Текст книги "Старомодное будущее"

Автор книги: Брюс Стерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Глупости, Лайл. Это противоестественно.

– Прости, мам, но тебе ли говорить о естественности?

Ты ведь вырастила меня из зиготы в возрасте пятидесяти пяти лет! – Он пожал плечами. – И потом, для романов я слишком занят. Мне хочется как можно лучше разобраться в велосипедах.

– Когда ты жил у меня, ты точно так же возился с велосипедами. У тебя была нормальная работа и нормальный дом с возможностью регулярно принимать душ.

– Да, я работал, но разве я когда-нибудь говорил, что хочу работать? Я сказал, что хочу разбираться в велосипедах, а это большая разница. Зачем мне вкалывать, как какому-то рабу, на велосипедной фабрике?

Мать промолчала.

– Я ни о чем тебя не прошу, мам. Просто мне не нужно начальство, учителя, домовладельцы, полицейские. Здесь мы нос к носу – я и моя работа с великами. Знаю, власть не выносит, когда человек двадцати четырех лет от роду живет независимой жизнью и делает только то, что ему хочется, но я стараюсь себя не афишировать, и пусть никто мной не интересуется.

Мать побежденно вздохнула:

– Ты хоть нормально питаешься, Лайл? Что-то ты осунулся.

Лайл показал объективу свое бедро.

– А это видала? Скажешь, перед тобой недокормленный, болезненный слабак?

– Может, навестишь меня, в кои-то веки нормально поужинаешь?

– Когда?

– Скажем, в среду. Я пожарю свиные отбивные.

– Может быть. Посмотрим. Я еще позвоню, ладно? – Лайл первым повесил трубку.

Присоединить кабель медиатора к примитивному телевизору оказалось нелегко, но Лайл был не из тех, кто пасует перед простой технической загвоздкой. Покраска была отложена на потом: он покопался в мини-зажимах и вооружился резаком для кабеля. Работая с современными тормозами, он научился справляться с волоконной оптикой.

Наладив телевизор, Лайл убедился, что тот предлагает до смешного узкий набор услуг. Современный медиатор обеспечивал навигацию в бескрайнем информационном пространстве, тогда как по этому ящику можно было смотреть всего лишь "каналы". Лайл успел забыть, что в Чаттануге можно принимать старомодные каналы даже по оптоволоконной сети. Каналы финансировало правительство, которое всегда тащилось в хвосте по части овладения информационными сетями. Интересоваться ерундой на каналах общественного доступа мог только закоренелый ретроград, зануда и тугодум, не поспевающий за современными веяниями.

Оказалось, что телевизор может транслировать только политические каналы. Их было три: Законодательный, Судебный, Исполнительный. Для всех существовала только Североамериканская Территория Свободной Торговли НАФТА. Законодательный канал усыплял парламентскими дебатами по землепользованию в Манитобе; Судебный – адвокатским витийством о рынке прав на загрязнение воздуха;

Исполнительный канал показывал толпу, собравшуюся где-то в Луизиане в ожидании некоего события.

По телевизору нельзя было узнать о политических событиях в Европе, в Сфере, на Юге. Ни оглавления, ни "картинки в картинке". Приходилось пассивно ждать, что покажут дальше. Вся трансляция была построена так безыскусно и примитивно, что даже вызывала извращенное любопытство, словно вы подглядывали в замочную скважину.

Лайл остановился на Исполнительном канале, так как на нем ожидалось событие. Рассчитывать на то, что монотонная жвачка по другим каналам сменится чем-то побойчее, не приходилось, он даже решил вернуться к покраске.

На экране появился президент НАФТА, доставленный вертолетом к месту сборища толпы. Из людской гущи выбежала многочисленная охрана, в облике которой странным образом сочеталась деловитость и ледяная невозмутимость.

Внезапно по нижнему краю изображения побежала текстовая строка из старомодных белых букв с неровными краями. "Смотрите, он не знает, где встать! Почему его толком не подготовили? Он похож на бездомного пса!"

