Текст книги "Алешкина любовь. Простая история."

Автор книги: Будимир Метальников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Простая история

В колхозе «Заря» было три деревни, сто двадцать шесть дворов, восемьдесят девять трудоспособных колхозников и шестнадцать председателей. Выбирали семнадцатого…».

И сразу разноголосый гомон, протестующие крики:

– Не хотим! Не желаем!

– Хватит, покаруселили!

– Надоели эти варяги!

– Пущай Гуськов остается, и баста!

– Лыкова! Лыкова хотим! – надрывается Гуськов, тощий мужичонка лет сорока, с рыжеватой бородкой.

Председательствующий – бригадир Егор Лыков, – крепко сколоченный мужчина лет пятидесяти, с грубыми чертами лица, непонятно усмехается и неторопливо постукивает карандашом по графину.

Инструктор райкома Лукашов, черноволосый, худощавый, лет двадцати восьми, хмурится. Сидящий рядом с ним красноносый человечек возбужденно, округляя глаза, вполголоса говорит ему:

– Что это такое? Ведь это же стихия! Пораспустили мы народ, Иван Николаевич! Пораспустили – до безобразия!

– Ничего. Покричат и выдохнутся! – невозмутимо отвечает Лукашов и встает.

Обождав, когда шум несколько утих, он начинает:

– Товарищи, райком готов признать свою ошибку с прошлым председателем. Но ведь мы же сами предлагаем заменить его. Товарищ Флягин, – жест в сторону красноносого, – наш старый кадровый работник. Он успешно работал на ответственных должностях в райпромкомбинате, в «Заготзерно», в райисполкоме, на молокозаводе…

– А вы расскажите, за что его оттуда выгнали? – спросил кто-то.

– Товарищ Флягин ушел по собственному желанию, – строго возразил Лукашов.

– Не стал, значит, дожидаться, пока вышибут? Хитер!

Собрание грохнуло смехом… Лукашов вытер вспотевший лоб…

Темная зимняя ночь. По ухабистой дороге ползет «газик». Шофер старается вести машину осторожней, чтоб не разбудить спящего на соседнем сиденье человека. Но после особенно сильного толчка тот все же проснулся… Зевнул, посмотрел на часы.

– Ого! Второй час. Где мы?

– Кисловку проехали…

– Только? Побыстрее не можешь? – ворчливо спросил он шофера.

– Так вы ж спали.

– А это мое дело, спать мне или глаза таращить. А твое – побыстрее до города добраться…

Шофер дал газ, машина запрыгала по наледям, и сосед его судорожно вцепился в скобу впереди сиденья… Какое-то время они ехали так. Шофер еле заметно усмехался и гнал машину все быстрее, а пассажир, вцепившись в скобу, упрямо молчал, искоса поглядывая на шофера. Наконец не выдержал, махнул рукой.

– Хватит, доказал! – и засмеялся…

Машина пошла тише…

– И вообще, что за охота вам всю ночь трястись? – сказал шофер. – Заночевали бы в «Заре», отдохнули…

Мужчина сладко зевнул, похлопал по рту ладонью.

– Ладно… будь по-твоему…

Машина въезжает в село… В домах – ни огонька. Даже собаки не лают.

Остановившись возле какого-то дома, приезжие вышли из машины и постучались…

Ответа не было, только забрехала собака у соседей.

Они постучали посильнее. Тишина.

– Вот видишь, неудобно получается, спят люди…

Вместо ответа шофер забарабанил обоими кулаками что было силы. Залаяли еще две собаки…

– Хватит! Пошли! – мужчина решительно зашагал к машине. Шофер, бурча что-то себе под нос, двинулся за ним. Хлопнув что есть силы дверцей, он сразу рванул машину с места.

– Ладно, не злись, доедем как-нибудь, – похлопал его по руке мужчина…

Машина миновала последние дома на улице, и тут показался большой дом на отшибе. Во всех окнах его горели огни и метались тени.

– Ну вот! – засмеялся шофер. – А мы и не догадались… Собрание идет, должно быть…

– А ну-ка, ну-ка, давай заглянем! – оживился мужчина.

– Да стоит ли, Андрей Егорыч. Что вы, собраний этих не видели?

– Поворачивай, поворачивай!

Машина повернула к дому.

