балерина на эстраде выделывала сложнейшие па... Неожиданно с эстрады полилась музыка. Она была совершенно необычной, завораживающе красивой и очень ритмичной. Казалось, что музыка следует за каждым, даже незначительным движением балерины...»

Это – не из американских газет, а из упомянутого фантастического рассказа «Сиреневая токката Махаона». Знал ли его автор, что подобное – уже было, реально, 30 лет назад «до»... Было – у Термена, во время американской эпопеи нашего героя [36]36
  Mason С.Р. Theremin «Terpsitone»: а new electronic novelty. – Radio-Craft, 1936, Dec, p. 336, 365.


[Закрыть].

Совершенствуется и световая аппаратура. Термен синхронизирует с музыкой стробоскопические эффекты, высвечивающие и формирующие разнообразные орнаментальные узоры. Встречается и спорит с великим американским светохудожником Томасом Вилфредом, а так же с создателем другого знаменитого электромузыкального инструмента М.Мартено, планирует создать вместе с ними Общество нового искусства. Развивает свои прежние замыслы дополнения «радиомузыки» и светомузыки осязательными ощущениями, создав специальную управляющую перчатку, оснащенную электрическими датчиками для транслирования тактильных эффектов в зрительный зал. Пытается включить во всеобщий синтез и «гравитационное» чувство, – подымая и опуская под музыку «стены» зала (конечно, с помощью света, а не реально).

Любой из этих фактов сам по себе поразителен, сногсшибателен, но при каждой новой нашей встрече Лев Сергеевич вновь «сшибал с ног», заставляя меня воскликнуть: «Не может быть!» Однажды, уже в послевоенном журнале, я прочитал, что известная американская киноавангардистка, автор многих светомузыкальных фильмов М.-Э.Бьют занималась в юности в студии Термена [37]37
  An interview with Mary-Ellen Bute. – Film Culture, 1964–1965, № 35, p. 25–26.


[Закрыть]. Я как-то спросил Льва Сергеевича о ней.

^{Рис. 16. Описание и фотография терпситона в одном из американских журналов (1936 г.)}

– Как же, помню, молоденькая такая, симпатичная: Мэри-Элен Бьют. Она у меня с Эйнштейном в студии светомузыкальные эксперименты проводила. Знаете, физик был такой?..

– С каким Эйнштейном, с тем самым, который «теория относительности»?! Я знаю, читал, что Вы встречались с ним в Европе. Что дуэты вместе играли, когда он из Германии от фашистов в Америку сбежал, – он на скрипке, а Вы на терменвоксе...

– Не только дуэты, не только вместе. Я нанял и выделил им специально еще одну студию. Мэри рисовала по его заданию различные абстрактные фигуры. Все стены были увешаны ими. Они подбирали затем картины к музыке (рис. 17)...

^{Рис. 17. В итоге М.-Э.Бьют научилась делать такие фильмы – кадр из ее «Цветовой рапсодии» (1958 г.)}

С ума бы не сойти – да знают ли об этом биографы великого физика? То, что автор теории относительности любил дружить с молоденькими девушками, – это всем известно. Но чтобы по такому необычному поводу?

На какие средства осуществлялось все это – студии, научная благотворительность? Неужели хватало концертных гонораров или отчислений от «Дженерал электрик»? Или наша разведка подкармливала? Совсем нет – наоборот, он сам, похоже, помогал ей своими заработками, ибо стал он в конце концов членом элитарного Клуба миллионеров США, куда принимали далеко не каждого, кто имел миллион. Круг знакомых расширялся: Рокфеллер, Дюпон, Морган, Форд. Судя по всему, основные доходы приносила созданная им фирма «Teletouch Corp», специализировавшаяся на выпуске оригинальных систем охранной сигнализации. Они работали – как и в кремлевском показе – по бесконтактному принципу, но реагировали они уже не только на изменение электрической емкости, а и на отражение света. Проектор создавал на стене, на полу пятно, – и достаточно было мыши попасть на это пятно или пересечь луч света на его пути к скрытому фотоэлементу, – наступал всеобщий атас (простите, «alarm») [38]38
  Alarm – тревога (англ.). См. об этом: Teletouch corporation. – Electronics, Feb.1937, p.26 – 28.