Президент пересек бетонную площадку и с радостной улыбкой пожал руку кому-то из местных политиков. "Так жмет руку только отъявленная деревенщина. Этот южаниностолоп – бомба под твои следующие выборы!" Президент побеседовал с политиком и со старухой – видимо, женой политика. "Скорее прочь от этих кретинов! – бесновалась строка. – Быстрее на трибуну! Где твои помощники? Опять наширялись? Забыли о своих обязанностях?"

Президент хорошо выглядел. Лайл давно заметил, что президент НАФТА всегда хорошо выглядит, словно это его профессиональное свойство. Европейские руководители всегда казались погруженными в свои мысли интеллектуалами, политики Сферы убеждали своим видом, что скромны и преданы делу, руководители Юга выглядели злобными фанатиками, а президент НАФТА, казалось, только что поплавал в бассейне и побывал на массаже. Его широкая, лоснящаяся, жизнерадостная физиономия была испещрена мелкими татуировками: на обеих щеках, на лбу, над бровями, еще несколько буковок на каменном подбородке. Не лицо, а рекламный плакат стородников и заинтересованных групп.

"Он что, думает, что нам нечего делать? – не унимался текст. – Что за пустота в эфире? Неужели исчезли люди, способные как следует организовать трансляцию? И это называется информировать общественность? Если бы мы знали, что "инфобан" кончится подобным идиотизмом, то никогда бы на него не согласились".

Президент повернул к трибуне, заставленной ритуальными микрофонами. Лайл заметил, что президенты питают слабость к старым пузатым микрофонам, хотя существуют микрофоны с маковое зернышко.

– Ну, как делишки? – с улыбкой осведомился президент.

Толпа приветствовала его воодушевленным криком.

– Подпустите людей поближе! – внезапно распорядился президент, обращаясь к фаланге телохранителей. – Давайте, братцы, подходите! Садитесь на землю. Мы тут все равны. – Президент благодушно улыбался потной толпе в шляпах, сгрудившейся вокруг и не верящей своему счастью.

– Мы с Мариэттой только что отменно пообедали в Опелузасе, – сообщил президент, похлопывая себя по плоскому животу. Он сошел с трибуны и смешался с луизианским электоратом. Пока он пожимал тянущиеся к нему руки, каждое его слово фиксировалось спрятанным у него в зубе микрофоном. – Лопали темный рис, красную фасоль – ох, и острая! – и устриц, да таких, что проглотят любого лангуста! – Он прищелкнул языком. – Ну и зрелище, доложу я вам! Я глазам своим не поверил.

Президентская охрана, не привлекая к себе внимания, обрабатывала толпу портативными детекторами. Нарушение протокола, допущенное президентом, не застало молодцов врасплох.

"Все понятно: опять собирается разразиться своей болтовней насчет генетики!" – гласили титры.

– В общем, у вас есть право гордиться сельским хозяйством своего штата, – сказал президент. – Агронаука у вас хоть куда! Я знаю, конечно, что на севере, в "снежном поясе", есть узколобые луддиты, которые долдонят, что мелкие устрицы лучше...

Смех в толпе.

– Заметьте, я не против. Если есть ослы, готовые расходовать честно заработанные деньги на мелких устриц, мы с Мариэттой не возражаем. Ведь правда, дорогая?

Первая леди улыбнулась и помахала рукой в перчатке.

– Но, братцы, мы-то с вами знаем, что эти нытики, жалующиеся на убывание естественной пищи, устриц в глаза не видели! Естественная пища скажите, пожалуйста! Кого они пытаются обвести вокруг пальца? Да, у вас тут не город, но это не значит, что ДНК вам неподвластна.

"Он неплохо выстроил региональный уклон. Для уроженца Миннесоты это успех. Но почему так бездарно работают операторы? Неужели всем на все наплевать? Что творится с нашими некогда высокими стандартами?"

К обеду Лайл покрыл велосипед последним слоем эмали. Потом подкрепился кашей из тритикале и сжевал богатую йодом и прочими минералами губку.

После обеда он уселся перед настенным экраном, чтобы повозиться с инерционными тормозами. Лайл знал, что инерционные тормоза принесут большие деньги – когда-нибудь, где-нибудь, кому-нибудь. От самого принципа пахло будущим.

Лайл вставил в глаз лупу и стал копаться в механизме.