Появление их в школе, где происходило собрание, было сразу же замечено: по рядам колхозников покатился говорок, все стали оборачиваться на вошедших, и только Лукашов продолжал говорить:

– Вы хотите, чтобы Лыков из заместителей стал председателем. Я не понимаю этого. Сами же говорили, что вместо того, чтоб помогать старому председателю, он больше о своем личном хозяйстве беспокоился.

– Миленький! – вскочила какая-то женщина. – Да Лыков нам уже не страшен. Он себе нахапал уже сколько надобно. Нам новый человек страшнее, потому как ему с самого начала хозяйством обзаводиться надо.

Грянул смех, посыпались возгласы.

– Ай да Сашка!

– В самую точку угодила!

Сашка, довольно посмеиваясь, села…

Лукашов, наконец, увидел вошедших и обрадовался:

– Товарищи! К нам приехал секретарь райкома товарищ Данилов. Попросим его в президиум! – и зааплодировал.

Собрание довольно вяло похлопало.

Данилов прошел вперед и сел рядом с Лукашовым, спросил усмехаясь:

– Что, запарка?

– Ох, Андрей Егорыч, второго кандидата проваливают… Был у них один тридцатитысячник – не справился, вот они и уперлись. Хотят своего человека…

Между тем поднялся следующий оратор: угреватый долговязый парень лет двадцати пяти, бухгалтер колхоза и зять Лыкова – Виктор:

– Согласно решению сентябрьского пленума, мы должны платить новому председателю тысячу двести рублей зарплаты. Выходит, не миновать нам опять первую живую копейку председателю на жалованье переводить… Вот если бы товарищ Флягин согласился за трудодни работать, – обернулся он к Флягину, – тут бы и мы поверили, что он, значит, верит в свои силы-возможности…

Флягин заерзал, бегая глазами с Лукашова на Данилова.

– Понимаете, товарищи, поскольку я человек приезжий и хозяйства у меня нет, трудно…

– Понятно! – закричали из зала. – За такое жалованье кто хоть согласится!..

– Дайте мне любую половиночку, я вам так хозяйство взбодрю! – снова вскочила Саша. – Да что там половиночку – за три сотни пойду! А? Соглашайтесь, мужики! – И она пошла к столу.

Собрание смеялось.

– Куда ты, садись! – махнул на нее рукой Лыков.

– Нет, погоди, я, может, хочу товарищу райкому объяснить картину нашей жизни, – загорячилась Сашка.

– Садись! – уже строже повторил Лыков. – Я тебе слова не давал.

– А ты дай! Может, товарищу райкому интересно будет? – настаивала Сашка.

– Твоим языком трактор заводить впору! Не мешай людям! – рассердился Лыков.

– Видели? – обратилась Сашка прямо к Данилову. – Как демократию зажимает? Вот оттого у нас и идет все через пень колоду… Дашь, что ли, слово, черт пегий, а то сама возьму!..

– Говорите! – кивнул ей Данилов. – Нельзя же в самом деле демократию зажимать… – смеясь, заметил он Лыкову.

– Ну, спасибо! – поклонилась Сашка.

Одернув на себе кофточку и поправив волосы, она вдруг заговорила певуче и рассудительно.

– Вот что я вам хочу сказать, товарищи дорогие. Если уж правду сказать, так сильно вы нас обижаете. Вот уж который год возите нам председателей. А сами-то мы из разума, что ли, вышли? Деды наши эту земельку небось всю в руках перетерли. Уж вроде бы нам и карты в руки, чтоб хозяйствовать на ней как положено. А вы все думаете, что вам с горки видней? Так вот что я вам скажу: ни к чему нам ни этот красноносенький, – мотнула она головой на Флягина, – ни Гусек наш, ни любой другой, кто в портках ходит. А уж ежели вы не можете без того, чтоб не назначать нам председателей, так пришлите хорошую бабу! Ведь на работе-то, на колхозной, сила вся наша, бабья, идет. А мужичье только руки в брюки, ходят да покрикивают! Голос ее вдруг зазвенел. – Так дайте нам такую, чтоб она наше горе вдовье да сиротское понять могла. Чтоб разогнала она всю эту шайку-лейку да работать их заставила…

– Демагогия! – крикнул Лыков. – При чем тут мужики или бабы?

– Видали? – подмигнула Сашка. – Испугался!

– Чего там испугался! Слыхали мы эти песни! – возразил Лыков.

– Вот тот-то и оно, что слыхали, да не уразумели! – усмехнулась Сашка, вдруг загрустнев. – Видно, нет в вашей колоде такой карты. Тасуй, не тасуй – все фальшивые хлопоты выпадают. – И она, махнув рукой, хотела уже было идти на место, но тут ее окликнул Данилов:

– Постойте!