[Закрыть]!

Контингент потребителей – от магазинов до тюрем. И того, и другого в Америке в те времена, судя по всему, хватало, поэтому долларовые счета у Термена росли так же резво, как сейчас у «новых русских».

К Термену постоянно обращаются за консультациями – по широкому, разнообразнейшему кругу технических вопросов. Эйнштейн хлопочет, чтобы он помог наладить трансконтинентальную телефонную связь СССР – США, непонятные перебои. Пожалуйста! Попросили в нью-йоркском Центральном парке организовать уникальный технологический аттракцион – и «гроб Магомета» на самом деле зависает в воздухе, в невидимом магнитном поле. На любое предложение, на любую просьбу – «пожалуйста», и, наверняка, конкретный результат. Термена включают в список самых знаменитых людей мира в американских справочниках «Who is who?».

Кстати, о разведке. Мы о ней как-то забыли, но она, конечно, его тогда не забывала. Каждую неделю, между встречей с Чарли Чаплиным и Рокфеллером, между очередным концертом и постоянной работой в лаборатории, он шел в какое-то захудалое кафе на задворках Нью-Йорка, на Пятой авеню [39]39
  Я не был еще в Нью-Йорке. А Сергей Зорин был. И написал мне на полях рукописи: «Окстись, какие задворки, это центр города!!» А я решил оставить, звучит – красиво.


[Закрыть]. Приходили на встречу обычно двое в серых плащах и серых шляпах – из нашего посольства.

– И говорили, прежде всего: «Пей!». Наливали и заставляли выпить перед беседой два стакана водки (голос Льва Сергеевича в этом месте рассказа дрожал от негодования и обиды). Они что – не доверяли мне что ли?..

Ах, Лев Сергеевич, зачем же с Вами так? Жаль, конечно, что меня тогда не было рядом, уж с этой напастью я бы смог помочь справиться, поделили бы порцию. И, может быть, вообще зря Вы связались с ними? Может быть, лучше не надо было никаких Метрополитен-Опера, Карнеги-Холл? Ведь не было, наверно, в нашей стране ни одного интеллигентного человека, кому не предлагалось бы сотрудничество, – дома, за границей. И не обязательно было соглашаться. Конечно, чужую беду руками разведу, – что было, то было...

– Но я придумал после, что делать. Съедал перед встречей с ними по пачке сливочного масла.

– А о чем они спрашивали?

– Да глупости всякие. То размер глушителя у нового самолета. То узнать, кто сидит в американских тюрьмах...

Так я и не понял поначалу, оправдывал ли он постоянные расходы разведуправления на водку. А позже, однажды, он наклонился ко мне и тихо, глаза озорные, улыбается: «Вы знаете, а я ведь в Америке был как Рихард Зорге в Японии» [40]40
  Р.Зорге – советский разведчик, снабжавший руководство СССР информацией о настроениях в Японии относительно возможности вступления ее в войну против нашей страны.


[Закрыть]. И опять – неясно, непонятно: шутил Лев Сергеевич или говорил правду. До сих пор не знаю, но если судить по его последним, пусть тоже весьма осторожным интервью времен «перестройки», Термен и в этом, «параллельном» своем амплуа стремился приносить максимальную пользу:

– «Мои беседы с военными и с людьми американского военного бизнеса отнюдь не сводились к разговорам о музыке. Поверьте, я был неплохо информирован о планах американского политического Олимпа, и из того, что мне стало известно, понял: не США, а страны фашистской оси – наш будущий военный противник. Такого же мнения придерживался начальник разведуправления РККА Ян Берзинь, которого я знал как Петерса» [41]41
  Каплунов М., Черенков М. Война и мир Льва Термена. – Московские новости, 1988, 6 марта.


[Закрыть].