Ему нравилось превращение кинетической энергии в электрическую. Энергия, затраченная на торможение, снова шла в дело. В этом было заключено волшебство.

Лайл видел будущее в инерционных тормозах, улавливающих энергию и возвращающих ее посредством цепной передачи – непосредственно к мускулам ездока, без помощи опостылевшего бесплотного электричества. Если у него получится, велосипедист будет чувствовать себя естественно и одновременно ощутит себя немножко сверхчеловеком. Система должна была быть простой, поддающейся несложному ремонту. Всякие выкрутасы не годились, с ними велосипед потерял бы свою сущность.

У Лайла было много конструкторских идей. Он не сомневался, что претворил бы их в жизнь, если бы не выбивался из сил, пытаясь удержать на плаву мастерскую. Многие велосипеды оснащались теперь микросхемами, но между настоящим велосипедом и компьютером все равно нет ничего общего. Компьютеры – просто коробки, принцип их работы не виден глазу. К велосипедам же люди испытывают сентиментальные чувства; когда речь заходит о велосипедах, в человеке просыпается романтик. Поэтому на рынке не прижились велосипеды с лежачим положением ездока, хотя у них было много механических преимуществ.

Людям не захотелось сложных велосипедов. Они испугались, как бы велосипеды не стали вредничать, жаловаться, ныть, требовать внимания и постоянного усовершенствования, как это происходит с компьютерами. Велосипед – сугубо личный предмет и обязан служить долго.

Лайл услышал стук в дверь и пошел открывать. Внизу стояла рослая брюнетка с шортах, синей фуфайке без рукавов, с волосами, собранными в хвост. Под мышкой у нее был легкий тайваньский велосипед.

– Это вы – Эдвард Дертузас? – спросила она, задрав голову.

– Нет, – спокойно ответил Лайл. – Эдди в Европе.

Она подумала и сказала:

– Я недавно в Зоне. Сможете заняться моим велосипедом? Я купила его подержанным и думаю, что его надо подправить.

– Конечно, – отозвался Лайл. – Вы обратились к кому следует: Эдди Дертузас не умеет чинить велосипеды. Он просто жил здесь. А мастерская принадлежит мне. Давайте-ка свой велик.

Лайл нагнулся, поймал руль и втянул велосипед в мастерскую. Женщина уважительно смотрела на него снизу вверх.

– Как вас зовут?

– Лайл Швейк.

– А меня – Китти Кеседи. – Она помялась. – Мне можно войти? Лайл взял ее за широкое запястье и помог забраться в будку. Ее нельзя было назвать хорошенькой, зато она была в отменной спортивной форме, как горная велосипедистка или мастер триатлона. На вид ей можно было дать лет тридцать пять, но внешность обманчива. Косметические операции и биокорректировка получили такое распространение, что определение возраста превратилось в серьезную проблему. Тут требовался вдумчивый, прямо-таки медицинский анализ век, верхнего слоя кожи и прочего.

Она с любопытством огляделась и тряхнула Своим коричневым хвостом.

– А вы откуда? – спросил Лайл, уже успевший забыть ее имя.

– Я родилась в Джуно. Это на Аляске.

– Значит, канадка? Здорово! Добро пожаловать в Теннесси.

– Вообще-то Аляска была штатом США.

– Кроме шуток? – удивился Лайл. – Я, конечно, не историк, но карту с американской Аляской не видел.

– Надо же, у вас тут умещается целая мастерская! Поразительно, мистер Швейк! Что за этой занавеской?

– Незанятая комната, – ответил Лайл. – Раньше там ночевал мой сосед.

– Дертузас?

– Он самый.

– А теперь кто ночует?

– Теперь никто, – грустно ответил Лайл. – Теперь у меня там склад.

Она кивнула и с явным любопытством продолжила осмотр.

– Что это за трансляция?

– Трудно сказать, – ответил Лайл и выключил телевизор. – Какая-то несусветная политическая чушь.

Он осмотрел ее велосипед. Все серийные номера были спилены. Типичный велосипед из Зоны.

– Первым делом, – начал он, – надо подогнать его под ваш рост и фигуру: подрегулировать высоту седла, педалей, руля. Потом я перетяну цепь, выровняю колеса, проверю тормоза и подвеску, все подкручу, смажу. В общем, все, как обычно. Седло надо бы сменить – это мужское. У вас кредитная карточка?