Саша обернулась.

– Вы говорили очень горячо и подали интересную мысль. Действительно, женщин в колхозе у вас больше. Так, может быть, вы и возьметесь за это дело?

– Я? – поразилась Сашка. – Да что вы! Куда мне!

– Так вы же сами обещались за любую половиночку хозяйство взбодрить, – улыбнулся Данилов.

– Да ну! – засмущалась Сашка. – Это я так… для смеху…

– А что, Сашенька, берись! – вскочила вдруг одна из женщин. – Мы за тебя, как одна, руки подымем!

Притихшее было собрание вновь зашумело:

– Верно, бабы! Голосуй, наша возьмет!

– Дожили! За бабью юбку держаться теперь будем, что ли?

– Ничего! Она баба боевая!

– А по мне, что ни поп, то и батька! Лишь бы службу знал!

– Я, ей-богу, проголосую! Вот смеху-то будет!

– Не пойдет! – крикнул Гуськов. – Больно по женской части слабовата!

И снова в который уже раз по собранию покатился смех.

Сашка вдруг побледнела и двинулась к Гуськову.

– Что ты сказал? – медленно спросила она.

– Но-но! – предостерегающе поднял он палец. – Не правда, что ли?

– А ты ко мне в окошко лазил? – протянула она.

– Охоты не было, – отмахнулся Гуськов, – лазить к тебе!

Сашка вдруг схватила его за ухо и с силой стала выкручивать его.

– Нет, врешь, была у тебя охота! Говори: как на духу, была?

– Да ты что, спятила? – завопил Гуськов, корчась от боли и безуспешно пытаясь освободить ухо. – Больно же!

– Нет уж, говори – пустила я тебя?

Собрание хохотало. Лыков стучал что есть силы по графину. Лукашов хмуро ерзал на месте и вдруг закричал:

– Прекратите этот цирк!

Данилов терпел, терпел и вдруг захохотал…

– Пусти! – корчился Гуськов.

– Скажи правду – отпущу! Против правды спорить не могу! – торжествовала Сашка.

– Ну, не пустила! Пошутил я, – взмолился Гуськов. – Отцепись, окаянная!

– Слышите? – провозгласила Сашка. – Вот еще раз пошутишь так, и всю голову оторву вместе с ушами! – сверкнула она глазами.

– А знаете, нравится она мне! – вытирая выступившие от смеха слезы, сказал Данилов Лукашову. – Есть у нее и голова на плечах и хватка.

Сашка ощупью вошла в избу, зажгла свет и села, сложив на коленях руки. На лице ее застыло выражение недоумения и испуга.

Посидев так несколько мгновений, она бросилась к печке и растолкала спящую там старуху.

– Мамань, а мамань! Проснись же! В председатели меня выбрали!..

– А ну тебя! – отмахнулась старуха, переворачиваясь на другой бок. Но тут смысл сказанного дошел до нее, и она испуганно приподнялась…

– Господи! Да за что же это тебя в такие мялки сунули-то? Чем ты у бога провинилась?! – запричитала она, и тут же перешла на ругань. – Небось сама опять поперед других сунулась? Вода у тебя во рту не держится! Все туда лезешь, во что сам черт не играет!

– Ай! – с досадой отмахнулась Сашка и снова отошла к столу.

А с печи неслось:

– Так тебе и надо, дурехе! Сидела бы тишком да помалкивала. Языком масло не собьешь! Твое дело вдовье, стороннее… Мыслимое ли дело…

– Ну, хватит! – попросила Сашка.

– А, не любишь! Умна больно стала! Нет чтобы с матерью родной посоветоваться…

Крик петуха разбудил ее утром… Несколько мгновений она еще находится под впечатлением сна, и смутная улыбка не сразу сходит с ее лица.

Но вот в сенях затопали шаги, вошла мать с охапкой дров, с грохотом швырнула их возле печи…

– Поздняя пташка глазки продирает, а ранняя носок подчищает… Вставай, что ль, горемычная…

– Знаешь, мамань, какой сон мне приснился, – протяжно сказала Сашка… – Уж до того чудной!

– А ну, а ну! – живо отозвалась Василиса, с готовностью оборачиваясь к ней.

Сашка посмотрела на нее и… застеснялась…

– Да нет… не стоит… – И вслух подумала: – Как же мне жить-то теперь? Спросят, ну, что делать, председатель? А я что скажу?