Судя по доступной нам всем шпионской литературе, в разведке есть прием составления сведений методом «мозаики». «Мозаика» у Термена получалась довольно подробная и пестрая. Кроме художников и бизнесменов среди участников светских, салонных бесед в его студии Льву Сергеевичу почему-то запомнились неизвестный еще миру подполковник Д.Эйзенхауэр, будущий президент США, и так же малозаметный военный специалист Л.Гровс, который станет через несколько лет руководителем атомного «Манхэттенского проекта».

Интересно, догадывалась ли тогда американская контрразведка о втором командировочном задании Термена? Но сам Лев Сергеевич, по его нынешним признаниям, отнюдь не чувствовал себя виноватым перед гостеприимной Америкой. Он полюбил эту трудолюбивую страну и был уверен, что его тайная деятельность никакого вреда ей не приносила. А уж в открытой, легальной своей жизни – одна польза!..

Я не понимаю, куда смотрело ФБР и, вообще, как все это Термен мог сочетать: и концерты, и многомиллионный бизнес, и разведку, причем – судя по всему – оставаясь советским гражданином и не скрывая этого. Все свои фирмы и студии Термен создавал, как он постоянно подчеркивал, «по согласованию с советским правительством». В 30-ые годы наши власти были озабочены проблемами дипломатического признания СССР. Термен считал, что он способствовал своей деятельностью в Америке столь необходимому повышению престижа нашей страны. С гордостью Лев Сергеевич вспоминал, как перед концертом в «Метрополитен-Опера» он настоял, чтобы в афишах рядом с его фамилией был указан город Ленинград (а не Москва – в этом случае его могли принять за тривиального эмигранта). Термен выступает в концерте, организованном в нашем представительстве при торжественной встрече Валерия Чкалова и других участников знаменитого трансарктического перелета из СССР в США. Более того, он не боится исполнить программу из песен советских композиторов во время предвыборного митинга местной коммунистической партии. Что-то не очень укладывается все это в прерогативы шпиона. Или уж настолько тонкая игра была, что просто – не нашего ума дело. Ну и ладно...

Главное, что и в личной своей жизни американский миллионер Термен оставался, вынужден был оставаться законопослушным советским гражданином. Лев Сергеевич приехал в Америку с женой – «Катюшей звали, тоже дворянка была» – кажется, сестрой своего преемника по работам в Физтехе с «дальновидением» Константинова А.П. (именно он, кстати, официально считается «пионером» советского телевидения, потому что, в отличие от терменовского электромеханического прибора, приемная трубка «иконоскоп», разработанная им в 1930 году, была уже чисто электронная, как у нынешних телевизоров).

– Жена у меня работала в медицинском учреждении, под Нью-Йорком. И мы порою не виделись по несколько дней. И вот однажды приходит ко мне один молодой человек и говорит, что он и моя жена будто бы любят друг друга. Я мог бы его просто побить, но через газеты выяснилось, что затевается какая-то неприятная провокация. Оказалось, что он американский фашист, белогвардеец, и я, посоветовавшись с нашим посольством, оформил официальный развод. А через несколько лет я женился на очень молоденькой и очень красивой негритянской танцовщице Лавинии Пул-Вильямс из своей студии. Зарегистрировал свой брак в посольстве, получил брачное свидетельство за № 1 (рис. 18).

^{Рис. 18. Лавиния Вильямс – вторая жена Л.С.Термена (1938 г.)}

Но их совместная счастливая жизнь продолжалась недолго, всего несколько месяцев. В 1938 году, даже не успев закрыть свои дела, закупив кое-какое нужное для родины оборудование, миллионер Термен неожиданно и незаметно, «по-английски» исчезает из Америки, уплывает, – устроившись на должность помощника капитана оказавшего в нью-йоркском порту советского парохода «Старый большевик»... Осталась за бортом «Старого большевика» Америка с ее сверкающими огнями и белозубыми улыбками, а в Америке осталась юная жена. Ее он так больше и не увидит, сохранив до конца своей жизни «свидетельство № 1». Останется студия, вся радиомузыкальная техника. Мне Термен рассказывал, что на этот неожиданный отъезд он решился, напросился именно сам, – чувствовал, мол, война приближается, нужно быть на родине. Родственники Льва Сергеевича уверены, что его просто вынудили вернуться, угрожая расправиться с родителями. А сейчас в зарубежной прессе пишут, что великого изобретателя «выкрали из Америки агенты КГБ» [42]42
  Schober I. Elektronische Heulboje. – Sud-Deutsche Zeitung, 1994, 30 juni.