Он кивнула и сразу нахмурилась:

– Только кредита уже немного.

– Не беда. – Он открыл потрепанный каталог. – Здесь то, что вам нужно: выбирайте любое дамское седло. Его доставят завтра утром. А потом, – он полистал каталог, – закажите вот это.

Она подошла ближе и взглянула на страницу.

– Набор керамических гаечных ключей?

– Да. Я чиню вам велосипед, вы покупаете мне набор – и мы квиты.

– Идет! Это совсем недорого. – Она улыбнулась. – Мне нравится ваш подход, Лайл.

– Проживите в Зоне с мое – тоже привыкнете к бартеру.

– Раньше я не была скваттершей, – задумчиво молвила она. – Вообще-то мне здесь нравится, но, говорят, здесь опасно?

– Не знаю, как в других городах, но в трущобах Чаттануги совсем не опасно, если, конечно, вы не боитесь анархистов, которые опасны, только когда напьются. Самое худшее, что может произойти, – вас время от времени будут обворовывать Ну, бродит тут парочка крутых парней, хвастающих, что у них есть пистолеты, но я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь пустил в ход огнестрельное оружие. Старые пистолеты раздобыть нетрудно, но для того, чтобы наделать боеприпасов, нужно быть настоящим химиком. – Он тоже улыбнулся. – А вы, кажется, способны за себя постоять.

– Я беру уроки танцев.

Он понимающе кивнул и вынул из ящика рулетку.

– Судя по тросам и блокам у вас на крыше, вы можете поднять свою мастерскую? Подвесить где-то наверху?

– Могу. Это спасает от взлома и нежелательных визитов. – Лайл посмотрел на электрическую дубинку на двери. Она проследила за его взглядом, и в ее глазах отразилось уважение.

Лайл измерил ей руки, торс, расстояние от паха до пола и все записал.

– Готово. Приходите завтра днем.

– Лайл?

– Я вас слушаю. – Он выпрямился.

– Вы не сдаете угол? Мне нужно безопасное местечко в Зоне.

– Прошу извинить, – вежливо ответил он, – но я так ненавижу домовладельцев, что никогда не буду сам выступать в этом качестве. Мне нужен сосед и партнер, который мог бы работать наравне со мной в мастерской. Чтобы поддерживал жилище в порядке или вместе со мной чинил велосипеды. Да и вообще, если бы я взял с вас деньги или назначил квартплату, у налоговой полиции появился бы дополнительный повод ко мне привязаться.

– Это верно, но... – Она помолчала, потом томно взглянула на него из-под ресниц. – Со мной вам было бы лучше, чем в пустой мастерской.

Лайл удивленно приподнял брови.

– Я женщина, умеющая приносить мужчине пользу, Лайл. Пока что никто не жаловался.

– Вот как?

– Представьте себе. – Она отбросила смущение.

– Я обдумаю ваше предложение, – сказал Лайл. – Как, говорите, вас зовут?

– Китти. Китти Кеседи.

– Сегодня у меня полно работы, Китти, но мы увидимся завтра, хорошо?

– Хорошо, Лайл. – Она улыбнулась. – Подумайте, ладно?

Лайл помог ей спуститься и смотрел, как она шагает по атриуму и исчезает в дверях переполненного трущобного кафе. Потом он позвонил матери.

– Ты что-то забыл? – спросила она, оторвавшись от рабочего дисплея.

– Знаешь, в это трудно поверить, но только что мне в дверь постучала незнакомая женщина и предложила себя.

– Ты, видимо, шутишь?

– Надо полагать, в обмен на кров и стол. Я же обещал, что если это случится, ты узнаешь первая.

– Лайл... – мать подыскивала нужные слова. – По-моему, тебе надо меня навестить. Давай вместе поужинаем дома! Поедим, обсудим твои дела.

– Идет. Все равно я должен доставить один заказ на сорок первый этаж.

– Все это мне не слишком нравится, Лайл.

– Ладно, мам, увидимся вечером.

Лайл собрал свежевыкрашенный велосипед, переключил подъемное устройство на дистанционное управление и покинул мастерскую. Сев на велосипед, он нажал кнопку.