– Думай, голова, картуз куплю! – насмешливо ответила Василиса.

Утром в доме Лыковых за столом собиралась вся семья: сам хозяин Егор, его жена Ксения, пышная, болезненно рыхлая женщина с заплывшими глазами, Верка – дочь, еще статная, румяная, но уже начавшая полнеть, зять Виктор и сын Иван, рослый кудрявый парень лет тридцати.

Иван с измятым, припухшим лицом сел за стол в нижней рубахе. Стакан чая, поданный матерью, он вяло повертел в руках и поставил на стол.

Егор неодобрительно покосился на него:

– Что, трещит башка-то?

– Нельзя же, Ваня, каждый день гулять, надобно и передых иметь, – робко сказала мать.

– А что еще делать остается? Скукота!

– А ты женись, вот и не будет скучно, – фыркнула Верка.

– Дура! – равнодушно ответил Иван. – Я когда на Востоке, в леспромхозе работал, ну, думал, дыра! Оказывается, тут у вас еще хуже… Скука, бедность…

– Мы-то, слава богу, в достатке живем! Грех жаловаться! – несколько задетый, вмешался Егор.

– А вам, видно, и всего-то свету в окошке – только свой двор. А клуба нет. Радио тоже, кино – раз в месяц. Разве это жизнь?!

– А вот подожди, новая председательша устроит нам такое кино – живот надорвешь, – засмеялся Виктор.

– Какая председательша? Бабу привезли?

– Как же, привезли! Свою королеву отыскали. Тебе, брат, хорошая знакомая, – подмигнул Егор.

– Сашка, что ли? – удивился Иван. – Ничего… Она баба теплая…

– Тьфу! Бесстыдники! – заругалась Ксения, – За столом про такое…

– А неплохо, ежели б ты ее приструнил как следоват… – встрепенулся Егор. – Чтоб она у нас вот тут была… – сжал он крепкий кулак.

– Это можно! – польщенно усмехнулся Иван. – Я на нее петушиное слово знаю…

Егор, довольный, захохотал и крепко хлопнул его по плечу:

– Давай, сынок! Пусть знают нас, Лыковых!

А Сашка в это время тоже сидела за столом и слушала поучения матери, уныло кивая головой.

– Перед народом не возносись, но и себя не роняй. Зубы попусту не скаль – имей сурьезность… А Ваньки Лыкова чтоб тут больше и духу не было… Слышь, что ль?

Сашка искоса взглянула на мать и ничего не ответила.

В это время в сенях снова затопали, дверь распахнулась и в избу влетели две бабы.

– Сашка! Айда в Кисловку! – задыхаясь, выпалила одна.

– Кашемир привезли! – добавила другая…

– Когда? Кто сказал? – встрепенулась Сашка.

– Дарья вечор там была… Скорее, а то знаешь, со всей округи народ повалит…

Сашка вскочила из-за стола, заметалась по избе, надевая валенки, полушубок.

Стала уже заматываться платком и вдруг встретила строгий и насмешливый взгляд матери.

– Не, бабоньки, ступайте одни, – сразу остыв, сказала она не без сожаления.

– А-а, – протянула одна и захихикала. – А я и запамятовала. Ты ж теперь у нас всему делу голова!

– Ну-ну! Соображай, – добавила, смеясь, и другая. – А мы побегли!

– Валяйте! – махнула Саша рукой.

Бабы выбежали. Сашка переступала у двери с ноги на ногу.

– Что ж, поди, в правление надо идти? – уныло подумала она вслух.

Колода карт разложена на столе. Рядом – вся внимание – примостилась Сашка.

Авдотья, рослая женщина лет сорока пяти, певуче и проникновенно, как все гадалки, объясняет ей:

– В голове у тебя, значит, свой интерес, известие и марьяжная постель. Кто же это? – лукаво взглянула она на Сашку.

– Не важно. Давай дальше, что будет-то?

– А будет тебе, значит, две дороги – ближняя и дальняя. Казенный дом, хлопоты и почтенный король…

– Не иначе, как в райком ехать придется, – вздыхает Сашка.

Авдотья смешала карты, растасовала их.

– Ну, так… Что было? – вынула она из середины карту, – фальшивые хлопоты… Что будет? Опять дорога… Чем сердце успокоиться? Свой интерес… Ну что ж, радуйся. Хорошая карта тебе вышла…

– Ну, спасибо! – поднялась Сашка.