[Закрыть]. Так или иначе, в конце 1938 года «Старый большевик» прибыл в ленинградский порт. И Термен, уже привыкший к шумным встречам, был удивлен и подавлен отсутствием на пирсе восторженной толпы и журналистов. Пустые причалы, пустые лица людей, боящихся узнавать друг друга. Пока он «триумфовал» в Америке, родина его погрузилась в мрак сталинского средневековья [43]43
  Когда я прислал Л.Термену на сверку первую статью о нем, с фразой о «сталинских репрессиях, жертвой которых он стал при возвращении», Лев Сергеевич попросил убрать ее: Сталин, мол, ни при чем. «Он очень уважал и ценил ученых, – и уже с обычной своей детской улыбкой, – да и вообще при Сталине ученым хорошо платили...»


[Закрыть]. Отсюда, с этого пирса начался его путь на Колыму: «круг первый», «круг последний», не разберешь начала и конца, – по известному маршруту, за которым и закрепилось нынешнее название: «крутой» [44]44
  «Крутой маршрут» – название книги воспоминаний бывшей казанской партийной активистки Е.Гинзбург, матери известного писателя В.Аксенова. Стало нарицательным выражением для обозначения судьбы репрессированных при Сталине.


[Закрыть]...

«Искусство будущего» в стране будущего

К этому «крутому маршруту» вела его неумолимая судьба. В нашей стране такой исход для новатора искусства в те времена был неизбежен. Не он первый, не он – последний. Лемурам «разведчики будущего» были ни к чему, им нравились парадные портреты, и чтоб похоже было...

Электронная музыка, телевидение, светомузыка, экзотическая хореография «терпситона», «телеосязание» – все, чем занимался Л. С. Термен как художник, отягощенный знаниями инженера (а инженер он был отменный, в отличие от Фауста Гете) – относится к «искусству будущего». Или, как принято говорить, – к «Gesamtkunstwerk» [45]45
  Дословно – «совокупное произведение искусства» (нем).


[Закрыть] . Еще в середине прошлого века прогнозировал его композитор Рихард Вагнер, который, кстати, по молодости лет тоже связывал революционные преобразования в искусстве с пребыванием на баррикадах из обломков мебели [46]46
  Концепцию искусства будущего Вагнер изложил в одноименном труде. В советское время издано в кн.: Вагнер Р. Избранные работы. – М.: Искусство,1978, с.142 – 261.


[Закрыть] . Наиболее яростно и последовательно проповедовал близкие к «Gesamtkunstwerk» идеи в России начала XX века его коллега Александр Скрябин – автор первого в мире светосимфонического произведения «Прометей», мечтавший о существенном обновлении звукового материала в музыке, о всеобщем синтезе искусств и разнородных чувственных ощущений в некоей гигантской «Мистерии». Творчество Скрябина стало символом «Gesamtkunstwerk» на новом, нынешнем этапе. В его футурологических прогнозах угадывается предчувствие электронной музыки, световой архитектуры, театрализованных представлений «Звук и Свет», «пространственной» музыки... Он умер сравнительно молодым, в 1915 году, незадолго до революции, и, как любой чуткий художник, он жил тогда и творил в ожидания грядущих потрясений и перемен. А если б не случайная гибель от заражения крови, если б он дожил до революции? Вероятнее всего, Скрябин оказался бы в конце концов за границей – как И. Стравинский, С.Рахманинов, С.Прокофьев, Н.Черепнин. Оказался же там близкий Скрябину по духу музыкальных новаций А.Лурье, пытавшийся заигрывать с новой властью, как Мейерхольд, но только потому выживший, что испугался вовремя и убежал. За границу уехали и композиторы И.Вышнеградский, Н.Обухов, непризнанные, поздно признанные русские гении, сохранившие в своем творчестве преклонение перед скрябинской идеей «Мистерии» до конца своей зарубежной жизни [47]47
  Из минувших времен. Посвящается И.А.Вышнеградскому. – Музыкальная Академия. 1992. № 2, с.135 – 159.