Мастерская послушно взмыла в воздух и, слегка покачиваясь, повисла под черным от пожара потолком.

Лайл покатил к лифтам – туда, где прошло его детство.

Сначала он вернул велосипед счастливому идиотузаказчику, а потом, спрятав заработанную наличность в ботинок, отправился к матери. Там он принял душ, побрился. Они полакомились свиными отбивными и выпили. Мать жаловалась на конфликт с третьим мужем и плакала навзрыд, хоть и не так долго, как обычно, когда всплывала эта тема. У Лайла создалось впечатление, что она скоро совсем остынет, а там и подберет себе четвертого муженька.

В районе полуночи Лайл отклонил ритуальное материнское предложение пополнить его гардероб и устремился обратно в Зону. После матушкиного хереса у него плыло перед глазами, и он провел некоторое время у разбитой стеклянной стены атриума, глядя на тусклые звезды в подсвеченном городскими огнями небе. Ночью пещерная темнота Зоны привлекала его, как ничто другое. Тошнотворное круглосуточное освещение, которым был залит весь остальной "Архиплат", здесь, в Зоне, так и не было восстановлено.

По ночам в Зоне кипела жизнь: все нормальные люди принимались обходить здешние подпольные пивнушки и ночные заведения; о том, что там происходило, можно было только догадываться – все двери были предусмотрительно затворены. Редкие красные и синие сполохи только добавляли загадочности.

Лайл вынул прибор дистанционного управления и опустил мастерскую. Дверь оказалась взломанной. Его последняя клиентка лежала без сознания на полу. На ней был черный комбинезон военного образца, вязаная шапочка, специальные очки и альпинистское снаряжение.

Первое, что она сделала, вломившись в заведение Лайла, – это вытащила из чехла висевшую у двери электрическую дубинку. За что и поплатилась разрядом в пятнадцать тысяч вольт и смесью краски и разрешенных к применению нервно-паралитических химикатов, ударившей ей в лицо.

Лайл обезвредил со своего дистанционного пульта сделавшую свое дело дубинку и аккуратно вернул ее в чехол.

Незваная гостья еще дышала, но иных признаков жизни не подавала. Лайл попробовал вытереть ей платком нос и рот.

Парни, продавшие ему чудо-дубинку, не зря хихикали, говоря о "несмываемоеTM". Лицо и гордо женщины были теперь зелеными, а на груди красовалось пятно, отливавшее всеми цветами радуги. Половину лица закрывали ее диковинные очки. Подбирая для нее подходящее сравнение, Лайл остановился на еноте, повалявшемся на мольберте пейзажиста.

Попытка снять с нее испорченную одежду традиционным способом к успеху не привела, и он сходил за ножницами по металлу. С их помощью он избавил женщину от толстых перчаток и перерубил шнурки ее пневмореактивных башмаков. У черной водолазки оказалась абразивная поверхность, а грудь и спину незваной гостьи закрывала кираса, которую вряд ли удалось бы пробить даже из пушки.

В ее брюках он насчитал девятнадцать карманов, набитых всякой всячиной. Там было электро-паралитическое оружие, аналогичное по действию его дубинке, фонарик, пакетики с пыльцой для снятия отпечатков, нож с несколькими десятками лезвий, какие-то лекарства, пластмассовые наручники, а также мелкие деньги, четки, расческа и косметичка.

В ушах у женщины Лайл обнаружил крохотные микрофонные усилители, их удалось извлечь с помощью пинцета. После этого он сковал ей руки и ноги цепочкой для парковки велосипедов. Он боялся, как бы она, очнувшись, не принялась бесчинствовать.

Часа в четыре утра она разразилась кашлем и сильно задрожала. Летними ночами в мастерской действительно бывало зябко. Лайл придумал, как решить проблему, принес из незанятой комнаты теплосберегающее одеяло. В середине одеяла, он, как в пончо, проделал дыру для головы и надел на свою гостью. Потом, сняв с нее велосипедные кандалы (они бы ее все равно не остановили), он наглухо зашил все одеяло снаружи прочнейшей седельной нитью.

Прикрепив края пончо к ремню, он надел ремень ей на шею, застегнул и для верности повесил на пряжку замок.