– Ай! – с досадой всплеснула Авдотья. – Да кто же благодарит за гадание? Все испортила!

– Забыла! – виновато вздохнула Сашка. – Ну, теперь в правление…

На заснеженной улице было пустынно. Только у колодца, как это водится, сойдясь разговорились несколько женщин.

Сашка чуть замедлила шаги, она боялась этой встречи, и юркнула в проулок между домами.

Вскоре она выбралась на другую улицу и подошла к небольшому деревянному домику. Над дверьми была приколочена выгоревшая табличка: «Правление колхоза «Заря».

Она вошла в тамбур. За дверью слышался приглушенный шум голосов. Она взялась за ручку и… так и не открыв дверь, выбежала обратно и быстро пошла прочь.

Дошла до скотного двора, остановилась, подумала и направилась к низенькому зданию.

Вокруг возвышались огромные горы навоза, запорошенные снегом.

Из коровника неслось непрерывное тягучее мычание.

Она вошла. Внутри не оказалось ни одного человека. Голодные коровы, увидев ее, замычали еще сильнее… Тоненькая струйка снега посыпалась на нее сверху. Она подняла голову – в крыше зияла дыра. В нескольких местах виднелись такие же дыры, и в них посвистывал ветер.

– Эй, есть тут живая душа? – крикнула Сашка.

Из кормового отделения вышла худенькая маленькая девушка лет шестнадцати.

– Зинка! – удивилась Сашка. – Ты что, одна здесь? А бабы где?

– В Кисловку убегли! – буркнула Зинка. На лице ее виднелись следы слез.

– А-а, – вспомнила Сашка. – За кашемиром, что ль?

Зинка кивнула и шмыгнула носом.

– А ты чего ревешь?

– А что я им, дура какая?! – запальчиво ответила Зинка. – Мне небось тоже кашемир нужен! Я небось помоложе их буду!

– Вот нелюди! – рассердилась Сашка. – А скотина не кормлена?

– Одна-то я много ли соломы порежу? – буркнула Зинка.

– Ах ты, господи! – вздохнула Сашка. – Ну и народ! А знаешь что, – оживилась она. – Я тебе подмогу! – и быстро стала снимать полушубок.

…И вот они уже разносят по кормушкам дымящуюся паром соломенную резку.

– Неужто все сено скормили? – удивляется Сашка, наполняя кормушку.

– Кабы скормили – полбеды! Порастащили да пропили половину! – беззаботно отвечает Зинка.

– Кто, Бычков?

– А кто ж еще? Я – непьющая, – усмехнулась Зинка, – Теперь опять весной резать скотину будем, не иначе. Смехота прямо!

– Да, смехота, – повторила Сашка, становясь сразу серьезной. – А может, плакать придется?

– Скажешь тоже! – снисходительно заметила Зинка. – Если об каждом нашем деле плакать, никаких слез не хватит.

– Да-а, не хватит, – повторила Сашка.

Зинка удивленно посмотрела на нее.

– Что это ты, будто впервой увидала.

Сашка кивнула.

– Твоя правда. Будто впервой.

– Вот она где! – раздался неожиданный возглас. В дверях коровника стояли Лыков и завфермой Бычков, тучный мужчина с недвусмысленно красным носом и оплывшими бабьими щеками.

– А мы ее ищем, ищем, – продолжал Бычков, подходя. – И куда это, думаем, наш командир запропастился? Вся работа стала! А она, оказывается, вот где прячется.

– Кто прячется? – переспросила Сашка, лихорадочно подыскивая объяснения. – Я? И не думала… Я в правление шла, а по пути завернула… Ну и гляжу – она повела рукой вокруг и поспешила перейти в наступление – до чего скотину довели, пьяницы бесстыжие! В ползимы на солому посадили! Это какое же молоко вы с соломы получить хотите?

Но Бычкова не так-то просто было прошибить.

– О-о! – протянул он, поворачиваясь к Лыкову и подмигивая ему. – Строга, а?

– Строга! – подтвердил Лыков с еще большей насмешкой… Прямо генерал!

– Вылитый! – согласился Бычков. – Вот только мундира на ей нет. Ну вот что, генерал, ты погоди орать-то. А давай нам команду как положено. Понятно?

– Какую команду? – несколько опешила Сашка.

– Ну, поскольку ты у нас теперь всему делу голова, то и командуй, как нам теперь иттить к новым успехам, – явно глумясь, ответил Бычков.

– Так-так… Ясно, – прищурилась Сашка. – Стало быть, командовать?