[Закрыть] . А кто стал первым в Америке композитором электронной музыки – ну, конечно же, наш соотечественник В.Усачевский, тоже уехал вовремя... Все это – уже после Скрябина, его уже не было. А если бы он был, жил в это время? Что было бы, если остался? Не станем гадать. Обратимся к реальности, к фактам.

Проходит несколько лет после знаменитой революционной световой премьеры его «Прометея» в Большом театре, и Скрябин надолго зачисляется в мракобесы, в мистики – вместе с другим его современником, великим литовцем М.-К. Чюрленисом, пионером необычной «музыкальной живописи». Дело дошло до того, что, анализируя дневники, письма, наивные любительские стихи Скрябина, наиболее ретивые, дотошные музыковеды, коллеги усматривают в его мировоззрении... элементы фашизма [48]48
  Альшванг А.Н. Философские мотивы в творчестве Скрябина. – Советская музыка. 1935. № 7 – 8; 1936, № 1.


[Закрыть] . Выручает от полного забвения, наверно, лишь то, что В.И.Ленин в свое время, с подачи народного коммисара просвещения А.В.Луначарского, упоминал имя Скрябина среди тех, кто удостоился чести быть увековеченным в декретированном им плане советской монументальной пропаганды.

В иные, черные списки формалистов попали сразу А.Лентулов, В. Татлин – они продолжают жить и работать в СССР, но о «Gesamtkunstwerk», об «искусстве будущего» уже и мечтать не приходится: натюрморты, пейзажи, с робкими попытками освоения достоинств социалистического реализма... Эмигрирует Л.Сабанеев, биограф Скрябина, автор многих работ о светомузыке, пытавшийся изучать и развивать скрябинские идеи в послереволюционном Питере, в Москве. Такова же судьба великого нашего художника В.Кандинского.

Реализовать на практике свои светомузыкальные замыслы ему удается лишь в Германии, в художественной коммуне «Баухауз». В 1928 году Кандинский осуществляет музыкально-живописную постановку «Картинок с выставки» М.Мусоргского в г. Дессау, но продолжить подобные эксперименты и здесь ему не удается. В 1933 году «Баухауз» разгромлен. И в Германии тоже наступает мода на парадную живопись, тоже торжествуют лозунги: «Искусство должно быть национальным по форме и национал-социалистическим по содержанию!». Следующая эмиграция, следующий побег – во Францию... Недавно в ФРГ была выпущена видеокассета с современной реконструкцией «Картинок с выставки» двух русских гениев, Мусоргского и Кандинского. У нас эта синтетическая «сценическая композиция» так до сих пор и не исполнена...

В стране, где торжествует электрификация, где строится «новый мир», где грохочут Магнитка, Днепрогэс, нет места и таким тихим певцам «Gesamtkunstwerk», как К.Бальмонт. Златокудрый поэт был влюблен в светоносную музыку своего друга Скрябина:

 
Он чувствовал симфониями света
Он слиться звал в один плавучий храм —
Прикосновенья, звуки, фимиам
И шествия, где танцы как примета.
 

В революционном 17-м Бальмонт пишет и издает книгу «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина». Ее переиздают повторно в 1922-м, при коммунистах... Но, не дожидаясь этого, он уже в 1920-м неотвратимо оказывается вне родины, во Франции. Там же вскоре оказывается и художник В.Баранов-Россине, изобретатель светомузыкального инструмента «оптофон». Его эксперименты потихоньку удушают. Его покровителя – Мейерхольда постоянно преследуют и затем зверски убивают в 1940-м, а сам Баранов-Россине погибает во время фашистской оккупации Франции в 1942 году. Сейчас его «оптофон» находится как реликвия «Gesamtkunstwerk» в парижском Центре искусств им. Ж.Помпиду.