Тело оказалось в мешке, из которого торчала одна голова, хрипевшая и пускавшая слюни.

Не пожалев суперклея, он намертво приклеил мешок с женщиной к полу. Одеяло было достаточно прочным; если она все равно сумеет освободиться, пустив в ход ногти, – значит, она даст фору самому Гудини, и Лайлу здесь делать нечего. Он смертельно устал и вполне протрезвел. Лайл выпил глюкозы, заглотнул три таблетки аспирина, сжевал шоколадку и завалился в гамак.

Проснулся Лайл в десять утра. Пленница сидела в мешке с бесстрастным зеленым лицом, красными глазами и слипшимися от краски волосами. Лайл встал, оделся, позавтракал и починил сломанный дверной замок.

Он помалкивал – отчасти потому, что надеялся на молчание как на способ привести ее в чувство, отчасти потому, что опять забыл ее имя. К тому же он сомневался, что она назвалась настоящим именем.

Починив дверь, он повыше подтянул колотушку – чтобы их не беспокоили. Сейчас им надо побыть наедине.

Наконец Лайл включил настенный экран и антикварный телеприемник. При появлении дурацких титров женщина заерзала.

– Кто ты такой? – выдавила она.

– Я ремонтирую велосипеды, мэм.

Она фыркнула.

– Полагаю, ваше имя мне ни к чему, – сказал Лайл. – Важнее узнать, кто вас послал и зачем, а также что я сам смогу извлечь из этой ситуации.

– Ничего не выйдет.

– Возможно, – согласился он. – Но вы-то полностью провалились. Я всего-навсего механик двадцати четырех лет из Теннесси, чиню велосипеды и никого не трогаю.

Зато на вас столько всяких штучек, что их хватило бы на пять таких мастерских, как моя.

Он открыл зеркальце из ее косметички и показал ей, как она выглядит. Зеленое лицо напряглось еще больше.

– Лучше расскажите, что вы замышляли.

– И не мечтай! – огрызнулась она.

– Если вы надеетесь на подмогу, то вынужден вас разочаровать – надежды тщетны. Я вас хорошенько обыскал, нашел все приспособления, которые на вас были, и повынимал из них батарейки. Некоторые я вижу впервые и понятия не имею, зачем они и как работают, но батарейка – она батарейка и есть. Прошло уже несколько часов, а ваши коллеги все не торопятся. Вряд ли они знают, где вас искать.

На это она ничего не ответила.

– В общем, – подытожил он, – вы провалили операцию. Вас поймал полный профан, и вы попали в положение заложницы, которое может длиться сколь угодно долго. Моих запасов воды, лапши и сардин хватит на несколько недель. Если в вашу берцовую кость вмонтировано какое-нибудь тайное устройство, вы можете связаться хоть с самим Президентом, но мне все же кажется, что у вас возникли серьезные проблемы.

Она еще немного повозилась в своем мешке и отвернулась.

– Наверное, дело в этом антенном приемнике?

Она промолчала.

– Вряд ли он имеет какое-то отношение ко мне или к Эдди Дертузасу. Прислали-то его, видать, для Эдди, но он вряд ли об этом просил. Просто кому-то – может, его психованным дружкам в Европе – захотелось, чтобы у него был этот ящик. Раньше Эдди принадлежал к политической группе КАПКЛАГ слыхали о такой?

Не приходилось сомневаться, что она слышала это название не в первый раз.

– Лично мне эти типы всегда были не по душе, – продолжал Лайл. Сначала я клюнул на их разглагольствования про свободу и гражданские права, но достаточно разок побывать на их собрании на верхних этажах в пентхаусах и послушать, как они изрекают: "Мы должны подчиняться технологическим императивам или окажемся на свалке истории" – и сразу становится ясно, что это просто никчемные богатенькие зазнайки, не умеющие завязать собственные шнурки.

– Это опасные радикалы, подрывающие национальную безопасность.

Лайл прищурился:

– Чью национальную безопасность, если не секрет?

– Вашу и мою, мистер Швейк. Я из НАФТА. Я федеральный агент.

– Почему же тогда вы вламываетесь в чужой дом? Разве это не запрещено Четвертой поправкой?