– Стало быть, командуй.

– Так вот тебе моя первая команда! – взорвалась Сашка. – Марш отсюдова! И чтоб ни ноги, ни рожи твоей поганой я больше тут не видела! Понятно?

– Это как же понимать? – растерялся Бычков, не предвидевший такого оборота. – Снимаешь ты меня, что ли? За что?

– А за все! – отрезала Сашка. – За это! – она ткнула пальцем в тощий коровий бок. – За это! – показала она на худую крышу. – И вот за что!

Она схватила горсть соломы и сунула ему под самый нос, так что оторопевший Бычков невольно попятился.

– Тебя бы, черта гладкого, вот этим покормить!

– Постой, Лександра, – остановил ее Лыков. – Разве в нем тут дело? Кормов и в городе нет. Ты вот попробуй-ка в районе концентрата достать, тогда и узнаешь, фунт лиха.

– Значит, плохо старались!

– Ну-ну! – плаксиво протянул Бычков. – Посмотрим теперь, как ты будешь стараться. Теперь сама походи-покланяйся!

– А что? Разве я должна этим заниматься? – сразу поостыла Сашка.

– А то кто же! – усмехнулся Лыков. – Тебя выбрали, вот и доставай, проявляй себя.

– Ну, значит, и достану! – сверкнула глазами Сашка.

Поздно вечером она возвращалась домой вместе с Авдотьей. В некоторых избах уже погасили свет.

– Я думаю, ферма – самое верное дело, – задумчиво говорила Сашка. – С урожаем в наших местах, сама знаешь, как: то вымокнет, то вымерзнет… Надо только, чтоб был там свой человек, на которого положиться можно.

– Боязно! – вздохнула Авдотья. – А ну как не выйдет из меня заведующей!

– А ты не робей. Это глаза боятся, а руки делают. Стадо у нас хорошее, кормить только надо.

– Известно, у коровы молоко на языке, – согласилась Авдотья, остановилась, кивнула на калитку. – Может, завернешь, чайку попьем.

– Другой раз, – ответила Сашка. – Лучше пораньше лягу, завтра в город поеду.

– Ну, счастливо съездить!

Авдотья свернула к себе, а Сашка пошла дальше.

Окна ее избы тоже были темны – мать, видимо, уже спала. Когда она подошла к крыльцу, из темноты вдруг вынырнула темная фигура.

– Ой, кто это? – отшатнулась Сашка.

– Загордилась уже, не узнаешь?

– Ой, Вань, напугал-то как, – облегченно сказала Сашка. – Ты чего же на улице мерзнешь?

– Я было зашел, да мамаша твоя так чугунами грохать начала, что я шапку в охапку, да на улицу… Ну прощай, – неожиданно сказал он и шагнул в сторону.

– Постой! Куда же ты? – схватила его за рукав Сашка.

Иван остановился и молча ждал, что она скажет.

– А может быть, зайдешь? – неуверенно предложила она.

– С мамашей лаяться?

– Да она уже спит, наверно, мы потихоньку. Пойдем? А? – потянула она его за рукав.

– Довольно-таки смешно это, – ухмыльнулся Иван. – Девка ты, что ли, чтобы от матери прятаться?

– А ты не обращай внимания, – тихо сказала Сашка, – Что тебе до нее? Ну пойдем.

Он пожал плечами и пошел за ней.

Осторожно, крадучись, они вошли в сени. Сашка обернулась к Ивану, приложила палец к губам и приоткрыла дверь в избу. Затем знаком предложила ему пройти первому. Иван, пригнувшись, прошел мимо печки и скрылся за занавеской в соседней комнате. Сашка, чтобы заглушить его шаги, нарочно погремела щеколдой, запирая дверь.

– Кто там? – послышался голос с печки.

– Это я, мамань… Спи! – Сашка постояла на всякий случай около печки, а потом прошла в другую половину.

Иван стоял около кровати, заложив руки в карманы полушубка. Сашка подошла к нему, сняла с него шапку, провела рукой по волосам и, привстав на цыпочки, прижалась щекой к его щеке. Иван даже рук из карманов не вынул.

Утро. Василиса метет веником пол. Вдруг ей попался на глаза окурок. Она снова полезла веником под кровать и вымела второй.

В это время Сашка вошла в избу с двумя ведрами. Она поспешно бросилась на другую половину и стала отнимать веник у матери.