По зарубежным коллекциям разбросаны подготовительные листы «Цветовых ритмов» – первая попытка создать абстрактный (светомузыкальный!) мультипликационный фильм, предпринятый еще до Первой мировой войны П. Сурважем, уроженцем Москвы. Гением музыкальной мультипликации еще при жизни был признан французский – увы, французский, но с русской фамилией, – художник и режиссер М.Алексеев (кстати, родился в Казани). Да, об этом мало кто знал и мало знает в мире, о вкладе наших – русских, российских, советских – соотечественников в развитие идей «Gesamtkunstwerk».

Многие уехали, были вынуждены уехать за границу. Этот исход продолжался, кстати, и в наши дни, на наших глазах. В 70-е годы страна, тихо и незаметно, распрощалась с Эрнстом Неизвестным, который всю жизнь мечтал и мечтает создать свой светокинетический памятник – «Древо жизни», гигантскую ленту Мебиуса, облепленную барельефами, всю пронизанную лучами и звуками. Конечно, и «там» ее реализовать не удалось – слишком уж «Gesamtkunstwerk», и по нынешним временам. В начале 80-х уехал за рубеж художник-кинетист Лев Нусберг, руководитель группы «Движение», с мечтами приручить для целей искусства лазеры, плазму, с наивными планами создать «Всемирный институт кинетизма». Тоже – до сих пор что-то ничего неслышно. Уехали А.Шнитке, С.Губайдулина – лидеры нашего музыкального авангарда – начинавшие заниматься электронной музыкой в музее А.Н.Скрябина. Мечутся и сегодня меж родиной и заграницей, в поисках лучшей доли для творчества композиторы электронной музыки Эдуард Артемьев, Алексей Рыбников, Андрей Родионов. Иных сегодняшние обстоятельства заставляют, увы, стать беженцами. Ереван – Москва – Мадрид – Мюнхен: я не успеваю отследить маршруты автора идей «светомузыкального сольфеджио» Л.Григорьяна из многострадальной Армении... Но сегодня это уже, так сказать, обычные, общие планетарные хлопоты. Тогда, в 20-ые годы, это была неожиданная, непонятная беда, наша беда, – уход, чтобы остаться живым.

Многие из тех, кто не уехал, просто сгинули, затерялись на далеких окраинах нашей огромной родины, на «великих стройках коммунизма», куда их направляли по «крутым маршрутам» под конвоем! Лет 25 назад я и мои товарищи проводили анкетный опрос всех членов творческих союзов СССР – художников, музыкантов, писателей, кинематографистов – об их отношении к скрябинским идеям, к «цветному слуху». Приходили неожиданные ответы из Сибири, Хакассии, Средней Азии. Корреспонденты вспоминали о своих давних опытах, об экспериментах, которые проводились в Ленинграде М.Матюшиным, Г.Гидони, о художниках из группы «Амаравелла», последователях великого Чюрлениса. Поначалу я поразился, – как они оказались там, так далеко, в Хакассии...

Кому-то повезло, выжили в ссылке. Но не все. И не всех, наверно, мы знаем, до сих пор. Был репрессирован и погиб автор кинетического, светозвукового памятника «Интернационал» латыш Г.Клуцис. Оказывается, – узнал об этом из писем родственников и из архивов, – этим же кончил и ленинградский художник Г.Гидони, певец электричества. Тоже удивительная судьба, – как у Термена. Среди его предков – пионер итальянской авиации, в честь которого в свое время был назвал авиационный учебный центр под Римом – «Гидония»... После того, как в 1925 году Г.Гидони создал макет своего Светового памятника Революции, после показа его на заседании ВЦИК, где присутствовали Киров, Сталин, знакомый нам «папа Иоффе» пригрел Г.Гидони у себя в институте (случилось это уже во время американского путешествия Термена, – жаль, что не успел я расспросить Льва Сергеевича, были они знакомы с ним до этого или нет...). Построить этот огромный памятник на Марсовом поле Ленинграда не удалось, но через несколько лет Гидони был приглашен участвовать в проектировании печально известного Дворца Советов в Москве (на месте разрушенного Храма Христа-Спасителя). Планировалось в этом дворце создать зал на 15 тысяч зрителей со светомузыкальным оборудованием. Но не стоило в те времена подыматься столь высоко, приближаться столь близко к огню, нельзя было вообще попадаться на глаза лемурам. Арест, тюрьма, и через много лет – справка о посмертной реабилитации, с трудом выхлопотанная сыном. Сохранился в наших архивах проект того, дворцового зала светомузыки, завершенный его коллегами. Сам Дворец Советов так и не построили – заменили на время бассейном «Москва»... Осталось от Гидони несколько книг и макет Светового памятника Революции, реконструированный в Казани по пожелтевшим архивным фотографиям (авторский макет пропал под бомбежкой во время блокады). Жив его сын, – эмигрировавший уже в наши дни в США, успевший принять до этого участие в нашей конференции «Свет и музыка» [49]49
  Гидони А.Г. Идея светомузыки в творчестве и экспериментах Г.И.Гидони. – В кн. Материалы всесоюзной школы молодых ученых по проблеме «Свет и музыка». – Каэань: КАИ, 1975.