– Если вы имеете в виду Четвертую поправку к Конституции Соединенных Штатов Америки, то этот документ отменен много лет назад.

– Ну да? Что ж, вам виднее... Я не очень-то внимательно слушал учителей. Простите, вы называли свое имя, но я...

– Я говорила, что меня зовут Китти Кеседи.

– Ладно, Китти, мы сидим тут с тобой нос к носу и решаем нашу личную проблему. Как ты думаешь, что я должен сделать в этой ситуации? Чисто практически.

Китти раздумывала недолго.

– Немедленно меня освободить, вернуть все, что забрал, отдать мне приемник и то, что к нему относится – записи, дискеты. Потом ты должен тайком провести меня через "Архиплат", чтобы из-за краски на лице меня не остановила полиция. Еще мне бы очень пригодилась сменная одежда.

– Ты считаешь?

– Такое поведение было бы наиболее разумным. – Она прищурилась. Ничего не могу обещать, но это самым благоприятным образом сказалось бы на твоем будущем.

– А ты не скажешь, кто ты, откуда явилась, кто тебя послал, что все это значит?

– Не скажу. Мне запрещено раскрываться при любых обстоятельствах. Да тебе и не нужно ничего знать.

Если ты действительно тот, за кого себя выдаешь, зачем тебе все это?

– Не хочу всю жизнь оглядываться, опасаясь, что ты выскочишь из темного угла.

– Если бы я хотела причинить тебе вред, то сделала бы это при первой же встрече. Кроме нас с тобой, здесь никого не было, и я могла бы запросто тебя нейтрализовать и забрать все, что мне требовалось. Так что лучше отдай мне приемник с дискетами и прекрати нелепый допрос.

– Представь, что я вломился в твой дом, Китти. Что бы ты со мной сделала? – Молчание. – Так у нас не получится. Если ты не скажешь, что здесь происходит, мне придется прибегнуть к крутым мерам.

Она презрительно скривила губы.

– Что ж, сама напросилась. – Лайл взял медиатор и сделал голосовой вызов. – Пит?

– Видеоробот Пита слушает, – ответил голос в телефоне. – Чем могу вам помочь?

– Передай Питу, что у Лайла Швейка крупные неприятности и я жду его у себя в мастерской. Пускай приведет с собой ребят покрепче из "пауков".

– Что за неприятности, Лайл?

– С властями. Крупные. Больше ничего не могу сказать. Боюсь прослушивания.

– Будь спок. Дело на мази. Бывай, братан.

Лайл сердито сбросил с верстака велосипед Китти.

– Знаешь, что меня больше всего злит? – сказал он. – Что ты не пожелала обойтись со мной по-человечески. Поселилась бы здесь честь по чести – и могла бы утащить свой дурацкий ящик и что угодно в придачу! Но у тебя не хватило порядочности. Кстати, тебе даже не пришлось бы ничего красть, Китти! Достаточно улыбнуться, вежливо попросить – и я сам вручил бы тебе приемник и любые другие игрушки. Я все равно ничего не смотрю. Терпеть не могу эту дребедень.

– Это был экстренный случай. Времени на дополнительное обследование и внедрение не было. Так что перезвони своим гангстерам и скажи, что произошла ошибка.

Пусть лучше не приходят.

– Ты готова к серьезной беседе?

– Никаких бесед!

– Что ж, посмотрим.

Через двадцать минут у Лайла зазвонил телефон. Прежде чем ответить, он выключил экран. Звонил Пит, один из "городских пауков".

– Эй, где твоя колотушка?

– Прости, я втянул ее в мастерскую, чтобы н беспокоили. Сейчас спущу мастерскую.

Пит был высок ростом и худ, как и положено верхолазу. У него были загорелые руки и колени и огромные башмаки-прыгуны с крючками на носках. На кожаном комбинезоне без рукавов было полно зажимов и карабинов, за плечами болталась здоровенная матерчатая сума. На левой щеке, заросшей щетиной, красовалось целых шесть татуировок.

Пит глянул на Китти, приподнял заскорузлыми пальцами очки и внимательно изучил пленницу.

– Ну и ну, Лайл! Никогда бы не подумал, что ты так влипнешь.