– Ну зачем? Я же говорила, что сама приберу, – с невольной досадой воскликнула она. – Ставь лучше самовар, тороплюсь я!

Василиса молча ушла. Сашка поспешно полезла веником под кровать – там было чисто. Она огляделась – окурков нигде не было видно. Она медленно распрямилась и вышла к матери.

Та с горестным лицом сидела на лавке, уронив руки на колени, и смотрела в одну точку, задумавшись о чем-то… Потом подняла взгляд на Сашку. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Сашка опустила глаза. Она ждала, чтоб мать первая начала разговор, и лицо ее выражало упрямство.

Василиса вздохнула и спросила:

– Ты машиной поедешь или лошадь возьмешь?

– Машиной, машиной, – заторопилась Сашка обрадовано. – Вот только не знаю, брать ли тулуп? Вроде не шибко холодно…

– Бери, бери, – вздохнула мать и отвернулась.

И Сашка опять померкла лицом и тихо ушла к себе. Там, подойдя к комоду, она взяла фотографию и долго, сдвинув на лбу складки, смотрела на нее.

На фотографии была она сама – молодая, с косами вокруг головы, в белом подвенечном платье, а рядом с ней, чинно держа ее под руку, стоял рослый кудрявый парень с чуточку напряженным, но счастливым лицом.

Грузовая машина останавливается на небольшой площади перед двухэтажным особнячком старой постройки. Это здание райкома.

Тут стоят машины – легковые и грузовые, «газики» и «победы», а чуть поодаль, у коновязи, сани – тоже разные, и все это символизирует собой самое различное положение колхозов в районе…

Сашка расплачивается с шофером и скрывается в дверях.

И вот она сидит перед Лукашовым в комнате, где кроме него сидят еще несколько инструкторов, и, прижав руки к груди, умоляет его:

– Мы бы рады выдать аванс – нечем. И кроме как с фермы нет у нас других путей-возможностей, чтобы деньги добыть. А с соломы много ли молока надоишь. Концентрат нужен!..

– Всем нужен. Все едут ко мне, будто у меня склад, – сердится Лукашов.

– Значит, не дадите? – угрожающе спрашивает Сашка.

– Не могу. Я не распоряжаюсь концентратами.

– Ну тогда везите к нам нового председателя! – взрывается Сашка. – А я в эти игрушки не желаю играть! Небось когда уговаривали, сулились помогать, а теперь по первому же разу от ворот поворот?

– А я, между прочим, вас не уговаривал, – холодно прищурился Лукашов. – Это была инициатива Данилова, вот и обращайтесь к нему…

– А он может? – встрепенулась Сашка.

Лукашов невольно улыбнулся такому мгновенному переходу от гнева к деловитости..

– Попробуйте. Сами понимаете, он – хозяин всему.

– Ага… Ну спасибо, – поднялась Сашка.

– Не за что.

– Ну все же… За совет… Тогда, значит, до свиданьица, – вручила ему Сашка руку лодочкой.

Она выходит и, пройдя по коридору, входит в приемную Данилова. Тут уже сидят в ожидании несколько человек. Секретарь Данилова, молодой худощавый человек в очках, очень вежливый и серьезный, предупредительно встает ей навстречу.

– Вы к товарищу Данилову? По какому вопросу?

– По вопросу кормов, – несколько оробев, отвечает Сашка, оглядывая строгую обстановку.

– Ваша фамилия? Откуда?

– Потапова. Из колхоза «Заря».

Секретарь, что-то чиркнув в блокноте, показал на стул:

– Садитесь, пожалуйста. Вам придется немного подождать, Андрей Егорович занят.

Сашка послушно села, поджав ноги в валенках под стул. Снова огляделась вокруг, вздохнула, уселась поудобней.

Стенные часы пробили половину шестого, потом половину седьмого.

Сашка снова вздохнула и, рассеянно сунув руку в карман жакетки, вытащила завалившееся подсолнечное семечко и машинально кинула в рот.

В строгой тишине послышался звонкий хруст. Все головы мгновенно повернулись к ней, Саша мучительно покраснела и замерла. Потом искоса поглядела на соседей. Те иронически переглянулись между собой.

И тогда она медленно стала наливаться злостью. Потом решительно подошла к секретарю.

– Послушай, мил человек, – недобрым голосом сказала она, – я ведь домой опоздаю.

Секретарь изобразил сочувствие на лице и развел руками.