[Закрыть].

Чем же не угодили «родной» советской власти эти восторженные, наивные певцы новой жизни, эти революционеры от искусства? За какие такие грехи лишали их не только возможности творить, но и жизни?.. Лишь одного уж очень «виноватого» нашел я в поминальном списке советских пионеров «искусства будущего». В 30-е годы в Твери жил я трудился руководитель колористической лаборатории знаменитой текстильной фабрики «Пролетарка» П.П.Кондрацкий, писал интересные книги о теории цвета, о цветодинамике, сделал световой инструмент, о нем писали советские газеты. После войны его не стало, исчез. Мой московский коллега и приятель журналист В.Орлов долго искал «концы» и выяснил: Кондрацкого репрессировали за коллаборационизм. Когда Тверь находилась под немцами, он, оказывается, делал мыло в своей лаборатории и продавал на базаре, чтоб выжить. Приговор расстрельный – сотрудничество с оккупантами. Других, виноватее – не оказалось? Тех, кто допустил немцев за несколько недель войны до ворот «Пролетарки»...

Вальпургиева ночь из гетевского «Фауста» – лишь добрая сказка по сравнению с тем, что творилось тогда. Варфоломеевская ночь – лишь репетиция... Все смешалось, все перевернулось, еретики стали иезуитами, под лозунгами социальной справедливости свирепствовала инквизиция. И никак не могу понять до конца, – как все-таки это случилось? Как могло быть? Дело в том, по-моему, что в нашей великой, но отдельно взятой великой стране – как расплата за несвоевременный рывок во времени – к власти пришли лемуры, которым даже Мефистофель не указ, слишком интеллигентен. И имя им, лемурам – легион. Как ни заклинал поначалу В.И.Ленин уважать все знания, «которые выработало человечество», – старая культура, бывший уклад и быт были уничтожены. Образовался вакуум. И вырвалась, выплеснулась наружу темная, нечистая сила, – как при кессонной болезни. Чужая душа, как известно, – потемки. Их душа, если есть она, душа, у лемуров, – тьма. Одним словом, нелюди. И людям понять их, наверно, просто не дано.

Люди делали свое дело, несмотря ни на что, продвигались вперед и идеи «Gesamtkunstwerk» – и у нас, и в других странах, где хватало своей, быть может, более привычной и ухоженной нечисти, своих упырей. В течение многих лет я переписывался с известным английским светомузыкантом Ф.Бентамом. Он прислал мне свою книгу, где высказывалось сожаление о подчиненности нового искусства на Западе низким коммерческим целям, не в пример социалистическим странам, где возможно создание такого уникального аудиовизуального театра, как «Латерна магика». Недавно я встречался в Праге с режиссером «Латерна магика» Иозефом Свободой. Он признался, что, невзирая ни на что, сам он остается социалистом по убеждениям. В этом с ним я солидарен. Но добавлю, большую часть из своих 600 постановок ему удается осуществлять все же на Западе... Человечество еще долго будет читать «Фауста» и «Коммунистический манифест». И там, и там – много о призраках.