– Да, дело серьезное. Пит.

Пит повернулся к двери и втащил в мастерскую женщину в костюме с кондиционером, в длинных брюках, ботинках на молнии и очках в металлической оправе.

– Меня зовут Мейбл.

– А меня Лайл. Там, в мешке – Китти.

– Ты говорил, что тебе нужна тяжелая артиллерия, вот я и захватил с собой Мейбл, – объяснил Пит. – Она социальный работник.

– Как я погляжу, ты держишь ситуацию под контролем, – сказала Мейбл, почесывая в затылке и озираясь. – Что случилось? Она проникла в мастерскую?

Лайл утвердительно кивнул.

– И первым делом схватилась за твою электрическую дубинку, – догадался Пит. – Я же предупреждал, воры сразу тянутся к оружию. – Пит довольно поскреб у себя под мышкой. – Главное, оставить его на виду. Вор никогда не избежит такого соблазна. – Он осклабился. – Срабатывает, как часы.

– Пит из "городских пауков", – объяснил Лайл Китти. – Эта мастерская построена его ребятами. Как-то – темной ночью они подняли мой дом на высоту тридцать четвертого этажа посреди "Архиплата" – и никто даже слова не сказал, никто ничего не видел, они бесшумно проделали в стене дыру и втащили через нее мой домик.

Потом загнали в стену арматуру и подвесили мастерскую. "Пауки" фанатики верхолазания, как я фанатик велосипедов, только они относятся к своему занятию еще серьезнее, чем я, и их очень много. Они были среди первых скваттеров Зоны. Это мои друзья.

Пит встал на одно колено и заглянул Китти в глаза.

– Я люблю вламываться в разные места, а ты? Самое разлюбезное дело взять и куда-нибудь вломиться. – Он порылся в своей суме и вытащил фотоаппарат. – Только воровать – это неспортивно. Разве что прихватить трофеи как доказательство, что вы где-то побывали. – Он сделал несколько снимков. – Но вы, мэм, не устояли перед алчностью, внесли дух собственничества и присвоения в наше прекрасное дело и тем его предали. Вы поставили пятно на наш спорт. – Он выпрямился. – Мы, "городские пауки", не любим заурядных грабителей, особенно тех, кто проникает с корыстными целями в жилища наших клиентов, вроде Лайла. А больше всего – безмозглых воров, застигнутых на месте преступления, как вы.

Пит нахмурил кустистые брови:

– Знаешь, как бы я предложил поступить, старина Лайл?

Давай обмотаем твою приятельницу кабелем с ног до головы, вынесем на людное место и повесим вниз головой под куполом!

– Не очень-то человеколюбиво! – серьезно заметила Мейбл. Пит оскорбление засопел.

– Учти, я не собираюсь брать с него плату! Представь, как изящно она будет вращаться при свете сотен фонарей, отражаясь в бесчисленных зеркалах!

Мейбл опустилась на колени и заглянула Китти в лицо.

– Она пила воду после того, как лишилась чувств?

– Нет.

– Ради Бога, Лайл, напои бедную женщину водой!

Лайл подал Мейбл пластмассовую бутылку.

– Кажется, вы оба так и не врубились, – сказал он. – Полюбуйтесь, чего я с нее понаснимал! – Он показал им очки, ботинки, оружие, перчатки, альпинистское снаряжение и все прочее.

– Ух ты! – Пит нажимал на своих очках кнопки, чтобы рассмотреть инвентарь в мельчайших подробностях. – Это не простая грабительница, а прямо уличный самурай из "Пташек войны" или того почище!

– Она называет себя федеральным агентом.

Мейбл резко выпрямилась и отняла у Китти бутылку.

– Шутишь?

– Спроси у нее сама.

– Я социальный работник пятой категории из управления городского развития. – Она показала Китти удостоверение. – А вы кто?

– Я не готова к немедленному разглашению подобной информации.

– Прямо не верится! – Мейбл убрала потрепанное голографическое удостоверение обратно в фуражку. – Как я погляжу, ты поймал члена правореакционного секретного формирования! – Она покачала головой. – У нас в управлении только и слышишь о правых военизированных группах. Но я никогда не видела их боевиков живьем.