– Обратно же, лошадь меня на улице дожидается, – как бы задумчиво добавила она. – А скотина не человек, ей не объяснишь, что заседание, оно терпения требует. А много ли там заседает народу? – вдруг спросила она, кивая на дверь.

– Какое это имеет значение? – невольно улыбнулся секретарь. – Ну а если много?

– Ну, коль много, то от лишнего человека, я думаю, худа не будет, – рассудительно заметила Сашка и не спеша двинулась к дверям кабинета.

Секретарь на мгновение оторопел, а потом кинулся за ней.

– Постойте! Так нельзя, я вас не пущу!

Сашка окинула взглядом с ног до головы его тщедушную фигурку…

– Ты бы, миленький, не вязался со мной. Все равно ведь не сладишь, – и она без труда отстранила его от двери.

– Безобразие! – вскочил пожилой лысый человек с портфелем. – Все равно я – первый!

– Ты – первый? – презрительно на него Сашка. – Непохож!

Она взялась за ручку двери, но тут ее схватили за руку секретарь и лысый.

– Нельзя!

– Не безобразничайте, гражданка!

– Ай-яй-яй! – покачала сокрушенно головой Сашка, – Вроде культурные люди с виду, а позволяете себе хватать женщину руками! А ну, брысь! – рявкнула она, и оба невольно отшатнулись от нее, а она, не мешкая, проскользнула в кабинет.

В кабинете было сильно накурено и кроме Данилова находилось еще человек восемь мужчин. Склонившись над столом, они рассматривали какой-то макет.

Сашка вначале остановилась у дверей, заробев. Но стоило вошедшему следом секретарю зашипеть: «Выйдите, я вас прошу! Вы же видите – заняты люди…» – как она, отмахнувшись от него, стала бочком продвигаться к столу.

– Что у вас? – поднял голову Данилов, – Подождите немного.

– Не могу я ждать, товарищ Данилов! – затараторила Сашка. – На поезд я опоздаю. А у меня там лошадь осталась. А эти черти…

– Подождите, подождите! Какая лошадь, какие черти? – поморщился Данилов, еще не узнавая ее.

– Вы не узнаете меня? Я Потапова, из «Зари», помните? Вы у нас были недавно…

– А-а, – заулыбался Данилов. – Простите. Как же, как же, я вас очень хорошо запомнил. Так что же у вас случилось?

– Беда! Совсем кормить нечем скотину. Солома и та скоро кончится. Я к вам за концентратом.

Данилов нахмурился, потом вдруг улыбнулся слегка и развел руками.

– А у меня ведь нет ничего. Вот к Ивану Ивановичу обращайтесь, – показал он на полного круглого человека во френче. – Все в его руках.

Сашка недоверчиво посмотрела на Данилова, потом обернулась к толстяку:

– Так как же будет, товарищ дорогой? Мне без концентрата никак возвертаться нельзя. Понимаете, это, можно сказать, мое самое первое дело…

– Нет у меня концентрата. Кончился. Разобрали весь, – сухо ответил толстяк, с неудовольствием покосившись на Данилова, и забарабанил пальцами по столу. – Извините, мы заняты. Продолжим, товарищи?

Сашка растерянно посмотрела на Данилова. Тот слегка развел руками, однако в глазах его светилось лукавство. Сашка, уловив это, снова обернулась к толстяку.

– Точно говорите, что нет?

– Я же вам, кажется, ясно сказал – нет! – уже раздраженно ответил тот.

– А партийное слово можете дать? – прищурилась Сашка.

– Да что же это такое? – возмутился толстяк, вскакивая. – Я вам отчета давать не обязан. Может, и есть, да я вам не дам. Понятно?

– Понятно! – повеселела Сашка. – Дашь!

– А я сказал – нет. Это у нас дефицит. Я знаю, кому что нужно, а вас, простите, первый раз вижу.

– Ничего, узнаешь, я теперь с тебя живого не слезу! – пригрозила Сашка.

– Вот это да. Сдавайся, Иван Иванович, пока не поздно! – рассмеялся Данилов, очень довольный тем маленьким испытанием, которое он устроил Сашке. И все, кто до сих пор без особого удовольствия наблюдал за этой сценой, точно по команде заулыбались.

Данилов, предупредительно пропустив Сашку впереди себя, выходит с ней на улицу.

– Эх, благодать-то какая! – жадно набирает он полную грудь воздуха. – А где же ваша лошадь?

Сашка хитро сморщила нос и развела руками:

– Видно, не дождалась. Сама домой ушла, – и, не выдержав, засмеялась.